Страница:
Эти перемены произошли накануне важного юбилея – тысячелетия России, который было решено отмечать осенью 1862 года.
Почему был выбран 1862 год? В первой русской летописи «Повесть временных лет», написанной знаменитым летописцем Нестором, первой датой является 852 год, когда, по мнению летописца, «начася прозывати Руска земля», а 862-й – это год призвания новгородцами варяжского князя Рюрика, основателя первой правящей династии Рюриковичей, в родстве с которой была и династия Романовых. Потому-то и решено было отмечать тысячелетие России в 1862 году.
Юбилейный год, однако, начался неспокойно. В Петербурге разбрасывались прокламации, призывающие к топору и «красному петуху», а в мае в столице вспыхнули грандиозные пожары, охватившие сначала кварталы бедноты, а к концу месяца перекинувшиеся в центр. 28 мая дотла сгорели Апраксин и Щукин дворы с двумя тысячами лавок, здание Министерства внутренних дел, в подвалах которого хранились тысячи дел об освобождении крестьян. Огонь прорвался на Невский проспект, угрожая Гостиному двору и Публичной библиотеке.
Александр сам руководил борьбой с пожарами и присутствовал при их тушении, пока наконец неистовство огня не было сломлено. Созданная по его приказу следственная комиссия не смогла обнаружить поджигателей, но собранные ею сведения отличались большим разбросом мнений: от лондонских агентов Герцена и польских повстанцев – в это время в Польше вновь происходило сильное брожение – до помещиков-ретроградов, желавших реставрации крепостничества. Как бы то ни было, но ближайшим следствием пожаров стали ужесточение цензуры, закрытие воскресных школ, приостановление выпуска журналов «Современник» и «Русское слово», а среди отданных под суд оказался и Николай Гаврилович Чернышевский, попытавшийся издавать «Современник» в Лондоне и идейно вдохновлявший создателей революционной организации «Земля и воля».
Восстание в Польше
Смерть цесаревича Николая Александровича и ее последствия для династии
Семейные дела императора и появление княжны Долгоруковой
Первое покушение
Почему был выбран 1862 год? В первой русской летописи «Повесть временных лет», написанной знаменитым летописцем Нестором, первой датой является 852 год, когда, по мнению летописца, «начася прозывати Руска земля», а 862-й – это год призвания новгородцами варяжского князя Рюрика, основателя первой правящей династии Рюриковичей, в родстве с которой была и династия Романовых. Потому-то и решено было отмечать тысячелетие России в 1862 году.
Юбилейный год, однако, начался неспокойно. В Петербурге разбрасывались прокламации, призывающие к топору и «красному петуху», а в мае в столице вспыхнули грандиозные пожары, охватившие сначала кварталы бедноты, а к концу месяца перекинувшиеся в центр. 28 мая дотла сгорели Апраксин и Щукин дворы с двумя тысячами лавок, здание Министерства внутренних дел, в подвалах которого хранились тысячи дел об освобождении крестьян. Огонь прорвался на Невский проспект, угрожая Гостиному двору и Публичной библиотеке.
Александр сам руководил борьбой с пожарами и присутствовал при их тушении, пока наконец неистовство огня не было сломлено. Созданная по его приказу следственная комиссия не смогла обнаружить поджигателей, но собранные ею сведения отличались большим разбросом мнений: от лондонских агентов Герцена и польских повстанцев – в это время в Польше вновь происходило сильное брожение – до помещиков-ретроградов, желавших реставрации крепостничества. Как бы то ни было, но ближайшим следствием пожаров стали ужесточение цензуры, закрытие воскресных школ, приостановление выпуска журналов «Современник» и «Русское слово», а среди отданных под суд оказался и Николай Гаврилович Чернышевский, попытавшийся издавать «Современник» в Лондоне и идейно вдохновлявший создателей революционной организации «Земля и воля».
