Авторов Коллектив. Полдень, XXI век (июнь 2012)

   «Заметьте, я ничего такого не произносил, – сотрудник ВВР не спускал с Кэла глаз. – Но утечка информации отмечена…»
   «В чем выражается эта утечка?»
   «Ну, скажем, стоит нам расставить гравитационные ловушки, как время в занятом пространстве меняет ход. Не спрашивайте – как, мы этого тоже не понимаем. Просто появляются и исчезают “пылевые мешки”, проявляются незнакомые эффекты. Впрочем, это неважно».
   Неважно? Кэл задумался.
   Ну да, мы же на одной стороне.
   Но офицер Сол будет счастлив, если я уберусь с Земли.
   И Хлое будет спокойней. Она получит право чувствовать себя вдовой.
   Я всем принесу успокоение. Ненавистники филзы оправятся от потрясения. И сотрудники ВВР почувствуют себя при большом деле. Возможно, я даже исчезну. Возможно, я даже навсегда исчезну. В этом тоже есть хорошая сторона. Хлою могут утвердить в статусе вдовы…
   Вслух он спросил: «Медаль Дага останется за мной?»
   «Разумеется, – подтвердил сотрудник ВВР. – Посмертно».
   И добавил негромко: «Мы ведь вместе, Кэл. Мы на одной стороне. Нам важно оттеснить Чужих как можно дальше от Солнечной системы. Кем бы они ни были, мы должны оказаться на порядок сильнее. Если мы отступим хотя бы на шаг, если мы в чем-то проявим слабость, нам не устоять. Органика легко разрушается, Кэл. Чужие захватили несколько наших кораблей, значит, получили о нас достаточно полное представление. По крайней мере, знают, что органика легко уничтожается».
   «А если новая “Сограда фамила” – всего лишь ловушка?»
   «Поэтому мы и посылаем на нее опытного десантника».

Часть вторая
Военный ландшафт (Свои)

14

   Никто Кэла не встретил, и первые два часа на «Сограде» он провел в полном одиночестве – на нижней кормовой палубе, на так называемом берегу Маклая. Длинная, округленная, эта палуба упиралась в керамитовую стену – опаленную, местами оплавленную, видимо, на нее пришелся главный термический удар, заодно выбросивший десантный модуль в пространство. Лифты, ведущие на верхние палубы, не действовали. Не обязательно потому, что были выведены из строя. У одного валялась на полу черная сумка.
   В оплывшей стене Кэл увидел свое отражение.
   Громоздкий, сбросивший скафандр человек. Конечно, человек, но стоял чуть наклонно, не очень, но это бросалось в глаза, лицо казалось широким и рыхлым. Впрочем, таким оно и было. И «Сограда фамила» за семнадцать месяцев, проведенных Кэлом на базах и на Земле, изменилась. Когда-то эти стены из-за множества тесных тренировочных лазов сравнивали со швейцарским сыром, теперь все лазы были закупорены.
   Кэл толкнул дверь ближайшего кубрика.
   Когда-то его занимал Рот. Может, он и сейчас на корабле?

15

   Десантников на крейсере было семеро.
   Бригадир Маклай; рядовые – Рот, Кокс, Фест, Скриб, Торстен, Кэл.
   Десантникам не нужны длинные имена. Им вообще не нужны имена, надежнее короткий оклик. Правда, Скрибу это не помогло. В аварийном модуле он ослабел первый. Царапая нёбо обезвоженным языком, Скриб с трудом выдавливал нелепые обрывочные слова… «Бабушка…» Даже это давалось ему нелегко. «Кабанчик…» Нелепые слова всплывали из глубин подсознания. Скриб вспоминал то, чего сам никогда не видел. Ну да, бабушка… кабанчик… У кабанчика были красивые глазки… Зарезать кабанчика? Кажется, Скриб просил бабушку отдать ему его глазки. Прошлое неумолимо убивало десантника, к счастью, в раскаленном пространстве модуля появились неопрятные обрывки филзы…

