– Видела, Наташа, – со вздохом ответила Катя. – Она говорит, что ты собралась в монастырь?
– Да, – спокойно подтвердила Натали.
– Но, Наташа, ты еще так молода... И хотя и не это главное, – тотчас поправилась Катенька под быстрым взглядом Наташи, – но уверена ли ты, что хочешь именно этого? Нужны ли Господу такие жертвы?
– Это не жертва, Катерина Дмитриевна, – с легкой печальной улыбкой откликнулась Наташа. – Вы не понимаете. Я хочу посвятить жизнь Господу. Это мое желание, а не жертва.
– Ты уверена в этом? – Катенька слегка нахмурилась.
– Такого, как Мишель, Господь один раз только дает, – печально, но спокойно сказала Наташа. – А другого мне не надо, – добавила она и покачала головой. – Так что уж простите меня, Катерина Дмитриевна, только в мир я не вернусь. Буду свой грех замаливать.
Катя промолчала, понимая всю тщетность дальнейших уговоров и принимая Наташино решение всей душой, понимая ее, как только одна женщина может понять другую.
– Что ж, Господь с тобой, Наташенька, – она обняла девушку и поцеловала ее в нежную бледную щеку.
– Я буду за вас молиться, – ответила Наташа и грустно улыбнулась. Потом она на какое-то мгновение застыла, будто в нерешительности, и Катенька посмотрела на нее со вниманием.
– Катерина Дмитриевна, – наконец заговорила она, – я не знаю, могу ли... Да и должна ли, тоже не знаю...
– В чем дело, Наташенька? – поинтересовалась Карозина. – Ты говори, не стесняйся, ты ведь знаешь, что я всегда рада тебе помочь и хотя бы выслушать.
– Это так, Катерина Дмитриевна, – согласилась Наташа, потом вздохнула и, как тогда, при самой первой их интимной беседе, бросилась, словно в омут с головой. – Ведь вы, кажется, сами обмолвились, что не похоже то, что с Мишелем случилось, на самоубийство? – Катя кивнула. – Так что же, выходит, кто-то это все подстроил? И кто?
– Ты хочешь знать, кто именно? – Катя невесело улыбнулась. – Что ж, если так тебе будет легче, то я скажу, что смерть у этого человека была страшная. И сам он был страшный человек.
– Значит, вы знаете, да? – спросила бедная девушка. – И он мертв? – и ее глазки вспыхнули.
– А ты хотела мести? – Катенька, пожалуй, знала, что такое выражение может обидеть Наташу, но решилась его употребить именно потому, что если скажет она сейчас: «Да, желаю, чтобы он был отомщен!» то лучше бы ей еще раз хорошенько обдумать свое решение об уходе из мира.
– Мести? – Наташа не возмутилась и, кажется, даже не обиделась. – Как странно вы это сказали, – она задумалась и печальные ее глаза опустились. – Но разве не должно наказывать виновных, преступников? – совершенно бесстрастно спросила она. – А если вы думаете, что я готова многое отдать, только чтобы этот... человек был наказан, чтобы его покарали по всей строгости... Нет, Катерина Дмитриевна, в таком случае забудьте о моей просьбе и этом разговоре. Господь всем нам воздаст, – заключила она в полной уверенности и со спокойствием, которое Катю даже несколько задело.
– Что ж, – после некоторого молчания сказала Катенька. – Я вижу, что ты и впрямь все для себя решила. И твоя реакция на мои слова как ничто иное подтверждает серьезность твоих намерений. Я даже рада, что ты вот так смотришь на это.
– Как же иначе? – слабо улыбнулась Наташа.
– В таком случае я скажу тебе, кто это был. – Катерина Дмитриевна постаралась рассказать как можно более скупо, понимая, что подробности только усугубят Наташину боль. – Только вот с векселями. Наташа, – Катенька вздохнула. – С векселями, надо полагать, что и Михаил Андреевич виновен. Точно-то я не знаю, но вот только иного объяснения у меня не имеется.
