Доктор Бодкин, который был на 25 лет старше Керанса, когда-то жил в нескольких городах Европы и Америки и проводил много времени на окраинных водных протоках, разыскивая прежние библиотеки и музеи. Но в них не было ничего, кроме его воспоминаний.
Вероятно, именно отсутствие личных воспоминаний делало Керанса равнодушным к зрелищу этой затонувшей цивилизации. Он родился и вырос в месте, известном под названием Антарктического Круга, — теперь это была субтропическая зона с максимумом годовой температуры в 85 градусов — и южнее бывал только в экологических экспедициях. Обширные болота и джунгли были для него лабораторией, а затонувшие города — всего лишь сложным основанием этой лаборатории.
Кроме нескольких пожилых людей, как Бодкин, никто не помнил жизни в этих городах, да и во времена детства Бодкина города представляли собой осажденные крепости, окруженные огромными дамбами и разделенные паникой и отчаянием. Сейчас их странное очарование и красота заключались в пустоте, в необычном соединении крайностей природы, как корона, оплетенная дикими орхидеями.
Последовательность гигантских геофизических сдвигов, преобразивших климат Земли, началась 60 или 70 лет назад. Серия мощных продолжительных солнечных бурь, вызванных внезапной нестабильностью Солнца, привела к расширению поясов Ван Аллена и тем самым, удалив верхние слои ионосферы, ослабила на них действие земного тяготения. Эти слои рассеялись в космосе, уменьшив земной защитный барьер против солнечной радиации; температура начала постоянно расти, нагретые слои атмосферы поднимались вверх, в ионосферу, и цикл повторялся.
По всей Земле среднегодовая температура росла ежегодно на несколько градусов. Большая часть тропиков вскоре стала необитаемой; население, спасаясь от температуры в 130-140 градусов [2], устремилось на север и на юг. Умеренные зоны стали тропическими, Европа и Северная Америка изнемогали от зноя, температура тут поднималась до 100 градусов [3]. Под руководством Объединенных Наций началось заселение Антарктиды и северных районов Канады и России.
В начальные 20 лет жизнь постепенно приспособлялась к изменившемуся климату. Не хватало энергии для того, чтобы отбросить надвигавшиеся из экваториальных районов джунгли. Возросший уровень радиации привел к многочисленным мутациям и бурному росту растительности. Появилось множество необычных растительных форм, напоминавших тропические леса Калифорнийского периода; решительно пошли в ход низшие формы растительной и животной жизни.
Наступление этих далеких предков современной жизни было поддержано вторым большим геофизическим сдвигом. Постоянное повышение температуры вызвало таяние полярных ледовых шапок. Огромные ледяные поля Антарктиды треснули и растаяли, десятки тысяч ледников, окружавших Арктический круг в Гренландии, Северной Европе, России и Северной Америке, превратились в моря и гигантские реки.
Вначале уровень воды в мировом океане повысился лишь на несколько футов, но огромные расширяющиеся потоки несли с собой биллионы тонн ила. У их концов формировались массивные дельты, изменявшие очертания континентов и дававшие дорогу океану в глубь суши. Их интенсивное расширение привело к постепенному затоплению более чем двух третей земной поверхности.
Гоня перед собой валы ила и грязи, новые моря непрерывно меняли контуры континентов. Средиземное море превратилось в систему внутренних озер. Британские острова соединились с Северной Францией. Средний Запад Соединенных Штатов, затопленный Миссисипи, пробившей Скалистые горы, стал огромным заливом и соединился с заливом Гудзона. Карибское море превратилось в болото, полное ила и соленой грязи. Европа покрылась системой огромных лагун, в центре каждой из них лежал город, затопленный илом, который несли с юга расширяющиеся водные потоки.
В продолжение следующих 30 лет совершалась миграция населения на полюса. Несколько укрепленных городов сопротивлялись поднимавшейся воде и наступавшим джунглям, сооружая по своему периметру огромные стены, но они одна за другой прорывались. Только внутри Арктического и Антарктического Кругов оказалась возможной жизнь. Значительный наклон солнечных лучей создавал здесь дополнительный заслон от радиации. Города высоко в горах ближе к экватору были оставлены, несмотря на сравнительно невысокую температуру, именно из-за отсутствия атмосферной защиты от солнечной радиации.
Именно этот последний фактор, по-видимому, решил и задачу размещения населения Земли. Постоянное уменьшение жизненной активности млекопитающих и усиление земноводных и рептилий, более приспособленных к водной жизни в лагунах и болотах, изменило экологический балланс, и ко времени рождения Керанса в Кемп Берд, городе с десятью тысячами жителей в Северной Гренландии, в северных районах Земли, по приблизительным оценкам, жило около пяти миллионов человек.
Рождение ребенка стало сравнительной редкостью, и только один брак из десяти давал потомство. Как иногда говорил себе Керанс, генеалогическое дерево человечества постепенно сокращается, двигаясь назад во времени. Когда-нибудь может наступить такой момент, когда вторые Адам и Ева обнаружат себя одинокими в новом Эдеме.
Риггс заметил, что Керанс улыбается своему причудливому образу.
— Что вас развеселило, Роберт? Одна из ваших двусмысленных шуток? Не пытайтесь объяснить ее мне.
— Я представил себя в новой роли, — Керанс взглянул на прямоугольник какого-то здания в двадцати футах от них; волна, поднятая катером, перехлестнула через окна одного из верхних этажей. Резкий запах влажной извести контрастировал с тяжелыми испарениями растительности. Макреди ввел катер в тень здания, здесь было сравнительно прохладно.
Через лагуну Керанс видел дородную, с голой грудью, фигуру доктора Бодкина на правом борту испытательной станции; широкий пояс и зеленый целлулоидный козырек над глазами делали его похожим на морского пирата. Он срывал оранжевые ягоды с папоротника, нависавшего над испытательной станцией, и бросал их в галдящих обезьянок, висевших на ветках над его головой; Бодкин подстрекал их игривыми криками и свистом. В пятидесяти футах, на карнизе здания, три игуаны следили за этой сценой с каменной неподвижностью; только их хвосты время от времени поворачивались из стороны в сторону.
Макреди повернул румпель, и они в облаке брызг приблизились к стене высокого здания с белым фасадом; над водой возвышалось не менее двадцати этажей этого здания. Крыша прилегающего меньшего здания служила пристанью, к ней был пришвартован проржавевший белый корпус небольшого крейсера.
