– Слава звездам, ни слова.
   – Хм… Хорошо, короче говоря, то, что мы называем нервным импульсом, это просто возрастающий электронный дисбаланс, идущий от нервов к мозгу, а затем назад к нервам. Это вам ясно?
   – Да.
   – Ну что ж, восславим вашу гениальность. Пока импульс передается по нервам клеткам, он передвигается с большой скоростью, поскольку нейропротеины практически находятся в контакте друг с другом. Однако нервные клетки ограничены в размере и не имеют контакта друг с другом, так как разделены тонким слоем соединительной ткани.
   – Ясно, – сказал Энус, – и нервный импульс должен преодолевать барьер.
   – Вот именно! Эти слои ослабляют импульс и замедляют его передачу. То же самое справедливо и для мозга. А теперь вообразите, что удалось снизить диэлектрическую постоянную слоев, разделяющих клетки. Человек сможет быстрее думать и лучше воспринимать новое.
   – Хорошо, а теперь я вернусь к своему первому вопросу. Прибор действует?
   – Я проводил эксперименты на животных.
   – И каковы результаты?
   – Большинство вскоре умерло от разрушения протеинов мозга, иначе говоря, от их свертывания, словно у яйца, сваренного вкрутую.
   Энус вздрогнул.
   – Есть что-то невыразимо жестокое в хладнокровии науки. А тем, которые не умерли?
   – Ничего определенного, ведь это не люди. Результаты обнадеживающие… Но мне нужны люди. Видите ли, это вопрос природных электронных качеств каждого мозга. Но у меня нет людей для экспериментов. Я приглашал добровольцев, но…
   Он развел руками.
   – А когда работы будут закончены, что вы собираетесь делать с прибором? – спросил Энус.
   Физик пожал плечами.
   – Не мне это решать. Вопрос будет рассмотрен на Высшем Совете.
   – Вы не думали о том, чтобы сделать изобретение доступным для Империи?
   – Я? Ничего не имею против. Но только Высший Совет имеет право…
   – Ох, – с нетерпением проговорил Энус, – к черту ваш Высший Совет. Я уже имел с ним дело. Вы согласны говорить с ними, когда это потребуется?
   – Но как я могу повлиять на них?
   – Вы скажите, что если Земля изготовит безопасный для человека Синапсайфер и сделает его доступным для Галактики, то земляне получат возможность эмигрировать на другие планеты.
   – В таком случае, – иронически проговорил Шект, – у вас возникнет опасность заражения нашими болезнями.
   – Вы, земляне, – спокойно сказал Энус, – могли бы даже все вместе быть переселены на другую планету. Подумайте об этом.
   В это время дверь открылась, и в кабинет вошла девушка, сразу наполнившая мрачную атмосферу кабинета дыханием весны.
   – Заходи, Пола, – сказал Шект. – Ваша светлость, – обратился он к Энусу, – разрешите представить вам мою дочь. Пола, это его светлость господин Энус, Наместник Земли.
   Наместник быстро встал и обратился к ней с непринужденной вежливостью, не дав ей закончить неуклюжую попытку сделать реверанс.
   – Дорогая мисс Шект, – сказал он, – трудно поверить, что на Земле можно встретить столь прелестное существо. Вы явились бы украшением любого из существующих миров.
   Он взял Полу за руку, поспешно и несколько смущенно протянутую в ответ на его жест. На мгновение он сделал движение, как будто собрался поцеловать ее, следуя галантному обычаю предков, но намерение, если таковое и было, осуществлено не было. Полуподнятая рука была высвобождена, возможно, несколько поспешно.
   – Я поражена вашей добротой к простой девушке с Земли, – сказала Пола, слегка нахмурившись. – Вы вежливы настолько, что не побоялись даже заразиться…
   – Моя дочь, – вмешался Шект, – заканчивает обучение в университете Чики, а сейчас две недели работает у меня в лаборатории в качестве лаборанта. С гордостью могу сказать вам, что когда-нибудь она займет мое место.
   – Отец, – мягко сказала Пола, – у меня важное известие для тебя.
   В голосе ее послышалось колебание.
   – Мне уйти? – спокойно спросил Энус.
   – Нет, нет, – сказал Шект. – В чем дело, Пола?
   – Есть доброволец, отец.
   – На Синапсайфер? – пораженно спросил Шект.
   – Так он говорит.
   – Ну что ж, – сказал Энус, – как видно, я приношу вам удачу.