16

   В своем кубрике Кэл задержался.
   Прошло не три дня, прошло семнадцать месяцев.
   Вода в стакане давно должна была испариться, но она все еще на треть заполняла стакан. И заклепки, приготовленные для ремонта силового пояса, валялись там, где он их бросил, одна только скатилась на пол. Портрет Хлои висел на месте. Силовой пояс, кстати, принадлежал Маклаю. Бригадира Кэл недолюбливал, но приказы, тем более просьбы его выполнял незамедлительно. На берегу Маклая бригадир доводил десантников до полного изнеможения. А вот в модуле погас, тоже, как Скриб, бормотал что-то… Белая юбка выше колен… У каждого было что вспомнить… Топ-корсет в стиле пин-ап… черный-черный, в белый горох… И заткнулся бригадир только когда филза начала действовать…
   Почти три месяца в раскаленном пространстве.
   «Человек может вынести все, если его не остановить».
   Бригадиру верили. Только Фест не удержался: «Вынести трудности? Или вещь?»
   Впрочем, Фест и раньше недомогал умом. Зато десантник Торстен и в раскаленном модуле остался лучшим. Он всех землян считал своими, потому что чужих среди них быть не может. Все крепкие. Как яблоки налитые. Ни одного червивого! Старина Дарвин, конечно, прокололся: не все люди произошли от обезьян. Правда, и церковники облажались: не всех людей создал Бог…

17

   В кубрике Кокса валялась грязная рубашка.
   Наверное, Кокс собирался пустить ее в утилизатор, но не успел.
   Но вообще-то он все успевал. В раскаленном модуле он первым распробовал филзу. Даже в судовой роли «Сограды» числился первым, хотя десантников обычно держат в тени, они, как правило, идут отдельным списком. Кокс, кстати, и с доктором У Пу подружился первым. Ученый китаец отличался нестандартными взглядами на жизнь во Вселенной. Это не все терпели. В отличие от общительного Кокса, Кэл, например, разговоров с китайцем избегал. Даже голос доктора – монотонный, уверенный – Кэла раздражал. О чем можно судить, собственно, на чем можно строить выводы, если единственный разумный вид (спейсвурмы), обнаруженный землянами в космосе, остается неуловимым?
   «Что вы думаете об этом, Кэл?»
   «Спейсвурмы везде, но никто их не видел».
   Китаец улыбался: «А что вы думаете о наших возможностях?»
   «Думаю, что они не безграничны».
   «А возможности Чужих?»
   Кэл повторил: «Спейсвурмов никто не видел».
   «Так уж и никто? Совершенно никто? А экипаж “Плутона”?»
   Кэл промолчал. Тогда китаец загадочно добавил: «Я не исключаю».
   Он имел право так говорить. Он имел доступ к закрытым отчетам. Он не исключает. Мнение десантников было ему особенно интересно. Кто знает, может, именно им удастся увидеть спейсвурмов первыми. Доктор У Пу восхищался смесью невежества и напора десантников. Оно и понятно: чем меньше десантник знает, тем легче ему принять неизвестное. Кстати, экипаж «Плутона» никогда не утверждал ничего определенного. Ну да, видели… Вереницу неясных теней… На фоне мощного квазара… Легких, просвечивающих теней… Звезды за ними начинали мерцать…

18

   Кэл чувствовал, чувствовал, что за ним наблюдают.
   Иначе и быть не могло. Никто бы не стал отключать систему контроля, даже если корабль и не принадлежит землянам. Он ступал по оплывшей легкими волнами шершавой броне и всей спиной чувствовал тревогу – неопределенную, но явственную. Ржавые пятна на стене… Оплывший металл… Термический удар коробил керамитовую броню, а вода в стакане не испарилась… Правда, клепка для пояса упала на пол, и портрет Хлои чуть-чуть перекосился… Но это ничего, подумал Кэл, офицер Сол позаботится о моей вдове…

