Страница:
– Д-да… - почему-то сразу поверил новому фюрсту пастор Шланг.
– Опять не понял. Ты корешку в пивной отвечаешь?!
– Д-да, ф-фюрст…
– Прекрасно, патер. Значит, гуманизм пока отложим. - улыбнулся фюрст, отпуская полуоторванный воротничок.
– Я… мне можно идти?
– Куда? - снова удивился новый фюрст.
– Г-готовить п-празд-дник…
– Вы что, дорогой патер? Зачем? Уж с этим-то крестьяне превосходно управятся и без пастырского попечения. У вас другое положение в обществе, дорогой Шланг. Вы такая же власть, как и я - только духовная, не правда ли? И потом, вы же еще не узнали, зачем я вас пригласил.
– Я весь внимание, мой фюрст.
Марат приобнял пастора за плечо и повлек в сторону, доверительно втолковывая:
– Патер, ваша должность предполагает помощь населению, не так ли? Отлично. Значит, вы не можете оставаться в стороне от борьбы с заблуждениями относительно как властей земных, так и их представителей. Я читал в бумагах на фюрстсткую должность, что в особо тяжелых случаях здесь принято вешать - за шею и за ребро; еще как-то колесовать, я еще не знаю, как это дел…
Пастор торопливо перебил Марата, активно не желая развития столь неприятной темы:
– О майн фюрст! Эта норма формально существует, да; но фактически ее применяли последний раз еще…
– Кто сказал, что в последний? - ответно перебил пастора Марат. - Насколько я понимаю, это уже моя компетенция, дорогой патер. Но. Мне не очень хочется быть столь щепетильным в исполнении Хода. Наша с вами задача - не наказывать, но предупреждать! Уберегать склоняющихся ко греху, вовремя информируя соответствующие инстанции, вовремя поправлять встающих на скользкую дорожку, профилактика и еще раз профилактика, дорогой патер! Вы согласны, что это ваш долг как перед Кул-Тху, так и предо мной лично?
Отчетливо расслышав в теплом тоне фюрста возможность немедленного сеанса гуманизма, патер торопливо подтвердил - да, конечно же долг, а как же. Пяток золотых, подкрепляя рефлекс, перекочевал из кармана фюрста в рукав стихаря, и повеселевший Шланг величаво зашагал в массы, исполнять пастырские обязанности. Фюрсты же, сохраняя приличествующее достоиство, направились в Администрацию - подписывать бумаги.
– Как вам наш пастор? - въедливо поинтересовался у нового фюрста старый, набивая трубочку Маратовским исфаганским; у него не особо выходило контачить с малость приборзевшим священнослужителем.
– Посмотрим, на показатели… - уклончиво ответил новый, и в свою очередь, задал вопрос, что называется - на засыпку:
– А че у нас с резиденцией?
– Ну-у, замок в опись перетаваемой недфижимости не входил, и я не знаю, каким…
– Не, погоди. Я на замок не претендую, но жить-то мне где-то надо. Ты где жил, когда сюда руководить приезжал?
Не особо утруждавшийся менеджментом барон приезжал в Цвайбире исключительно "на охоту" - так он называл секретные пьянки с цвайбирскими молодками, когда еще жива была его жена и приходилось шифроваться. Для пущего удобства неподалеку от села он выстроил "охотничий домик", который, впрочем, давненько уже не навещал - годы… Фюрст тут же закрутил задом - не мешало бы сперва вывезти оттуда пару возов имущества, прежде чем передавать новому владельцу, однако быстро спекся под напором контрагента, закаленного базарной практикой Шэнь Си и Гу Ань-дуня:…Эх, опять из семьи, а ведь не с неба упало, куплено ведь, за денежки…
Однако, вытянутым лицо достойного барона оставалось недолго: вначале его осветила вспышка потаенного озарения, тут же, впрочем, усомнившегося в ценности совершенного открытия; но так как родословная нашего храброго дворянина отнюдь не высасывалась из пальца рыночным писарем, озарения с сомнениями быстро сменило знаменитое тифтонское упрямство. С некоей толикой крестьянской хитрецы, заметим. Воспользуюсь авторским всемогуществом и приоткрою полог тайны над столь внезапными переменами в физиономии барона. Его осенило: "А почему, собственно, из семьи?!"
Загадочно улыбаясь, фюрст сообщил Марату:
– Дорогой сосед, вы не будете возражать - я собираюсь отдать теперь уже вашим людям несколько распоряжений по устройству ночлега?
…Че-то ты сука задумал…- насторожился Марат, соглашаясь и благодаря за любезность. -…"Дорогой сосед", муси-пуси… Че тебе, интересно, надо с меня, а? Завалить меня ты обосрешься; за столом рядом будем - не отравишь, че тогда?…
Остановившись на крыльце поселковой Администрации, тойфель подозвал пробегавшего с корзиной стаканов крестьянина, одновременно любезно пропихивая Марата внутрь. Догадавшись в чем дело, Марат перестал вежливо упираться типа "только после вас", и прошел в сени, превращаясь в слух. Надо сказать, что не очень-то это помогло - фюрст тараторил как пулемет, да почти шепотом, да через слово употребляя диалектизмы. Единственное, что удалось дешифровать, был приблизительный общий смысл. Сперва речь и впрямь шла о Маратовом расквартировании, но затем замелькали "фройляйн" и "шнеллер"…Ага. Фройляйном по шнеллеру, значит. Единственную девственницу авторитетства срочно подтягивают на мероприятие. Интересно, почему - единственная девственница? На грозного папу наш фюрст не тянет, значит - страшна, как крокодил, не иначе… - с облегчением понял Марат. -…Ну, че. Понял я тебя, сосед. Жалаешь меня подженить. Чтоб деревенька из семьи не ушла, да?..
Марат уже давно забыл - как это, быть женатым: оба его залета случились задолго до известных читателю событий, приведших его на Эту Сторону. Единственное, что накрепко засело в его голове, это смутные воспоминания: вроде бы, женатых чаще кормят, но за это надо постоянно "выносить ведро" и "уделять внимание", причем если с "ведром" все было более-менее ясно, то со "вниманием" трудно неимоверно - каждый раз эта фраза означает нечто новое. Однако нет благодатней почвы для подобных мыслей, нежели душа подсракулетнего парняги, малость приуставшего от суеты; тем более, что данное гражданское состояние легко обратимо…
Проверяя и подписывая бумаги, Марат то и дело вспоминал и фаршированные перцы, и целые носки, и вовремя поданый по жуткому бодуну стакан воды…Нет, все же хорошее тоже есть. Опять же, щеперить женок-дочек своих подданных чревато потерей авторитета власти. Ладно. Если не совсем крокодил - женюсь, хрен с ним; тем более, теща мне не грозит…
– Ну-с, уфашаемый сосед, расрешите перфым, тсскать…
Растроганный знаменательным моментом Шнобель, не найдя подобающего выражения, с некоторой торжественной неуклюжестью приобнял новоявленного фюрста фон Цвайбире, с полупоклоном вручая оригиналы - грамоты на авторитетскую доляху в общаке, маляву за чистоту перед братвой, выписку из кадастра и мобилизационный план.