   – Похоже, – Шект повернулся к дочери. – Отведи его в комнату "С", я сейчас приду.
   Когда Пола вышла, он обратился к Энусу.
   – Извините, Наместник…
   – Конечно. Как долго продлится операция?
   – Думаю, что несколько часов. Вы хотите присутствовать?
   – Не могу представить себе ничего отвратительнее, дорогой Шект. Я останусь в посольстве до завтра. Вы сообщите мне результаты?
   – Да, конечно. – Шект, казалось, был обрадован.
   – Хорошо… И подумайте над тем, что я говорил о Синапсайфере.
   Энус вернулся к себе еще более обеспокоенный, чем до визита к Шекту.



5. ДОБРОВОЛЕЦ ПОНЕВОЛЕ


   Оставшись один, доктор Шект мягко нажал кнопку вызова, и в кабинет быстро вошел молодой лаборант.
   – Пола вам сказала…
   – Да, доктор Шект. Я наблюдал за ним на экране. Он определенно не подослан.
   – Должен я сообщить Совету, как вы думаете?
   – Не знаю, что и посоветовать. Совет не одобряет обычную связь, так как существует возможность перехвата информации.
   Он поспешно добавил:
   – Может быть, он нам не подойдет? Ведь нам нужны добровольцы до тридцати лет. Он значительно старше.
   – Мне нужно посмотреть на него, – сказал Шект.
   До сих пор ему удавалось решать все возникающие вопросы вполне официально. Он сообщил достаточное количество информации, чтобы создалось впечатление откровенности, не более того. И вот теперь настоящий доброволец, и сразу же после визита Энуса. Была ли здесь связь? Шект имел неопределенное представление о гигантских скрытых силах, находящихся в противоборстве на изувеченном лице Земли. Однако он знал достаточно, чтобы чувствовать себя полностью в их руках. Но знал он значительно больше, чем подозревали Старейшие.
   И все же, что он мог сделать, когда его жизни угрожала двойная опасность?
   Через десять минут он был в комнате, где ожидал его доброволец. Мужчина, похожий на фермера, чувствовал себя неуверенно. Его руки беспокойно вздрагивали.
   – Итак, сэр, – мягко сказал Шект, – я слышал, что вы не хотите назвать свое имя.
   – Мне сказали, что если вы получите добровольца, вопросы задаваться не будут, – твердым голосом проговорил Арбин.
   – Хм… Хорошо, но что-нибудь вы хотите сказать? Или вы хотите начать эксперимент немедленно?
   – Я? Здесь? Сейчас? – в голосе фермера послышался испуг. – Доброволец – вовсе не я.
   – Нет? Вы хотите сказать, что доброволец кто-то другой?
   – Вот именно. Я хотел бы…
   – Понимаю. Он с вами?
   – Можно сказать, да, – осторожно ответил Арбин.
   – Хорошо. Теперь говорите ваши условия. Все, что вы скажете останется между нами. Договорились?
   Фермер кивнул.
   – Благодарю вас. Я согласен, сэр. У нас есть человек на ферме, дальний… родственник. Он помогает, понимаете…
   Арбин запнулся и Шект серьезно кивнул.
   – Он очень хороший работник, очень хороший, но, понимаете, у него не совсем в порядке голова. Он не болен, ничего, из-за чего его следовало бы убрать. Он просто медленно соображает и не разговаривает.
   – Он не умеет разговаривать? – Шект, казалось, был поражен.
   – Ох, нет, умеет. Просто не любит и говорит плохо.
   Физик с сомнением посмотрел на него.
   – И вы хотите с помощью Синапсайфера улучшить его умственные способности?
   Арбин медленно кивнул.
   – Он может погибнуть. Вы это понимаете? Мне нужно его согласие.
   Фермер покачал головой медленно и упрямо.
   – Он не поймет.
   Затем настойчиво, почти задыхаясь, добавил:
   – Поймите меня, сэр. Этот человек стареет. Это не вопрос Шестидесяти, но что, если на следующей Проверке они решат, что он полоумный и заберут его? Мы не хотели бы его потерять и поэтому я привел его сюда.
   – Я понимаю. Ведите сюда вашего родственника.
   Он дружески похлопал фермера по плечу. Арбин судорожно улыбнулся, чувствуя невыразимое облегчение.
   Шект взглянул на тучного человека, лежащего на кушетке. Мужчина спал и дышал при этом ровно и глубоко. Шект нагнулся к нему и не нашел в его лице никаких признаков слабоумия.
