Страница:
– Очень хорошо, – одобрительно сказал Дюбарри. – Что дальше?
Он явно поощрял его к разговору – мол, смелее, парень, не робей, высказывай свои мысли без оглядки на то, что перед тобой сидит четырехзвёздный адмирал, самый высокопоставленный военный во всех вооружённых силах человечества. Впрочем, на мой взгляд, Валько не нуждался ни в каких поощрениях. Чины для него не значили так много, как для остальных присутствующих, включая меня. Он спокойно продолжал:
– В связи с этим, сэр, у меня возник целый ряд вопросов, но я надеюсь, что в ходе нашей беседы на них будут даны исчерпывающие ответы. Главный же вопрос состоит в следующем. Нам, разумеется, очень льстит, что командование считает нас прирождёнными лидерами, опытными подпольщиками и такое прочее. Для нас большая честь, что мы получаем задание от самого председателя Объединённого комитета начальников штабов. Это свидетельствует о необычайной важности планируемой операции. И тем более вызывает удивление, что такая сверхважная, такая ответственная миссия возлагается на... гм, скажем так – на молодых людей старшего школьного возраста, будь они хоть трижды прирождёнными лидерами, бойцами и подпольщиками. Разве в вашем распоряжении нет высококлассных профессионалов, специально подготовленных для такого рода заданий?
Адмирал-фельдмаршал кивнул:
– Вот с этого мы и начнём, господа. С вашего возраста и профессионализма. Дело в том, что в своей возрастной категории вы являетесь теми самыми высококлассными профессионалами. Лучше вас есть только те, кто постарше, – а они для этого задания не годятся.
СТЕФАН: НОВОРОССИЯ
12
13
Он явно поощрял его к разговору – мол, смелее, парень, не робей, высказывай свои мысли без оглядки на то, что перед тобой сидит четырехзвёздный адмирал, самый высокопоставленный военный во всех вооружённых силах человечества. Впрочем, на мой взгляд, Валько не нуждался ни в каких поощрениях. Чины для него не значили так много, как для остальных присутствующих, включая меня. Он спокойно продолжал:
– В связи с этим, сэр, у меня возник целый ряд вопросов, но я надеюсь, что в ходе нашей беседы на них будут даны исчерпывающие ответы. Главный же вопрос состоит в следующем. Нам, разумеется, очень льстит, что командование считает нас прирождёнными лидерами, опытными подпольщиками и такое прочее. Для нас большая честь, что мы получаем задание от самого председателя Объединённого комитета начальников штабов. Это свидетельствует о необычайной важности планируемой операции. И тем более вызывает удивление, что такая сверхважная, такая ответственная миссия возлагается на... гм, скажем так – на молодых людей старшего школьного возраста, будь они хоть трижды прирождёнными лидерами, бойцами и подпольщиками. Разве в вашем распоряжении нет высококлассных профессионалов, специально подготовленных для такого рода заданий?
Адмирал-фельдмаршал кивнул:
– Вот с этого мы и начнём, господа. С вашего возраста и профессионализма. Дело в том, что в своей возрастной категории вы являетесь теми самыми высококлассными профессионалами. Лучше вас есть только те, кто постарше, – а они для этого задания не годятся.
СТЕФАН: НОВОРОССИЯ
12
Прорыв в локальное пространство звезды Хорс, вокруг которой обращалась планета Новороссия, прошёл без сучка и задоринки. Альвы, занятые обороной системы от беспрерывных атак габбаров, не стали отвлекать на нас большие силы, как только убедились, что наше крыло4 является всего лишь очередной разведывательной миссией, а не авангардом массированного вторжения земного флота. Погоню за нами, конечно, отправили, но нам без труда удалось оторваться от неё.
Впервые за свою военную карьеру я участвовал в боевом задании не в качестве командира корабля, и оттого чувствовал себя не в своей тарелке. Для меня было внове находиться в рубке управления на положении гостя и лишь наблюдать за действиями команды, не имея возможности вмешиваться и отдавать приказания.
Впрочем, капитан второго ранга Марсильяк, командир десантного крейсера «Каллисто», хорошо знал своё дело и умело управлял кораблём. У меня, как специалиста, не было к нему никаких претензий... кроме одной-единственной – что на капитанском мостике находится он, а не я.
Пока мы удалялись от охваченной боевыми действиями дром-зоны, я имел возможность приблизительно оценить силы альвийского флота, задействованные для обороны системы. Да уж, тут мохнатики не поскупились, они охраняли Новороссию не хуже, чем столицу своей Федерации – Альвию. Чего только стоил первый оборонительный эшелон – корабли, станции и базы, сконцентрированные непосредственно в районе дром-зоны. Хотя мы, люди, и превосходим остальные расы в научно-техническом отношении, нас всё же слишком мало, мы ещё не обладаем достаточными ресурсами, чтобы одолеть такую армаду.
Три другие планеты, находящиеся под контролем альвов – Эсперансу, Землю Вершинина и Арран, – мы рано или поздно отвоюем. А скорее всего, они сами их уступят – по последним данным, к началу атаки габбаров в этих мирах оставалось всего около десятка миллионов человек, которые скрывались от депортации в лесах, горах и городских подземных коммуникациях. Зато Новороссию, чьё население возросло до трёх с половиной миллиардов, альвы так просто не отдадут. Они вцепятся в неё мёртвой хваткой и будут стоять до конца. Люди, которых они держат в заложниках, а это без малого девять процентов от общей численности всего человечества, представляют для них огромную ценность.
«Нет, здесь наша обычная тактика уже не сработает, – мрачно думал я, наблюдая за тем, как среди россыпи звёзд на экране заднего обзора то и дело вспыхивали и гасли мелкие искорки, каждая из которых была очередным подбитым кораблём, габбарским или альвийским. – Даже если на Новороссии поднимется всеобщее восстание, даже если альвам придётся перебросить дополнительные силы к планете, в дром-зоне всё равно останется достаточно кораблей, чтобы отбить любую нашу атаку. Система Хорса нам не по зубам. Пока что...»
– Противник прекратил преследование, бригадир, – сообщил мне капитан Марсильяк. – Все корабли переходят в режим полного радиомолчания и переключаются на гравитационную тягу. Расчётное время до старта десантного челнока – семнадцать часов.