– Ну, аллес гут. - хлопнул по коленям Марат. - А пойдемте-ка накатим-ка за энто дело, а, фюрст? Надеюсь, личный состав успел, не нарывается на тренировку…
Личный состав успел. Сжимая кружку с местным светлым, светлейший фюрст Марат фон Цвайбире оглядел замершее в ожидании господской воли население. Инстинктивно понимая, что шугать надо с глазу на глаз, а на народе лучше улыбаться, Марат предварил тронную речь отеческой улыбкой. Народ же, памятуя о недавно проявленной строгости нового фюрста, разражаться виватами не спешил. Не подготовившись к докладу, Марат, тем не менее, неподготовленным себя не ощущал, хотя, отрывая задницу от внушительного кресла на помосте, не знал даже первого слова.
– Айн. Дракона больше нет. Есть я. Цвай. Мои соболезнования тем, чьим скотом сдерживали беду до моего прибытия. Им - освобождение от общака на полгода. Драй. Как будем жить. Жить будем как раньше, и на оркский бардак не рассчитывайте. Я не орк, и уважаю орднунг не меньше вас. - при этих словах новый фюрст обвел п-образный строй столов довольно-таки пронизывающим взглядом.
– Фир. Но сегодня - никакого орднунга! - возвысил голос Марат, подгадывая под резонанс одобрительно оживающей аудитории. - Не каждый день наша родная Цвайбире становится отдельным, настоящим Авторитетством!
Поняв, что угадал если не в десятку, то никак не меньше семи, Марат выдержал довольно точную паузу, и, сменив интонирование на кабацки-забубенное, провозгласил:
– Унд фюнф! Если я увижу! что какая-нибудь каналья! пойдет домой не хватаясь за заборы - повешу! Цвайбире юбер аллес! Прозит!
Не дожидаясь реакции, Марат поднял здоровую кружку и начал жадно, даже слегка переигрывая, халкать местное светлое. Под восторженный, отметим, рев цвайбирцев, обнаруживших, что перемены, похоже, далеко не всегда к худшему.
В начале байрама фюрсту приходилось еще веселить нехитрыми шуточками подданных, сидящих поближе к начальственному помосту, но вскоре выпитое дошло. То тут, то там слышались откашливания, кое-где уже сидели, обнявшись; явно назревало исполнение местных "Ой, то не вечор" и "Не морозь меня". Вскоре цвайбирцы забыли о повестке дня, присутствующем начальстве и предались излюбленному занятию пьяных орднунгеров - хоровому исполнению местного шансона.
Предоставленные самим себе, руководители, наконец, спокойно жрали и пили, покамест Шнобель вновь не начал вербовочные мероприятия.
– Ах, торокой сосед, - с несколько неестественным оживлением вскричал фюрст Шнобель, отирая с усов пену после брудершафта, - феть я не познакомил ва.. тепя со сфоей Глистхен! Не, натто же, какой я полфан и невеша, а! Таффай за это фыпьем!
– Слышь, Ганс, кончай. - насмешливо повернулся Марат, чокаясь с фюрстом. - Че ты меня втемную разводишь, а? Дочу затеял пристроить, так и скажи.
– Ну… Ф опщем, та. - признался Шнобель. - Достала, спасу нет. У тепя как, есть планы?
– Не парься, брат фюрст. Я "за", если че, пора и остепеняться помалу. Че, к началу привезти не успели? И че "достала"? Характер склочный?
– Нет, что ты, что ты! - замахал руками Шнобель. - Характер… нормальный. Это я, наферно, просто разбаллофал. Кстати, фон Цвайбире, а потшему мы то сих пор ситим са пифом, как малтшишк с грясный пусо? Мошет, перейтем на полее мушестфенный напитки?
– Мешать… - поморщился Марат. - Хотя ладно. Пиво без водки - деньги на ветер… Э, а ну хальт! Да, ты! а ну шнапсу командиру!
Когда взмыленные мекленбуржцы, влекущие повозку с Глистенгильдой фон Ихбинкранке цу Нохайне одолели, наконец, затяжной подъем Цвайбирского перевала, фюрсты уже отправили под стол второй кувшинчик и сносно разучили владимирский централ. Сойдя с подножки, бедняжка Глистхен едва не оглохла, так как фюрсты вдвоем пытались переорать Таганкой подданных, качающихся в такт раммштайновской Mutter, и были близки к успеху.
Глава Четырнадцатая,
– Опять не понял. Ты корешку в пивной отвечаешь?!
– Д-да, ф-фюрст…
– Прекрасно, патер. Значит, гуманизм пока отложим. - улыбнулся фюрст, отпуская полуоторванный воротничок.
– Я… мне можно идти?
– Куда? - снова удивился новый фюрст.
– Г-готовить п-празд-дник…
– Вы что, дорогой патер? Зачем? Уж с этим-то крестьяне превосходно управятся и без пастырского попечения. У вас другое положение в обществе, дорогой Шланг. Вы такая же власть, как и я - только духовная, не правда ли? И потом, вы же еще не узнали, зачем я вас пригласил.
– Я весь внимание, мой фюрст.
Марат приобнял пастора за плечо и повлек в сторону, доверительно втолковывая:
– Патер, ваша должность предполагает помощь населению, не так ли? Отлично. Значит, вы не можете оставаться в стороне от борьбы с заблуждениями относительно как властей земных, так и их представителей. Я читал в бумагах на фюрстсткую должность, что в особо тяжелых случаях здесь принято вешать - за шею и за ребро; еще как-то колесовать, я еще не знаю, как это дел…
Пастор торопливо перебил Марата, активно не желая развития столь неприятной темы:
– О майн фюрст! Эта норма формально существует, да; но фактически ее применяли последний раз еще…
– Кто сказал, что в последний? - ответно перебил пастора Марат. - Насколько я понимаю, это уже моя компетенция, дорогой патер. Но. Мне не очень хочется быть столь щепетильным в исполнении Хода. Наша с вами задача - не наказывать, но предупреждать! Уберегать склоняющихся ко греху, вовремя информируя соответствующие инстанции, вовремя поправлять встающих на скользкую дорожку, профилактика и еще раз профилактика, дорогой патер! Вы согласны, что это ваш долг как перед Кул-Тху, так и предо мной лично?
Отчетливо расслышав в теплом тоне фюрста возможность немедленного сеанса гуманизма, патер торопливо подтвердил - да, конечно же долг, а как же. Пяток золотых, подкрепляя рефлекс, перекочевал из кармана фюрста в рукав стихаря, и повеселевший Шланг величаво зашагал в массы, исполнять пастырские обязанности. Фюрсты же, сохраняя приличествующее достоиство, направились в Администрацию - подписывать бумаги.