Восстание в Польше
15 февраля 1861 года, за четыре дня до подписания документов об освобождении крестьян, в Варшаве начались уличные шествия и демонстрации, при разгоне которых русские войска открыли огонь и убили пять человек. Наместник в Королевстве Польском князь М. Д. Горчаков решительно пресек дальнейшее кровопролитие, пойдя на уступки манифестантам и желая во что бы то ни стало сохранить мир и спокойствие. Но события обострялись, и 27 марта произошло новое кровопролитие.
Весной 1862 года в Варшаву приехал бывший главнокомандующий Крымской армией граф А. Н. Лидерс. Он сумел навести порядок, но только внешний – болезнь была лишь загнана внутрь. 15 июня 1862 года в Саксонском саду, среди бела дня, на Лидерса было совершенно покушение: неизвестный выстрелил из пистолета и попал ему в челюсть, а сам сумел скрыться. Так в Российской империи начался политический террор. Через полторы недели наместником Польши был назначен Великий князь Константин Николаевич. Он приехал в Варшаву вместе с женой 20 июня и уже на следующий вечер, выходя из театра, получил пулю в плечо. Покушавшийся был схвачен. Он оказался портным, подмастерьем, фамилия его была Ярошинский. Вслед за тем последовали еще два покушения – оба неудачные – на маркиза Александра Велепольского, решительного проводника мирной, конструктивной политики сотрудничества с русскими и вместе с тем несомненно польского патриота. Оба покушавшихся на него были тоже арестованы и вместе с Ярошинским повешены на земляном валу Варшавской цитадели.
Новый, 1863 год начался вооруженными выступлениями в разных городах Польши. Поводом к выступлению послужил рекрутский набор, при помощи которого власти хотели избавиться от молодых мужчин, замешанных в беспорядках. Константин Николаевич немедленно объявил военное положение на территории всей Польши и вызвал на помощь 2-ю гренадерскую дивизию и несколько казачьих полков. Началась война между регулярной русской армией и множеством небольших разрозненных повстанческих отрядов, которые появились и за пределами Польши – в Литве, Белоруссии, Подолии. На Пасху Александр издал манифест, которым обещал амнистию всем сдавшим оружие и дальнейшее расширение местного самоуправления. Однако центральный комитет повстанцев отверг предложения царя, объявил себя Народным правительством и потребовал полной независимости Польши, Литвы и Руси как нераздельных частей единого Польского государства. (Под Русью понимались западно-русские земли, входившие некогда в Речь Посполитую, разделенную между Россией, Австрией и Пруссией.)
Подавить восстание было поручено генерал-адъютанту Михаилу Николаевичу Муравьеву, назначенному генерал-губернатором Северо-Западного края и получившему прозвище «Вешатель».
За время с февраля 1863 года по март 1865-го во главе восстания стояло пять разных «диктаторов». Трое из них были повешены, один попал в тюрьму, еще один, раненный в бою, уехал за границу.
Тысячи повстанцев были сосланы в Сибирь.
Весной 1862 года в Варшаву приехал бывший главнокомандующий Крымской армией граф А. Н. Лидерс. Он сумел навести порядок, но только внешний – болезнь была лишь загнана внутрь. 15 июня 1862 года в Саксонском саду, среди бела дня, на Лидерса было совершенно покушение: неизвестный выстрелил из пистолета и попал ему в челюсть, а сам сумел скрыться. Так в Российской империи начался политический террор. Через полторы недели наместником Польши был назначен Великий князь Константин Николаевич. Он приехал в Варшаву вместе с женой 20 июня и уже на следующий вечер, выходя из театра, получил пулю в плечо. Покушавшийся был схвачен. Он оказался портным, подмастерьем, фамилия его была Ярошинский. Вслед за тем последовали еще два покушения – оба неудачные – на маркиза Александра Велепольского, решительного проводника мирной, конструктивной политики сотрудничества с русскими и вместе с тем несомненно польского патриота. Оба покушавшихся на него были тоже арестованы и вместе с Ярошинским повешены на земляном валу Варшавской цитадели.