– Что ж, – вздохнула Наташа, – я к этой мысли уже приготовилась. Наверное, я даже и знала, что это он, иначе так не переживала бы и не обратилась бы к вам тогда.
– Пожалуй, что и так, – немного подумав, ответила Катенька. – Наташа, есть у меня еще кое-что к тебе. Не знаю, видела ли ты этого человека, только вот он видел тебя и даже, более того, надеется на...
– Нет, Катерина Дмитриевна, нет, – покачала головой Наташа. – Не говорите мне ничего. Может быть, он и достойный человек, и возможно, что была бы я с ним счастливей, чем вот теперь-то... Но только решение мое верное, и я знаю, что с любым, а тем более с человеком положительным, мне быть никак невозможно. Не могу я.
– Насчет абсолютной положительности, Наташа, тут ты несколько ошибаешься. У него было свое прошлое, так что...
– И все равно, Катерина Дмитриевна, – со сдержанным страданьем в голосе повторила она, – и все равно мой ответ будет таким. Ничего мне от мира больше не надо. Помните того батюшку, что на кладбище мы встретили? – Катя кивнула. – Я вот с ним поговорила несколько раз и поняла, что монастырь, это то, к чему моя душа стремится и другого мне ничего не надо. И нет у меня выбора, есть только судьба.
– Что ж, Господь с тобою, милая Наташенька, – вздохнув, сказала Катерина Дмитриевна и улыбнулась чуточку печально.
На том и расстались. Внизу Катю снова встретила Галина Сергеевна, но по строгому выражению Катенькиного лица она и без слов догадалась, что Наташино решение окончательное и никакими уговорами ее переубедить.
– Отчего же вот так-то? – беспомощно спросила она Катю.
– Галина Сергеевна, – ответила та, – боюсь, это ее желание. И вам его следует принять. Она решила так распорядиться своей жизнью. И вы можете гордиться тем, что у вас такая племянница.
– Так-то оно так, – покачала головой Морошкина, а потом все-таки не удержалась и, снова прижав к глазам платочек, всхлипнула.
Домой Катерина Дмитриевна вернулась в самом угнетенном состоянии духа. И хоть и понимала она Наташу и принимала душою ее решение, но вот только сердечко ее болезненно сжималось и думалось только одно: «Почему?»
– Бог – дал, Бог – взял, – прошептала она, поднимаясь к себе. – На все Твоя воля, Господи.
Но сердце не успокаивалось, упрямо и больно сжималось, и Катя без сил опустилась на свою постель. Конечно, гибель, да еще вот такая, своего любимого, подкашивает, прямо скажем. А то, что Наташа не видит иной жизни, с другим в миру, что ж... Пусть так.
Ей вспомнился и Денис Николаевич. Разве его история не была похожа на Наташину? Ведь и он, как признался Никите Сергеевичу, потерял всякий интерес к жизни и всякий ее смысл утратил со смертью любимой супруги. Вот так и получилось, что раз интерес к обычной жизни пропал, так и появился интерес к таким страшным вещам, и привел этот интерес к таким последствиям, что приятный и неглупый человек превратился в какого-то монстра, и его разум, болезненно изменившийся, задумал такую интригу... И человек этот игрался с нею, как кошка с мышкой, пытался и ее саму не раз подвести. И не его ли самого была выдумка насчет подметного письма, с которым он появился в ее доме? Многое, многое еще в этой истории осталось неясным. Однако теперь уж и не узнается.
Катерина Дмитриевна вернулась домой в расстройстве чувств и зашла в спальню к своему супругу, которому, несмотря на то, что пуля не задела кости, все-таки был предписан постельный режим.
– Что с тобой, мой ангел? – заботливо спросил муж.
– Я была у Натали, – со вздохом ответила Катенька. – Она намерена уйти в монастырь.