– Хорошо, – сказал я, поднимаясь с кресла. – Пойду отправлю ребят спать. Пускай хорошенько отдохнут перед стартом. А если возникнет внештатная ситуация, сразу известите меня.
– Обязательно, сэр.
Направляясь к выходу, я бросил взгляд на Анн-Мари, которая продолжала сидеть на своём месте. В ответ она слегка качнула головой, давая мне понять, что остаётся в рубке. Решила, значит, присмотреть за пилотами, пока не убедится, что мы окончательно оторвались от погони. Я бы и сам остался, но меня то и дело подмывало начать отдавать команды, что поставило бы капитана Марсильяка в весьма неловкое положение – ведь я был старшим по званию офицером. Поэтому, чувствуя, что моё терпение на исходе, я предпочёл удалиться.
Покинув рубку управления, я спустился на четвёртый ярус, где располагался жилой отсек для десантного взвода. Как я и ожидал, ребята находились в кают-компании, где через большой встроенный в стену экран можно было наблюдать за всем происходящим снаружи корабля. Они обсуждали обстановку в здешней дром-зоне, но, в отличие от меня, не были настроены так пессимистично и не считали, что у наших войск нет никаких шансов захватить её.
Я немного задержался в коридоре, чтобы, оставаясь незамеченным, послушать их разговор. Речь как раз шла о возможности применения глюонных бомб, чтобы одним махом очистить дром-зону от альвийских войск. Сама по себе мысль была неплоха: любой корабль содержит достаточно радиоактивных материалов – в ядерных боеголовках, во вспомогательных атомных реакторах, в самой своей обшивке, – чтобы немедленно взорваться, оказавшись в радиусе действия глюонной бомбы. Мы с успехом применяли это оружие для уничтожения не только вражеских планет, но и космических баз, а также крупных скоплений кораблей противника. Четыре года назад, во время второй крупномасштабной операции по освобождению человеческих планет, командование прибегло к тактике «глюонных ловушек», когда перед настоящим вторжением предпринимались ложные атаки. В систему перебрасывались устаревшие, уже списанные в утиль корабли, управляемые компьютерами, настроенными на боевой режим. Чужаки ловились на эту приманку, стягивали в районы прорыва крупные силы – и в результате нарывались на взрывы глюонных бомб.
Особенно эффективно такая ловушка сработала в локальном пространстве Цяньсу, где с ходу было уничтожено более восьмидесяти процентов дислоцированного в дром-зоне флота пятидесятников. К сожалению, мы не обладали достаточным количеством войск, чтобы одновременно атаковать все человеческие системы, а чужаки, наученные горьким опытом, больше не повторяли своих ошибок. Теперь они равномерно рассредоточивают свои силы по всей дром-зоне, что резко увеличило расходы на оборону этих систем, зато свело к минимуму последствия возможного применения глюонных бомб, которые при всей своей разрушительной мощи обладали ограниченным радиусом действия – всего в несколько тысяч километров.
Данное ограничение носило не технический, а принципиальный характер, обусловленный коротким сроком жизни излучаемых при взрыве квазиглюонов – частиц, подобных обычным глюонам, но не взаимодействующих друг с другом. Квазиглюоны были открыты более пяти веков назад, тогда-то и возникла идея оружия, основанного на свойстве этих частиц свободно распространяться в пространстве со скоростью света, а при поглощении материей ослаблять внутриядерные связи. Однако идея эта была реализована лишь недавно, и именно технология её реализации является одной из строжайше охраняемых тайн человечества. Глюонные бомбы, безусловно, очень грозное оружие, приводящее в ужас наших врагов, но даже оно бессильно перед громадными космическими расстояниями. В масштабах дром-зоны область пространства размером несколько тысяч километров в поперечнике – это не более чем булавочный укол...
Я продолжал стоять в коридоре, слушая беседу ребят. Ни командир взвода, моя дочь Рашель, ни её заместитель, лейтенант Валько, в этой дискуссии не участвовали. Совершенно очевидно, что они прекрасно всё понимали, но решили не мешать своим подчинённым – мол, пусть себе поспорят, ведь в спорах, как известно, рождается истина.
– А по-моему, всё это бред, – раздался звонкий голос, принадлежащий Эстер Леви, рыжеволосой девушке с внешностью кинозвезды. – Надо же придумать такое – разделяющиеся боеголовки! А чужаки что, будут спокойно смотреть на них и ждать, пока они не разлетятся по всей дром-зоне? Да их сожгут лазерами, и всё тут.
– Их должно быть очень много, – отстаивала свою идею Хулия Мартинес. – Тысячи. Десятки тысяч...
– А миллионы слабо? – вклинился мальчишеский баритон землянина Станислава Михайловского. Мимоходом я подивился тому, как всё-таки быстро научился распознавать ребят по голосам. – Нужно не меньше пяти миллионов полноценных глюонных зарядов, чтобы покрыть всю дром-зону. Подсчитай сама, Хулия, это элементарные выкладки. Эстер права – твой план бредовый. Если бы у нас было столько бомб, мы бы давно освободили все человеческие планеты. И не понадобилось бы никаких «ковровых» бомбардировок дром-зон. Мы бы просто использовали эти заряды в бою, вместо обычных позитронных или термоядерных.
– В самом деле, – согласилась Эстер. – Зачем швырять бомбы в пустоту, если каждой из них можно подбить вражеский корабль. Будь у нас хоть сотня тысяч ракет с глюонными боеголовками, наш флот бы мигом очистили эту систему от чужаков. И другие тоже.
Наступило молчание, и я, воспользовавшись паузой, вошёл в кают-компанию. Ребята тотчас вскочили и отсалютовали мне. Все они были порядком уставшими и взволнованными – давало о себе знать нервное напряжение последних двух часов, когда мы совершали прорыв через дром-зону и уходили от преследования. Рашель выглядела спокойнее других, зато лейтенант Валько был бледен до болезненной серости, а под глазами у него залегли тёмные круги. Впрочем, это не было следствием недавних переживаний, просто по пути от Дельты Октанта до Хорса парню перепрограммировали его имплант в полном соответствии с новороссийскими стандартами – иначе бы он «засветился» при первом же вхождении в сеть. Подозреваю, что это была довольно болезненная и крайне неприятная процедура. Бедный мальчишка – что он сотворил со своими мозгами! Я всегда относился к киберам с сочувствием и неодобрением, хотя в своё время чуть было сам не решился на установку импланта. Да, вы угадали – ради виртуальных космических полётов. Контакт с компьютером через ментошлем не давал стопроцентного ощущения реальности, и при всей убедительности создаваемых компьютером образов всё же оставалось чувство их иллюзорности. Зато имплант позволял полностью отключаться от внешнего мира и не просто входить в виртуальность, а сливаться с ней, становиться её неотъемлемой частью. Хорошо, что я не поддался этому соблазну...
