— Здравствуйте, капитан Рюкерт!
   — Здравствуйте… — сдержанно ответил Дементьев. Он решил разыграть перед фельдфебелем осведомленного во всем человека, который остался здесь не случайно. — В каком состоянии ваши дела?
   — По приказу Мельха я уничтожил всю документацию. Очень хорошо, что вы пришли! Рихард Брандт приказал, если вы придете, задержать вас до его прихода.
   — Я с ним уже виделся в порту… — спокойно сказал Дементьев. — Скажите-ка, чистые бланки у вас остались?
   — Сто шестнадцать штук, — с чисто немецкой точностью ответил фельдфебель.
   — Все, что осталось, принесите в кабинет Мельха и придите туда с машинкой. Скорее!
   — Один момент!…
   Дементьев сидел в кресле Мельха и диктовал Ширеру текст распоряжения:
   «Пункт первый. В связи с окончанием работ отдел по организации гражданского тыла ликвидируется. Пункт второй. Фельдфебелю Ширеру сдать мне чистые бланки и пишущую машинку. Пункт третий. Фельдфебель Ширер откомандировывается в распоряжение комендатуры города…»
   Дементьев приказал фельдфебелю третий пункт скопировать на отдельном бланке; эту выписку фельдфебелю нужно будет предъявить в комендатуре. Все это время одна мысль, как пульс, билась в голове Дементьева: сейчас может войти Брандт… Предохранитель на пистолете спущен. Сначала — Брандта, затем — фельдфебеля…
   Закончив печатать приказ, Ширер встал и вытянулся перед Дементьевым:
   — Разрешите спросить? — (Дементьев кивнул.) — Мельх ночью сказал мне, что сегодня я буду эвакуирован вместе со второй группой офицеров отдела.
   Дементьев вздохнул:
   — Со второй группой, Ширер, ничего не вышло. Держаться за меня я вам не советую. Я уеду отсюда последним. Если вообще уеду. Не волнуйтесь, идите в комендатуру. Вы будете эвакуированы на общих основаниях. Здесь не останется ни один солдат рейха — таков приказ фюрера.
   Ширер щелкнул каблуками, повернулся и ушел. Дементьев положил в карман чистые бланки, запер пишущую машинку в футляр, взял ее и вышел на улицу. «Первый барьер взят», — думал он, еще боясь радоваться тому, что здесь все сошло так гладко.
   Дементьев шел на квартиру. Опасность ждущей его там засады оставалась. Брандт — в городе. Дементьев и на этот раз шел, готовый ко всему. Но не идти он не мог. Как вчера он не мог обойтись без рации, так и сегодня для выполнения задуманного им плана действия ему был необходим надежный приют хотя бы на час. Но сначала надо зайти за чемоданом в отель…
   Площадь перед отелем выглядела пустынной, ни одной машины у подъезда. Очевидно, в течение ночи все штабное офицерье перебралось в порт.
   Дверь в отель была заперта. Только этого не хватало! Дементьев непрерывно нажимал кнопку звонка, стучал в дверь ногой — никто не появлялся. У Дементьева похолодело сердце… Ошибка! Совершена страшная, непростительная ошибка — он не имел правя расставаться с чемоданом! Не имел… Никто, и в первую очередь он сам, не простит этой ошибки. Если чемодана он не получит, тогда… пуля, предназначавшаяся Брандту, совершит единственно справедливое возмездие за ошибку…
   В двери щелкнул ключ, и она открылась.
   — О капитан! Как хорошо, что вы пришли! Я прямо ума не мог приложить, что делать с вашим чемоданом. Просил ваших коллег, чтобы они его взяли, — никто не берет. А нам приказано отель запечатать…
   Дементьев слушал портье и тихо смеялся:
   — Спасибо, дорогой… Большое спасибо…
   Хозяйка квартиры встретила Дементьева как-то странно: не поздоровалась, смотрела на него с презрительной усмешкой. Ее дочь приоткрыла дверь из своей комнаты, но, увидев Дементьева, с треском ее захлопнула. Только войдя в свою комнату, Дементьев начал догадываться, что произошло в квартире. Стены кабинета были голыми, на полу валялись пустые рамы от картин.
