Страница:
торчал батон. А Эль-Куизо держал за пазухой две бутылки "Ркацители". Они
уселись рядом с прорабом и бульдозеристом на краю котлована и принялись
уплетать зеленый лук с хлебом и кефиром. "Ркацители" отложили до
праздничного часа.
Ожидание затянулось. В вагончике часы с пивными бутылками прозвонили
шесть. Наступил вечер. Одна за другой стали зажигаться звезды. В воздухе
почему-то запахло орхидеями, а сваи все не везли.
Вскоре стемнело совсем. Мариваль допил бутылку кефира и бросил ее в
котлован. Бутылка упала в жидкую грязь и с громким хлюпаньем погрузилась.
Вентимилья вытер засаленные руки о штаны Эль-Куизо, поправил свое дырявое
сомбреро, прилег и тут же засопел. Эль-Куизо уже давно спал, позабыв о
"Ркацители". Вскоре отрубился и Мариваль. Не спал лишь Ламбино. Гордый
прораб Ламбино де Юмикор.
Он вдруг встал, и дома обступили его, и звезды отодвинулись. Он стоял
на дне огромного бетонного колодца, широко расставив ноги, а где-то вверху,
в маленьком кружочке, там, где кончался колодец, мерцали звезды. И ему вдруг
стало наплевать, привезут ли сегодня сваи. И вообще наплевать на все сваи на
свете, и на краны, и на машины, и на бетономешалки.
Он вырос и стал огромным. Таким, что смог дотянуться до звезды. Она
лежала у него на ладони и горела мягким светом. Она была удивительно
прохладна, чиста и прозрачна. Ламбино почувствовал вдруг, что здесь его уже
нет, что он опять уносится куда-то далеко и, возможно, никогда не вернется.
Да, - подумал гордый прораб, - я всегда хотел быть таким.
Весь день Ольга чувствовала себя как-то странно. Ночное видение не
выходило у нее из головы. Оттого все и шло сегодня наперекосяк. Руки словно
не слушались ее. Любимая работа абсолютно не трогала. За день она разбила
пять тарелок, перепутала массу документов и забрызгала бразильским кофе
пиджак режиссеру. Ее коллеги не могли понять, в чем дело.
А Ольга в задумчивости бродила несколько часов по нескончаемым
коридорам телецентра. Такого раньше с ней никогда не случалось. Она совсем
не считала себя впечатлительной девушкой. Да и романтика умерла в ней два
года назад. Теперь она просто жила. Кутила, веселилась как могла и старалась
ни о чем не задумываться. Так легче жить. Да и зачем создавать себе лишние
трудности. Но этот странный сон будто встряхнул ее. Там, в замке Альморади,
она десять месяцев ощущала себя настоящей королевой. Ее любили, о ней
заботились, ее носили на руках. Она никогда не представляла, что быть
королевой так прекрасно. И теперь с грустью думала о том, как гнусно жить на
свете. Сейчас ей все вокруг казалось пошлым и серым. Длинные зеленые
коридоры пугали ее, а пьяницы-коллеги вызывали омерзение.
Да пошли они все, - со злостью подумала Ольга. - Достали. А там, в
замке, она впервые почувствовала, что она женщина. Очень красивая женщина.
Из-за которой двое мужчин схватились на смерть. И тут она страстно захотела
снова заснуть, чтобы увидеть поединок. Ведь Альморади мог погибнуть из-за
нее. А Ольге этого совсем не хотелось.
Белые мыши кружатся над городом снов. Белые мыши летают над кладбищем
дев. Бегу реки помешали десятки ржавеющих слов. Рыжие черви тревожат лежащих
в земле королев. Рушится с неба зимы водянистая муть. Падают камнем с небес
табуны облаков. Но королев никогда уже им не вернуть. Слишком тяжел
замерзающих листьев покров. Белые мыши летают над городом снов. Белые мыши
кружатся над кладбищем дев. Бегу реки помешали десятки ржавеющих слов. Рыжие
черви тревожат лежащих в земле королев.
Идель сидел дома и скучал. В квартире стояла полная тишина. Лишь на
кухне из простуженного крана размеренно капала вода.
Выкурив десятую сигарету, Идель взял в руки расстроенную гитару и,
устроившись на диване, стал в задумчивости и тоске перебирать металлические
струны. Гитара жалобно застонала, и звук этот принес недолгое утешение.
Идель попытался спеть, но по причине дребезжания струн его голос был совсем
не слышен, хотя он очень старался. Он пел гимн чукотских шаманов, нараспев
повторяя их главное заклинание: - "Гет сур пуршур-шур". Заклинание
подействовало, и комната до потолка покрылась снежными сугробами, вьюга
заметалась по квартире, выстудив весь воздух. На кухне замерзла капавшая из
крана вода. Отломав от носа сосульку, Идель заглянул под диван и обнаружил
там молодые кустики ягеля.
Ну вот, перестарался, - огорчился он. Затем подул на струны и, когда
они немного оттаяли, спел другое заклинание: - "Гет сур пур бест, он шар
увай". Мгновенно изменился климат, и в квартире началось таяние снегов.
Когда половодье затопило диван, Идель взобрался на шкаф и втащил за собой
гитару. Там уже сидела полярная сова Дашка, а рядом копошилось с десяток
полярных мышей. Умная птица следила, чтобы мыши не разбежались, и то и дело
сгоняла их в кучу мощным ударом крыла.
... Вода не спадала уже часа три. Идель за это время окончательно
закоченел и страшно проголодался. Прямо под ним, рассекая мутную воду,
проплывал в кухню благородный северный олень. Его ветвистые рога задели
низко висевшую люстру, и осколки стекла со звоном обрушились вниз.
"- Ах ты, черт, - подумал с грустью Идель, - где же я теперь новую
достану." Половодье ему уже надоело, и он вдруг вспомнил про спасительную
мелодию Даосяолинь, которую слышал однажды в исполнении Мен Цзяо. Мелодия
вызывала великую сушь. Идель тут же заиграл ее, в надежде, что вода быстро
испарится. И она действительно стала испаряться с огромной силой. В комнате
повис водяной пар, а когда он наконец рассеялся, взору взмокшего Иделя
предстал живописный вид пустыни Гуахиро. По истрескавшемуся бетонному полу
ползали змеи и носились юркие ящерицы.
От палящего зноя Дашка упала в обморок, а мыши попрыгали со шкафа и тут
же были съедены подоспевшей змеей. Из туалета выскочил чукотский шаман и,
подпрыгивая по раскаленному полу, побежал на кухню. Там он, сбросив меховое
одеяние, нырнул в холодильник, прихватив с собой лишь шаманский бубен.
В эту минуту Иделю захотелось, чтобы подул ветер с Тибетских гор и
остудил зной. Но ветер не подул, а Идель так и остался сидеть на шкафу,
умирая от жары.
