Страница:
– Как же мы можем отойти от стола, не двигаясь? – как можно мягче спросил ее я. Девушка и так нервничала.
– Анька, ты что, сбрендила? – опомнился наконец Пал Палыч.
– Не Анька, а старший лейтенант ФСБ Анна Юрьева, – отбрила она его. – Радиомаяк включен, опергруппа будет здесь с минуты на минуту. Не советую вам сопротивляться. Я же говорю, всем стоять!
Повторила она это потому, что лесник Трофим поднял руку и начал громко скрести заросший гривой затылок. Неосторожно с его стороны, согласен.
Я забыл сказать, что радиомаяк и был тем самым медальоном, который она якобы потеряла. Вообще, девочка старалась, как могла. Она мне все-таки нравилась. Опять же, в каком-то смысле коллега.
– Шеф, может, ей по попе нашлепать? – предложил Алеша Попов.
– Несолидно, – сказал я. – Все-таки старший лейтенант ФСБ.
– А что такое ФСБ?
– Ну, ты даешь, – удивился я. – Хоть бы справочники почитал перед командировкой. Служба безопасности это. Местная.
– Тогда действительно несолидно, – согласился Алеша. – А справочники я читал. Там служба безопасности как-то по-другому называется. С буквой «г» как-то.
– Время перемен, – сказал я.
– Здесь всегда время перемен, – проворчал он.
Наш диалог Аню явно насторожил. Она угрожающе повела стволом пистолета:
– Эй, вы! Вы чего там?!
– Да ничего мы, ничего, – успокоил я. – Просто разговариваем. Стоим как есть арестованные, никого не трогаем, разговоры между собой разговариваем. Кстати, вот дядя Сидор прется со своими архаровцами, их ты тоже будешь стрелять? Я бы на твоем месте оружие спрятал…
Мой благой совет так и остался недосказанным. Со двора послышались выстрелы и хриплый, захлебывающийся лай собак. Дверь резко, как от удара ногой, распахнулась. Комната мгновенно наполнилась вооруженными людьми.
Знакомые все лица. Длинный, Куколь, Витюня, Ерш, во главе, конечно, мечтательный Гоша, с автоматом наперевес, окончательно обколовшийся и одуревший. Бандиты были одеты как грибники и по уши перемазаны болотной грязью.
Последним вошел дядя Сидор. Авторитет был небрит, перебинтован и грозен, как штормовое предупреждение. Все-таки телогрейка и сапоги смотрелись на нем органичнее, чем английский костюм.
– Так, – значительно сказал дядя Сидор, обводя всех присутствующих тяжелым взглядом. Было заметно, что вид моей секретарши с пистолетом в руках его удивил.
– Вот они, Федорыч, – подсказал Гоша.
– Думали спрятаться, – хихикнул Длинный.
– Так, – еще раз повторил авторитет. – Попались, голуби. Девка, ты пушку-то брось, не бабское это дело – пушкой размахивать.
– Бросай, бросай, – снова подал голос Длинный.
Что-то он часто начал его подавать, не иначе как повышение получил. Ну да ладно, карьера Длинного меня интересовала меньше всего.
– А вы? – спросил я.
– Что – мы? – не понял дядя Сидор.
– Вы разве не попались? – спросил я. – Хочу заметить, что сейчас появится Дробышев с отрядом областного ОМОНа. Если вы еще не в курсе.
Нет, определенно он был не в курсе. Резанувшая по окнам пулеметная очередь явно застала его врасплох. Впрочем, в деле приземления на пузо лицом в пол дядя Сидор проявил просто юношескую прыть. За ним посыпались вниз остальные бандиты. Я тоже залег, увлекая за собой Трофима и Пал Палыча. Алеша как джентльмен аккуратно положил на пол Анечку вместе с ее страшным пистолетом.
– Внимание, вы окружены отрядом милиции особого назначения! При сопротивлении сотрудникам милиции дана команда стрелять на поражение! Выходить из дома по одному с поднятыми руками!
Голос был металлический, многократно усиленный мегафоном, но с интонациями полковника Дробышева. Развернулся полковник, ничего не скажешь. Орлом летает, соколом смотрит. Не иначе, обещал поделиться кладом с областным милицейским руководством. И руководство было готово делить клад со всей душой. ОМОН прислали.
Определенно они все здесь помешались на этих кладах. Быстрей бы уж лесник Трофим свою церковь строил. А то совсем свихнутся кладоискатели.
Итак, власть оказалась сильнее криминала. Как обычно. Когда захочет. Пришлось выходить из дома по одному. С поднятыми руками. Раз здесь такая традиция, почему бы и не поднять руки? Ничего не имею против местных традиций.
Картина, которую я увидел во дворе, была живописной. Несколько бойцов дяди Сидора, уже обезоруженные, лежали прямо на траве, воткнувшись носами в землю. Признаков жизни они старались не подавать.
Их можно было понять. Прямо над ними, с автоматами на изготовку, стояли крепкие люди в форме мышиного цвета. Лица их закрывали черные маски, виднелись одни глаза. Глаза эти обещали многое, но ничего хорошего. Между черными масками по-хозяйски расхаживал полковник Дробышев с мегафоном в одной руке и пистолетом – в другой. Полковник был в парадном мундире, при всех своих юбилейных медалях. Его сопровождал незнакомый нам милицейский подполковник неприметной внешности, в форме попроще и без медалей. Он тоже был без маски, но задрапированные в черное люди явно подчинялись ему, а не Дробышеву.
Моя секретарша, по совместительству офицер спецслужбы, направилась к нему решительным шагом. Черные маски повели стволами в ее сторону, но пропустили.
Аня представилась, продемонстрировав замаскированному маленькую красную книжечку. Подполковник внимательно ее изучил. Книжечку, я имею в виду.
– Твою мать, – вывел он наконец короткое резюме.
– Операция ФСБ, – значительно сказала Анечка.
– Неужели? – спросил подполковник. – Соседка, значит. И что же мы тут делаем?
– Государственная тайна, – значительно сказала Аня.
– Сильно государственная? – ехидно поинтересовался тот.
Впрочем, зря он ехидничал. Потому что именно в этот момент над нами, как облако, навис ровный могучий гул, и из-за макушек деревьев выплыли два больших вертолета пятнистой болотной окраски. Из вертолетов по сброшенным через люки канатам прямо на двор посыпались люди в касках и при полном вооружении. Одеты они были в такую же пятнистую форму, только не серого, а болотного цвета. Коснувшись земли, они пружинисто отпрыгивали в стороны и ловко рассыпались вдоль забора, сразу беря на прицел всех присутствующих.
– Это еще что такое? – выпучил глаза полковник Дробышев. Для выразительности он еще прибавил несколько слов. Но я не буду их цитировать.
– Чтоб я сдох! – сказал дядя Сидор. По-моему, искренне.
