Страница:
тканью, шевелилось и тянулось, норовя ухватить мага за край плаща. Тяжело
вздохнув, клубы мрака отхлынули, но тут же с новой силой выплеснулись из
Тумана. Айлитир, проявив недюжинную силу, втолкнул Гвидиона в мерцающий
свет. И наступило ослепление. Холод. И невероятная легкость.
Их выбросило в поле, заросшее цветущими маками. Гвидион вскочил,
озираясь, все еще сжимая в одной руке ясеневый жезл, в другой - меч.
Вспомнил: в луче света ему мерещился силуэт женщины, протягивающей к нему
руки. Чибис приподнялся на локте, оглянулся вокруг, внезапно откинулся на
спину и расхохотался. Гвидион изумленно уставился на него. "Надо же, он
умеет смеяться, ну впрямь, как мой брат". Впервые сравнение Идущего с
Бренном не вызвало в маге возмущения. "Если бы Бренн не ушел в тень, он был
бы таким же!" Айлитир продолжал хохотать, потом успокоился, придал лицу
прежнее выражение вечного недовольства и пояснил:
- Мир Маков!
Спасительный луч света выбросил их в один из самых замечательных и
маленьких мирков, похожий на волшебную страну снов, где обитают счастливые и
бездумные существа, полностью отдавшиеся волнам безудержного, бессмысленного
и запредельного счастья. Этот Мир представлял собой огромное поле, заросшее
цветущими маками, под бескрайним голубым небом. Зеленая трава, красные маки,
голубое небо и легкость бытия, близкая к безумию. И каждый обитатель этого
Мира может по своему желанию ощутить себя в полном одиночестве на этой
поляне или в обществе таких же, как он, счастливых существ.
Айлитир поднялся с земли, оглянулся и уверенно заявил:
- На помощь нам пришла Княгиня Айлитир, больше некому. Немногие могут
выстраивать мосты сквозь пространство, находясь при этом вне его. - Идущий
поднял глаза к небу и с наслаждением вдохнул чистейший воздух, который
казался целебным после гнилых туманов Игласа. - Думаю, долина маков выведет
нас к Оликане. Надеюсь, твой родич, господин мой, нас все-таки примет.
Плащ Идущего пропитался на плече кровью. Айлитир проследил взгляд
Гвидиона, пренебрежительно отмахнулся:
- Ерунда, чуть полоснуло.
Гвидион и сам видел, крови немного, и она уже высохла, просто царапина.
Но вид крови на плече человека с белыми волосами вызывал неприятное чувство.
Маг вспомнил, как умирал его брат. Второй раз он такого зрелища не выдержит,
пусть Идущий только лишь жалкое подобие Бренна, лишь слепок с его
собственной памяти, но...
Айлитир заупрямился. "Слишком гордый", - решил Гвидион, потом
сообразил: человеческая внешность Идущего существует лишь в его собственном
воображении. У Айлитир нет даже крови. Ранена не плоть, а душа.
Айлитир пренебрежительно пояснил:
- Ничего, в Оликане все излечат.
Гвидион бывал в Мире Маков лишь однажды и очень давно. Когда еще не
было Переходов, он пришел сюда, странствуя между Мирами в сопровождении
Князя Айлитир, того самого, который создал Айлитир-дун. И тогда здесь было
такое же пронзительное небо и безумные глаза красивейших существ,
захлебывающихся счастьем.
В те времена Гвидион был слишком энергичен, слишком охвачен желанием
действовать, творить, созидать, Мир Маков показался ему невыразительным и
скучным. Теперь, идя вслед за бесстрастным Айлитир с бледно-серыми, словно у
Бренна, глазами, Гвидион с грустью думал:
"Давно пора было покинуть Верхний Мир. И что меня там так задержало?
Когда все закончится, и я стану вновь свободным от свалившихся на меня дел,
я вернусь сюда и останусь здесь надолго. Я изменю течение времени и буду
целую вечность идти по этому полю из маков, дышать этим пронзительным летним
воздухом, ослепленный ярким солнцем. Здесь я проведу долгие годы, и тогда
мои печали исчезнут, эти маки смогут развеять их".
В Мире Маков их никто не встретил, лишь Чибис настороженно
принюхивался, присматривался и, наконец, подтвердил, что тропа, ведущая в
Оликану, все еще существует.
"Итак, все-таки Оликана, - в волнении думал маг. - Не туда ли я и сам
направлялся? Как еще примет меня мой родич?" Вспомнив про Фоморов, Гвидион
неожиданно сообразил, что их нападение оказалось ему на руку. Хотя причины
их вражды ему неизвестны, но столкновение с ними подтверждает, что он не
состоит в союзе с Балором, а то у некоторых возникают неуместные вопросы по
этому поводу.
Оликана появилась неожиданно, словно долина маков вела как раз к ней.
Странники вышли к быстрой реке и увидели на противоположном берегу белый
город, от которого исходило сияние. Гвидион различил островерхие башни из
белого камня с высокими стрельчатыми окнами и сразу вспомнил полное название
этого Мира - Чертоги Ослепительного Света Оликана. За городом вдали
виднелось море. Через реку перекинут стеклянный мост - единственная защита
Оликаны. Ступить на него мог лишь тот, в ком не одержала торжество тьма.
Гвидион бывал здесь и прежде и каждый раз с содроганием ожидал этого
испытания.
"Мы всегда были друзьями", - сказал себе Гвидион для ободрения, но,
даже будучи давним другом короля Оликаны, он ступил на стеклянный мост с
замирающим сердцем. Сияющие белым светом купола и башни Оликаны слепили
торжеством, такие картины снятся лишь самым чистым, самым высоким душам.
Гвидион почувствовал, как белое крыло коснулось его души, и с облегчением
подумал: "Оликана все еще принимает меня".
Дальнейший путь Гвидион, ослепленный белым светом, практически не
помнил. Он очнулся в комнате с полом, выложенным черными и белыми квадратами
в шахматном порядке. Пространство было по-прежнему наполнено светом, легким,
искрящимся. В узкие стрельчатые окна чертога вливался пламенный закат. У
одного из окон стоял высокий человек с красивыми и удивительно правильными
чертами лица. Глаза его, огромные и глубокие, приветливо смотрели на гостя.
- Был ли случай, чтобы ты явился не на закате, Сын Богини? - спросил
вместо приветствия король Оликаны теплым, мягким голосом.
Гвидион тяжело вздохнул, не ответил, лишь молча поклонился. Айлитир
тоже поклонился, отступил, демонстрируя, что он только проводник.
- Ты только взгляни, как пылает над морем закат, - произнес король
Оликаны.
Гвидион подошел к окну и внимательно посмотрел на горизонт, охваченный
пламенем заходящего солнца. Багровое светило, словно гигантская клюквина,
повисло над морем.