Новый, 1863 год начался вооруженными выступлениями в разных городах Польши. Поводом к выступлению послужил рекрутский набор, при помощи которого власти хотели избавиться от молодых мужчин, замешанных в беспорядках. Константин Николаевич немедленно объявил военное положение на территории всей Польши и вызвал на помощь 2-ю гренадерскую дивизию и несколько казачьих полков. Началась война между регулярной русской армией и множеством небольших разрозненных повстанческих отрядов, которые появились и за пределами Польши – в Литве, Белоруссии, Подолии. На Пасху Александр издал манифест, которым обещал амнистию всем сдавшим оружие и дальнейшее расширение местного самоуправления. Однако центральный комитет повстанцев отверг предложения царя, объявил себя Народным правительством и потребовал полной независимости Польши, Литвы и Руси как нераздельных частей единого Польского государства. (Под Русью понимались западно-русские земли, входившие некогда в Речь Посполитую, разделенную между Россией, Австрией и Пруссией.)
Подавить восстание было поручено генерал-адъютанту Михаилу Николаевичу Муравьеву, назначенному генерал-губернатором Северо-Западного края и получившему прозвище «Вешатель».
За время с февраля 1863 года по март 1865-го во главе восстания стояло пять разных «диктаторов». Трое из них были повешены, один попал в тюрьму, еще один, раненный в бою, уехал за границу.
Тысячи повстанцев были сосланы в Сибирь.
Смерть цесаревича Николая Александровича и ее последствия для династии
Из-за восстания в Польше Александр II не выезжал за пределы России, но весной 1864 года он вместе с Марией Александровной отправился на воды в Киссенген и Швальбах, где императорская чета пробыла до конца июня.
В это же время в Европу отправился и цесаревич Николай Александрович, который перед тем, в 1861—1863 годах, успел совершить два длительных путешествия, крайне насыщенных и весьма полезных с познавательной точки зрения. После этого в июне 1864 года, как бы продолжая образовательную программу, цесаревич поехал за границу.
Один из сопровождавших его в этом путешествии, профессор Б. Н. Чичерин – известный историк, философ и правовед – писал: «Мы путешествовали, как кружок друзей разных возрастов, различных положений, но все сведенные одним чувством и общими стремлениями. Центром этого маленького мира был прелестный юноша с образованным умом, с горячим и любящим сердцем, веселый, приветливый, обходительный, принимающий во всем живое участие, распространяющий какое-то светлое и отрадное чувство».
Со времен образовательных путешествий Александра I, Николая I и Александра II маршрут был примерно одинаков. Объехав Германию и Голландию, цесаревич направился в столицу Дании Копенгаген и там, в замке Фреденсборг, встретил прелестную семнадцатилетнюю принцессу Дагмару, дочь датского короля Кристиана IX, и принял решение сделать ей предложение.
Принцесса Дагмара, – что по-датски означает «утренняя заря», – родилась в Копенгагене 14 ноября 1847 года.
До знакомства с цесаревичем Николаем Александровичем жизнь Дагмары проходила в религиозной и высоконравственной семье гвардейского офицера, женатого на племяннице бездетного короля Дании Фредерика VII – последнего короля из династии Ольденбургов.
15 ноября 1863 года Фредерик умер, и престол перешел к отцу Дагмары – Кристиану Глюксбургу, первому представителю новой династии на датском троне. Мать Дагмары – принцесса Луиза Гессенская, давшая трон своему мужу и ставшая королевой Луизой, имела троих сыновей и трех дочерей, сыгравших затем видную роль в династической истории Европы. Старший брат Дагмары в 1903 году наследовал от отца корону Дании и взошел на трон под именем Фредерика VIII. Принцесса Александра вышла замуж за принца Уэлльского Эдуарда, а после того как он стал королем Великобритании Эдуардом VII и императором Индии, эти же титулы стала носить и Александра. Второй брат Дагмары стал королем Греции под именем Георгиоса I, а младшая сестра Тира, выйдя замуж за короля Ганновера, герцога Кумберлендского, добавила в фамильную копилку титулов датского дома еще и эти два. Дагмара же стала императрицей России.