– Вольно, господа, – сказал я. – Довожу до вашего сведения, что первый этап операции – прорыв в систему Хорса, произведён успешно. Корабли крыла перешли в режим полного радиомолчания и взяли курс на Новороссию. Даю вам пятнадцать с половиной часов на отдых. Завтра утром, в ноль-девять три-ноль по бортовому времени вы должны быть готовы к посадке в десантный челнок. А теперь все свободны.
Попрощавшись, ребята разошлись по своим каютам, и со мной остались только Рашель и Валько, которых я попросил задержаться.
– Да, сэр, – произнесла дочь с некоторой напряжённостью в голосе. – Что-то случилось?
После гипно-лингвистической коррекции её английский выговор слегка изменился. Он по-прежнему оставался мягким, но звучал немного иначе. Точно с таким же акцентом теперь говорили и я, и Анн-Мари – любой уроженец планеты Арран принял бы нас за своих земляков.
– Да нет, всё в порядке, – ответил я. – Просто нам нужно кое-что обсудить. Пойдёмте ко мне.
Мы прошли в мою каюту, и я предложил ребятам сесть. Затем устроился в кресле напротив них и заговорил:
– Итак, молодые люди, за время полёта вы более или менее познакомились со своими подчинёнными. Есть ли у вас к кому-нибудь из них претензии?
– Какого рода претензии? – сразу уточнил Валько. – Относительно их пригодности к заданию, или в личном плане?
– В личном. Испытываете ли вы к кому-то хоть слабый намёк на антипатию, на кого из них вы не смогли бы положиться, кто вызывает у вас раздражение? Я спрашиваю вас не по собственной инициативе, а по поручению адмирала Дюбарри. Он считает, что вы, как командиры отряда, должны произвести окончательный отсев, устранив слабые, ненадёжные звенья. Это его точное выражение. И ещё он просил передать, чтобы при решении этого вопроса вы отрешились от ложного чувства вины за то, что не сумели наладить с кем-то отношения. Все члены вашей команды, безусловно, отличные ребята, но и среди самых лучших людей нередко случаются межличностные трения. А в вашей ситуации даже лёгкая неприязнь к подчинённому может повлечь за собой катастрофические последствия. Вы меня понимаете?
– Да, – серьёзно кивнула Рашель. – Я понимаю.
– Я тоже, – ответил Валько и задумался. Потом нерешительно произнёс: – Ну... пожалуй, я назову Михайловского.
– Почему? – спросил я.
– Он слишком заносчив. И резок. На некоторых ребят смотрит свысока, считает их глупее себя. Это... это немного раздражает меня.
Рашель посмотрела на него и этак ехидненько усмехнулась:
– А всё из-за того, что он раскритиковал идею Хулии Мартинес? Почему же тогда ты не забраковал Эстер, которая выражалась не менее резко? Потому что она милашка и на неё приятно смотреть?
Щёки Валька слегка зарделись.
– Не в том дело. Вовсе не в том. Этот эпизод лишь частность, но если мы заговорили о нём, то Эстер просто высказала своё мнение, а Станислав выпендривался, показывая, какой он умный. Типа: «Вы все идиоты, а я д’Артаньян».
– О чём ты?
– Да это так, из одного старого анекдота. Даже из древнего. И, э-э, не совсем приличного. Однажды я наткнулся на него, но не понял, в чём его смысл, и стал выяснять, кто такие д’Артаньян, виконт де Бражелон и поручик Ржевский. В результате прочитал несколько очень увлекательных книг. Но это уже к делу не относится. Просто порой Михайловский напоминает мне героя того анекдота. Он нахватался по верхам разных знаний и при любом подходящем случае демонстрирует свою, так сказать, эрудицию.
– Можно подумать, что ты у нас скромный и застенчивый, – язвительно заметила моя дочь. – Ты тоже лезешь со своими замечаниями, комментариями, уточнениями и часто выставляешь собеседников круглыми дураками.
– Однако я говорю лишь о тех вещах, о которых знаю досконально, – возразил Валько. – Я никогда не стану с авторитетным видом разглагольствовать о том, о чём мне известно только понаслышке.
– Что верно, то верно, – согласилась Рашель. – И самое странное, что твоё нахальство, твоя заносчивость, твои вечные поддевки нисколечко не раздражают меня. А вот Станислав... ну, не то чтобы он раздражал меня, а... как бы это выразиться... Короче, я бы хорошенько подумала, прежде чем пойти в паре с ним в разведку. А ещё... – Тут она смущённо потупилась. – Возможно, вы посчитаете это снобизмом, но меня слегка задевает его благоговение перед Космическим Корпусом.
– Не назвал бы твоё чувство снобизмом, – заметил Валько. – Это, кстати, ещё один минус Михайловского. Нет ничего плохого в том, что он хочет стать космическим пехотинцем, однако раз за разом подчёркивать в присутствии других ребят, которые мечтают о Флоте, что именно в Космическом Корпусе служат самые храбрые, самые сильные и выносливые, и вообще самые-самые – это, мягко говоря, нетактично.
– Значит, Михайловский, – подытожил я. Жаль, конечно, мне нравился этот парень. Впрочем, мне нравились все мои подопечные – командование действительно отобрало замечательных ребят.
– Да, – уверенно сказал Валько. – Если бы я сам подбирал себе подчинённых, то его бы не взял. А что теперь с ним будет?
– Ничего страшного. Его вернут в систему Дельты Октанта, возьмут подписку о неразглашении и отправят на одну из наших секретных баз – якобы для специальной подготовки. Вместе с ребятами, которые были вашими «дублёрами», и вместе с теми, кто был призван на службу таким же образом, как и вы, но только для отвода глаз. Все эти парни и девушки ускоренными темпами окончат школьное образование и получат хорошие назначения с перспективой скорого производства в младшие офицерские чины.