- Что ты видишь в закате, Гвидион? - спросил король.
- Вижу кровь и слезы, - ответил маг.
- Чьи слезы, друг мой, и чью кровь ты видишь? Гвидион покачал головой.
- Не могу тебе сказать, неясно мне видение. Плохо мне видно в твоем
мире, нет у меня здесь прежней остроты зрения. Но щемит сердце болью, будто
это я плачу и лью кровь.
- Что ж, скажу тебе по дружбе, творец Тьмы и Света. Помнишь, тысячи лет
назад мы спорили с тобой о свете и тьме. Ты говорил тогда, что нет в них
различия, что в сердце у Тьмы бьется свет и темная душа у Света. Сколько лет
ты потратил на то, чтобы доказать это? И вот, смотри теперь, что предвещает
закат. Там, на фоне заходящего солнца, гибнет Остров Древних Знаний. Свет и
Тьма встретились на том острове. Плачет Тьма от страха перед Вечностью, от
желания вернуться к свету и от невозможности этого. Проливает Свет по капле
свою кровь, ибо в сердце Светя поселилась тьма. Зверь Рыкающий и Дочь Солнца
вот-вот будут поглощены Вечностью. Исчезнут старые распри, погибнут Тьма и
Свет. Дай ответ. Хранитель, кого ты будешь спасать?
Гвидион поднял полные ужаса глаза на короля, проговорил дрожащим
голосом:
- Дочь Солнца мудра и сама привела себя к гибели, осознанно и
обдуманно. Не мне с ней спорить. Смешна мне гибель Дочери Солнца и
безразлична, ибо кровь ее видна на закате, новое же рождение - на восходе.
Коли нравится ей умирать каждый вечер, обливаясь кровью, так пусть себе
умирает. Поутру лик ее сияющий восславят жрецы. Но некому славить и
встречать того, кто по моей воле превращен в Зверя. Тот, кто бьется со
Светом в жажде вернуться к нему, тот, кого создал я из Пламени, Воды, Земли
и Воздуха, тот, кто плачет обо мне, дорог мне и любим мною. Я пошлю ему свою
птицу.
Не дожидаясь ответа короля, Гвидион снял с правого плеча черную птицу
и, прошептав напутствие, вскинул ее вверх. Птица захлопала крыльями и
унеслась прочь.
- Ты еще светел, Гвидион, ты еще чист, - король Оликаны склонил голову,
горько вздохнул. - Ты еще идешь путями, ведущими к свету, но ты уже на
грани, опомнись. Твоей рукою разбужено зло. Я знаю, ты не хотел этого. Ты
просто ошибся, но цена ошибки оказывается порой слишком высока. Ты решил
пройти этот путь до конца, решил вызволить брата, не так ли?
Гвидион вскинул голову:
- Что лучше: чуть отступить от света и спасти душу или идти высшим
путем, содрогаясь от собственного холода?
- Родич, я понимаю твою боль, но то, что ты совершил, не находит
отклика в моем сердце.
- Ты же знаешь, что у меня не было иного выхода? Врата по-прежнему
запечатаны, ваше пресловутое Равновесие не нарушено. Столпы стоят, я же иду
тем путем, какой избрал себе сам.
Король Оликаны неодобрительно посмотрел на гостя.
- Врата по-прежнему запечатаны. Но тот, кто сражается в Каер-Невенхир,
проник туда не через Врата, зато теперь пытается открыть их. Берегись, у
него есть все, не хватает только Тринадцатого Камня.
- Но он не получит его, лишь я теперь обладаю властью над Камнем.
- Возможно, - холодно согласился король Оликаны, но голос его
смягчился, уже другим тоном он продолжил: - Сейчас не время обсуждать это.
Ты измотан, и тебе требуется отдых. А твой отважный спутник ранен. Вы должны
отдохнуть, завтра мы продолжим наш сложный разговор. Грядущий день даст
новые ответы.
На следующее утро Гвидион проснулся, полный сил и здоровья. Он
отправился на прогулку в дивный сад, подобных которому нет в Ином Мире.
Целебный воздух Оликаны излечил и Чибиса, юноша прохаживался по аллее
чудесных деревьев в самом благодушном настроении. В сад вышел король
Оликаны, поприветствовал мага.
- Смотри, - сказал король Гвидиону, указывая рукой на восток, где
поднималось в сиянии бледное солнце, - ты был прав. Она умерла вчера лишь
для того, чтобы возродиться сегодня. Свет не нуждается в чьей-либо помощи.
Войско змееголовых
В этот день даже я выбрался из трюма, где проводил это путешествие в
полузабытьи. Сдерживающий преображение напиток, купленный мною у одного
шарлатана в порту, какая-то очень крепкая бурда, которой гадирцы поили меня
в надежде, что я приму ее за антилльское вино, и отвары корабельного лекаря,
призванные бороться с морской болезнью, превратили меня в полудохлое
создание с помутневшим взглядом. Но в такой день, в день, когда весь
корабль, включая рабов и корабельных крыс, находился в ожидании возгласа
впередсмотрящего "Земля!", магии этого священного для моряков момента
поддался даже я. Этот день был действительно замечательным, меня даже
вырвало всего два раза. Я никак не мог позволить себе проваляться под
палубой, так и не увидев, как выглядит остров Антилла с моря. В прошлое мое
путешествие, когда я плыл на корабле антилльского работорговца, меня никто
не удосужился пригласить на палубу полюбоваться этим зрелищем.
Вокруг перевернутой вверх дном бочки сидели несколько наемников во
главе с Икхой и резались в кости. Икха считал своим долгом лучше узнать
будущих солдат и поэтому не гнушался их обществом, как другие гадирские
офицеры. Он даже позволял себе время от времени проиграть пару монет в
кости. Правда, сейчас он вовсе не проигрывал, а, судя по мрачному выражению
лица его партнера по игре, кельтского богатыря по имени Миль, Икха выудил у
того уже немало монет.
Миль был незаурядным человеком, он отличался спокойствием, выдержкой,
решительностью и способностью позитивно мыслить в любых обстоятельствах, к
тому же обладал большой физической силой и невероятным красноречием. За
время путешествия на гадирском корабле ему удалось завести дружбу с
половиной моряков и с наемниками, большинство из которых имело кельтское
происхождение. Кроме того. Миль успел проиграть практически весь задаток,
полученный у Икхи, и передраться с другой половиной корабля. Он рассказал
невероятно запутанную и смешную историю о том, что прежде был королем Иберии
где-то на юго-западе Кельтики. В одной из обычных для кельтов потасовок с
соседями попал в плен и был продан в рабство, откуда благополучно сбежал. Во
всей этой истории на правду было похоже только последнее, хотя, имея дело с
кельтом, никогда нельзя знать точно, кто перед тобой: бродяга, король или
бог. Но сейчас Миль выглядел совсем не по-королевски: босой, в ободранной
юбке, с гривой длинных всклокоч!