– Верно говоришь, Федорыч, – поддержал его прямолинейный Гоша. Тоже, похоже, от всей души.
Теперь количество вооруженных людей явно превысило все пределы, допустимые для приусадебного хозяйства. Во дворе стало тесно.
Повисев над двором и подняв работой лопастей в тучу весь мусор, вертолеты один за другим отошли в сторону и приземлились на поляне за оградой.
Потом в калитку неторопливо вошли трое в штатском, сохраняя, как положено, выправку. Костюмы, галстуки, белые рубашки, начищенные до блеска ботинки. Тот, что постарше, выглядел очень большим начальством. Второй смотрелся по меньшей мере подполковником. Третьим был майор Трошкин. Его парадные костюм и галстук рядом с элегантным руководством смотрелись все-таки провинциально.
Увидев своих командиров, наша Анечка радостно устремилась к ним.
– Ну, все, полный комплект, – негромко сказал я Алеше, – следующим можно ждать премьер-министра.
– Какой страны? – спросил меня просто душный Попов.
– Южной Норвегии, – мстительно ответил я.
Впрочем, на этот раз я ошибся. Премьер-министра мы не дождались. Не успело начальство в штатском принять рапорт и приступить непосредственно к руководству операцией на месте, калитка в очередной раз заскрипела. Во дворе лесника появилось новое действующее лицо. Вернее, фигура.
Увидев ее, я застонал, как от зубной боли. Говорил, предупреждал – все бесполезно.
Зрелище, конечно. Рост метра два с половиной, черная монашеская ряса до пят, лицо скрывает надвинутый на глаза капюшон. На широкой груди – грубое деревянное распятие на бечевке. В руках – дорожный посох, березовая дубина толщиной с руку с кованым наконечником. За плечами, на лямках, берестяная корзина с крышкой. Плетеные сандалии на голых ступнях. Лет семьсот-восемьсот назад в таком наряде можно было появиться в любом приличном обществе. Сейчас это выглядело странно. По меньшей мере.
Конечно, это был Добрыня. Он же агент отдела «Д» службы безопасности «К». Кому еще придет в голову так бездарно вырядиться?
Добрыня прошествовал по двору, хлопая сандалиями и разметая полами рясы пыль и песок. Именно прошествовал, другого слова не подобрать. Степенно и важно, как духовная особа после плотного ужина. Кованый наконечник посоха тяжело впечатывался в землю, оставляя после себя четкие полукруглые следы. Направлялся он к нам с Алешей:
– Развлекаетесь? В солдатиков играете?
Конечно, его появление произвело на всех впечатление.
– Это еще что за чучело? – Пожилой начальник в штатском вопросительно посмотрел на начальника в штатском помоложе. Тот ответил ему недоуменным взглядом и, в свою очередь, вопросительно воззрился на всех присутствующих. Присутствующие тоже были не в курсе.
– Арестовать его, товарищ генерал? – негромко спросил начальник в штатском помоложе.
Зря он это спросил. Думаю, Добрыня его услышал. И, конечно, обиделся. Уж я-то его знаю как облупленного. Он вообще обидчивый. Иначе с чего бы ему становиться в позу посреди двора, стучать об землю березовым посохом и возвещать, чтобы все пошли вон.
И они пошли. Бандиты во главе с дядей Сидором коротким перебежками рванули куда-то в сторону болот, ОМОН отбыл более упорядоченно, построившись предварительно в колонну, спецназ ФСБ во главе с начальством ловко загрузился в свои вертолеты и взмыл над лесом. Даже моя секретарша Анечка, теперь, видимо, уже бывшая, улетела с ними.
Как нашкодившие дети разбежались. Потому что с гипервнушителем не поспоришь. Маленький такой приборчик, а какой эффект. Раз сказано идти – значит, пойдут, а куда и зачем – разберутся по ходу.
– Ты чего прилетел? – спросил я Добрыню.
– Демон Асмагил где-то здесь.
– Веселые дела. А что хочет?
– Редуктор хочет, – сказал Добрыня.
– Редуктор мы уже нашли и отправили, – сказал Алеша.
Без вооруженных людей двор как-то сразу опустел и поблек. Даже на удивление. Казалось бы, только что кипела во дворе жизнь, щелкали затворы и раздавались отрывистые команды сквозь сжатые зубы. И вот снова тишь, благодать и негромкий мирный фон лесной глухомани.
Добрыню я представил Пал Палычу и Трофиму как своего давнего друга и коллегу. Одновременно – монаха-отшельника не от мира сего. Из отдаленного монастыря. Из очень отдаленного, если точнее. Надо же было как-то оправдать его дурацкий вид.
Трофим значительно посмотрел на меня и церемонно сказал: «Здрасьте вам!» Пал Палыч ничего не сказал, но тоже значительно посмотрел на меня.
– Молока хочешь? Молоко здесь хорошее, – спросил я.
Молока Добрыня не захотел. А зря, между прочим.
– Лично меня Демон уже утомил своими фокусами. Сколько можно за ним гоняться? – сказал он.
– Значит, будем брать, – сказал я.
– Точно, – поддержал Алеша, – как в старые добрые времена. Три богатыря – Илья Муромец, Добрыня Никитич и Алеша Попович. Нас, между прочим, здесь еще помнят.
– Вас забудешь, – подковырнул его я. – Ты особо-то не разгуливайся. А то получится как тогда. Цирк уехал, а клоуны остались.
– Местная поговорка? – спросил меня Алеша Попов. Так невинно-невинно.
– Ладно, богатыри, хорош порожняка гонять. Как любит выражаться авторитет дядя Сидор, – сказал я. – Надо наконец кончать с этими биолегендами раз и навсегда.
– Я же не спорю, – сказал Добрыня.
– Вот и не спорь.
Мы трое поднялись на высокое крыльцо дома лесника. За забором, на лужайке, паслись три могучих коня. Освобожденные от привычной тяжести богатырской брони, они мирно пощипывали травку. Время от времени горячие кони всхрапывали, встряхивая гривами, и рыли землю широкими, как лопаты, копытами, косясь вокруг огненными глазами. Прямо у крыльца небрежной кучей была складирована остальная богатырская снасть: шлемы, щиты, доспехи, мечи, копья, луки и весь прочий металлолом, что необходим каждому уважающему себя дружиннику.
– Ну, ты даешь, Добрыня, – только и сказал я.
– А что такого?
– Ничего. Ничего такого, что меня удивило бы.
– Да, дела, – глубокомысленно сказал Алеша Попов. Явно у лесника научился.
– Да в чем дело-то, мужики? Я думал, пригодится вам. – Добрыня до сих пор совершенно искренне ничего не понимал.
– Железяки-то зачем приволок?