Наклонные обзорные иллюминаторы рулевой рубки были разбиты и выпачканы, выхлопные отверстия пропускали в воду струйки масла.
Пока катер под управлением опытного Макреди качался возле крейсера, они прыгнули на пристань, прошли ее и по узкому металлическому мостику перебрались в большее здание. Стены коридора в нем были влажными, на штукатурке большие пятна плесени, но лифт все еще работал, снабжаемый энергией из запасного двигателя. Они медленно поднялись на крышу и оттуда опустились в двухэтажную квартиру, находившуюся непосредственно под крышей.
Прямо под ними находился небольшой плавательный бассейн с крытым двориком; яркие пляжные кресла скрывались в тени доски для ныряния. С трех сторон бассейна в окнах были вставлены желтые венецианские стекла, но сквозь щели жалюзи можно было видеть прохладную полутьму внутренних помещений, блеск хрусталя и серебра на редких столиках. В тусклом свете под синим полосатым навесом в глубине крытого дворика был длинный хромированный прилавок, такой же соблазнительный, как прохладный бар, разглядываемый с пыльной и жаркой улицы; стаканы и графины отражались в украшенном дорогой рамой зеркале. Все в этих частных богатых покоях казалось таким безмятежным, оно было на тысячи миль удалено от полной насекомых растительности, от тепловатой воды джунглей, находившейся двадцатью этажами ниже.
За дальним краем бассейна, украшенном орнаментальным балконом, открывался широкий вид на лагуну: город, поглощенный надвигающимися джунглями, широкие улицы серебряной воды, расширяющиеся к зеленому пятну южной части горизонта. Массивные отмели ила поднимали свои спины над поверхностью воды, из них торчали светло-зеленые копья — ростки гигантского бамбука.
Вертолет поднялся со своей платформы на крыше базы и по широкой дуге пролетел в воздухе над их головами, пилот выпрямил машину и изменил направление полета, два человека через открытый люк в бинокли внимательно рассматривали крыши.
Беатрис Дал полулежала в одном из кресел, ее длинноногое гладкое тело сверкало в тени, как спящий питон. Розовыми кончиками пальцев одной руки она придерживала полный стакан, стоявший перед ней на столе, другой рукой медленно перелистывала страницы журнала. Широкие черно-синие защитные очки скрывали ее гладкое ровное лицо, но Керанс заметил на нем выражение легкого недовольства. Очевидно, Риггс разозлил ее, убеждая оценить логику его доводов.
Полковник остановился у перил, глядя вниз на прекрасное гибкое тело с нескрываемым одобрением. Заметив его, Беатрис сняла очки и поправила лямки своего бикини. Глаза ее были спокойны.
— Эй вы, оба! Убирайтесь! Здесь вам не стриптиз.
Риггс хихикнул и быстро спустился по белой металлической лесенке. Керанс шел за ним, недоумевая, как убедить Беатрис покинуть это прекрасное убежище.
— Моя дорогая мисс Дал, вам должно польстить, что я пришел посмотреть на вас, — сказал ей Риггс, приподнимая тент и садясь рядом с ней в одно из кресел. — Поскольку, как военный губернатор этой территории, — тут он игриво подмигнул Керансу, — я несу определенную ответственность за вас. И наоборот.
Беатрис быстро и неодобрительно взглянула на него, тут же повернулась и включила автоматический проигрыватель.
— О боже… — она добавила про себя что-то похожее на проклятие и посмотрела на Керанса. — А вы, Роберт? Что привело вас сюда так рано?
Керанс дружелюбно улыбнулся:
— Мне не хватало вас.
— Хороший мальчик. А я подумала, что этот гауляйтер напугал вас своими страшными рассказами.
— Да, он пугал меня. — Керанс взял с колен Беатрис журнал и принялся лениво просматривать его. Это был сорокалетней давности выпуск парижского «Вог», страницы его были ледяными: по-видимому, он сохранился где-то в холодильнике. Керанс опустил журнал на крытый зеленым кафелем пол. — Беа, похоже, мы все уйдем через несколько дней. Полковник и его люди уходят. Мы не сможем оставаться здесь после их ухода.
— Мы? — сухо повторила она. — Я не думаю, что у вас есть хоть малейшая возможность остаться.
Керанс невольно взглянул на Риггса.
— Нет, конечно, — кратко ответил он. — Вы понимаете, о чем я говорю. В следующие 48 часов у нас будет очень много дел, постарайтесь не усложнять нашего положения.
Прежде, чем девушка ответила, Риггс спокойно добавил:
— Температура продолжает повышаться, мисс Дал. Вам будет тут нелегко, когда она достигнет 130 градусов, а горючее для вашего генератора кончится. Большой экваториальный пояс дождей движется на север, через несколько месяцев он будет здесь. Когда пройдут дожди и разойдутся облака, вода в этом бассейне, — он указал на резервуар с обеззараженной водой, — закипит. К тому же анофелес типа X, скорпионы и игуаны, ползающие всю ночь, не дадут вам уснуть. — Закрыв глаза, он добавил: — Вот что вас ждет, если вы останетесь.
При его словах рот девушки дернулся. Керанс понял, что вопрос Риггса о том, как он спал последние ночи, не касается его взаимоотношений с Беатрис.
Полковник продолжал:
— Вдобавок от средиземных лагун движется на север всякое отребье: грабители, мародеры, — и вам нелегко будет иметь с ними дело.
Беатрис перебросила свои длинные черные волосы через плечо:
— Я буду держать дверь на замке, полковник.
Керанс раздраженно выпалил:
— Ради бога, Беатрис, что вы пытаетесь доказать? Пока вы можете развлекаться, пугая нас своими самоуничтожительными шутками, но когда мы уйдем, вам будет не до веселья. Полковник старается вам помочь, но вообще-то ему наплевать, останетесь вы или нет.
Риггс коротко рассмеялся.
— Что ж, я ухожу. А если вас очень беспокоят мои заботы о вашей безопасности, мисс Дал, отнесите это к высокоразвитому у меня чувству долга.