19

   У лифта Кэл снова увидел сумку.
   Кто ее оставил? Пространственные черви?
   Или техник, по делам спускавшийся на берег Маклая?
   Фест в таких обстоятельствах сориентировался бы сразу. Оружие вспарывающее, режущее, прожигающее, вся динамика нападения в развернутом спектре – в этом Фесту не было равных. И в анализе тоже. Настоящая счетная машина – с лошадиными зубами. На Земле Фест жил при большом конезаводе, и все десантники знали его любимого жеребца, весело, как и хозяин, скалившегося с объемных изображений, украшающих кубрик. Фест чаще всех мечтал об отставке. Хотел осесть на Алтае, завести лошадей, разбить сад, найти садовницу.
   «Зачем тебе садовница? – интересовался Рот. – Секса не хватает?»
   «А ты девушек приглашаешь на шашлыки только в надежде на секс?»
   Фест умер на базе. Ему перестали давать филзу. Считалось, что организм быстро перестроится, но Фест умер.
   Кэл оглянулся. У лифта приподнял сумку, не открывая ее.
   Килограммов семь… Открывать не стоит… Начну с бара. Там в любое время можно встретить интересных людей. Скажем, доктора У Пу. За семнадцать месяцев многое могло произойти на корабле, но если китаец жив, он непременно сидит в баре.
   Раньше правила для завсегдатаев были просты:
   а) не играй с доктором У Пу в джанго,
   б) не занимай у доктора У Пу ни одной фаги,
   в) не верь самым клятвенным обещаниям доктора У Пу.
   С секретными службами всегда лучше дружить, но верить секретным службам необязательно. У них свои интересы. Как правило, ученые на военных кораблях автоматически входят в состав секретных подразделений, и доктор У Пу не был исключением…
   Думая так, Кэл рассматривал девушку, явившуюся из его снов.
   Неброский маникюр и серебряное церковное колечко. Он пропустил девушку, сам вошел в лифт. И впитывал, впитывал, впитывал каждый жест, каждую (известную из собственных снов) деталь.
   Все сходилось.
   Все было так, как виделось в долгих снах.
   Брюнетка. Бледные натуральные губы. Подкрученные реснички.
   Он сказал: «Хорошо выглядите».
   Она кивнула согласно.
   Пока тело слушается, пока руки не дрожат, ноги держат уверенно – считай, ты выглядишь хорошо. Наверное, она и о Кэле так подумала. Ну да, наклонный здоровяк с рыхлым лицом, с неопределенным и неприятным взглядом, но крепкий, крепкий… хотя бы с этой точки зрения он выглядел хорошо… В глубине опаленной, хорошо прожаренной памяти Кэла звездочкой вспыхивало ускользающее имя… Оно пока ничего ему не говорило… Аша… Кажется, так…
   «Вы с бака?»
   Ну да, он, конечно, с бака.
   Откуда еще мог явиться такой верзила?
   Узнать Кэла Аша никак не могла, уж слишком он изменился. А бак – носовая часть крейсера – всегда походил на муравейник. Невозможно запомнить всех баковых, даже с такой рыхлой мордой, как у Кэла. Доктор У Пу, ученый консультант десантников, любил повторять: «Если во дворе сушатся штаны, не проходи под ними». Но баковым на все было наплевать. Они бегали по кораблю, как муравьи. Нет, как яблоки. Ни одного червивого.
   Казалось, память Кэла вскипает. В ней образовывались черные воронки.
   С Ашей когда-то дружил Кокс. В стальных руках черного десантника она, наверное, не раз плакала и стонала. Не от боли, конечно. Нет, не от боли. И теперь улыбалась, глядя на Кэла. И не догадывалась, кто он. И не догадывалась, какие странные мысли в нем так странно вскипают.