– Что ты говоришь? – Никита Сергеевич сделал удивленные глаза и даже приподнялся на постели. – Отчего же вот так-то?
– Говорит, что другой жизни и с другим не видит для себя. И потом, то, что она избавилась от ребенка, ее мучит.
– Это действительно грех большой, – покачал головой Карозин.
Катя глянула на него как-то по-особенному.
– И все же, отчего сразу в монахини? – нахмурившись, переспросил супруг.
– Как раз чтобы грех отмаливать. Ну да ладно, Никита, – мягко проговорила Катенька, – я вот о другом с тобой хотела поговорить. Оставим Наташу, это ее решение. Только знаешь, я все-таки надеялась, что она оправится. И вот Иван Иванович, опять же... Влюблен ведь он в нее. Я все, конечно, я все понимаю, что он вроде как и не пара ей, с таким-то прошлым. Только вот душа у него чистая, не злодей он. Вот я и думала, а Наташа нет, ни в какую...
– Что ж, – помолчав, проговорил Карозин. – Может, даже и лучше будет, если так. По крайней мере, скучно жить ей не станет и не примется она от скуки себя губить, да и тех, кто рядом окажется.
– Это ты о Фарапонове? – переспросила Катенька.
– О нем. Знаешь, я когда его тогда слушал, мне вот даже больно было... – Карозин покачал головой. – Вот уж никогда не мог на него такое подумать. Что происходит с людьми? Неужели после смерти любимого человека мир вот так вот пустеет?
– Не знаю, Никита, – Катенька присела на край постели и погладила мужа по волосам. – Не знаю и знать не хочу. И даст Бог, нам с тобой это испытание на долю не выпадет...
– Только об этом и молюсь, – прошептал Карозин. – Потому что я знаю... Мне кажется, я с ума сойду, если вдруг без тебя останусь... Так сильно я тебя люблю! – и порывисто обнял свою жену.
Катя промолчала, но позже, отстранившись от супруга, сказала тихо:
– И ты что же, тоже бы в Бога верить перестал?
– Боюсь, что и такое возможно, – задумчиво ответил Никита Сергеевич.
– Так это, Никита, ты не меня так сильно любишь, а Его так слабо.
– О, в том, что я Его слабо люблю, ты права, – с мягкой улыбкой признал Карозин. – Иначе я бы, наверное, уже окончательно верил в свое счастье. А так все мне кажется, что это сон и что я вот-вот да и проснусь.
– А ты просто поверь, – с улыбкой попросила Катенька. – Просто поверь, что Он дал тебе такое счастье.
– Я попробую, – прошептал Никита Сергеевич и поцеловал свою жену.
ЭПИЛОГ
– Да, – спокойно подтвердила Натали.
– Но, Наташа, ты еще так молода... И хотя и не это главное, – тотчас поправилась Катенька под быстрым взглядом Наташи, – но уверена ли ты, что хочешь именно этого? Нужны ли Господу такие жертвы?
– Это не жертва, Катерина Дмитриевна, – с легкой печальной улыбкой откликнулась Наташа. – Вы не понимаете. Я хочу посвятить жизнь Господу. Это мое желание, а не жертва.
– Ты уверена в этом? – Катенька слегка нахмурилась.
– Такого, как Мишель, Господь один раз только дает, – печально, но спокойно сказала Наташа. – А другого мне не надо, – добавила она и покачала головой. – Так что уж простите меня, Катерина Дмитриевна, только в мир я не вернусь. Буду свой грех замаливать.
Катя промолчала, понимая всю тщетность дальнейших уговоров и принимая Наташино решение всей душой, понимая ее, как только одна женщина может понять другую.
– Что ж, Господь с тобой, Наташенька, – она обняла девушку и поцеловала ее в нежную бледную щеку.
– Я буду за вас молиться, – ответила Наташа и грустно улыбнулась. Потом она на какое-то мгновение застыла, будто в нерешительности, и Катенька посмотрела на нее со вниманием.