– Как вам наш пастор? - въедливо поинтересовался у нового фюрста старый, набивая трубочку Маратовским исфаганским; у него не особо выходило контачить с малость приборзевшим священнослужителем.
– Посмотрим, на показатели… - уклончиво ответил новый, и в свою очередь, задал вопрос, что называется - на засыпку:
– А че у нас с резиденцией?
– Ну-у, замок в опись перетаваемой недфижимости не входил, и я не знаю, каким…
– Не, погоди. Я на замок не претендую, но жить-то мне где-то надо. Ты где жил, когда сюда руководить приезжал?
Не особо утруждавшийся менеджментом барон приезжал в Цвайбире исключительно "на охоту" - так он называл секретные пьянки с цвайбирскими молодками, когда еще жива была его жена и приходилось шифроваться. Для пущего удобства неподалеку от села он выстроил "охотничий домик", который, впрочем, давненько уже не навещал - годы… Фюрст тут же закрутил задом - не мешало бы сперва вывезти оттуда пару возов имущества, прежде чем передавать новому владельцу, однако быстро спекся под напором контрагента, закаленного базарной практикой Шэнь Си и Гу Ань-дуня:…Эх, опять из семьи, а ведь не с неба упало, куплено ведь, за денежки…
Однако, вытянутым лицо достойного барона оставалось недолго: вначале его осветила вспышка потаенного озарения, тут же, впрочем, усомнившегося в ценности совершенного открытия; но так как родословная нашего храброго дворянина отнюдь не высасывалась из пальца рыночным писарем, озарения с сомнениями быстро сменило знаменитое тифтонское упрямство. С некоей толикой крестьянской хитрецы, заметим. Воспользуюсь авторским всемогуществом и приоткрою полог тайны над столь внезапными переменами в физиономии барона. Его осенило: "А почему, собственно, из семьи?!"
Загадочно улыбаясь, фюрст сообщил Марату:
– Дорогой сосед, вы не будете возражать - я собираюсь отдать теперь уже вашим людям несколько распоряжений по устройству ночлега?
…Че-то ты сука задумал…- насторожился Марат, соглашаясь и благодаря за любезность. -…"Дорогой сосед", муси-пуси… Че тебе, интересно, надо с меня, а? Завалить меня ты обосрешься; за столом рядом будем - не отравишь, че тогда?…
Остановившись на крыльце поселковой Администрации, тойфель подозвал пробегавшего с корзиной стаканов крестьянина, одновременно любезно пропихивая Марата внутрь. Догадавшись в чем дело, Марат перестал вежливо упираться типа "только после вас", и прошел в сени, превращаясь в слух. Надо сказать, что не очень-то это помогло - фюрст тараторил как пулемет, да почти шепотом, да через слово употребляя диалектизмы. Единственное, что удалось дешифровать, был приблизительный общий смысл. Сперва речь и впрямь шла о Маратовом расквартировании, но затем замелькали "фройляйн" и "шнеллер"…Ага. Фройляйном по шнеллеру, значит. Единственную девственницу авторитетства срочно подтягивают на мероприятие. Интересно, почему - единственная девственница? На грозного папу наш фюрст не тянет, значит - страшна, как крокодил, не иначе… - с облегчением понял Марат. -…Ну, че. Понял я тебя, сосед. Жалаешь меня подженить. Чтоб деревенька из семьи не ушла, да?..
Марат уже давно забыл - как это, быть женатым: оба его залета случились задолго до известных читателю событий, приведших его на Эту Сторону. Единственное, что накрепко засело в его голове, это смутные воспоминания: вроде бы, женатых чаще кормят, но за это надо постоянно "выносить ведро" и "уделять внимание", причем если с "ведром" все было более-менее ясно, то со "вниманием" трудно неимоверно - каждый раз эта фраза означает нечто новое. Однако нет благодатней почвы для подобных мыслей, нежели душа подсракулетнего парняги, малость приуставшего от суеты; тем более, что данное гражданское состояние легко обратимо…
Проверяя и подписывая бумаги, Марат то и дело вспоминал и фаршированные перцы, и целые носки, и вовремя поданый по жуткому бодуну стакан воды…Нет, все же хорошее тоже есть. Опять же, щеперить женок-дочек своих подданных чревато потерей авторитета власти. Ладно. Если не совсем крокодил - женюсь, хрен с ним; тем более, теща мне не грозит…
– Ну-с, уфашаемый сосед, расрешите перфым, тсскать…
Растроганный знаменательным моментом Шнобель, не найдя подобающего выражения, с некоторой торжественной неуклюжестью приобнял новоявленного фюрста фон Цвайбире, с полупоклоном вручая оригиналы - грамоты на авторитетскую доляху в общаке, маляву за чистоту перед братвой, выписку из кадастра и мобилизационный план.
– Ну, аллес гут. - хлопнул по коленям Марат. - А пойдемте-ка накатим-ка за энто дело, а, фюрст? Надеюсь, личный состав успел, не нарывается на тренировку…
Личный состав успел. Сжимая кружку с местным светлым, светлейший фюрст Марат фон Цвайбире оглядел замершее в ожидании господской воли население. Инстинктивно понимая, что шугать надо с глазу на глаз, а на народе лучше улыбаться, Марат предварил тронную речь отеческой улыбкой. Народ же, памятуя о недавно проявленной строгости нового фюрста, разражаться виватами не спешил. Не подготовившись к докладу, Марат, тем не менее, неподготовленным себя не ощущал, хотя, отрывая задницу от внушительного кресла на помосте, не знал даже первого слова.
– Айн. Дракона больше нет. Есть я. Цвай. Мои соболезнования тем, чьим скотом сдерживали беду до моего прибытия. Им - освобождение от общака на полгода. Драй. Как будем жить. Жить будем как раньше, и на оркский бардак не рассчитывайте. Я не орк, и уважаю орднунг не меньше вас. - при этих словах новый фюрст обвел п-образный строй столов довольно-таки пронизывающим взглядом.
– Фир. Но сегодня - никакого орднунга! - возвысил голос Марат, подгадывая под резонанс одобрительно оживающей аудитории. - Не каждый день наша родная Цвайбире становится отдельным, настоящим Авторитетством!
Поняв, что угадал если не в десятку, то никак не меньше семи, Марат выдержал довольно точную паузу, и, сменив интонирование на кабацки-забубенное, провозгласил:
– Унд фюнф! Если я увижу! что какая-нибудь каналья! пойдет домой не хватаясь за заборы - повешу! Цвайбире юбер аллес! Прозит!
Не дожидаясь реакции, Марат поднял здоровую кружку и начал жадно, даже слегка переигрывая, халкать местное светлое. Под восторженный, отметим, рев цвайбирцев, обнаруживших, что перемены, похоже, далеко не всегда к худшему.
В начале байрама фюрсту приходилось еще веселить нехитрыми шуточками подданных, сидящих поближе к начальственному помосту, но вскоре выпитое дошло. То тут, то там слышались откашливания, кое-где уже сидели, обнявшись; явно назревало исполнение местных "Ой, то не вечор" и "Не морозь меня". Вскоре цвайбирцы забыли о повестке дня, присутствующем начальстве и предались излюбленному занятию пьяных орднунгеров - хоровому исполнению местного шансона.