– Почему железяки? – обиделся Добрыня. – Никакие не железяки. Все по списку, все как положено, как в прошлый раз. Доспехи стеклопластиковые, непробиваемые, модифицированный вариант защитного костюма десантника. Копья антигравитационные, стрелы самонаводящиеся, мечи типа «кладенец Ж-4», энергоупорные, самозатачивающиеся, с ускорением удара до 25. Все по списку.
Тут уже я не выдержал. Ну сколько можно, на самом деле?
Для начала я выругался так, что могучие богатырские кони как один перестали пастись, вскинули головы и насторожили уши.
– Ты чего это? – спросил Добрыня.
– Так, – ответил я. – Просто так. Ради красного словца, чтобы выразить настроение. Ты бы хоть поинтересовался ради приличия, на какую планету и в какую эпоху направляешься.
– Планету я знаю, – сказал Добрыня, – Земля называется. Недоразвитая планета третьей ступени по шкале 2.
– Слаборазвитая, – поправил я. – А в целом отлично, просто восхитительно. Осталось всего ничего – поинтересоваться уровнем развития здешней цивилизации. Хотя бы одеждой и средствами передвижения.
– Некогда мне чепухой заниматься, – буркнул он. – Вечно ты, Паисий, все усложняешь, – глубокомысленно изрек он.
На эту реплику я не нашел, что ответить. Алеша Попов просто захрюкал, как здешний зверь свин. Я его вполне понимаю.
Пока мы так продуктивно общались, лесник Трофим хозяйственно ходил по двору, подбирая, подсовывая и расчищая. Пал Палыч возился с самоваром, значительно поглядывая на нас понимающими глазами. В наш инопланетный разговор они деликатно не вмешивались.
– Анечку жалко, – сказал я Алеше. – Оглоушил ее Добрыня гипервнушителем. У вас ведь с ней вроде как любовь намечалась?
Алеша поморщился.
– Вроде как, – сказал он. – Намечалась. А что дальше?
– Зеленых человечков рожать, – съехидничал я.
Зря, наверное. Бестактно получилось, ляпнул, не подумавши. Алеша насупился. Отвернулся.
– Ты же понимаешь, – сказал я. – Гипервнушитель – штука мощная, но не абсолютная. Про любовь свою она вроде как забудет, но всю жизнь теперь будет хотеть чего-то этакого, непонятного, что не может вспомнить и чего не может забыть. Впрочем, ты извини. Это, конечно, не мое дело.
– Да ладно, шеф, чего уж там, – миролюбиво сказал Алеша. – Ты сам говорил – глупо раскланиваться перед телеграфным столбом, если провода оборваны.
– Я много чего говорил. В смысле, всяких глупостей.
– Ничего, за девочку ты не переживай, – сказал Алеша через некоторое время. – Ничего страшного. Женщины всегда такие, всегда хотят чего-то этакого и непонятного. Даже без гипервнушителя.
Специалист.
И все-таки она его зацепила, это я тоже видел.
– Хорошо, закрыли тему. Давай работать, – сказал я.
А что я еще мог сказать?
Глава 3
– Анька, ты что, сбрендила? – опомнился наконец Пал Палыч.
– Не Анька, а старший лейтенант ФСБ Анна Юрьева, – отбрила она его. – Радиомаяк включен, опергруппа будет здесь с минуты на минуту. Не советую вам сопротивляться. Я же говорю, всем стоять!
Повторила она это потому, что лесник Трофим поднял руку и начал громко скрести заросший гривой затылок. Неосторожно с его стороны, согласен.
Я забыл сказать, что радиомаяк и был тем самым медальоном, который она якобы потеряла. Вообще, девочка старалась, как могла. Она мне все-таки нравилась. Опять же, в каком-то смысле коллега.
– Шеф, может, ей по попе нашлепать? – предложил Алеша Попов.
– Несолидно, – сказал я. – Все-таки старший лейтенант ФСБ.
– А что такое ФСБ?
– Ну, ты даешь, – удивился я. – Хоть бы справочники почитал перед командировкой. Служба безопасности это. Местная.
– Тогда действительно несолидно, – согласился Алеша. – А справочники я читал. Там служба безопасности как-то по-другому называется. С буквой «г» как-то.
– Время перемен, – сказал я.
– Здесь всегда время перемен, – проворчал он.
Наш диалог Аню явно насторожил. Она угрожающе повела стволом пистолета:
– Эй, вы! Вы чего там?!
– Да ничего мы, ничего, – успокоил я. – Просто разговариваем. Стоим как есть арестованные, никого не трогаем, разговоры между собой разговариваем. Кстати, вот дядя Сидор прется со своими архаровцами, их ты тоже будешь стрелять? Я бы на твоем месте оружие спрятал…
Мой благой совет так и остался недосказанным. Со двора послышались выстрелы и хриплый, захлебывающийся лай собак. Дверь резко, как от удара ногой, распахнулась. Комната мгновенно наполнилась вооруженными людьми.
Знакомые все лица. Длинный, Куколь, Витюня, Ерш, во главе, конечно, мечтательный Гоша, с автоматом наперевес, окончательно обколовшийся и одуревший. Бандиты были одеты как грибники и по уши перемазаны болотной грязью.
Последним вошел дядя Сидор. Авторитет был небрит, перебинтован и грозен, как штормовое предупреждение. Все-таки телогрейка и сапоги смотрелись на нем органичнее, чем английский костюм.
– Так, – значительно сказал дядя Сидор, обводя всех присутствующих тяжелым взглядом. Было заметно, что вид моей секретарши с пистолетом в руках его удивил.
– Вот они, Федорыч, – подсказал Гоша.
– Думали спрятаться, – хихикнул Длинный.
– Так, – еще раз повторил авторитет. – Попались, голуби. Девка, ты пушку-то брось, не бабское это дело – пушкой размахивать.
– Бросай, бросай, – снова подал голос Длинный.
Что-то он часто начал его подавать, не иначе как повышение получил. Ну да ладно, карьера Длинного меня интересовала меньше всего.
– А вы? – спросил я.
– Что – мы? – не понял дядя Сидор.
– Вы разве не попались? – спросил я. – Хочу заметить, что сейчас появится Дробышев с отрядом областного ОМОНа. Если вы еще не в курсе.
Нет, определенно он был не в курсе. Резанувшая по окнам пулеметная очередь явно застала его врасплох. Впрочем, в деле приземления на пузо лицом в пол дядя Сидор проявил просто юношескую прыть. За ним посыпались вниз остальные бандиты. Я тоже залег, увлекая за собой Трофима и Пал Палыча. Алеша как джентльмен аккуратно положил на пол Анечку вместе с ее страшным пистолетом.
– Внимание, вы окружены отрядом милиции особого назначения! При сопротивлении сотрудникам милиции дана команда стрелять на поражение! Выходить из дома по одному с поднятыми руками!