– Вот это правильно, – одобрил Валько. – А то у меня было опасение, что кому-то может взбрести в голову собрать информацию об этих досрочных призывах, проанализировать прошлое всех призывников, их происхождение и сделать соответствующие выводы.
– Можете не беспокоиться, лейтенант, командование всё учло. – Я хлопнул ладонью по подлокотнику кресла. – Ладно, с Михайловским решено. Ещё есть отводы?
Немного помявшись, Рашель назвала имя одной девушки-славонки, Божены Малкович, которая, по её мнению, была слишком озабочена в сексуальном плане и заигрывала со всеми парнями. Тут Валько не преминул поддеть мою дочь, но против предложенного ею отвода возражать не стал. А потом они уже единодушно забраковали одного землянина – им не нравилась его замкнутость и скрытность.
– Будь у нас больше времени, – объяснила Рашель, – мы бы сумели сойтись с ним, наладить нормальные отношения – но так мы просто не знаем, чего от него ожидать.
В течение следующего получаса мы перебрали всех остальных членов группы, и я убедился, что ни у Рашели, ни у Валька нет к ним никаких претензий. Адмирал Дюбарри прогнозировал двадцати– или даже двадцатипятипроцентный отсев, однако всё обошлось пятнадцатью процентами.
После этого я отпустил обоих отдыхать. Валько ушёл сразу – его здорово клонило ко сну, а Рашель задержалась у двери каюты, переминаясь с ноги на ногу.
– Сэр... – нерешительно начала она, но я мягко перебил её:
– Когда мы одни, можешь опять называть меня папой. Будем постепенно входить в роль. – Я улыбнулся и заговорщически подмигнул ей. – Держу пари, что нам это не составит труда.
На лице Рашели явственно отразилось облегчение. Она подошла ко мне и склонила голову к моему плечу. Я обнял дочку и стал гладить её белокурые волосы.
– Ах, папа, если бы ты знал, как мне было тяжело всю эту неделю, – сказала она. – Постоянно называть тебя «сэр», а в ответ слышать «мичман Леблан»... Слава богу, скоро всё закончится.
– Всё только начнётся, солнышко, – возразил я. – Да, конечно, нам не придётся притворяться, изображая отца и дочку, это немного облегчит нашу задачу – и в то же время осложнит её. Наше родство может сыграть с нами злую шутку. Чего доброго, мы расслабимся, потеряем бдительность и в результате сорвём всю операцию.
– Насчёт этого не беспокойся. С нами будет Анн-Мари, уж она не позволит нам потерять чувство реальности. Кстати, па, о нашем задании. Мадам Пети сказала, что ты – один из двух, кто способен справиться с ним. Что она имела в виду?
Я нахмурился.
– Госпожа президент неточно выразилась. Когда только замышлялась эта операция, в качестве её возможных руководителей было предложено более сотни кандидатур, в том числе и моя. В конечном итоге осталось двое – я и ещё один человек, имени которого мне не назвали. Не знаю, что во мне нашли такого особенного, но факт налицо.
Рашель поцеловала меня и высвободилась из моих объятий.
– Ты просто скромничаешь, папа. Ты весь особенный. Ты самый-самый лучший.
Вскоре дочка, пожелав мне спокойной ночи, ушла. Боюсь, она не поверила моему объяснению. Сам я на её месте точно бы не поверил...
Впервые за свою военную карьеру я участвовал в боевом задании не в качестве командира корабля, и оттого чувствовал себя не в своей тарелке. Для меня было внове находиться в рубке управления на положении гостя и лишь наблюдать за действиями команды, не имея возможности вмешиваться и отдавать приказания.
Впрочем, капитан второго ранга Марсильяк, командир десантного крейсера «Каллисто», хорошо знал своё дело и умело управлял кораблём. У меня, как специалиста, не было к нему никаких претензий... кроме одной-единственной – что на капитанском мостике находится он, а не я.
Пока мы удалялись от охваченной боевыми действиями дром-зоны, я имел возможность приблизительно оценить силы альвийского флота, задействованные для обороны системы. Да уж, тут мохнатики не поскупились, они охраняли Новороссию не хуже, чем столицу своей Федерации – Альвию. Чего только стоил первый оборонительный эшелон – корабли, станции и базы, сконцентрированные непосредственно в районе дром-зоны. Хотя мы, люди, и превосходим остальные расы в научно-техническом отношении, нас всё же слишком мало, мы ещё не обладаем достаточными ресурсами, чтобы одолеть такую армаду.
Три другие планеты, находящиеся под контролем альвов – Эсперансу, Землю Вершинина и Арран, – мы рано или поздно отвоюем. А скорее всего, они сами их уступят – по последним данным, к началу атаки габбаров в этих мирах оставалось всего около десятка миллионов человек, которые скрывались от депортации в лесах, горах и городских подземных коммуникациях. Зато Новороссию, чьё население возросло до трёх с половиной миллиардов, альвы так просто не отдадут. Они вцепятся в неё мёртвой хваткой и будут стоять до конца. Люди, которых они держат в заложниках, а это без малого девять процентов от общей численности всего человечества, представляют для них огромную ценность.
«Нет, здесь наша обычная тактика уже не сработает, – мрачно думал я, наблюдая за тем, как среди россыпи звёзд на экране заднего обзора то и дело вспыхивали и гасли мелкие искорки, каждая из которых была очередным подбитым кораблём, габбарским или альвийским. – Даже если на Новороссии поднимется всеобщее восстание, даже если альвам придётся перебросить дополнительные силы к планете, в дром-зоне всё равно останется достаточно кораблей, чтобы отбить любую нашу атаку. Система Хорса нам не по зубам. Пока что...»
– Противник прекратил преследование, бригадир, – сообщил мне капитан Марсильяк. – Все корабли переходят в режим полного радиомолчания и переключаются на гравитационную тягу. Расчётное время до старта десантного челнока – семнадцать часов.
– Хорошо, – сказал я, поднимаясь с кресла. – Пойду отправлю ребят спать. Пускай хорошенько отдохнут перед стартом. А если возникнет внештатная ситуация, сразу известите меня.
– Обязательно, сэр.