Предоставленные самим себе, руководители, наконец, спокойно жрали и пили, покамест Шнобель вновь не начал вербовочные мероприятия.
– Ах, торокой сосед, - с несколько неестественным оживлением вскричал фюрст Шнобель, отирая с усов пену после брудершафта, - феть я не познакомил ва.. тепя со сфоей Глистхен! Не, натто же, какой я полфан и невеша, а! Таффай за это фыпьем!
– Слышь, Ганс, кончай. - насмешливо повернулся Марат, чокаясь с фюрстом. - Че ты меня втемную разводишь, а? Дочу затеял пристроить, так и скажи.
– Ну… Ф опщем, та. - признался Шнобель. - Достала, спасу нет. У тепя как, есть планы?
– Не парься, брат фюрст. Я "за", если че, пора и остепеняться помалу. Че, к началу привезти не успели? И че "достала"? Характер склочный?
– Нет, что ты, что ты! - замахал руками Шнобель. - Характер… нормальный. Это я, наферно, просто разбаллофал. Кстати, фон Цвайбире, а потшему мы то сих пор ситим са пифом, как малтшишк с грясный пусо? Мошет, перейтем на полее мушестфенный напитки?
– Мешать… - поморщился Марат. - Хотя ладно. Пиво без водки - деньги на ветер… Э, а ну хальт! Да, ты! а ну шнапсу командиру!
Когда взмыленные мекленбуржцы, влекущие повозку с Глистенгильдой фон Ихбинкранке цу Нохайне одолели, наконец, затяжной подъем Цвайбирского перевала, фюрсты уже отправили под стол второй кувшинчик и сносно разучили владимирский централ. Сойдя с подножки, бедняжка Глистхен едва не оглохла, так как фюрсты вдвоем пытались переорать Таганкой подданных, качающихся в такт раммштайновской Mutter, и были близки к успеху.
Глава Четырнадцатая,
начинающаяся с чудесного воскрешения, после которого герой обнаруживает, что мир изменился. В дивном новом мире обнаруживаются небольшие, но досадные и разрушающие всеобъемлющую гармонию косячки. Наш герой, ясное дело, принимается их слегка подравнивать.
…Бля, че ж так сильно-то… Где это я, а… Да насрать где, лишь бы водички, хоть чуть-чуть… Марат, вернее, несчастное полумертвое существо, не осознающее не то что мира и себя в таковом, но и большей части своего организма, попыталось помолиться вовне о капельке воды, но безуспешно. Из запекшихся губ вылетело лишь едва различимое сипенье. Однако в трескающиеся губы ткнулось что-то твердое, похожее на край посуды. Не разлепляя склеившихся век, Марат подумал - о, товарищ Сухов с чайником; сделал несколько глотков и снова провалился в тяжкое похмельное забытье. Восстав через несколько часов, он обнаружил себя в каком-то незнакомом, но явно приличном месте…Кто ж меня раздел-то? Епть, во нажрался… Удержавшись в положении сидя, попытался определить координаты. Бесполезно. Вокруг него с тошнотворной плавностью кружилось три комнаты; впрочем, нет, кажется, все же одна. Омерзительно яркий свет заливал теплые медовые доски пола, отражался от частого переплета горки, от глазурованного кувшина на столе…Ага. Кувшин. В таких штуках обычно бывают жидкости. Может, даже пиво… Поднявшись на вихляющихся макаронинах, в которые почему-то превратились ноги, Марат понял: если повезет, можно успеть. Интуитивно найдя выход, доковылял до крыльца и даже успел сообразить, что слева лавочка, а куст чайной розы - справа.
– Ы-ы-ы-у-у-а-а-а-ахххххх… - кусты встрепенулись, пробужденные от расслабленной предполуденной дремы мощным потоком бывшего пива; на темно-зеленых листьях розы заиграли веселые искорки; хихикнула, засмущавшись, пробегавшая со смутно знакомым тазиком служанка.
Вернувшись в комнату, Марат первым делом неуверенно схватил кувшин, приятно обдавший ладонь глиняным холодком. Поднеся кувшин к лицу, фон Цвайбире, преобразившись и даже несколько просветлев, растроганно просипел в потолок пересохшим ртом:
– Кул-Тху, эй! Какой же ты нормальный парень! Блин, зуб даю: не забуду!
Комнату заполнило судорожное глыканье, перемежающееся пыхтеньем, отдуваньем и легкими, прозрачными отрыжками; завершилось же утробным, раскатистым, достойным настоящего феодала "Ак Барс - чемпион!". Даже пришлось вернуться в горизонталь - легкое, но забористое светлое мощно ударило изнутри, наполняя жизнью свернувшиеся капилляры, рассасывая хрустящие спайки в мышцах, размачивая запекшуюся коросту на мозге…
Через десяток минут отпустило уже по-настоящему, до слабого интереса к окружающей среде и некоторого желания встать, однако любые попытки восстановить последовательность минувшего дня проваливались в мутно-синюю бездну, выжженную в мозгу адской смесью шнапса и оказавшегося коварным местного светлого…Так. С начала. Шел валить дракона, ага… Дошел? Дошел, по моему… А!!! Сякаефф, елы-палы! Интересно, где он щас? Блин, да хер с ним, дальше-то что?.. Так, Сякаефф улетел, ага, фюрст, да… Попа, кстати, проконтролировать, суку. Блин, какого еще попа?! Ладно, потом всплывет, будет надо… А, я ж теперь тоже фюрст, вона че… Ни хера себе! - удивился Марат и снова нырнул в бездну. -…Так, обмывали, Таганку еще спели, кажется… Обмывали - дальше-то че? Че ж дальше-то…
Дальнейшие мнемонические усилия не добавили ни бита полезной инфы.
– Ми-и-и-илый?.. Мара-а-атикь! - донеслось откуда-то из глубины дома. - Ты уше всталь, майне ли-и-ибе?
…Эт-то еще че за фамильярности?!.. - недоменно повел было ухом Марат, и дверь распахнулась, впуская гнедиге фрау Глистенгильду фон Цвайбире. Марат удивленно воззрился на тощую рыжую селедку в конопушках, с деловущим видом влетевшую в комнату. Селедка уперла руки в боки, бесцеремонно рассмаривая Марата, постояла, пульнула претензию:
– Фуй, как ты натышаль перегаром! Саффтракть, майне либе, только сначала умойся! - и унеслась, метя полы широким подолом.
– А… - начал было Марат, но было уже поздно. Совсем, окончательно поздно - но это еще только предстояло понять.