20

   Семнадцать месяцев – срок немалый.
   Потертые кресла, стойка с парой знакомых царапин на цинке.
   Вместо музыки – метроном, работающий в сглаженном диапазоне. Пульсар Цефеи – надежнее не бывает. Кофейный автомат. Кэл почувствовал первый, совсем легкий, можно сказать, легчайший приступ голода, скорее, напоминание о голоде, ведь филза могла появиться часа через три, не раньше. Сотрудники охраны (Кэл судил по синей форме) – мордастые, уверенные – сидели верхом на высоких табуретах у стойки. На большом плакате красовался крепкий красавец, щеки туго налиты. «Мы им вломим!» Еще трое – в оранжевых рубашках технического состава – поглядывали на чудесных птичек, испускаемых включенным инфором.
   «Сколько там еще осталось?»
   «Три часа сорок две минуты».
   На птичек поглядывали – и бармен, и сотрудники охраны, и техники, и доктор У Пу– он! он! Старый китаец нисколько не изменился. Аша, кстати, подойдя, обняла китайца. Несомненно, как все, ждала новостей. Здесь все ждали новостей с таким нетерпением, что наклонный человек остался незамеченным. Кэла это устраивало. Семнадцать месяцев назад тут все знали, что в кресло у стены обычно садится только он – десантник Кэл, а теперь просто пришел какой-то человек с бака и сел, где ему захотелось. Что с него возьмешь? Это Кэл всегда садился так, чтобы видеть все входы и выходы. Привычка десантника, не больше… но Кэл считал, что ему так нравится… Рука машинально прошлась по кожаному подлокотнику. За семнадцать месяцев мебель могли сменить, по крайней мере, обивку, но ничего такого не произошло… Палец привычно скользнул в незаметную щель распоротой кожи и нащупал фагу – выпуклую, как сердечко, прохладную, маслянистую…
   Может ли фага храниться больше года?
   Нет, конечно! Через три месяца (исключений просто не бывает) фага самоуничтожается. Никаких соблазнов удачливому игроку Кэл незаметно поглаживал пальцем фагу. Семнадцать месяцев… Тревога! Тревога! Такого быть не может… Он сам сунул эту фагу в щель в тот момент, когда на «Сограде» взвыли боевые сирены…
   Кэл незаметно приглядывался.
   Доктор У Пу… Охранники… Бармен… Аша…
   Чего-то не хватало для правильного восприятия реальности.
   Вдруг до него дошло: юбка! В черной юбке с высоким поясом он видел Ашу и семнадцать месяцев назад. Десантники посмеивались над юбкой, но Коксу нравился стиль ретро. И все же, все же… Какая женщина будет постоянно появляться в одной и той же юбке? Даже на боевом крейсере… Вон на докторе даже любимая хламида сменилась: цвет привычный, оранжевый, но покрой иной, рукава шире. И на спинке высокого кресла иероглифы подправлены: «Жилище Гун Шу-баня, уроженца Ло». Профессия доктора У Пу – не скрывать проблем. Блестящие глаза, румяные щечки. Глядя на китайца, трудно сказать, что время вообще движется. И Кэла доктор У Пу будто не видел. Что охотнику на кабанов какой-то муравей? Доктор У Пу всю жизнь занимался спейсвурмами, наверное, он знал о них больше, чем они сами. А морда Кэла говорила лишь о неумелом обращении с техникой…