Монтуриоль сидел на мосту, свесив ноги вниз. Над пустынной рекой
проплывали печальные облака. Они шли на восток. Вместе с ними уходила и
осень. Последние листья уже давно облетели и, лежа на холодном асфальте,
лишь ждали своего часа, чтобы умереть. Но их это совсем не пугало. А облака
все плыли и плыли по свинцовому небу, слегка перешептываясь между собой. Им
предстоял далекий путь до восточной страны, где можно будет пролежать всю
зиму на теплой скале, отогревая белые бока. Но та страна находится далеко за
горизонтом, а здесь, на мосту, сидел одинокий человек. Он был еще грустнее,
чем облака.
Темные скрипучие мысли бродили в голове Монтуриоля. Да, он был влюблен,
но влюблен безнадежно. Эту девушку он даже никогда и не видел. Но
чувствовал, что скоро увидит и это не прибавит ему радости. Потому что она
принадлежит другому. Но он согласен был любить даже ее фантом и хотел этого
так страстно, что тут же создал его из своих видений и лучших мыслей. Фантом
вышел прекрасный: с длинными золотистыми волосами, разбросанными по плечам,
стройна и хороша собой, но он хотел верить, что его создание превзошло
оригинал по красоте. Когда мысли Нарциссэ пришли в стройное соответствие,
фантом ожил. Эта новая жизнь получилась чудесной. Девушка открыла глаза и
посмотрела на Нарциссэ. Затем улыбнулась ему и поцеловала в губы. У
Монтуриоля перехватило дыхание. Он погладил девушку по волосам и вернул
поцелуй. И тут же, повинуясь его желанию, на мосту возникла королевская
карета с гербами на дверцах. Стройные вороные лошади рвались из узды,
высекая копытами искры из мостовой.
Госпожа, - промолвил Нарциссэ Монтуриоль, - карета ждет вас. Он поднял
девушку на руки, а она обняла его за шею своими тонкими, нежными руками, и
отнес в карету. Дверца захлопнулась. Возница хлестнул скакунов, и карета,
сорвавшись с места, устремилась в небо, распугивая ленивые облака.
Меж гигантских гор, за длинные и острые вершины которых цепляются за
облака, течет, извивая свое змеиное тело, черная река Лета. К ней ведет
из-за горизонта широкая тропа. На скале, над самой водой, стоит мерзкий
страж, сложив за спиной перепончатые крылья и сжав в когтях камни. Словно
муравьи, ползут по тропе тысячи людей, сдирая в кровь руки и ноги, но все же
добираются до берега Леты. А там уже все равно. Они рушатся с обрыва и,
погрузившись в черную воду, всплывают со дна, превратившись в восковые
куклы. А страж со смехом кидается в них камнями. Но куклам не больно. Они
тихо уплывают вниз по течению, уставившись застекленевшими глазами в небо,
которого над Летой нет.
И вдруг страж видит, что один из муравьев задержался на краю пропасти и
обернулся назад. Страж спускает на него летающего змея. И змей, обвившись
кольцами вокруг жертвы, приносит ее к ногам повелителя. Первый камень
рассекает муравью висок, второй - темя. Муравей кричит и корчится от боли.
Третий - вышибает глаз, и тот растекается по скале, теплый и синий. Страж
удовлетворен.
Почему ты не испил из Леты? - тихо произносит он, но муравей бьется в
конвульсиях при звуках этого голоса. Рот его судорожно кривится. Четвертый
камень вышибает зубы и рвет щеку. Муравей плюется кровью.
Почему ты не испил из Леты? - повторяет страж. Единственный глаз
муравья становится огромным и стеклянным. Страж видит в нем свое отражение и
перестает смеяться и шепчет сквозь клыки, глядя на полудохлого муравья.
Ты хотел величия? Но не хотел испить из Леты? Что ж, скоро ты будешь
желать испить из нее, но никогда этого не получишь. А сейчас ты вернешься к
муравьям и сделаешь то, что должен.
И страж отвернулся от муравья, забыв о его существовании. А синий
летающий змей, по имени Гиперборей, обвил муравья своим скользящим телом и
унес сквозь ржавые облака к белеющей вдали земле муравьев.
Не в силах терпеть больше зной, Идель слез со шкафа. Он достал из-под
кровати кремневый пистолет, открыл окно и выстрелил в тучу в надежде на
облегчение. Туча чихнула и пролилась. На соседней улице пошел дождь. Идель
прицелился и выстрелил по второй, но та оказалась набитой только громовыми
раскатами. Над городом прокатилось гулкое эхо, вспугнув разомлевшую от жары
Дашку, но ни капли дождя больше не упало.
Идель разозлился и стал палить по всем тучам, которые только видел. Что
тут началось! От такого интенсивного обстрела тучи лопались сразу в
нескольких местах, причем с таким грохотом, будто в небе над городом рвались
десятки авиабомб. К великому огорчению Иделя, дождем были набиты всего
несколько штук. Видимо из-за небесной неразберихи косяк с дождевыми тучами
уполз на запад еще вчера вечером, хотя его прохождение над городом ожидалось
лишь сегодня. Но тучи эти оказались ужасно интересными. Дождя в них было,
конечно, мало, но зато они были набиты всякой всячиной, не имеющей к нему
никакого отношения и неизвестно как туда попавшей. Из ближайшей к Иделю тучи
вдруг посыпались тайные мысли Плутарха, которые он не доверял даже своим
ученикам. Честно говоря, такого Идель не ожидал. Вслед за ними понеслись
переговоры Германского Генштаба относительно положения на Украинском фронте,
прерываемые мелодией из "Джентльменов удачи". Потом переговоры закончились,
и некоторое время шел дождь. Вскоре он опять перестал, и над городом
зазвучал голос Левитана.
Двумя предупредительными выстрелами Идель отогнал эту милитаристскую
тучу подальше от города, в леса, где она запуталась в верхушках сосен и
осталась ночевать.
Из туч, гулявших над центром города, выпала широкая душа Басым-бея,
любимого сына Наджибулы эль Тугая, и, грохнувшись об асфальт,
материализовалась в четырех сотнях его любимых жен. Жены, видимо, впервые
попавшие в северный город и никогда раньше не видевшие троллейбусов, жутко
испугались и стали с визгом носиться по Невскому, вызвав там страшный
переполох. Их попыталась утихомирить милиция, но, потеряв в стычках двух
постовых, унесенных неистовыми женами, плюнула на это дело и пустила его на
самотек. ...Идель продолжал палить. В следующей туче оказался только что
сформированный бронепоезд "Вся власть Советам!" и провожавший его отряд
конных чекистов. Смекалистые красноармейцы тут же взяли приступом склад с
сахаром и повесили на фонаре его директора, отказавшегося выдать продукт без
талонов. Ворвавшиеся вслед за ним чекисты постреляли всех красноармейцев за
мародерство, забрали сахар и скрылись в пригородных лесах. Бронепоезд
остался стоять, покинутый всеми и забытый.