Голос был металлический, многократно усиленный мегафоном, но с интонациями полковника Дробышева. Развернулся полковник, ничего не скажешь. Орлом летает, соколом смотрит. Не иначе, обещал поделиться кладом с областным милицейским руководством. И руководство было готово делить клад со всей душой. ОМОН прислали.
Определенно они все здесь помешались на этих кладах. Быстрей бы уж лесник Трофим свою церковь строил. А то совсем свихнутся кладоискатели.
Итак, власть оказалась сильнее криминала. Как обычно. Когда захочет. Пришлось выходить из дома по одному. С поднятыми руками. Раз здесь такая традиция, почему бы и не поднять руки? Ничего не имею против местных традиций.
* * *
Картина, которую я увидел во дворе, была живописной. Несколько бойцов дяди Сидора, уже обезоруженные, лежали прямо на траве, воткнувшись носами в землю. Признаков жизни они старались не подавать.
Их можно было понять. Прямо над ними, с автоматами на изготовку, стояли крепкие люди в форме мышиного цвета. Лица их закрывали черные маски, виднелись одни глаза. Глаза эти обещали многое, но ничего хорошего. Между черными масками по-хозяйски расхаживал полковник Дробышев с мегафоном в одной руке и пистолетом – в другой. Полковник был в парадном мундире, при всех своих юбилейных медалях. Его сопровождал незнакомый нам милицейский подполковник неприметной внешности, в форме попроще и без медалей. Он тоже был без маски, но задрапированные в черное люди явно подчинялись ему, а не Дробышеву.
Моя секретарша, по совместительству офицер спецслужбы, направилась к нему решительным шагом. Черные маски повели стволами в ее сторону, но пропустили.
Аня представилась, продемонстрировав замаскированному маленькую красную книжечку. Подполковник внимательно ее изучил. Книжечку, я имею в виду.
– Твою мать, – вывел он наконец короткое резюме.
– Операция ФСБ, – значительно сказала Анечка.
– Неужели? – спросил подполковник. – Соседка, значит. И что же мы тут делаем?
– Государственная тайна, – значительно сказала Аня.
– Сильно государственная? – ехидно поинтересовался тот.
Впрочем, зря он ехидничал. Потому что именно в этот момент над нами, как облако, навис ровный могучий гул, и из-за макушек деревьев выплыли два больших вертолета пятнистой болотной окраски. Из вертолетов по сброшенным через люки канатам прямо на двор посыпались люди в касках и при полном вооружении. Одеты они были в такую же пятнистую форму, только не серого, а болотного цвета. Коснувшись земли, они пружинисто отпрыгивали в стороны и ловко рассыпались вдоль забора, сразу беря на прицел всех присутствующих.
– Это еще что такое? – выпучил глаза полковник Дробышев. Для выразительности он еще прибавил несколько слов. Но я не буду их цитировать.
– Чтоб я сдох! – сказал дядя Сидор. По-моему, искренне.
– Верно говоришь, Федорыч, – поддержал его прямолинейный Гоша. Тоже, похоже, от всей души.
Теперь количество вооруженных людей явно превысило все пределы, допустимые для приусадебного хозяйства. Во дворе стало тесно.
Повисев над двором и подняв работой лопастей в тучу весь мусор, вертолеты один за другим отошли в сторону и приземлились на поляне за оградой.
Потом в калитку неторопливо вошли трое в штатском, сохраняя, как положено, выправку. Костюмы, галстуки, белые рубашки, начищенные до блеска ботинки. Тот, что постарше, выглядел очень большим начальством. Второй смотрелся по меньшей мере подполковником. Третьим был майор Трошкин. Его парадные костюм и галстук рядом с элегантным руководством смотрелись все-таки провинциально.
Увидев своих командиров, наша Анечка радостно устремилась к ним.
– Ну, все, полный комплект, – негромко сказал я Алеше, – следующим можно ждать премьер-министра.
– Какой страны? – спросил меня просто душный Попов.
– Южной Норвегии, – мстительно ответил я.
Впрочем, на этот раз я ошибся. Премьер-министра мы не дождались. Не успело начальство в штатском принять рапорт и приступить непосредственно к руководству операцией на месте, калитка в очередной раз заскрипела. Во дворе лесника появилось новое действующее лицо. Вернее, фигура.
Увидев ее, я застонал, как от зубной боли. Говорил, предупреждал – все бесполезно.
Зрелище, конечно. Рост метра два с половиной, черная монашеская ряса до пят, лицо скрывает надвинутый на глаза капюшон. На широкой груди – грубое деревянное распятие на бечевке. В руках – дорожный посох, березовая дубина толщиной с руку с кованым наконечником. За плечами, на лямках, берестяная корзина с крышкой. Плетеные сандалии на голых ступнях. Лет семьсот-восемьсот назад в таком наряде можно было появиться в любом приличном обществе. Сейчас это выглядело странно. По меньшей мере.
Конечно, это был Добрыня. Он же агент отдела «Д» службы безопасности «К». Кому еще придет в голову так бездарно вырядиться?
Добрыня прошествовал по двору, хлопая сандалиями и разметая полами рясы пыль и песок. Именно прошествовал, другого слова не подобрать. Степенно и важно, как духовная особа после плотного ужина. Кованый наконечник посоха тяжело впечатывался в землю, оставляя после себя четкие полукруглые следы. Направлялся он к нам с Алешей:
– Развлекаетесь? В солдатиков играете?
Конечно, его появление произвело на всех впечатление.
– Это еще что за чучело? – Пожилой начальник в штатском вопросительно посмотрел на начальника в штатском помоложе. Тот ответил ему недоуменным взглядом и, в свою очередь, вопросительно воззрился на всех присутствующих. Присутствующие тоже были не в курсе.
– Арестовать его, товарищ генерал? – негромко спросил начальник в штатском помоложе.
Зря он это спросил. Думаю, Добрыня его услышал. И, конечно, обиделся. Уж я-то его знаю как облупленного. Он вообще обидчивый. Иначе с чего бы ему становиться в позу посреди двора, стучать об землю березовым посохом и возвещать, чтобы все пошли вон.
И они пошли. Бандиты во главе с дядей Сидором коротким перебежками рванули куда-то в сторону болот, ОМОН отбыл более упорядоченно, построившись предварительно в колонну, спецназ ФСБ во главе с начальством ловко загрузился в свои вертолеты и взмыл над лесом. Даже моя секретарша Анечка, теперь, видимо, уже бывшая, улетела с ними.
Как нашкодившие дети разбежались. Потому что с гипервнушителем не поспоришь. Маленький такой приборчик, а какой эффект. Раз сказано идти – значит, пойдут, а куда и зачем – разберутся по ходу.
* * *
– Ты чего прилетел? – спросил я Добрыню.
– Демон Асмагил где-то здесь.
