Один миг, даже не все видели. Русудан налетела, вырвала полуживую Тэкле и резко сказала:
   — Когда царь оказывает простой девушке столько внимания, сердцу трудно перенести…
   — Русудан, — едва слышно произнес царь, — береги для меня, больше своих глаз береги…
   Испуганно вскинула глаза Русудан и почти на руках унесла Тэкле. Баака тихо придвинулся, держа наготове саблю. Саакадзе тяжелым взглядом проводил ушедших и, овладев собой, извинился перед царем за нездоровье сестры. Тихо, только для Георгия, упали слова:
   — Верь мне, Георгий… После поговорим… — И громко добавил: — А теперь можешь напоить своего царя и делать с ним, что хочешь.
   Князья, положив руки на рукоятки оружия, напряженно ждали и удивленно вслед за Луарсабом опустились на подушки. И снова колючие ветки и стрелы:
   — Руку царю целует, за сестру благодарит, при всех обнял…
   — С плебеями не стесняются…
   — Иногда, Гульшари, и с княгинями не стесняются.
   — Хорешани это хорошо знает. К некоторым азнауры, как мухи, в окно лезут…
   — От любви рискуют. А к некоторым без стеснения через дверь ходят. Мужья тоже довольны, дань получают…
   — Правда, многие так возвышаются…
   — Хи-хи-хи… Нато всегда развеселит…
   Только умная Нестан оценила происшедшее и громко выразила желание успокоить белоснежную розу, хотя близость прекрасного из прекрасных царей и более искусных заставляет терять голову… Быстрый обмен взглядами — и Луарсаб радостно подумал: «Если Нестан вмешалась, увижу любимую очень скоро… Может быть, сегодня ночью…» Оглянулся на князей. Гульшари! И страх за Тэкле внезапно овладел им…
   Долго длился освещенный ожерельем факелов и луной пир. Но в полночь, к изумлению всех, Луарсаб заявил о желании вернуться в Цхирети.
   — Боится набросить тень на Тэкле, — верно определил Мирван.
   Саакадзе напомнил царю обещание пировать два дня… Луарсаб ласково улыбнулся. Правда, было такое намерение, но необходимо ночной прогулкой освежить пьяные головы князей.
   Выпитое счастье не помешало Луарсабу легко вскочить на коня. Он любезно предложил Гульшари быть его собеседницей.
   — Опасается оставить здесь змею, — прошептала Хорешани на ухо Зурабу.
   Намек царя поняли, и, несмотря на тяжесть в ногах и головах, князья торопливо садились на коней.
   Саакадзе с «Дружиной барсов», толпой азнауров и крестьян, с ярко зажженными факелами поехали сопровождать царя… Если царь после двух бурдюков вина может проехать четыре часа, то «барсам» нетрудно восемь. В замке остались Нестан, Эристави Ксанские, Нугзар и Хорешани.
   Рассвет. Тэкле у чинары, где несколько часов назад выслушала горячее признание царя. Что теперь будет? На глазах у надменной аристократии упасть к ногам с мольбой о любви. Боже, как смотрел Георгий… Напрасно добрая Нестан уверяет, что царя это приятно взволновало. Почему уехал? Два дня хотел гостить. Как покои убирали, сколько цветов принесла!.. Солнце тоже рассердилось. Не хочет всходить! Брат! Брат, мой большой брат вернулся. Что будет, что будет!
   Но ничего не было. За обедом, когда Русудан насильно втащила трепещущую девушку, Георгий весело отвечал на шутки Хорешани, остро высмеивающей Гульшари и Шадимана. Занятые вчерашним пиром, никто не обращал на Тэкле внимания, даже Папуна. Тэкле облегченно вздохнула. Она не понимала молчаливого соглашения щадить ее. «Барсы» особенно старались отвлечь внимание Георгия, рассказывая о переживаниях взбудораженного Носте.
   На другой день в замке остались только Русудан и Тэкле. Георгий уехал со всеми сопровождать царя в Тбилиси.
   Перед отъездом Нестан долго шепталась с Тэкле и добилась для Луарсаба красной розы, перевязанной черным локоном…
   Тихо текли дни… Солнце чутко прислушивалось. Не слыхать конского топота, не скачет возлюбленный, не целует похолодевшие руки… Только звезды мерцают, только слезы блестят, только темная ночь сеет сомнения…


ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ


   Широко распахнуты торговые ворота в Тбилиси. С запыленных верблюдов сползают раздутые тюки. В переполненных духанах — горячий спор, яростные клятвы, звон денег, звон чашек, звон колоколов. И звонче звенят ряды амкаров, быстрее вертятся адли, увереннее качаются весы.
   И каждый при встрече с Великим Моуреви, узнаваемым по исполинскому росту, торопится снять папаху.
   Царь, чуствуя неизбежность ожесточенной борьбы за Тэкле, поспешил назначить Саакадзе сардаром — начальником царских войск. Без протестов обошлось и назначение Саакадзе в высший царский Совет, где до Сурамской битвы совещались только с владетельными князьями.
   Саакадзе удалось убедить царя и высший Совет воспользоваться разгромом врага и очистить картлийские земли, захваченные султаном Мурадом. Богатая местность обогатит государство. Потом скот и собственность останется Картли… Собаки султана уйдут, как пришли. Кто в шарвари, кто и так обойдется… Обижаться в таких случаях не приходится… и для Ирана хорошо.
   Против таких доводов спорить трудно, и Луарсаб, желая укрепить при дворе престиж Моурави, поручил ему это дело.

 
   Три стремительных месяца провела дружина Саакадзе среди цветущих просторов и теснин.
   Стамбул, занятый беспрерывными войнами с шахом Аббасом, не помышлял о помощи, да и желание притянуть к союзу Картли удерживало от выступления на защиту приверженцев полумесяца. И караваны с трофеями двигались к Тбилиси, бесчисленные стада остались ждать новых хозяев, а огромные табуны — новых всадников.
   Богатые земли разожгли глаза князей. Но Саакадзе с тайным умыслом, кроме Зураба и Мухран-батони, никого из феодалов не затруднил хлопотами. На царском Совете Саакадзе тонко напомнил старинный обычай делить завоеванное только между участниками. Большие средства уйдут на возведение укреплений, ибо что стоит отнятое, если нельзя его удержать?
   Расчет Георгия оказался правильным. Такие доводы обезоружили князей. Шадиман получил богатые подарки и табун коней и ввиду явного обогащения царской казны невольно молчал. Но князья не стерпели урезывания своих прав, и вновь закипела злоба против дерзкого Моурави.

