Страница:
Опубликованный в журнале «Православный христианин» «Ответ экзарха-митрополита Сергия на заявление Московского митрополита» прозвучал столь же политически ангажированно, но в гораздо большем соответствии с происходившими тогда событиями, чем многие послания митрополита Сергия (Страгородского). «Нам мало известно, что лондонский радиофон недавно сообщил о новом политическом заявлении митрополита Московского. В этом заявлении якобы говорится, что германцы на занятой ими территории разрушают Православную церковь, уничтожают православные святыни и преследуют православный народ. Отсюда митрополит Московский якобы делает вывод, что православие и вообще христианство могут быть спасены во всем мире только победой большевистского оружия. В ответ на это чудовищное послание мы считаем своим долгом сказать следующее: за время своего владычества большевики непрерывно подвергали Православную церковь и всякую вообще религию жесточайшему гонению. Об этом мы знаем по собственному опыту, ибо в течение многих лет несли мы в советской России бремя церковного служения, подвергаясь неоднократно, как и другие, тяжким унижениям, тюремным заключениям и всяческим насилиям, тайным и открытым. Об истребительности большевистского гонения на церковь неопровержимо свидетельствуют сотни тысяч казненных, умученных, заточенных и сосланных страдальцев за веру. Ничего подобного большевистскому надругательству над святынями еще не видел мир… Германские власти отнюдь не посягают на нарушение канонического порядка, обеспечивают полную возможность развития церкви и даже облегчают Ее служение…. германские власти возвращают нам церкви, отобранные у нас большевиками…. в этих церквах были склады, клубы, театры — теперь они вновь освящены и в них раздается слово Божие… а народ, религиозность которого никакой большевизм не был в силах истребить, валом валит в церкви, исповедуется и причащается, тысячами крестит детей… и вновь утешается возможностью свободно молиться в свободной церкви… нам не препятствуют ни в обучении школьников Закону Божию, ни в учреждении духовного училища, ни в издании церковной газеты и книг».
Возрождение церковной жизни на территории, оккупированной германскими войсками, не только свидетельствовало о сохранившейся у многих советских граждан потребности иметь религиозную жизнь, но и активно использовалось немецко-фашистской пропагандой. Подобная ситуация требовала от коммунистического режима ответных мер пропагандистского характера в религиозной сфере. В то же время последовательная политическая лояльность, проявленная руководством Московской Патриархии по отношению к коммунистическому режиму даже в период жесточайших гонений на церковь и в первые годы войны, убедила Сталина в готовности митрополита Сергия (Страгородского) осуществлять свою деятельность именно в тех рамках, которые определит для Русской Православной Церкви возглавлявшийся им тоталитарный режим. Эти обстоятельства, как, впрочем, и необходимость иметь в войне с нацистской Германией союзников из числа западных демократий, общественное мнение в которых традиционно исходило из признания определяющего значения христианских ценностей, вынуждали Сталина очеловечивать политический облик СССР допущением в стране хотя бы в ограниченных рамках религиозной жизни ведущей христианской конфессии.