   Старик! Хм…
   Он искоса взглянул на Арбина, который внимательно следил за происходящим.
   – Вы не будете возражать против анализа кости?
   – Нет, – крикнул Арбин и затем более спокойно добавил: – Я не хочу ничего, что могло бы послужить идентификации.
   – Это может оказать нам помощь, если мы будем знать его возраст, – сказал Шект.
   – Ему пятьдесят, – отрезал Арбин.
   Физик пожал плечами и вновь посмотрел на спящего. Когда его привели, он был, или по крайней мере казался, одиноким и потерянным. Даже гипнотические таблетки, по-видимому, не вызвали у него никаких подозрений, быстрая судорожная улыбка – и он проглотил их.
   Лаборант возился уже с последней из нескольких неуклюжих установок, которые вместе составляли Синапсайфер. Нажатие кнопки, и молекулы в поляризованных окнах операционной поменяли свое расположение, сделав их непрозрачными. И теперь лишь искусственный свет озарял своим холодным сиянием пациента, удерживаемого мощным диамагнетическим полем в нескольких дюймах над операционным столом.
   Здесь же в темноте сидел Арбин, ничего не понимающий, но тем не менее решительно настроенный самим фактом своего присутствия предотвратить возможные грязные трюки, на которые, по его разумению, способны такого рода ученые.
   Физики не обращали на него внимания, занятые подгонкой электродов к голове. Это была долгая и трудная работа, требующая большой точности. Шект болезненно улыбнулся. Конечно, морщины на человеческом лице не всегда давали точное представление о возрасте, но в данном случае их было достаточно. Этот человек был старше пятидесяти.
   И тут улыбка исчезла с его лица. Он нахмурился. С морщинами что-то было не так. Они выглядели странно, не совсем…
   На мгновение он был готов поклясться, что его череп имеет примитивную форму, словно анахронизм, но…
   В конце концов, этот человек психически ненормален, так почему бы и нет? И тут он неожиданно, пораженный, воскликнул:
   – Как я не заметил? У этого человека на лице растут волосы!
   Он повернулся к Арбину.
   – У него всегда была борода?
   – Борода?
   – Волосы на лице! Идите сюда! Видите?
   – Да, сэр. – Арбин лихорадочно соображал. Утром он заметил это, но потом забыл. – Это у него от рождения, – сказал он, и добавил:
   – По-моему.
   – Ладно; удалим это. Вы же не хотите, чтобы он выглядел как дикое животное, не так ли?
   – Нет, сэр.
   – У него волосы и на груди, – сказал лаборант, удалявший волосы с лица.
   – Великая Галактика, – сказал Шект, – дайте мне взглянуть! Да это же настоящий ковер! Ладно, оставьте это. В рубашке этого не видно, да и пора заняться электродами. Присоединяйте здесь, здесь и здесь.
   Дюжина микроэлектродов, которые должны были уловить тончайшее эхо микротоков, передаваемых от одной клетки мозга к другой, были введены в кожу.
   Дольше всего заняла настройка Синапсайфера. Записывались показания приборов, вновь и вновь проверялись инструменты и опять продолжалась настройка.
   Наконец Шект улыбнулся Арбину и сказал:
   – Скоро все кончится.
   Масса аппаратуры нависла над спящим, как медлительное и прожорливое чудовище. Четыре длинных провода тянулись к рукам и ногам пациента, серая прокладка из чего-то, напоминающего резину, была аккуратно подложена под шею и зажимами крепко закреплена на плечах. Наконец два электрода были закреплены на висках.
   Шект не сводил глаз с хронометра, его правая рука лежала на выключателе. Большой палец руки сдвинулся, ничего заметного не произошло. Прошли, казалось, часы, в действительности же, всего около трех минут, и палец двинулся вновь.
   Помощник Шекта склонился над все еще спящим Шварцем и радостно произнес:
   – Он жив.
   Прошло еще несколько часов, в течение которых было произведено множество измерений. В комнате царила атмосфера почти дикого восторга. Была уже почти полночь, когда глаза добровольца открылись.
   Шект отошел измученный, но счастливый.
   – С ним все в порядке, – сказал он, коснувшись ладонью лба пациента.
   – Несколько дней ему придется побыть здесь, – твердо проговорил он, повернувшись к Арбину.
   В глазах Арбина немедленно появилось беспокойство.
   – Но… но…
   – Можете положиться на меня, он будет в безопасности. Кроме того, он может умереть, если вы заберете его сейчас. Что вам это даст?.. А если он умрет, вам придется объяснять Старейшим, откуда взялся труп.
