Сталин начал было терять терпение: сколько можно тянуть с выполнением партийного задания? Но вот в Москву прибыл с докладом Лаврентий: нашелся автор будущей книги — ректор университета, знаток марксизма-ленинизма, проверенный товарищ.
   С Александром Папава, проректором университета по учебной части, у Торошелидзе сложились особо доверительные отношения. С его отцом они дружили еще в дореволюционную пору, когда жили в Самтредия. Однажды — это было в конце октября — к нему зашел сияющий Торошелидзе:
   — Я только что от Сталина, он принимал меня в Гагре, на Холодной речке. Встретил как родного, крепко обнял. Когда появился Берия, Сталин попросил: «Слушай, Лаврентий, иди погуляй. Оставь нас, стариков, одних». Мы долго беседовали, потом подали обед. Сталин провел меня в застекленную галерею. Сыграли две партии в нарды и легли отдыхать на кушетках. Я незаметно для себя уснул. Просыпаюсь, хочу закурить, но в галерее тихо. Он спит... Вдруг:

   "Слушай, Малакия, ты проснулся? Знаешь, лежу, хочу закурить, сколько

   времени терпел, боялся тебя разбудить.."

   Сталин подробно проинструктировал Торошелидзе: о ком писать, как писать, что выделить, что опустить. Работа над книгой уже началась. Главным помощником Торошелидзе стал Эрнест Бедия. Поскольку архивные материалы были весьма скудны — никто в годы подполья не вел протоколов, журналов, картотек, — основным источником для автора послужили воспоминания участников событий. Сбор материалов Лаврентий Павлович поручил Бедия, отрядив ему в помощь нескольких расторопных аспирантов, в их числе одну молодую москвичку.
   Находили покладистых (и нуждающихся) стариков — «свидетелей» и «участников» революционной борьбы. Бедия вручал каждому пакет с деньгами, 200-300 рублей, с лестным присловьем — дескать, товарищ Сталин Вас помнит, вот просил Вам передать из своего гонорара.
   Скоро папки на столе Торошелидзе наполнились нужными «воспоминаниями»:
   Сталин уже тогда, в начале века, был Великим Вождем, остальные ему только мешали, став жертвами меньшевистской идеологии; товарищ Коба был большевиком от рождения, ленинцем стал задолго до знакомства с трудами Ленина и личной встречи с ним.