Однако это случилось позднее, а летом 1864 года дело дошло только до того, что Николай Александрович послал к своим родителям, находившимся в это время в Дармштадте, на родине императрицы Марии Александровны, одного из офицеров свиты, князя В. А. Барятинского, с известием о своем намерении. Согласие родителей было получено, и после обручения, о котором жители Петербурга были извещены пушечным салютом в 101 выстрел, невеста переехала из Дании в Дармштадт, к своим новым родственникам, и стала заниматься там законом Божьим, готовясь к переходу в православие. А Николай Александрович уехал в Италию. Там начались у него сильнейшие боли в спине. Врачебный консилиум вынес решение, что это не более чем острый приступ ревматизма, и порекомендовал больному провести зиму в Ницце.
Вскоре, однако, цесаревич уже не мог распрямиться и ходил, сгорбившись, с каждым днем слабея все больше и больше.
4 апреля к нему выехал двадцатилетний Великий князь Александр, а еще через два дня и сам император с восемнадцатилетним сыном Владимиром. По дороге к ним присоединились невеста цесаревича со своей матерью. В Ницце они застали Николая при смерти. Великий князь Александр и Дагмара находились у постели умирающего до последней минуты. Незадолго до смерти цесаревич соединил их руки и просил обещать, что после того, как он умрет, они станут мужем и женой. Александр и Дагмара плакали, уверяя больного, что он непременно выздоровеет, но вскоре никаких надежд ни у кого не осталось: приехавшие в Ниццу мировые медицинские светила, и среди них Н. И. Пирогов, поставили диагноз – туберкулезное воспаление спинного мозга. Это был смертельный приговор. В ночь на 13 апреля 1865 года Николай Александрович умер.
Общее горе очень сблизило принцессу Дагмару и Александра. Однако в те минуты они и предположить не могли, что всего полтора года спустя действительно станут мужем и женой и что двое из их сыновей – Николай и Михаил – будут последними императорами России…
Николай Александрович был похоронен в Петропавловском соборе, а Александр провозглашен цесаревичем, и ему суждено было через 16 лет взойти на престол под именем Александра Третьего.
В это же время в Европу отправился и цесаревич Николай Александрович, который перед тем, в 1861—1863 годах, успел совершить два длительных путешествия, крайне насыщенных и весьма полезных с познавательной точки зрения. После этого в июне 1864 года, как бы продолжая образовательную программу, цесаревич поехал за границу.
Один из сопровождавших его в этом путешествии, профессор Б. Н. Чичерин – известный историк, философ и правовед – писал: «Мы путешествовали, как кружок друзей разных возрастов, различных положений, но все сведенные одним чувством и общими стремлениями. Центром этого маленького мира был прелестный юноша с образованным умом, с горячим и любящим сердцем, веселый, приветливый, обходительный, принимающий во всем живое участие, распространяющий какое-то светлое и отрадное чувство».
Со времен образовательных путешествий Александра I, Николая I и Александра II маршрут был примерно одинаков. Объехав Германию и Голландию, цесаревич направился в столицу Дании Копенгаген и там, в замке Фреденсборг, встретил прелестную семнадцатилетнюю принцессу Дагмару, дочь датского короля Кристиана IX, и принял решение сделать ей предложение.
Принцесса Дагмара, – что по-датски означает «утренняя заря», – родилась в Копенгагене 14 ноября 1847 года.
До знакомства с цесаревичем Николаем Александровичем жизнь Дагмары проходила в религиозной и высоконравственной семье гвардейского офицера, женатого на племяннице бездетного короля Дании Фредерика VII – последнего короля из династии Ольденбургов.
15 ноября 1863 года Фредерик умер, и престол перешел к отцу Дагмары – Кристиану Глюксбургу, первому представителю новой династии на датском троне. Мать Дагмары – принцесса Луиза Гессенская, давшая трон своему мужу и ставшая королевой Луизой, имела троих сыновей и трех дочерей, сыгравших затем видную роль в династической истории Европы. Старший брат Дагмары в 1903 году наследовал от отца корону Дании и взошел на трон под именем Фредерика VIII. Принцесса Александра вышла замуж за принца Уэлльского Эдуарда, а после того как он стал королем Великобритании Эдуардом VII и императором Индии, эти же титулы стала носить и Александра. Второй брат Дагмары стал королем Греции под именем Георгиоса I, а младшая сестра Тира, выйдя замуж за короля Ганновера, герцога Кумберлендского, добавила в фамильную копилку титулов датского дома еще и эти два. Дагмара же стала императрицей России.