Результатом этих прагматичных тактических перемен в принципиально антихристианской политики коммунистического режима стала не только встреча Сталина с митрополитом Сергием (Страгородским) 4 сентября 1943 г., но и собранный в «большевистских темпах» 8 сентября из 19 архиереев Собор, избравший без голосования митрополита Сергия (Страгородского) Патриархом Московским и всея Руси. Краткий доклад митрополита Сергия (Страгородского) на этом однодневном Соборе, собранном после четвертьвекового методично-кровавого разрушения Церкви в России, был посвящен не путям возрождения церковной жизни, но «деятельности Православной Церкви за два года Отечественной войны». «О том, какую позицию должна занять наша Церковь во время войны, — сказал митрополит Сергий (Страгородский), — нам не приходилось задумываться, потому что, прежде чем мы успели определить как-нибудь свое положение, оно уже определилось — фашисты напали на нашу страну, ее опустошали, уводили в плен наших соотечественников, всячески их там мучили, грабили и т. д. Так что уже простое приличие не позволило бы нам занять какую-нибудь другую позицию, кроме той, какую мы заняли, то есть безусловно отрицательную ко всему, что носит на себе печать фашизма, печать враждебности к нашей стране. Архипастыри сочли своим долгом не только самим встать на эту позицию, но и свою паству призвать к этому… Наш народ охотно откликался на наш призыв. Призывали мы его к жертвам на нужды войны. Пожертвования шли непрерывным потоком и составили очень значительную сумму… Я, между прочим, в свое время обратился к нашему церковному обществу с предложением собрать средства на устройство танковой колонны имени Димитрия Донского. Мною руководило желание повторить пример Преподобного Сергия, который на поле брани выслал своих двух схимников. Конечно, это были слабые воины, если смотреть на них с физической стороны, но они несли на себе благословение Троицкой Лавры и Преподобного Сергия, и поэтому появление их в рядах русского воинства, несомненно, подняло дух последнего и способствовало поражению Мамая. Так и наши танки, думал я, не Бог знает, какая это могла быть помощь нашему русскому воину и воинству, но это было наше благословение, это был знак того, что Церковь не оставляет воинов и на поле брани, что она их благословляет и готова участвовать с ними в самих боях, чтобы добиться освобождения нашей Святой Руси от нашествия иноплеменников. Постоянная готовность народа, наших богомольцев, и постоянный призыв пастырей к этим пожертвованиям обратили на себя внимание и правительства. И вы лично имели возможность убедиться, с каким сочувствием глава нашего правительства Иосиф Виссарионович Сталин отнесся к патриотической деятельности нашего духовенства и к нашим просьбам, касающимся дальнейшего устройства нашей Церкви. И, конечно, оказывая нам это внимание, он может быть уверен, что мы и впредь с еще большим усердием будем продолжать вместе со всем русским народом служить общему делу освобождения нашей родины от фашистского нашествия».
Важнейшим наряду с весьма своеобразным избранием Патриарха решением этого Собора стало постановление, которое на соборном уровне должно было закрепить проводившуюся в посланиях митрополита Сергия (Страгородского) мысль о том, что защита богоборческого коммунистического государства в условиях войны является религиозным долгом каждого русского православного священнослужителя и мирянина. «Среди духовенства и мирян, — подчеркивалось в постановлении, — находятся такие, которые, позабыв страх Божий, дерзают на общей беде строить свое благополучие: встречают немцев, как желанных гостей, устраиваются к ним на службу и иногда доходят до прямого предательства; выдавая врагу своих собратий, например, партизан и других, жертвующих собою за родину… Фашисты понесут справедливую кару за свои грабежи, убийства и прочие злодеяния. Не могут ожидать себе пощады и эти приспешники фашистов, думавшие поживиться за их спиной на счет своих братий. Святая Православная Церковь, как русская, так и восточная, уже вынесла свое осуждение изменникам христианскому делу и предателям Церкви. И мы, сегодня, собравшиеся во имя Отца, Сына и Святаго Духа, подтверждаем это осуждение и постановляем: всякий виновный в измене общецерковному делу и перешедший на сторону фашизма, как противник Креста Господня, да числится отлученным, а епископ или клирик — сана».
Этим постановлением отлучались от Церкви миллионы русских православных христиан, окормлявшихся в почти 12 тысячах храмах, которые действовали на оккупированной территории на основе официального разрешения немецко-фашистских властей. Этим постановлением извергались из сана тысячи клириков, которые самоотверженно возрождали разрушенную большевиками русскую церковную жизнь, искренне или вынужденно служа молебны о победе германской армии. Этим постановлением извергался из сана весь русский епископат, получивший от немецко-фашистских властей право на легализацию своей деятельности на условиях канонически более приемлемых, чем те условия, на которых получил свою легализацию от богоборческого коммунистического государства в 1927 г. сам митрополит Сергий (Страгородский). Наконец, этим постановлением извергался из сана ближайший сподвижник новопоставленного Патриарха Сергия митрополит Сергий (Воскресенский), который проводил точно такую же, как митрополит Сергий (Страгородский), хотя по своим церковным результатам более успешную, политику безусловного сотрудничества с тоталитарным богоборческим режимом.