— Это интересно, полковник, — саркастически заметила Беатрис. — А я-то всегда считала, что наш долг оставаться здесь до последней возможности. Во всяком случае, — тут в ее глазах промелькнуло знакомое выражение насмешливого юмора, — так говорил мой дед, когда правительство конфисковало большую часть его собственности. — Она заметила, что Риггс через ее плечо смотрит на бар. — В чем дело, полковник? Ищете своего держателя опахала? Я не собираюсь предлагать вам выпить. Ваши люди и так приходят сюда лишь пьянствовать.
Риггс встал:
— Хорошо, мисс Дал. Я ухожу. Увидимся позже, доктор. — Он с улыбкой козырнул Беатрис. — Завтра я пришлю катер за вашими вещами, мисс Дал.
После ухода Риггса Керанс откинулся в кресле и принялся следить за вертолетом, кружившим над соседней лагуной. Иногда вертолет опускался к самой воде, и тогда воздушная волна от винта срывала листья с папоротников и сбрасывала игуан с ветвей и крыш. Беатрис принесла бутылку и села на скамеечку у ног Керанса.
— Я хочу, чтобы вы не думали обо мне так, как этот человек, Роберт. — Она протянула ему напиток, опираясь локтями в его колени. — Обычно Беатрис выглядела спокойной и самодовольной, но сегодня она была печальной и усталой.
— Простите, — сказал Керанс. — Возможно, я еще сам себя не понимаю. Ультиматум Риггса был для меня неожиданностью. Я не думал, что придется уходить так скоро.
— Вы останетесь, Роберт?
Керанс помолчал. Автоматический проигрыватель перешел от пасторали к седьмой симфонии Бетховена. Весь день, без перерыва, он проигрывал цикл из девяти симфоний. Керанс задумался в поисках ответа, печальная мелодия седьмой симфонии соответствовала его нерешительности.
— Вероятно, да, хотя и не знаю, почему. Это не может быть объяснено лишь эмоциональным порывом. Должны быть более основательные причины. Возможно, эти затонувшие лагуны напоминают мне затонувший мир моих предков. Все, что Риггс говорит, правда. Будет очень мало шансов выжить при тропических штормах и малярии.
Он положил руку на ее лоб, определяя температуру, как у ребенка:
— Что Риггс имел в виду, когда говорил, что вы не сможете хорошо спать? Он вторично упомянул об этом сегодня.
Беатрис на мгновение отвела взгляд.
— О, ничего… Две прошлые ночи меня мучили кошмары. И то же у большинства людей здесь. Забудьте это. Ответьте мне, Роберт, серьезно — если я решу остаться здесь, останетесь ли вы? Вы сможете поселиться здесь?
Керанс улыбнулся:
— Хотите соблазнить меня, Беа? Что за вопрос. Вспомните, вы не только самая прекрасная женщина здесь, вы вообще единственная женщина. Нет ничего более необходимого, чем база, для сравнения. У Адама не было эстетического чувства, иначе он понял бы, что Ева — прекрасная, но случайная награда за труд.
— Вы откровенны сегодня. — Беатрис встала и подошла к краю бассейна. Она обеими руками перебросила волосы на лоб, ее длинное гибкое тело сверкало в солнечных лучах. — Но разве все действительно так, как заявляет Риггс? У нас останется крейсер.
— Он неисправен. Первый серьезный шторм потопит его, как ржавый бидон.
Ближе к полудню жара на террасе стала невыносимой, они оставили дворик и перешли внутрь. Двойные венецианские стекла пропускали лишь часть солнечного света, воздух внутри был прохладен. Беатрис растянулась на длинной, бледно-голубой, крытой какой-то шкурой софе, рука ее играла мехом. Это помещение принадлежало деду Беатрис и было ее домом, с тех пор как ее родители умерли вскоре после ее появления на свет. Выросла она под присмотром деда, одинокого эксцентричного промышленного магната (Керанс не знал источников его богатства; когда он спросил об этом Беатрис вскоре после того, как они с Риггсом натолкнулись на ее двухэтажную квартиру на крыше небоскреба, она кратко ответила: «Скажем, у него было много денег»). В прежние времена этот магнат был известным меценатом. Вкусы его склонялись ко всему эксцентричному и причудливому, и Керанс часто думал, насколько его личность отразилась в его внучке. Над камином висела большая картина сюрреалиста начала XX века Дельво; на ней женщина с обезьяньим лицом, обнаженная до пояса, танцевала со скелетами в смокингах на фоне многоцветного пейзажа. На другой стене висели фантасмагорические джунгли Макса Эрнста.
Некоторое время Керанс молча смотрел на тусклое желтое солнце, светившее сквозь экзотическую растительность на картине Эрнста; странное чувство воспоминания и узнавания было у него. Вид этого древнего солнца что-то будил в глубинах его подсознания.
— Беатрис.
Она смотрела на него, он подошел к ней.
— В чем дело, Роберт?
Керанс колебался, чувствуя, что наступает решительный момент, который ввергнет его в полосу потрясений и изменений.
— Вы должны понято, что если Риггс уйдет без нас, позже мы сами уйти не сможем. Мы останемся.
3. К НОВОЙ ПСИХОЛОГИИ
Вероятно, именно отсутствие личных воспоминаний делало Керанса равнодушным к зрелищу этой затонувшей цивилизации. Он родился и вырос в месте, известном под названием Антарктического Круга, — теперь это была субтропическая зона с максимумом годовой температуры в 85 градусов — и южнее бывал только в экологических экспедициях. Обширные болота и джунгли были для него лабораторией, а затонувшие города — всего лишь сложным основанием этой лаборатории.
Кроме нескольких пожилых людей, как Бодкин, никто не помнил жизни в этих городах, да и во времена детства Бодкина города представляли собой осажденные крепости, окруженные огромными дамбами и разделенные паникой и отчаянием. Сейчас их странное очарование и красота заключались в пустоте, в необычном соединении крайностей природы, как корона, оплетенная дикими орхидеями.
Последовательность гигантских геофизических сдвигов, преобразивших климат Земли, началась 60 или 70 лет назад. Серия мощных продолжительных солнечных бурь, вызванных внезапной нестабильностью Солнца, привела к расширению поясов Ван Аллена и тем самым, удалив верхние слои ионосферы, ослабила на них действие земного тяготения. Эти слои рассеялись в космосе, уменьшив земной защитный барьер против солнечной радиации; температура начала постоянно расти, нагретые слои атмосферы поднимались вверх, в ионосферу, и цикл повторялся.