Однако это случилось позднее, а летом 1864 года дело дошло только до того, что Николай Александрович послал к своим родителям, находившимся в это время в Дармштадте, на родине императрицы Марии Александровны, одного из офицеров свиты, князя В. А. Барятинского, с известием о своем намерении. Согласие родителей было получено, и после обручения, о котором жители Петербурга были извещены пушечным салютом в 101 выстрел, невеста переехала из Дании в Дармштадт, к своим новым родственникам, и стала заниматься там законом Божьим, готовясь к переходу в православие. А Николай Александрович уехал в Италию. Там начались у него сильнейшие боли в спине. Врачебный консилиум вынес решение, что это не более чем острый приступ ревматизма, и порекомендовал больному провести зиму в Ницце.
Вскоре, однако, цесаревич уже не мог распрямиться и ходил, сгорбившись, с каждым днем слабея все больше и больше.
4 апреля к нему выехал двадцатилетний Великий князь Александр, а еще через два дня и сам император с восемнадцатилетним сыном Владимиром. По дороге к ним присоединились невеста цесаревича со своей матерью. В Ницце они застали Николая при смерти. Великий князь Александр и Дагмара находились у постели умирающего до последней минуты. Незадолго до смерти цесаревич соединил их руки и просил обещать, что после того, как он умрет, они станут мужем и женой. Александр и Дагмара плакали, уверяя больного, что он непременно выздоровеет, но вскоре никаких надежд ни у кого не осталось: приехавшие в Ниццу мировые медицинские светила, и среди них Н. И. Пирогов, поставили диагноз – туберкулезное воспаление спинного мозга. Это был смертельный приговор. В ночь на 13 апреля 1865 года Николай Александрович умер.
Общее горе очень сблизило принцессу Дагмару и Александра. Однако в те минуты они и предположить не могли, что всего полтора года спустя действительно станут мужем и женой и что двое из их сыновей – Николай и Михаил – будут последними императорами России…
Николай Александрович был похоронен в Петропавловском соборе, а Александр провозглашен цесаревичем, и ему суждено было через 16 лет взойти на престол под именем Александра Третьего.
Семейные дела императора и появление княжны Долгоруковой
Семейные дела Александра II после 1860 года вступили в новую фазу. Прошло уже 19 лет со дня его свадьбы с Марией Александровной, успевшей за это время родить двух дочерей и шестерых сыновей, последний из которых, Павел, появился на свет 21 сентября 1860 года, когда императрице шел 37-й год и даже по стандартам нашего времени ее никак нельзя было назвать молодой матерью.
Между тем у императрицы было слабое здоровье, и многочисленные роды не шли ей на пользу. Кроме того, уроженка Южной Германии, она тяжело переносила климат Северной Пальмиры, и все это привело к тому, что у Марии Александровны развилась астма и начались сердечные приступы.
Нездоровье послужило причиной охлаждения между нею и Александром, которому к этому времени было уже далеко за сорок. Природа, как известно, не терпит пустоты, и сердечный вакуум был вскоре заполнен, ибо сорок семь лет отнюдь не Мафусаилов возраст.
Как-то ранней весной 1865 года император прогуливался в Летнем саду. Вдруг он заметил прелестную девушку – грациозную, модно одетую, с румянцем во всю щеку, с большими лучистыми глазами. Он узнал ее. Это была восемнадцатилетняя княжна Катенька Долгорукова, всего лишь год назад окончившая Смольный институт.