   Последние слова сделали свое дело.
   – Но как я буду знать, когда прийти за ним? Я не хочу называть его имени, – проговорил Арбин.
   Это было согласие.
   – Приходите через неделю, – сказал Шект, – я буду ждать вас. Вы должны верить мне и ничего не бояться.
   Было уже далеко за полночь, когда Шект наконец подумал об отдыхе, и то лишь благодаря настойчивости Полы. Но уснуть он не мог. Встав с кровати, он сел у окна, глядя на город, погруженный во тьму ночи. На горизонте, по другую сторону озера, светилось голубое сияние смерти, царившее почти над всей Землей.
   События изнурительного дня в бешеном темпе промелькнули в его сознании. После того как напуганный фермер ушел, первым делом Шект связался с посольством. Энус должно быть ждал его, потому что ответил сам.
   – А, Шект, добрый вечер. Ваш эксперимент окончен?
   – И почти то же самое с моим добровольцем. Бедняга.
   – Значит, я был прав, когда решил не оставаться. По-моему, вы, ученые, тоже способны на убийство.
   – Он еще жив, Наместник, и, может, нам удастся спасти его, но… – он пожал плечами.
   – Да, крысы в этом деле предпочтительнее, Шект… Однако где вы могли привыкнуть ко всему этому?
   – Старею, ваша светлость, – просто ответил Шект.
   – Опасное занятие у вас, – послышался сухой ответ. – Идите спать, Шект.
   И вот Шект сидит здесь, глядя на темный город умирающего мира.
   Два года шли испытания Синапсайфера, и два года он был рабом Совета Старейших, или Братства, как они себя называли.
   Он написал несколько статей, которые можно было бы опубликовать в Сирианском Журнале Нейрофизиологии и которые могли принести ему столь желанную известность во всей Галактике. Статьи лежали у него в столе. Но они не были опубликованы.
   Вместо этого появилась туманная и специально искаженная статья в «Физическом Обозрении». Такова была воля Братства.
   И все же Энус был заинтересован. Почему?
   Имело ли это связь с другими секретами, о которых он узнал? Подозревала ли Империя то же, что и он?
   За двести лет Земля восставала три раза. Под знаменем провозглашаемого древнего величия Земля выступала против гарнизонов Империи, и Галактический Совет не был особенно обрадован тем безвыходным положением, в которое попала Земля, кровью вычеркивая себя из списка населенных планет.
   Однако, на этот раз все могло быть иначе…
   Но действительно ли это так? Насколько он может доверять словам умирающего сумасшедшего, словам, которые на три четверти не имели смысла?
   Какая разница? В любом случае он не посмел бы ничего предпринять. Только ждать, хотя он стареет и скоро ему шестьдесят.
   Но даже на этом ничтожном, обугленном шарике, Земле, он хотел жить.
   Он снова лег, и уже засыпая, подумал о том, не мог ли его разговор с Энусом быть перехвачен Старейшими? Он еще не знал, что Старейшие имели другие источники информации.
   Рано утром один из помощников Шекта, молодой лаборант, обдумывал случившееся.
   Он восхищался Шектом, однако прекрасно знал, что секретный эксперимент на неизвестном властям добровольце был нарушением приказа Братства, которому был придан статус Закона, что делало неподчинение серьезным проступком.
   Кем был этот доброволец? Кто же прислал этого человека? Совет Старейших, в тайне от всех, с целью проверить преданность Шекта? А может Шект – предатель? Вчера днем он говорил с кем-то наедине, с кем-то в нелепой одежде, которую носят чужаки, опасаясь радиоактивного заражения.
   В любом случае Шект обречен на гибель, но почему и он должен следовать за ним? Он, такой еще молодой, с почти четырьмя десятилетиями жизни впереди.
   Кроме того, это означало бы продвижение… А Шект так стар, что в любом случае доживет лишь до следующей Проверки, так что для него в этом будет не много вреда. Практически никакого.
   Лаборант решился. Он на коммутаторе набрал комбинацию из цифр и связался с премьер-министром, который, после Императора и Наместника, был властен над жизнью и смертью любого человека на Земле.
   Наступил вечер следующего дня. Туманные впечатления в голове Шварца стали проясняться. Он вспомнил поездку, низкие беспорядочно стоявшие на берегу озера строения, долгое ожидание.