Пока же, напяливая отстиранные и пахнущие утюгом шмотки, он тревожно наблюдал новую череду неясных видений вчерашнего - пьяного пастора, с мстительной ухмылкой шатающегося перед ним с раскрытой книгой - и рядом, похоже, эта самая селедка; вопли "Горько!" и довольную рожу пройдохи фюрста, что-то гоняющего Марату за то, что "хороший тело не стоит отклатыфать на саффтра"; из глубин похмельной памяти всплыл даже сахарно белеющий в темноте селедкин круглый зад, сжатый в попытке попасть его собственными руками.
За не по-оркски обильным и тщательно сервированным "саффтраком" Марат успел подтвердить свои смутные догадки о семейном положении, где положено (кем? И кому?!) держать то, где се, и че не хватать руками; поперхнуться яичницей при укоризненном вопросе "А где сейчас сумка с фосем тысяч тефятьсотт пятьтесят отин рейхсталер тесять пфенниг?" - а ведь на самом деле, как кинул в угол в Администрации, так и забыл! - но, оказывается, семейная "кассен" уже сложена в сундуке и ему пора вступить во владение ключом; однако, далеко его убирать не следует - предстоят "непольшие хосяйственные расхоты", и узнать свои планы на вечер - "натто пыть у папахен, решать фопрос о пританном"… Словом, Марат был добросовестно загружен по самое не балуй, и к концу завтрака мрачно осознал факт - запланированный список удовольствий, коими он намеревался отметить достигнутую, наконец, цель - придется отложить, если не отменить вовсе. Вовлеченный в неконтролируемую им череду событий, и еще довольно дурной с бодуна, Марат отдался несущей его Дром Баро, решительно не желая вмешиваться в происходящее.
…Не, во сука этот фюрст, а! "Тафайте за это фыпьем!" И за то, и за се, и за мирный космос, и за день полиграфиста!.. - трясясь в повозке, фон Цвайбире безучастно провожал глазами чудесные горные виды, так радовавшие его по дороге сюда. -…Развел, как клофелинщица с трех вокзалов надымского командировочного… Счастливая, пунцовая от радости Глистенгильда, восседающая рядом с самым настоящим законным мужем, трещала не затыкаясь; прислушавшись разок в самом начале, законный муж понял, что развивается тема "А здесь мы поставим шкаф" и отключился от ее журчания, предавшись наблюдению за пейзажем, отныне ему принадлежащим. Вид радовал душу: неправдоподобно красивые горы, снизу кое-где лес, выше - скалы и снег…Эх, жалко на лыжах тут лет через пятьсот только кататься начнут. А то озолотился б, стопудово, вон какие склоны валютные. Воткнул бы подъемничек, сарай на двести мест - и банчи в три цены всякой шнягой…
Бизнес-планирование было прервано острым локтем, швейной машинкой застучавшим в многострадальную печень:
– Милый, это есть майне кляйне фатерлянд! - гордо оповестила скривившегося от боли Марата привставшая с места Глистенгильда, обводя рукой открывшуюся с горы панораму. - Прафта, красифо?
– А где замок?
– Вас ист… Чьто, Маратикь? Чьто есть замокхь?
– Ну, это, такой хаузе, с вот такими… - Марат, как умел, изобразил жестами нечто романо-готическое, с подъемным мостом и донжоном. - Фатер где живет? Фатера папина, короче…
– А! Бург? Лохшвайнштайн? Ну… Папхен пока снимает этаж в таферне… Но это фременно, Маратикхь, пока папхен не решит финансофые проплемы…
– А кто тогда живет в… этом, блин… Лохоштайне?
– Папхен пыл фынуштен его сдать, до конца гота. Цены на сыр сейчас отшень нисские, и еще Сякаефф…
– Вот так даже? - хмыкнул Марат. - И кто снял?
– Герр Фексельперк.
– А че, он такой крутой, что ли? Денег больше, чем у авторитета?
– Ну… Он у нас тает кредитт, собирает в опщак. Папахен ему немношко толжен. Таферна тоже наполовину его.
– А в общак-то почему? Авторитет же перед общаком отвечает. - изумился Марат, но что толку беседовать за такие дела с бабами, к тому же ему стало жалко мигом погрустневшую дочку попавшего на бабки фюрста.
…Надо посмотреть, че это за перец такой… - подумал Марат, вернув базар в более веселое русло. Вновь приобретенная классовая солидарность, купно с воспоминаниями о том, каким нормальным пацаном показал вчера себя фюрст, придала его мысли в сторону оттенок праведного гнева:…Ни хрена себе - в общак он тут собирает. Авторитет сначала кровью выкупи, потом собирай…
Соскочив с повозки у солидного трактира, наводняющего вкусными запахами чистенькую мощеную площадь, Марат с некоторой завистью оглядел обступившие ее дома. Да, это не Цвайбире. Ни одной хаты под соломой, везде по два этажа, а кое-где и по три, капитальная, свежевыкрашенная кирха; две, нет - три лавочки.
…Да, неплохая деревенька… Тут надо быть дураком, чтоб минимум сотню монет в месяц не иметь. Неужто Сякаев так фюрстов бюджет подкосил?..
Глистенгильда потянула зазевавшегося мужа за рукав, и Марат толкнул солидные дубовые двери заведения…Да, Ивжопа. Это тебе не Орксия сиволапая…
Заведение и впрямь умиляло - толстомордый тойфель за стойкой протирал кружки белоснежным передником. Кружки, все до одной, имели неотбитые ручки. На полу - чуть влажный, свежевымытый паркет; никакой заблеванной соломы с выбитыми зубами. Народу мало, время не обеденное, все тихо шепчутся за пивом, курят трубки под газету, никто не орет и не дерется…Орднунг унд дас культурен, бля… - благодушно осклабился Марат, сожалея, что теперь ему уже не по чину забуриться сюда как-нибудь вечерком, сесть за картишки и снять пару золотых с какого-нибудь местного тойфеля. Тем временем фрау Бугульма фон Цвайбире подошла к стойке и приветливо осведомилась у хозяина:
– Гутен морген, герр Свинненкампф. Папхен еще наверху?
Буфетчик кивнул, не отрываясь от своего занятия.
– Пошли, Маратикь. Ганс, попей пока пиффка. - фрау кинула кучеру монетку и потянула мужа к сумрачно нависающей над стойкой лестнице.
У Марата вскипело говно: не, все понятно, Ивжопа, дас культурен, трали-вали, но,…, не девочка с улицы подошла сейчас к этому черту! Мало того, что дочь,…, его авторитета, но и моя,…, жена!…! Сделав как можно более непринужденный вид, Марат услал жену наверх:
– Иди пока, посмотри, как там папахен после вчерашнего, а я кружечку быстренько съем - майне копф дас малёхо кранкен.
Понимающе улыбнувшись, фрау Бугульма фон Цвайбире направилась к лестнице. Дождавшись, когда дробь ее каблучков стихнет, Марат присел за ближайший столик и негромко окликнул трактирщика:
– Эй, любезный! А я тут пивка хочу.