Направляясь к выходу, я бросил взгляд на Анн-Мари, которая продолжала сидеть на своём месте. В ответ она слегка качнула головой, давая мне понять, что остаётся в рубке. Решила, значит, присмотреть за пилотами, пока не убедится, что мы окончательно оторвались от погони. Я бы и сам остался, но меня то и дело подмывало начать отдавать команды, что поставило бы капитана Марсильяка в весьма неловкое положение – ведь я был старшим по званию офицером. Поэтому, чувствуя, что моё терпение на исходе, я предпочёл удалиться.
Покинув рубку управления, я спустился на четвёртый ярус, где располагался жилой отсек для десантного взвода. Как я и ожидал, ребята находились в кают-компании, где через большой встроенный в стену экран можно было наблюдать за всем происходящим снаружи корабля. Они обсуждали обстановку в здешней дром-зоне, но, в отличие от меня, не были настроены так пессимистично и не считали, что у наших войск нет никаких шансов захватить её.
Я немного задержался в коридоре, чтобы, оставаясь незамеченным, послушать их разговор. Речь как раз шла о возможности применения глюонных бомб, чтобы одним махом очистить дром-зону от альвийских войск. Сама по себе мысль была неплоха: любой корабль содержит достаточно радиоактивных материалов – в ядерных боеголовках, во вспомогательных атомных реакторах, в самой своей обшивке, – чтобы немедленно взорваться, оказавшись в радиусе действия глюонной бомбы. Мы с успехом применяли это оружие для уничтожения не только вражеских планет, но и космических баз, а также крупных скоплений кораблей противника. Четыре года назад, во время второй крупномасштабной операции по освобождению человеческих планет, командование прибегло к тактике «глюонных ловушек», когда перед настоящим вторжением предпринимались ложные атаки. В систему перебрасывались устаревшие, уже списанные в утиль корабли, управляемые компьютерами, настроенными на боевой режим. Чужаки ловились на эту приманку, стягивали в районы прорыва крупные силы – и в результате нарывались на взрывы глюонных бомб.
Особенно эффективно такая ловушка сработала в локальном пространстве Цяньсу, где с ходу было уничтожено более восьмидесяти процентов дислоцированного в дром-зоне флота пятидесятников. К сожалению, мы не обладали достаточным количеством войск, чтобы одновременно атаковать все человеческие системы, а чужаки, наученные горьким опытом, больше не повторяли своих ошибок. Теперь они равномерно рассредоточивают свои силы по всей дром-зоне, что резко увеличило расходы на оборону этих систем, зато свело к минимуму последствия возможного применения глюонных бомб, которые при всей своей разрушительной мощи обладали ограниченным радиусом действия – всего в несколько тысяч километров.
Данное ограничение носило не технический, а принципиальный характер, обусловленный коротким сроком жизни излучаемых при взрыве квазиглюонов – частиц, подобных обычным глюонам, но не взаимодействующих друг с другом. Квазиглюоны были открыты более пяти веков назад, тогда-то и возникла идея оружия, основанного на свойстве этих частиц свободно распространяться в пространстве со скоростью света, а при поглощении материей ослаблять внутриядерные связи. Однако идея эта была реализована лишь недавно, и именно технология её реализации является одной из строжайше охраняемых тайн человечества. Глюонные бомбы, безусловно, очень грозное оружие, приводящее в ужас наших врагов, но даже оно бессильно перед громадными космическими расстояниями. В масштабах дром-зоны область пространства размером несколько тысяч километров в поперечнике – это не более чем булавочный укол...
Я продолжал стоять в коридоре, слушая беседу ребят. Ни командир взвода, моя дочь Рашель, ни её заместитель, лейтенант Валько, в этой дискуссии не участвовали. Совершенно очевидно, что они прекрасно всё понимали, но решили не мешать своим подчинённым – мол, пусть себе поспорят, ведь в спорах, как известно, рождается истина.
– А по-моему, всё это бред, – раздался звонкий голос, принадлежащий Эстер Леви, рыжеволосой девушке с внешностью кинозвезды. – Надо же придумать такое – разделяющиеся боеголовки! А чужаки что, будут спокойно смотреть на них и ждать, пока они не разлетятся по всей дром-зоне? Да их сожгут лазерами, и всё тут.
– Их должно быть очень много, – отстаивала свою идею Хулия Мартинес. – Тысячи. Десятки тысяч...
– А миллионы слабо? – вклинился мальчишеский баритон землянина Станислава Михайловского. Мимоходом я подивился тому, как всё-таки быстро научился распознавать ребят по голосам. – Нужно не меньше пяти миллионов полноценных глюонных зарядов, чтобы покрыть всю дром-зону. Подсчитай сама, Хулия, это элементарные выкладки. Эстер права – твой план бредовый. Если бы у нас было столько бомб, мы бы давно освободили все человеческие планеты. И не понадобилось бы никаких «ковровых» бомбардировок дром-зон. Мы бы просто использовали эти заряды в бою, вместо обычных позитронных или термоядерных.
– В самом деле, – согласилась Эстер. – Зачем швырять бомбы в пустоту, если каждой из них можно подбить вражеский корабль. Будь у нас хоть сотня тысяч ракет с глюонными боеголовками, наш флот бы мигом очистили эту систему от чужаков. И другие тоже.
Наступило молчание, и я, воспользовавшись паузой, вошёл в кают-компанию. Ребята тотчас вскочили и отсалютовали мне. Все они были порядком уставшими и взволнованными – давало о себе знать нервное напряжение последних двух часов, когда мы совершали прорыв через дром-зону и уходили от преследования. Рашель выглядела спокойнее других, зато лейтенант Валько был бледен до болезненной серости, а под глазами у него залегли тёмные круги. Впрочем, это не было следствием недавних переживаний, просто по пути от Дельты Октанта до Хорса парню перепрограммировали его имплант в полном соответствии с новороссийскими стандартами – иначе бы он «засветился» при первом же вхождении в сеть. Подозреваю, что это была довольно болезненная и крайне неприятная процедура. Бедный мальчишка – что он сотворил со своими мозгами! Я всегда относился к киберам с сочувствием и неодобрением, хотя в своё время чуть было сам не решился на установку импланта. Да, вы угадали – ради виртуальных космических полётов. Контакт с компьютером через ментошлем не давал стопроцентного ощущения реальности, и при всей убедительности создаваемых компьютером образов всё же оставалось чувство их иллюзорности. Зато имплант позволял полностью отключаться от внешнего мира и не просто входить в виртуальность, а сливаться с ней, становиться её неотъемлемой частью. Хорошо, что я не поддался этому соблазну...
