Айдинов Г.. Каменщик

   - Не подружка она мне вовсе. Знакомая. А деньги должна взять в следующее воскресенье. Обещала прямо на рынок ко мне заскочить.
   - Четыре с половиной сотни - деньги не малые. Как же это она вам доверила их, знакомая ваша?
   - Хорошая знакомая. И доверила.
   - Путаете вы, Берестова, что-то. А зря. Ладно. Разберемся. Садитесь, Клава, Зина, в наш кабриолет, и прокатимся в Москву.
   Первым делом, как въехали в Москву с Рязанского шоссе, Павел велел водителю своего "газика" свернуть на Садовую. Около Красных ворот, подвывая сиреной, срезали угол - и прямо к меховому магазину.
   Олег Анисимович оказался на месте. Его пригласили в комнату директора и попросили осмотреть привезенное манто.
   Старый товаровед долго гладил шубу по ворсу и против. Рассматривал на свет. Щупал подкладку и борта.
   - Наша, - негромко сказал он наконец. И повторил, снимая очки, которые надевал в очень редких случаях. - Точно. Наша.
   - Завитки?
   - И завитки. И остальное все.
   Олег Анисимович отвернул у пальто левый борт.
   - Две булавочки. Видите, ценник сорвали, а булавочки тут как тут. Наша шуба, не сомневайтесь.
   - Спасибо, огромное спасибо вам, Олег Анисимович. А вы, Федор Матвеевич, не продавайте, пожалуйста, одну-две шубы из этой же партии, попросил Павел директора магазина, который тоже присутствовал при церемонии первого опознания похищенного манто.
   - Нужны будут?
   - Обязательно будут нужны. Мы изымем их у вас на несколько дней для официальной экспертизы.
   - Ладно. Задержу шубы. Все сделаю. Только бы поймали прохвоста. А то меня, право слово, инфаркт хватит со всеми этими переживаниями...
   В воскресенье таинственная Капа, как и можно было предполагать, на Люберецкий рынок не пришла. А может, эта Капа не что иное, как миф, защитительная завеса для ловчащей Зинаиды?
   - Придется вам, Берестова, отвечать по всей строгости закона, по крайней мере за сбыт краденого, если не за соучастие в грабеже. Неужели вы не понимаете, что обязаны помочь нам найти буфетчицу Капитолину, что только тогда вам, возможно, удастся избежать наказания? Почему не говорите правды?
   Зина запричитала было о том, какая она несчастная, но весьма быстро перестала и как ни в чем не бывало очень спокойным голосом сказала допрашивающему ее Павлу:
   - Вопросики лучше задавайте, мне так легче будет.
   - Где и когда вы познакомились с Капой?
   - С месяц назад в ресторане Казанского вокзала. Мы там с сестрой перекусывали.
   - А она подошла и сказала: "Привет"?
   - Мы к ней за столик подсели.
   - Одну деталь уточнили. Пойдем дальше. Одна она была?
   - С мужчиной. Только он вскорости ушел.
   - Описать его можете?
   - Средних лет, такой представительный. С портфелем. Или нет, с чемоданчиком небольшим,
   - Не густо. А она как выглядит?
   - Хорошо выглядит, Блондинка, правда крашеная. Но симпатичная. Полная такая, веселая. Шампанское все пила. И шоколадом "Слава" закусывала.
   - И потом сразу предложила шубу продать?
   - Не сразу. Мы разговорились.
   - О чем?
   - Мы сказали Капе, что в Люберцах торгуем. В палаточке. На рынке, значит. От торга тамошнего. А она обрадовалась. "И я, - говорит, - по торговой части. Буфетчицей работаю".
   - Где?
   - Тогда она не сказала.
   - А когда сказала?
   - Она к нам на рынок несколько раз потом приезжала. Два раза на поезде и один раз на такси.
   - Это когда шубу привозила?
   - Тогда.