На свою беду трактирщик был полностью лишен интуиции, а потому ограничился лаконичным сообщением, что Клары еще нет, и вернулся к полировке очередной кружки, бросая на чужого короткие взгляды изподлобья. Нет, это не есть солидный посетитель. Какая странная прическа, ее просто нет. Странные знакомые у дочки нашего фюрста, н-да… Бьюсь об заклад, чаевых от такого не дождешься…
Непонятливому чужаку, видимо, было плохо слышно; или он не понимал цивилизованного языка, так как остался недвижим. Ну что ж, герр чужой, значит, вы не хотите пива. Как хотите. Трактирщик перестал поглядывать на странного клиента, полюбовался на последнюю кружку, и перешел к дюппелям для шнапса.
Чужой горестно вздохнул, встал и двинулся к стойке.
Ну, вот. Давно бы так… - успел подумать трактирщик, подымая на посетителя вопросительный взгляд.
– Гутен морген, дорогой коллега! - поприветствовал брата-феодала Марат, входя в напоминающую дамский блудуар спальню фюрста.
Из горы подушек под кружевным пологом раздался слабый стон:
– Какой там гутен, фон Цвайбире… Я етфа жиф…
– Дак какие проблемы, фатер. Ща подлечимся. Как, по пивку?
– Та, пыло пы неплохо… Глистхен, торокая, сходи к герру Свинненкампфу, и если Клара уже вышла, попроси его прислать немнокко пива… Чему ты так улыппаешься, торокой зятть?
– Дали мы вчера, а, фатер?
– О, я… Тали мы фчера реально… - проскрипел несчастный фюрст, пытаясь выцарапать из глаз насохший за ночь песок, но руки не слушались, и не попадали не то что в глаз, а вообще в голову.
Поняв, что беседы с фюрстом пока не получится, Марат рассматривал жилище новоявленного тестя. Беглое знакомство с уровнем его жизни снизило ожидаемую приятность разговора о "пританном" до неприличных величин - тестюшка владел доспехами, которые в Дуле не взяли бы даже на лом, на подоконнике лежала квитанция из ломбарда - "…принята от фюрста Шнобеля карона афтаритецкая, на восемь зупцоф, один пфунт три золотника, из них золота - шесть золотникофф, астальное же фсякий дрэк…"
Бродивший по комнате зять двоился в глазах несчастного фюрста, а когда стал у окна, то вообще превратился в круг из неясных вращающихся силуэтов. Задумчиво глядя на улицу, зять невпопад сообщил:
– Ниче, фатер, щас пивка хлебнешь, горяченьким придавишь, зуб даю - через полчаса будешь как новый…
В дверь поскреблись, и зять, резко повернувшись к дверям, злобно рявкнул:
– Вы че, лашкомои, через Караганду добирались?!
Фюрст вжал голову в плечи: ох, не стоило б так с местной прислугой… Злопамятный и гавнистый народец, теперь точно и вода для бритья будет чуть теплой, и в кофе наверняка плюнут, и к счету че-нибудь подрисуют - а как проверишь… Некстати выплывшее слово "счет" затронуло такие неприятные зоны мозга, что фюрст с тяжким стоном откинулся на подушки.
Когда он приоткрыл глаза, про боль как-то забылось: у его кровати творилось что-то поистине странное. На невесть откуда взявшемся сервировочном столике дымились кнедлики в капустном озере, исходил аппетитным паром здоровенный окорок; ленивые и степенные слуги растеряли весь свой пафос и носились, как духи в карантине - наливали пиво, откупоривали шнапс, раздергивали пыльные шторы.
Вопросительно глянув на зятя, фюрст осторожно приподнял ноющую голову. Да, не почудилось. Блин, как так? Это че тут за чудеса?
Впорхнувшая дочь помогла спустить ноги и нацепила тапки, фюрст накинул ветхий халат и тяжко присел к столу. Первая пролетела в такой кайф, что фюрст потерялся на несколько минут, и расслышал мир вокруг себя только после мощной отрыжки.
– …а мы сейчас на рынокь, натто мнокко что прикупитть, ты тут посиди пока, оттохни, мы приттем черес тшасика тфа, яволь? Пойттем, майне либе!
– Да, фатер, отмякай, придем, перетрем еще за мелочи.
Зять с легким "Ак-Барсом" поставил кружку, подошел к окну и сунул что-то в карман казакина:
– Это вон тот, что ли? Рынок-то?
Нехитрый отвлекающий маневр удался, и Марат, подмигнув тестю, вышел вслед за женой, весело оглядев выстроившихся у дверей тактирных служек:
– И не дай Бог… Поняли, маскотники?! - и произвел легкое движение в их сторону.
Вгрызаясь в нежную баранину, фюрст успел отметить, что служки отчего-то скорчились у стены, хватаясь кто за голень, кто за брюхо, а кто за причинно место.
…Бля, че ж так сильно-то… Где это я, а… Да насрать где, лишь бы водички, хоть чуть-чуть… Марат, вернее, несчастное полумертвое существо, не осознающее не то что мира и себя в таковом, но и большей части своего организма, попыталось помолиться вовне о капельке воды, но безуспешно. Из запекшихся губ вылетело лишь едва различимое сипенье. Однако в трескающиеся губы ткнулось что-то твердое, похожее на край посуды. Не разлепляя склеившихся век, Марат подумал - о, товарищ Сухов с чайником; сделал несколько глотков и снова провалился в тяжкое похмельное забытье. Восстав через несколько часов, он обнаружил себя в каком-то незнакомом, но явно приличном месте…Кто ж меня раздел-то? Епть, во нажрался… Удержавшись в положении сидя, попытался определить координаты. Бесполезно. Вокруг него с тошнотворной плавностью кружилось три комнаты; впрочем, нет, кажется, все же одна. Омерзительно яркий свет заливал теплые медовые доски пола, отражался от частого переплета горки, от глазурованного кувшина на столе…Ага. Кувшин. В таких штуках обычно бывают жидкости. Может, даже пиво… Поднявшись на вихляющихся макаронинах, в которые почему-то превратились ноги, Марат понял: если повезет, можно успеть. Интуитивно найдя выход, доковылял до крыльца и даже успел сообразить, что слева лавочка, а куст чайной розы - справа.
– Ы-ы-ы-у-у-а-а-а-ахххххх… - кусты встрепенулись, пробужденные от расслабленной предполуденной дремы мощным потоком бывшего пива; на темно-зеленых листьях розы заиграли веселые искорки; хихикнула, засмущавшись, пробегавшая со смутно знакомым тазиком служанка.
Вернувшись в комнату, Марат первым делом неуверенно схватил кувшин, приятно обдавший ладонь глиняным холодком. Поднеся кувшин к лицу, фон Цвайбире, преобразившись и даже несколько просветлев, растроганно просипел в потолок пересохшим ртом:
– Кул-Тху, эй! Какой же ты нормальный парень! Блин, зуб даю: не забуду!