Александр знал ее давно. Летом 1857 года, оказавшись на больших маневрах под Полтавой, он останавливался в имении ее отца – князя Михаила Михайловича Долгорукова и тогда-то впервые увидел девятилетнюю Катеньку. Девочка поразила его ласковостью, непосредственностью и грацией, и царь запомнил ее. Через несколько лет Долгоруковы разорились. Непрактичность и широкий образ жизни привели к тому, что их усадьба была несколько раз описана кредиторами, и, только продав фамильные бриллианты и золото, княгиня Вера Долгорукова смогла уплатить проценты и спасти имение Тепловку от публичных торгов с молотка. Подкосила их и реформа 1861 года, а еще более – неожиданный пожар, погубивший большой и богатый дом. После этого княгиня Вера написала Александру обо всех постигших их несчастьях, и царь велел определить четверых мальчиков в кадетские корпуса в Санкт-Петербурге, а Катеньку и Машеньку – в Смольный. Кроме того, Александр остановил «экзекуцию» банков и тем спас семью от окончательного разорения. Однако переживания последних лет настолько подорвали здоровье князя Долгорукова, что он вскоре умер, а его вдова переехала в Петербург и, сняв скромную маленькую квартирку, жила от воскресенья до воскресенья, когда к ней могли прибегать сыновья, а иногда навещала и дочерей, прилежно учившихся и мечтавших попасть при выпуске на мраморную доску первых в своих классах. Самой большой радостью для девочек были родительские и «царские дни», когда в Смольный приезжал царь, и визит его сопровождался роскошным обедом и многочисленными подарками. Однажды Александр приехал в Смольный в Вербное воскресенье 1865 года, и ему были представлены все преподаватели, наставницы и воспитанницы старших классов. Среди последних были и сестры Долгоруковы, которых он сразу же узнал.
Сестры Долгоруковы с самого начала оказались в числе наиболее красивых воспитанниц, хотя были не похожи друг на друга – Катенька была шатенкой с лицом цвета слоновой кости, Машенька – ярко выраженной блондинкой, с лилейным цветом кожи и привлекательной соразмерной полнотой. Увидев восемнадцатилетнюю Катю, Александр влюбился в нее, как бы это банально ни звучало, с первого взгляда. Александр доверил свою сердечную тайну фрейлине Вареньке Шебеко и стал посылать с нею сестрам Долгоруковым сладости и фрукты. Его выбор посредницы объяснялся тем, что Шебеко и раньше выполняла некоторые деликатные его поручения, и тем, что начальница Смольного института, мадам Леонтьева, была родственницей Шебеко. Леонтьева, конечно же, догадывалась о происходящем, но не только не препятствовала, но и всячески способствовала зарождению и развитию романа.
Вскоре после визита Александра Катенька простудилась, и ее положили в смольнинскую больницу, в маленькую отдельную палату. Шебеко провела царя к больной. Александр, конечно же, сохранял инкогнито, и в тот день визитер и больная впервые остались наедине. Как ни была Катенька наивна, она все же догадалась, что очень нравится императору. После его ухода она верила и не верила этому и не знала, что делать.
А Вера Шебеко поехала к матери Кати и Маши, нашла ей приличную квартиру, оплатила ее и еще дала денег княгине, сказав, что помощь исходит от царя, но одновременно попросила сохранить все в тайне, чтобы в городе не возникло никаких кривотолков. Шебеко даже сказала, что это – семейное счастье Вишневских, подчеркивая девичью фамилию княгини Веры, чей прапрадед, полковник Вишневский, привез в Петербург пастушка Алешу Розума, ставшего фаворитом, а потом и мужем императрицы Елизаветы Петровны – графом Алексеем Григорьевичем Разумовским. Едва ли княгиня Долгорукова усмотрела в последней фразе намек на Катю, но она не могла не понять, что ее дочь очень нравится императору. Что же касается Кати, то она была истинная, эталонная смольнянка, чьим идеалом была онегинская Татьяна, и девушка оставалась чистой, целомудренной, неприступной, чем еще более разжигала страсть Александра, не устававшего твердить ей о своей пламенной и нежной любви.