– Веселые дела. А что хочет?
– Редуктор хочет, – сказал Добрыня.
– Редуктор мы уже нашли и отправили, – сказал Алеша.
Без вооруженных людей двор как-то сразу опустел и поблек. Даже на удивление. Казалось бы, только что кипела во дворе жизнь, щелкали затворы и раздавались отрывистые команды сквозь сжатые зубы. И вот снова тишь, благодать и негромкий мирный фон лесной глухомани.
Добрыню я представил Пал Палычу и Трофиму как своего давнего друга и коллегу. Одновременно – монаха-отшельника не от мира сего. Из отдаленного монастыря. Из очень отдаленного, если точнее. Надо же было как-то оправдать его дурацкий вид.
Трофим значительно посмотрел на меня и церемонно сказал: «Здрасьте вам!» Пал Палыч ничего не сказал, но тоже значительно посмотрел на меня.
– Молока хочешь? Молоко здесь хорошее, – спросил я.
Молока Добрыня не захотел. А зря, между прочим.
– Лично меня Демон уже утомил своими фокусами. Сколько можно за ним гоняться? – сказал он.
– Значит, будем брать, – сказал я.
– Точно, – поддержал Алеша, – как в старые добрые времена. Три богатыря – Илья Муромец, Добрыня Никитич и Алеша Попович. Нас, между прочим, здесь еще помнят.
– Вас забудешь, – подковырнул его я. – Ты особо-то не разгуливайся. А то получится как тогда. Цирк уехал, а клоуны остались.
– Местная поговорка? – спросил меня Алеша Попов. Так невинно-невинно.
– Ладно, богатыри, хорош порожняка гонять. Как любит выражаться авторитет дядя Сидор, – сказал я. – Надо наконец кончать с этими биолегендами раз и навсегда.
– Я же не спорю, – сказал Добрыня.
– Вот и не спорь.
Мы трое поднялись на высокое крыльцо дома лесника. За забором, на лужайке, паслись три могучих коня. Освобожденные от привычной тяжести богатырской брони, они мирно пощипывали травку. Время от времени горячие кони всхрапывали, встряхивая гривами, и рыли землю широкими, как лопаты, копытами, косясь вокруг огненными глазами. Прямо у крыльца небрежной кучей была складирована остальная богатырская снасть: шлемы, щиты, доспехи, мечи, копья, луки и весь прочий металлолом, что необходим каждому уважающему себя дружиннику.
– Ну, ты даешь, Добрыня, – только и сказал я.
– А что такого?
– Ничего. Ничего такого, что меня удивило бы.
– Да, дела, – глубокомысленно сказал Алеша Попов. Явно у лесника научился.
– Да в чем дело-то, мужики? Я думал, пригодится вам. – Добрыня до сих пор совершенно искренне ничего не понимал.
– Железяки-то зачем приволок?
– Почему железяки? – обиделся Добрыня. – Никакие не железяки. Все по списку, все как положено, как в прошлый раз. Доспехи стеклопластиковые, непробиваемые, модифицированный вариант защитного костюма десантника. Копья антигравитационные, стрелы самонаводящиеся, мечи типа «кладенец Ж-4», энергоупорные, самозатачивающиеся, с ускорением удара до 25. Все по списку.
Тут уже я не выдержал. Ну сколько можно, на самом деле?
Для начала я выругался так, что могучие богатырские кони как один перестали пастись, вскинули головы и насторожили уши.
– Ты чего это? – спросил Добрыня.
– Так, – ответил я. – Просто так. Ради красного словца, чтобы выразить настроение. Ты бы хоть поинтересовался ради приличия, на какую планету и в какую эпоху направляешься.
– Планету я знаю, – сказал Добрыня, – Земля называется. Недоразвитая планета третьей ступени по шкале 2.
– Слаборазвитая, – поправил я. – А в целом отлично, просто восхитительно. Осталось всего ничего – поинтересоваться уровнем развития здешней цивилизации. Хотя бы одеждой и средствами передвижения.
– Некогда мне чепухой заниматься, – буркнул он. – Вечно ты, Паисий, все усложняешь, – глубокомысленно изрек он.
На эту реплику я не нашел, что ответить. Алеша Попов просто захрюкал, как здешний зверь свин. Я его вполне понимаю.
Пока мы так продуктивно общались, лесник Трофим хозяйственно ходил по двору, подбирая, подсовывая и расчищая. Пал Палыч возился с самоваром, значительно поглядывая на нас понимающими глазами. В наш инопланетный разговор они деликатно не вмешивались.
– Анечку жалко, – сказал я Алеше. – Оглоушил ее Добрыня гипервнушителем. У вас ведь с ней вроде как любовь намечалась?
Алеша поморщился.
– Вроде как, – сказал он. – Намечалась. А что дальше?
– Зеленых человечков рожать, – съехидничал я.
Зря, наверное. Бестактно получилось, ляпнул, не подумавши. Алеша насупился. Отвернулся.
– Ты же понимаешь, – сказал я. – Гипервнушитель – штука мощная, но не абсолютная. Про любовь свою она вроде как забудет, но всю жизнь теперь будет хотеть чего-то этакого, непонятного, что не может вспомнить и чего не может забыть. Впрочем, ты извини. Это, конечно, не мое дело.
– Да ладно, шеф, чего уж там, – миролюбиво сказал Алеша. – Ты сам говорил – глупо раскланиваться перед телеграфным столбом, если провода оборваны.
– Я много чего говорил. В смысле, всяких глупостей.
– Ничего, за девочку ты не переживай, – сказал Алеша через некоторое время. – Ничего страшного. Женщины всегда такие, всегда хотят чего-то этакого и непонятного. Даже без гипервнушителя.
Специалист.
И все-таки она его зацепила, это я тоже видел.
– Хорошо, закрыли тему. Давай работать, – сказал я.
А что я еще мог сказать?
Глава 3
– Пошли все вон, – сказал высокий человек в монашеской рясе.
Они все пошли. Не спрашивая, куда и зачем. По-военному. На раз-два-три. Быстро, четко и весело.
Всю свою жизнь, сколько он себя помнил, полковник Дробышев выполнял приказы и отдавал приказы. Уж он-то знает, что такое приказ. Дробышев почти не запомнил, как они снова форсировали вонючее болото, как возвращались в город на его служебной машине, за которой натруженно ревел защитного цвета автобус с омоновцами. Приказ вот помнил отчетливо и двигался как положено, согласно отданному распоряжению, а все остальное виделось ему словно в тумане.
Полковник пришел в себя в собственном кабинете. Он обнаружил, что сидит в кресле и держит в руках початую бутылку армянского коньяка, которую хранил для гостей. На столе перед ним стояли два чайных стакана. Напротив него расположился подполковник, командир областного подразделения ОМОН, человек, которого он никогда не понимал и слегка побаивался. Подполковник имел боевые награды, рваный шрам поперек щеки и красный цвет лица регулярно пьющего человека.