– Вольно, господа, – сказал я. – Довожу до вашего сведения, что первый этап операции – прорыв в систему Хорса, произведён успешно. Корабли крыла перешли в режим полного радиомолчания и взяли курс на Новороссию. Даю вам пятнадцать с половиной часов на отдых. Завтра утром, в ноль-девять три-ноль по бортовому времени вы должны быть готовы к посадке в десантный челнок. А теперь все свободны.
Попрощавшись, ребята разошлись по своим каютам, и со мной остались только Рашель и Валько, которых я попросил задержаться.
– Да, сэр, – произнесла дочь с некоторой напряжённостью в голосе. – Что-то случилось?
После гипно-лингвистической коррекции её английский выговор слегка изменился. Он по-прежнему оставался мягким, но звучал немного иначе. Точно с таким же акцентом теперь говорили и я, и Анн-Мари – любой уроженец планеты Арран принял бы нас за своих земляков.
– Да нет, всё в порядке, – ответил я. – Просто нам нужно кое-что обсудить. Пойдёмте ко мне.
Мы прошли в мою каюту, и я предложил ребятам сесть. Затем устроился в кресле напротив них и заговорил:
– Итак, молодые люди, за время полёта вы более или менее познакомились со своими подчинёнными. Есть ли у вас к кому-нибудь из них претензии?
– Какого рода претензии? – сразу уточнил Валько. – Относительно их пригодности к заданию, или в личном плане?
– В личном. Испытываете ли вы к кому-то хоть слабый намёк на антипатию, на кого из них вы не смогли бы положиться, кто вызывает у вас раздражение? Я спрашиваю вас не по собственной инициативе, а по поручению адмирала Дюбарри. Он считает, что вы, как командиры отряда, должны произвести окончательный отсев, устранив слабые, ненадёжные звенья. Это его точное выражение. И ещё он просил передать, чтобы при решении этого вопроса вы отрешились от ложного чувства вины за то, что не сумели наладить с кем-то отношения. Все члены вашей команды, безусловно, отличные ребята, но и среди самых лучших людей нередко случаются межличностные трения. А в вашей ситуации даже лёгкая неприязнь к подчинённому может повлечь за собой катастрофические последствия. Вы меня понимаете?
– Да, – серьёзно кивнула Рашель. – Я понимаю.
– Я тоже, – ответил Валько и задумался. Потом нерешительно произнёс: – Ну... пожалуй, я назову Михайловского.
– Почему? – спросил я.
– Он слишком заносчив. И резок. На некоторых ребят смотрит свысока, считает их глупее себя. Это... это немного раздражает меня.
Рашель посмотрела на него и этак ехидненько усмехнулась:
– А всё из-за того, что он раскритиковал идею Хулии Мартинес? Почему же тогда ты не забраковал Эстер, которая выражалась не менее резко? Потому что она милашка и на неё приятно смотреть?
Щёки Валька слегка зарделись.
– Не в том дело. Вовсе не в том. Этот эпизод лишь частность, но если мы заговорили о нём, то Эстер просто высказала своё мнение, а Станислав выпендривался, показывая, какой он умный. Типа: «Вы все идиоты, а я д’Артаньян».
– О чём ты?
– Да это так, из одного старого анекдота. Даже из древнего. И, э-э, не совсем приличного. Однажды я наткнулся на него, но не понял, в чём его смысл, и стал выяснять, кто такие д’Артаньян, виконт де Бражелон и поручик Ржевский. В результате прочитал несколько очень увлекательных книг. Но это уже к делу не относится. Просто порой Михайловский напоминает мне героя того анекдота. Он нахватался по верхам разных знаний и при любом подходящем случае демонстрирует свою, так сказать, эрудицию.
– Можно подумать, что ты у нас скромный и застенчивый, – язвительно заметила моя дочь. – Ты тоже лезешь со своими замечаниями, комментариями, уточнениями и часто выставляешь собеседников круглыми дураками.
– Однако я говорю лишь о тех вещах, о которых знаю досконально, – возразил Валько. – Я никогда не стану с авторитетным видом разглагольствовать о том, о чём мне известно только понаслышке.
– Что верно, то верно, – согласилась Рашель. – И самое странное, что твоё нахальство, твоя заносчивость, твои вечные поддевки нисколечко не раздражают меня. А вот Станислав... ну, не то чтобы он раздражал меня, а... как бы это выразиться... Короче, я бы хорошенько подумала, прежде чем пойти в паре с ним в разведку. А ещё... – Тут она смущённо потупилась. – Возможно, вы посчитаете это снобизмом, но меня слегка задевает его благоговение перед Космическим Корпусом.
– Не назвал бы твоё чувство снобизмом, – заметил Валько. – Это, кстати, ещё один минус Михайловского. Нет ничего плохого в том, что он хочет стать космическим пехотинцем, однако раз за разом подчёркивать в присутствии других ребят, которые мечтают о Флоте, что именно в Космическом Корпусе служат самые храбрые, самые сильные и выносливые, и вообще самые-самые – это, мягко говоря, нетактично.
– Значит, Михайловский, – подытожил я. Жаль, конечно, мне нравился этот парень. Впрочем, мне нравились все мои подопечные – командование действительно отобрало замечательных ребят.
– Да, – уверенно сказал Валько. – Если бы я сам подбирал себе подчинённых, то его бы не взял. А что теперь с ним будет?
– Ничего страшного. Его вернут в систему Дельты Октанта, возьмут подписку о неразглашении и отправят на одну из наших секретных баз – якобы для специальной подготовки. Вместе с ребятами, которые были вашими «дублёрами», и вместе с теми, кто был призван на службу таким же образом, как и вы, но только для отвода глаз. Все эти парни и девушки ускоренными темпами окончат школьное образование и получат хорошие назначения с перспективой скорого производства в младшие офицерские чины.
– Вот это правильно, – одобрил Валько. – А то у меня было опасение, что кому-то может взбрести в голову собрать информацию об этих досрочных призывах, проанализировать прошлое всех призывников, их происхождение и сделать соответствующие выводы.
– Можете не беспокоиться, лейтенант, командование всё учло. – Я хлопнул ладонью по подлокотнику кресла. – Ладно, с Михайловским решено. Ещё есть отводы?