– Катерина Дмитриевна, – наконец заговорила она, – я не знаю, могу ли... Да и должна ли, тоже не знаю...
– В чем дело, Наташенька? – поинтересовалась Карозина. – Ты говори, не стесняйся, ты ведь знаешь, что я всегда рада тебе помочь и хотя бы выслушать.
– Это так, Катерина Дмитриевна, – согласилась Наташа, потом вздохнула и, как тогда, при самой первой их интимной беседе, бросилась, словно в омут с головой. – Ведь вы, кажется, сами обмолвились, что не похоже то, что с Мишелем случилось, на самоубийство? – Катя кивнула. – Так что же, выходит, кто-то это все подстроил? И кто?
– Ты хочешь знать, кто именно? – Катя невесело улыбнулась. – Что ж, если так тебе будет легче, то я скажу, что смерть у этого человека была страшная. И сам он был страшный человек.
– Значит, вы знаете, да? – спросила бедная девушка. – И он мертв? – и ее глазки вспыхнули.
– А ты хотела мести? – Катенька, пожалуй, знала, что такое выражение может обидеть Наташу, но решилась его употребить именно потому, что если скажет она сейчас: «Да, желаю, чтобы он был отомщен!» то лучше бы ей еще раз хорошенько обдумать свое решение об уходе из мира.
– Мести? – Наташа не возмутилась и, кажется, даже не обиделась. – Как странно вы это сказали, – она задумалась и печальные ее глаза опустились. – Но разве не должно наказывать виновных, преступников? – совершенно бесстрастно спросила она. – А если вы думаете, что я готова многое отдать, только чтобы этот... человек был наказан, чтобы его покарали по всей строгости... Нет, Катерина Дмитриевна, в таком случае забудьте о моей просьбе и этом разговоре. Господь всем нам воздаст, – заключила она в полной уверенности и со спокойствием, которое Катю даже несколько задело.
– Что ж, – после некоторого молчания сказала Катенька. – Я вижу, что ты и впрямь все для себя решила. И твоя реакция на мои слова как ничто иное подтверждает серьезность твоих намерений. Я даже рада, что ты вот так смотришь на это.
– Как же иначе? – слабо улыбнулась Наташа.
– В таком случае я скажу тебе, кто это был. – Катерина Дмитриевна постаралась рассказать как можно более скупо, понимая, что подробности только усугубят Наташину боль. – Только вот с векселями. Наташа, – Катенька вздохнула. – С векселями, надо полагать, что и Михаил Андреевич виновен. Точно-то я не знаю, но вот только иного объяснения у меня не имеется.
– Что ж, – вздохнула Наташа, – я к этой мысли уже приготовилась. Наверное, я даже и знала, что это он, иначе так не переживала бы и не обратилась бы к вам тогда.
– Пожалуй, что и так, – немного подумав, ответила Катенька. – Наташа, есть у меня еще кое-что к тебе. Не знаю, видела ли ты этого человека, только вот он видел тебя и даже, более того, надеется на...
– Нет, Катерина Дмитриевна, нет, – покачала головой Наташа. – Не говорите мне ничего. Может быть, он и достойный человек, и возможно, что была бы я с ним счастливей, чем вот теперь-то... Но только решение мое верное, и я знаю, что с любым, а тем более с человеком положительным, мне быть никак невозможно. Не могу я.
– Насчет абсолютной положительности, Наташа, тут ты несколько ошибаешься. У него было свое прошлое, так что...
– И все равно, Катерина Дмитриевна, – со сдержанным страданьем в голосе повторила она, – и все равно мой ответ будет таким. Ничего мне от мира больше не надо. Помните того батюшку, что на кладбище мы встретили? – Катя кивнула. – Я вот с ним поговорила несколько раз и поняла, что монастырь, это то, к чему моя душа стремится и другого мне ничего не надо. И нет у меня выбора, есть только судьба.