Дробышев потер лоб, крякнул, но ничего не сказал. Разлил коньяк в чайные стаканы. Омоновский командир достал из кармана три бутерброда с сыром, завернутые в промасленный газетный лист. Развернул его на хирургически чистом столе. Полковник опять крякнул и опять ничего не сказал.
Они так же молча выпили. Зажевали по бутерброду.
– Слушай, полковник, у тебя дети есть? – неожиданно спросил омоновец.
– Есть, – ответил Дробышев, – и внуки тоже есть.
– А у меня нет, – сказал подполковник. – Или, может, где-то и есть. Только я об этом не знаю.
– Может, еще узнаешь? – предположил Дробышев.
Подполковник внимательно посмотрел на него и покачал головой.
Они опять замолчали. Омоновец на этот раз разлил сам. Опять выпили не чокаясь, ровно на поминках сидели.
– Такое ощущение, как будто мне на голову насрали, – сказал подполковник. (Довольно грубое определение действия гипервнушителя, но по-своему верное, ничего не могу возразить.)
– Что говоришь? – не понял Дробышев.
– Насрали, говорю, – пояснил подполковник.
– Куда насрали?
– На голову. На самую что ни на есть макушку. Тебе насрали, а ты стоишь обтекаешь.
– Мне? – удивился Дробышев.
– И мне тоже, – сказал подполковник. – Мне еще больше.
– Почему это тебе большее? – Дробышев вроде даже обиделся.
Командир областного ОМОНа смотрел на него с сожалением. На его лице было видно все, что он думает по поводу умственных способностей районного милицейского начальства.
– Так получилось, – философски ответил он, разливая по стаканам остатки коньяка.
Расстались они прохладно. Подполковник небрежно сунул Дробышеву жесткую, широкую, как совковая лопата, ладонь и укатил со своими орлами. А Дмитрий Данилович пошел домой и выпил еще коньяка. Прямо из горлышка. Жена смотрела на него с удивлением. В отличие от многих милицейских чинов, пил Дробышев мало и редко. Впрочем, наученная горьким опытом, она промолчала. Он тоже ничего не сказал. Просто лег на диван, заложил руки за голову и уставился в потолок.
На диване полковник пролежал две недели. Поэтому дальнейшие события в городе прошли мимо него. Может, это и к лучшему. Для него – определенно к лучшему.
Все так же, не вставая с дивана, полковник отправил в область заявление об отставке и вскоре узнал, что его уволили в запас. Областное руководство не простило ему обещанного, но не найденного клада.
Впрочем, наследные сыроегинские клады его теперь не волновали. Его теперь ничего не волновало. Даже генеральские погоны уже не казались ему такими привлекательными. Ну, погоны, ну, лампасы на штанах, кабинет побольше и адъютант вместо секретарши. А по сути, те же самые тараканьи бега на выживание в пределах отдельно взятого управления. Где власть – это только возможность не пустить других на свое теплое место. И для чего ему это? Зачем ему подобные глупости? На шестом десятке прожитых лет, когда дети выросли, когда внуки – и те уже живут своей жизнью. Приезжая к деду, будто отбывают повинность.
Нет, нельзя сказать, что Дмитрий Данилович сильно задумался о том, что с ним случилось. Просто ему стало все безразлично. Он ел, спал, смотрел телевизор, пробовал читать книги, но все это без интереса. Бравый полковник очень быстро худел и старел лицом. Жена даже начала всерьез подозревать, что у него завелись глисты. Приводила на обследование врачей. Те качали головами, цокали языками, пытались гнать из Дробышева глисты, но так никого и не выгнали.
Даже эти садистские мероприятия бывший полковник переносил с долготерпением стоика, чем напугал жену еще больше.
Насколько я знаю, все переменилось следующей весной. Так же нехотя Дробышев поехал с женой на дачу и там остался. Неожиданно для себя и тем более для всех родных отставной полковник увлекся садом и огородом. Самостоятельно построил несколько теплиц, разработал хитрые системы полива и обогрева. Очень скоро его приусадебный участок в восемнадцать соток приобрел вид образцово-показательного хозяйства какого-нибудь американского фермера.
Он вставал с петухами и ложился спать на закате. Похудел, загорел, обветрился, а в глазах появился тот яркий блеск, который отличает фанатиков и подвижников. Впервые в жизни Дмитрий Данилович Дробышев, бывший полковник внутренних войск, чувствовал себя по-настоящему счастливым.
В свободное время, которого, впрочем, оставалось немного, Дмитрий Данилович любил ходить по соседним участкам и рассматривать, где, чего и как посажено. Всех соседей по дачным участкам он щедро и безвозмездно снабжал полезными советами и рекомендациями по части земледелия.
Скоро соседи начали считать его навязчивым идиотом.
До недавнего времени тайна МГА была одной из самых неразгаданных тайн планеты Земля. Аббревиатурой МГА в документах секретных служб разных стран обозначали Марьинскую геомагнитную аномалию. За отсутствием других, более подходящих названий.
Нет, конечно, никаких аномалий в Марьинске не водилось. Просто модное здешнее оружие, ракеты со всевозможными боеголовками, упорно не желали пролетать над Марьинским районом и обходили его стороной по всяким незапланированным кривым. Приборы пролетающих над районом самолетов тоже начинали слегка подвирать.
Почему это происходило, даже я не берусь объяснить. Хитрая штука этот редуктор причинно-следственных связей. Даже в неактивированном состоянии он способен влиять на окружающую среду с самыми непредсказуемыми результатами. Разрыв причины и следствия, никуда не денешься.
Местные армейцы тем более ничего понять не могли. Ну как тут не заинтересоваться спецслужбам? Количество шпионов в городе Марьинске давно уже превышало нормы, предельно допустимые для спокойного провинциального существования. Это было видно невооруженным глазом.
Насколько я знаю, первыми Марьинскую аномалию обнаружили летчики. Сначала гражданские. Со своими устоявшимися суевериями они восприняли все это как должное. Кому, как не летчикам, знать, сколько в окрестностях земли происходит всего необычного и необъяснимого?
Дальше в дело вступили военные. Сначала пилоты, а потом и ракетчики тоже обратили внимание на странное поведение приборов в здешних краях. Ракетное оружие тогда только-только начало появляться, всем мерещились вражьи происки, так что на сигналы с мест отреагировали молниеносно. Район засекретили, присвоили ему кодовое название «Территория-400» и приступили к исследованиям.