   - А вам не показалось странным, что Капа о вас знала все, что ей надо, а вы о ней - ничего? С чего бы это? Когда продаешь свою, а не чужую, краденую вещь, чего же таиться?
   - Она и не таилась. Я сама не спрашивала. На кой мне нужен ее адрес? Все равно уезжает.
   - Так вы же сообщили, что Капа свое место вам отказывала. Как же могла между вами идти речь о буфете, который находится в безвоздушном пространстве?
   - Ничего не в пространстве. Капа говорила мне, где ее буфет. Только длинное название, и я его начисто забыла, это ее министерство.
   - В министерстве, значит?
   - Вроде бы. А может, в тресте.
   - А где оно находится, это министерство-трест? Далеко? Насчет того, как вам ездить из Люберец, разговора не было?
   - Был. Что было, то было. Капа хвалилась, что близко к вокзалам. И десяти минут ходу от Казанского, мол, мне не будет, если оформят.
   - Не путаете опять, Берестова? Верно говорите?
   - А что она мне, Капа эта? Сестра? Подруга закадычная? Чего мне из-за нее пропадать?
   Зинаида вновь попыталась выжать слезы из своих маленьких, сильно разрисованных глаз.
   Что делать? В районе Комсомольской площади несколько десятков министерств и различных крупных учреждений, имеющих свою столовую или буфет. Ходить по ним вместе с Берестовой искать Капу? А если ее вообще не существует, этой Капы? Или она наврала насчет буфета, да еще министерского? А если, затратив неизвестно сколько времени, Капу удастся обнаружить, а она укажет еще на кого-нибудь пальцем - дескать, вон кто поручил ей продать шубу? "Все равно разыскивать Капу будем", - решил Павел. Как там сложатся события с Липским или со сберкассой - еще неизвестно, а тут реальная улика - похищенная шуба. И всю цепочку передающих ее друг другу рук необходимо пройти до конца.
   И пошли. Пошли, воодушевляемые мыслью, что именно на этот раз близки к цели. Из министерства в министерство. Из учреждения в учреждение. По часовой стрелке, кругом, по всему району Комсомольской площади - площади трех вокзалов. Подымались по лестницам, взлетали на лифтах, спускались в подвальные этажи. И всюду спрашивали только одно:
   - Скажите, пожалуйста, где у вас здесь буфет или столовая?
   Шли по коридорам учреждений втроем: Петр, Сергей Шлыков, а между ними семенила, испуганно озираясь, Зинаида, одетая в шубейку из синего, похожего на бобрик искусственного меха и зеленый платок. Они подходили к помещению буфета, Зинаида заглядывала в комнату, рассматривала продавщицу. Петр снимал шляпу и вежливо осведомлялся у хлопочущей около кофеварки буфетчицы:
   - Будьте любезны сказать, а Капа сегодня что - выходная?
   Второй день поисков подходил к концу, когда они, уставшие, измученные, открыли широкие стеклянные двери подъезда, сбоку которого виднелась большая вывеска: "Министерство"... Пройдя по лестницам и коридорам, вошли в буфет. Зинаида машинально, уже совсем не таясь, перешагнула порог комнаты, где сотрудники министерства оживленно переговаривались в большой очереди у буфетной стойки, и вдруг стремительно отпрянула назад.
   - Капа, - прошептала она, норовя податься в сторону выхода.
   * * *
   Пока Петя Кулешов действовал в меховом магазине, а потом вместе с Сергеем Шлыковым отмеривал километры по коридорам министерств в поисках буфетчицы Капы, Павел знакомился с главными участниками событий в сберкассе. При этом обнаружилось весьма многозначительное совпадение: оказалось, что старший кассир ограбленной сберкассы Алла Константиновна Чугунова, та самая, что знала код замка и имела доступ к ключам от сейфа, жила в одной большой коммунальной квартире вместе с ним... Липским. Да, да, с инспектором из торга Липским, так "тяготевшим" к ограбленному меховому магазину. Напрасно ли старался сам король-случай, который свел их в одной квартире? Или интуиция комиссара Дубинина не обманула и "каменщик" действительно похаживал возле сберкассы? Ведь за это время решительно отпала версия о симуляции ограбления. Экспертизы почвы под окном сберкассы, куска пола в помещении, соскобов с краев раковины, над которой расположено окно, привели к выводу, что проникали в сберкассу снаружи и действовали там отнюдь не новички.