– Что ж, Господь с тобою, милая Наташенька, – вздохнув, сказала Катерина Дмитриевна и улыбнулась чуточку печально.
На том и расстались. Внизу Катю снова встретила Галина Сергеевна, но по строгому выражению Катенькиного лица она и без слов догадалась, что Наташино решение окончательное и никакими уговорами ее переубедить.
– Отчего же вот так-то? – беспомощно спросила она Катю.
– Галина Сергеевна, – ответила та, – боюсь, это ее желание. И вам его следует принять. Она решила так распорядиться своей жизнью. И вы можете гордиться тем, что у вас такая племянница.
– Так-то оно так, – покачала головой Морошкина, а потом все-таки не удержалась и, снова прижав к глазам платочек, всхлипнула.
Домой Катерина Дмитриевна вернулась в самом угнетенном состоянии духа. И хоть и понимала она Наташу и принимала душою ее решение, но вот только сердечко ее болезненно сжималось и думалось только одно: «Почему?»
– Бог – дал, Бог – взял, – прошептала она, поднимаясь к себе. – На все Твоя воля, Господи.
Но сердце не успокаивалось, упрямо и больно сжималось, и Катя без сил опустилась на свою постель. Конечно, гибель, да еще вот такая, своего любимого, подкашивает, прямо скажем. А то, что Наташа не видит иной жизни, с другим в миру, что ж... Пусть так.
Ей вспомнился и Денис Николаевич. Разве его история не была похожа на Наташину? Ведь и он, как признался Никите Сергеевичу, потерял всякий интерес к жизни и всякий ее смысл утратил со смертью любимой супруги. Вот так и получилось, что раз интерес к обычной жизни пропал, так и появился интерес к таким страшным вещам, и привел этот интерес к таким последствиям, что приятный и неглупый человек превратился в какого-то монстра, и его разум, болезненно изменившийся, задумал такую интригу... И человек этот игрался с нею, как кошка с мышкой, пытался и ее саму не раз подвести. И не его ли самого была выдумка насчет подметного письма, с которым он появился в ее доме? Многое, многое еще в этой истории осталось неясным. Однако теперь уж и не узнается.
Катерина Дмитриевна вернулась домой в расстройстве чувств и зашла в спальню к своему супругу, которому, несмотря на то, что пуля не задела кости, все-таки был предписан постельный режим.
– Что с тобой, мой ангел? – заботливо спросил муж.
– Я была у Натали, – со вздохом ответила Катенька. – Она намерена уйти в монастырь.
– Что ты говоришь? – Никита Сергеевич сделал удивленные глаза и даже приподнялся на постели. – Отчего же вот так-то?
– Говорит, что другой жизни и с другим не видит для себя. И потом, то, что она избавилась от ребенка, ее мучит.
– Это действительно грех большой, – покачал головой Карозин.
Катя глянула на него как-то по-особенному.
– И все же, отчего сразу в монахини? – нахмурившись, переспросил супруг.
– Как раз чтобы грех отмаливать. Ну да ладно, Никита, – мягко проговорила Катенька, – я вот о другом с тобой хотела поговорить. Оставим Наташу, это ее решение. Только знаешь, я все-таки надеялась, что она оправится. И вот Иван Иванович, опять же... Влюблен ведь он в нее. Я все, конечно, я все понимаю, что он вроде как и не пара ей, с таким-то прошлым. Только вот душа у него чистая, не злодей он. Вот я и думала, а Наташа нет, ни в какую...
– Что ж, – помолчав, проговорил Карозин. – Может, даже и лучше будет, если так. По крайней мере, скучно жить ей не станет и не примется она от скуки себя губить, да и тех, кто рядом окажется.
– Это ты о Фарапонове? – переспросила Катенька.
– О нем. Знаешь, я когда его тогда слушал, мне вот даже больно было... – Карозин покачал головой. – Вот уж никогда не мог на него такое подумать. Что происходит с людьми? Неужели после смерти любимого человека мир вот так вот пустеет?