 
   Царь круто изменился. Остыл к легким победам, усиленно занимался делами Картли, неприятно поражая князей твердой волей и ясным умом. Он заметно охладел к Гульшари и не скрывал расположения к Нестан, не преминувшей открыто праздновать поражение своей соперницы.
   Напрасно Гульшари пирами, играми, состязаниями, утонченным кокетством, драгоценностями и нарядами стремилась вновь завоевать утерянное влияние. Образ Тэкле всецело завладел сердцем Луарсаба.
   В самый разгар придворных интриг явилась с тайным поручением Хорешани.
   Русудан беспокоила щекотливость положения. Не поехать в Метехи вместе с Тэкле после посещения царя было невозможно. Поехать без приглашения царицы — самолюбие не позволяло. На долгом совещании с Хорешани был выработан план.
   За открытый смелый и веселый характер княгиня Хорешани, несмотря на неприязнь Шадимана, пользовалась большими правами в Метехи.
   Вот и сейчас, дав подзатыльник широко улыбающемуся телохранителю, она беспрепятственно переступила запретную зону.
   «Берегу Тэкле… по твоему желанию глаз не отвожу. Много подозрительных странниц, схимниц ходят, в замок не пускаю… Боюсь, яд за пазухой держат…»
   Царь задумался над посланием Русудан: если в Носте Тэкле беречь надо, как можно рисковать приглашением ее в Метехи, пока Гульшари здесь? Нестан права: если бы не мамка, ее давно бы умертвили в Метехи. Двух преданных Нестан девушек отравила Гульшари… Луарсаб вздрогнул.
   Бурное желание видеть Тэкле боролось со страхом. Хорешани не придерживалась политики и откровенно договорила недосказанное Русудан в письме.
   — Если хочешь, дорогой Луарсаб, непременно видеть здесь Тэкле, необходимо приглашение. Против царицы нехорошо в таком деле идти.
   Только теперь с полной ясностью понял Луарсаб невозможность приезда любимой. А просить мать пригласить Тэкле — значит раньше времени поставить в известность о своем решении. И потом, захочет ли царица? Гульшари не допустит… А может, напротив, уговорит?.. Нет, нет, Тэкле необходима безопасность. И Русудан не должна покидать Носте. Надо вежливо попросить отложить приезд. С откровенностью, с которой можно было говорить только с Хорешани, Луарсаб высказал ей свое опасение, а после всестороннего обсуждения желание Русудан исполнилось…
   Изысканный ответ Луарсаба мог польстить даже самолюбию царицы Савской и, пошумев несколько дней в Метехи, Хорешани, завершая дипломатическую миссию, понеслась обратно в Носте. Но препятствие распалило Луарсаба, и Нестан уехала гостить в Носте…
   Неожиданно царь изъявил желание посетить Твалади.
   Через несколько дней Нестан и Тэкле, закутанная вуалью, в сопровождении верного Иесэ выехали на прогулку. Только в темном ущелье, за разрушенной часовней, узнала Тэкле о предстоящем свидании. Иесэ стоял на страже, держа на поводу коней.
   Бешеный стук копыт. Иесэ едва успел схватить за узду царского скакуна.
   Перепрыгивая бесконечные камни, Луарсаб упал к ногам еле живой Тэкле. Говорить не могли. С изумленным восхищением смотрели друг на друга. Сердца стучали совсем близко, уплыли мысли, и в бесконечности растворилось настоящее… Тихо качнулись теплые сумерки. Ранняя звезда скользнула золотой слезой. Не понимая, смотрели они потемневшими глазами на бесцеремонно расталкивающую их Нестан.
   — Во имя бога, царь! Не подвергай нас опасности, разве не слышишь тревожного рога? Два часа здесь находишься.
   — Престол Картли готов отдать за право остаться здесь навсегда с возлюбленной.
   И, не обращая внимания на Нестан, царь, склонившись к Тэкле, восторженно произнес: — О…

 
Если б чарою стал чеканною,
Красноцветным вином сверкающей,
На здоровье ее ты бы выпила
Под черешнею расцветающей.

 

 
Иль наперстком бы стал из золота,
Пальчик твой обнимал под песни я.
Или стал бы я ежевикою,
Твои ножки колол чудесные.

 

 
Иль косы твоей стал бы волосом,
Вполз в иголку твою с зарницами,
Или пеплом бы стал серебряным
И над дивными стыл ресницами.

 

 
Или стал бы я алой розою.
Твои щечки обсыпал нежные,
Иль рубашкою стал бы шелковой,
Обнял грудь твою белоснежную.

 

 
Иль твоим бы я стал желанием,
Сердца самою сладкой мукою,
Иль хотя бы твоею тенью стал,
Незнакомый навек с разлукою.[13]