   После убийства Кирова Вождь открыл все шлюзы для повального террора.
   Но, погруженный в эти заботы, он не забывал о книге. Берия торопил свою бригаду, и в начале января 1935 года Торошелидзе повез в Москву рукопись — 250 страниц. Согласно указанию. Сталин оставил текст у себя. Через несколько дней он вызвал Торошелидзе и вернул рукопись со своими пометками. Автор показывал потом выправленные рукою Вождя страницы. Там, где упоминалось его имя, Сталин проявил заботу об эпитетах: «с блестящей речью», «исключительная принципиальность», «беспощадно боролся» и тому подобное. Много пометок в духе: «по инициативе товарища Сталина», «товарищ Сталин развертывает борьбу»...
   В угоду генсеку автор лягнул Авеля Енукидзе, который якобы исказил исторические факты и преувеличил свою роль в революционном движении. Но Сталину этого показалось мало, и он перед словом «преувеличил» вписал: «чрезмерно»...
   Беседуя с Торошелидзе, Сталин по обыкновению играл. На этот раз он надел маску скромного, лишенного всякой амбиции человека, объективного историка. Он просил автора более наглядно выявить руководящее участие в партийном строительстве, в борьбе с самодержавием таких большевиков, как Цулукидзе, Кецховели, Цхакая, Шаумян. О «ме-сами-даси», которую автор, по укоренившейся традиции, уподобил банде уголовников, Сталин заметил, что нельзя оплевывать эту первую в Грузии марксистскую социал-демократическую организацию.
   Беседа подошла к концу, Хозяин поднялся из-за стола и, будто только что вспомнив, спросил:
   — Слушай, а как быть с авторством? Знаешь что, пусть автором будет Лаврентий Берия. Он молодой, растущий... Ты, Малакия, не обидишься?
   Вождь отечески потрепал Торошелидзе по плечу. И вопрос был решен.
   Но прежде чем книга была опубликована, Берия выступил с докладом на собрании актива тбилисской парторганизации 21 июля 1935 года. Чтение длилось пять часов. Докладчику приходилось то и дело останавливаться и вместе со всеми участвовать в овациях в честь Великого Вождя. Вопли активистов слились в могучий рев, прорезаемый женским визгом. На другой день состоялись прения и массовое поклонение идолу, в заключение — еще одна здравица генсеку.
   Актив поручил Тбилисскому комитету начать глубокое изучение доклада товарища Берия во всех парторганизациях, во всех кружках и учебных заведениях. И еще: организовать массовое издание текста доклада.
   27 июля было опубликовано специальное постановление Тбилисского комитета, а до этого — письмо Сталину с уверениями в горячей любви к гению человечества и сам текст доклада Берия в двух номерах «Зари Востока», 24 и 25 июля.
   То было начало. А потом... «За большевистское изучение истории парторганизаций Закавказья!» «Учиться круглый год!»... «Заря Востока» заводит постоянную рубрику, бериевскому опусу посвящены целые страницы. А вот и передовица «Правды»: «Вклад в летопись большевизма». Ценнейшим вкладом открытие Лаврентия Павловича названо в тексте статьи. Насквозь лживый доклад по мнению «Правды» достоверно освещает историю... Вслед за этим выступила «Ленинградская правда» и другие газеты. Целый оркестр. Об инструментовке кремлевский композитор позаботился загодя.
   К началу сентября доклад Берия вышел из печати отдельной брошюрой.
   Истинную цену этого сочинения знали почти все пожилые люди, но именно старым рабочим выпала сомнительная честь придать откровенной фальсификации видимость достоверности. Тенгиз Жгенти рассказывает читателям «Зари Востока» о событиях 1903 года, когда в кутаисской тюрьме Коба бесстрашно предъявил губернатору петицию.... Он всегда первым запевал «Марсельезу», а когда его этапировали в Батуми, вся тюрьма протестовала против отправки любимого вождя...
   Другой «очевидец» повествует о Баиловской тюрьме. Перед отправкой из Баку партии осужденных товарищ Коба так напутствовал их: «Берегите кандалы. Они пригодятся нам для царского правительства!»
   Но никто не унизил кандалами царских министров в феврале семнадцатого и членов Временного правительства в октябре. Сталин надел кандалы на честных патриотов, не желавших примириться с его произволом. Я сам видел этих каторжан в конце войны в зонах Воркутлага.
   Осуществлению бериевской программы фальсификации истории и возведения генсека в ранг правоверного Вождя мешали ранние выступления таких признанных революционеров, как Филипп Махарадзе, Авель Енукидзе, Мамия Орахелашвили. Последний опубликовал в 1926 году брошюру «Путь грузинской жиронды», где справедливо называет меньшевиков истинными демократами, а их лидера Ноя Жордания — марксистом. Автор верно осветил совместную — большевиков с меньшевиками — борьбу против царизма. И — ни одного проклятия на головы меньшевиков и эсеров. Все это никак не вязалось с писаниями Лаврентия Павловича Берия. Статья Н. Горделадзе в «Заре Востока» об «ошибках» М. Орахелашвили напечатана по указанию Берия. Автор статьи называет Каутского вместе с Плехановым и Чхенкели представителями контрреволюционной партии меньшевиков. При этом он обвиняет Орахелашвили в игнорировании им высказываний Ленина и Сталина. Касаясь работы Орахелашвили «Вопросы пролетарской революции», Горделадзе называет ее «троцкистской», автор-де идет в разрез с теми оценками исторических событий и деятелей, которые дал товарищ Берия.