   Что же касается Липского, то и о его жизни, интересах, привычках, знакомствах работники угрозыска были уже хорошо осведомлены. И ничего компрометирующего, ничего хотя бы косвенно дававшего повод заподозрить. Старательный работник. Вежлив до приторности и на службе и с многочисленными жильцами квартиры. Особенности? Не любит ходить в гости и никогда не приглашает к себе. Вечера порой проводит в бильярдной Парка культуры и отдыха имени Горького. Есть еще одно вполне благопристойное увлечение: в воскресные дни обычно выезжает на рыбалку, чаще всего - на Химкинское водохранилище. Но улов привозит редко. Так сказать, незадачливый рыбак. И все же... В манере вести себя, в блеклом, старательно прямом взгляде Липского было что-то такое, что скорее приближало его к черту, нежели к ангелу, если вспомнить характеристику, которую дал инспектору торга старый товаровед по мехам Олег Анисимович Коптяев.
   Чем больше перечитывал Павел разные бумажки со сведениями о Липском, тем более возрастало и возрастало в нем чувство настороженности. Незадачливый! А может, скорее "задачливый" рыбак, только улов у него особый? Но ограничивается ли он махинациями с меховыми изделиями или как-то связан с ограблением сберкассы? И какие у него могут быть точки соприкосновения с рецидивистом "каменщиком"? Он, Липский, и есть "каменщик"? Чепуха! Все прошлое его как на ладошке. Такие типы обычно предпочитают доставать горячую картошку из костра чужими руками.
   Пока ведь против него улики только косвенные - одни разговоры да предположения. Так что не станем торопиться, решил Павел, понаблюдаем еще за житьем-бытьем инспектора. И будем терпеливо ждать, что даст Капа. Она теперь тоже "на крючке", и ее поведение может пролить свет на это запутанное дело.
   И вот среди постоянных посетителей министерского буфета появились новые лица - юноши, девушки, люди средних лет, которые сменяли друг друга и запросто, как давние знакомые, беседовали со многими здешними сотрудниками. А в вестибюле министерства буфетчицу нетерпеливо поджидали Петя Кулешов и Сергей Шлыков с товарищами. Им выпала наиболее сложная и ответственная задача: провожать Капитолину Сысоеву домой, интересоваться ее возможными встречами.
   Но Капа, никуда не сворачивая, нигде и ни с кем не останавливаясь, направлялась после работы только домой, а утром - только на работу. Ходила пешком. Жила она с уже взрослым сыном-старшеклассником неподалеку, в Хохловском переулке, возле Покровских ворот, в старинном доме. Здесь и родилась, ее все там знали и ничего худого за ней не замечали.
   Капа явно была чем-то встревожена. Шла всегда быстро, то и дело оглядывалась. Неужели учуяла опасность? Что ж, вполне возможно. Почему бы не допустить, думал Павел, что Капа заметила Берестову в сопровождении двух молодых людей?
   * * *
   Еще в студенческие годы Павел любил размышлять... на бумаге. Когда выстраивались на белом листе слова или становились схематическими рисунками мгновенье назад существовавшие только в его воображении образы, Павлу было гораздо легче представить себе сущность, смысл явления или связи явлений, над которыми он раздумывал. И на работе в розыске частенько брался он за карандаш, чтобы разобраться в том, что не поддавалось осмыслению сразу.