Избрав для себя в 1927 г. в качестве единственно возможной политику нескончаемых компромиссов как с богоборческим большевистским режимом, так и с собственной совестью, митрополит Сергий (Страгородский) сопроводил свой выбор наложением канонически безосновательных прещений на отвергавших его политику церковных иерархов, среди которых были и два Патриарших Местоблюстителя — священномученик митрополит Кирилл (Смирнов) и священноисповедник Агафангел (Преображенский). Пожиная главный плод этой политики в виде признанного Сталиным первого советского Патриаршества, митрополит Сергий (Страгородский) вынужден был обрушить столь же канонически безосновательные прещения на своего самого преданного ученика и сподвижника митрополита Сергия (Воскресенского) и все подведомственное ему духовенство, осуществлявших свою деятельность в рамках той политики, которую сам митрополит Сергий (Страгородский) все эти годы навязывал Русской Православной Церкви. Но мог ли этот новый компромисс с богоборческим коммунистическим режимом и собственной совестью даровать теперь уже Патриарху Сергию и поддерживавшей его тогда весьма немногочисленной церковной иерархии подлинную победу в условиях сохранения в России большевистского государства? Ответ на этот вопрос содержался в одной из последних статей митрополита Сергия (Воскресенского) «Большевизм надо сокрушить», ставшей своеобразным завещанием погибшего через год после ее написания митрополита, решившегося, наконец, свободно и честно высказать правду о тех, кто пытался превратить его из митрополита Сергия (Воскресенского) в агента НКГБ СССР Воскресенского Дмитрия Николаевича. «В мире много зла и горя, но нет ничего страшнее и губительнее большевизма, — писал митрополит Сергий (Воскресенский). — Большевизм восстал на Бога и попрал человека. Большевизм не только умерщвляет, он растлевает. Он разрушает святыни и ценности, которыми жива душа человека. Свободных людей он превращает в безличных рабов. Он отравляет их своею ложью и терзает их своим насилием. Страной большевизма правит страх, скрытый под маской предписанной преданности и продиктованного восторга. Страх за себя и своих; страх перед арестом, ссылкой, пыткой, казнью; страх перед нищетой и голодом; страх перед доносом; страх перед ГПУ и друг перед другом. В стране большевизма все вынуждены притворяться и лгать, чтобы избежать немедленной расправы… Рабам приказано кричать о том, что свободнее их нет людей на свете, что нет ничего радостнее их страдальческой жизни, что они любят своих ненавистных вождей, что большевистское одичание есть наивысшая форма культуры, что большевистское издевательство над человеческой личностью поднимает достоинство ее на недосягаемую высоту. И они кричат, бахвалятся, поют и пляшут, чтобы только сохранить свою жизнь, эту жалкую жизнь, опозоренную страхом и ложью, и получить свой кусок хлеба, этот отравленный муками жалкий кусок.
Возрождение церковной жизни на территории, оккупированной германскими войсками, не только свидетельствовало о сохранившейся у многих советских граждан потребности иметь религиозную жизнь, но и активно использовалось немецко-фашистской пропагандой. Подобная ситуация требовала от коммунистического режима ответных мер пропагандистского характера в религиозной сфере. В то же время последовательная политическая лояльность, проявленная руководством Московской Патриархии по отношению к коммунистическому режиму даже в период жесточайших гонений на церковь и в первые годы войны, убедила Сталина в готовности митрополита Сергия (Страгородского) осуществлять свою деятельность именно в тех рамках, которые определит для Русской Православной Церкви возглавлявшийся им тоталитарный режим. Эти обстоятельства, как, впрочем, и необходимость иметь в войне с нацистской Германией союзников из числа западных демократий, общественное мнение в которых традиционно исходило из признания определяющего значения христианских ценностей, вынуждали Сталина очеловечивать политический облик СССР допущением в стране хотя бы в ограниченных рамках религиозной жизни ведущей христианской конфессии.