   — А где картины? — строго спросил Дементьев у хозяйки, стоявшей в дверях.
   — Где? — Хозяйка неестественно засмеялась. — Это я у вас должна спросить.
   — Ничего не понимаю… — искренне произнес Дементьев, выжидательно смотря на хозяйку.
   — Ночью явился ваш сослуживец и ограбил квартиру.
   — В какое время это произошло?
   — Около двенадцати…
   — Как он выглядел? Смею вас заверить, мадам, это тяжкое недоразумение.
   — Это был офицер в кожаном пальто, высокий, с мертвыми глазами.
   «Брандт», — сразу догадался Дементьев, но продолжал разыгрывать полное недоумение:
   — В кожаном пальто?
   — Да.
   — Какое у него звание?
   — У него знаков различия не было.
   — У нас таких нет.
   — Странно, а он вас прекрасно знает и очень огорчился, когда узнал, что вас нет. Он даже не поверил мне и глупо искал вас за шкафом и под кроватью.
   — Вы, мадам, стали жертвой авантюриста, — убежденно сказал Дементьев.
   — Странно, но он называл вас этим же самым словом…
   — Меня не интересует, что он говорил. Но я не успокоюсь, пока не найду эту сволочь! Простите, мадам, но нет ничего мерзостнее мародеров. Что же касается того, что мародер будто бы знал меня, согласитесь, что узнать мою фамилию было не так уж трудно.
   Дементьев заметил, что хозяйка начинает ему верить.
   — Какая мерзость, какая мерзость! — повторял он, оглядывая голые стены. — Я сегодня же пойду в штаб и, можете мне поверить, сделаю все, чтобы вернуть вам ваши вещи. Слово офицера!
   Хозяйка пожала плечами и ушла к себе…
   «Главное, что окончательно установлено, — думал Дементьев, — и что таит в себе огромную опасность — Брандт остается в городе. Он был здесь в полночь и потому никак не мог успеть запаковать и погрузить на транспорт картины… Теперь об этом нужно помнить каждую минуту… Конечно, Брандту и в голову не может прийти, что я вернулся сюда, в свою квартиру. А это значит, что пока квартира — самое надежное место. Да, это так, и надо действовать…»
   Дементьев запер дверь, включил рацию и передал короткую шифровку:
   «Я 11— 17. Порт днем и ночью забит войсками и техникой. Установить час отправления транспорта пока не могу. Наносите удары по порту».
   Затем Дементьев вынул пишущую машинку и на чистом бланке напечатал себе заранее продуманное удостоверение. Впрочем, это было скорее не удостоверение, а несколько необычный приказ…
   «Капитан Рюкерт П. отвечает за санитарное состояние транспортов, подающихся под погрузку. До сведения капитанов транспортов, администрации порта, командования воинских частей доводится приказ командования: в целях устранения возможности возникновения среди солдат эпидемических заболеваний и переноса их на территорию Германии необходимо беспрекословное подчинение правилам осмотра трюмов и других корабельных: помещений, осуществляемого предъявителем сего капитаном Рюкертом П.
   ПРИНЯТО ИЗ БЕРЛИНА ПО РАДИО ЗА ПОДПИСЬЮ ГЕНЕРАЛ-ПОЛКОВНИКА ФОН РЕМЕРА — КОМАНДУЮЩЕГО ОСОБЫМ ЦЕНТРОМ ОРГАНИЗАЦИИ БЛИЖНЕГО ТЫЛА ОБОРОНЫ БЕРЛИНА. КОПИЯ ВЕРНА…»
   Далее следует неразборчивая подпись. Документ венчает печать. Самая настоящая печать из отдела Мельха, которую Дементьев получил из рук фельдфебеля Ширера.