енных волос, он яростно вопил, пытаясь если не умением играть, то хоть
громким голосом доказать собственное превосходство. Но вид у него был весьма
неважный, несмотря на позолоченные браслеты и гривну, единственную вещь в
арсенале Миля, действительно достойную короля.
Икха немилосердно выиграл у Миля уже несколько медных монет, и сейчас
на кону стоял один из чеканных браслетов бывшего владыки Иберии. Увидев
меня, Икха завопил:
- Смотри, кто к нам пришвартовался! Ты уже в состоянии стоять на двух
ногах?
- Дайте горло промочить, - попросил я, протянув руку к кувшину с вином,
стоявшему на бочке. Миль выхватил кувшин и раздраженно проорал:
- Еще только не хватало, чтобы ты заблевал нам здесь палубу.
Я уже готов был броситься в бой за право обладать содержимым кувшина,
как вдруг заметил странное состояние своего организма. Ни тошноты, ни
головокружения не наблюдалось. Озабоченный этим явлением, я отошел к борту.
Я почувствовал, что мое тело довольно необычно реагирует на качку, то есть
никак не реагирует. Я иду, палуба качается, а мне хоть бы что, в то время
как все другие дни плавания я мог передвигаться только на четвереньках.
Внезапно меня охватило то же чувство, какое овладело мной на берегу
Кельтики, когда я достиг побережья, и моим глазам открылось море. Сейчас,
глядя на бескрайние синие волны, я испытал подобное радостное волнение.
Я улавливал могучее дыхание океана, ровное и тяжелое, слыша и
сопереживая каждый его вздох. Море, оно не должно было мне нравиться,
никогда прежде не нравилось, но что это со мной? Море. Море! Этого только не
хватало. В душе волка зародилась любовь к морю. Отлично! Я возмущенно
сплюнул. Никакой тошноты, никакой морской болезни. Еще бы, во мне сидит
чудовищное порождение Фоморов, это оно, конечно, так влияет на меня. Страсть
к морю свойственна всем Древним.
Я вернулся к играющим и, отобрав у них кувшин с вином, залпом осушил
его, с удовольствием заметив, что мой желудок не спешит исторгнуть обратно
выпитое.
Прошло немало времени после того, как впередсмотрящий издал победный
вопль, извещающий остальных о том, что с самой верхушки корабельной мачты он
узрел землю, а я все еще не мог разглядеть на горизонте ничего, кроме
нескольких темных точек, находящихся на расстоянии друг от друга. Один из
гадирцев объяснил мне, что эти точки - гигантские статуи, размещенные в
гавани главного антилльского порта, каменные фигуры хранителей острова.
Точки все увеличивались, и вскоре я смог различить великолепных каменных
всадников в шлемах, словно демонстрирующих своим грозным видом, что
хранители острова начеку, они видят приближающиеся корабли и знают о наших
намерениях.
Гадирец, просветивший меня относительно гигантских статуй, крикнул:
- Эй вы, каменные громилы, вы прозевали опасность! Пока вы пялитесь на
водную гладь к востоку от острова, его южное побережье уже захвачено врагом.
Но каменные истуканы не услышали его, а может быть, сделали вид, что не
слышат, продолжая все так же неистово смотреть на восток. Видно, кто-то
обманул их, пообещав, что угроза придет именно оттуда.
Наш корабль обогнул остров и подошел к нему с юга, со стороны Гадира. У
Икхи не было сведений, захвачены ли восточные порты, и он предпочел потерять
несколько дней пути, чем рисковать.
В небе над заливом с пронзительным клекотом кружили чайки. Гавань была
небольшая, предназначенная лишь для местных судов. Но сейчас она оказалась
пустой, лишь несколько лодочек, раскачиваемых прибоем, бились носами о
берег. Ни торговых, ни рыбачьих судов видно не было. Все они либо успели
покинуть захваченные территории, либо были сожжены змееголовыми. Теперь
только гадирские корабли маячили на горизонте, да еще несколько бросили
якорь в заливе.
Гадирские корабли отличаются от плоскодонных антилльских судов глубокой
осадкой. Наш корабль не смог подойти к берегу, поэтому нам пришлось
добираться до земли на лодках. Я, спеша оказаться на берегу, сел за весла и
на удивление ловко справился с греблей. Если так будет продолжаться и
дальше, то я еще смогу полюбить морские путешествия и даже стану "морским
волком". Правда, мне казалось, что "морской волк" звучит не намного лучше,
чем "лесной дельфин", но моряки почему-то любили это несуразное выражение и
не принимали во внимание, что волки не выносят морских путешествий. Мой
организм, похоже, был готов опровергнуть эту истину, впрочем, можно ли меня
все еще считать волком, я не знал.
Порт встретил наши лодки тошнотворными запахами тины и тухлой рыбы.
Здесь нас уже поджидали гадирские офицеры, сверкая на солнце начищенным
оружием и металлическими нагрудниками. Они скептически осмотрели привезенных
Икхой наемников. Один из гадирцев, вытянувшись по струнке, что-то доложил
Икхе и, судя по его озабоченному виду, новости были не слишком хорошие.
Позже это подтвердилось тем, что нам не дали времени на отдых. Наспех
сформированные отряды наемников и гадирцев двинулись быстрыми темпами в
глубь острова, где, по словам Икхи, с переменным успехом шли бои за
очередную провинцию Антиллы.
Гадирская армия состояла из пехоты и отрядов боевых колесниц. Икха
правил колесницей сам, отослав ее возничего на другую повозку. Рядом с ним
восседал один из тех офицеров, что встретили нас в порту. Мне тоже было
предоставлено место на колеснице, возничий ее был гадирцем. Звали его Ксиар.
Он был очень молод, почти мальчишка, и относился ко всему происходящему с
невероятной серьезностью. Но его лошади не пожелали терпеть позади себя
волка, и я пошел с основной массой наемников, определив таким образом для
себя место в пехоте.
Мое место в колеснице тут же занял Миль, с жадностью вбиравший в себя
все новшества, увиденные им у змееголовых. На нем уже был металлический
нагрудник, выменянный у одного гадирца на последние побрякушки из золота.
По нашему войску, состоявшему лишь из наемников и юнцов-гадирцев,
чувствовалось, что давняя война между Антиллой и Гадиром измотала
змееголовых. По словам Икхи, любой мальчишка в Гадире способен сражаться и
стоит двух антилльских воинов. И хотя командовали нашими отрядами опытные
гадирские офицеры, я все же улавливал какой-то дух отчаяния, последнего
усилия. Тогда я еще не знал, что и Антилла находится в таком же состоянии.