По всей Земле среднегодовая температура росла ежегодно на несколько градусов. Большая часть тропиков вскоре стала необитаемой; население, спасаясь от температуры в 130-140 градусов [2], устремилось на север и на юг. Умеренные зоны стали тропическими, Европа и Северная Америка изнемогали от зноя, температура тут поднималась до 100 градусов [3]. Под руководством Объединенных Наций началось заселение Антарктиды и северных районов Канады и России.
В начальные 20 лет жизнь постепенно приспособлялась к изменившемуся климату. Не хватало энергии для того, чтобы отбросить надвигавшиеся из экваториальных районов джунгли. Возросший уровень радиации привел к многочисленным мутациям и бурному росту растительности. Появилось множество необычных растительных форм, напоминавших тропические леса Калифорнийского периода; решительно пошли в ход низшие формы растительной и животной жизни.
Наступление этих далеких предков современной жизни было поддержано вторым большим геофизическим сдвигом. Постоянное повышение температуры вызвало таяние полярных ледовых шапок. Огромные ледяные поля Антарктиды треснули и растаяли, десятки тысяч ледников, окружавших Арктический круг в Гренландии, Северной Европе, России и Северной Америке, превратились в моря и гигантские реки.
Вначале уровень воды в мировом океане повысился лишь на несколько футов, но огромные расширяющиеся потоки несли с собой биллионы тонн ила. У их концов формировались массивные дельты, изменявшие очертания континентов и дававшие дорогу океану в глубь суши. Их интенсивное расширение привело к постепенному затоплению более чем двух третей земной поверхности.
Гоня перед собой валы ила и грязи, новые моря непрерывно меняли контуры континентов. Средиземное море превратилось в систему внутренних озер. Британские острова соединились с Северной Францией. Средний Запад Соединенных Штатов, затопленный Миссисипи, пробившей Скалистые горы, стал огромным заливом и соединился с заливом Гудзона. Карибское море превратилось в болото, полное ила и соленой грязи. Европа покрылась системой огромных лагун, в центре каждой из них лежал город, затопленный илом, который несли с юга расширяющиеся водные потоки.
В продолжение следующих 30 лет совершалась миграция населения на полюса. Несколько укрепленных городов сопротивлялись поднимавшейся воде и наступавшим джунглям, сооружая по своему периметру огромные стены, но они одна за другой прорывались. Только внутри Арктического и Антарктического Кругов оказалась возможной жизнь. Значительный наклон солнечных лучей создавал здесь дополнительный заслон от радиации. Города высоко в горах ближе к экватору были оставлены, несмотря на сравнительно невысокую температуру, именно из-за отсутствия атмосферной защиты от солнечной радиации.
Именно этот последний фактор, по-видимому, решил и задачу размещения населения Земли. Постоянное уменьшение жизненной активности млекопитающих и усиление земноводных и рептилий, более приспособленных к водной жизни в лагунах и болотах, изменило экологический балланс, и ко времени рождения Керанса в Кемп Берд, городе с десятью тысячами жителей в Северной Гренландии, в северных районах Земли, по приблизительным оценкам, жило около пяти миллионов человек.
Рождение ребенка стало сравнительной редкостью, и только один брак из десяти давал потомство. Как иногда говорил себе Керанс, генеалогическое дерево человечества постепенно сокращается, двигаясь назад во времени. Когда-нибудь может наступить такой момент, когда вторые Адам и Ева обнаружат себя одинокими в новом Эдеме.
Риггс заметил, что Керанс улыбается своему причудливому образу.
— Что вас развеселило, Роберт? Одна из ваших двусмысленных шуток? Не пытайтесь объяснить ее мне.
— Я представил себя в новой роли, — Керанс взглянул на прямоугольник какого-то здания в двадцати футах от них; волна, поднятая катером, перехлестнула через окна одного из верхних этажей. Резкий запах влажной извести контрастировал с тяжелыми испарениями растительности. Макреди ввел катер в тень здания, здесь было сравнительно прохладно.
Через лагуну Керанс видел дородную, с голой грудью, фигуру доктора Бодкина на правом борту испытательной станции; широкий пояс и зеленый целлулоидный козырек над глазами делали его похожим на морского пирата. Он срывал оранжевые ягоды с папоротника, нависавшего над испытательной станцией, и бросал их в галдящих обезьянок, висевших на ветках над его головой; Бодкин подстрекал их игривыми криками и свистом. В пятидесяти футах, на карнизе здания, три игуаны следили за этой сценой с каменной неподвижностью; только их хвосты время от времени поворачивались из стороны в сторону.
Макреди повернул румпель, и они в облаке брызг приблизились к стене высокого здания с белым фасадом; над водой возвышалось не менее двадцати этажей этого здания. Крыша прилегающего меньшего здания служила пристанью, к ней был пришвартован проржавевший белый корпус небольшого крейсера.
Наклонные обзорные иллюминаторы рулевой рубки были разбиты и выпачканы, выхлопные отверстия пропускали в воду струйки масла.
Пока катер под управлением опытного Макреди качался возле крейсера, они прыгнули на пристань, прошли ее и по узкому металлическому мостику перебрались в большее здание. Стены коридора в нем были влажными, на штукатурке большие пятна плесени, но лифт все еще работал, снабжаемый энергией из запасного двигателя. Они медленно поднялись на крышу и оттуда опустились в двухэтажную квартиру, находившуюся непосредственно под крышей.
Прямо под ними находился небольшой плавательный бассейн с крытым двориком; яркие пляжные кресла скрывались в тени доски для ныряния. С трех сторон бассейна в окнах были вставлены желтые венецианские стекла, но сквозь щели жалюзи можно было видеть прохладную полутьму внутренних помещений, блеск хрусталя и серебра на редких столиках. В тусклом свете под синим полосатым навесом в глубине крытого дворика был длинный хромированный прилавок, такой же соблазнительный, как прохладный бар, разглядываемый с пыльной и жаркой улицы; стаканы и графины отражались в украшенном дорогой рамой зеркале. Все в этих частных богатых покоях казалось таким безмятежным, оно было на тысячи миль удалено от полной насекомых растительности, от тепловатой воды джунглей, находившейся двадцатью этажами ниже.