   Для шельмования Мамия Орахелашвили, а значит, и всех честных марксистов, не хватило одного номера газеты. Инспирированная Берия статья заняла еще два с половиной подвала следующего.
   В заключение Орахелашвили предлагают (кто — автор статьи, редакция или сам Лаврентий Павлович?) полностью раскаяться в попытке фальсифицировать историю.
   Филипп Махарадзе, один из старейших социал-демократов, не стал ожидать окриков и уже 4 января 1936 года выступил с большой покаянной статьей («В порядке самокритики»). Перед этой очистительной акцией автор возносит молитву генсеку и местному партийному вождю. Он воспевает великие заслуги товарища Берия, ведь он, "впервые поставил изучение истории большевизма в
   Закавказье на настоящие большевистские рельсы". Лаврентий Павлович «осветил ту исключительную роль, которую играл товарищ Сталин в закавказских организациях». Это — тоже впервые. И еще. Лаврентий Берия открыл глаза ему, несмышленому Филиппу, на ошибочные взгляды, изложенные в его «Очерках революционного движения в Закавказье»: примиренческое отношение к меньшевикам, и — что еще страшнее — им ни разу не упомянуто имя Сталина как руководителя революционного подполья.
   Теперь, после исторического доклада товарища Берия, все стало на свои места, и тот, кто в начале века руководил революционным Закавказьем, стал ныне величайшим Вождем мирового пролетариата
   Начав с молитвы, молитвой и заканчивает Махарадзе. Торжественные «аллилуйя» разносятся со всех печатных амвонов Журнал «Пролетарская революция» в статье «Крупнейший вклад в сокровищницу большевизма» перечисляет достоинства бериевской брошюры, не скупясь на самые восторженные эпитеты и восклицательные знаки «Героическая летопись большевизма, — вещает редакция, — по полнилась крупным вкладом» Автор вскрывает и изобличает фальсификацию истории в трудах Махарадзе, Енукидзе и Орахелашвили Но главная заслуга Берия — показ необыкновенно большой и разносторонней деятельности товарища Сталина, «который никогда не расходился с Лениным».
   Тиражированию тбилисского доклада генсек придал государственный размах
   Миллионы экземпляров легли на столы миллионов простаков Можно подумать, что Сталин последовал совету вождя немецких фашистов «Крупные массы людей легче станут жертвами большой лжи, чем маленькой». Так полагал Гитлер. Но разве московский фюрер нс мог прийти к этому выводу вполне самостоятельно?
   Отныне в театре Иосифа Сталина за Лаврентием Берия закреплена роль историографа Часто он выходит на сцену в наряде теоретика Публика — дура, она все слопает.
   Прошло совсем немного времени, и цитирование Берия стало политической модой. Эрик Бедия, этот штатный звонарь при сталинском наместнике в Тбилиси, горячо рекомендует разъяснять и популяризировать такие классические работы Лаврентия Павловича, как. 1) Доклад «О мерах по дальнейшему укреплению колхозов Грузии», 2) Статьи «Новая Конституция и Закавказская Федерация» и 3) «Развеять в прах врагов социализма!».
   Последнюю статью, зубодробительную, нацеленную на истребление всех инакомыслящих, Э. Бедия цитирует с высокооплаченной охотой. Эрика Бедия, одного из составителей бериевских «трудов», тоже ждет пыточная камера — обычная плата за ценные услуги. А пока он говорит и говорит, пишет и пишет. Его программная статья «I мая 1901 года в Тбилиси» рисует Кобу, этого двадцатидвухлетнего хулигана, признанным лидером революционного движения Закавказья. И подтверждает сей миф обильными цитатами из книги Лаврентия Берия.
   Эта книга получила невиданно широкую рекламу — на собраниях, конференциях, съездах, в периодической печати, в учебных заведениях, музеях.
   Вот характерная запись в книге отзывов Авлабарской типографии-музее «Осмотр типографии повышает интерес к книге товарища Берия, желание изучить ее еще глубже и основательней».
   Повсюду устраиваются соответствующие выставки. Одна из них открылась повторно в январе 1937 года в Галерее Союза художников Грузии под девизом «К истории большевистских организаций Грузии и Закавказья». Другая — в здании филиала института Маркса — Энгельса — Ленина — Сталина.
   И повсюду, на каждом шагу, на каждом метре экспозиции — Сталин, Сталин, Сталин. И в центре внимания — книга Берия, боевого соратника Вождя.
   Вслед за Берия все газетные рецензии ставят Сталина во главе самых значительных событий революционного движения Закавказья.
   В 1936 году авторов-составителей бериевской фальшивки арестовали и, обвинив в террористическом заговоре против Сталина, прилежно казнили. Никого не оставил своим вниманием Берия, даже московскую аспирантку. Она — единственная — выжила. Вернувшись из лагеря в Москву, пришла в ЦК и написала краткую историю знаменитой книги.
   Перед нами второе, подарочное (1936 года) издание. Отличная бумага, десятки фотографий, отменные цветные репродукции «новобиблейских» картин.
   Товарищ Сталин — руководитель рабочего кружка в Тифлисе в 1898 году.