Изнывая от жары, Идель перенес огонь в небо над Петроградской, а потом
- на Черную речку. На этот раз тучи оказались со снегом. Белыми хлопьями он
укрыл весь район и укутал по уши Александра Сергеевича. Снег, правда, вскоре
растаял. А талая вода, весело журча, растеклась по окрестным улицам,
образовав озеро, которое жители назвали Широким, потому что Долгое у них уже
было.
Идель бросил раскалившийся пистолет в ведро с водой, выкинул на помойку
пустой ящик из-под патронов и зашел к соседу - Василию Ивановичу. Дворник
сидел на табуретке и потягивал горячий кофеек из пол-литровой чашки.
А, это ты, - добродушно протянул дворник, - ну, заходи, милый. Идель
налил себе кофе, взял чашку и подошел к раскрытому окну. По Невскому все еще
бегали жены Басым-бея, они украли еще одного милиционера. Над озером
молочной кисеей висел туман. Оттуда изредка доносились всплески весел. Идель
облокотился о подоконник и отхлебнул глоток из чашки. Дворник поглядел на
него и обо всем догадался.
Ну, говори, чего маешься? - сказал он сочувственно.
Дядя Вася, - признался Идель, - у меня патроны кончились.
Ну, это не беда, - обрадовался дворник, полез в чулан и завозился там.
Из чулана донеслось лязганье металла и глухое позвякивание. Через
минуту Василий Иванович выкатил на середину комнаты новенький блестящий
"Максим".
С войны храню, - заявил он, - вещь надежная. Ты бери его.
Да вы что, дядя Вася?!
Бери, бери, тебе нужнее. Это презент. А может, и еще когда стариной
тряхну.
Ошалевший от такого подарка Идель помолчал немного, а потом робко
произнес:
Дядя Вася, дождей давно не было, может сейчас и испытаем?
Дворник поглядел в окно. Его взгляд наткнулся на одиноко стоявший
бронепоезд. По вагонам ползали дети и играли в войну.
Да-а, - протянул он, - твоим револьвером тут много не наделаешь. - Он
еще раз глянул в окно и увидел жен Басым-бея. Потом протянул палец и ткнул в
оставшиеся тучи.
Оттуда?
Оттуда, - подтвердил Идель.
Эх-ма! - снова обрадовался дворник. - Была не была! Тащи "Максим" к
себе наверх. А ленты сейчас принесу.
Он снова полез в чулан и завозился там. Идель взял пулемет и понес его
к себе в квартиру. Он уже установил его на кухонной столе, когда в дверь
позвонил дядя Вася.
Дворника было не узнать. Серая солдатская шинель делала его тучную
фигуру длиннее, хотя он был не высокого роста. Бравые фельдфебельские усы
лихо закручивались вверх, а натянутые через плечо, крест-накрест, пулеметные
ленты придавали ему геройский вид, которого совершенно не портили торчавшие
из-под шинели валенки.
Что, милок, - улыбнулся дворник, - не признал?
Ну, дядя Вася, ты даешь! - обалдело сказал Идель. - Заходи. Они выпили
по стакану кефира и уселись за пулемет. Было жарко и душно. Из озера теперь
струился пар, отчего воздух казался каким-т смазанным и непрозрачным, будто
Идель с дядей Васей сидели под водой.
... Слева, над Поклонной горой, показалось первое облако. Оно наползало
медленно и осторожно, словно догадывалось о намерениях дяди Васи. Следом за
ним потянулись огромные грозовые тучи, темно-синего цвета.
Подожди, - сказал дядя Вася. - Пусть поближе подойдут. Когда вся стайка
выползла на открытое место, дядя Вася выкинул в окно беломорину, помедлил
еще несколько секунд и сказал:
Ну, милый, с Богом. - Идель нажал на гашетку. Пулемет вздрогнул и
загрохотал, посылая вдаль огневые заряды. Туча задергалась и стала сочиться.
Идель сильнее налег на пулемет. И тогда она прорвалась.
На выжженные солнцем улицы полилась долгожданная влага. Идель продолжал
стрелять по остальным тучам, и дождь все нарастал. Вскоре он превратился в
настоящий танец воды, прекрасный в своем неистовстве и безумно колошмативший
по крышам, дорогам и головам. О такой грозе Идель не мог и мечтать.
По улицам бегали обнаженные до пояса чекисты и палили из винтовок в
воздух. Они прыгали по лужам и танцевали "яблочко". У них под ногами
носились дети и тоже радовались дождю. Чекисты брали их на руки и кормили
леденцами, которые приготовили из ворованного сахара. Жены Басым-бея
помирились с милицией, вернули им украденных постовых и теперь по очереди
ныряли с Кировского моста вниз головой, поражая иностранцев своим
бесстрашием. А в окне, под самой крышей, около дымившего пулемета, стоял
Идель и с радостью вдыхал свежий и вкусный воздух.
Первый удар нанес Органон. Со свистом резанув воздух, черный меч
врезался в щит Альморади, украшенный родовым гербом, и едва не расколол его
на двое. Ответный удар заставил Органона отступить на шаг назад.
Рыцари на секунду остановились. Они стояли друг против друга,
облаченные в тяжелые доспехи, и жаждали смерти. Один потому, что любил,
другой потому, что ненавидел. Их окружала толпа челяди, притихшая в ожидании
исхода поединка. Органон еще крепче сжал меч и с криком бросился на
Альморади. Клинки скрестились со звоном. Органон наносил удар за ударом, но
его противник был сильным бойцом, победившим многих рыцарей Гранады. Он
парировал все удары, и в ответ нанес резкий удар в плечо, который достиг
цели. Органон пошатнулся, но устоял. На его левом плече доспехи погнулись.
Разъяренный, он снова бросился в бой и выбил щит из рук Альморади.
У Ольги замерло сердце. Теперь Органон получил огромное преимущество. И
потому зло усмехнулся сквозь забрало.
Прощайся с жизнью, повелитель изнеженных дев. Пришла твоя смерть.
Ты рано празднуешь победу, хранитель змей. Первым умрешь ты, - ответил
Альморади и кинулся на противника. Его удары посыпались словно град на
черного рыцаря. В исступлении Альморади рубил мечом воздух вокруг Органона,
то и дело поражая противника. Щит Органона треснул в двух местах, из
уязвленного бедра текла кровь. Панцирь прогнулся, будто жестянка. А меч
Альморади все свистел над его головой, словно дожидаясь минуты, что бы
поразить насмерть. Казалось, что Органон вот-вот будет повержен. Но ярость
придала ему силы. Он поднял глаза и увидел в окне башни Желания Ольгу, с
трепетом следившую за поединком.