   И потом – что? Что? Ах да, они пришли за ним. Потом была комната с инструментами и приборами, две таблетки… Они дали ему таблетки, и он с готовностью их проглотил. Что он терял?
   А потом – пустота.
   Стоп. Проблески сознания были… Люди, склонившиеся над ним… Девушка, приносившая ему еду…
   Проходили дни, и Шварц начал ориентироваться. Мужчину, который приходил к нему, звали доктор Шект. Девушка была его дочь, Пола. Шварц обнаружил, что он больше не нуждался в бритье. Волосы на лице не росли. Это напугало его. А росли ли они когда-нибудь?
   Силы быстро возвращались к нему. Ему разрешили одеваться и ходить.
   Страдал ли он амнезией? Была ли это причина, по которой они подвергли его операции? Был ли этот мир естествен и нормален, в то время как все, что он помнил, было фантазией его больного рассудка?
   Ему не разрешалось выходить из комнаты даже в коридор. Означало ли это, что он узник? Может быть, он совершил преступление?
   Никто не потерян так, как человек, заблудившийся в запутанных коридорах собственного одинокого ума. Никто не беспомощен так, как человек, лишенный памяти!
   Пола обучала его новому для него языку. Это ее развлекало. Шварц не был особенно удивлен той легкостью, с которой улавливал и запоминал слова. Он помнил, что в прошлом у него была хорошая память. За два дня он научился понимать отдельные фразы. Через три начал говорить.
   На третий день, однако, ему пришлось удивиться. Шект научил его цифрам и решал с ним задачи. Шварц должен был давать ответы, а Шект про себя отмечал, сколько времени у него на это уходит. Затем Шект объяснил ему значение термина «логарифм», и спросил, чему будет равен логарифм двух.
   Шварц осторожно подбирал слова. Когда слов не хватало, он дополнял ответ жестами:
   – Я – не – сказать. Ответ – не – число.
   Шект возбужденно кивнул головой и проговорил:
   – Не число. Не это, не то, часть этого, часть того.
   Шварц прекрасно понял, что Шект своими словами подтверждает, что ответ – не целое число, а дробь, и поэтому сказал:
   – Ноль целых, три, ноль, один, ноль, три – и дальше – цифры.
   – Достаточно!
   Пришло время удивиться и Шварцу. Как он узнал ответ? Шварц был уверен, что никогда прежде не слышал о логарифмах, и все же у него в голове сразу же появился ответ. Он не имел ни малейшего представления о процессе его вычисления. Он чувствовал, что его ум начал представлять собой нечто самостоятельное.
   А может, он был математиком до того, как его поразила амнезия?
   Жить в неизвестности ему было трудно. В Шварце нарастало желание вырваться на волю; где-то там должны быть ответы на все вопросы, которые ему никогда не узнать, если он будет заточен в этой комнате, где он чувствовал себя подопытным кроликом.
   Такая возможность представилась на шестой день. Шварцу начали доверять. Утром его посетил Шект, затем он ушел.
   Шварц подождал, пока не убедился, что Шект не вернется, после чего медленно закрыл рукой небольшую светящуюся точку на двери, так делали люди, обслуживающие его. Дверь плавно и беззвучно отошла в сторону… Коридор был пуст.
   Так Шварц сбежал.
   Мог ли он знать, что все шесть дней его пребывания здесь агенты Совета Старейших следили за институтом, его комнатой и им самим?



6. НОЧНЫЕ СТРАХИ


   Ночью дворец Наместника выглядел не менее сказочно, чем днем. Гирлянды вьющихся вечерних цветов (завезенных на Землю) раскрыли белые бутоны, наполняя весь дворец тонким ароматом. В поляризованном свете луны искусственные самоцветы, умело впаянные в орнамент на стенах здания, давали легкое фиолетовое мерцание на фоне металлического блеска.
   Энус смотрел на звезды и любовался ими как частью того мира, к которому он принадлежал. Над землей было обычное небо, которое не имело той непередаваемой красоты небес центральных миров, где звезды были так густы, что темнота ночи почти отсутствовала в их сиянии. Не было у него и своеобразного великолепия пограничных миров, где непроницаемая темнота лишь изредка освещалась тусклым светом одинокой планеты и где одинокие звезды были неотличимы от алмазной пыли Млечного пути.
   На небосклоне Земли сразу были видны две тысячи звезд. Среди них – Сириус, вокруг которой вращалась одна из десяти наиболее населенных планет Империи, Арктур – столица сектора, в котором родился Энус. Свет Трантора, столицы Империи, тоже затерялся где-то в Млечном пути.