Ее, как и Гадир, вымотала эта война, высосала из нее все соки. Но, словно
два гигантских морских чудовища, сотрясаемых предсмертной агонией, Антилла и
Гадир сцепились в последней схватке, решив, что этого мира не хватит им на
двоих.
Мы миновали прибрежные поселения, разрушенные и сожженные, несколько
усадеб, превращенных в лазарет для раненых. Многие деревни были оставлены
невредимыми, и теперь под надзором змееголовых местные жители возделывали
поля и пасли скот, чтобы обеспечить пропитание гадирскому войску.
Вскоре жилые территории остались позади, мы двигались по незаселенной,
выжженной степи, где в какую сторону ни посмотри, до самого горизонта не
было видно ни одного деревца, лишь редкие холмы, голые и бесплодные. Среди
этих бескрайних и безжизненных песчаных просторов, усеянных песком и
камнями, возникало ощущение, что ты затерялся в пространствах Иного Мира, из
которых нет выхода.
Однообразие пустыни погружало меня в забытье, и я вновь оказывался во
власти воспоминаний. Я снова выходил на арену антилльского цирка под
радостный гул трибун и склонялся в безмолвном приветственном поклоне перед
противником. Я, безоружный дикий зверь, вступал в бой с вооруженным
гладиатором и должен был доказать публике, что волк сильнее любого из людей.
И я всегда доказывал это по той простой причине, что волк действительно
превосходит человека. Мои ноги утопали в песке пустыни, а в ушах звучали
громогласные овации, которыми меня встречали и провожали зрители цирка. В
этой стране я был гладиатором. Это продолжалось до тех пор, пока я
приглянулся антилльской царице, и тогда она выкупила меня у владельца цирка
и сделала своим телохранителем, а заодно и любовником. Как давно это было.
От той почти детской и неосознанной жизни я был теперь отделен не только
временем, но и пережитыми трагедиями, горем и кровью. Когда-то молодой
горец-оборотень, счастливо избежавший смерти, спа!
сся с этого горячего острова, присоединившись к войску Альбиона. Теперь
сюда вернулся иной оборотень, охваченный безумием и жаждой мести.
Отряд гадирских наемников медленно продвигался вперед. Колесницы
поднимали пыль, она оседала на одежде, на волосах, на лице, на ресницах. Мы
были покрыты пылью и потом. Рядом со мной тащились гадирские пехотинцы.
Монотонный скрип колес, однообразный пейзаж, уже давно не меняющийся, пыль и
изнуряющая жара вызывали у меня приступ тошноты. Я с удивлением смотрел на
гадирцев, идущих рядом. Было видно, что они устали и измучены, но все они
стойко выносили трудности, соблюдали боевой строй, держали руки на рукоятях
мечей, в любой момент готовые к нападению антилльцев.
Кто-то тронул меня за плечо, и я обнаружил шагающего подле меня Икху.
- Офицеру не хватило места в колеснице? - поинтересовался я.
- У моего лучшего наемника тоже было место в колеснице, однако теперь
оно занято другим, - ответил Икха, - интересно, почему?
- Ну, ты же не ждешь, что я буду сражаться в колеснице, ведь так? Лучше
мне быть среди тех, кто будет окружать меня в бою, чем трястись, словно
принц, на этой скрипучей колымаге, да еще в обществе болтливого юнца.
- Но-но, этот юнец сын одного из военачальников, наш царь относится к
нему с большим уважением. К тому же парень очень неплохо справляется с
колесницей. Среди своих одногодок он один из лучших возничих и подает
большие надежды. - Тут Икха со вздохом добавил: - Антилльцы славятся своим
умением сражаться на колесницах.
- Все не так хорошо, как ожидалось? - спросил я.
- Все так, как ожидалось, Бешеный Пес, но не так, как хотелось, -
пробурчал Икха, вышагивая рядом со мной. - Война есть война, никто и не
ждал, что захват пройдет молниеносно. За много лет сегодня мы ближе к
победе, чем когда-либо. Не думай, что война только началась. Нет, она длится
сотни лет. Она разгорелась еще до того, как погиб Красный Континент. Гадир и
Антилла давно ведут нескончаемый спор.
- Я думал, вы не поделили землю, - удивился я, - а оказывается, вы
воюете еще с тех пор, когда земли было в изобилии.
- Антилла нарушила соглашение о контроле над магией. Это было всеобщее
соглашение всех государств о том, что конфедерация магов не может быть
допущена к власти.
- Кон... чего ...рация?! - не понял я. - Вот здорово! Что ж в Антилле
эта ваша, как ее, прорвалась к власти?
- Нет, конфедерация не нарушила соглашения, но в Антилле маги были в
роду царей. Мы давно подозревали это. Конфедерация наверняка об этом знала,
но держала это в секрете. Но потом цари перестали скрывать свои магические
способности, и тогда уже никто не решился воевать с Антиллой. А после
катастрофы только Антилла сумела сохранить свою государственность именно
благодаря магам. У Гадира спасся лишь один корабль, на борту которого была
царская семья, они ютились на маленьком островке, каменистом и бесплодном.
Тогда гадирский царь ради того, чтобы спасти свой народ, унизился до мольбы.
Он умолял Антилльского владыку оказать ему поддержку и помощь, но антилльцы
ответили презрительным отказом. Они не были заинтересованы в спасении
гадирского государства. Гадир мог лишь бороться за выживание, это была
столетняя война с голодом и болезнями. Но мы выжили и окрепли. Теперь мы
хотим вернуть ту землю, которая принадлежала нам по праву.
- По праву? - удивился я.
- Так ты не знаешь? - в свою очередь удивился змееголовый. - Гадир
раньше располагался как раз на той территории Красного Континента, которая
осталась на поверхности океана после последней катастрофы и превратилась в
остров. Теперь его обитатели называют этот остров Антиллой.
- Вот как? - усмехнулся я. - Думаю, что антилльцы придерживаются
другого мнения об этой земле.
- Кого сейчас интересует их мнение? - хмыкнул Икха. - Теперь, когда
Гадир стал сильной державой, а Антилльская ведьма потеряла свою магическую
силу, будет восстановлен прежний порядок вещей, и гадирцы снова будут жить
на своей земле.
- И наверняка, как и Антилла в прошлом, Гадир не оставит и клочка земли
своим врагам?
- Глупец, не думаешь же ты, что Антилла и есть наша единственная цель?
Земля, да, она очень нужна нам. Но не для того, чтобы торжествовать победу.