Результатом этих прагматичных тактических перемен в принципиально антихристианской политики коммунистического режима стала не только встреча Сталина с митрополитом Сергием (Страгородским) 4 сентября 1943 г., но и собранный в «большевистских темпах» 8 сентября из 19 архиереев Собор, избравший без голосования митрополита Сергия (Страгородского) Патриархом Московским и всея Руси. Краткий доклад митрополита Сергия (Страгородского) на этом однодневном Соборе, собранном после четвертьвекового методично-кровавого разрушения Церкви в России, был посвящен не путям возрождения церковной жизни, но «деятельности Православной Церкви за два года Отечественной войны». «О том, какую позицию должна занять наша Церковь во время войны, — сказал митрополит Сергий (Страгородский), — нам не приходилось задумываться, потому что, прежде чем мы успели определить как-нибудь свое положение, оно уже определилось — фашисты напали на нашу страну, ее опустошали, уводили в плен наших соотечественников, всячески их там мучили, грабили и т. д. Так что уже простое приличие не позволило бы нам занять какую-нибудь другую позицию, кроме той, какую мы заняли, то есть безусловно отрицательную ко всему, что носит на себе печать фашизма, печать враждебности к нашей стране. Архипастыри сочли своим долгом не только самим встать на эту позицию, но и свою паству призвать к этому… Наш народ охотно откликался на наш призыв. Призывали мы его к жертвам на нужды войны. Пожертвования шли непрерывным потоком и составили очень значительную сумму… Я, между прочим, в свое время обратился к нашему церковному обществу с предложением собрать средства на устройство танковой колонны имени Димитрия Донского. Мною руководило желание повторить пример Преподобного Сергия, который на поле брани выслал своих двух схимников. Конечно, это были слабые воины, если смотреть на них с физической стороны, но они несли на себе благословение Троицкой Лавры и Преподобного Сергия, и поэтому появление их в рядах русского воинства, несомненно, подняло дух последнего и способствовало поражению Мамая. Так и наши танки, думал я, не Бог знает, какая это могла быть помощь нашему русскому воину и воинству, но это было наше благословение, это был знак того, что Церковь не оставляет воинов и на поле брани, что она их благословляет и готова участвовать с ними в самих боях, чтобы добиться освобождения нашей Святой Руси от нашествия иноплеменников. Постоянная готовность народа, наших богомольцев, и постоянный призыв пастырей к этим пожертвованиям обратили на себя внимание и правительства. И вы лично имели возможность убедиться, с каким сочувствием глава нашего правительства Иосиф Виссарионович Сталин отнесся к патриотической деятельности нашего духовенства и к нашим просьбам, касающимся дальнейшего устройства нашей Церкви. И, конечно, оказывая нам это внимание, он может быть уверен, что мы и впредь с еще большим усердием будем продолжать вместе со всем русским народом служить общему делу освобождения нашей родины от фашистского нашествия».
Важнейшим наряду с весьма своеобразным избранием Патриарха решением этого Собора стало постановление, которое на соборном уровне должно было закрепить проводившуюся в посланиях митрополита Сергия (Страгородского) мысль о том, что защита богоборческого коммунистического государства в условиях войны является религиозным долгом каждого русского православного священнослужителя и мирянина. «Среди духовенства и мирян, — подчеркивалось в постановлении, — находятся такие, которые, позабыв страх Божий, дерзают на общей беде строить свое благополучие: встречают немцев, как желанных гостей, устраиваются к ним на службу и иногда доходят до прямого предательства; выдавая врагу своих собратий, например, партизан и других, жертвующих собою за родину… Фашисты понесут справедливую кару за свои грабежи, убийства и прочие злодеяния. Не могут ожидать себе пощады и эти приспешники фашистов, думавшие поживиться за их спиной на счет своих братий. Святая Православная Церковь, как русская, так и восточная, уже вынесла свое осуждение изменникам христианскому делу и предателям Церкви. И мы, сегодня, собравшиеся во имя Отца, Сына и Святаго Духа, подтверждаем это осуждение и постановляем: всякий виновный в измене общецерковному делу и перешедший на сторону фашизма, как противник Креста Господня, да числится отлученным, а епископ или клирик — сана».