   «Да не укусит она!»
   Голос показался Кэлу знакомым.
   Чудесные, испускаемые инфором птички успокаивали.
   И оранжевая хламида успокаивала. И кофейный автомат. И эти давно знакомые слова: «Да не укусит она». Усатый техник за соседним столом явно торговал киберсобаку.
   Кэл видел, как Аша приняла от китайца бокал с чем-то газообразным.
   Ничего особенного в баре не происходило. Вот только эта киберсобака.
   Семнадцать месяцев назад усатый техник торговал, похоже, ту же самую киберсобаку. «У нее, – твердил он тогда, – специальные настройки. Нападая, не просто показывает клыки, они у нее от ярости раскаляются добела. Не допрыгнешь до дерева, потом будешь рвать перья из головы, жженые раны лечить труднее». Техник счастливо хохотал. Он гордился своей киберсобакой. Обещал ее научить вынюхивать виртуальные следы спейсвурмов.
   «Маклай расскажет…»
   Тревога! Кэл впитывал каждое слово.
   Нуда, киберсобака многое может. «Маклай расскажет…»
   Хозяин киберсобаки, понял Кэл, недавно задал ей неправильную программу.
   Кубрик оплошавшего техника не только закоптился, техник сам чуть не задохнулся в дыму. «Вот дождемся Маклая…» Киберсобака бесновалась, прыгала, раскаленными клыками рвала мебель. Тревога! Тревога! Откуда явится Маклай? Какой Маклай? Бригадир десантников? Что расскажет?.. Свой торг механик начал семнадцать месяцев назад… И Аша носит все ту же черную юбку… И фага, спрятанная в кресле, не самоуничтожилась… И вода в стакане не испарилась… Не зря на плакате – прямо за барменом – краснощекий молодец неистовой тройной молнией убивал, убивал и никак не мог убить крутящегося в ужасе пространственного червя.
   «Не надо думать, что спейсвурмы окажутся похожими на червей…»
   «Я научу собаку идти по следу…»
   «Маклай расскажет…»
   «Не надо думать, что спейсвурмы окажутся похожими на червей, – негромко повторил китаец. Кэл хорошо слышал каждое слово. Губы у китайца были маленькие. Такие же маленькие улыбки порхали по губам. – Чужие грызут пространство, дырявят его, как сыр. – Все внимательно прислушивались. – Но не надо думать, что однажды мы действительно увидим спейсвурмов. Разве устрица видит хищную брахиоподу, прожигающую кислотой отверстие в ее перламутровой раковине? Нет, конечно. Она и боли никакой не чувствует. Из нее высасывают жизнь, вот и все. Мы можем гоняться за спейсвурмами как угодно долго, можем даже научиться бороться с ними, но увидеть… Не знаю, не знаю… Мы хорошо изучили ископаемые останки дикинсоний, трилобитов, археоциат, но разве мы видели их живыми?»