   Сейчас Павел тоже рисовал. На двойном развернутом листе бумаги - так нагляднее - изобразил в кружках крупные буквы-символы. Каждый персонаж дела "каменщика" получил условное обозначение: Липский - "Л", старший кассир сберкассы Чугунова - "СК", буфетчица Сысоева - "С". Все они связанные между собой, протянули друг другу руки-линии! Не было таких линий только у "каменщика": его условный знак - толстое черное "К" - Павел поместил в центре листа. И еще в стороне одиноко стояли две буковки "РМ". Они изображали фигуру ремонтного мастера Александра Назаровича Трофимова, которого позвали открывать сберкассовский сейф, когда "забастовал" замок. Мастер во время опроса подтвердил все, что сказал - спасибо ему! - замзав сберкассы Додин. Верно, замок в сейфе только непосвященным кажется сложным. А так это обычное, стандартное устройство, которое подготовленный человек может открыть просто и быстро...
   Какое-то беспокоящее, тревожное чувство возникало у Павла, когда он посматривал на эти две буковки "РМ". Не рассказал ли случаем мастер кому-либо о своем посещении сберкассы? Напрасно его не расспросили подробней, где он бывал в то время, не произнес ли в какой компании неосторожных слов о хлипком замке в сберкассовском сейфе?
   Павел разыскал телефон конторы по ремонту сейфов.
   - Да, - ответили ему, - Трофимов сегодня работает. Будет в конторе через час-полтора. Позвонить в Управление милиции? Обязательно передадим.
   Трофимов вскоре отозвался.
   - Что вы, товарищ старший лейтенант, - обиженно загудел мастер в трубку своим зычным басом. - Мы порядки знаем. И болтать лишнего себе не позволим. Нигде и ни в каком виде не позволим. А бывать я вроде бы ни у кого особенно не бываю. У сродственников если только. Ну, еще на рыбалку в выходной подаюсь. Это есть, такая слабость. Куда? На Химкинское водохранилище. И недалеко, и клев неплохой. Михаила Юрьевича Липского? Нет, не слыхал такого. И разговоров у нас на рыбалке никаких не бывает, кроме как о сути, о рыбке, значит. Хорошее занятие. Вы бы поглядели, сколько в воскресенье таких страдальцев, как я, на лед высыпает, так диву дались бы...
   Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! Как это такой очевидный вывод нам в голову не пришел? Лучше места, чем рыбалка, для встречи и не надо! На открытом всем ветрам белоснежном поле водохранилища к рыбакам никак незаметно не подобраться. Стой себе рядком да обговаривай и передавай что хочешь. И вполне возможно, что в первую же поездку инспектор Мехторга Липский обязательно пойдет на решающее свидание со своим "подопечным", так как почувствовал запах паленого.
   * * *
   Ловись, ловись, рыбка, - и большая и маленькая! Но лучше бы большая, самая большая. Неужели сам "каменщик" пожалует на "рандеву" с Липским? Кто он был, этот человек, который сошел с автобуса совсем отдельно от Липского, а потом расположился неподалеку? Он несколько раз подходил к инспектору, то будто бы прикуривать, то брал какую-то снасть - в сильные бинокли сотрудникам розыска было видно, как, оживленно жестикулируя, о чем-то говорили они, когда сходились.
   Второго "рыбака" проводили до дома. Очень подходящий, просто удачный дворник оказался в этом доме на 1-й Брестской улице. Звали дворника Варвара Карповна. Словоохотливая Варвара Карповна сразу сказала, что, будь она на месте милиции, давно бы занялась Ванькой Завенугиным, который, по ее словам, является "гадом самой чистой пробы" и уже не раз в тюрьме побывал. И в гостях у Ваньки бывают дружки не лучше его самого, нарушают общественную тишину. И ее, дворника, ни Ванька, ни приходящие к нему бабы все равно не купят. Даже если будут совать баночку красной икры, как Капка, не то невестка, не то свояченица Завенугина.
   - Тоже фрукт, я вам доложу, эта Капка, - добавила энергичная Варвара Карповна. - Муж у нее даже сидел вместе с Завенугиным: Ванька сам под пьяную руку выболтал, когда выходил в садик "козла" с соседями забить... Ей-богу, не вру...