Комнату заполнило судорожное глыканье, перемежающееся пыхтеньем, отдуваньем и легкими, прозрачными отрыжками; завершилось же утробным, раскатистым, достойным настоящего феодала "Ак Барс - чемпион!". Даже пришлось вернуться в горизонталь - легкое, но забористое светлое мощно ударило изнутри, наполняя жизнью свернувшиеся капилляры, рассасывая хрустящие спайки в мышцах, размачивая запекшуюся коросту на мозге…
Через десяток минут отпустило уже по-настоящему, до слабого интереса к окружающей среде и некоторого желания встать, однако любые попытки восстановить последовательность минувшего дня проваливались в мутно-синюю бездну, выжженную в мозгу адской смесью шнапса и оказавшегося коварным местного светлого…Так. С начала. Шел валить дракона, ага… Дошел? Дошел, по моему… А!!! Сякаефф, елы-палы! Интересно, где он щас? Блин, да хер с ним, дальше-то что?.. Так, Сякаефф улетел, ага, фюрст, да… Попа, кстати, проконтролировать, суку. Блин, какого еще попа?! Ладно, потом всплывет, будет надо… А, я ж теперь тоже фюрст, вона че… Ни хера себе! - удивился Марат и снова нырнул в бездну. -…Так, обмывали, Таганку еще спели, кажется… Обмывали - дальше-то че? Че ж дальше-то…
Дальнейшие мнемонические усилия не добавили ни бита полезной инфы.
– Ми-и-и-илый?.. Мара-а-атикь! - донеслось откуда-то из глубины дома. - Ты уше всталь, майне ли-и-ибе?
…Эт-то еще че за фамильярности?!.. - недоменно повел было ухом Марат, и дверь распахнулась, впуская гнедиге фрау Глистенгильду фон Цвайбире. Марат удивленно воззрился на тощую рыжую селедку в конопушках, с деловущим видом влетевшую в комнату. Селедка уперла руки в боки, бесцеремонно рассмаривая Марата, постояла, пульнула претензию:
– Фуй, как ты натышаль перегаром! Саффтракть, майне либе, только сначала умойся! - и унеслась, метя полы широким подолом.
– А… - начал было Марат, но было уже поздно. Совсем, окончательно поздно - но это еще только предстояло понять.
Пока же, напяливая отстиранные и пахнущие утюгом шмотки, он тревожно наблюдал новую череду неясных видений вчерашнего - пьяного пастора, с мстительной ухмылкой шатающегося перед ним с раскрытой книгой - и рядом, похоже, эта самая селедка; вопли "Горько!" и довольную рожу пройдохи фюрста, что-то гоняющего Марату за то, что "хороший тело не стоит отклатыфать на саффтра"; из глубин похмельной памяти всплыл даже сахарно белеющий в темноте селедкин круглый зад, сжатый в попытке попасть его собственными руками.
За не по-оркски обильным и тщательно сервированным "саффтраком" Марат успел подтвердить свои смутные догадки о семейном положении, где положено (кем? И кому?!) держать то, где се, и че не хватать руками; поперхнуться яичницей при укоризненном вопросе "А где сейчас сумка с фосем тысяч тефятьсотт пятьтесят отин рейхсталер тесять пфенниг?" - а ведь на самом деле, как кинул в угол в Администрации, так и забыл! - но, оказывается, семейная "кассен" уже сложена в сундуке и ему пора вступить во владение ключом; однако, далеко его убирать не следует - предстоят "непольшие хосяйственные расхоты", и узнать свои планы на вечер - "натто пыть у папахен, решать фопрос о пританном"… Словом, Марат был добросовестно загружен по самое не балуй, и к концу завтрака мрачно осознал факт - запланированный список удовольствий, коими он намеревался отметить достигнутую, наконец, цель - придется отложить, если не отменить вовсе. Вовлеченный в неконтролируемую им череду событий, и еще довольно дурной с бодуна, Марат отдался несущей его Дром Баро, решительно не желая вмешиваться в происходящее.
…Не, во сука этот фюрст, а! "Тафайте за это фыпьем!" И за то, и за се, и за мирный космос, и за день полиграфиста!.. - трясясь в повозке, фон Цвайбире безучастно провожал глазами чудесные горные виды, так радовавшие его по дороге сюда. -…Развел, как клофелинщица с трех вокзалов надымского командировочного… Счастливая, пунцовая от радости Глистенгильда, восседающая рядом с самым настоящим законным мужем, трещала не затыкаясь; прислушавшись разок в самом начале, законный муж понял, что развивается тема "А здесь мы поставим шкаф" и отключился от ее журчания, предавшись наблюдению за пейзажем, отныне ему принадлежащим. Вид радовал душу: неправдоподобно красивые горы, снизу кое-где лес, выше - скалы и снег…Эх, жалко на лыжах тут лет через пятьсот только кататься начнут. А то озолотился б, стопудово, вон какие склоны валютные. Воткнул бы подъемничек, сарай на двести мест - и банчи в три цены всякой шнягой…
Бизнес-планирование было прервано острым локтем, швейной машинкой застучавшим в многострадальную печень:
– Милый, это есть майне кляйне фатерлянд! - гордо оповестила скривившегося от боли Марата привставшая с места Глистенгильда, обводя рукой открывшуюся с горы панораму. - Прафта, красифо?
– А где замок?
– Вас ист… Чьто, Маратикь? Чьто есть замокхь?
– Ну, это, такой хаузе, с вот такими… - Марат, как умел, изобразил жестами нечто романо-готическое, с подъемным мостом и донжоном. - Фатер где живет? Фатера папина, короче…
– А! Бург? Лохшвайнштайн? Ну… Папхен пока снимает этаж в таферне… Но это фременно, Маратикхь, пока папхен не решит финансофые проплемы…
– А кто тогда живет в… этом, блин… Лохоштайне?
– Папхен пыл фынуштен его сдать, до конца гота. Цены на сыр сейчас отшень нисские, и еще Сякаефф…
– Вот так даже? - хмыкнул Марат. - И кто снял?
– Герр Фексельперк.
– А че, он такой крутой, что ли? Денег больше, чем у авторитета?
– Ну… Он у нас тает кредитт, собирает в опщак. Папахен ему немношко толжен. Таферна тоже наполовину его.
– А в общак-то почему? Авторитет же перед общаком отвечает. - изумился Марат, но что толку беседовать за такие дела с бабами, к тому же ему стало жалко мигом погрустневшую дочку попавшего на бабки фюрста.
…Надо посмотреть, че это за перец такой… - подумал Марат, вернув базар в более веселое русло. Вновь приобретенная классовая солидарность, купно с воспоминаниями о том, каким нормальным пацаном показал вчера себя фюрст, придала его мысли в сторону оттенок праведного гнева:…Ни хрена себе - в общак он тут собирает. Авторитет сначала кровью выкупи, потом собирай…
Соскочив с повозки у солидного трактира, наводняющего вкусными запахами чистенькую мощеную площадь, Марат с некоторой завистью оглядел обступившие ее дома. Да, это не Цвайбире. Ни одной хаты под соломой, везде по два этажа, а кое-где и по три, капитальная, свежевыкрашенная кирха; две, нет - три лавочки.