Правда, сами жители Марьинского района не знали, что они засекречены. К счастью для них. Не знали они и того, что за последние сорок лет здесь побывало по меньшей мере полсотни авторитетных комиссий, ученых экспедиций и исследовательских групп. Выводы у всех были достаточно похожие: что-то есть, а что – непонятно. Конечно, за столько десятилетий интерес к проблеме Марьинской аномалии поугас. Комиссии приезжали и уезжали, ученые головы спивались от провинциальной скуки и безнадежной кромешности проблемы, для ракет и самолетов давно проложили другие маршруты. Но тем не менее разработка «Территории-400» продолжалась.
Вот, пожалуй, и вся история с географией. Редуктор мы с Алешей благополучно изъяли и изолировали. Только, как оказалось, ставить точку на Марьинской аномалии рано. Потому что теперь во всю эту кашу замешался еще и старый пират Асмагил. Со своей бандой инопланетного сброда. Ну, неймется ему, хочется ему устроить в Галактике шурум-бурум с летальным исходом. Чтобы, значит, от имени его вздрагивало все живое. Мания величия, так это называют врачи. Я же говорил, клинический случай. Как раз для тюремной больницы.
Хотел бы я знать, что он дальше предпримет…
Давно это было. По здешним меркам – так очень давно. Лет восемьсот назад.
Тогда в здешних местах шла война. Хотя я бы скорее назвал это репрессиями в духе первобытно-племенных сообществ. Термин «война» все-таки предполагает организованные военные действия с двух сторон. А что касается организованного сопротивления, так здесь его почти не было. Широколицые всадники на лохматых лошадях, воняющие прогорклым жиром, грабили по округе города и деревни, жгли дома и уводили жителей в плен длинными связками.
Страшно тогда было в этих местах. И тоскливо. Везде пахло дымом и горелым человеческим мясом. Откуда-то налетели на поля целые тучи ворон. Эти здоровые наглые птицы обкладывали своими стаями по полгоризонта, хлопали крыльями и гадили на лету от обжорства. Их постоянное карканье прелести здешним пейзажам тоже не добавляло.
Нужно признать, что организованное демоном Асмагилом Кощеево царство для многих местных стало спасением.
Кощей по прозвищу Бессмертный – он сам приказал себя так величать, ничего собой, конечно, не представлял. Обычный боярин из местных, недалекого ума и непомерных амбиций. Плут, вор, подхалим и меланхоличный до остекленения пьяница. Марионеточный правитель игрушечного государства, на старости лет окончательно рехнувшийся от кромешности бытия. А вот стоящий за ним демон Асмагил был серьезной силой на здешней политической арене. После того, как он с Упырем В и Ящертом взял в клещи и за десять минут выжег из двух плазменных огнеметов целый татаро-монгольский тумен, налеты на поселения прекратились. Потом Асмагил расставил по границам царства стилизованных под местный фольклор биороботов, и страшные эти места захватчики окончательно начали обходить стороной, за исключением самых отчаянных батыров. Чьи головы потом скалили зубы на кольях, расставленных вдоль проезжих дорог. Кощей любил украшать свое царство таким образом. Старик вообще был ярко выраженным садистом и отличался любовью к дешевой театральности и бьющим в глаза эффектам.
Они все пошли. Не спрашивая, куда и зачем. По-военному. На раз-два-три. Быстро, четко и весело.
Всю свою жизнь, сколько он себя помнил, полковник Дробышев выполнял приказы и отдавал приказы. Уж он-то знает, что такое приказ. Дробышев почти не запомнил, как они снова форсировали вонючее болото, как возвращались в город на его служебной машине, за которой натруженно ревел защитного цвета автобус с омоновцами. Приказ вот помнил отчетливо и двигался как положено, согласно отданному распоряжению, а все остальное виделось ему словно в тумане.
Полковник пришел в себя в собственном кабинете. Он обнаружил, что сидит в кресле и держит в руках початую бутылку армянского коньяка, которую хранил для гостей. На столе перед ним стояли два чайных стакана. Напротив него расположился подполковник, командир областного подразделения ОМОН, человек, которого он никогда не понимал и слегка побаивался. Подполковник имел боевые награды, рваный шрам поперек щеки и красный цвет лица регулярно пьющего человека.
Дробышев потер лоб, крякнул, но ничего не сказал. Разлил коньяк в чайные стаканы. Омоновский командир достал из кармана три бутерброда с сыром, завернутые в промасленный газетный лист. Развернул его на хирургически чистом столе. Полковник опять крякнул и опять ничего не сказал.
Они так же молча выпили. Зажевали по бутерброду.
– Слушай, полковник, у тебя дети есть? – неожиданно спросил омоновец.
– Есть, – ответил Дробышев, – и внуки тоже есть.
– А у меня нет, – сказал подполковник. – Или, может, где-то и есть. Только я об этом не знаю.
– Может, еще узнаешь? – предположил Дробышев.
Подполковник внимательно посмотрел на него и покачал головой.
Они опять замолчали. Омоновец на этот раз разлил сам. Опять выпили не чокаясь, ровно на поминках сидели.
– Такое ощущение, как будто мне на голову насрали, – сказал подполковник. (Довольно грубое определение действия гипервнушителя, но по-своему верное, ничего не могу возразить.)
– Что говоришь? – не понял Дробышев.
– Насрали, говорю, – пояснил подполковник.
– Куда насрали?
– На голову. На самую что ни на есть макушку. Тебе насрали, а ты стоишь обтекаешь.
– Мне? – удивился Дробышев.
– И мне тоже, – сказал подполковник. – Мне еще больше.
– Почему это тебе большее? – Дробышев вроде даже обиделся.
Командир областного ОМОНа смотрел на него с сожалением. На его лице было видно все, что он думает по поводу умственных способностей районного милицейского начальства.
– Так получилось, – философски ответил он, разливая по стаканам остатки коньяка.
Расстались они прохладно. Подполковник небрежно сунул Дробышеву жесткую, широкую, как совковая лопата, ладонь и укатил со своими орлами. А Дмитрий Данилович пошел домой и выпил еще коньяка. Прямо из горлышка. Жена смотрела на него с удивлением. В отличие от многих милицейских чинов, пил Дробышев мало и редко. Впрочем, наученная горьким опытом, она промолчала. Он тоже ничего не сказал. Просто лег на диван, заложил руки за голову и уставился в потолок.
На диване полковник пролежал две недели. Поэтому дальнейшие события в городе прошли мимо него. Может, это и к лучшему. Для него – определенно к лучшему.
Все так же, не вставая с дивана, полковник отправил в область заявление об отставке и вскоре узнал, что его уволили в запас. Областное руководство не простило ему обещанного, но не найденного клада.
Впрочем, наследные сыроегинские клады его теперь не волновали. Его теперь ничего не волновало. Даже генеральские погоны уже не казались ему такими привлекательными. Ну, погоны, ну, лампасы на штанах, кабинет побольше и адъютант вместо секретарши. А по сути, те же самые тараканьи бега на выживание в пределах отдельно взятого управления. Где власть – это только возможность не пустить других на свое теплое место. И для чего ему это? Зачем ему подобные глупости? На шестом десятке прожитых лет, когда дети выросли, когда внуки – и те уже живут своей жизнью. Приезжая к деду, будто отбывают повинность.