   Очень скоро на стол Павла легла справка о судимостях Ивана Завенугина. Первый раз он предстал перед судом за злостное хулиганство, а потом еще дважды за то, что "баловался" с сейфами.
   В тот же вечер Ивана Завенугина вызвали в МУР: выяснить некоторые обстоятельства его прошлого.
   Нет, какой там "каменщик"! Этот здоровенный детина в платяной шкаф не влезет: он и сидя оказался на голову выше отнюдь не малорослого Калитина.
   - Жалоба на вас поступила от соседей, - начал разговор с Завенугиным Павел и, как бы между прочим, положил на стол достаточно хорошо знакомый Завенугину бланк о проверке судимостей.
   Завенугин, вежливо загораживая рот ладонью, чтобы не очень разило перегаром, счел нужным прояснить обстановку.
   - А я свое отбыл, - сказал он, - судимости погашены. Прописан. Работаю. Ну, выпиваю маленько. Прикажете - брошу. Перед соседями извинюсь. Так что, гражданин начальник, зря вы прямо в МУР меня вызвали. Ни сном, ни духом ни в чем не замешан.
   - Тогда и тревожиться нечего.
   Когда составляют "словесный портрет" преступника, обязательно указывают, какой у него цвет глаз, какой они формы, величины. И ничего не говорят о том внутреннем, одухотворяющем свете, который живет в глазах людей мыслящих, с богатым духовным миром и доброй, отзывчивой душой. Потому что у преступников почти у всех глаза себялюбов, эгоистов, злые, безразличные глаза, со взором, как бы обращенным "в себя". Такие глаза были и у Ивана Завенугина. Он усиленно моргал, маскируя, как ему казалось, этим свою тревогу в ожидании нового вопроса.
   - Капитолина Сысоева кем вам доводится?
   - В каком смысле?
   - Она родственница ваша, что ли?
   - Дальняя.
   - А мужа ее как зовут?
   - Нету у нее мужа. Погиб он. Во время войны.
   - Как же так? А нам известно, что сидели вы последний раз с ее мужем.
   - Зачем с мужем? Дружок он ей.
   - А где он сейчас? Фамилию его знаете?
   - Альфредом зовут. По кличке "Чистый". А фамилию не скажу, иностранная она. Мандрес, что ли?
   - А как вы с ним и когда встретились?
   - На пересылке, здесь, в Москве. Плотник я, а Альфред каменщик. Подбирали тогда строителей...
   И Завенугин рассказывает, в какой исправительно-трудовой колонии отбывали они с Альфредом наказание, что строили.
   - А сейчас с Альфредом встречаетесь? Или, может быть, с Капитолиной Сысоевой его видели?
   - Нет, не приходилось.
   - Будем считать, что вы говорите все, как есть. Подумайте пока, Завенугин. Скоро вызовем.
   Пришло время захлопывать капканы. Неожиданное приглашение Завенугина в угрозыск наделает переполох в шайке. И теперь нужен глаз да глаз за всеми, кто уже известен МУРу, ибо страх поимки нередко заставляет преступников идти на самые неожиданные шаги.
   Буфетчицу Капу срочно вызвали в этот вечер к телефону в квартиру к соседям. И буквально через несколько минут после разговора она выскочила из парадного, застегивая на ходу пальто.
   Двое молодых людей так усердно читали газету, вывешенную в застекленной витрине, что их лиц нельзя было разглядеть. Да Капе и не до них. Она едет в метро, затем в электричке и не замечает, что молодые люди оказываются ее попутчиками.
   Капино синее пальто с красным шарфом очень быстро мелькнуло на станции Кудиново вдоль платформы. Вот каблуки ее, как трель отбойного молотка, простучали по лестнице, ведущей с платформы на широкую, утоптанную множеством ног дорожку. На площадке возле лестницы Капу встречает парнишка лет шестнадцати-семнадцати с заведенным мотоциклом. Капа отдает ему большую закрытую сумку, и мотоциклист сразу же поддает газу, уносясь по снеговой тропке.