   Нелегальное собрание на Ходжеванском кладбище в Тифлисе во главе с товарищем Сталиным. Товарищ Сталин среди своих соратников. Демонстрация батумских рабочих под руководством товарища Сталина в 1902 году.

   Товарищ Сталин на митинге в Чиатуре в 1905 году разоблачает меньшевиков.

   И еще и ещь. Чуть ли не все главные события революционного движения в Закавказье начала века.
   Изумленно, подобострастно, строго соблюдая дистанцию, взирают на юного, но уже такого гениального Вождя, маститые революционеры. Расступаются перед ним седобородые старцы в бурках, поспешают за героем кадровые рабочие. Некадровые — тоже. Но что это? На картине К. Хуцишвили Сталин изображен в роли организатора забастовки железнодорожных рабочих в 1902 году в Тифлисе.
   Однако организатором этой забастовки он не мог быть хотя бы потому, что в то время находился в Батуми. Не Бедия с Берия изобрели этот простейший метод фальсификации истории. Но они подали заразительный пример, которому тотчас последовали мощные институты и академии. Целая армия лжеисториков, пуская нетерпеливые слюни (кормушка-то какая!), принялись перелицовывать прошлое.
   Кто их остановит, сталинских портняжек?
   Последняя глава бериевской книжки посвящена борьбе с национал-уклонизмом. Если принимать указания Ленина в области национальной политики за истину в последней инстанции, то главным уклонистом являлся не кто иной, как Сталин, с его проектом автономизации, с его практикой геноцида и порабощения приграничных народов. Но именно его Берия живописует этаким стерильным ортодоксом-ленинцем, победоносно разящим внутренних врагов.
   Национальную политику государства он именует не иначе, как ленинско-сталинской. Все новации, авантюрные, антинародные, будут позднее связывать с именем одного гения — Сталина.
   Так называемые грузинские национал-уклонисты в 1922 году протестовали против вредоносного проекта образования Закавказской Федерации и ходатайствовали о непосредственном вхождении Грузии в состав СССР. В книжке Берия упоминаются имена Буду Мдивани, Котэ Цинцадзе, Филиппа Махарадзе, Серго Кавтарадзе, Михаила Окуджавы, Малакии Торошелидзе, Владимира Думбадзе.
   Через год-два их уничтожат.


Хозяин Лубянки


   В декабре 1938-го Берия стал хозяином Лубянки. Никогда, ни до, ни после, в кресле шефа тайной полиции не сидел столь могущественный человек. Генриху Ягоде и Николаю Ежову Сталин только приказывал, с Лаврентием Берия мог и посоветоваться, с ним он даже планировал отдельные операции. С товарищем Лаврентием можно было говорить откровенно — какие там умолчания между честными компаньонами?
   Давно подмечено: истинный интеллигент, даже если это прошедший тюрьмы и каторгу революционер, теряется, столкнувшись с неприкрытым хамством. Берия был не просто хамом, он носил свое агрессивное хамство как знамя. Он пришел в Москву, когда Сталин уже успел расправиться с близкими соратниками Ленина — Каменевым, Зиновьевым, Рыковым, Бухариным, Рудзутаком, Раковским, Серебряковым...
   При них генсек еще как-то маскировал свою, с юности развращенную натуру. Теперь словно едкая кислота разлилась по Кремлю, вытравляя без остатка интеллигентность вместе с обыкновенной порядочностью.
   Берия сразу же оказался своим среди своих. Вот он чокается бокалом вина с хитроумным Микояном, фотографируется в обнимку с простоватым Ворошиловым, с наигранным интересом внимает тугодуму Молотову. Он на удивление быстро и естественно вписался в антураж главного кресла. Именно такого человека не хватало Сталину для душевного комфорта. Но полного комфорта ему не было дано вкусить никогда, так же, как и Берия. То были одинокие волки. И союз их был волчий.
   ... Кампания смягчения террора, объявленная в начале 1939 года, как она отозвалась на судьбе миллионов, томившихся в бесчисленных тюрьмах-лагерях сталинской земли? Может быть, заключенным после пыток-побоев стали выдавать мягкие матрацы или заменили постылую баланду обыкновенными щами с котлетами?
   Может быть, разрешили свидания с родственниками, облегчили режим, убавили убийственный труд на благо Хозяина? Нет. На такие материальные и духовные траты ни Сталин, ни Берия, люди государственные, не могли согласиться. Как и все иные политические кампании, эта изошла демагогическим дымом.
   Человек сугубо театральный, Сталин поручил роль чуткого инспектора члену Политбюро Андрею Андрееву. И вот этот насмерть запуганный функционер приступил к проверке ведомства Берия на предмет невинно арестованных. Трудно придумать смешнее ситуацию. Уж не Лаврентий ли Павлович подсказал Иосифу Виссарионовичу кандидатуру Андреева?
   Из дальней области привезли одного низового партработника, участника опасной контрреволюционной организации, и предложили здесь, в кабинете некоей следственной части НКВД, рассказать «представителю ЦК» всю правду. Запутавшийся в собственных показаниях, чуть живой «враг народа», не разглядев сразу члена Политбюро в затененном углу, не знал, на что решиться. Он уже не раз пострадал от провокаций и, даже узнав Андреева, боялся подвоха. «Андреев уйдет, а я останусь тут, в их руках..»— размышлял арестант. И он подтвердил свои чудовищные показания и попал под расстрел. Вместе с «соучастниками».
   Эта комедия разыгрывалась на Лубянке в тридцать девятом не раз и не два — в присутствии Андреева и сотрудников Берия Только подследственных менял режиссер.