21

   «Маклай расскажет…»

22

   Нежный хлопок. Над инфором исчезло сияние.
   По всему огромному кораблю люди умолкали и поворачивались к невидимым виртуальным плоскостям. Официальные сообщения всегда предварялись таким вот нежным хлопком. «Маклай расскажет…»
   Откуда он, собственно, явится?
   Как может явиться сюда человек, умерший на лунной базе еще год назад? Давно нет этого человека. Мы только помним его – как помним восстановленную в сознании дикинсонию или трилобита.
   А черная юбка с высоким поясом… А вода в стакане?.. А фага? Как могла сохраниться фага? Очередной игрок случайно обнаружил тайник Кэла и прятал в нем свои выигрыши?..
   Участившийся ритм пульсара действовал возбуждающе.
   Нуда, гнезда спейсвурмов… Семнадцать месяцев назад китаец развивал туже самую мысль… Гнезда спейсвурмов, гнезда жизни… Доктор У Пу всегда говорил о Вселенной так, будто мы все – ее главные и единственные обитатели… Преодолевать трудности… Ну да, именно преодолевать… А пространственные черви? Они мгновенно перескакивают с Тукана на Возничий, а с Возничего на Волопас, на Деву, куда угодно… Наука изучает повторяющиеся процессы, можно сказать – однообразные, а все, что выбивается из нормы, выходит за пределы нашего понимания… Отражение вечных страхов – вот на чем растут наши прозрения…
   Тревога! Тревога! Тревога!
   Кэл внимательно ловил бормотание китайца.
   О гнездах жизни доктор У Пу вещал и семнадцать месяцев назад.
   Честно говоря, за такое время можно было додуматься до чего-то большего.
   Нет жизни кроме жизни. Ну да, это мы слышали. Всё во Вселенной состоит в прямом родстве. Тревога! Тревога! Но мы это, правда, слышали. «Вера в космический масштаб человека исключает человека из научной картины мира». Доктор У Пу негромко повторял давно сказанное. «Вера в познаваемость природного Космоса выводит человека из разряда природных существ». Нуда, Вселенная выглядит угрожающе пустой, пока в ней никого нет, кроме нас. Но как только мы, земляне, обнаруживаем непонятное, Вселенная становится тесной, почти как во времена Коперника. Прямое родство… Что бы там китаец ни бормотал, далеко не все хотят считать себя прямыми родственниками таракана или червя…
   «Маклай расскажет…»
   Может быть… Может быть…
   Но звезды, как рождались, так и будут рождаться.
   И время будет идти. И сама Вселенная изменится так, что, в конце концов, нам придется или перебираться в другую или менять уже существующие физические законы. Доктор У Пу утверждает, что одни мы с этим никак не справимся. Как не справились кроманьонцы… И неандертальцы… Пойми они тех, кого принимали только за конкурентов, Чужим сейчас противостояло бы человечество, состоящее не из одного, а из двух, а то и их трех видов…
   «Вставим Чужим – вернусь домой…»
   «Накупи себе вина и цветных хлопушек, – одобрил доктор У Пу правильное решение техника, торгующего киберсобаку. – Мой отец держит маленькую лавку с жертвенными деньгами из оловянной фольги. В жилище Гун Шу-баня, уроженца Ло. Ему сто четыре года. Можешь поехать к моему отцу, он нуждается в друге».

23

   «Возмущаться несправедливостью, но не впадать в пессимизм».

24

   «В “Книге тысячи иероглифов” ни один иероглиф не должен повторяться».

25

   «В этом году треск новогодних хлопушек сильнее, из чего можно заключить, как усилилась тяга к старине».

26

   По невидимым плоскостям поплыли всполохи.
   Нежный свет сплетался в узлы тьмы, растягивался, густел.
   Он неожиданными, неслышными взрывами вдруг обретал объем.
   Первым Кэл узнал Скриба. Скриб улыбался. Привет, Кэл! Почему ты не с нами?
   Тревога! Тревога! Кэла пробило испариной. Вон бригадир Маклай. Вон десантники Рот и черный Кокс. А с ними Фест, Скриб, Торстен. В ряду всплывающих видеопортретов Кэл увидел и себя. Каким он когда-то был. Глядя на таких парней, понимаешь, что никаким червям, даже пространственным, не изгрызть чудесное наливное яблоко Земли. Рот… Кокс… Возможно, они тоже сейчас где-то на «Сограде»… Они тоже сейчас могут видеть себя… Миллионы наночастиц неустанно плодятся в их лимфе и в крови… Десантники – единый организм. Им не надо оборачиваться ни на какой оклик. Они в любых обстоятельствах услышат друг друга. Почему же ни Рот, ни Кокс не выходят на связь? Мы – одно целое. В девонских морях консультант десантников, возможно, и считал бы себя братом ракоскорпионов или панцирных рыб, но они бы его пожрали. И кембрийские тараканы не позволили бы китайцу брататься с ними только потому, что все мы когда-то вышли из сине-зеленых водорослей, из жидкого протокиселя, разбрызганного по Земле, остывающей после родовых пароксизмов…

