Асприн Роберт Линн. Истории таверны "Распутный единорог"

что дошла до конца длинного-предлинного сельского рынка. Ганс в улыбке
растянул губы. Да, он такой умный, такой быстрый! Он поспел как раз
вовремя, чтобы...
...чтобы увидеть, как два разбойника без накидок, но в капюшонах
отделились от иссиня-черной темноты на углу дома и накинулись на нее. Один
двигался под углом, намереваясь схватить ее сзади, а его приятель шел к
ней прямиком, по-видимому, невооруженный. Они были готовы отнять все, что
у нее было, и убежать. Но она повела себя странным образом, бросилась в
сторону и ткнула нападавшего тростью. Ткнула несильно, так, что Ганс
увидел: не проткнула его.
В мгновение ока человек рухнул на колени. Он стал что-то бормотать,
умолять, дрожать. Как бабочка в бурю на ветке. Или Этавал.
Ганс увидел (он все еще приближался), как она быстро, не
профессионально-быстро, но все-таки достаточно быстро для невоенного
человека, повернулась к тому, который двигался на нее сзади. Его реакция
оказалась быстрой. Он пригнулся. Трость просвистела над его головой, в то
время, как его товарищ что-то бормотал, о чем-то умолял, объятый
презренным страхом. Разбойник еще двигался (Ганс тоже). Человек в капюшоне
разогнулся и выбросил вперед правую руку, чтобы ребром ударить по ее
запястью, другая его рука, сжатая в кулак, была выброшена к ее животу.
Кулак белел в лунном свете, а может блестело что-то, зажатое в кулаке. Это
серебристое нечто вошло в ее тело, она издала натужный, как при рвоте,
горловой звук и когда падала, белая трость выскользнула из ее инстинктивно
разжавшихся пальцев. Вор схватил ее.
Это было достаточно опрометчиво с его стороны, но пальцы его
ухватились за рукоять трости, и она, по-видимому, не произвела на него
никакого действия. Он злобно, сердито пнул жертву, может, она
почувствовала это, а может быть, и нет, и рванулся к своему товарищу. Тот,
стоя на коленях, вел себя, как Этавал, когда на него кричал Ганс. Он
повалился навзничь и начал кататься, свернувшись "калачиком", рыдал и
умолял о чем-то.
Убийца процедил какие-то ругательства и быстро повернулся к своей
жертве. Она, скорчившись, умирала. Распахнув ярко-красную накидку, он
сорвал с нее колье, потом с каждого уха - витые серебряные
сережки-колечки, рванул небольшой кошелек, висевший на поясе. Тот не
поддавался. Он срезал его одним быстрым движением профессионала с большой
практикой. Выпрямившись, посмотрел по сторонам, сказал что-то своему
товарищу, который, свернувшись все еще катался по земле и рыдал.
- Пусть тебя заберет Тиба, - произнес вор и убежал.
Он побежал во тьму рыночных строений на западном углу, и в тени
одного из них ему подставили ножку. Когда он упал, сзади в шею ему уперся
локоть.
- Мне нужно то, что ты схватил, мошенник, - произнес голос из тьмы, в
то время, как разбойник сжался, чтобы перекатиться на спину. - Из-за
таких, как ты, за нами ходит дурная слава.
- На, возьми! - Лежащий на земле ткнул белой тростью в бедро тени,
когда та склонилась над ним.
Ганса тут же охватил страх. Овладел, обступил со всех сторон,
закрался внутрь. Болезненный, сжимающий желудок страх. Мочевой пузырь и
сфинктер расслабились.
Но в отличие от других жертв трости, которых он видел, Ганс оказался
в темноте, он стал Заложником Теней. Но не опустился на колени.
Он побежал, в отчаянии и страхе всхлипывая, сжимая живот руками,
бормоча что-то. Слезы слепили ему глаза, которые все равно не видели. Он
был в темноте. Спотыкаясь, бежал он в сумрачном страхе и с ужасом
сознавая, что такому страху нет причин, что все это колдовство, самое
унизительное колдовство, которое может быть обращено на человека. Он
услышал, как засмеялся убийца и попытался еще ускорить бег. В надежде, что
тот не последует за ним, чтобы добить. Или оскорбить его, унизив
превосходством. Этого он не мог вынести.