За дальним краем бассейна, украшенном орнаментальным балконом, открывался широкий вид на лагуну: город, поглощенный надвигающимися джунглями, широкие улицы серебряной воды, расширяющиеся к зеленому пятну южной части горизонта. Массивные отмели ила поднимали свои спины над поверхностью воды, из них торчали светло-зеленые копья — ростки гигантского бамбука.
Вертолет поднялся со своей платформы на крыше базы и по широкой дуге пролетел в воздухе над их головами, пилот выпрямил машину и изменил направление полета, два человека через открытый люк в бинокли внимательно рассматривали крыши.
Беатрис Дал полулежала в одном из кресел, ее длинноногое гладкое тело сверкало в тени, как спящий питон. Розовыми кончиками пальцев одной руки она придерживала полный стакан, стоявший перед ней на столе, другой рукой медленно перелистывала страницы журнала. Широкие черно-синие защитные очки скрывали ее гладкое ровное лицо, но Керанс заметил на нем выражение легкого недовольства. Очевидно, Риггс разозлил ее, убеждая оценить логику его доводов.
Полковник остановился у перил, глядя вниз на прекрасное гибкое тело с нескрываемым одобрением. Заметив его, Беатрис сняла очки и поправила лямки своего бикини. Глаза ее были спокойны.
— Эй вы, оба! Убирайтесь! Здесь вам не стриптиз.
Риггс хихикнул и быстро спустился по белой металлической лесенке. Керанс шел за ним, недоумевая, как убедить Беатрис покинуть это прекрасное убежище.
— Моя дорогая мисс Дал, вам должно польстить, что я пришел посмотреть на вас, — сказал ей Риггс, приподнимая тент и садясь рядом с ней в одно из кресел. — Поскольку, как военный губернатор этой территории, — тут он игриво подмигнул Керансу, — я несу определенную ответственность за вас. И наоборот.
Беатрис быстро и неодобрительно взглянула на него, тут же повернулась и включила автоматический проигрыватель.
— О боже… — она добавила про себя что-то похожее на проклятие и посмотрела на Керанса. — А вы, Роберт? Что привело вас сюда так рано?
Керанс дружелюбно улыбнулся:
— Мне не хватало вас.
— Хороший мальчик. А я подумала, что этот гауляйтер напугал вас своими страшными рассказами.
— Да, он пугал меня. — Керанс взял с колен Беатрис журнал и принялся лениво просматривать его. Это был сорокалетней давности выпуск парижского «Вог», страницы его были ледяными: по-видимому, он сохранился где-то в холодильнике. Керанс опустил журнал на крытый зеленым кафелем пол. — Беа, похоже, мы все уйдем через несколько дней. Полковник и его люди уходят. Мы не сможем оставаться здесь после их ухода.
— Мы? — сухо повторила она. — Я не думаю, что у вас есть хоть малейшая возможность остаться.
Керанс невольно взглянул на Риггса.
— Нет, конечно, — кратко ответил он. — Вы понимаете, о чем я говорю. В следующие 48 часов у нас будет очень много дел, постарайтесь не усложнять нашего положения.
Прежде, чем девушка ответила, Риггс спокойно добавил:
— Температура продолжает повышаться, мисс Дал. Вам будет тут нелегко, когда она достигнет 130 градусов, а горючее для вашего генератора кончится. Большой экваториальный пояс дождей движется на север, через несколько месяцев он будет здесь. Когда пройдут дожди и разойдутся облака, вода в этом бассейне, — он указал на резервуар с обеззараженной водой, — закипит. К тому же анофелес типа X, скорпионы и игуаны, ползающие всю ночь, не дадут вам уснуть. — Закрыв глаза, он добавил: — Вот что вас ждет, если вы останетесь.
При его словах рот девушки дернулся. Керанс понял, что вопрос Риггса о том, как он спал последние ночи, не касается его взаимоотношений с Беатрис.
Полковник продолжал:
— Вдобавок от средиземных лагун движется на север всякое отребье: грабители, мародеры, — и вам нелегко будет иметь с ними дело.
Беатрис перебросила свои длинные черные волосы через плечо:
— Я буду держать дверь на замке, полковник.
Керанс раздраженно выпалил:
— Ради бога, Беатрис, что вы пытаетесь доказать? Пока вы можете развлекаться, пугая нас своими самоуничтожительными шутками, но когда мы уйдем, вам будет не до веселья. Полковник старается вам помочь, но вообще-то ему наплевать, останетесь вы или нет.
Риггс коротко рассмеялся.
— Что ж, я ухожу. А если вас очень беспокоят мои заботы о вашей безопасности, мисс Дал, отнесите это к высокоразвитому у меня чувству долга.
— Это интересно, полковник, — саркастически заметила Беатрис. — А я-то всегда считала, что наш долг оставаться здесь до последней возможности. Во всяком случае, — тут в ее глазах промелькнуло знакомое выражение насмешливого юмора, — так говорил мой дед, когда правительство конфисковало большую часть его собственности. — Она заметила, что Риггс через ее плечо смотрит на бар. — В чем дело, полковник? Ищете своего держателя опахала? Я не собираюсь предлагать вам выпить. Ваши люди и так приходят сюда лишь пьянствовать.
Риггс встал:
— Хорошо, мисс Дал. Я ухожу. Увидимся позже, доктор. — Он с улыбкой козырнул Беатрис. — Завтра я пришлю катер за вашими вещами, мисс Дал.
После ухода Риггса Керанс откинулся в кресле и принялся следить за вертолетом, кружившим над соседней лагуной. Иногда вертолет опускался к самой воде, и тогда воздушная волна от винта срывала листья с папоротников и сбрасывала игуан с ветвей и крыш. Беатрис принесла бутылку и села на скамеечку у ног Керанса.
— Я хочу, чтобы вы не думали обо мне так, как этот человек, Роберт. — Она протянула ему напиток, опираясь локтями в его колени. — Обычно Беатрис выглядела спокойной и самодовольной, но сегодня она была печальной и усталой.
— Простите, — сказал Керанс. — Возможно, я еще сам себя не понимаю. Ультиматум Риггса был для меня неожиданностью. Я не думал, что придется уходить так скоро.
— Вы останетесь, Роберт?
Керанс помолчал. Автоматический проигрыватель перешел от пасторали к седьмой симфонии Бетховена. Весь день, без перерыва, он проигрывал цикл из девяти симфоний. Керанс задумался в поисках ответа, печальная мелодия седьмой симфонии соответствовала его нерешительности.