Этим постановлением отлучались от Церкви миллионы русских православных христиан, окормлявшихся в почти 12 тысячах храмах, которые действовали на оккупированной территории на основе официального разрешения немецко-фашистских властей. Этим постановлением извергались из сана тысячи клириков, которые самоотверженно возрождали разрушенную большевиками русскую церковную жизнь, искренне или вынужденно служа молебны о победе германской армии. Этим постановлением извергался из сана весь русский епископат, получивший от немецко-фашистских властей право на легализацию своей деятельности на условиях канонически более приемлемых, чем те условия, на которых получил свою легализацию от богоборческого коммунистического государства в 1927 г. сам митрополит Сергий (Страгородский). Наконец, этим постановлением извергался из сана ближайший сподвижник новопоставленного Патриарха Сергия митрополит Сергий (Воскресенский), который проводил точно такую же, как митрополит Сергий (Страгородский), хотя по своим церковным результатам более успешную, политику безусловного сотрудничества с тоталитарным богоборческим режимом.
Избрав для себя в 1927 г. в качестве единственно возможной политику нескончаемых компромиссов как с богоборческим большевистским режимом, так и с собственной совестью, митрополит Сергий (Страгородский) сопроводил свой выбор наложением канонически безосновательных прещений на отвергавших его политику церковных иерархов, среди которых были и два Патриарших Местоблюстителя — священномученик митрополит Кирилл (Смирнов) и священноисповедник Агафангел (Преображенский). Пожиная главный плод этой политики в виде признанного Сталиным первого советского Патриаршества, митрополит Сергий (Страгородский) вынужден был обрушить столь же канонически безосновательные прещения на своего самого преданного ученика и сподвижника митрополита Сергия (Воскресенского) и все подведомственное ему духовенство, осуществлявших свою деятельность в рамках той политики, которую сам митрополит Сергий (Страгородский) все эти годы навязывал Русской Православной Церкви. Но мог ли этот новый компромисс с богоборческим коммунистическим режимом и собственной совестью даровать теперь уже Патриарху Сергию и поддерживавшей его тогда весьма немногочисленной церковной иерархии подлинную победу в условиях сохранения в России большевистского государства? Ответ на этот вопрос содержался в одной из последних статей митрополита Сергия (Воскресенского) «Большевизм надо сокрушить», ставшей своеобразным завещанием погибшего через год после ее написания митрополита, решившегося, наконец, свободно и честно высказать правду о тех, кто пытался превратить его из митрополита Сергия (Воскресенского) в агента НКГБ СССР Воскресенского Дмитрия Николаевича. «В мире много зла и горя, но нет ничего страшнее и губительнее большевизма, — писал митрополит Сергий (Воскресенский). — Большевизм восстал на Бога и попрал человека. Большевизм не только умерщвляет, он растлевает. Он разрушает святыни и ценности, которыми жива душа человека. Свободных людей он превращает в безличных рабов. Он отравляет их своею ложью и терзает их своим насилием. Страной большевизма правит страх, скрытый под маской предписанной преданности и продиктованного восторга. Страх за себя и своих; страх перед арестом, ссылкой, пыткой, казнью; страх перед нищетой и голодом; страх перед доносом; страх перед ГПУ и друг перед другом. В стране большевизма все вынуждены притворяться и лгать, чтобы избежать немедленной расправы… Рабам приказано кричать о том, что свободнее их нет людей на свете, что нет ничего радостнее их страдальческой жизни, что они любят своих ненавистных вождей, что большевистское одичание есть наивысшая форма культуры, что большевистское издевательство над человеческой личностью поднимает достоинство ее на недосягаемую высоту. И они кричат, бахвалятся, поют и пляшут, чтобы только сохранить свою жизнь, эту жалкую жизнь, опозоренную страхом и ложью, и получить свой кусок хлеба, этот отравленный муками жалкий кусок.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента