Бабкин Михаил Александрович. Пивотерапия

   Всего хорошего!».
   Дидрук обклеил марками конверт в два слоя, выпил вина и, ощущая важность сделанного, взял три письма и пошел в мороз, вьюгу, к ближайшему почтовому ящику. А оттуда, обмякнув душой, завернул к «друзьям по вермуту», где опять напился и подрался. К утру он напрочь забыл о своих посланиях.

* * *

   Ровно через месяц, в тяжелое похмельное утро, в дверь позвонил почтальон. Трясущейся рукой Леонид Яковлевич заполнил бланк, получил в руки большой плотный пакет с золотым тиснением. Но больше чем письмо – ему никто не писал – Дидрука поразил сам почтальон. Вид у того был ошарашенный, чумной какой-то. Совершенно ненормальный.
   – Ты… чего ты… похмелиться хочешь? – с трудом спросил его Леонид Яковлевич. Почтальон замотал головой, повернулся на каблуках и опрометью кинулся вниз по ступенькам.
   – Радио послушай, пьянь! В окно выгляни! – крикнул на бегу почтальон и исчез где-то под лестницами.
   Дидрук закрыл дверь, прошел на кухню. Кинув конверт на стол, он включил радио и подошел к окну.
   По радио передавали американский гимн. За окном стройными рядами, в синем мартовском небе, летели космические корабли, блестящие и невероятные. Гимн закончился, динамик вздохнул и с легким английским акцентом радостно сообщил:
   – Итак, это сбылось, господа! Настали великие времена: Россия, а также остальные республики бывшего СССР, наконец-то включены в состав США на правах суверенных штатов! Земля вступила в Космическую Федерацию с независимым статусом! Началась эра полного уничтожения всех видов оружия и восстановления экологического баланса нашей планеты.
   Наместником Земли, с личной резиденцией на Марсе, назначен величайший гений всех времен и народов господин Дидрук Леонид Яковлевич. Это условие поставили представители Космической Федерации и вся Земля бурно одобряет это решение. Поиски гения продолжаются!
   Дидрук минуту постоял, глядя в окно. По радио играли что-то американское; дети во дворе стреляли по космическим кораблям из рогаток. Смутное воспоминание о каких-то письмах всплыло в голове Леонида Яковлевича. Бурный восторг захлестнул его: как есть, в майке и трусах, Дидрук застыл по стойке «смирно», отдавая честь космическому параду за окном. Параду для него лично. Потом открыл окно и заорал вниз прохожим:
   – Это я – гений! Я – наместник Земли! Люди, это я! Я все сделал! Я!!! – после чего окно закрыл. Холодно все-таки. И стал быстро одеваться, чтобы идти принимать правление Землей. Вдруг он вспомнил о пакете на столе. С трудом разорвав конверт, Леонид Яковлевич вытащил глянцевое письмо, написанное золотыми буквами. В правом верхнем углу, на фоне голозадого ангелочка, стоял сияющий штамп: «Небесная канцелярия». Ниже, крупно:
   «ПОВЕСТКА.
   Кому – рабу божьему, прапорщику в отставке Дидруку Леониду Яковлевичу.
   По рассмотрении вашего заявления с предложением о встрече с Господом нашим уведомляем, что ваш вопрос решен положительно. Посему вечером нынешнего дня, по получению повестки, Господь примет вашу душу в Храм свой на предмет личного собеседования.
   Перед явкой вы обязаны:
   1. Решить мирские дела.
   2. Собороваться.
   3. Вымыться, одеться во все чистое.
   За невыполнение указанных пунктов будете привлекаться к чистилищной ответственности по закону.
   Арх. Михаил».
   Леонид Яковлевич сник, надел пальто и побрел в церковь. Собороваться.
   До вечера оставалось очень мало времени.

Прецедент

   Когда во втором часу ночи к пенсионеру Виктору Васильевичу постучали в дверь, он открывать поначалу не стал, подумал, что это милиция. Милиции Виктор Васильевич официально ничуть не боялся, потому что у нас самая гуманная милиция на свете, а неофициально избегал ее как черт ладана – да ну ее! Еще оставит без денег и здоровья по своей гуманности…
   Но когда стук повторился еще раз, и еще, и еще – причем эдак ритмично, с дробной россыпью, словно на входной двери практиковался красногалстучный пионер-барабанщик – Виктор Васильевич встал с дивана, накинул халат и пошел, босой, смотреть в дверной глазок.
   В глазке было мутно, как будто в него плюнули, но высокая белая фигура за дверью все же просматривалась довольно четко: на ней, фигуре, не было ни погон, ни фуражки, ни камуфляжных пятен. Светилось что-то над головой непонятное, но то, скорее всего, заплеванный глазок от лампочки бликовал.
   – Кого там черт среди ночи принес? – вежливо поинтересовался Виктор Васильевич у двери: за дверью шумно задышали, но не ответили.
   – Не пущу и все, – твердо сказал Виктор Васильевич, потопал ногами, будто ушел, а сам остался подглядывать в глазок: интересно ведь!
   – Ты, Виктор, не делай вид, что тебя нету, – басовито сказали за дверью, – вон, смотришь на меня, а сам того не ведаешь, что смерть к тебе идет! А мне указано разобраться с ней и пресечь неправомерное действие, согласно закону… был сигнал, что, возможно, произошла ошибка. Открывай, человече!
   – От человече слышу, – возмутился Виктор Васильевич. – С бандитами я не вожусь, бизнес не веду. За что ж меня убивать-то?
   – Мало ли за что, – уклончиво ответили за дверью. – Открывай, дело архиважное!
   – Учтите, у меня пистолет есть, – храбро сказал Виктор Васильевич, – и буль… бульктерьер без намордника! «Фас» ему скажу и все, и загрызет, – врал, врал Виктор Васильевич! Не было у него ни пистолета, ни тем более дорогого бойцового пса. А был лишь диплом о высшем образовании, старый телевизор «Рубин», продавленный диван и всяко еще по мелочи.
   Виктор Васильевич открыл дверь.
   – Ну здравствуй, Виктор, – сказал, входя в прихожую, бородатый мужчина (аккуратно бородатый и напрочь лысый) в белом строгом костюме, белой рубашке со стоячим воротником и белых же мягких туфлях, – правильно сделал, что впустил меня, правильно, потому как дело безотлагательное, грубое нарушение важной документации, это, знаете ли… – что там говорил дальше ночной гость, Виктор Васильевич прослушал: он высунулся за дверь, как улитка из раковины, осмотрелся – на площадке никого не было – и запер дверь.
   – Собственно, чем обя… – Виктор Васильевич осекся: в коридоре тоже никого не было. Виктор Васильевич трусцой пробежался по кухне и комнате, заглянул в ванную, туалет – исчез белый и лысый-то! Словно и не приходил никогда.
   Покачал головой Виктор Васильевич, взяла его оторопь, но тут в дверь опять постучали, громко и размеренно: три раза стукнули, как время отбили.
   – Кого там черт… – Виктор Васильевич осекся, подкрался на цыпочках к глазку, посмотрел: то что он увидел, ему не понравилось, совсем не понравилось! Да кому понравится, если он в глазок Смерть в саване и с косой увидит, нда-а…
   Глазок в этот раз, зараза, показывал лучше Пулковского телескопа, протерли его с той стороны, что ли… Для пущей убедительности.
   – Никого нету, – осипшим голосом сказал Виктор Васильевич. – Все ушли на фронт, – и чего он ляпнул ерунду такую, он и сам не знал, ему бы молчать, да под диван, подальше от двери, ан нет – высказался! Молодец.
   – Открывай, человече, – Смерть блеснула начищенной косой, – инфаркт пришел! Срок тебе, стало быть. Пора! – сквозь дверную фанеру просунулась костяная рука, нащупала замок и уверенно его открыла; Виктор Васильевич попятился.
   Смерть вошла, по-хозяйски закрыла за собой дверь и, недовольно покачав черепом, взмахнула косой…
   – Стоп-стоп! – между Виктором Петровичем и «Инфаркт пришел» возник гражданин в белом, – секундочку! – Гражданин держал в одной руке папку, из которой торчали листки плотной бумаги с золотыми гербовыми печатями, а в другой – раскрытое удостоверение в сиреневых корочках:
   – Секундочку, – повторил гражданин с папкой, – отдел жизнепресекновения, дежурный юрист… – дальше гражданин в белом тоже чего-то сказал, но Виктор Васильевич ничего не понял, странно тот сказал, словно из песни строчку промычал. Наверное, представился.
   Смерть опустила косу, уперлась глазницами в корочки, спросила коротко:
   – Ну?
   – Вы можете быть свободны, – спохватился дежурный юрист, обращаясь к Виктору Петровичу, – пока что свободны, до окончания разбирательства. – Вовремя он это сказал, потому что Виктору Петровичу нестерпимо захотелось на нервной почве в… Понятно, куда захотелось.
   – Дальше квартиры не выходить! – рявкнула Смерть. – Выйдешь – убью!
   – Можно подумать, – пробормотал Виктор Васильевич и убежал в туалет.
   Когда он вышел, облегченный, но не успокоенный, Смерть и лысый гражданин сидели на кухне, разложив на старом дощатом столе бумаги с печатями, сидели и беседовали. Виктор Васильевич, воровато, как кот в голубятне, прошмыгнул за спины сидящих и притих, осторожно заглядывая через белое плечо: на бумагах было написано не по-русски и читать их было неинтересно. Однако Виктор Васильевич продолжал таращиться, потому что ничего другого ему не оставалось.
   – …И следовательно, – тем временем убежденно говорил гражданин из отдела жизнепресекновения, тыча пальцем в одну из бумаг, – пресечение жизненной нити нашего клиента таким образом, как вы предлагаете, будет явным нарушением его судьбы!
   – У меня наряд, – угрюмо ответила Смерть, – оформленный и подписанный. Что ж я, самодеятельностью, что ли, занимаюсь? Вот, смотрите, – в костяной руке возникла не менее плотная и не менее золотопечатная бумага. Минуту оба – и лысый гражданин, и Смерть – смотрели на бумажки, сличая их. Молча смотрели, недоверчиво.
   – Да, накладочка вышла, – несколько сконфуженно сказала наконец Смерть, а гражданин озабоченно поскреб лысину, кивнул утвердительно:
   – А я о чем говорю… Что ж, давайте разбираться, раз в личном деле нашего клиента одно, а в наряде другое, – дежурный юрист вынул из воздуха белый пухлый том, Смерть, чуть помедлив, достала оттуда такую же толстую, но черную книгу: оба зашелестели страницами.
   – Вот, дело Иордана Кривого, – нашел гражданин в белом, – прецедент от восьмого века…
   – До или после? – уточнила Смерть, – в смысле, от рождества.
   – До, – гражданин принялся монотонно читать о неком Иордане Кривом, то и дело уходя по ссылкам и пояснениям, отчего история Иордана Кривого для Виктора Васильевича понятней не становилась.
   …Наступало утро, за окном светлело. Виктор Васильевич дремал, прислонившись спиной к стене; за столом шелестели страницами, выискивая очередные ссылки, пояснения, дополнения и поправки к ним – гражданин в белом бубнил не переставая, давя на оппонента; Смерть изредка лишь вяло огрызалась:
   – У меня наряд! – на что получала не менее вялый ответ:
   – А у меня личное дело!
   На улице прогрохотал первый трамвай, Виктор Васильевич вздрогнул и очнулся от волчьей дремы.
   – Так нельзя, – уныло, в который раз сказала Смерть. – Что за бюрократизм, ей-ей! Создали, понимаешь, проблему… Чик – и нету той проблемы!
   – Нельзя так, – в который раз не согласился с ней гражданин юрист, – все должно быть по закону, и «чик» – тоже!
   – Ну какая, в самом деле, разница, – помолчав, с досадой произнесла Смерть, – умрет ли сейчас ваш клиент от инсульта, как написано в его личном деле, или от инфаркта, как указано у меня в наряде, – Виктор Васильевич похолодел, услышав такие слова. А он-то думал… А оно вон как! Что так, что эдак – крышка… Амба.
   – Есть разница, – набычился гражданин в белом. – Закон есть закон! Действо должно соответствовать документации! И наоборот, – этот малопонятный аргумент окончательно доконал Смерть. А, может, ей просто надоело препираться, сколько ж можно, в конце-то концов!
   – Тогда и впрямь остается только одно, – недовольно сказала Смерть, – согласно прецеденту, будь он неладен! Куда деваться… Эхма, – Смерть вздохнула. – Ну, давай.
   Гражданин в белом достал из кармана монетку.
   – Орел, – сказала Смерть, – мне на орле всегда везет!
   – Решка, – не стал спорить лысый гражданин, подбросил монетку: она упала на стол между разбросанными листами, завертелась волчком; Виктор Васильевич ждал, затаив дыхание. И когда монетка стала останавливаться, когда стала замедлять свое вращение, не выдержал он, упал на колени и закричал в тоске:
   – Господи, спаси и помилуй!
   Смерть и гражданин в белом вздрогнули одновременно, но не от истошного крика Виктора Петровича, нет, а вовсе от другого: монетка крутанулась в последний раз и… И, застряв в щели рассохшейся столешницы, замерла. Стоя на ребре.
   – Однако, – только и сказал гражданин юрист, в недоумении уставясь на монету, – какого черта! – Смерть сначала захихикала, а после загоготала во весь голос, размахивая костяным кукишем перед носом опешившего юриста.
   – Надо ж, как получилось… – растеряно сказал гражданин из отдела жизнепресекновения, собирая в папку листы с печатями, – кто бы мог подумать! Невероятно, просто невероятно, – взяв папку под мышку, он шаркающей походкой направился к выходу из квартиры.
   Смерть последовала за ним, со злостью стуча в пол косой точно посохом.
   – А я? – пискнул Виктор Васильевич, не веря своей удаче, – со мной-то как?
   – Как-как, – обернулась на пороге Смерть. – Живи! До тех пор живи, пока эти крючкотворцы не рассмотрят твой случай со всех сторон, не обсудят его, не вынесут по нему особого решения и не создадут очередной дурацкий закон на основе нового пре-це-дента, – с отвращением выговорила последнее слово Смерть. – Тьфу!
   – И долго мне… жить? – обмирая, спросил Виктор Васильевич.
   – Достаточно, – хмуро ответила Смерть. – Эти ребята никогда не торопятся. Лет пятьдесят возиться будут, эхе-хе, – и вышла, крепко хлопнув дверью.
   Виктор Васильевич сел на табурет, уперся локтями в столешницу и уставился на застрявшую в щели монету невидящим взглядом.
   И сидел так долго-долго.
   Очень долго.
   До самого вечера.

Сеанс

   Врач-экстрасенс стоял возле окна. Росточком он был невысок, полноват и весьма зауряден внешне.
   Сергей Иванович даже немного расстроился. Конечно, он не ждал, что врач будет «ух ты» а-ля Кашпировский или Чумак. Но хотелось бы! А так – не врач, а полуврач какой-то, честное слово. В очереди за хлебом на такого наступишь, так и не заметишь.
   – Заходите, милейший, прошу вас, – врач приглашающе поманил рукой. – Не стесняйтесь, пожалуйста. Присаживайтесь.
   Сергей Иванович прикрыл за собой дверь, нервно пригладил остатки волос на затылке и преувеличенно бодро прошагал к столу, где и сел в предложенное кресло. Копытов в отличие от доктора рост имел высокий, баскетбольный, прямо-таки дядястеповский рост. Но спортом Сергей Иванович не интересовался, поскольку было не до этого – Сергей Иванович очень давно болел и, видимо, насмерть неизлечимо: господин Копытов обожал выть на луну в полнолуние.
   Обычно он выбирал для этого странного занятия глухие, потаенные места, лучше всего – в лесу или пустыне. Редко когда на воде, мокро все же! Пока навоешься всласть, запросто простуду схватишь. Потому, когда болезнь обострялась и Сергею Ивановичу становилось совсем уж невмоготу, он находил законный повод – отгул или отпуск за свой счет – и с полной туристической выкладкой уходил, нет – убегал из дому куда подальше. У него со временем даже выработались любимые маршруты, где ступала только нога Сергея Ивановича. Соседи считали Копытова то ли горным спасателем, то ли беспатентным золотоискателем: при встрече с уважением поглядывали на его могучие плечи, где зачастую высились громадный рюкзак и другое профессионально уложенное необходимое снаряжение. Соседи даже представить себе не могли, до чего Сергей Иванович ненавидит эти нелегкие и порой опасные переходы, с какой радостью он променял бы их на возможность лежать в тепле у телевизора и сонно глядеть «Поле чудес» или что другое видеожвачное. Может быть, Копытов наконец даже и женился бы, хотя возраст… Как-никак, под пятьдесят. Холостяк-одиночка со стажем. Оно и понятно, почему, – какая-такая жена вынесет нестерпимо воющего на луну мужа, да еще голого, да еще и на четвереньках? Железные нервы иметь надо, стальные прямо-таки нервы. Просто рельсы.
   Великую свою тайну Сергей Иванович никогда никому не рассказывал. Очень и очень он этого стыдился. Потому как Сергей Иванович, помимо того что был больным, являлся директором весьма крупной международной торгово-закупочной фирмы. А больной директор фирмы… воющий директор фирмы… голый директор… э-э… как-то не очень вписывался в международные валютно-торговые отношения. Ну, вообще никак не вписывался! И никогда бы не пошел Копытов ни к какому врачу-недомерку, пусть даже к самому популярному, из новых, если бы не жуткий случай в последнем походе.
   В тот раз Копытов случайно вышел к неизвестному ему серебряно-круглому озеру, которое все заросло по ободку камышом и елями. За елями находились темный, редко хоженый людьми лес, волки и громадная луна среди звезд – чудесное место для воющих людей! И вот когда Сергей Иванович, раздевшись до кожи, принял на грудь первую лунную песню, в лесу бубухнули выстрелы. Выть Копытов не перестал, но начал шустро прятаться и маскироваться от охотников: остановить песню он не мог. За ночь было пропето только восемь лунных песен из двадцати – необходимо было спасаться. Вот он и спасся… Разбитый, недопетый, утром он с рюкзаком в руке и перевязанным плечом вышел на охотников, что сутки прятались вокруг озера. Дело в том, что эти мужички выслеживали здесь волка-оборотня.
   Местный дед-отшельник, простая душа, пообещал приезжим тузам спьяну необычную охоту. Дед-то был не виноват – внук приволок ему на сохранение ворованный видик и штук десять кассет с фильмами, все о ликантропах, то есть оборотнях. Спроста ума, наглядевшись кинопакости, самодельный лесничий и организовал охоту на оборотня.
   Явно дед сбрендил на почве дурных видеофильмов, но факт остается фактом: вернулся домой Сергеи Иванович озадаченным и угрюмым. Без афиши, по знакомству, сделали ему операцию на плече и вынули попавшую на излете в Копытова крупную серебряную пулю. Рана зажила на редкость быстро, а из пули отлил Копытов себе тонкое колечко на память об этом случае и крепко задумался. Дальше так жить было нельзя!
   Вот потому сидел ceйчас Сергей Иванович напротив толстенького врача и мучался опасениями – а надо ли было сюда приходить? Чем тут помогут-то? Деньги платить придется бешеные, факт, а будет ли толк – неизвестно.
   – Эдуард Ильич, экстрасенс-гипнолог, – добродушно представился доктор. – А вас, как меня предупредили, величают Сергеем Ивановичем, так? Верно?
   – Верно, – сухо кивнул головой Копытов, – величают.
   – Зря вы так, батенька, – голос доктора звучал укоризненно.
   – Расслабьтесь, чувствуйте себя комфортно. А лучше прилягте на кушетку, пожалуйста, – он протянул руку в сторону диванчика у стены. Сергей Иванович с сомнением прикинул размеры лежанки, но лег. Диванчик оказался почти в пору, ноги лишь слегка высовывались за край.
   – Так, – доктор сел рядом на низкий стульчик, сложил руки на груди, – что беспокоит?
   – Знаете, мне просто неудобно… – заерзал по дерматину плечами Копытов, – очень неудобно, право.
   – Что неудобно? Лежать на кушетке или рассказывать о своей беде? Другой кушетки предложить не могу, – пошутил Николай Петрович. – Давайте, миленький, давайте, рассказывайте.
   Сергей Иванович решил: расскажу все, но если этот пумпон хоть краем рта улыбнется – уйду и будь что будет! Повешусь.
   – Вою я – осторожно сказал Копытов, глядя в серьезное лицо врача, – каждое полнолуние вою волком на луну. И ничего не могу сделать с собой, ничего! Что со мной? Вы знаете, что?
   Ничего не изменилось в лице доктора, только чуть-чуть удивленно приподнялась левая бровь и тут же легла на место.
   – Интересно, – нейтральным тоном сказал Эдуард Ильич, – очень интересно. И давно это с вами?
   Копытов обмяк душой – врач не смеялся. «Вот же умница», – умилился Сергей Иванович и стал исповедоваться. Вещал он долго, часто возбуждался, пытался соскочить с лежанки, один раз даже завыл в полную силу – кажется, свою любимую восьмую, лунную. Но за окном разлаялись выгульные собаки, расшумелись их владельцы, и Копытову пришлось прерваться. Перейдя на шепот, директор фирмы закончил свою удивительную повесть, показал шрам на плече, колечко на пальце и умолк, печально поедая глазами экстрасенса. Гипнолог беззвучно жевал губами, задумчиво косился на окно. За окном тополиным пухом метелил июнь, у горизонта собиралась гроза.
   – Что делать? – задал Копытов врачу великий русский вопрос и заплакал. Эдуард Ильич промокнул ему глаза марлевой салфеткой, ласково положил руку на плечо.
   – Сейчас, прямо сейчас – ничего особого делать не будем. Надо подумать, – экстрасенс подошел к столу, достал из выдвижного ящика пухлую папку. Эдуард Ильич разложил на столешнице ворох мелко исписанных листов, цветных диаграмм и углубился в чтение. Сергей Иванович перевернулся на живот и с надеждой стал взирать на писчебумажный завал: документациям Копытов верил, самому сколько бумаг приходилось составлять!
   – Так, ясно, – доктор хлопнул ладонью по бумагам, – вот теперь и начнем.
   – Брюки снимать? – расстегивая ремень, деловито спросил Копытов.
   – Это зачем? – поразился врач.
   – Укол делать, – уверенно решил Сергей Иванович, – как же без уколов-то? Положено.
   – Ни-ни, – гипнолог погрозил пальцем, – у меня – без уколов.
   Копытов пожал плечами, затянул брючный ремень и опять лег на кушетку. Врач сел на прежнее место, помолчал.
   – Вы, господин Копытов, слышали что-нибудь о реинкарнации, последовательном переселении душ? – мягко осведомился Эдуард Ильич.
   – Что за поповщина! – возмутился Сергеи Иванович. – Жизнь, она одна, и надо прожить ее так, чтобы…
   – Знаю, читал, – остановил его врач, – однако парапсихологический опыт многих исследователей показывает, что этих жизней можно прожить не одну, и даже не три: просто мы их не помним. Впрочем, это уже вопрос скорее религии и философии. Мне же нужно только одно – практическое использование такого опыта. Сейчас, милейший Сергей Иванович, я погружу вас в гипнотическое состояние, транс, и мы осторожно пойдем назад, через все ваши предыдущие реалии, к самым истокам.
   – Зачем? – полюбопытствовал Копытов. Ему самому вдруг стало интересно.
   – Там узнаете, зачем, – уклончиво ответил гипнолог. Он положил левую ладонь на лоб пациента, правой быстро провел перед глазами Копытова. Тот моргнул от неожиданности.
   – Спать! – натужно сказал Эдуард Ильич. И Копытова не стало. Ну не совсем, конечно, – кусочек его сознания с интересом наблюдал за появлением странных картинок, не понимая их.
   …Колдун сидел нечесаный, грустный, искоса поглядывал на монашку.
   – А как же твоя религия? Она же меня не признает, дева. Как тут быть-то?
   – Ой, дедушка, помоги, – голос монашки срывался. Она то бледнела, то краснела, – помоги, ради бога. Не могу я больше волчицей выть, бьют меня сестры, ох и бьют!
   – Ладно, – колдун налил в кружку коричневой жидкости, – посмотрим сейчас, кем ты там раньше была-то. Пей, говорю!..
   …Ну вот все было у чукчи Эенко: чум был, жена была. Олени, однако, были. Винтовка была. Водку в факторию завозили часто. Что ж еще охотнику надо? Живи и радуйся. Ан нет – ни с того, ни с сего то и дело великая напасть с Эенко случалась: выть ему хотелось по волчьи! Спасу нет, как хотелось. Свои же собаки однажды из-за этого вытья чуть не разорвали.
   Пошел Эенко к шаману.
   – Худо, однако – умно сказал ему шаман. – Камлать, понимаешь, надо. Может, до смерти. Снежный волк в тебе сидит! Буду выгонять.
   Часа два шаман колотил в бубен, плясал и пел, мухоморными да поганочными отварами больного пользовал. И добился своего – ушел Снежный волк! Но и Эенко помер. Однако.
   …Голодная волчица лежала на холме и смотрела на желтую луну. Давно уже никто не приходил на ее зов, давно она не танцевала в брачном танце. Холодный ветер дыбил на ней шерсть, пустой ветер, без запаха еды. И от лютой тоски, от черной глубокой печали подняла она морду и завыла, жалуясь небесному кругляку на постылую свою жизнь.
   – …проснуться, – услышал Копытов и проснулся. Он недоуменно посмотрел на толстяка в белом халате, сел и потрусил головой. В голове ощутимо гудело.
   – Э, я вспомнил! – обрадовался Сергей Иванович. – Вы – врач, а я… Кто же я? Монашка? Чукча? Волчица? – задумался Копытов.
   – В данный момент – Копытов, – подсказал гипнолог и подмигнул:
   – Теперь вам ясно, в чем дело, почему воете-то?
   – Да вроде ясно, – уныло ответил Сергей Иванович, – ну и что?
   – Понять – значит победить, – убежденно сказал Эдуард Ильич, – поверьте, теперь вам будет гораздо легче! И мне – вас лечить. Еще пара терапевтических сеансов – без таких глубоких погружений, естественно, – и вы будете здоровы.
   – Правда? – не поверил Копытов.
   – Правда, – кивнул врач. За окном громыхнуло, запахло озоном: начиналась гроза.
   – Мне пора, – засобирался Сергей Иванович, – я без зонтика. Значит, до встречи?
   – Обязательно, – улыбнулся экстрасенс, – я позвоню вам. Обязательно.
   Копытов, радостно ухмыляясь, расшаркался и бегом припустил из кабинета по коридору, вниз по лестнице.
   Гроза разгулялась. Дождь лупил по оконному стеклу, молния серебрила листву. Эдуард Ильич осторожно закрыл дверь, защелкнул замок и подошел к стене напротив окна – побелка на стене в этом месте вытерлась до штукатурки. Медленно, как во сне, доктор встал по стойке «смирно», прислонился к стене, развел руки до уровня плеч, склонил набок голову. И застыл в этой трудной позе.