Тебе никогда не владеть этой женщиной. После твоей смерти она станет
моей. И я сделаю с ней, что хочу! - крикнул Органон и, отбросив изрубленный
щит, схватил меч двумя руками. Подняв его над головой, он нанес Альморади
сокрушительный удар в плечо, сваливший рыцаря с ног. Падая, белый рыцарь
ударился головой о камни мостовой, и сознание его помутилось. Он видел,
словно во сне, подскочившего к нему Органона с занесенным для последнего
удара мечом, но не мог пошевелить и пальцем. Время понеслось с неимоверной
скоростью. Быть может, ему осталось жить одно мгновение. Перед его
внутренним взором возникла, сияя золотом волос, Ольга. Она так мало прожила
в замке, а он успел влюбиться в нее без памяти. И теперь он теряет ее
навсегда.
Идель открыл глаза и сел на постели. В черное окно стучался ветер, а
где-то далеко шумели деревья. Временем владела ночь. Он прислушался и понял,
что в нем снова звучит симфония. Звуки ее кажутся белыми снежинками и
завораживают, словно колдовство. Комната с задернутыми шторами наполнилась
космическими звуками и засияла теплыми огоньками. Тени вещей ожили и,
отделившись от своей основы, закружились в магическом танце, заставляя
трепетать пламя вспыхнувшей свечи, стоявшей на полке камина.
Откуда у меня камин? - подумал Идель, но решил оставить все как есть.
Если камин существует, значит он нужен. Вдруг он заметил, что в комнате
не один. Свеча, поднявшись в воздух, поплыла до середины комнаты и
остановилась, плавно покачиваясь в воздушном течении. А вокруг нее танцевали
десять прекрасных дев с маленькими золотыми коронами на головах. Идель
завороженно смотрел на их танец и чувствовал что-то странное. Он вдруг
увидел себя маленьким ребенком на берегу голубой реки. Он сидел на камне и
наблюдал за рыбами, игравшими на солнце серебряной чешуей. А на другом
берегу стояла красивая девочка и наблюдала за ним. Ее волосы мягко спадали
на плечи, а улыбка казалась улыбкой весны. Идель не знал, откуда она пришла,
и что ей было нужно. Но услышал ее мысли и понял, что она здесь ради него.
Ей обидно, что он наблюдал за рыбами и совсем не обращал внимания на нее. И
тогда он поднял глаза. Девочка все также стояла, но уже не улыбалась, скорее
казалась грустной. Она помахала Иделю рукой и растворилась в искрящейся
дымке, поднявшейся от воды. Но он уже знал, что судьба свела их навсегда.
И вдруг небо раскололось над ним, обнажив беззвездную пустоту,
поглотившую солнце. Ворвавшийся в комнату ветер задел свечу, умертвив
танцующих королев, и погасил сияние. На пороге возникла черная фигура в
длинном балахоне. Не касаясь пола, она вплыла на середину комнаты, и
зазвучали слова:
Я пришел. Встань и следуй за мной.
Идель поднялся, повинуясь, и пошел следом за уплывающей фигурой.
Покинув комнату, он очутился на незнакомом пустыре на окраине города. Под
ногами хрустели замерзшая грязь и осколки битого стекла, смешанного с рваной
бумагой. Достигнув середины пустыря, фигура в балахоне остановилась.
Костлявые руки откинули капюшон, и Идель увидел лицо с рваной щекой и одним
глазом. Но, несмотря на уродство, он узнал его. Да, это был он - гордый
прораб, Ламбино де Юмикор.
Я пришел для того, чтобы отнять у тебя все. И пока ты жив, нет мне
покоя. А ее я никогда не прощу тебе, - выбросил слова в морозный воздух
Ламбино де Юмикор. - И потому сейчас я убью тебя. Но не здесь.
Непонятная сила подхватила их и, оторвав от земли, швырнула на Млечный
путь. Идель оглянулся по сторонам. Далекая земля замерцала под ногами
желто-голубым светом. Вокруг была вязкая пустота; почти все звезды на небе
погасли. Идель поднял глаза и увидел стоящего по колено в тумане Ламбино де
Юмикора, за спиной которого возвышались еще две уродливые фигуры с головами
волков. Это были верные клевреты гордого прораба: Пабло де Мариваль и
Эль-Куизо де Карманьола.
Так не честно, - подумал Идель, и слева от него в блеске молний возник,
явившийся с того света Артотрог, а справа - Нарциссэ Монтуриоль.
Пора начинать, - произнес Ламбино, и, взглянув на спутников Иделя,
добавил: - Что ж, я даю тебе возможность сопротивляться, потому что хочу
видеть твои мучения. А потом, когда ты умрешь, насладиться ее болью.
Иделю вдруг стало грустно и противно, что какая-то уродливая тварь,
жаждущая его смерти, еще и унижает его, оскорбляя святое. И вдруг он
почувствовал себя сильным, словно в нем слилась сила тысячи воинов, вставших
на защиту светлых снов и дней. И он понял, что должен убить эту тварь,
стереть, не оставив и следа в памяти живущих на земле. Изгнать это мерзкое
животное снов, навсегда лишив черные мысли их черной окраски. И тогда крылья
возникли у него за спиной и сверкающая струна в руке. И небо всколыхнулось
от жуткого волчьего воя, огласившего беззвездные просторы тьмы.
... Первым пал Монтуриоль, пронзенный насквозь двадцатью желтыми
когтями Эль-Куизо. Но испуская последний вздох, он вложил всю оставшуюся
силу в удар сверкающей струны, снесшей мерзкую волчью голову. Они умерли
вместе, слившись в предсмертном крике, и навсегда остались на небе, став
созвездием Мертвого волка. Мариваль и Артотрог бились долго, потому что оба
были уже давно мертвы. Они то сходились, осыпая друг друга разящими ударами,
то исчезали, принимая обличие падающих комет, то вновь появлялись, чтобы
продолжить бой. Раны их были бесполезны. Нельзя убить то, что уже не живет.
И потому они были обречены на вечную битву и слились с пустотой.
На Млечном пути остались лишь двое, ничего не замечающие вокруг в
исступлении схватки. С каждой новой раной ярости в них все прибавлялось.
Кровь Иделя, забрызгав звездный шлейф, смешалась с черной кровью Ламбино,
отчего погасли тысячи звезд. Сверкающая струна отсекала у Ламбино правую
руку с когтями. А пронзенное плечо Иделя терзала жуткая боль. Но ни один не
хотел уступать. А когда ярость их достигла силы звенящего света, они оба
обрушились с небес и устремились к желтой земле, теряя на лету свою
сущность.
Взгляд Альморади прояснился. В израненном теле вновь родились силы, и,
рванувшись в сторону, он избежал страшного удара, раскроившего надвое
камень. Схватив свое оружие, он вскочил на ноги. Органон уже летел на него,
уселись рядом с прорабом и бульдозеристом на краю котлована и принялись
уплетать зеленый лук с хлебом и кефиром. "Ркацители" отложили до
праздничного часа.
Ожидание затянулось. В вагончике часы с пивными бутылками прозвонили
шесть. Наступил вечер. Одна за другой стали зажигаться звезды. В воздухе
почему-то запахло орхидеями, а сваи все не везли.
Вскоре стемнело совсем. Мариваль допил бутылку кефира и бросил ее в
котлован. Бутылка упала в жидкую грязь и с громким хлюпаньем погрузилась.
Вентимилья вытер засаленные руки о штаны Эль-Куизо, поправил свое дырявое
сомбреро, прилег и тут же засопел. Эль-Куизо уже давно спал, позабыв о
"Ркацители". Вскоре отрубился и Мариваль. Не спал лишь Ламбино. Гордый
прораб Ламбино де Юмикор.
Он вдруг встал, и дома обступили его, и звезды отодвинулись. Он стоял
на дне огромного бетонного колодца, широко расставив ноги, а где-то вверху,
в маленьком кружочке, там, где кончался колодец, мерцали звезды. И ему вдруг
стало наплевать, привезут ли сегодня сваи. И вообще наплевать на все сваи на
свете, и на краны, и на машины, и на бетономешалки.
Он вырос и стал огромным. Таким, что смог дотянуться до звезды. Она
лежала у него на ладони и горела мягким светом. Она была удивительно
прохладна, чиста и прозрачна. Ламбино почувствовал вдруг, что здесь его уже
нет, что он опять уносится куда-то далеко и, возможно, никогда не вернется.
Да, - подумал гордый прораб, - я всегда хотел быть таким.
Весь день Ольга чувствовала себя как-то странно. Ночное видение не
выходило у нее из головы. Оттого все и шло сегодня наперекосяк. Руки словно
не слушались ее. Любимая работа абсолютно не трогала. За день она разбила
пять тарелок, перепутала массу документов и забрызгала бразильским кофе
пиджак режиссеру. Ее коллеги не могли понять, в чем дело.
А Ольга в задумчивости бродила несколько часов по нескончаемым
коридорам телецентра. Такого раньше с ней никогда не случалось. Она совсем
не считала себя впечатлительной девушкой. Да и романтика умерла в ней два
года назад. Теперь она просто жила. Кутила, веселилась как могла и старалась
ни о чем не задумываться. Так легче жить. Да и зачем создавать себе лишние
трудности. Но этот странный сон будто встряхнул ее. Там, в замке Альморади,
она десять месяцев ощущала себя настоящей королевой. Ее любили, о ней
заботились, ее носили на руках. Она никогда не представляла, что быть
королевой так прекрасно. И теперь с грустью думала о том, как гнусно жить на
свете. Сейчас ей все вокруг казалось пошлым и серым. Длинные зеленые
коридоры пугали ее, а пьяницы-коллеги вызывали омерзение.
Да пошли они все, - со злостью подумала Ольга. - Достали. А там, в
замке, она впервые почувствовала, что она женщина. Очень красивая женщина.
Из-за которой двое мужчин схватились на смерть. И тут она страстно захотела
снова заснуть, чтобы увидеть поединок. Ведь Альморади мог погибнуть из-за
нее. А Ольге этого совсем не хотелось.
Белые мыши кружатся над городом снов. Белые мыши летают над кладбищем
дев. Бегу реки помешали десятки ржавеющих слов. Рыжие черви тревожат лежащих
в земле королев. Рушится с неба зимы водянистая муть. Падают камнем с небес
табуны облаков. Но королев никогда уже им не вернуть. Слишком тяжел
замерзающих листьев покров. Белые мыши летают над городом снов. Белые мыши
кружатся над кладбищем дев. Бегу реки помешали десятки ржавеющих слов. Рыжие
черви тревожат лежащих в земле королев.
Идель сидел дома и скучал. В квартире стояла полная тишина. Лишь на
кухне из простуженного крана размеренно капала вода.
Выкурив десятую сигарету, Идель взял в руки расстроенную гитару и,
устроившись на диване, стал в задумчивости и тоске перебирать металлические
струны. Гитара жалобно застонала, и звук этот принес недолгое утешение.
Идель попытался спеть, но по причине дребезжания струн его голос был совсем
не слышен, хотя он очень старался. Он пел гимн чукотских шаманов, нараспев
повторяя их главное заклинание: - "Гет сур пуршур-шур". Заклинание
подействовало, и комната до потолка покрылась снежными сугробами, вьюга
заметалась по квартире, выстудив весь воздух. На кухне замерзла капавшая из
крана вода. Отломав от носа сосульку, Идель заглянул под диван и обнаружил
там молодые кустики ягеля.
Ну вот, перестарался, - огорчился он. Затем подул на струны и, когда
они немного оттаяли, спел другое заклинание: - "Гет сур пур бест, он шар
увай". Мгновенно изменился климат, и в квартире началось таяние снегов.
Когда половодье затопило диван, Идель взобрался на шкаф и втащил за собой
гитару. Там уже сидела полярная сова Дашка, а рядом копошилось с десяток
полярных мышей. Умная птица следила, чтобы мыши не разбежались, и то и дело
сгоняла их в кучу мощным ударом крыла.
... Вода не спадала уже часа три. Идель за это время окончательно
закоченел и страшно проголодался. Прямо под ним, рассекая мутную воду,
проплывал в кухню благородный северный олень. Его ветвистые рога задели
низко висевшую люстру, и осколки стекла со звоном обрушились вниз.
"- Ах ты, черт, - подумал с грустью Идель, - где же я теперь новую
достану." Половодье ему уже надоело, и он вдруг вспомнил про спасительную
мелодию Даосяолинь, которую слышал однажды в исполнении Мен Цзяо. Мелодия
вызывала великую сушь. Идель тут же заиграл ее, в надежде, что вода быстро
испарится. И она действительно стала испаряться с огромной силой. В комнате
повис водяной пар, а когда он наконец рассеялся, взору взмокшего Иделя
предстал живописный вид пустыни Гуахиро. По истрескавшемуся бетонному полу
ползали змеи и носились юркие ящерицы.
От палящего зноя Дашка упала в обморок, а мыши попрыгали со шкафа и тут
же были съедены подоспевшей змеей. Из туалета выскочил чукотский шаман и,
подпрыгивая по раскаленному полу, побежал на кухню. Там он, сбросив меховое
одеяние, нырнул в холодильник, прихватив с собой лишь шаманский бубен.
В эту минуту Иделю захотелось, чтобы подул ветер с Тибетских гор и
остудил зной. Но ветер не подул, а Идель так и остался сидеть на шкафу,
умирая от жары.
Монтуриоль сидел на мосту, свесив ноги вниз. Над пустынной рекой
проплывали печальные облака. Они шли на восток. Вместе с ними уходила и
осень. Последние листья уже давно облетели и, лежа на холодном асфальте,
лишь ждали своего часа, чтобы умереть. Но их это совсем не пугало. А облака
все плыли и плыли по свинцовому небу, слегка перешептываясь между собой. Им
предстоял далекий путь до восточной страны, где можно будет пролежать всю
зиму на теплой скале, отогревая белые бока. Но та страна находится далеко за
горизонтом, а здесь, на мосту, сидел одинокий человек. Он был еще грустнее,
чем облака.
Темные скрипучие мысли бродили в голове Монтуриоля. Да, он был влюблен,
но влюблен безнадежно. Эту девушку он даже никогда и не видел. Но
чувствовал, что скоро увидит и это не прибавит ему радости. Потому что она
принадлежит другому. Но он согласен был любить даже ее фантом и хотел этого
так страстно, что тут же создал его из своих видений и лучших мыслей. Фантом
вышел прекрасный: с длинными золотистыми волосами, разбросанными по плечам,
стройна и хороша собой, но он хотел верить, что его создание превзошло
оригинал по красоте. Когда мысли Нарциссэ пришли в стройное соответствие,
фантом ожил. Эта новая жизнь получилась чудесной. Девушка открыла глаза и
посмотрела на Нарциссэ. Затем улыбнулась ему и поцеловала в губы. У
Монтуриоля перехватило дыхание. Он погладил девушку по волосам и вернул
поцелуй. И тут же, повинуясь его желанию, на мосту возникла королевская
карета с гербами на дверцах. Стройные вороные лошади рвались из узды,
высекая копытами искры из мостовой.
Госпожа, - промолвил Нарциссэ Монтуриоль, - карета ждет вас. Он поднял
девушку на руки, а она обняла его за шею своими тонкими, нежными руками, и
отнес в карету. Дверца захлопнулась. Возница хлестнул скакунов, и карета,
сорвавшись с места, устремилась в небо, распугивая ленивые облака.
Меж гигантских гор, за длинные и острые вершины которых цепляются за
облака, течет, извивая свое змеиное тело, черная река Лета. К ней ведет
из-за горизонта широкая тропа. На скале, над самой водой, стоит мерзкий
страж, сложив за спиной перепончатые крылья и сжав в когтях камни. Словно
муравьи, ползут по тропе тысячи людей, сдирая в кровь руки и ноги, но все же
добираются до берега Леты. А там уже все равно. Они рушатся с обрыва и,
погрузившись в черную воду, всплывают со дна, превратившись в восковые
куклы. А страж со смехом кидается в них камнями. Но куклам не больно. Они
тихо уплывают вниз по течению, уставившись застекленевшими глазами в небо,
которого над Летой нет.
И вдруг страж видит, что один из муравьев задержался на краю пропасти и
обернулся назад. Страж спускает на него летающего змея. И змей, обвившись
кольцами вокруг жертвы, приносит ее к ногам повелителя. Первый камень
рассекает муравью висок, второй - темя. Муравей кричит и корчится от боли.
Третий - вышибает глаз, и тот растекается по скале, теплый и синий. Страж
удовлетворен.
Почему ты не испил из Леты? - тихо произносит он, но муравей бьется в
конвульсиях при звуках этого голоса. Рот его судорожно кривится. Четвертый
камень вышибает зубы и рвет щеку. Муравей плюется кровью.
Почему ты не испил из Леты? - повторяет страж. Единственный глаз
муравья становится огромным и стеклянным. Страж видит в нем свое отражение и
перестает смеяться и шепчет сквозь клыки, глядя на полудохлого муравья.
Ты хотел величия? Но не хотел испить из Леты? Что ж, скоро ты будешь
желать испить из нее, но никогда этого не получишь. А сейчас ты вернешься к
муравьям и сделаешь то, что должен.
И страж отвернулся от муравья, забыв о его существовании. А синий
летающий змей, по имени Гиперборей, обвил муравья своим скользящим телом и
унес сквозь ржавые облака к белеющей вдали земле муравьев.
Не в силах терпеть больше зной, Идель слез со шкафа. Он достал из-под
кровати кремневый пистолет, открыл окно и выстрелил в тучу в надежде на
облегчение. Туча чихнула и пролилась. На соседней улице пошел дождь. Идель
прицелился и выстрелил по второй, но та оказалась набитой только громовыми
раскатами. Над городом прокатилось гулкое эхо, вспугнув разомлевшую от жары
Дашку, но ни капли дождя больше не упало.
Идель разозлился и стал палить по всем тучам, которые только видел. Что
тут началось! От такого интенсивного обстрела тучи лопались сразу в
нескольких местах, причем с таким грохотом, будто в небе над городом рвались
десятки авиабомб. К великому огорчению Иделя, дождем были набиты всего
несколько штук. Видимо из-за небесной неразберихи косяк с дождевыми тучами
уполз на запад еще вчера вечером, хотя его прохождение над городом ожидалось
лишь сегодня. Но тучи эти оказались ужасно интересными. Дождя в них было,
конечно, мало, но зато они были набиты всякой всячиной, не имеющей к нему
никакого отношения и неизвестно как туда попавшей. Из ближайшей к Иделю тучи
вдруг посыпались тайные мысли Плутарха, которые он не доверял даже своим
ученикам. Честно говоря, такого Идель не ожидал. Вслед за ними понеслись
переговоры Германского Генштаба относительно положения на Украинском фронте,
прерываемые мелодией из "Джентльменов удачи". Потом переговоры закончились,
и некоторое время шел дождь. Вскоре он опять перестал, и над городом
зазвучал голос Левитана.
Двумя предупредительными выстрелами Идель отогнал эту милитаристскую
тучу подальше от города, в леса, где она запуталась в верхушках сосен и
осталась ночевать.
Из туч, гулявших над центром города, выпала широкая душа Басым-бея,
любимого сына Наджибулы эль Тугая, и, грохнувшись об асфальт,
материализовалась в четырех сотнях его любимых жен. Жены, видимо, впервые
попавшие в северный город и никогда раньше не видевшие троллейбусов, жутко
испугались и стали с визгом носиться по Невскому, вызвав там страшный
переполох. Их попыталась утихомирить милиция, но, потеряв в стычках двух
постовых, унесенных неистовыми женами, плюнула на это дело и пустила его на
самотек. ...Идель продолжал палить. В следующей туче оказался только что
сформированный бронепоезд "Вся власть Советам!" и провожавший его отряд
конных чекистов. Смекалистые красноармейцы тут же взяли приступом склад с
сахаром и повесили на фонаре его директора, отказавшегося выдать продукт без
талонов. Ворвавшиеся вслед за ним чекисты постреляли всех красноармейцев за
мародерство, забрали сахар и скрылись в пригородных лесах. Бронепоезд
остался стоять, покинутый всеми и забытый.
Изнывая от жары, Идель перенес огонь в небо над Петроградской, а потом
- на Черную речку. На этот раз тучи оказались со снегом. Белыми хлопьями он
укрыл весь район и укутал по уши Александра Сергеевича. Снег, правда, вскоре
растаял. А талая вода, весело журча, растеклась по окрестным улицам,
образовав озеро, которое жители назвали Широким, потому что Долгое у них уже
было.
Идель бросил раскалившийся пистолет в ведро с водой, выкинул на помойку
пустой ящик из-под патронов и зашел к соседу - Василию Ивановичу. Дворник
сидел на табуретке и потягивал горячий кофеек из пол-литровой чашки.
А, это ты, - добродушно протянул дворник, - ну, заходи, милый. Идель
налил себе кофе, взял чашку и подошел к раскрытому окну. По Невскому все еще
бегали жены Басым-бея, они украли еще одного милиционера. Над озером
молочной кисеей висел туман. Оттуда изредка доносились всплески весел. Идель
облокотился о подоконник и отхлебнул глоток из чашки. Дворник поглядел на
него и обо всем догадался.
Ну, говори, чего маешься? - сказал он сочувственно.
Дядя Вася, - признался Идель, - у меня патроны кончились.
Ну, это не беда, - обрадовался дворник, полез в чулан и завозился там.
Из чулана донеслось лязганье металла и глухое позвякивание. Через
минуту Василий Иванович выкатил на середину комнаты новенький блестящий
"Максим".
С войны храню, - заявил он, - вещь надежная. Ты бери его.
Да вы что, дядя Вася?!
Бери, бери, тебе нужнее. Это презент. А может, и еще когда стариной
тряхну.
Ошалевший от такого подарка Идель помолчал немного, а потом робко
произнес:
Дядя Вася, дождей давно не было, может сейчас и испытаем?
Дворник поглядел в окно. Его взгляд наткнулся на одиноко стоявший
бронепоезд. По вагонам ползали дети и играли в войну.
Да-а, - протянул он, - твоим револьвером тут много не наделаешь. - Он
еще раз глянул в окно и увидел жен Басым-бея. Потом протянул палец и ткнул в
оставшиеся тучи.
Оттуда?
Оттуда, - подтвердил Идель.
Эх-ма! - снова обрадовался дворник. - Была не была! Тащи "Максим" к
себе наверх. А ленты сейчас принесу.
Он снова полез в чулан и завозился там. Идель взял пулемет и понес его
к себе в квартиру. Он уже установил его на кухонной столе, когда в дверь
позвонил дядя Вася.
Дворника было не узнать. Серая солдатская шинель делала его тучную
фигуру длиннее, хотя он был не высокого роста. Бравые фельдфебельские усы
лихо закручивались вверх, а натянутые через плечо, крест-накрест, пулеметные
ленты придавали ему геройский вид, которого совершенно не портили торчавшие
из-под шинели валенки.
Что, милок, - улыбнулся дворник, - не признал?
Ну, дядя Вася, ты даешь! - обалдело сказал Идель. - Заходи. Они выпили
по стакану кефира и уселись за пулемет. Было жарко и душно. Из озера теперь
струился пар, отчего воздух казался каким-т смазанным и непрозрачным, будто
Идель с дядей Васей сидели под водой.
... Слева, над Поклонной горой, показалось первое облако. Оно наползало
медленно и осторожно, словно догадывалось о намерениях дяди Васи. Следом за
ним потянулись огромные грозовые тучи, темно-синего цвета.
Подожди, - сказал дядя Вася. - Пусть поближе подойдут. Когда вся стайка
выползла на открытое место, дядя Вася выкинул в окно беломорину, помедлил
еще несколько секунд и сказал:
Ну, милый, с Богом. - Идель нажал на гашетку. Пулемет вздрогнул и
загрохотал, посылая вдаль огневые заряды. Туча задергалась и стала сочиться.
Идель сильнее налег на пулемет. И тогда она прорвалась.
На выжженные солнцем улицы полилась долгожданная влага. Идель продолжал
стрелять по остальным тучам, и дождь все нарастал. Вскоре он превратился в
настоящий танец воды, прекрасный в своем неистовстве и безумно колошмативший
по крышам, дорогам и головам. О такой грозе Идель не мог и мечтать.
По улицам бегали обнаженные до пояса чекисты и палили из винтовок в
воздух. Они прыгали по лужам и танцевали "яблочко". У них под ногами
носились дети и тоже радовались дождю. Чекисты брали их на руки и кормили
леденцами, которые приготовили из ворованного сахара. Жены Басым-бея
помирились с милицией, вернули им украденных постовых и теперь по очереди
ныряли с Кировского моста вниз головой, поражая иностранцев своим
бесстрашием. А в окне, под самой крышей, около дымившего пулемета, стоял
Идель и с радостью вдыхал свежий и вкусный воздух.
Первый удар нанес Органон. Со свистом резанув воздух, черный меч
врезался в щит Альморади, украшенный родовым гербом, и едва не расколол его
на двое. Ответный удар заставил Органона отступить на шаг назад.
Рыцари на секунду остановились. Они стояли друг против друга,
облаченные в тяжелые доспехи, и жаждали смерти. Один потому, что любил,
другой потому, что ненавидел. Их окружала толпа челяди, притихшая в ожидании
исхода поединка. Органон еще крепче сжал меч и с криком бросился на
Альморади. Клинки скрестились со звоном. Органон наносил удар за ударом, но
его противник был сильным бойцом, победившим многих рыцарей Гранады. Он
парировал все удары, и в ответ нанес резкий удар в плечо, который достиг
цели. Органон пошатнулся, но устоял. На его левом плече доспехи погнулись.
Разъяренный, он снова бросился в бой и выбил щит из рук Альморади.
У Ольги замерло сердце. Теперь Органон получил огромное преимущество. И
потому зло усмехнулся сквозь забрало.
Прощайся с жизнью, повелитель изнеженных дев. Пришла твоя смерть.
Ты рано празднуешь победу, хранитель змей. Первым умрешь ты, - ответил
Альморади и кинулся на противника. Его удары посыпались словно град на
черного рыцаря. В исступлении Альморади рубил мечом воздух вокруг Органона,
то и дело поражая противника. Щит Органона треснул в двух местах, из
уязвленного бедра текла кровь. Панцирь прогнулся, будто жестянка. А меч
Альморади все свистел над его головой, словно дожидаясь минуты, что бы
поразить насмерть. Казалось, что Органон вот-вот будет повержен. Но ярость
придала ему силы. Он поднял глаза и увидел в окне башни Желания Ольгу, с
трепетом следившую за поединком.