Но этого не произошло. Вор, убивший женщину, смеялся, но и он
испытывал страх и был обескуражен. Крадучись, он бежал в другом
направлении, хотя Ганс по-прежнему спотыкался, всхлипывая. Инстинкт его не
исчез, напротив, он действовал сильнее, он прижимался к тени, как ребенок
к своей матери, но наделал шума, много шума.
Привлеченная страшными воющими, невнятными звуками и одновременно
противясь им, к нему подошла Мигнариал.
- Неужели это ты, Ганс, что ты делаешь?
Он всерьез задумался, не покончить ли с этим ужасом, вонзив в себя
зажатый в кулаке нож. Нужно сделать что-нибудь, чтобы прекратить эту
сжимающую нутро мерзкую агонию страха. При звуках ее голоса он уронил нож
и с воем упал на колени.
- Ганс, перестань!
Он не перестал. Он не мог. Он мог только свернуться "калачиком", что
и сделал. Не понимая ничего, ярко одетая девушка стала действовать
инстинктивно, чтобы попытаться спасти его. Он нравился ее матери, а для
нее он был симпатичным, романтичным героем. Спасти его, в его состоянии,
было просто даже тринадцатилетней. Хотя при виде его истерических рыданий
и всхлипываний у Мигнариал на глазах выступили слезы, она, для его же
блага, связала ему руки за спиной, и сама стала шептать молитвы, известные
только ясновидящим С'данзо.
- А теперь пойдем со мной, - сказала она твердо, продолжая плакать и
глотать слезы. - Пойдем со мной!
Ганс повиновался.
Ведя своего связанного, всхлипывающего пленника, она пошла прямо по
хорошо освещенной Губернаторской Аллее, свернула в Переулок Теней. На углу
Переулка Теней и Лживой Улицы с ней заговорили несколько человек в
униформе.
- Послушай, это же зона Лунного Цветка. Что ты здесь делаешь,
Минерал?
- Мигнариал, - поправила она. - Кто-то его заколдовал, там, на
Процессионной улице, - сказала она, назвав район, далекий от места, где
она его обнаружила. - Моя мать может помочь ему. Идите с Эши.
- Хм-м. Заколдован страхом, да? Это проклятый Инас Йорл, клянусь
кружкой вина. А кто он, что бормочет, укрытый твоей шалью?
Мигнариал стала быстро соображать. То, что случилось с Гансом, было
ужасно. Если обо всем узнают Городские Стражи и разнесут об этом весть,
трудно будет пережить это. И Мигнариал солгала снова. Это ее брат
Энтелоуп, сказала она им, и они сочувственно зашумели, отпустив идти своей
дорогой, а сами пробормотали что-то об этих проклятых колдунах и
сумасшедших именах, которые С'данзо дал своему племени. Оба они
согласились с тем, что сделают обычной обход Ужасной Аллеи и остановятся
около Элекипа, внизу на улице.
Мигнариал провела Ганса еще полквартала и вошла в дом своих
родителей, где они жили и держали лавку. Те спали. Толстая, надутая, как
барабан. Лунный Цветок не стала спрашивать отчета и голосить на весь дом.
Ее муж, неугомонный бродяга, рано ложился спать и настаивал на том, чтобы
она составляла ему компанию.
Всхлипывая, дочь растолкала ясновидящую. Это так называемое
млекопитающее, совместившее в себе таланты и жирное тело, которое могло
выкормить восьмерых детей одновременно, село в кровати. Успокаивающим
движением она дотронулась до дочери. Затем выслушала ее рассказ, слезла с
кровати и приблизилась к Гансу. Мигнариал велела ему оставаться на диване
в лавке.
- Это совсем не Ганс, мама!
- Конечно, нет. Посмотри на колдуна и возненавидь его.
- Во имя Тайана-Спасителя, ужасно видеть и слышать его в таком
виде...