 
   Но мы – семья! Мы едины!
   Кэл всматривался в десантников.
   Это что-то вроде отражений, как в зеркале или в тихом водоеме.
   Таку парней фишка легла. Китаец может болтать все, что ему заблагорассудится, но наш прямой долг – не брататься с червями, а выжигать пространство-время, зараженное спейсвурмами. Тревога! Тревога!
   Кэл чувствовал запах филзы.
   Филза – гадость! – кричала ему вдова.
   Филза – чумовое дело, торч, дрянь, еще и еще раз гадость!
   Хлоя смотрела на него со страхом, как на настоящего шпиона Чужих.
   А офицер Сол? Разве, отправляя Кэла на крейсер, он не догадывался, что Рот и черный Кокс могут не находиться на корабле?.. Наблюдать… Ладно… Пусть будет так… Я внимательно наблюдаю… «Мы забросили их на крейсер»… Но где Рот и Кокс?..
   «Что может нас радовать? – доверительно бормотал доктор У Пу. Наверное, Аша его вдохновляла. – Линцзе, водяные орехи, цзяобай, черные бобы, дыни. Мы – рыбы, пронизывающие пучину…»
   Это он, конечно, о войне.
   О самой последней, победоносной.
   Сейчас он добавит: «Мы раздавим червей!»
   Но китаец взглянул на Ашу: «Разве рыба справится с наводнением?»
   Кэл уже не понимал слов. Ужасное темное облачко томления накрыло его.
   Он медленно встал и, не глядя ни на кого, стараясь не торопиться, не ускорять шаг, наклонно двинулся к двери. Он не хотел, чтобы неаппетитные зеленовато-серые обрывки филзы поплыли прямо в баре – перед техниками, барменами, охраной, наконец, перед доктором У Пу. «Мы живем в культурной местности», – слышал он отдаляющийся голос китайца.

27

   «Маклай расскажет…»

28

   В дверях до него дошло: на «Сограде» ждут модуль!