— Вероятно, да, хотя и не знаю, почему. Это не может быть объяснено лишь эмоциональным порывом. Должны быть более основательные причины. Возможно, эти затонувшие лагуны напоминают мне затонувший мир моих предков. Все, что Риггс говорит, правда. Будет очень мало шансов выжить при тропических штормах и малярии.
Он положил руку на ее лоб, определяя температуру, как у ребенка:
— Что Риггс имел в виду, когда говорил, что вы не сможете хорошо спать? Он вторично упомянул об этом сегодня.
Беатрис на мгновение отвела взгляд.
— О, ничего… Две прошлые ночи меня мучили кошмары. И то же у большинства людей здесь. Забудьте это. Ответьте мне, Роберт, серьезно — если я решу остаться здесь, останетесь ли вы? Вы сможете поселиться здесь?
Керанс улыбнулся:
— Хотите соблазнить меня, Беа? Что за вопрос. Вспомните, вы не только самая прекрасная женщина здесь, вы вообще единственная женщина. Нет ничего более необходимого, чем база, для сравнения. У Адама не было эстетического чувства, иначе он понял бы, что Ева — прекрасная, но случайная награда за труд.
— Вы откровенны сегодня. — Беатрис встала и подошла к краю бассейна. Она обеими руками перебросила волосы на лоб, ее длинное гибкое тело сверкало в солнечных лучах. — Но разве все действительно так, как заявляет Риггс? У нас останется крейсер.
— Он неисправен. Первый серьезный шторм потопит его, как ржавый бидон.
Ближе к полудню жара на террасе стала невыносимой, они оставили дворик и перешли внутрь. Двойные венецианские стекла пропускали лишь часть солнечного света, воздух внутри был прохладен. Беатрис растянулась на длинной, бледно-голубой, крытой какой-то шкурой софе, рука ее играла мехом. Это помещение принадлежало деду Беатрис и было ее домом, с тех пор как ее родители умерли вскоре после ее появления на свет. Выросла она под присмотром деда, одинокого эксцентричного промышленного магната (Керанс не знал источников его богатства; когда он спросил об этом Беатрис вскоре после того, как они с Риггсом натолкнулись на ее двухэтажную квартиру на крыше небоскреба, она кратко ответила: «Скажем, у него было много денег»). В прежние времена этот магнат был известным меценатом. Вкусы его склонялись ко всему эксцентричному и причудливому, и Керанс часто думал, насколько его личность отразилась в его внучке. Над камином висела большая картина сюрреалиста начала XX века Дельво; на ней женщина с обезьяньим лицом, обнаженная до пояса, танцевала со скелетами в смокингах на фоне многоцветного пейзажа. На другой стене висели фантасмагорические джунгли Макса Эрнста.
Некоторое время Керанс молча смотрел на тусклое желтое солнце, светившее сквозь экзотическую растительность на картине Эрнста; странное чувство воспоминания и узнавания было у него. Вид этого древнего солнца что-то будил в глубинах его подсознания.
— Беатрис.
Она смотрела на него, он подошел к ней.
— В чем дело, Роберт?
Керанс колебался, чувствуя, что наступает решительный момент, который ввергнет его в полосу потрясений и изменений.
— Вы должны понято, что если Риггс уйдет без нас, позже мы сами уйти не сможем. Мы останемся.
3. К НОВОЙ ПСИХОЛОГИИ
Поставив свой катамаран на якорь у причальной площадки, Керанс спрыгнул с него и по трапу поднялся на базу. Подойдя к двери в защитной сетке, он обернулся и сквозь волны жары, заливавшие лагуну, увидел на противоположном берегу у балконных перил фигуру Беатрис. Он помахал ей рукой, однако она, не отвечая, отвернулась.
— Сегодня у нее день плохого настроения, доктор? — сержант Макреди вышел из каюты охраны, его лицо с клювообразным носом исказилось подобием усмешки. — Она необычное существо, не правда ли?
Керанс пожал плечами.
— Вы знаете этих девушек, слишком долго живущих в одиночестве, сержант. Если вы не поостережетесь, они постараются свести вас с ума. Я пытался убедить ее собрать вещи и отправиться с нами. Вряд ли мне это удалось.
Макреди пристально взглянул на крышу далекого небоскреба на противоположном конце лагуны.
— Я рад, что вы так говорите, доктор, — заметил он уклончиво, и Керанс так и не смог решить, относится ли его скептицизм к Беатрис или к нему самому.
Останутся они или нет, но Керанс решил делать вид, что они уходят вместе со всеми: каждую минуту из последующих трех дней следовало потратить на увеличение запасов; нужно было тайком унести со складов базы как можно больше необходимого оборудования. Керанс все еще не принял окончательного решения — вдали от Беатрис его нерешительность вернулась (он уныло размышлял, насколько искренне говорила она с ним — Пандора, с ее смертоносным ртом и с ящиком, полным желаний и разочарований, с легко открывающейся и столь же легко захлопывающейся крышкой), но хотя эта нерешительность ясно отражалась у него на лице и доставляла ему большие мучения, а Риггс и Бодкин легко могли определить ее причины, он тем не менее решил оттягивать решение до последней возможности. Хотя он и не любил эту базу, он знал, что вид уплывающей базы подействует на него как мощный катализатор страха и паники, и тогда любые отвлеченные причины его отказа уехать потеряют всякую силу. Год назад он случайно остался в одиночестве на небольшом рифе. Ему пришлось проводить дополнительное геомагнитное исследование, и он не услышал сирену, так как снимал показания приборов в глубоком подвале. Когда 10 минут спустя он выбрался из подвала и обнаружил, что база находится в 600 ярдах от берега и это расстояние все увеличивается, он почувствовал себя, как ребенок, внезапно лишившийся матери. С огромным трудом подавил он панику и выстрелил из своего сигнального пистолета.
— Доктор Бодкин просил меня направить вас в лазарет, как только вы появитесь, сэр. Лейтенанту Хардману сегодня утром стало хуже.
Керанс кивнул и осмотрел пустую палубу. Он пообедал с Беатрис, зная, что база все равно в эти часы после полудня пустует. Половина экипажа находилась на катере Риггса или в вертолетах, остальные спали в своих каютах, и он надеялся спокойно осмотреть склады и арсенал базы. К сожалению, Макреди, эта сторожевая собака полковника, шел за ним следом, готовый сопровождать его до лазарета на палубе В.