 
   Нестан с отчаянием умоляла Луарсаба:
   — Царь, я слышу приближающийся топот и лай собак, молю, пощади нашу честь…
   Луарсаб разжал объятия:
   — Жди меня, Тэкле…
   Тэкле блеснула черными глазами.
   — Буду ждать всю жизнь.
   После мимолетного свидания задумчивость не покидала Луарсаба. Едва сдерживал желание помчаться в Носте и тихо намекал Нестан об отсутствии терпения.
   И Нестан решила…
   — Прекрасная Нестан, чем вызвано твое поспешное желание видеть меня?
   Нестан перебирала преподнесенную Георгием яшму:
   — Я хотела посоветоваться, но раньше пусть друг посмотрит, охраняются ли двери.
   Убедившись, что их не подслушивают, Нестан стала упрекать Георгия в суровости к своей семье.
   Тэкле от скуки совсем больна. Вся военная сила страны в руках Моурави, а сестра схимницей тоскует… Сердце любви ждет, молодость веселья просит, а разве не гордость — показать красавицу сестру? Нестан решила развлечь Тэкле, да и Русудан давно в Ананури не была. Нестан большую охоту устраивает, и если Георгий не приедет с семьей, перестанет быть другом Нестан.
   — Дорогая Нестан, не следует уверять тебя в моей преданности, ты для меня — родная дочь, Зураб — любимое чадо. Я воспитал в нем воинственность, соединил вас, и мы связаны больше, чем жизнью… Но, Нестан, не назовешь ли, кого еще думаешь пригласить?..
   — О Георгий, конечно, весь двор! — нарочно беспечно вскрикнула Нестан. — Но можешь быть спокоен: два раза одно и то же не повторяется…
   Георгий колебался, оскорбить Нестан отказом невозможно. Да и правда, Русудан и Тэкле скучно живут. Но кто там будет?.. Кажется, Луарсаб опомнился, ничего не говорит. А вдруг опять голову потеряет? Снесет ли Саакадзе вторично оскорбление?..
   Нестан, видя колебание, повела решительную атаку. Тэкле будет жить в ее комнате. Русудан с сыновьями большую радость Нугзару доставит, «барсы» с царем охотиться будут, и… Саакадзе сдался.

 
   — Охота на медведей? Две недели видеться с Тэкле! Тайный ход в твои покои… О моя Нестан, чем отплатить?
   — Царь, ты, кажется, забыл главное, — смеялась Нестан.
   — Главное — видеть Тэкле, целовать лепестки ее уст, смотреть в солнечные глаза, держать трепещущие, как крылья пойманной птицы, руки! Нестан, Нестан! Любовь — великая мука!
   — Что же дальше, мой царь?
   — Дальше? Не догадываешься? Но, надеюсь, Гульшари не будет в Ананури?
   — Нет, царь, она откажется…
   Нугзар, немало озадаченный внезапной любезностью царя, спешно готовился к приему. Наверно, Нестан, в пику Гульшари, упросила Луарсаба. Что ж, это надо приветствовать. «Уже второй раз царь в гости едет, — с гордостью вспомнил Нугзар. — Даже в Мухрани только раз был… Наверно, друзья Шадимана от зависти заболеют. Хотя им некогда, трофеи Сурамской битвы никак не могут поделить… Георгий войну выиграл, а шакалы добычу растаскивают… Хорошо — шакалов вспомнил, почему я до сих пор старшего Качибадзе не выругал? Обещал половину турецких ятаганов мне прислать и все на арбах в свой замок свез… Надеется, у меня память плохая. Тоже умный! Красные усы носит и думает, уже шаха покорил».
   Нато от гордости не находила места: Нестан оправдала все чаяния, возлагаемые когда-то на Русудан.
   И пока князья спешили на охоту в Ананури, Саакадзе спешил переселить царских крестьян на очищенные от турок земли, розданные мелкоземельным азнаурам в наделы. Известным только «барсам» путем в замки князей проникли слухи, что хизани получат земли и скот в двойном размере и их хозяйство не будет облагаться в течение трех лет. Взбудораженные крестьяне стихийно бросали насиженные места у князей и толпами тянулись на свободную окраину.
   Взбешенные феодалы поскакали в Метехи, требуя пресечь бегство трудолюбивых крестьян.
   Но царь сослался на освященный веками закон, не нарушенный еще ни одним царем. Феодалы обратились к Шадиману, и, хотя действия Моурави были направлены на обогащение страны, Шадиман сильно тревожился популярностью и стремительностью Саакадзе. Необходимость тайного совещания с союзными князьями заставила Шадимана обрадоваться охоте в Ананури и, получив разрешение царя, отправиться в свой замок на три дня. Он разослал верных гонцов к дружественным князьям. Андукапару тоже посчастливилось не поехать к ненавистным Эристави.
   Нестан тонко задела самолюбие Гульшари, пригласив ее последней. Разгневанная красавица язвительно заметила, что она давно мечтала предоставить Луарсабу возможность усладиться обществом медведей, но сама предпочитает орлиные гнезда. И отсутствие царя даст ей возможность вместе с царицей навестить светлейшую княгиню Липарит. Нестан с притворной обидой вечером поспешила упрекнуть царицу в нежелании доставить радость Эристави. Царица смутилась. К сожалению, она только что дала слово Гульшари навестить княгиню Липарит, но зато зимою обязательно приедет в Ананури.
   Довольная своей политикой, Нестан, пошутив с Луарсабом над неведением ревнивой Гульшари, уехала в Ананури готовиться к встрече царя.
   Саакадзе удивлен. Шадиман, оберегающий царя, как собственность, вдруг на три дня отпускает Луарсаба без себя в Ананури.
   И хотя замок Шадимана был недоступен для посторонних, все же слепой нищий с провожатым — мальчиком Арчилом нашел приют на ночь у богобоязненной старой служанки.
   В разгар празднества в Ананури Саакадзе уже знал имена князей, совещающихся у Шадимана.
   К большому удовольствию Эристави, Луарсаб был шумно весел и радостен… Покои Нестан в Ананурском замке были изысканно украшены влюбленным Зурабом. Но Нестан пожелала на время праздника устроиться в покоях польщенного мужа, а свои приказала убрать цветами для любимой Тэкле.
   Уступая странному желанию Нестан, царю разукрасили покои в крепостной башне… Царь любит небо и горы, а из башни красивый вид. Но не восточная роскошь восхитила Луарсаба, а невидимая дверца в круглой стене. Хотя Тэкле и была предупреждена заботливой Нестан, но когда в первую ночь в мерцании хрустальной лампады колыхнулся ковер, невольный крик сорвался с дрожащих губ Тэкле. Прильнувшая к овалам окон ночь подслушивала оброненные слова любви и улыбалась длительному свиданию влюбленных.
   Георгий совсем успокоился. Царь изысканно любезен со всеми, не отдавая предпочтения никому. Даже когда на охоте Луарсаб собственноручно вонзил в сердце медведя нож и бросил к ногам Тэкле шкуру со словами: «Возьми, Тэкле, и запомни: я знаю, где находится сердце», — даже тогда Георгий не почуствовал надвигавшихся событий. Накануне отъезда Луарсаб украдкой совещался с Нестан.
   — Ты должна помочь удалить Гульшари. Я не могу подвергать Тэкле опасности…
   — Шадиман с Андукапаром тесно связаны, вместе три дня заняты были.
   — Заняты? Чем? — Луарсаб подозрительно насторожился.
   Но Нестан, помня оказанную однажды «услугу» Георгию, не произнесла имени Саакадзе, зато назвала всех князей, тайно совещавшихся при участии Гульшари в замке Шадимана. Ей, конечно, показалось подозрительным отсутствие Шадимана, и она из преданности к царю послала верного человека… На этом можно уязвить Андукапара, и Гульшари еще раз обидится… Ведь она заманила и царицу Мариам на подозрительное совещание.


ГЛАВА СОРОКОВАЯ


   Шадиман снова развернул пергамент, внимательно просмотрел приготовленный для амкаров капкан, спрятанный в глубины холодных строк, но подписи Луарсаба не было.
   Первый раз правитель потерпел поражение: Луарсаб не утвердил нового налога на амкаров… Средства для содержания двора? А разве Моурави недавно не наполнил царскую казну? И потом надо послать гзири проверить управляющих в личных владениях царя Картли. Почему-то князья от хозяйства богатеют, а царь беднеет!
   Шадиман взволнован. Донос? Но кто проник в дела главного правителя Картли? Блеск, роскошь царского замка, тайные подарки Стамбулу… связь с атабагом… расточительность Гульшари, жадность царицы… Что еще? Все! Политика, лазутчики во всех странах, послы, подношения, милости могущественным князьям… Ни один придворный не желает тратить средства на личные нужды.
   На западной стороне замка еще больше неприятностей: сухость Луарсаба, торжество врагов… Гульшари бросилась к царице…
   На все ласковые расспросы царицы Луарсаб упорно молчал.
   Однажды Нестан послала Иесэ справиться о здоровье Тэкле, и вот присланный подарок — подушка для ног, вышитая возлюбленной тонким золотом и нежными шелками. Луарсаб, не отрываясь, смотрел на бисерного беркута, радостно думая о прикосновении пальчиков Тэкле, и взволнованно пошел к царице.
   — Жениться? Давно пора. Кем пленился, греческой или имеретинской царевной?
   Луарсаб произнес имя любимой.
   Сначала Мариам не поняла. Несколько раз повторенное имя Тэкле Саакадзе проникло наконец в сознание. Мариам безмолвствовала, на бледном лице застыли изумленные глаза.
   Позвав Нари, Луарсаб резко хлопнул за собою дверью.
   Пораженная холодностью сына, Мариам послала за Шадиманом. Царедворец рассмеялся: цари в Грузии не женятся без одобрения высшего Совета светлейших… Больше надо беспокоиться о странном поведении неизменно нежного сына.
   Царица поспешила в покои Луарсаба: она не поняла шутки, но зачем сердиться?
   Луарсаб холодно посоветовал на превращать в шутку любовь, равноценную трону.
   Царица рассердилась: где видел Луарсаб царя, женатого на простой азнаурке? Если нравится такая, разве нет иного способа приблизить?
   Луарсаб гневно заявил: даже матери он, царь, не позволит оскорблять невесту.
   — Невесту? А разве светлейшие уже дали согласие на брак?
   — Мало забочусь. Светлейшие и даже близкие люди не спрашивают моего согласия, когда потихоньку собираются обсуждать свои дела…
   Царица побледнела. Луарсаб пристально смотрел на пальцы, нервно перебирающие четки. «Говорить, — думала Мариам, — значит выдать себя».
   — Видишь, в ваши дела я не вмешиваюсь, очевидно, из расчета не давать повода вмешиваться в мои…
   В замке наступило затишье, предвещающее бурю. Луарсаб небрежно спросил Баака, по-прежнему ли уверен князь в охране? Начальник метехской стражи насторожился: тотчас скрытно проверил стражу, добавил из верных людей телохранителей и, кроме обычных, расставил еще тайные посты.
   Приехавшему на Совет Саакадзе, улучив момент, Луарсаб шепнул:
   — Найди предлог стянуть к Тбилиси верные трону войска.
   На ближайшем совещании, созванном Шадиманом по поводу посольства в Иран, Саакадзе обратился с просьбой к царю сделать смотр перестроенным по персидскому образцу дружинам. Просьба никому не показалась странной, даже прозорливый Шадиман был введен в заблуждение скучающе-вежливым ответом Луарсаба: хотя он вполне доверяет своему Моурави, но рад будет вместе с князьями посмотреть затею полководца. Когда Моурави думает устроить смотр? Через две недели? Дорогой Шадиман озаботится приглашением всех князей.
   Георгий еще раз убедился в хитрости и ловкости двадцатитрехлетнего царя. Никому, даже Баака, не открыл Луарсаб задуманного.
   Зураб с момента возвышения Саакадзе находился при войсках, изучая военную тактику Великого Моурави. Любимый ученик быстро усвоил стратегию великого полководца. Через много лет Саакадзе горько пожалел об этом…
   Встревоженный озабоченностью Моурави, Зураб вместе с «барсами» расположил дружины с расчетом на быстрое окружение Метехи.
   По желанию царя князья перед смотром собрались в посольском зале. Бартом расположился с писцами позади трона. В зале смолкли голоса. Луарсаб поднялся.
   Он ни в чем не хочет нарушать обычай, напротив, считает долгом не только светлейших посвятить в задуманное…
   Шумное одобрение подхватило последние слова… Жениться? Царь поручает князьям выбрать невесту?
   — Нет, князья, я сам нашел будущую царицу и жду вашего восхищения.
   — Князья давно восхищаются мудростью любимого царя… Неужели имеретинская царевна? Нет? Значит, Шадиману удалось сватовство греческой Елены?
   — Нет, князья, я женюсь на прекраснейшей из прекрасных, чей ум и красота достойны делить со мною трон… Будущая царица — Тэкле Саакадзе, сестра героя, спасшего Картли от гибели в Сурамской долине…
   Зал оцепенел. Даже Шадиман потерял дар речи.
   Луарсаба не удивило настроение князей. Он украдкой взглянул на бледного Саакадзе.
   Встал, задыхаясь, Баграт:
   — Царь, никто не сомневается в твоем вкусе, но… женитьба царя — женитьба царства. Поэтому выбор неизменно принадлежит старейшим, царской крови…
   — Такое не нарушал ни один царь из Багратидов, — прохрипел Амилахвари.
   Князья возмущенно убеждали царя отказаться.
   — Уж не хочет ли царь Картли стать посмешищем не только Грузии, но и магометан! — кричал Симон.
   — Посмотрю, кто рискнет смеяться над Луарсабом Вторым.
   Сабля угрожающе качнулась. Князья едва сдерживали ярость. Баака скользнул в дверь. Плотной стеной сошлась стража, телохранители неслышно придвинулись к трону.
   Напрасно Шадиман призывал князей спокойно обсудить тяжелое дело: не слыша друг друга, они выкрикивали просьбы, мольбы, угрозы.
   Что можно противопоставить переживаниям Моурави? Гибель Димитрия Самопожертвователя? Поражение железного потрясателя земли Баязета? Трагедию Александра Кахетинского?
   Саакадзе наконец, пришел в себя. Он сжал рукоятку шашки. Неслыханное возвышение. Брат царицы Картли!.. А дальше?.. Раскрытая пропасть, поглощающая все его начинания, друзей, приверженцев, тысячи крестьян, сестру… Разве тавади смирятся? Такой поступок не прощают царю. Значит, начало кровавой распри? А если страсть Луарсаба остынет? Тогда? Монастырь? Нет, смерть! Смерть наполовину сделанному… Все отдать за изменчивую страсть царя? Нет! Пусть лучше под обломками страшной любви погибнет один… Или… или должна сейчас разбиться княжеская власть…
   Неожиданно все руки угрожающе легли на рукоятки…
   — Великий царь царей! Честь, оказанную мне, нельзя передать словами, пусть меч Моурави заменит слова… Но, великий царь, прости смелость: благородное желание неисполнимо. Князья правы! Подумай, царь, о распрях, о смутах! Не простят тебе светлейшие… На войне ты благосклонно выслушивал меня, и разве Моурави не отличался благоразумием? Пусть Тэкле прекрасна, но разве цари вправе отдаваться влечению сердца? Откажись, царь, ради Картли пожертвуй изменчивой любовью…
   Изумленно слушали князья Великого Моурави.
   Андукапар шепнул Шадиману:
   — Хитрый плебей, — и громко добавил: — Разве Саакадзе не был подготовлен к неслыханному подарку?
   — Нет, и я не вижу желающих похвастать доверием царя в этом «тяжелом деле», — насмешливо бросил Георгий.
   Действительно, кроме злобы, Шадиман переживал мучительное унижение: «железную руку» провели, как мальчика, и кто? Его же ученик.