Мы сможем построить огромный флот, и тогда весь мир будет нашим. После
катастрофы мы потеряли свои земли в Иберии и на африканском континенте. Там
были наши колонии, но у гадирцев не было кораблей, чтобы до них добраться. А
вздохнув, клубы мрака отхлынули, но тут же с новой силой выплеснулись из
Тумана. Айлитир, проявив недюжинную силу, втолкнул Гвидиона в мерцающий
свет. И наступило ослепление. Холод. И невероятная легкость.
Их выбросило в поле, заросшее цветущими маками. Гвидион вскочил,
озираясь, все еще сжимая в одной руке ясеневый жезл, в другой - меч.
Вспомнил: в луче света ему мерещился силуэт женщины, протягивающей к нему
руки. Чибис приподнялся на локте, оглянулся вокруг, внезапно откинулся на
спину и расхохотался. Гвидион изумленно уставился на него. "Надо же, он
умеет смеяться, ну впрямь, как мой брат". Впервые сравнение Идущего с
Бренном не вызвало в маге возмущения. "Если бы Бренн не ушел в тень, он был
бы таким же!" Айлитир продолжал хохотать, потом успокоился, придал лицу
прежнее выражение вечного недовольства и пояснил:
- Мир Маков!
Спасительный луч света выбросил их в один из самых замечательных и
маленьких мирков, похожий на волшебную страну снов, где обитают счастливые и
бездумные существа, полностью отдавшиеся волнам безудержного, бессмысленного
и запредельного счастья. Этот Мир представлял собой огромное поле, заросшее
цветущими маками, под бескрайним голубым небом. Зеленая трава, красные маки,
голубое небо и легкость бытия, близкая к безумию. И каждый обитатель этого
Мира может по своему желанию ощутить себя в полном одиночестве на этой
поляне или в обществе таких же, как он, счастливых существ.
Айлитир поднялся с земли, оглянулся и уверенно заявил:
- На помощь нам пришла Княгиня Айлитир, больше некому. Немногие могут
выстраивать мосты сквозь пространство, находясь при этом вне его. - Идущий
поднял глаза к небу и с наслаждением вдохнул чистейший воздух, который
казался целебным после гнилых туманов Игласа. - Думаю, долина маков выведет
нас к Оликане. Надеюсь, твой родич, господин мой, нас все-таки примет.
Плащ Идущего пропитался на плече кровью. Айлитир проследил взгляд
Гвидиона, пренебрежительно отмахнулся:
- Ерунда, чуть полоснуло.
Гвидион и сам видел, крови немного, и она уже высохла, просто царапина.
Но вид крови на плече человека с белыми волосами вызывал неприятное чувство.
Маг вспомнил, как умирал его брат. Второй раз он такого зрелища не выдержит,
пусть Идущий только лишь жалкое подобие Бренна, лишь слепок с его
собственной памяти, но...
Айлитир заупрямился. "Слишком гордый", - решил Гвидион, потом
сообразил: человеческая внешность Идущего существует лишь в его собственном
воображении. У Айлитир нет даже крови. Ранена не плоть, а душа.
Айлитир пренебрежительно пояснил:
- Ничего, в Оликане все излечат.
Гвидион бывал в Мире Маков лишь однажды и очень давно. Когда еще не
было Переходов, он пришел сюда, странствуя между Мирами в сопровождении
Князя Айлитир, того самого, который создал Айлитир-дун. И тогда здесь было
такое же пронзительное небо и безумные глаза красивейших существ,
захлебывающихся счастьем.
В те времена Гвидион был слишком энергичен, слишком охвачен желанием
действовать, творить, созидать, Мир Маков показался ему невыразительным и
скучным. Теперь, идя вслед за бесстрастным Айлитир с бледно-серыми, словно у
Бренна, глазами, Гвидион с грустью думал:
"Давно пора было покинуть Верхний Мир. И что меня там так задержало?
Когда все закончится, и я стану вновь свободным от свалившихся на меня дел,
я вернусь сюда и останусь здесь надолго. Я изменю течение времени и буду
целую вечность идти по этому полю из маков, дышать этим пронзительным летним
воздухом, ослепленный ярким солнцем. Здесь я проведу долгие годы, и тогда
мои печали исчезнут, эти маки смогут развеять их".
В Мире Маков их никто не встретил, лишь Чибис настороженно
принюхивался, присматривался и, наконец, подтвердил, что тропа, ведущая в
Оликану, все еще существует.
"Итак, все-таки Оликана, - в волнении думал маг. - Не туда ли я и сам
направлялся? Как еще примет меня мой родич?" Вспомнив про Фоморов, Гвидион
неожиданно сообразил, что их нападение оказалось ему на руку. Хотя причины
их вражды ему неизвестны, но столкновение с ними подтверждает, что он не
состоит в союзе с Балором, а то у некоторых возникают неуместные вопросы по
этому поводу.
Оликана появилась неожиданно, словно долина маков вела как раз к ней.
Странники вышли к быстрой реке и увидели на противоположном берегу белый
город, от которого исходило сияние. Гвидион различил островерхие башни из
белого камня с высокими стрельчатыми окнами и сразу вспомнил полное название
этого Мира - Чертоги Ослепительного Света Оликана. За городом вдали
виднелось море. Через реку перекинут стеклянный мост - единственная защита
Оликаны. Ступить на него мог лишь тот, в ком не одержала торжество тьма.
Гвидион бывал здесь и прежде и каждый раз с содроганием ожидал этого
испытания.
"Мы всегда были друзьями", - сказал себе Гвидион для ободрения, но,
даже будучи давним другом короля Оликаны, он ступил на стеклянный мост с
замирающим сердцем. Сияющие белым светом купола и башни Оликаны слепили
торжеством, такие картины снятся лишь самым чистым, самым высоким душам.
Гвидион почувствовал, как белое крыло коснулось его души, и с облегчением
подумал: "Оликана все еще принимает меня".
Дальнейший путь Гвидион, ослепленный белым светом, практически не
помнил. Он очнулся в комнате с полом, выложенным черными и белыми квадратами
в шахматном порядке. Пространство было по-прежнему наполнено светом, легким,
искрящимся. В узкие стрельчатые окна чертога вливался пламенный закат. У
одного из окон стоял высокий человек с красивыми и удивительно правильными
чертами лица. Глаза его, огромные и глубокие, приветливо смотрели на гостя.
- Был ли случай, чтобы ты явился не на закате, Сын Богини? - спросил
вместо приветствия король Оликаны теплым, мягким голосом.
Гвидион тяжело вздохнул, не ответил, лишь молча поклонился. Айлитир
тоже поклонился, отступил, демонстрируя, что он только проводник.
- Ты только взгляни, как пылает над морем закат, - произнес король
Оликаны.
Гвидион подошел к окну и внимательно посмотрел на горизонт, охваченный
пламенем заходящего солнца. Багровое светило, словно гигантская клюквина,
повисло над морем.