Керанс старательно осматривал пару комаров-анофелесов, пробравшихся через проволочную сетку перед ним.
— Все еще пробираются, — указал он на них Макреди. — А что слышно насчет второго заграждения, которое вы должны были установить?
Сбивая Комаров фуражкой, Макреди неуверенно огляделся. Второй ряд экранов из проволочной сетки вокруг всей базы был любимым проектом полковника Риггса. Время от времени он приказывал Макреди выделить для этой работы людей, но так как эта работа означала пребывание на неудобных деревянных козлах под прямыми солнечными лучами в облаке москитов, до сих пор было установлено только несколько секций вокруг каюты Риггса. Теперь, когда они постепенно двигались на север, необходимость во втором ряде ограждений вообще отпадала, но пуританская совесть Макреди не могла успокоиться.
— Сегодня же вечером я вышлю людей, доктор, — заверил он Керанса, доставая из кармана ручку и блокнот.
— Не торопитесь, сержант, но если более важных дел не найдется, полковник будет доволен. — Керанс оставил сержанта, осматривавшего металлические жалюзи, и пошел по палубе. Когда Макреди не мог его видеть, он свернул в первую же дверь.
На палубе С, самой низкой из трех палуб, составлявших базу, находились каюты экипажа и камбуз. Два или три человека были в каютах, но кают-компания была пуста, в углу, на столе для настольного тенниса, тихо звучала музыка из радиоприемника. Керанс подождал, прислушиваясь к редким ритмам гитары, перекрываемым отдаленным гулом вертолета, кружившегося над соседней лагуной, затем по центральному трапу спустился в трюм, где находились мастерские базы и арсенал.
Три четверти трюма были заняты двухтысячесильным дизелем, вращавшим два винта, и резервуарами с маслом и авиационным бензином; мастерские частично переместили на палубу А, так как там пустовало несколько помещений, а механикам, обслуживающим вертолеты, удобнее было находиться наверху.
Когда Керанс вошел в трюм, там было полутемно. Единственная слабая лампа горела в стеклянной будке техника; арсенал был закрыт. Керанс осмотрел ряды тяжелых деревянных стоек и шкафов с карабинами и автоматами. Стальной прут, проходивший через кольца всех карабинов, удерживал их на местах; Керанс трогал тяжелые ложа, раздумывая, мог бы он вынести оружие, даже если б его удалось извлечь из шкафа. В ящике его стола на испытательной станции лежал кольт-45 с пятьюдесятью патронами, полученный три года назад. Раз в год он предъявлял это оружие и получал новые патроны, но ему ни разу так и не пришлось стрелять из пистолета.
Идя обратно, он внимательно разглядывал темно-зеленые ящики с амуницией, сложенные грудой у шкафов; все ящики были закрыты на висячие замки. Проходя мимо будки техника, он увидел, что тусклый свет оттуда осветил ярлыки на ряде металлических сосудов под одним из рабочих столов.
Керанс остановился, просунул пальцы через проволочную сетку и стер пыль с ярлыков, читая написанную на них формулу. «Циклотрайэтиленетринитрамин: скорость расширения газа — восемь тысяч метров в секунду».
Размышляя над возможным использованием взрывчатки — было бы прекрасно отметить уход Риггса взрывом одного из затопленных зданий и тем самым отрезать путь к возвращению, — он оперся локтями на стол, бездумно играя медным трехдюймовым компасом, оставленным для починки. Шкала прибора была чистой и поворачивалась на 180 градусов, острие упиралось в меловую отметку.
Все еще думая о взрывчатке и о необходимости раздобыть детонаторы и бикфордов шнур, Керанс стер меловую отметку, поднял компас и взвесил его в руке. Выйдя из арсенала, он поднялся по лестнице; освобожденная стрелка компаса дрожала. Мимо, по палубе С, прошел моряк, и Керанс быстро спрятал компас в карман.
Представив себе, как одним нажатием рукоятки он перебрасывает Риггса, испытательную станцию и всю базу в далекую лагуну, Керанс заставил себя остановиться у перил. Улыбаясь абсурдности своего вымысла, он удивился, как он это мог себе позволить.
Потом он заметил корпус компаса, высовывавшийся из кармана. Некоторое время он задумчиво глядел на прибор.
— Погоди, Керанс, — пробормотал он. — Пока что ты живешь двумя жизнями.
Пять минут спустя, когда Керанс входил в лазарет, его ждали более срочные проблемы.
Три человека находились, в лазарете из-за тепловых ожогов, но большая часть палаты на 12 коек пустовала. Керанс кивнул санитару, накладывавшему пенициллиновые повязки, и прошел к маленькой одиночной палате у правого борта.
Дверь была закрыта, но Керанс слышал безостановочное тяжелое скрипение койки, сопровождаемое раздраженным бормотанием пациента и ровным кратким ответом доктора Бодкина. Некоторое время доктор Бодкин продолжал свой монолог, затем послышалось несколько протестующих возгласов и наступила тишина.
— Сегодня у нее день плохого настроения, доктор? — сержант Макреди вышел из каюты охраны, его лицо с клювообразным носом исказилось подобием усмешки. — Она необычное существо, не правда ли?
Керанс пожал плечами.
— Вы знаете этих девушек, слишком долго живущих в одиночестве, сержант. Если вы не поостережетесь, они постараются свести вас с ума. Я пытался убедить ее собрать вещи и отправиться с нами. Вряд ли мне это удалось.
Макреди пристально взглянул на крышу далекого небоскреба на противоположном конце лагуны.
— Я рад, что вы так говорите, доктор, — заметил он уклончиво, и Керанс так и не смог решить, относится ли его скептицизм к Беатрис или к нему самому.