   Петр и Сергей помедлили: не хотелось упускать мотоциклиста и расставаться с Капой нельзя было. А Капа почти бегом заспешила на автобусную стоянку и успела вскочить в машину, которая уже трогалась. Дверь захлопнулась.
   Неужели прозевали? Петр оглянулся. На привокзальной площадке стояла трехтонка. Водитель грузовика и двое его спутников, открыв дверцу кабины, закусывали, расставив на сиденье еду и бутылки с молоком.
   - Выручайте, ребята. Надо догнать автобус. Дело серьезное.
   Ребята выручили. На четвертой остановке Капа вышла. Выпрыгнули из кузова грузовика, остановившегося метрах в ста пятидесяти, и Петр с Сергеем. Буфетчица торопливо зашагала к двухэтажному барачного типа дому, расположенному среди деревьев, неподалеку от дороги. Зашла в единственный подъезд. Снова дробный стук каблуков - она поднималась на второй этаж.
   Как бы не всполошить буфетчицу и в то же время узнать, куда она направится? Снаружи - железная пожарная лестница с редкими перекладинами. Кулешов глазами показал на нее, и легкий Сергей мигом взлетел наверх.
   В окне, выходящем на лестничную площадку, было разбито стекло, и Сергей хорошо видел, как Капа открывала ключом английский замок двери посредине коридора.
   Они с Петром переждали ровно столько, сколько, по их мнению, надо было Капе, чтобы посчитать себя в безопасности.
   - Сысоева?
   - Да, я Сысоева.
   Капа еще держит руку на замке пыльного чемоданчика, узкого и длинного, хранившегося, несомненно, под той самой доской в полу, что сейчас вынута и лежит рядом со стамеской, которой ее только что поддевали. В чемоданчике винтики, болтики, куски проволоки, большая пачка наждачной бумаги. Между листами наждачной бумаги - деньги, очень много денег.
   Особого труда не составило узнать, кто такой мотоциклист, встречавший Капу. Это был ее брат Василий.
   В сарае того дома, где жили Василий с матерью, обнаружили пять манто. Они были завернуты в полиэтиленовую пленку, которой обычно прикрывают вместо стекол теплицы, и зарыты в землю, а сверху завалены всяческой рухлядью.
   Еще две шубы, приготовленные к продаже, оказались в диване.
   А где же остальные манто? Неужели успели продать? Но через кого? Как? Что-то совсем не похожи мелкие спекулянтки, люберецкие сестры-глупышки на изворотливого, предусмотрительного "сбытчика", которым, по логике вещей, непременно должен был обзавестись вор такого масштаба и такого типа, как "каменщик".
   И теперь уже не "каменщик", а Альфред Леонидович Рамбенс - вот кто.
   Любопытная личность, этот Рамбенс, если судить по тем материалам, которые были получены из колонии. Он не укладывался в обычные представления об облике рецидивиста. Где там, чрезвычайно низкая культура или неразвитые чувства. И образование есть, и очень не глуп, и психолог даже неплохой, если судить по характеристике, да и по тому, как "работает".
   Павел тщательно выписал на отдельных листках бумаги все основные вехи жизни Рамбенса.
   Если сложить все вместе эти листочки, то биография Рамбенса предстала бы в таком виде.
   Группа Калитина не очень ошиблась в своих предположениях: Альфреду Леонидовичу было пятьдесят лет. Родился он в буржуазной Эстонии, неподалеку от Таллина, Отец, инженер-геодезист, почти все время находился в разъездах. Мать долго болела и умерла от рака вскоре после того, как сын закончил гимназию. Предоставленный фактически самому себе, Альфред долгое время ничем себя не утруждал, больше развлекался, растрачивая имущество, оставленное матерью. А потом пришлось задуматься о средствах к существованию. Поступил коммивояжером в фирму, торгующую мехами. Там получил первые навыки, которые весьма пригодились на будущей стезе. Как собственноручно записал Рамбенс в одном из многочисленных протоколов допроса, которые были пересланы в Москву из архива! "Прямой обман, ловкость рук, умение пустить пыль в глаза - без этого какой же я был бы делец. А не будь я дельцом, то есть жуликом на законном основании, меня бы в буржуазной Эстонии вышибли из фирмы в первый же месяц".