- Подай мне шаль, - сказала Лунный Цветок, снимая с Ганса его оружие,
- и завари-ка чаю, дорогая.
Лунный Цветок держала дрожащего молодого человека и тихо напевала.
Она обхватила его мокрое от слез лицо и прижала к своей необъятной груди.
Она развязала ему руки, взяла их и держала в своих руках, гораздо более
светлых и рябых. И она напевала что-то, приговаривая тихим голосом. Дочь
накинула на нее шаль и пошла готовить чай.
Лунный свет, падавший в комнату, скользил по ноге невысокого мужчины,
ясновидящая сидела рядом с ним, а Ганс, все еще дрожа, постепенно засыпал.
Она держала его руки в своих, пока он не успокоился и не начал дышать
ровно. Мигнариал придвинулась поближе, с широко раскрытыми глазами, она
знала, что мать мысленно отстраняется от них. Обмякает. Глаза ее
стекленеют. Она начала бормотать что-то, большая внешне и маленькая
внутренне женщина, большой котенок во время сеанса ясновидения.
- Рыжая охотничья собака? Большая, как дерево, старая, как дерево...
она парит в воздухе, а с ней рядом бог, но не Ильс. Бог Рэнке, а, это
цербер. Ох, Ганс не просто заколдован, он заколдован богом! А это кто?
Другой бог. Но почему здесь и Тиба, у которой здесь так мало
последователей? Ой!
Она дрожала, и дочь рванулась, чтобы дотронуться до нее, но
удержалась.
- Я вижу Самого Ильса, он скрывает свое лицо... тень высока, как
дерево, еще одна, почти такая же высокая. Тень и ее заложник? Да, но у
меньшей тени нет головы, ой. Она боится, вот в чем дело, у нее нет и лица.
Это Га... - я не произнесу его имени, даже если он спит. Ой, Мигни, на
улице пред сельским рынком лежит труп и... ай! - Она явно с облегчением
вздохнула. - Не Ганс убил ее. Кто-то другой, и Тиба парит над ней. Хм-м. Я
вижу-ви... не скажу, что ви... это исчезает, уходит.
Она опять вздохнула и сидела спокойная, вся покрытая потом, тело ее с
обеих сторон свешивалось со стула. И смотрела на спящего Шедоуспана.
- Он разговаривал с губернатором, родственником Императора, ты это
знала, дорогая моя Мигнариал? И он снова будет разговаривать. Они не
враги, наш Принц и Заложник Теней.
- Ох! - Мигнариал посмотрела на него, склонив голову набок. Лунный
Цветок перехватила ее взгляд.
- Сейчас ты пойдешь спать, завтра скажешь мне, что ты так поздно
делала за пределами зоны, Мигни. Ты не приблизишься снова к Гансу,
понятно?
- Да, мама, - Мигнариал бегло встретила ее спокойный взгляд. - Да,
мама, я поняла. - И отправилась спать.
Но Лунный Цветок не спала, она осталась рядом с Гансом. Наутро с ним
было все в порядке, и она рассказала ему все, что видела. Он уже не будет
таким, как раньше, она знала это - тот, кто испытал самый главный страх,
столкнулся лицом к лицу с самим Лордом-Страхом. Но он был снова Гансом и
уже не боялся, и Лунный Цветок была уверена в том, что через несколько
часов он вновь станет щеголем. Она не заметила, что на лице его была
написано выражение мрачной решимости.


В записке, оставленной на маленьком Сторожевом Посту на углу Переулка
Теней и Дороги Ящерицы, говорилось, что "высокий, как дерево, цербер,
прошел между вонючим рынком и кошачьим кладбищем во время пятого ночного
обхода, когда тени сеют страх во все души". Записка была доставлена
Темпусу, который распорядился, чтобы супрефект забыл ее содержание;
поскольку он был настроен свирепо, льстец согласился и все сделал.
Оставшись один, Темпус, используя наводку своего ускользнувшего
друга, вернулся к расшифровке записки. Последняя строка в ней,
по-видимому, могла быть подписью - Шедоуспан. Ганс хотел встретиться с ним
в укромном месте часом позже полуночи. Хорошо. Итак... где? "Вонючий
рынок" мог подразумевать много мест. "Кошачье кладбище", кошачье - значит
амбар? - где не только водились кошки, но куда они собирались,
привлеченные мышами, которых соответственно привлекало зерно? Нет, между
любым амбаром и чем-то, что можно было назвать вонючим рынком,
отсутствовал проход, если не иметь в виду какое-либо зловонное место.
Что воняет больше всего? Очень просто, ответил он сам себе. Кожевники
- нет. Не глупи, сказал он сам себе, подумав. Рыба воняет больше всего
другого. Хм-м. Так это рыбный рынок, внизу, на Улице Красной Глины,
которую еще называли Складской Улицей. Итак, вонючий рыбный рынок и...
кошачье кладбище? Он посмотрел на карту.
А-а. Это просто. Губернатора зовут Китти-Кэт-Котеночек, а склад был
местом хранения. Так что это Губернаторский Склад, около рыбного рынка.
Меньше квартала от Сторожевого Поста на углу Переулка Теней и Дороги
Ящерицы. Мошенника Темпус покачал головой, и спустя несколько часов был
уже там. Он убедился в том, что никто не собирается "помочь" ему, дважды
притворился вором, чтобы последить, не идет ли кто-либо за ним по пятам.
Следом никто не шел. Сморщив нос от зловонного запаха, поскользнувшись на
выброшенной рыбьей голове, он решил, что здесь нужно все тщательно
вычистить и посоветовать осветить это место.
- Я рад, что ты похож на себя, - произнесла тень сзади него.
- Я мечен богом, Ганс, - объяснил Темпус, не поворачиваясь и не
поднимая головы. - Ты помог мне в "Единороге". Я постарался не быть
замеченным здесь, чтобы не компрометировать тебя. Ты оставил записку,
потому что изменил свое мнение?
- Мы заключим сделку.
- Я ценю это. Говорят, ты уже вступал в сделку с моим хозяином.
- Это так же невозможно, как ворваться во Дворец.
- Конечно, Ганс, мне поручено договориться.
- На Фермерской Тропе в западном районе рынка найдена мертвая
женщина, - спокойно сказала тень. На ней была накидка цвета красной глины.
- Да.
- У нее была прогулочная трость, которая производит страшное
воздействие на людей. Ее убийца забрал трость после того, как женщина
применила ее к его товарищу. Он бросил его.
- Труп вора не найден.
- Она не убивает. Ее воздействие... непристойно. - Наступила пауза,
тень содрогнулась! - Я видел, как это происходит. Они были в капюшонах.
- Ты знаешь, кто они такие?
- Сейчас нет. Но я могу запросто узнать. Ты хочешь заполучить эту
трость?
- Да.
- Сколько этих отвратительных штук еще... используется?
- Думаю две. Один умный парень хорошо сделал, что сосчитал количество
людей, выходивших из лавки с покупкой, и записал имена тех, кого знал. Так
что за сделка, Ганс?
- Лучше бы мне иметь дело с ним.
- Я хотел бы, чтобы ты мне доверял. Нужно время, чтобы договориться о
разговоре с ним.
- Я доверяю тебе, Темпус, так же, как ты доверяешь мне. Добудь мне от
него что-нибудь в письменном виде. С подписью. Передай это С'данзо,
Лунному Цветку. Это стоит мне времени, отвлекает от работы...
- Работы?
- ...и мне нужна компенсация. Сейчас.
"Ах, проклятый надменный мальчишка", - подумал Темпус и, не говоря ни
слова, звякнул тремя монетами, роняя их. Он был уверен, что ухо Ганса по
звуку отличит золото от меди или серебра. Еще он бросил вниз маленький
кусок поросячьей кишки, зашитые с одной стороны и раскрытый с другой.
- Ух! - произнес он.
- Мне нужна помощь в том, чтобы вернуть себе кое-что, принадлежащее
мне, Темпус. Мой труд, это все. То, что подлежит возврату, мое, я тебе это
гарантирую.
- Я помогу тебе сам.
- Нам нужны будут инструменты, лошадь, веревка, силы...
- Идет. Я все запишу, все будет сделано. Ты сделаешь одолжение мне, я
тебе. Договор между нами заключен?
- То же сделали он и я. Я хочу, чтобы эта бумага была подписана и
передана ясновидящей С'данзо. Хорошо, Темпус. Договорились.
- До полудня. Спокойной ночи. Заложник Теней.
- Спокойной ночи, Человек-Тень. Ты ведь не сказал "Заложник", правда?
- Нет. - Темпус повернулся, пошел назад между строениями по
направлению к свету, к менее зловонному месту. Позади него беззвучно
исчезли в тени три золотые монеты и маленький пакетика наркотиком, который
он уронил.


На следующий день сразу после рассвета Ганс обнял Лунный Цветок и
сделал вид, что нашел золотую монету в ее ухе.
- Я искала тебя, а не монету, - сказала она ему.
- Понимаю. Но посмотри, в другом твоем ухе есть еще одна штучка для
Мигнариал. Я даю тебе золото, потому что нашел его, а не потому, что ты
мне помогла. Сегодня тебе передадут записку для меня.
Лунный Цветок спрятала обе монеты под шалью, в том месте, которое она
называла сокровищницей.
- Не хмурься. Мигни получит свою монету. А ты сделаешь кое-что для
меня, Ганс, если это что-то я предпочту вместо монеты?
Расслабившись, он с серьезным видом кивнул головой.
- Без вопросов.
- Моя дочь очень молода, и считает тебя очень романтичным человеком.
Сделай вид, что она твоя сестра.
- Но ты же не можешь этого по-настоящему хотеть. Цветок Страсти, -
сказал он, намекая на то, какого рода детство он пережил. К такому он
прибегал редко. - Она дочь моего друга, и я не буду звать ее кузиной.
Кроме того, она видела меня... в таком виде. Я, наверное, не смогу больше
смотреть ей в глаза.
Она взяла в свои руки его худые беспокойные руки вора, который
гордился тем, что никогда не причинял вреда тем, кого обворовывал.
- Увидишь, Ганс, увидишь. Это было божественное колдовство, и не надо
этого стесняться. Теперь ты будешь осторожен?
- Буду.
Она внимательно смотрела ему в глаза.
- Но ты уже собираешься его разыскать?
- Собираюсь.


Поклонники самой древней богини Тиба с капюшонами на головах
направлялись к своему маленькому храму. Это был их путь. И правительству
так было легче держать их под наблюдением, Гансу тоже было легко
затесаться между ними. Слегка опустив плечи, немного припадая на одну ногу
под скучной коричневой робой - и он уже вовсе не был ловким вором со
скользящей походкой.
Служба была скучной, да ему никогда и не нравился запах ладана. От
него хотелось чихать и спать одновременно. В той мере, в какой он вообще
задумывался о религии, он склонялся больше к вере в полубога
Рэндера-Исправителя. Но сейчас он терпеливо наблюдал. Среди почитателей
этой богини в Санктуарии были два слепых верующих. У обоих были трости.
Хотя только одна из них была белой, человек, стоявший слева, не держал ее
в руке.
Ганс считал свою свару с другим вором-убийцей действительно
обыкновенной. Покинув своего товарища, убийца-вор ухмыльнулся.
- Пусть тебя возьмет Тиба. - И Лунный Цветок видела эту богиню или,
по крайней мере, что-то похожее на ее иконы и амулеты. Здесь у нее было не
более сорока почитателей и только этот несчастный храм. Вор воспользовался
правой рукой, чтобы отбросить страшную трость, и левой - чтобы вонзить
кинжал в свою жертву и использовать трость против Ганса.
Подошло время причастия. Ганс наблюдал, что делают другие. Они
смешались в толпе, шум усилился, когда все начали во имя Ее говорить друг
другу милые глупые слова с пожеланием мира. Обычный бессмысленный ритуал,
"мир" было только словом, а жизнь и ее нужды - совсем другое дело. Ганс
смешался с толпой.
- Мира и любви тебе, брат, - сказала женщина из-под капюшона цвета
темного вина, ее рука скользнула под робу Ганса и он схватил ее за
запястье.
- Мира и более ловких тебе пальцев, сестра, - спокойно произнес он и
обошел ее, направляясь к своей цели. Чтобы полностью удостовериться, он
сблизился капюшон к капюшону с человеком с белой тростью и с улыбкой
сделал бесстыдный, непристойный жест. Капюшон и палка не шелохнулись,
вперед была осторожно протянута рука, чтобы ощупать его.
- Пусть Ее мир снизойдет на тебя, брат мой, - сказал слепой высоким
голодом, Ганс четко проговорил ответные слова и отвернулся.
- Проклятый подонок, - зашипел на него зелено-красный капюшон. -
Бедный слепой Сорад среди нас уже многие годы и никто никогда не делал в
его адрес таких отвратительных жестов. Кто ты такой?
- Тот, кто считает, что тот, другой - слепец, вовсе не слепой и не
принадлежит к нам, кто прошел проверку, брат. Ты его когда-нибудь раньше
видел?
Тот, кто с ним заговорил, грубый, в полосатой робе из Мрсевады,
огляделся:
- Ну... нет. Того в перчатках?
- Да. Думаю он их надел, потому что его трость - да, и тебе мира,
сестра - свежевыкрашена.
- Ты думаешь, это переодетый охранник? Что он из... дворца?
- Нет. Думаю, что Принцу нет никакого дела до нас. - В последнюю
минуту Ганс заменил последнее местоимение и почувствовал гордость за это.
Игра типа "я точно такой же, как ты, а он плох" уже несколько раз спасала
его в переделках. - Думаю, он все же шпион. Это священник из Рэнке, он
считает, что следует закрыть все храмы, кроме славного храма Ваш-Ваши...
как его там зовут. Спорим, он шпион.
Это заставило истинного поклонника Тибы задрожать от гнева! Он
подошел к человеку в накидке цвета зеленой травы с коричневой тростью.
Ганс, проталкиваясь к входу в помещение, которое днем было мастерской по
изготовлению ремней, наблюдал, как Полосатая Роба разговаривала с
человеком с тростью. Ответ последовал тогда, когда Ганс уже двигался к
двери.
Он не слышал ответа, но услышал слова:
- Пусть Ее именем все твои дни будут светлыми, пусть Она заберет
тебя, когда ты устанешь от жизни, брат. - Эти слова произнес толстяк рядом
с ним в накидке размером с целую палатку.
- Ах, спасибо, брат. И тебе тоже мира Ее име... - Когда раздался крик
ужаса, Ганс пустился наутек.
Это кричал крупный парень в зелено-красной полосатой робе, его
капюшон откинулся, видно было его искаженное от страха лицо. Конечно,
никто ничего не понял, раздались крики других толкающихся безликих людей в
накидках. Поняли двое и оба одновременно направились к двери. Один из них
находился к ней ближе. Он торопился, бежал и будучи уже снаружи, рванулся
влево, подальше от двери, а потом метнулся за строение. Из-под своей
угрюмой коричневой робы от вытащил маленький флакончик уксуса, выбив из
него пробку. В храме раздавались крики.
Человек в перчатках с коричневой прогулочной тростью поспешил выйти
через дверь и также свернул налево, если бы он этого не сделал, Ганс
окликнул бы его. У него не было времени среагировать, когда Ганс сунул
уксус под его капюшон.