- Что ты видишь в закате, Гвидион? - спросил король.
- Вижу кровь и слезы, - ответил маг.
- Чьи слезы, друг мой, и чью кровь ты видишь? Гвидион покачал головой.
- Не могу тебе сказать, неясно мне видение. Плохо мне видно в твоем
мире, нет у меня здесь прежней остроты зрения. Но щемит сердце болью, будто
это я плачу и лью кровь.
- Что ж, скажу тебе по дружбе, творец Тьмы и Света. Помнишь, тысячи лет
назад мы спорили с тобой о свете и тьме. Ты говорил тогда, что нет в них
различия, что в сердце у Тьмы бьется свет и темная душа у Света. Сколько лет
ты потратил на то, чтобы доказать это? И вот, смотри теперь, что предвещает
закат. Там, на фоне заходящего солнца, гибнет Остров Древних Знаний. Свет и
Тьма встретились на том острове. Плачет Тьма от страха перед Вечностью, от
желания вернуться к свету и от невозможности этого. Проливает Свет по капле
свою кровь, ибо в сердце Светя поселилась тьма. Зверь Рыкающий и Дочь Солнца
вот-вот будут поглощены Вечностью. Исчезнут старые распри, погибнут Тьма и
Свет. Дай ответ. Хранитель, кого ты будешь спасать?
Гвидион поднял полные ужаса глаза на короля, проговорил дрожащим
голосом:
- Дочь Солнца мудра и сама привела себя к гибели, осознанно и
обдуманно. Не мне с ней спорить. Смешна мне гибель Дочери Солнца и
безразлична, ибо кровь ее видна на закате, новое же рождение - на восходе.
Коли нравится ей умирать каждый вечер, обливаясь кровью, так пусть себе
умирает. Поутру лик ее сияющий восславят жрецы. Но некому славить и
встречать того, кто по моей воле превращен в Зверя. Тот, кто бьется со
Светом в жажде вернуться к нему, тот, кого создал я из Пламени, Воды, Земли
и Воздуха, тот, кто плачет обо мне, дорог мне и любим мною. Я пошлю ему свою
птицу.
Не дожидаясь ответа короля, Гвидион снял с правого плеча черную птицу
и, прошептав напутствие, вскинул ее вверх. Птица захлопала крыльями и
унеслась прочь.
- Ты еще светел, Гвидион, ты еще чист, - король Оликаны склонил голову,
горько вздохнул. - Ты еще идешь путями, ведущими к свету, но ты уже на
грани, опомнись. Твоей рукою разбужено зло. Я знаю, ты не хотел этого. Ты
просто ошибся, но цена ошибки оказывается порой слишком высока. Ты решил
пройти этот путь до конца, решил вызволить брата, не так ли?
Гвидион вскинул голову:
- Что лучше: чуть отступить от света и спасти душу или идти высшим
путем, содрогаясь от собственного холода?
- Родич, я понимаю твою боль, но то, что ты совершил, не находит
отклика в моем сердце.
- Ты же знаешь, что у меня не было иного выхода? Врата по-прежнему
запечатаны, ваше пресловутое Равновесие не нарушено. Столпы стоят, я же иду
тем путем, какой избрал себе сам.
Король Оликаны неодобрительно посмотрел на гостя.
- Врата по-прежнему запечатаны. Но тот, кто сражается в Каер-Невенхир,
проник туда не через Врата, зато теперь пытается открыть их. Берегись, у
него есть все, не хватает только Тринадцатого Камня.
- Но он не получит его, лишь я теперь обладаю властью над Камнем.
- Возможно, - холодно согласился король Оликаны, но голос его
смягчился, уже другим тоном он продолжил: - Сейчас не время обсуждать это.
Ты измотан, и тебе требуется отдых. А твой отважный спутник ранен. Вы должны
отдохнуть, завтра мы продолжим наш сложный разговор. Грядущий день даст
новые ответы.
На следующее утро Гвидион проснулся, полный сил и здоровья. Он
отправился на прогулку в дивный сад, подобных которому нет в Ином Мире.
Целебный воздух Оликаны излечил и Чибиса, юноша прохаживался по аллее
чудесных деревьев в самом благодушном настроении. В сад вышел король
Оликаны, поприветствовал мага.
- Смотри, - сказал король Гвидиону, указывая рукой на восток, где
поднималось в сиянии бледное солнце, - ты был прав. Она умерла вчера лишь
для того, чтобы возродиться сегодня. Свет не нуждается в чьей-либо помощи.
Войско змееголовых
В этот день даже я выбрался из трюма, где проводил это путешествие в
полузабытьи. Сдерживающий преображение напиток, купленный мною у одного
шарлатана в порту, какая-то очень крепкая бурда, которой гадирцы поили меня
в надежде, что я приму ее за антилльское вино, и отвары корабельного лекаря,
призванные бороться с морской болезнью, превратили меня в полудохлое
создание с помутневшим взглядом. Но в такой день, в день, когда весь
корабль, включая рабов и корабельных крыс, находился в ожидании возгласа
впередсмотрящего "Земля!", магии этого священного для моряков момента
поддался даже я. Этот день был действительно замечательным, меня даже
вырвало всего два раза. Я никак не мог позволить себе проваляться под
палубой, так и не увидев, как выглядит остров Антилла с моря. В прошлое мое
путешествие, когда я плыл на корабле антилльского работорговца, меня никто
не удосужился пригласить на палубу полюбоваться этим зрелищем.
Вокруг перевернутой вверх дном бочки сидели несколько наемников во
главе с Икхой и резались в кости. Икха считал своим долгом лучше узнать
будущих солдат и поэтому не гнушался их обществом, как другие гадирские
офицеры. Он даже позволял себе время от времени проиграть пару монет в
кости. Правда, сейчас он вовсе не проигрывал, а, судя по мрачному выражению
лица его партнера по игре, кельтского богатыря по имени Миль, Икха выудил у
того уже немало монет.
Миль был незаурядным человеком, он отличался спокойствием, выдержкой,
решительностью и способностью позитивно мыслить в любых обстоятельствах, к
тому же обладал большой физической силой и невероятным красноречием. За
время путешествия на гадирском корабле ему удалось завести дружбу с
половиной моряков и с наемниками, большинство из которых имело кельтское
происхождение. Кроме того. Миль успел проиграть практически весь задаток,
полученный у Икхи, и передраться с другой половиной корабля. Он рассказал
невероятно запутанную и смешную историю о том, что прежде был королем Иберии
где-то на юго-западе Кельтики. В одной из обычных для кельтов потасовок с
соседями попал в плен и был продан в рабство, откуда благополучно сбежал. Во
всей этой истории на правду было похоже только последнее, хотя, имея дело с
кельтом, никогда нельзя знать точно, кто перед тобой: бродяга, король или
бог. Но сейчас Миль выглядел совсем не по-королевски: босой, в ободранной
юбке, с гривой длинных всклокоч!