Наркоминдел


   Народный комиссариат иностранных дел подвергся погрому в одно время с остальными наркоматами, в годы 1937-1938, до прихода на Лубянку Лаврентия Берия. Сколько старых членов партии — послов, сколько советников, секретарей, атташе полегло тогда Кое-кого удалось спасти Литвинову, он настойчиво ходатайствовал перед Политбюро, поручался за сотрудников перед Сталиным. Но вот подошла и его очередь.
   Пытаясь как-то успокоить общественное мнение на Западе, Сталин разослал послам крупных государств специальную программу, в которой указал, что отставка Литвинова никак не связана с изменением внешней политики Советского Союза, а вызвана лишь разногласиями бывшего наркома с Молотовым по вопросу о кадрах.
   Как всегда цинично-лживый, генсек на сей раз оставил неприкрытым намек на полуправду. Литвинов действительно пытался отстоять старые кадры дипломатов. Но сколько удалось ему спасти за те девять лет (1930 — 1939), что он возглавлял наркомат?
   Арестованным работникам НКИД вписывали в протоколы допросов показания против Литвинова Ничего особенного. подрыв, измена, троцкистские связи, контрреволюция, шпионаж — привычный набор, повторявшийся на всех «открытых процессах» Дело стало за малым — арестовать изменника.
   1 мая 1939 года Литвинов занимал свое привычное место на трибуне возле Мавзолея, на виду у иностранных дипломатов.
   Берия ожидал команды генсека со дня на день, но Вождь медлил. То ли он считал зазорным казнить наркома, сторонника проанглийской политики, в момент крутого поворота — империалистическим акулам только дай пищу для сенсации.
   То ли руку Вождя удерживала память о революционных заслугах Литвинова, то ли к старости мягче нравом стал, расслабился. Шестьдесят лет — возраст почтенный. Пока еще он Хозяин. И может себе позволить такой каприз — обложить человека со всех сторон и не тронуть.
   2 мая 1939-го в кабинете Литвинова собралась комиссия ЦК. Молотов — председатель, Маленков, Берия, Деканозов — члены.
   Задолго до этого майского дня уполномоченные Сталина и Молотова наладили тайные контакты с Гитлером. На втором уровне — Лубянка и гестапо — происходил активный обмен опытом и людьми. Все это делалось без ведома прекраснодушного Максима Максимовича Литвинова.
   ... Ответственных работников НКИД вызвали в секретариат поздно вечером.
   Они приходили один за другим, ничего еще не ведая, но встревоженные настойчивым тоном секретаря Заведующий правовым отделом Плоткин, управляющий делами Корженко, недавно присланный из НКВД для укрепления порядка.
   Сотрудник спецотдела Токмаков, ведавший сугубо секретными личными делами работников наркомата. Заведующий отделом Прибалтики Бежанов. Заведующий отделом печати Гнедин. Некоторых, как Бежанова и Гнедина, вызвали прямо с официальных приемов.
   ... Молотов больше отмалчивался и все время что-то писал Литвинов тоже
   не вмешивался в ход допроса. Формально это называлось — сделать сообщение о работе отдела, на деле же комиссия выпытывала сведения, порочащие наркома, и добивалась от допрашиваемых признания во вредительстве на ниве дипломатии.
   Картину заседания комиссии воссоздал в своих мемуарах Евгений Александрович Гнедин. Ему запомнилась молчаливая, но полная затаенной угрозы фигура Берия. Гнедин докладывал о работе своего отдела. Когда он перешел к характеристике иностранных корреспондентов, Берия встрепенулся:
   — Об этом мы с вами еще поговорим!