- Ой! - Естественно, человек высунул голову, когда жидкость стала
действовать и разъедать глаза. Так как он не был слепым и не привык носить
трость как продолжение самого себя, он уронил ее, чтобы обеими руками
закрыть лицо. Ганс громко сглотнул слюну, прежде чем схватил трость за
ручку. Он пнул стонущего парня под колени и побежал. Божье оружие,
казалось, гудело в его руке и было живым настолько, что ой хотел
отшвырнуть его, а сам убежать. Но он не сделал этого и не почувствовал на
себе никакого другого действия. Только завернув за угол, он задержался
из-за какого-то назойливого, нищего, который вскоре в качестве подарка
получил прекрасную коричневую накидку с капюшоном. Так как она была
наброшена на него, сидящего, он не разглядел щедрого дарителя. Того уже и
след простыл, когда нищий высвободил голову из-под обременявшей его
шерстяной материи.
- Ну, маленькая ящерица, куда это ты бежишь, а?
Это был глупый торговец из пустыни, расхаживавший с важным видом,
который схватил Ганса, когда он пробегал мимо. Он не был городским и не
представлял, кого схватил. К тому же его едва ли занимало что-нибудь иное,
кроме как выбраться из Санктуария и вернуться к нормальной жизни,
несомненно будучи обворованным. Но для полной убедительности нужно было
провести испытание, и Ганс ткнул его тростью.
ЭТО БЫЛА ВОЛШЕБНАЯ ТРОСТЬ, ТОЧНО.
На бегу Ганс улыбнулся.
У него была трость и вор-убийца, который воспользовался ею против
него, уже не будет столь проворным в течение долгого-долгого времени,
накидка, которую он сорвал с веревки, на которой она сушилась, была у
нищего, она понадобится ему через несколько месяцев, а у Ганса была в
руках маленькая записка от Принца. В ней говорилось, как было сказано
Гансу, он сам не умел читать, что "тот, кого ты назовешь, будет оказывать
тебе абсолютную помощь в предприятии, которое ты предпримешь, при том, что
оно абсолютно законно и при условии, что в ответ ты принесешь нам
волшебную трость".
Ганс засмеялся, когда услышал эту последнюю часть, даже у Принца было
чувство юмора, и он мог согласиться на то, что Шедоуспан украл его Сэванх,
жезл-символ власти, менее чем месяц назад. И теперь юный вор будет
пользоваться помощью большого, сильного цербера Темпуса, извлекая два
мешка с серебряными монетами из колодца около руин Орлиного гнезда,
предположительно населенного призраками. Ганс надеялся на то, что Принц
Кадакитис тоже оценит юмор ситуации и вручит трофеи в мешках в качестве
выкупа за официальную трость-символ императорской власти в Санктуарии.
Даже одурманивающие вещества Темпуса принесли ему немного серебряных
монет.
А теперь... Ганс широко ухмыльнулся. Допустим, он только что
занимался вторым незаконным делом дворца. Предположим, слепец не
разоблачит себя, когда будет находиться в толпе просящих милостыню,
которые спустя два дня будут допущены во двор дворца в соответствии с
традицией Кадакитиса? Тогда Заложник Теней не только вручит эту ужасную
трость Принцу, он еще и наглядно продемонстрирует жалкое состояние
дворцовой безопасности. Ганс улыбнулся...


К несчастью, именно Темпус взял на себя ответственность за
безопасность. Двумя днями позже слепой нищий в капюшоне был окликнут у
ворот, и Квач, цербер, заподозрив, отобрал у него трость. Когда переодетый
нищим Ганс стал было возражать, его ударили тростью, таким образом
показав, что он честно принес именно ту, и ему пришлось провести ночь во
дворце, хотя в его ужасном состоянии она не была для него приятной.

Роберт АСПРИН. ОХРАНЯТЬ ОХРАННИКОВ

Церберы стали теперь обычной принадлежностью Санктуария и появление
одного из них на базаре едва ли вызывало беспокойство, за исключением
того, что припрятывались кое-какие краденые товары, а цена на все
остальное повышалась. Однако их появления, двоих, как сегодня, было
достаточно, чтобы заставить смолкнуть тех, кто вел случайные разговоры и
привлечь к себе тревожные взгляды, хотя внимательные продавцы заметили,
что оба они были заняты собственным спором и даже не взглянули на
прилавки, мимо которых проходили.
- Но этот человек оскорбил меня... - проворчал более смуглый.