енных волос, он яростно вопил, пытаясь если не умением играть, то хоть
громким голосом доказать собственное превосходство. Но вид у него был весьма
неважный, несмотря на позолоченные браслеты и гривну, единственную вещь в
арсенале Миля, действительно достойную короля.
Икха немилосердно выиграл у Миля уже несколько медных монет, и сейчас
на кону стоял один из чеканных браслетов бывшего владыки Иберии. Увидев
меня, Икха завопил:
- Смотри, кто к нам пришвартовался! Ты уже в состоянии стоять на двух
ногах?
- Дайте горло промочить, - попросил я, протянув руку к кувшину с вином,
стоявшему на бочке. Миль выхватил кувшин и раздраженно проорал:
- Еще только не хватало, чтобы ты заблевал нам здесь палубу.
Я уже готов был броситься в бой за право обладать содержимым кувшина,
как вдруг заметил странное состояние своего организма. Ни тошноты, ни
головокружения не наблюдалось. Озабоченный этим явлением, я отошел к борту.
Я почувствовал, что мое тело довольно необычно реагирует на качку, то есть
никак не реагирует. Я иду, палуба качается, а мне хоть бы что, в то время
как все другие дни плавания я мог передвигаться только на четвереньках.
Внезапно меня охватило то же чувство, какое овладело мной на берегу
Кельтики, когда я достиг побережья, и моим глазам открылось море. Сейчас,
глядя на бескрайние синие волны, я испытал подобное радостное волнение.
Я улавливал могучее дыхание океана, ровное и тяжелое, слыша и
сопереживая каждый его вздох. Море, оно не должно было мне нравиться,
никогда прежде не нравилось, но что это со мной? Море. Море! Этого только не
хватало. В душе волка зародилась любовь к морю. Отлично! Я возмущенно
сплюнул. Никакой тошноты, никакой морской болезни. Еще бы, во мне сидит
чудовищное порождение Фоморов, это оно, конечно, так влияет на меня. Страсть
к морю свойственна всем Древним.
Я вернулся к играющим и, отобрав у них кувшин с вином, залпом осушил
его, с удовольствием заметив, что мой желудок не спешит исторгнуть обратно
выпитое.
Прошло немало времени после того, как впередсмотрящий издал победный
вопль, извещающий остальных о том, что с самой верхушки корабельной мачты он
узрел землю, а я все еще не мог разглядеть на горизонте ничего, кроме
нескольких темных точек, находящихся на расстоянии друг от друга. Один из
гадирцев объяснил мне, что эти точки - гигантские статуи, размещенные в
гавани главного антилльского порта, каменные фигуры хранителей острова.
Точки все увеличивались, и вскоре я смог различить великолепных каменных
всадников в шлемах, словно демонстрирующих своим грозным видом, что
хранители острова начеку, они видят приближающиеся корабли и знают о наших
намерениях.
Гадирец, просветивший меня относительно гигантских статуй, крикнул:
- Эй вы, каменные громилы, вы прозевали опасность! Пока вы пялитесь на
водную гладь к востоку от острова, его южное побережье уже захвачено врагом.
Но каменные истуканы не услышали его, а может быть, сделали вид, что не
слышат, продолжая все так же неистово смотреть на восток. Видно, кто-то
обманул их, пообещав, что угроза придет именно оттуда.
Наш корабль обогнул остров и подошел к нему с юга, со стороны Гадира. У
Икхи не было сведений, захвачены ли восточные порты, и он предпочел потерять
несколько дней пути, чем рисковать.
В небе над заливом с пронзительным клекотом кружили чайки. Гавань была
небольшая, предназначенная лишь для местных судов. Но сейчас она оказалась
пустой, лишь несколько лодочек, раскачиваемых прибоем, бились носами о
берег. Ни торговых, ни рыбачьих судов видно не было. Все они либо успели
покинуть захваченные территории, либо были сожжены змееголовыми. Теперь
только гадирские корабли маячили на горизонте, да еще несколько бросили
якорь в заливе.
Гадирские корабли отличаются от плоскодонных антилльских судов глубокой
осадкой. Наш корабль не смог подойти к берегу, поэтому нам пришлось
добираться до земли на лодках. Я, спеша оказаться на берегу, сел за весла и
на удивление ловко справился с греблей. Если так будет продолжаться и
дальше, то я еще смогу полюбить морские путешествия и даже стану "морским
волком". Правда, мне казалось, что "морской волк" звучит не намного лучше,
чем "лесной дельфин", но моряки почему-то любили это несуразное выражение и
не принимали во внимание, что волки не выносят морских путешествий. Мой
организм, похоже, был готов опровергнуть эту истину, впрочем, можно ли меня
все еще считать волком, я не знал.
Порт встретил наши лодки тошнотворными запахами тины и тухлой рыбы.
Здесь нас уже поджидали гадирские офицеры, сверкая на солнце начищенным
оружием и металлическими нагрудниками. Они скептически осмотрели привезенных
Икхой наемников. Один из гадирцев, вытянувшись по струнке, что-то доложил
Икхе и, судя по его озабоченному виду, новости были не слишком хорошие.
Позже это подтвердилось тем, что нам не дали времени на отдых. Наспех
сформированные отряды наемников и гадирцев двинулись быстрыми темпами в
глубь острова, где, по словам Икхи, с переменным успехом шли бои за
очередную провинцию Антиллы.
Гадирская армия состояла из пехоты и отрядов боевых колесниц. Икха
правил колесницей сам, отослав ее возничего на другую повозку. Рядом с ним
восседал один из тех офицеров, что встретили нас в порту. Мне тоже было
предоставлено место на колеснице, возничий ее был гадирцем. Звали его Ксиар.
Он был очень молод, почти мальчишка, и относился ко всему происходящему с
невероятной серьезностью. Но его лошади не пожелали терпеть позади себя
волка, и я пошел с основной массой наемников, определив таким образом для
себя место в пехоте.
Мое место в колеснице тут же занял Миль, с жадностью вбиравший в себя
все новшества, увиденные им у змееголовых. На нем уже был металлический
нагрудник, выменянный у одного гадирца на последние побрякушки из золота.
По нашему войску, состоявшему лишь из наемников и юнцов-гадирцев,
чувствовалось, что давняя война между Антиллой и Гадиром измотала
змееголовых. По словам Икхи, любой мальчишка в Гадире способен сражаться и
стоит двух антилльских воинов. И хотя командовали нашими отрядами опытные
гадирские офицеры, я все же улавливал какой-то дух отчаяния, последнего
усилия. Тогда я еще не знал, что и Антилла находится в таком же состоянии.