   Энус почувствовал прикосновение к плечу нежной руки и накрыл ее своей.
   – Флора! – прошептал он.
   – Все устроится, – послышался голос жены. – Уже почти утро, а ты так и не ложился спать после возвращения из Чики. Может, ты позавтракаешь? Мне заказать еду сюда?
   – Почему бы и нет?
   – Что тебя беспокоит? – мягко спросила она.
   – Не знаю, – проговорил Энус, покачав головой.
   – Я устал от накопившихся проблем… Этот Шект и его Синапсайфер, и этот археолог Авардан с его теориями. И многое другое.
   – Эти земляне! – сквозь зубы продолжал Энус. – Многое указывает на то, что они вновь готовят восстание.
   Он посмотрел на жену.
   – Ты знаешь, что доктрина Совета Старейших состоит в том, что некогда Земля была единственным домом человечества?
   – Но ведь именно об этом говорил Авардан, не так ли?
   – Да, именно так, – мрачно произнес Энус, – но он говорил только о прошлом. Совет Старейших говорит и о будущем. Земля, утверждают они, вновь станет столицей расы. Они провозглашают даже приближение мифического второго царствия Земли, предупреждают, что Империя погибнет, а Земля приобретет свое первозданное величие. Трижды подобная чушь вызывала восстания, которые заканчивались массой разрушений на Земле, но это не поколебало их веру.
   – Они всего лишь несчастные существа, эти земляне, – сказала Флора. – Что у них есть, кроме веры? Они лишены абсолютно всего: нормального мира, нормальной жизни. Они лишены даже достоинства, которое равняло бы их с другими людьми Галактики. Поэтому они живут в мечтах. Можно ли осуждать их за это?
   – Да, можно, – возбужденно воскликнул Энус. – Пусть оставят свои мечты и борются за признание. Они не отрицают своего отличия. Они просто хотят заменить «хуже» на «лучше», и трудно ожидать, что остальная Галактика согласится с ними. Пусть забудут свою помешанность, свои устаревшие и унизительные «законы». Пусть будут людьми и на них будут смотреть как на людей… Но не будем об этом. Что, например, происходит с Синапсайфером? Здесь есть кое-что, что не дает мне уснуть. – Энус нахмурился.
   – Синапсайфер?.. Это не тот прибор, о котором за обедом говорил доктор Авардан? Ты ведь из-за него ездил в Чику?
   Энус кивнул.
   – И что ты там узнал?
   – Собственно говоря, ничего. Я знаю Шекта. И знаю неплохо. Я уверен, что этот человек умирал от страха все время, пока я с ним говорил. Здесь какая-то грустная тайна, Флора.
   – Но машина работает?
   – Разве я нейрофизиолог? Шект говорил, что нет. Доброволец, который был подвергнут обработке, как он утверждает, почти мертв. Но я этому не верю. Я чувствовал его возбуждение. Более того. Он торжествовал! Его доброволец жив и эксперимент завершился благополучно, или я в жизни не видел счастливого человека?! Тогда почему он лгал мне? Ты представляешь, что такое Синапсайфер в действии? Ты понимаешь, что Шект может создать расу гениев?
   – Но зачем тогда держать это в секрете?
   – Ах! Зачем? Тебе это не ясно. Восстания землян потерпели неудачу? Так увеличьте уровень интеллекта среднего землянина. Удвойте его. Утройте.
   – Ох, Энус.
   – Мы можем оказаться в положении обезьян, атакованных людьми.
   – Ты сгущаешь краски. Бюро внешних провинций всегда может выслать несколько психологов для выборочной проверки уровня интеллекта землян. Любое отклонение будет обнаружено.
   – Да, конечно… Но возможно и что-нибудь другое. Я не уверен ни в чем, кроме того, что восстание готовится.
   – Ну, а мы готовы к нему?
   – Готовы? – Энус с горечью рассмеялся. – Я – да. Гарнизон в готовности. Все, что можно было сделать имеющимися средствами, я сделал. Но, Флора, я не хочу восстания. Я не хочу, чтобы мое наместничество вошло в историю как наместничество восстания. Я не хочу, чтобы мое имя связывали с насилием и смертью. Меня наградили бы за это, но в историю я вошел бы как кровавый тиран. Я предпочел бы известность человека, который предотвратил восстание и спас бесценные жизни двадцати миллионов дураков, – довольно безнадежно закончил он.