– Не знаю, Никита, – Катенька присела на край постели и погладила мужа по волосам. – Не знаю и знать не хочу. И даст Бог, нам с тобой это испытание на долю не выпадет...
– Только об этом и молюсь, – прошептал Карозин. – Потому что я знаю... Мне кажется, я с ума сойду, если вдруг без тебя останусь... Так сильно я тебя люблю! – и порывисто обнял свою жену.
Катя промолчала, но позже, отстранившись от супруга, сказала тихо:
– И ты что же, тоже бы в Бога верить перестал?
– Боюсь, что и такое возможно, – задумчиво ответил Никита Сергеевич.
– Так это, Никита, ты не меня так сильно любишь, а Его так слабо.
– О, в том, что я Его слабо люблю, ты права, – с мягкой улыбкой признал Карозин. – Иначе я бы, наверное, уже окончательно верил в свое счастье. А так все мне кажется, что это сон и что я вот-вот да и проснусь.
– А ты просто поверь, – с улыбкой попросила Катенька. – Просто поверь, что Он дал тебе такое счастье.
– Я попробую, – прошептал Никита Сергеевич и поцеловал свою жену.
ЭПИЛОГ
Что же касается клада, то он на самом деле был обнаружен, и это обстоятельство невероятно удивило в первую очередь Карозина, который до последнего не верил в то, что такое все еще случается.
Клад был закопан в могиле, где, якобы, должна была быть похоронена та самая графская дочка. Но вот только никаких останков, что, в принципе, легко можно объяснить и тем, что прошло уж более полувека, обнаружено в могиле не было. Вместо этого в яме был найден небольшой ларец, доверху набитый золотыми екатерининскими червонцами. Правду сказать, не такой уж большое богатство выходило по нынешним ценам, но все-таки сам факт того, что предание не обмануло, удивлял.
Через пару недель Никита Сергеевич Карозин вполне оправился и на лето они с супругою, как обычно, уехали в деревню, к ее родным. Катенькин отец, господин Бекетов, все чаще и чаще прихварывал, и сестры все сильнее и сильнее беспокоились за него. Однако несмотря на это вполне понятное волнение летние месяцы, как обычно, прошли в неге и совершенно безнаказанном лентяйстве, среди природы и в окружении любимых людей. Маленький Коленька Аверин заметно за это лето подрос, буквально обожал свою тетушку, а Катенька смотрела на него с тихой печалью, моля Господа, чтобы и он, наконец, ниспослал ей счастье материнства.
Однако лето прошло незаметно и к сентябрю Карозины в сопровождении Аверина вернулись в Москву и тут уже узнали, что Наташа приняла постриг в одном из подмосковных монастырей. Узнали и о том, что Мельский уехал в Тамбов после этого известия. Узнали и о том, что Алексея Петровича Сульского повысили в звании, и то сказать, по заслугам, помог он им в прошлый раз преотлично.
И вот только в сентябре Катенька решилась навестить Анну Антоновну Васильеву, чувствуя себя все еще виноватой перед нею. Да и стыдясь немного за Никиту, ведь он рассказал ей о своей встрече с Васильевой. Однако волнения были напрасны – в Каретном Катю встретили и приняли более чем радушно и даже обласкали сверх всякой мерны, так что мир и дружба были восстановлены в полной мере. Прошлое оставили в прошлом и зажили заново, стараясь все-таки как можно реже вспоминать ту майскую историю, что оставила такой неприятный осадок.
– Знаешь, Никита, – сказала как-то Катенька своему супругу, когда они возвращались в воскресенье из церкви после поздней обедни, – а у меня что-то пропало желание заниматься расследованиями.
– Что я слышу?! – в непритворном, может, только слегка наигранном удивлении воскликнул Карозин и даже остановился. – И это говорит моя жена? Я не ослышался?