Ее, как и Гадир, вымотала эта война, высосала из нее все соки. Но, словно
два гигантских морских чудовища, сотрясаемых предсмертной агонией, Антилла и
Гадир сцепились в последней схватке, решив, что этого мира не хватит им на
двоих.
Мы миновали прибрежные поселения, разрушенные и сожженные, несколько
усадеб, превращенных в лазарет для раненых. Многие деревни были оставлены
невредимыми, и теперь под надзором змееголовых местные жители возделывали
поля и пасли скот, чтобы обеспечить пропитание гадирскому войску.
Вскоре жилые территории остались позади, мы двигались по незаселенной,
выжженной степи, где в какую сторону ни посмотри, до самого горизонта не
было видно ни одного деревца, лишь редкие холмы, голые и бесплодные. Среди
этих бескрайних и безжизненных песчаных просторов, усеянных песком и
камнями, возникало ощущение, что ты затерялся в пространствах Иного Мира, из
которых нет выхода.
Однообразие пустыни погружало меня в забытье, и я вновь оказывался во
власти воспоминаний. Я снова выходил на арену антилльского цирка под
радостный гул трибун и склонялся в безмолвном приветственном поклоне перед
противником. Я, безоружный дикий зверь, вступал в бой с вооруженным
гладиатором и должен был доказать публике, что волк сильнее любого из людей.
И я всегда доказывал это по той простой причине, что волк действительно
превосходит человека. Мои ноги утопали в песке пустыни, а в ушах звучали
громогласные овации, которыми меня встречали и провожали зрители цирка. В
этой стране я был гладиатором. Это продолжалось до тех пор, пока я
приглянулся антилльской царице, и тогда она выкупила меня у владельца цирка
и сделала своим телохранителем, а заодно и любовником. Как давно это было.
От той почти детской и неосознанной жизни я был теперь отделен не только
временем, но и пережитыми трагедиями, горем и кровью. Когда-то молодой
горец-оборотень, счастливо избежавший смерти, спа!
сся с этого горячего острова, присоединившись к войску Альбиона. Теперь
сюда вернулся иной оборотень, охваченный безумием и жаждой мести.
Отряд гадирских наемников медленно продвигался вперед. Колесницы
поднимали пыль, она оседала на одежде, на волосах, на лице, на ресницах. Мы
были покрыты пылью и потом. Рядом со мной тащились гадирские пехотинцы.
Монотонный скрип колес, однообразный пейзаж, уже давно не меняющийся, пыль и
изнуряющая жара вызывали у меня приступ тошноты. Я с удивлением смотрел на
гадирцев, идущих рядом. Было видно, что они устали и измучены, но все они
стойко выносили трудности, соблюдали боевой строй, держали руки на рукоятях
мечей, в любой момент готовые к нападению антилльцев.
Кто-то тронул меня за плечо, и я обнаружил шагающего подле меня Икху.
- Офицеру не хватило места в колеснице? - поинтересовался я.
- У моего лучшего наемника тоже было место в колеснице, однако теперь
оно занято другим, - ответил Икха, - интересно, почему?
- Ну, ты же не ждешь, что я буду сражаться в колеснице, ведь так? Лучше
мне быть среди тех, кто будет окружать меня в бою, чем трястись, словно
принц, на этой скрипучей колымаге, да еще в обществе болтливого юнца.
- Но-но, этот юнец сын одного из военачальников, наш царь относится к
нему с большим уважением. К тому же парень очень неплохо справляется с
колесницей. Среди своих одногодок он один из лучших возничих и подает
большие надежды. - Тут Икха со вздохом добавил: - Антилльцы славятся своим
умением сражаться на колесницах.
- Все не так хорошо, как ожидалось? - спросил я.
- Все так, как ожидалось, Бешеный Пес, но не так, как хотелось, -
пробурчал Икха, вышагивая рядом со мной. - Война есть война, никто и не
ждал, что захват пройдет молниеносно. За много лет сегодня мы ближе к
победе, чем когда-либо. Не думай, что война только началась. Нет, она длится
сотни лет. Она разгорелась еще до того, как погиб Красный Континент. Гадир и
Антилла давно ведут нескончаемый спор.
- Я думал, вы не поделили землю, - удивился я, - а оказывается, вы
воюете еще с тех пор, когда земли было в изобилии.
- Антилла нарушила соглашение о контроле над магией. Это было всеобщее
соглашение всех государств о том, что конфедерация магов не может быть
допущена к власти.
- Кон... чего ...рация?! - не понял я. - Вот здорово! Что ж в Антилле
эта ваша, как ее, прорвалась к власти?
- Нет, конфедерация не нарушила соглашения, но в Антилле маги были в
роду царей. Мы давно подозревали это. Конфедерация наверняка об этом знала,
но держала это в секрете. Но потом цари перестали скрывать свои магические
способности, и тогда уже никто не решился воевать с Антиллой. А после
катастрофы только Антилла сумела сохранить свою государственность именно
благодаря магам. У Гадира спасся лишь один корабль, на борту которого была
царская семья, они ютились на маленьком островке, каменистом и бесплодном.
Тогда гадирский царь ради того, чтобы спасти свой народ, унизился до мольбы.
Он умолял Антилльского владыку оказать ему поддержку и помощь, но антилльцы
ответили презрительным отказом. Они не были заинтересованы в спасении
гадирского государства. Гадир мог лишь бороться за выживание, это была
столетняя война с голодом и болезнями. Но мы выжили и окрепли. Теперь мы
хотим вернуть ту землю, которая принадлежала нам по праву.
- По праву? - удивился я.
- Так ты не знаешь? - в свою очередь удивился змееголовый. - Гадир
раньше располагался как раз на той территории Красного Континента, которая
осталась на поверхности океана после последней катастрофы и превратилась в
остров. Теперь его обитатели называют этот остров Антиллой.
- Вот как? - усмехнулся я. - Думаю, что антилльцы придерживаются
другого мнения об этой земле.
- Кого сейчас интересует их мнение? - хмыкнул Икха. - Теперь, когда
Гадир стал сильной державой, а Антилльская ведьма потеряла свою магическую
силу, будет восстановлен прежний порядок вещей, и гадирцы снова будут жить
на своей земле.
- И наверняка, как и Антилла в прошлом, Гадир не оставит и клочка земли
своим врагам?
- Глупец, не думаешь же ты, что Антилла и есть наша единственная цель?
Земля, да, она очень нужна нам. Но не для того, чтобы торжествовать победу.
Мы сможем построить огромный флот, и тогда весь мир будет нашим. После
катастрофы мы потеряли свои земли в Иберии и на африканском континенте. Там
были наши колонии, но у гадирцев не было кораблей, чтобы до них добраться. А