Нет, нельзя сказать, что Дмитрий Данилович сильно задумался о том, что с ним случилось. Просто ему стало все безразлично. Он ел, спал, смотрел телевизор, пробовал читать книги, но все это без интереса. Бравый полковник очень быстро худел и старел лицом. Жена даже начала всерьез подозревать, что у него завелись глисты. Приводила на обследование врачей. Те качали головами, цокали языками, пытались гнать из Дробышева глисты, но так никого и не выгнали.
Даже эти садистские мероприятия бывший полковник переносил с долготерпением стоика, чем напугал жену еще больше.
Насколько я знаю, все переменилось следующей весной. Так же нехотя Дробышев поехал с женой на дачу и там остался. Неожиданно для себя и тем более для всех родных отставной полковник увлекся садом и огородом. Самостоятельно построил несколько теплиц, разработал хитрые системы полива и обогрева. Очень скоро его приусадебный участок в восемнадцать соток приобрел вид образцово-показательного хозяйства какого-нибудь американского фермера.
Он вставал с петухами и ложился спать на закате. Похудел, загорел, обветрился, а в глазах появился тот яркий блеск, который отличает фанатиков и подвижников. Впервые в жизни Дмитрий Данилович Дробышев, бывший полковник внутренних войск, чувствовал себя по-настоящему счастливым.
В свободное время, которого, впрочем, оставалось немного, Дмитрий Данилович любил ходить по соседним участкам и рассматривать, где, чего и как посажено. Всех соседей по дачным участкам он щедро и безвозмездно снабжал полезными советами и рекомендациями по части земледелия.
Скоро соседи начали считать его навязчивым идиотом.
* * *
До недавнего времени тайна МГА была одной из самых неразгаданных тайн планеты Земля. Аббревиатурой МГА в документах секретных служб разных стран обозначали Марьинскую геомагнитную аномалию. За отсутствием других, более подходящих названий.
Нет, конечно, никаких аномалий в Марьинске не водилось. Просто модное здешнее оружие, ракеты со всевозможными боеголовками, упорно не желали пролетать над Марьинским районом и обходили его стороной по всяким незапланированным кривым. Приборы пролетающих над районом самолетов тоже начинали слегка подвирать.
Почему это происходило, даже я не берусь объяснить. Хитрая штука этот редуктор причинно-следственных связей. Даже в неактивированном состоянии он способен влиять на окружающую среду с самыми непредсказуемыми результатами. Разрыв причины и следствия, никуда не денешься.
Местные армейцы тем более ничего понять не могли. Ну как тут не заинтересоваться спецслужбам? Количество шпионов в городе Марьинске давно уже превышало нормы, предельно допустимые для спокойного провинциального существования. Это было видно невооруженным глазом.
Насколько я знаю, первыми Марьинскую аномалию обнаружили летчики. Сначала гражданские. Со своими устоявшимися суевериями они восприняли все это как должное. Кому, как не летчикам, знать, сколько в окрестностях земли происходит всего необычного и необъяснимого?
Дальше в дело вступили военные. Сначала пилоты, а потом и ракетчики тоже обратили внимание на странное поведение приборов в здешних краях. Ракетное оружие тогда только-только начало появляться, всем мерещились вражьи происки, так что на сигналы с мест отреагировали молниеносно. Район засекретили, присвоили ему кодовое название «Территория-400» и приступили к исследованиям.
Правда, сами жители Марьинского района не знали, что они засекречены. К счастью для них. Не знали они и того, что за последние сорок лет здесь побывало по меньшей мере полсотни авторитетных комиссий, ученых экспедиций и исследовательских групп. Выводы у всех были достаточно похожие: что-то есть, а что – непонятно. Конечно, за столько десятилетий интерес к проблеме Марьинской аномалии поугас. Комиссии приезжали и уезжали, ученые головы спивались от провинциальной скуки и безнадежной кромешности проблемы, для ракет и самолетов давно проложили другие маршруты. Но тем не менее разработка «Территории-400» продолжалась.
Вот, пожалуй, и вся история с географией. Редуктор мы с Алешей благополучно изъяли и изолировали. Только, как оказалось, ставить точку на Марьинской аномалии рано. Потому что теперь во всю эту кашу замешался еще и старый пират Асмагил. Со своей бандой инопланетного сброда. Ну, неймется ему, хочется ему устроить в Галактике шурум-бурум с летальным исходом. Чтобы, значит, от имени его вздрагивало все живое. Мания величия, так это называют врачи. Я же говорил, клинический случай. Как раз для тюремной больницы.
Хотел бы я знать, что он дальше предпримет…
* * *
Давно это было. По здешним меркам – так очень давно. Лет восемьсот назад.
Тогда в здешних местах шла война. Хотя я бы скорее назвал это репрессиями в духе первобытно-племенных сообществ. Термин «война» все-таки предполагает организованные военные действия с двух сторон. А что касается организованного сопротивления, так здесь его почти не было. Широколицые всадники на лохматых лошадях, воняющие прогорклым жиром, грабили по округе города и деревни, жгли дома и уводили жителей в плен длинными связками.
Страшно тогда было в этих местах. И тоскливо. Везде пахло дымом и горелым человеческим мясом. Откуда-то налетели на поля целые тучи ворон. Эти здоровые наглые птицы обкладывали своими стаями по полгоризонта, хлопали крыльями и гадили на лету от обжорства. Их постоянное карканье прелести здешним пейзажам тоже не добавляло.
Нужно признать, что организованное демоном Асмагилом Кощеево царство для многих местных стало спасением.
Кощей по прозвищу Бессмертный – он сам приказал себя так величать, ничего собой, конечно, не представлял. Обычный боярин из местных, недалекого ума и непомерных амбиций. Плут, вор, подхалим и меланхоличный до остекленения пьяница. Марионеточный правитель игрушечного государства, на старости лет окончательно рехнувшийся от кромешности бытия. А вот стоящий за ним демон Асмагил был серьезной силой на здешней политической арене. После того, как он с Упырем В и Ящертом взял в клещи и за десять минут выжег из двух плазменных огнеметов целый татаро-монгольский тумен, налеты на поселения прекратились. Потом Асмагил расставил по границам царства стилизованных под местный фольклор биороботов, и страшные эти места захватчики окончательно начали обходить стороной, за исключением самых отчаянных батыров. Чьи головы потом скалили зубы на кольях, расставленных вдоль проезжих дорог. Кощей любил украшать свое царство таким образом. Старик вообще был ярко выраженным садистом и отличался любовью к дешевой театральности и бьющим в глаза эффектам.