…Да, неплохая деревенька… Тут надо быть дураком, чтоб минимум сотню монет в месяц не иметь. Неужто Сякаев так фюрстов бюджет подкосил?..
Глистенгильда потянула зазевавшегося мужа за рукав, и Марат толкнул солидные дубовые двери заведения…Да, Ивжопа. Это тебе не Орксия сиволапая…
Заведение и впрямь умиляло - толстомордый тойфель за стойкой протирал кружки белоснежным передником. Кружки, все до одной, имели неотбитые ручки. На полу - чуть влажный, свежевымытый паркет; никакой заблеванной соломы с выбитыми зубами. Народу мало, время не обеденное, все тихо шепчутся за пивом, курят трубки под газету, никто не орет и не дерется…Орднунг унд дас культурен, бля… - благодушно осклабился Марат, сожалея, что теперь ему уже не по чину забуриться сюда как-нибудь вечерком, сесть за картишки и снять пару золотых с какого-нибудь местного тойфеля. Тем временем фрау Бугульма фон Цвайбире подошла к стойке и приветливо осведомилась у хозяина:
– Гутен морген, герр Свинненкампф. Папхен еще наверху?
Буфетчик кивнул, не отрываясь от своего занятия.
– Пошли, Маратикь. Ганс, попей пока пиффка. - фрау кинула кучеру монетку и потянула мужа к сумрачно нависающей над стойкой лестнице.
У Марата вскипело говно: не, все понятно, Ивжопа, дас культурен, трали-вали, но,…, не девочка с улицы подошла сейчас к этому черту! Мало того, что дочь,…, его авторитета, но и моя,…, жена!…! Сделав как можно более непринужденный вид, Марат услал жену наверх:
– Иди пока, посмотри, как там папахен после вчерашнего, а я кружечку быстренько съем - майне копф дас малёхо кранкен.
Понимающе улыбнувшись, фрау Бугульма фон Цвайбире направилась к лестнице. Дождавшись, когда дробь ее каблучков стихнет, Марат присел за ближайший столик и негромко окликнул трактирщика:
– Эй, любезный! А я тут пивка хочу.
На свою беду трактирщик был полностью лишен интуиции, а потому ограничился лаконичным сообщением, что Клары еще нет, и вернулся к полировке очередной кружки, бросая на чужого короткие взгляды изподлобья. Нет, это не есть солидный посетитель. Какая странная прическа, ее просто нет. Странные знакомые у дочки нашего фюрста, н-да… Бьюсь об заклад, чаевых от такого не дождешься…
Непонятливому чужаку, видимо, было плохо слышно; или он не понимал цивилизованного языка, так как остался недвижим. Ну что ж, герр чужой, значит, вы не хотите пива. Как хотите. Трактирщик перестал поглядывать на странного клиента, полюбовался на последнюю кружку, и перешел к дюппелям для шнапса.
Чужой горестно вздохнул, встал и двинулся к стойке.
Ну, вот. Давно бы так… - успел подумать трактирщик, подымая на посетителя вопросительный взгляд.
– Гутен морген, дорогой коллега! - поприветствовал брата-феодала Марат, входя в напоминающую дамский блудуар спальню фюрста.
Из горы подушек под кружевным пологом раздался слабый стон:
– Какой там гутен, фон Цвайбире… Я етфа жиф…
– Дак какие проблемы, фатер. Ща подлечимся. Как, по пивку?
– Та, пыло пы неплохо… Глистхен, торокая, сходи к герру Свинненкампфу, и если Клара уже вышла, попроси его прислать немнокко пива… Чему ты так улыппаешься, торокой зятть?
– Дали мы вчера, а, фатер?
– О, я… Тали мы фчера реально… - проскрипел несчастный фюрст, пытаясь выцарапать из глаз насохший за ночь песок, но руки не слушались, и не попадали не то что в глаз, а вообще в голову.
Поняв, что беседы с фюрстом пока не получится, Марат рассматривал жилище новоявленного тестя. Беглое знакомство с уровнем его жизни снизило ожидаемую приятность разговора о "пританном" до неприличных величин - тестюшка владел доспехами, которые в Дуле не взяли бы даже на лом, на подоконнике лежала квитанция из ломбарда - "…принята от фюрста Шнобеля карона афтаритецкая, на восемь зупцоф, один пфунт три золотника, из них золота - шесть золотникофф, астальное же фсякий дрэк…"
Бродивший по комнате зять двоился в глазах несчастного фюрста, а когда стал у окна, то вообще превратился в круг из неясных вращающихся силуэтов. Задумчиво глядя на улицу, зять невпопад сообщил:
– Ниче, фатер, щас пивка хлебнешь, горяченьким придавишь, зуб даю - через полчаса будешь как новый…
В дверь поскреблись, и зять, резко повернувшись к дверям, злобно рявкнул:
– Вы че, лашкомои, через Караганду добирались?!
Фюрст вжал голову в плечи: ох, не стоило б так с местной прислугой… Злопамятный и гавнистый народец, теперь точно и вода для бритья будет чуть теплой, и в кофе наверняка плюнут, и к счету че-нибудь подрисуют - а как проверишь… Некстати выплывшее слово "счет" затронуло такие неприятные зоны мозга, что фюрст с тяжким стоном откинулся на подушки.
Когда он приоткрыл глаза, про боль как-то забылось: у его кровати творилось что-то поистине странное. На невесть откуда взявшемся сервировочном столике дымились кнедлики в капустном озере, исходил аппетитным паром здоровенный окорок; ленивые и степенные слуги растеряли весь свой пафос и носились, как духи в карантине - наливали пиво, откупоривали шнапс, раздергивали пыльные шторы.
Вопросительно глянув на зятя, фюрст осторожно приподнял ноющую голову. Да, не почудилось. Блин, как так? Это че тут за чудеса?
Впорхнувшая дочь помогла спустить ноги и нацепила тапки, фюрст накинул ветхий халат и тяжко присел к столу. Первая пролетела в такой кайф, что фюрст потерялся на несколько минут, и расслышал мир вокруг себя только после мощной отрыжки.
– …а мы сейчас на рынокь, натто мнокко что прикупитть, ты тут посиди пока, оттохни, мы приттем черес тшасика тфа, яволь? Пойттем, майне либе!
– Да, фатер, отмякай, придем, перетрем еще за мелочи.
Зять с легким "Ак-Барсом" поставил кружку, подошел к окну и сунул что-то в карман казакина:
– Это вон тот, что ли? Рынок-то?
Нехитрый отвлекающий маневр удался, и Марат, подмигнув тестю, вышел вслед за женой, весело оглядев выстроившихся у дверей тактирных служек:
– И не дай Бог… Поняли, маскотники?! - и произвел легкое движение в их сторону.
Вгрызаясь в нежную баранину, фюрст успел отметить, что служки отчего-то скорчились у стены, хватаясь кто за голень, кто за брюхо, а кто за причинно место.