   Когда в Эстонию пришла Советская власть, коммивояжерские ухватки Рамбенса оказались ненужными. А тут подвернулась возможность продать за границу большую партию меха, которую глава фирмы, где Рамбенс прежде работал, припрятал в подвале своего дома. Попался. Судили. Направили в лагерь. И как раз началась война. До самого 1945-го пробыл в заключении.
   Даже закоренелый преступник хочет в лихую для Родины годину считаться ее сыном. И Рамбенс записывает в своих показаниях: "По-своему, кое-что, совсем немного, но сделал для победы. Все у нас в лагере, даже самые заядлые негодяи, в первые же месяцы войны стали строителями. Нас использовали на сооружении оборонительных рубежей. Работали как надо. Каменщиком первой руки я сделался именно тогда".
   Выходит, не всю свою сознательную жизнь, как утверждал Рамбенс в прежних показаниях, он "только и делал, что занимался мехами". Каменщик профессия всегда дефицитная. А после войны - тем более. Сколько восстанавливаемых заводов ждали Рамбенса, сколько новых строек!
   Но, отбыв наказание, он не захотел пойти на стройку. Устроился в артель "шабашников". Ходил по разрушенным войной селам, наживался на горе людей.
   Пережитки живучи, кто станет отрицать. Но вовсе не обязательно должны были они принудить Рамбенса - он сам задумал такое! - в 1947 году подговорить "шабашников", чтобы те разобрали ночью стену промтоварного склада на окраине Киева. Тогда он взял себе только пять чернобурок и благополучно скрылся. А сообщники позарились на добро, и, пока накладывали мешки, их задержали.
   Но Рамбенс тоже не миновал тюрьмы. Украинская милиция взяла его при первой же попытке продать краденое. Тогда, видно, он и зарекся действовать без "сбытчика". Сбежал из лагеря еще до отбытия срока. Нашел сообщников. И опять воровал. И вновь попадал под стражу. Нелегальная жизнь научила его шакальей осторожности. В последние полтора года он, объединив все свои профессии, изредка грабил меховые магазины, отсиживался у сообщников, реализуя с их помощью "мягкое золото".
   - Смотрите, Завенугин, какая серьезная уголовная практика у вашего напарника. Даже вам не чета. За прошлые преступления, за побеги из лагеря и ограбления меховых магазинов вы знаете, что Рамбенсу положено?
   - Как не знать? Совокупность.
   - Вот, вот. Учитываете? Может быть, лучше именно сейчас, а не потом признаться, в чем виноваты вы сами?
   Завенугин моргал, ежился, но выжидал. Да и понять его опасения было нетрудно. Пока молодой следователь, сидевший перед ним, даже не намекнул на какие-то конкретные сведения о совершенном им, Завенугиным. Чего же ради он будет душу перед ним открывать? Так что сначала, гражданин хороший, выкладывайте свои козыри, а потом мы будем решать, с какой карты нам лучше ходить.
   Но Павел, понимая смятение Завенугина, вовсе не торопил его. Тем более что лучше всего ускоряют признание преступника не психологические ухищрения следователя, а прямые улики, которых в распоряжении МУРа становилось все больше.
   Инспектор торга Михаил Юрьевич Липский соблюдал показную невозмутимость и даже сдержанно-солидно негодовал по поводу "печального недоразумения" лишь до того, как узнал, в чем его подозревают. Едва только допрашивавший его Петя Кулешов произнес такие слова, как "взлом сейфа в сберкассе" и "ограбление мехового магазина", Липский обмяк, сгорбился и забормотал с такой быстротой, что Кулешов едва успевал записывать все его откровения.