   Что говорить, документ получился смелый, рискованный, но Дементьев учитывал психологию военного немца, который всегда цепенеет перед начальственной бумагой из ставки. Учтена была и общая ситуация войны: паника, появление новых должностей и новых генералов. Впрочем, фон Ремер был весьма реальной фигурой, и он как раз занимался в ставке делами штабной организации.

12

   Перед тем как снова пойти в порт, Дементьев решил поесть и немного отдохнуть. Но только прилег на диван, как мгновенно заснул. С ним это бывало. Однажды он три дня бродил по вражеским тылам, выискивал «языка» из штабных офицеров. Выследив одного, он залег в канаву, чтобы дождаться темноты, и тут же заснул. Видно, так уж у него была устроена нервная система: перед серьезным делом она требовала отдыха.
   Дементьев проснулся оттого, что кто-то подбрасывал его вместе с диваном… Вскочил, ничего не понимая. Тишина. Землетрясение, что ли, приснилось? И вдруг где-то близко-близко затявкали скорострельные зенитки, и тотчас дом задрожал от серии фугасных взрывов.
   — Порядок! — весело вслух сказал Дементьев и посмотрел на часы. — Оперативно управились, товарищи летчики! Спасибо вам и за то, что разбудили…
   Бомбардировка продолжалась около часа. Было ясно, что удар наносится по порту.
   Когда все стихло, Дементьев вышел из дома и направился в порт, предвкушая увидеть там милую сердцу картину. Да, летчики поработали здорово. Еще издали Дементьев увидел горящие пакгаузы. Черный дым пожара гигантским грибом качался над городом. Прилегающие к порту улицы были забиты войсками и техникой, очевидно выведенными из порта. Среди перемешавшихся в панике солдат сновали офицеры. Они выкрикивали номера воинских частей. На эти крики сбегались солдаты. И эта перетасовка была похожа на игру. Но, так или иначе, немецкая организованность уже действовала.
   На территории порта зияли огромные воронки от тяжелых бомб. Трупы убитых уже были уложены аккуратненькими рядками, чуть ли не по ранжиру. В санитарные машины навалом грузили раненых. Кисло пахло сгоревшей взрывчаткой. Дементьев решил, что сейчас самое удобное время, для того чтобы начать действовать в новой своей личине.
   Три солдата тащили раненого к санитарной машине. Здоровенный рыжий детина, вращая бешеными глазами, ногами отбивался от солдат и истошно кричал что-то бессвязное. Очевидно, ранен он был легко, но находился в состоянии безумия. А может быть, он просто боялся, что его свезут в госпиталь и он не сможет эвакуироваться. Солдатам никак не удавалось подтащить его к машине, на подножке которой стоял офицер — по-видимому, врач. Вот к нему-то и подошел Дементьев.
   — Из-за одного легкораненого, — сердито сказал Дементьев врачу, — вы задерживаете машину! За счет этого времени вы могли бы сделать два рейса до госпиталя.
   Врач пренебрежительно посмотрел на Дементьева:
   — Это не ваше дело, капитан.
   — Нет, мое. Я санитарный инспектор особого назначения.
   Врач мгновенно вытянулся. Ведь он был немцем и, как все немцы, боготворил власть. Машина тотчас же уехала. Дементьев пошел дальше. Первая проба сошла отлично. Вдруг Дементьев возле наполовину уцелевшего пакгауза увидел знакомые ящики, те самые, которые он вывез из музея. Ящики лежали беспорядочной грудой, возле них стоял часовой с автоматом. Дементьев протиснулся к часовому и строго спросил:
   — Почему грузы без движения?
   — Не знаю, — безразлично ответил часовой. — Офицер, чьи грузы, убежал в комендатуру.
   Дементьев нырнул в толпу. От этих ящиков надо бык подальше. Наверняка убежавший в комендатуру офицер — это Брандт.
   У входа на оперативный причал порядка теперь было значительно меньше. Солдаты уже не группировались своими чертовыми дюжинами, они стояли и сидели как попало, то и дело поглядывая на небо. Видимо, находясь ближе всех к счастливой возможности эвакуироваться, они решили и во время бомбежки порта не покидать. А может быть, был такой приказ. Но зато на территорию оперативного причала теперь никого не пропускали.
   Дементьев пробрался поближе к контрольному пункту и начал пристально вглядываться в лица солдат.
   — Дайте вашу руку, — сказал он одному из солдат, у которого лицо было багрового цвета и глаза воспалены.
   Солдат послушно протянул руку, Дементьев нащупал пульс и про себя считал его удары.
   — Кто ваш командир?
   — В чем дело? — К Дементьеву подошел низкорослый лейтенант на кривых ногах. Его лицо, задубелое на морозных ветрах, пересекал глубокий шрам. Ясно, что это был видавший виды отчаянный вояка. — Что вы тут делаете с моими солдатами? — хриплым голосом спросил он.
   — Пока ничего, — усмехнулся Дементьев. — Но ни один больной солдат на борт транспорта не попадет. За это отвечаю я, и таков приказ.
   Вокруг Дементьева возник ропот недовольства. Солдата, которому Дементьев щупал пульс, кто-то попытался оттеснить в сторону и спрятать. Но Дементьев вовремя схватил его за руку и обратился к лейтенанту:
   — Позовите сюда старшего офицера.
   В толпу, окружившую Дементьева, протиснулся офицер с погонами майора:
   — Что случилось?
   — Посторонний капитан почему-то осматривает наших солдат, — поедая майора преданными глазами, доложил лейтенант.
   Майор перевел взгляд на Дементьева.
   — Кто вы такой?
   — Я санитарный инспектор особого назначения. Есть приказ о том, чтобы на транспортах не было ни одного больного. В Берлине не хватает только эпидемии!
   Майор начал снимать перчатки, готовясь принять от Дементьева документы.
   Дементьев, изобразив на лице обиду, вынул свою бумагу и протянул ее майору.
   Майор был дальнозоркий и читал документ, отстранив его в вытянутой руке. Дементьев пристально следил за выражением его лица, но сухое лицо майора абсолютно ничего не выражало. Прочитав бумагу, он аккуратно сложил ее и вернул Дементьеву:
   — Что вы находите у этого солдата?
   — Во всяком случае, у него повышенная температура. Остальное необходимо проверить.
   — Можно вас на минуточку? — Майор взял Дементьева под руку.
   Они выбрались из толпы и подошли к самому контрольному пункту, где их могли слышать только три солдата и лейтенант, охранявшие вход на оперативный причал.
   — Можете вы выполнить мою просьбу, просьбу старого солдата? — сказал майор. — Солдат, у которого температура, — один из ветеранов моего полка. Он был со мной еще под Москвой. Оставить его здесь, когда полк уедет, — значит предать его. Если вы хоть один день были на фронте, вы обязаны меня понять и сделать то, о чем я прошу: солдат должен уехать со своим полком.
   — Нет, майор. Я такой же солдат, как и вы, и я выполняю приказ.
   — Но, может быть, на транспорте есть санитарный изолятор? — не сдавался майор.
   Дементьев задумался и сказал:
   — Этот транспорт я еще не осматривал. Могу вам пообещать только одно: если на нем есть изолятор минимум на четыре места, я вашего солдата пропущу.
   — Когда вы это узнаете?
   — Сейчас.
   Дементьев направился мимо контрольного поста, но на его пути встал лейтенант — розовощекий юнец с голубыми глазами. Дементьев заметил в его глазах нерешительность. Но тут совершенно неожиданно вмешался майор:
   — Что вы делаете, лейтенант? Это санитарный инспектор, отвечающий за всю эвакуацию.
   — Должен быть пропуск, — робко вымолвил лейтенант.