   Гнедин посетовал на плохую организацию контрпропаганды за границей. Оказывается, даже пропаганда советских достижений была поставлена плохо. Настолько плохо, что иностранные корреспонденты вынуждены были обращаться в отдел печати за сведениями обыкновенной, незасекреченной экономической статистики.
   — Так вы этим и занимались! — бросил злобно Берия. Он уже располагал нужными показаниями о «шпионской деятельности» Гнедина.
   Следующая тема оказалась еще острее: Гнедин заговорил о никчемности цензуры над сообщениями иностранных корреспондентов. Лицо Молотова надменно застыло, Маленков взглянул на смертника изумленно и усмехнулся, а Берия, вельможно откинувшись на спинку кресла, воскликнул.
   — Вы говорите вещи, которых не решится сказать даже член Политбюро!
   Этот вечер тянулся долго, очень долго Из кабинета наркома Гнедин поспешил на пресс-конференцию, ответил на все вопросы иностранных корреспондентов, завизировал тексты их телеграмм и составил справку для комиссии ЦК. Вскоре его вызвали вторично. Литвинова он уже в кабинете не застал, остальные были на месте. Берия глядел на Гнедина сквозь стекла пенсне в упор, с откровенной неприязнью и злорадством. Молотов отчитал Гнедина резко, грубо. Казалось, с ним все кончено. Но Гнедин оставался на своем месте еще неделю, до 10 мая. В этот день Деканозов, новый заместитель наркома иностранных дел, вызвал его на 7 часов вечера. Тот вечер стал для многих последним на воле. Действуя по плану, согласованному с Молотовым и Берия, Деканозов устроил в здании НКИД нечто вроде пересыльного пункта, откуда сотрудников препровождали на Лубянку, во внутреннюю тюрьму. Не понадобились ни поезда, ни автомобили — оба здания, НКИД и НКВД, стояли vis-a-vis.
   Деканозов сидел в кабинете зам. наркома Стомонякова. Борис Спиридонович накануне, в момент ареста наложил на себя руки и скончался в тюремной больнице.
   Арестованных сотрудников Наркоминдела Берия препору чал своему давнему подручному, испытанному костолому Богдану Кобулову.
   На первом же ночном допросе Кобулов назвал Гнедина крупным шпионом В камеру его отвели под утро, но заснуть так и не дали, вызывали вновь и вновь и в сопровождении трех конвоиров повели куда-то. Одного из конвоиров он принял за ответственного работника Верховного Суда, который наблюдал обычно за порядком на так называемых открытых процессах Относительно должности Гнедин ошибся, это был Миронов, начальник внутренней тюрьмы НКВД.
   Подследственного провели в кабинет Берия.
   Длинный стол заседаний, на нем — ваза с апельсинами. У дальней стены огромной комнаты — письменный стол. Когда Гнедина ввели, Берия беседовал о чем то с Кобуловым. Разговаривали по грузински, но вот Берия прервал беседу, и Кобулов официально доложил «Товарищ народный комиссар, подследственный Гнедин на первом допросе вел себя дерзко, но он признал свои связи с врагами народа». Гнедин, не ожидая приглашения, заявил, что виновным себя не признает, а что касается «связей», то он лишь перечислил фамилии арестованных друзей.
   Последовал сильный удар в скулу. Кобулов сидел рядом, ему было сподручно бить. Гнедин качнулся влево — удар помощника Кобулова привел его в первоначальное положение. Били долго, со знанием дела. Со вкусом. "Берия сидел напротив и со спокойным любопытством наблюдал " — вспомнит потом Гнедин
   После первой порции начался допрос. Оглушенный разбитый Гнедин все же не утратил стойкости духа. Он отказался признать себя государственным изменником. По всему было видно, что здесь таких клиентов не любят. Берия поднялся и приказал Гнедину лечь на ковер. Тот лег на спину.
   — Не так! — бросил нетерпеливо хозяин.