Тебе никогда не владеть этой женщиной. После твоей смерти она станет
моей. И я сделаю с ней, что хочу! - крикнул Органон и, отбросив изрубленный
щит, схватил меч двумя руками. Подняв его над головой, он нанес Альморади
сокрушительный удар в плечо, сваливший рыцаря с ног. Падая, белый рыцарь
ударился головой о камни мостовой, и сознание его помутилось. Он видел,
словно во сне, подскочившего к нему Органона с занесенным для последнего
удара мечом, но не мог пошевелить и пальцем. Время понеслось с неимоверной
скоростью. Быть может, ему осталось жить одно мгновение. Перед его
внутренним взором возникла, сияя золотом волос, Ольга. Она так мало прожила
в замке, а он успел влюбиться в нее без памяти. И теперь он теряет ее
навсегда.
Идель открыл глаза и сел на постели. В черное окно стучался ветер, а
где-то далеко шумели деревья. Временем владела ночь. Он прислушался и понял,
что в нем снова звучит симфония. Звуки ее кажутся белыми снежинками и
завораживают, словно колдовство. Комната с задернутыми шторами наполнилась
космическими звуками и засияла теплыми огоньками. Тени вещей ожили и,
отделившись от своей основы, закружились в магическом танце, заставляя
трепетать пламя вспыхнувшей свечи, стоявшей на полке камина.
Откуда у меня камин? - подумал Идель, но решил оставить все как есть.
Если камин существует, значит он нужен. Вдруг он заметил, что в комнате
не один. Свеча, поднявшись в воздух, поплыла до середины комнаты и
остановилась, плавно покачиваясь в воздушном течении. А вокруг нее танцевали
десять прекрасных дев с маленькими золотыми коронами на головах. Идель
завороженно смотрел на их танец и чувствовал что-то странное. Он вдруг
увидел себя маленьким ребенком на берегу голубой реки. Он сидел на камне и
наблюдал за рыбами, игравшими на солнце серебряной чешуей. А на другом
берегу стояла красивая девочка и наблюдала за ним. Ее волосы мягко спадали
на плечи, а улыбка казалась улыбкой весны. Идель не знал, откуда она пришла,
и что ей было нужно. Но услышал ее мысли и понял, что она здесь ради него.
Ей обидно, что он наблюдал за рыбами и совсем не обращал внимания на нее. И
тогда он поднял глаза. Девочка все также стояла, но уже не улыбалась, скорее
казалась грустной. Она помахала Иделю рукой и растворилась в искрящейся
дымке, поднявшейся от воды. Но он уже знал, что судьба свела их навсегда.
И вдруг небо раскололось над ним, обнажив беззвездную пустоту,
поглотившую солнце. Ворвавшийся в комнату ветер задел свечу, умертвив
танцующих королев, и погасил сияние. На пороге возникла черная фигура в
длинном балахоне. Не касаясь пола, она вплыла на середину комнаты, и
зазвучали слова:
Я пришел. Встань и следуй за мной.
Идель поднялся, повинуясь, и пошел следом за уплывающей фигурой.
Покинув комнату, он очутился на незнакомом пустыре на окраине города. Под
ногами хрустели замерзшая грязь и осколки битого стекла, смешанного с рваной
бумагой. Достигнув середины пустыря, фигура в балахоне остановилась.
Костлявые руки откинули капюшон, и Идель увидел лицо с рваной щекой и одним
глазом. Но, несмотря на уродство, он узнал его. Да, это был он - гордый
прораб, Ламбино де Юмикор.
Я пришел для того, чтобы отнять у тебя все. И пока ты жив, нет мне
покоя. А ее я никогда не прощу тебе, - выбросил слова в морозный воздух
Ламбино де Юмикор. - И потому сейчас я убью тебя. Но не здесь.
Непонятная сила подхватила их и, оторвав от земли, швырнула на Млечный
путь. Идель оглянулся по сторонам. Далекая земля замерцала под ногами
желто-голубым светом. Вокруг была вязкая пустота; почти все звезды на небе
погасли. Идель поднял глаза и увидел стоящего по колено в тумане Ламбино де
Юмикора, за спиной которого возвышались еще две уродливые фигуры с головами
волков. Это были верные клевреты гордого прораба: Пабло де Мариваль и
Эль-Куизо де Карманьола.
Так не честно, - подумал Идель, и слева от него в блеске молний возник,
явившийся с того света Артотрог, а справа - Нарциссэ Монтуриоль.
Пора начинать, - произнес Ламбино, и, взглянув на спутников Иделя,
добавил: - Что ж, я даю тебе возможность сопротивляться, потому что хочу
видеть твои мучения. А потом, когда ты умрешь, насладиться ее болью.
Иделю вдруг стало грустно и противно, что какая-то уродливая тварь,
жаждущая его смерти, еще и унижает его, оскорбляя святое. И вдруг он
почувствовал себя сильным, словно в нем слилась сила тысячи воинов, вставших
на защиту светлых снов и дней. И он понял, что должен убить эту тварь,
стереть, не оставив и следа в памяти живущих на земле. Изгнать это мерзкое
животное снов, навсегда лишив черные мысли их черной окраски. И тогда крылья
возникли у него за спиной и сверкающая струна в руке. И небо всколыхнулось
от жуткого волчьего воя, огласившего беззвездные просторы тьмы.
... Первым пал Монтуриоль, пронзенный насквозь двадцатью желтыми
когтями Эль-Куизо. Но испуская последний вздох, он вложил всю оставшуюся
силу в удар сверкающей струны, снесшей мерзкую волчью голову. Они умерли
вместе, слившись в предсмертном крике, и навсегда остались на небе, став
созвездием Мертвого волка. Мариваль и Артотрог бились долго, потому что оба
были уже давно мертвы. Они то сходились, осыпая друг друга разящими ударами,
то исчезали, принимая обличие падающих комет, то вновь появлялись, чтобы
продолжить бой. Раны их были бесполезны. Нельзя убить то, что уже не живет.
И потому они были обречены на вечную битву и слились с пустотой.
На Млечном пути остались лишь двое, ничего не замечающие вокруг в
исступлении схватки. С каждой новой раной ярости в них все прибавлялось.
Кровь Иделя, забрызгав звездный шлейф, смешалась с черной кровью Ламбино,
отчего погасли тысячи звезд. Сверкающая струна отсекала у Ламбино правую
руку с когтями. А пронзенное плечо Иделя терзала жуткая боль. Но ни один не
хотел уступать. А когда ярость их достигла силы звенящего света, они оба
обрушились с небес и устремились к желтой земле, теряя на лету свою
сущность.
Взгляд Альморади прояснился. В израненном теле вновь родились силы, и,
рванувшись в сторону, он избежал страшного удара, раскроившего надвое
камень. Схватив свое оружие, он вскочил на ноги. Органон уже летел на него,