   — Пожалуйста!
   Дементьев протянул лейтенанту все ту же свою бумагу. Лейтенант даже не дочитал ее до конца, вернул Дементьеву и взял под козырек.
   — Очень прошу вас, капитан, найдите там, на причале, полковника Кунгеля и представьтесь ему. Без его разрешения я не имею права…
   — Мне незачем представляться полковнику Кунгелю, мы с ним давно знакомы… — небрежно сказал Дементьев и пошел к заветному причалу.
   Под погрузку только что был поставлен огромный транспорт под названием «Аэлита». Матросы торопливо прилаживали широкие трапы. Это были те самые собирающиеся по сегментам трапы, о которых в кафе толковали три офицера инженерных войск. «Все-таки успели…» — подумал Дементьев. Возле транспорта стояла группа офицеров и, по-видимому, капитан транспорта — полный мужчина в черной морской куртке.
   — Простите, господа офицеры… — Дементьев учтиво козырнул всем, — мне нужен капитан «Аэлиты».
   — Я капитан, — произнес человек в черной куртке.
   — Вот вам мой мандат. — Дементьев дал ему свою бумагу.
   Капитан прочитал и снисходительно улыбнулся:
   — Что же вы от меня хотите?
   — Я должен осмотреть все помещения корабля. И главным образом те, которые займут солдаты. Короче говоря, трюмы.
   — Зачем это? — вмешался в разговор полковник о холодным, чуть одутловатым лицом.
   — Вы полковник Кунгель? — Дементьев вытянулся.
   — Да, я полковник Кунгель.
   — Капитан Рюкерт, санитарный инспектор эвакуации. Вот мой мандат.
   Полковник брезгливо отмахнулся от протянутой ему бумаги:
   — Хорошо, хорошо… Делайте свое дело, но помните: солдаты простят нам, что мы вывезли их отсюда не в каюте первого класса.
   — Но вы же понимаете, — с жаром возразил Дементьев, — какую опасность может представить эпидемическое заболевание в условиях…
   — Делайте свое дело!… — раздраженно прервал Дементьева полковник Кунгель и повернулся к капитану «Аэлиты»: — Пусть ему покажут трюмы…
   Дементьев осматривал трюмы в сопровождении молчаливого помощника капитана, который шел позади него, хлюпая короткой трубкой-носогрейкой и распространяя едкий дым дешевого табака. Что бы ни говорил Дементьев, он молчал. Наконец они поднялись на палубу.
   — Когда отходите? — строго спросил Дементьев.
   — Должны были в девятнадцать тридцать, но помешали русские бомбардировщики, — медленно, не вынимая изо рта трубки, проговорил помощник капитана. — Если не помешают, уйдем в двадцать три ноль-ноль. Говорят, есть приказ выходить только в темноте.
   — Сколько человек примете на борт?
   — Сколько влезет. — Трубка захлюпала, и Дементьеву показалось, что помощник капитана смеется.
   — Сегодня уйдут еще и другие корабли?
   — Вряд ли… — Помощник капитана вырвал изо рта трубку и вдруг заговорил быстро и возмущенно: — Хотел бы я видеть дурака, который придумал эту организацию! Десятки кораблей в страхе перед бомбежкой держат на открытом рейде, а сюда, под погрузку, ставят по одному. Пока мы уйдем, пока пришвартуется другой транспорт, пройдет часа три-четыре, а ведь к этому причалу можно сразу поставить пять кораблей. Дураки! — Он сердито воткнул трубку в рот и снова замолчал.
   Дементьев расписался в судовом документе и спустился на причал. Кунгель встретил его насмешливым взглядом:
   — Ну, капитан, вам удалось поймать там заразную блоху?
   — Трюм в приличном состоянии, — сухо ответил Дементьев и обратился к капитану «Аэлиты»: — Сделайте все, что возможно, в отношении вентиляции.
   — Хорошо, — буркнул капитан и посмотрел на часы: — Пора начинать…
   Кунгель пошел к пропускному пункту, рядом с ним шагал Дементьев. Полковник, словно извиняясь перед ним, сказал:
   — Каждый из нас делает свое дело. Нужно только не мешать друг другу.
   — Но все-таки нужно предусматривать все, что можно предусмотреть в смысле заботы о жизни наших солдат.
   — Тогда надо начать с того, чтобы запретить русским пользоваться авиацией!… — Полковнику явно понравилась его шутка, и он долго смеялся, поглядывая на Дементьева. — Капитан, вы бывали на фронте?
   — Начиная с Франции и все время, — четко, точно рапортуя, ответил Дементьев.
   — Странно, что фронт не убил в вас педанта. Вы понимаете вообще, что происходит?
   — Идет война. И мы обязаны сделать все для победы! — восторженно произнес Дементьев.
   Полковник посмотрел на него, вздохнул и больше уже ничего не говорил…
   Солдаты серо-зеленой лавиной ринулись на оперативный причал. Дементьев вместе с полковником Кунгелем стоял у пропускного пункта, и лейтенант мог убедиться, что они действительно знакомы.
   — Когда будут грузить следующий транспорт? — спросил у Кунгеля Дементьев.
   — Не знаю, — сухо обронил полковник. — Может быть, ночью.
   — Помощник капитана «Аэлиты» сказал мне, что организация эвакуации плохая.
   — Да? — Полковник потер ладонью пухлую, до блеска выбритую щеку.
   — Он сказал, что одновременно можно грузить пять транспортов, — продолжал Дементьев.
   — А генерал Троттер считает, что нужно грузить по одному, — с неясной интонацией сказал Кунгель.
   — Надо сообщить ему мнение специалистов-моряков.
   — Это сделать очень трудно, капитан: генерал Троттер еще вчера улетел в Берлин.
   — Кто-то же остался вместо него?
   Полковник промолчал.
   — Когда же мне явиться для осмотра следующего транспорта? — почтительно спросил Дементьев.
   — Что-нибудь около полуночи, — ответил полковник и отвернулся к лейтенанту пропускного пункта.
   — До свидания, полковник Кунгель.
   Полковник небрежно козырнул, не оборачиваясь к Дементьеву и не прерывая начатого разговора с лейтенантом.

13

   Три дня и три ночи Дементьев осматривал каждый ставившийся под погрузку корабль, присутствовал при его отплытии и немедленно радировал об этой новой цели для нашей авиации. И эти корабли в порт назначения не прибывали. Советские бомбардировщики, торпедоносцы быстро находили их в открытом море и появлялись на их курсе так точно, что гитлеровское командование не могло не подумать о том, что советская авиация получает точные сведения о выходе каждого корабля. Тотчас из Берлина последовал секретный приказ ставки — принять необходимые и самые строгие меры предосторожности.
   Дементьев, конечно, ожидал, что гитлеровцев осенит такая догадка, но никаких контрмер против этого он предпринять не мог. Он мог только надеяться, как и прежде, что в панике эвакуации гитлеровцы пеленгацию радиостанций уже не производят.
   Глубокой ночью под погрузку стал итальянский транспорт «Венеция». Черная его громада еле виднелась в густой ночной темноте. Ни огонька вокруг, запрещалось даже зажигать спички. Полковник Кунгель был в крайне нервном состоянии. Дементьев не знал, что произошло здесь, на причале, за полчаса до его появления.
   А произошло вот что… Как только «Венеция» пришвартовалась, Кунгель поднялся на капитанский мостин. В это время к кораблю подъехали три грузовика с ящиками. Солдаты, прибывшие на грузовиках, немедленно начали таскать ящики на палубу. Помощник капитана пытался их остановить, но тут из темноты вынырнул офицер в кожаном реглане, назвавшийся уполномоченным гестапо Брандтом. Он отбросил помощника капитана от трапа и сказал:
   — Я действую по приказу рейхсминистра Гиммлера. За сопротивление — расстрел на месте!