29

   …………………………………………………………………………

30

   Свет! Только свет!
   Кэл плавал в нежном сиянии.
   Он плавал в бульоне фотонов, как сказал бы доктор У Пу.
   А может, он плавал в чудесной материнской плазме, в жаркой топке делящихся частиц, разваливались даже протоны, значит, шла миллионная доля самой первой секунды. Котел Большого взрыва уже работал, пространство-время кипело, но Кэл был пока ничем… пеплом звезд… хотя и звезд еще не было… На обваренную, оползающую пластами кожу, на багровые рубцы и синие пятна, делающие тело похожим на карту какой-то будущей Румынии, даже намека не было.
   Но филза уже была.
   Кэл жадно глотал филзу.
   Мир был филзой, и Кэл был филзой – пожаром фотонов, пылающим сладостным протокиселем. Он варился в самом себе. Может, всё это снилось, как иногда снятся человеку звезды над головой в секунды самого непристойного восхищения, но будущий десантник уже знал и видел всё, что с ним произойдет. И страдал от боли, от несчастья своей наклонной походки, от громоздкости искалеченного тела, от собственных римских глаз, от несчастий столь быстролётных, что и думать о них не стоило…
   Он почувствовал на лбу что-то горячее.
   Аша не отдернула руку: «Я думала, ты умер».
   Мир продолжал меняться. Он менялся страшно и непонятно.
   Аша в черной юбке с высоким поясом смотрелась как черный таракан, вылупляющийся из слизистого ядра. Кэл не знал, как это назвать. У Аши ветвились чудесные многочисленные лапки, клешни, она извивалась, как самый настоящий червь пространства. Волосы – как взрыв, они летели над ней дымным облаком. Кэл не знал, как выглядят спейсвурмы, но может, вот так и выглядят – с короной искрящихся, вставших дыбом волос, в одежде, намертво вросшей в тело. Он всматривался. Он не отводил глаз. Он знал, знал, знал, что все эти перерождения – всего лишь малая часть бесконечной эволюционной лестницы и если наблюдать как можно внимательнее, то можно понять, наконец, все, что не хотел, не договаривал доктор У Пу. Сквозь мокрую шерсть, сквозь зеленоватую оплывающую слизь, из тьмы веков и влажных звездных пожаров снова проглянули глаза Аши. Лицо ее оформлялось, одежда отделялась от тела. Какую-то долю секунды Кэл надеялся, что и с ним произойдет что-то такое и рыхлая его багровая морда с вываренными глазами станет лицом – благородным, как на плакате, а в тесный кубрик вломятся Рот и черный Кокс, и Рот весело заорет: «Спишь, собака»!
   Но вслух он спросил: «Модуль пристыковался?»
   Аша кивнула. Ничего от другого мира в ней уже не было.
   И сам Кэл чувствовал освобождение. После филзы и короткого крепкого сна он снова был полон жизни. Возможно, теперь он действительно поймет китайца. Почему нет? Десантники не дураки. Им доверяют многое. Даже спасение мира. Ведь их готовят именно к этому.
   «Почему ты здесь?»
   «А где я должна быть?»
   Он покачал головой: «Не знаю».
   Он, правда, не знал. Он даже не знал, чем занимается Аша.
   Возможно, представляет одну из тех секретных структур, которыми даже Кокс не интересовался. Неважно. Пока не важно…
   «Зачем ты оставляешь сумку у лифта?»
   «Во мне всего пятьдесят килограммов, – улыбнулась Аша. – А лифт рассчитан минимум на десантника».
   «Когда модуль пристыковался?»
   «Если точно – тридцать три минуты назад».
   «Я не слышу шума на палубе. Разве десантников не встречают?»
   «Берег Маклая закрыт… – Что-то вдруг изменилось. Аша опять смотрела на него из тьмы, мохнатая, влажная, вся в округлых, колеблющихся щупальцах. – На обработку модуля уйдет не меньше часа…»
   «Сколько человек в модуле?»
   «Никакой связи. Мы не знаем».
   «Но в баре показывали лица десантников».
   «Мы не знаем, кто именно находится в модуле».
   Ну да… Модуль был отстрелен в аварийном порядке… Кто-то мог не успеть… А потом был залп по золотой сетке… Тревога! Тревога! Столько времени прошло?.. Кэл имел в виду не жалкие семнадцать месяцев, что значат семнадцать месяцев для мертвеца? Он имел в виду всё время – от Большого взрыва до благородного парня с трезубцем молний в мускулистой руке. Он даже скосил глаза на плакат. «Остановись, брат!»
   Аша засмеялась: «Я, скорее, сестра».
   Кэл повернул голову: «Разве я что-то произнес?»
   Она удивилась: «Ты только что сказал: остановись, брат!»
   Он спросил: «Разве мог в модуле кто-то выжить? Сколько они отсутствовали?»
   Аша ответила: «Восемнадцать часов… Кто-то мог выжить…»
   «А ты давно здесь?»
   Кэл имел в виду кубрик.
   И надеялся, что она ответит – давно.
   Тогда отпала бы нужда в объяснениях.
   Но Аша промолчала. И он лежал перед нею – потный, обнаженный, покрытый шрамами и рубцами, и понимал, что она, наверное, видела, как он жрал эту проклятую чудесную филзу.
   «Ты кричал во сне…»
   «Во сне? – пробормотал Кэл. – А может, это я жил?»
   Она нисколько не удивилась его словам: «Возможно».
   «А разве в модуле…» – начал он.
   «Не говори о модуле! Зачем?»
   «Мы можем открыть его…»
   Она поняла Кэла по-своему: «Хочешь умереть?»
   Умереть? А что в этом необычного? – подумал Кэл. Большой взрыв – это всего лишь начало конца. Как взглянуть. Всё зависит от угла зрения. И от масштаба. Аша остро чувствовала ужас голого громоздкого человека, лежащего перед нею на незастланном рундуке. Она старалась не смотреть на бывшего десантника. Боясь выдать себя, пыталась обойтись простыми мыслями. Самец крикнет по ветру, самка откликнется… Аист поведет глазом, аистиха снесет яйцо…