Немного помявшись, Рашель назвала имя одной девушки-славонки, Божены Малкович, которая, по её мнению, была слишком озабочена в сексуальном плане и заигрывала со всеми парнями. Тут Валько не преминул поддеть мою дочь, но против предложенного ею отвода возражать не стал. А потом они уже единодушно забраковали одного землянина – им не нравилась его замкнутость и скрытность.
– Будь у нас больше времени, – объяснила Рашель, – мы бы сумели сойтись с ним, наладить нормальные отношения – но так мы просто не знаем, чего от него ожидать.
В течение следующего получаса мы перебрали всех остальных членов группы, и я убедился, что ни у Рашели, ни у Валька нет к ним никаких претензий. Адмирал Дюбарри прогнозировал двадцати– или даже двадцатипятипроцентный отсев, однако всё обошлось пятнадцатью процентами.
После этого я отпустил обоих отдыхать. Валько ушёл сразу – его здорово клонило ко сну, а Рашель задержалась у двери каюты, переминаясь с ноги на ногу.
– Сэр... – нерешительно начала она, но я мягко перебил её:
– Когда мы одни, можешь опять называть меня папой. Будем постепенно входить в роль. – Я улыбнулся и заговорщически подмигнул ей. – Держу пари, что нам это не составит труда.
На лице Рашели явственно отразилось облегчение. Она подошла ко мне и склонила голову к моему плечу. Я обнял дочку и стал гладить её белокурые волосы.
– Ах, папа, если бы ты знал, как мне было тяжело всю эту неделю, – сказала она. – Постоянно называть тебя «сэр», а в ответ слышать «мичман Леблан»... Слава богу, скоро всё закончится.
– Всё только начнётся, солнышко, – возразил я. – Да, конечно, нам не придётся притворяться, изображая отца и дочку, это немного облегчит нашу задачу – и в то же время осложнит её. Наше родство может сыграть с нами злую шутку. Чего доброго, мы расслабимся, потеряем бдительность и в результате сорвём всю операцию.
– Насчёт этого не беспокойся. С нами будет Анн-Мари, уж она не позволит нам потерять чувство реальности. Кстати, па, о нашем задании. Мадам Пети сказала, что ты – один из двух, кто способен справиться с ним. Что она имела в виду?
Я нахмурился.
– Госпожа президент неточно выразилась. Когда только замышлялась эта операция, в качестве её возможных руководителей было предложено более сотни кандидатур, в том числе и моя. В конечном итоге осталось двое – я и ещё один человек, имени которого мне не назвали. Не знаю, что во мне нашли такого особенного, но факт налицо.
Рашель поцеловала меня и высвободилась из моих объятий.
– Ты просто скромничаешь, папа. Ты весь особенный. Ты самый-самый лучший.
Вскоре дочка, пожелав мне спокойной ночи, ушла. Боюсь, она не поверила моему объяснению. Сам я на её месте точно бы не поверил...
13
На следующей день, ровно в полдесятого утра по бортовому времени, наша группа собралась в кают-компании, готовая к посадке в десантный челнок. Все мы были в одежде, изготовленной на Новороссии; никаких предметов, могущих выдать наше инопланетное происхождение, у нас не было. Командование учло все мелочи, вплоть до нижнего белья, носков, наручных часов, серёжек в ушах девушек и косметики, которой они пользовались в течение всего полёта.
Я подозвал к себе троих ребят, которых накануне забраковали Рашель с Вальком, велел им идти со мной, а минут через двадцать вернулся один и сообщил:
– Ваши товарищи отказались от участия в операции. Я видел, что они колеблются, поговорил с ними, и они признали, что не годятся для такого задания. – Я сделал паузу и смерил всех пристальным взглядом. – Кто ещё хочет взять отвод? Это ваш последний шанс.
Никто из присутствующих моим предложением не воспользовался. Я смотрел на решительные выражения лиц ребят и чувствовал себя последним негодяем, представляя, как трое их товарищей мечутся сейчас, замкнутые в каютах, и проклинают меня на все заставки. Но это было неизбежно...
В четверть одиннадцатого явился пилот «призрака», капитан-лейтенант Буало, и провёл нас на борт своего челнока. Когда мы прошли из тамбура в довольно просторный салон и устроились в удобных мягких креслах, Буало сказал:
– Надеюсь, господа, вы предупреждены, что в течение всего полёта вам не позволено покидать пассажирский отсек челнока?
– Да, капитан-лейтенант, – ответил я. – На этот счёт мы получили чёткие инструкции. Никто из нас, включая и меня, не имеет права заходить в кабину пилота или в машинное отделение. Так что не беспокойтесь.
– Вот и хорошо, сэр. А на всякий случай ваш отсек будет наглухо закрыт – сами понимаете, секретность. Связь с вами я буду держать через интерком. Также вы сможете наблюдать за ходом полёта на своих экранах, – с этими словами он указал на стены с обеих сторон от двери в тамбур. – Большой экран справа – передний обзор. Слева расположены экраны заднего и боковых обзоров. Думаю, вы разберётесь. Но когда мы войдём в атмосферу планеты, подача визуальной информации будет прекращена – никто из вас не должен знать, где мы совершим посадку. Кроме того...
– О снотворном нас тоже предупредили, – нетерпеливо произнёс я. – Делайте своё дело, капитан-лейтенант. Удачи вам.
Буало козырнул:
– Спасибо, сэр. Удача понадобится и вам. Счастливого пути, господа.
Он вышел из салона, дверь люка за ним задвинулась, и с лёгким гудением сработали блокирующие электромагнитные замки.
– Ну вот теперь мы закупорены, как сельди в банке, – пробормотал сидевший рядом с Рашелью Валько. – Начинаем мариноваться.
Насчёт «мариноваться» парень подметил верно. Прошло добрых полчаса, растянувшихся для нас в целую вечность, пока наконец не ожил интерком. Голос капитана-лейтенанта Буало произнёс:
– ...Включил связь с пассажирским отсеком, а то они уже умирают со скуки. Полную готовность челнока к старту подтверждаю.
– Готовность крейсера к запуску челнока подтверждаю, – ответил капитан Марсильяк. – Отстыковка шлюза.
– Есть отстыковка шлюза.
Пауза.