   Помощник капитана побежал на мостик и застал там капитана вместе с полковником Кунгелем. Он рассказал им о своей стычке с гестаповцем.
   — Кроме меня, здесь никто приказывать не может! — сказал Кунгель и спустился по трапу на причал.
   Погрузка ящиков продолжалась. Кунгель подошел к солдатам.
   — Остановить погрузку! — крикнул он, и тотчас перед ним возник Брандт. — С кем имею честь? — спросил Кунгель.
   — Брандт! Гестапо! А кто вы?
   — Полковник Кунгель. Я отвечаю за погрузку.
   — Очень хорошо! — Голос Брандта звучал насмешливо. — Это значит, что вы ответственны за погрузку этих ящиков секретного груза. Отправитель и получатель — гестапо. Вам все понятно?
   Полковник Кунгель молчал. Случись все это еще вчера, он, не задумываясь, вызвал бы солдат из охраны порта и вышвырнул бы и эти ящики, и этого не предъявившего никаких документов гестаповца. Приказ, которому подчинялся и который выполнял Кунгель, говорил только об эвакуации войск… Но сегодня вечером, находясь в штабе, Кунгель имел очень неприятный разговор со своим непосредственным начальником полковником Штраухом о потоплении кораблей русской авиацией.
   — У вас никаких подозрений на этот счет нет? — настойчиво спрашивал Штраух.
   — Нет, я гружу войска, и все.
   — Напрасно. Тот, кто осведомляет русских, должен находиться на оперативном причале, рядом с вами, полковник. У него данные слишком точные. Берлин в бешенстве, и у нас с вами могут быть крупные неприятности.
   Вот почему полковник Кунгель сейчас молчал, изо всех сил подавляя в себе раздражение против наглого гестаповца.
   — Прошу вас приостановить погрузку, — сказал Кунгель. — Я снесусь со штабом.
   — Делайте что хотите, но не мешайте мне выполнять приказ рейхсминистра!
   Кунгель пошел к сторожке, где был телефон. Брандт приказал солдатам продолжать погрузку ящиков. Час был поздний — Кунгель с трудом дозвонился до квартиры полковника Штрауха. Выслушав донесение Кунгеля о самовольном действии офицера гестапо, Штраух долго молчал.
   — Принимайте решение сами, исходя из обстановки, — наконец сказал он и повесил трубку, явно избегая продолжения разговора.
   Кунгель вернулся на причал, и как раз в это время к нему подошел Дементьев. Брандт был на корабле.
   На приветствие Дементьева Кунгель не ответил. Солдаты, тащившие ящик, толкнули их.
   — Что это за погрузка? — спросил Дементьев у Кунгеля.
   — Гестапо, — коротко обронил полковник и отошел в сторону.
   В темноте Дементьев не мог рассмотреть надписи на ящиках, а как раз эти надписи были ему знакомы и могли предупредить его, что где-то поблизости находится Брандт.
   Дементьев по трапу взбежал на «Венецию» и начал уже ставший ему привычным осмотр судна. Выбравшись из главного трюма, он шел по узкому коридору, вдоль матросских кают.
   Коридор был чуть освещен единственной тусклой лампочкой, запрятанной в сетчатый колпак.
   Впереди послышались шаги: кто-то шел навстречу Дементьеву. Необъяснимое чувство мгновенно предупредило Дементьева: впереди опасность! Он прижался в угол возле двери. По коридору шел Брандт. Еще десять — пятнадцать шагов, и он увидит Дементьева. Эти шаги измерялись секундами, в течение которых Дементьеву нужно было принять решение.
   Брандт все ближе и ближе… Вот он уже занес ногу, чтобы перешагнуть через высокое ребро корабельной переборки. Он видит Дементьева… Но вряд ли он успевает понять, что происходит.