– Нет, ты не ослышался, – с улыбкой ответила она. – Не ослышался, Никита Сергеевич.
– Значит, что же, не расследуем более ничего? Ни в чем не участвуем и ни на что не соглашаемся? – уточнил он.
– Не расследуем, не участвуем и не соглашаемся, – подтвердила Катерина Дмитриевна. – Покончим с этим"
– Решено! – обрадованно подтвердил Карозин. – Никогда!
– Решено! – не без облегчения повторила Катерина Дмитриевна. – Никогда!
На том они и сошлись, решив даже, что по возвращении домой непременно поднимут тост за завершение собственной сыщицкой карьеры.
Сентябрь выдался на редкость удачным и шли они не спеша, наслаждаясь столь замечательной и не осенней еще даже какой-то погодой. Казалось, что время будто остановилось и замерло, а их собственная жизнь после этого утра непременно, непременно начнется как-то будто заново.
«Быть может, я, наконец, ношу под сердцем ребенка?» – спросила сама себя Катерина Дмитриевна, ощущая радость от утра и сладкой предчувствие чего-то нового, неизбежного и обязательно счастливого.
Так они дошли до своего скромного классического особнячка и поднялись на крыльцо, обмениваясь какими-то полушутливыми фразами, от который на душе у обоих становилось теплее и еще радостнее.
Им открыл Ефим, посмотрел на их улыбающиеся лица и улыбнулся сам. Карозин велел принести бутылку лучшего вина и бокалы.
– Одну минуту-с, – кивнул Ефим. – Тут вам письмо, Катерина Дмитриевна. Нарочный принес давеча. Просил лично и срочно.
– От кого бы это? – удивилась Катенька и, взяв конверт, взглянула на почерк. – Почерк мне не знаком, странно. – Она пожала плечами и прошла следом за мужем в малую гостиную.
Когда она вскрыла конверт и пробежала глазами его содержимое, ее миловидное личико омрачилось, взгляд стал серьезным, а на высоком чистом лбу залегла морщинка.
– Что там? – беспокойно спросил Никита Сергеевич. – Что-то неприятное?
– Сам прочти, – протянула она ему лист бумаги.
Никита Сергеевич прочел, посмотрел на свою жену, перечитал еще дважды и когда Ефим принес вино и бокалы, сказал только одну фразу:
– Отнеси обратно!
Ефим посмотрел на хозяев удивленно, но решил, что лучше уйти – сдвинутые брови Никиты Сергеевича ничего хорошего, как правило, не сулили, да и морщинка на лбу Катерины Дмитриевны – тоже.
– Что скажешь? – осторожно спросила Катенька.
– Как там говорят англичане? – усмехнулся он. – Никогда не говори «никогда»?
Клад был закопан в могиле, где, якобы, должна была быть похоронена та самая графская дочка. Но вот только никаких останков, что, в принципе, легко можно объяснить и тем, что прошло уж более полувека, обнаружено в могиле не было. Вместо этого в яме был найден небольшой ларец, доверху набитый золотыми екатерининскими червонцами. Правду сказать, не такой уж большое богатство выходило по нынешним ценам, но все-таки сам факт того, что предание не обмануло, удивлял.
Через пару недель Никита Сергеевич Карозин вполне оправился и на лето они с супругою, как обычно, уехали в деревню, к ее родным. Катенькин отец, господин Бекетов, все чаще и чаще прихварывал, и сестры все сильнее и сильнее беспокоились за него. Однако несмотря на это вполне понятное волнение летние месяцы, как обычно, прошли в неге и совершенно безнаказанном лентяйстве, среди природы и в окружении любимых людей. Маленький Коленька Аверин заметно за это лето подрос, буквально обожал свою тетушку, а Катенька смотрела на него с тихой печалью, моля Господа, чтобы и он, наконец, ниспослал ей счастье материнства.