– Шлюз отстыкован успешно, – отрапортовал Буало.
– Тридцатисекундный отсчёт до прекращения связи и перехода в «призрачный» режим.
– Отсчёт начат. Двадцать семь секунд.
– Открытие ангара – через сорок секунд после прекращения связи. Отключение гравизахватов – через двадцать секунд после открытия ангара. Закрытие ангара – через сто двадцать секунд после отключения гравизахватов.
– График принят. Пятнадцать секунд до перехода. Бортовые системы функционируют нормально.
– Ни пуха ни пера вам, Пьер, Тома.
– К чёрту, капитан... Десять секунд до прекращения связи... Пять, четыре, три, два, один, ноль... Связь прекращена. Бортинженер, переход в «призрачный» режим.
– Есть переход! – отозвался напарник Буало, старший лейтенант Нарсежак.
Короткое молчание. Затем бортинженер доложил:
– Переход в «призрачный» режим произведён, командир. Энергопотребление в норме. Ожидание открытия ангара.
– Ангар открывается. Готовность к запуску привода.
– Привод к запуску готов. Ждём отключения гравизахватов.
– Эй, пассажиры! – обратился уже к нам Буало. – Сейчас отшвартовываемся от корабля. Закройте-ка все иллюминаторы.
– Ага, очень смешно! – тихо фыркнула Рашель, не оценив по достоинству шутки пилота. Конечно же, никаких иллюминаторов у челнока-«призрака» не было.
– Гравизахваты отключены, командир.
– Принято. Выходим из ангара.
Нас стало слегка покачивать. Это значило, что Буало, как и всякий опытный пилот, немного замедлил реакцию бортовых гравикомпенсаторов, дабы, что называется, «чувствовать» своё судно.
Я подозвал к себе троих ребят, которых накануне забраковали Рашель с Вальком, велел им идти со мной, а минут через двадцать вернулся один и сообщил:
– Ваши товарищи отказались от участия в операции. Я видел, что они колеблются, поговорил с ними, и они признали, что не годятся для такого задания. – Я сделал паузу и смерил всех пристальным взглядом. – Кто ещё хочет взять отвод? Это ваш последний шанс.
Никто из присутствующих моим предложением не воспользовался. Я смотрел на решительные выражения лиц ребят и чувствовал себя последним негодяем, представляя, как трое их товарищей мечутся сейчас, замкнутые в каютах, и проклинают меня на все заставки. Но это было неизбежно...
В четверть одиннадцатого явился пилот «призрака», капитан-лейтенант Буало, и провёл нас на борт своего челнока. Когда мы прошли из тамбура в довольно просторный салон и устроились в удобных мягких креслах, Буало сказал:
– Надеюсь, господа, вы предупреждены, что в течение всего полёта вам не позволено покидать пассажирский отсек челнока?
– Да, капитан-лейтенант, – ответил я. – На этот счёт мы получили чёткие инструкции. Никто из нас, включая и меня, не имеет права заходить в кабину пилота или в машинное отделение. Так что не беспокойтесь.
– Вот и хорошо, сэр. А на всякий случай ваш отсек будет наглухо закрыт – сами понимаете, секретность. Связь с вами я буду держать через интерком. Также вы сможете наблюдать за ходом полёта на своих экранах, – с этими словами он указал на стены с обеих сторон от двери в тамбур. – Большой экран справа – передний обзор. Слева расположены экраны заднего и боковых обзоров. Думаю, вы разберётесь. Но когда мы войдём в атмосферу планеты, подача визуальной информации будет прекращена – никто из вас не должен знать, где мы совершим посадку. Кроме того...
– О снотворном нас тоже предупредили, – нетерпеливо произнёс я. – Делайте своё дело, капитан-лейтенант. Удачи вам.
Буало козырнул:
– Спасибо, сэр. Удача понадобится и вам. Счастливого пути, господа.
Он вышел из салона, дверь люка за ним задвинулась, и с лёгким гудением сработали блокирующие электромагнитные замки.
– Ну вот теперь мы закупорены, как сельди в банке, – пробормотал сидевший рядом с Рашелью Валько. – Начинаем мариноваться.
Насчёт «мариноваться» парень подметил верно. Прошло добрых полчаса, растянувшихся для нас в целую вечность, пока наконец не ожил интерком. Голос капитана-лейтенанта Буало произнёс:
– ...Включил связь с пассажирским отсеком, а то они уже умирают со скуки. Полную готовность челнока к старту подтверждаю.
– Готовность крейсера к запуску челнока подтверждаю, – ответил капитан Марсильяк. – Отстыковка шлюза.
– Есть отстыковка шлюза.
Пауза.
– Шлюз отстыкован успешно, – отрапортовал Буало.
– Тридцатисекундный отсчёт до прекращения связи и перехода в «призрачный» режим.
– Отсчёт начат. Двадцать семь секунд.
– Открытие ангара – через сорок секунд после прекращения связи. Отключение гравизахватов – через двадцать секунд после открытия ангара. Закрытие ангара – через сто двадцать секунд после отключения гравизахватов.
– График принят. Пятнадцать секунд до перехода. Бортовые системы функционируют нормально.
– Ни пуха ни пера вам, Пьер, Тома.
– К чёрту, капитан... Десять секунд до прекращения связи... Пять, четыре, три, два, один, ноль... Связь прекращена. Бортинженер, переход в «призрачный» режим.
– Есть переход! – отозвался напарник Буало, старший лейтенант Нарсежак.
Короткое молчание. Затем бортинженер доложил:
– Переход в «призрачный» режим произведён, командир. Энергопотребление в норме. Ожидание открытия ангара.
– Ангар открывается. Готовность к запуску привода.
– Привод к запуску готов. Ждём отключения гравизахватов.
– Эй, пассажиры! – обратился уже к нам Буало. – Сейчас отшвартовываемся от корабля. Закройте-ка все иллюминаторы.
– Ага, очень смешно! – тихо фыркнула Рашель, не оценив по достоинству шутки пилота. Конечно же, никаких иллюминаторов у челнока-«призрака» не было.
– Гравизахваты отключены, командир.
– Принято. Выходим из ангара.
Нас стало слегка покачивать. Это значило, что Буало, как и всякий опытный пилот, немного замедлил реакцию бортовых гравикомпенсаторов, дабы, что называется, «чувствовать» своё судно.