Останутся они или нет, но Керанс решил делать вид, что они уходят вместе со всеми: каждую минуту из последующих трех дней следовало потратить на увеличение запасов; нужно было тайком унести со складов базы как можно больше необходимого оборудования. Керанс все еще не принял окончательного решения — вдали от Беатрис его нерешительность вернулась (он уныло размышлял, насколько искренне говорила она с ним — Пандора, с ее смертоносным ртом и с ящиком, полным желаний и разочарований, с легко открывающейся и столь же легко захлопывающейся крышкой), но хотя эта нерешительность ясно отражалась у него на лице и доставляла ему большие мучения, а Риггс и Бодкин легко могли определить ее причины, он тем не менее решил оттягивать решение до последней возможности. Хотя он и не любил эту базу, он знал, что вид уплывающей базы подействует на него как мощный катализатор страха и паники, и тогда любые отвлеченные причины его отказа уехать потеряют всякую силу. Год назад он случайно остался в одиночестве на небольшом рифе. Ему пришлось проводить дополнительное геомагнитное исследование, и он не услышал сирену, так как снимал показания приборов в глубоком подвале. Когда 10 минут спустя он выбрался из подвала и обнаружил, что база находится в 600 ярдах от берега и это расстояние все увеличивается, он почувствовал себя, как ребенок, внезапно лишившийся матери. С огромным трудом подавил он панику и выстрелил из своего сигнального пистолета.
— Доктор Бодкин просил меня направить вас в лазарет, как только вы появитесь, сэр. Лейтенанту Хардману сегодня утром стало хуже.
Керанс кивнул и осмотрел пустую палубу. Он пообедал с Беатрис, зная, что база все равно в эти часы после полудня пустует. Половина экипажа находилась на катере Риггса или в вертолетах, остальные спали в своих каютах, и он надеялся спокойно осмотреть склады и арсенал базы. К сожалению, Макреди, эта сторожевая собака полковника, шел за ним следом, готовый сопровождать его до лазарета на палубе В.
Керанс старательно осматривал пару комаров-анофелесов, пробравшихся через проволочную сетку перед ним.
— Все еще пробираются, — указал он на них Макреди. — А что слышно насчет второго заграждения, которое вы должны были установить?
Сбивая Комаров фуражкой, Макреди неуверенно огляделся. Второй ряд экранов из проволочной сетки вокруг всей базы был любимым проектом полковника Риггса. Время от времени он приказывал Макреди выделить для этой работы людей, но так как эта работа означала пребывание на неудобных деревянных козлах под прямыми солнечными лучами в облаке москитов, до сих пор было установлено только несколько секций вокруг каюты Риггса. Теперь, когда они постепенно двигались на север, необходимость во втором ряде ограждений вообще отпадала, но пуританская совесть Макреди не могла успокоиться.
— Сегодня же вечером я вышлю людей, доктор, — заверил он Керанса, доставая из кармана ручку и блокнот.
— Не торопитесь, сержант, но если более важных дел не найдется, полковник будет доволен. — Керанс оставил сержанта, осматривавшего металлические жалюзи, и пошел по палубе. Когда Макреди не мог его видеть, он свернул в первую же дверь.
На палубе С, самой низкой из трех палуб, составлявших базу, находились каюты экипажа и камбуз. Два или три человека были в каютах, но кают-компания была пуста, в углу, на столе для настольного тенниса, тихо звучала музыка из радиоприемника. Керанс подождал, прислушиваясь к редким ритмам гитары, перекрываемым отдаленным гулом вертолета, кружившегося над соседней лагуной, затем по центральному трапу спустился в трюм, где находились мастерские базы и арсенал.
Три четверти трюма были заняты двухтысячесильным дизелем, вращавшим два винта, и резервуарами с маслом и авиационным бензином; мастерские частично переместили на палубу А, так как там пустовало несколько помещений, а механикам, обслуживающим вертолеты, удобнее было находиться наверху.
Когда Керанс вошел в трюм, там было полутемно. Единственная слабая лампа горела в стеклянной будке техника; арсенал был закрыт. Керанс осмотрел ряды тяжелых деревянных стоек и шкафов с карабинами и автоматами. Стальной прут, проходивший через кольца всех карабинов, удерживал их на местах; Керанс трогал тяжелые ложа, раздумывая, мог бы он вынести оружие, даже если б его удалось извлечь из шкафа. В ящике его стола на испытательной станции лежал кольт-45 с пятьюдесятью патронами, полученный три года назад. Раз в год он предъявлял это оружие и получал новые патроны, но ему ни разу так и не пришлось стрелять из пистолета.
Идя обратно, он внимательно разглядывал темно-зеленые ящики с амуницией, сложенные грудой у шкафов; все ящики были закрыты на висячие замки. Проходя мимо будки техника, он увидел, что тусклый свет оттуда осветил ярлыки на ряде металлических сосудов под одним из рабочих столов.
Керанс остановился, просунул пальцы через проволочную сетку и стер пыль с ярлыков, читая написанную на них формулу. «Циклотрайэтиленетринитрамин: скорость расширения газа — восемь тысяч метров в секунду».
Размышляя над возможным использованием взрывчатки — было бы прекрасно отметить уход Риггса взрывом одного из затопленных зданий и тем самым отрезать путь к возвращению, — он оперся локтями на стол, бездумно играя медным трехдюймовым компасом, оставленным для починки. Шкала прибора была чистой и поворачивалась на 180 градусов, острие упиралось в меловую отметку.
Все еще думая о взрывчатке и о необходимости раздобыть детонаторы и бикфордов шнур, Керанс стер меловую отметку, поднял компас и взвесил его в руке. Выйдя из арсенала, он поднялся по лестнице; освобожденная стрелка компаса дрожала. Мимо, по палубе С, прошел моряк, и Керанс быстро спрятал компас в карман.
Представив себе, как одним нажатием рукоятки он перебрасывает Риггса, испытательную станцию и всю базу в далекую лагуну, Керанс заставил себя остановиться у перил. Улыбаясь абсурдности своего вымысла, он удивился, как он это мог себе позволить.
Потом он заметил корпус компаса, высовывавшийся из кармана. Некоторое время он задумчиво глядел на прибор.
— Погоди, Керанс, — пробормотал он. — Пока что ты живешь двумя жизнями.
Пять минут спустя, когда Керанс входил в лазарет, его ждали более срочные проблемы.
Три человека находились, в лазарете из-за тепловых ожогов, но большая часть палаты на 12 коек пустовала. Керанс кивнул санитару, накладывавшему пенициллиновые повязки, и прошел к маленькой одиночной палате у правого борта.
Дверь была закрыта, но Керанс слышал безостановочное тяжелое скрипение койки, сопровождаемое раздраженным бормотанием пациента и ровным кратким ответом доктора Бодкина. Некоторое время доктор Бодкин продолжал свой монолог, затем послышалось несколько протестующих возгласов и наступила тишина.