Однако лето прошло незаметно и к сентябрю Карозины в сопровождении Аверина вернулись в Москву и тут уже узнали, что Наташа приняла постриг в одном из подмосковных монастырей. Узнали и о том, что Мельский уехал в Тамбов после этого известия. Узнали и о том, что Алексея Петровича Сульского повысили в звании, и то сказать, по заслугам, помог он им в прошлый раз преотлично.
И вот только в сентябре Катенька решилась навестить Анну Антоновну Васильеву, чувствуя себя все еще виноватой перед нею. Да и стыдясь немного за Никиту, ведь он рассказал ей о своей встрече с Васильевой. Однако волнения были напрасны – в Каретном Катю встретили и приняли более чем радушно и даже обласкали сверх всякой мерны, так что мир и дружба были восстановлены в полной мере. Прошлое оставили в прошлом и зажили заново, стараясь все-таки как можно реже вспоминать ту майскую историю, что оставила такой неприятный осадок.
– Знаешь, Никита, – сказала как-то Катенька своему супругу, когда они возвращались в воскресенье из церкви после поздней обедни, – а у меня что-то пропало желание заниматься расследованиями.
– Что я слышу?! – в непритворном, может, только слегка наигранном удивлении воскликнул Карозин и даже остановился. – И это говорит моя жена? Я не ослышался?
– Нет, ты не ослышался, – с улыбкой ответила она. – Не ослышался, Никита Сергеевич.
– Значит, что же, не расследуем более ничего? Ни в чем не участвуем и ни на что не соглашаемся? – уточнил он.
– Не расследуем, не участвуем и не соглашаемся, – подтвердила Катерина Дмитриевна. – Покончим с этим"
– Решено! – обрадованно подтвердил Карозин. – Никогда!
– Решено! – не без облегчения повторила Катерина Дмитриевна. – Никогда!
На том они и сошлись, решив даже, что по возвращении домой непременно поднимут тост за завершение собственной сыщицкой карьеры.
Сентябрь выдался на редкость удачным и шли они не спеша, наслаждаясь столь замечательной и не осенней еще даже какой-то погодой. Казалось, что время будто остановилось и замерло, а их собственная жизнь после этого утра непременно, непременно начнется как-то будто заново.
«Быть может, я, наконец, ношу под сердцем ребенка?» – спросила сама себя Катерина Дмитриевна, ощущая радость от утра и сладкой предчувствие чего-то нового, неизбежного и обязательно счастливого.
Так они дошли до своего скромного классического особнячка и поднялись на крыльцо, обмениваясь какими-то полушутливыми фразами, от который на душе у обоих становилось теплее и еще радостнее.
Им открыл Ефим, посмотрел на их улыбающиеся лица и улыбнулся сам. Карозин велел принести бутылку лучшего вина и бокалы.
– Одну минуту-с, – кивнул Ефим. – Тут вам письмо, Катерина Дмитриевна. Нарочный принес давеча. Просил лично и срочно.
– От кого бы это? – удивилась Катенька и, взяв конверт, взглянула на почерк. – Почерк мне не знаком, странно. – Она пожала плечами и прошла следом за мужем в малую гостиную.
Когда она вскрыла конверт и пробежала глазами его содержимое, ее миловидное личико омрачилось, взгляд стал серьезным, а на высоком чистом лбу залегла морщинка.
– Что там? – беспокойно спросил Никита Сергеевич. – Что-то неприятное?
– Сам прочти, – протянула она ему лист бумаги.
Никита Сергеевич прочел, посмотрел на свою жену, перечитал еще дважды и когда Ефим принес вино и бокалы, сказал только одну фразу:
– Отнеси обратно!
Ефим посмотрел на хозяев удивленно, но решил, что лучше уйти – сдвинутые брови Никиты Сергеевича ничего хорошего, как правило, не сулили, да и морщинка на лбу Катерины Дмитриевны – тоже.
– Что скажешь? – осторожно спросила Катенька.
– Как там говорят англичане? – усмехнулся он. – Никогда не говори «никогда»?