А Шебеко смотрела далеко вперед и рассчитывала, что царь тем быстрее добьется успеха, чем раньше Катя оставит Смольный. Ловкая фрейлина стала все чаще пугать Катю необычайною сложностью предстоящих выпускных экзаменов и посоветовала подать заявление о выпуске из Института без экзаменов в связи со слабым здоровьем. Леонтьева, конечно же, пошла навстречу и разрешила девушке оставить Смольный. Катя перебралась к матери, чем сильно обрадовала Александра, который теперь надеялся на содействие княгини Долгоруковой в благоприятном для него развитии романа. Однако посещения царем Кати в квартире ее матери тоже были не очень для него приемлемы, тем более что отношения между Александром и его возлюбленной по-прежнему оставались платоническими и делать из квартиры «гнездышко любви» было еще рано. Решено было назначить местом встреч Летний сад, где Александр любил отдыхать после приемов и докладов. А Вера Шебеко обещала будто бы невзначай привести туда Катю. Так впервые Александр и встретил княжну в Летнем саду после выхода ее из Смольного.
Царь был великий ценитель красоты, подлинный эстет и большое значение придавал месту свиданий. В то время Летний сад был одним из самых прелестных мест Петербурга, утопавший в диковинных декоративных деревьях из царских оранжерей. Был конец весны, и вокруг цвели сирень, жасмин и жимолость, благоухали тюльпаны, нарциссы и гиацинты. По обеим сторонам одной из аллей цвели розы, другую аллею обрамляли левкои. В фонтане плавали золотые рыбки, а между деревьями белели античные мраморные статуи, создавая атмосферу изысканной и классической красоты. Застенчивая и невинная молодая красавица была здесь подобна юной весталке – жрице языческой богине Весты, обреченной на целомудрие. Она была и столь же, как весталки, невозмутима, и совершенно спокойна, что сбивало с толку ничего не понимающего Александра, перед которым почти все терялись, волновались, заискивали и искали протекции. И это ее спокойствие еще больше раздувало в нем огонь страсти. Наконец, благодаря настойчивым разъяснениям Шебеко и матери, Катя поняла, что она должна хоть немного пойти навстречу царю и дать ему хотя бы маленькую надежду на то, что все со временем переменится.
А между тем постоянные посетители Летнего сада приметили статного и красивого пожилого сановника, в одно и то же время гулявшего с хорошенькой молоденькой барышней, и, чтобы не искушать судьбу, Варвара Шебеко предложила перенести свидания на острова – Елагинский, Крестовский или Каменный, – где их еще ни разу не видели. Так они и сделали и продолжали встречаться до самого конца 1865 года, а после того и всю зиму 1866-го. Постепенно Катя привыкла к императору, но ее страшно смущало то, что Александр Николаевич был, ко всему прочему, на тридцать лет старше ее, и это тоже мешало восемнадцатилетней княжне чувствовать себя естественно. Потому-то и находилась она в смятении вот уже несколько месяцев и вела себя очень скованно и смущенно, соглашаясь лишь на невинные прогулки. Однако раз от разу ей становилось все легче, и Александр чувствовал это и радовался, что лед скованности быстро тает.
Оставаясь одна, Катенька все чаще вспоминала Александра, сорокасемилетнего императора, о котором в том самом 1865 году французский поэт Теофиль Готье написал следующее: «Волосы государя были коротко стрижены и хорошо обрамляли высокий и красивый лоб. Черты лица изумительно правильны и кажутся высеченными скульптором. Голубые глаза особенно выделяются благодаря коричневому тону лица, обветренного во время долгих путешествий. Очертания рта так тонки и определенны, что напоминают греческую скульптуру. Выражение лица, величественно-спокойное и мягкое, время от времени украшается милостивой улыбкой».
И все же княжна не сразу полюбила его. Это случилось после того, как однажды при встрече царь показался ей несчастным и нуждающимся в ее поддержке, в ее жалости и сострадании. Именно эти чувства поначалу определили перемену в ее отношении к Александру, и, почувствовав, что она необходима этому человеку, именно человеку, а не царю, Екатерина Михайловна совсем по-другому взглянула и на самое себя, ощутив, что она не вчерашняя инфантильная смольнянка, а женщина, готовая к состраданию и самоотверженности.
Между тем у императрицы было слабое здоровье, и многочисленные роды не шли ей на пользу. Кроме того, уроженка Южной Германии, она тяжело переносила климат Северной Пальмиры, и все это привело к тому, что у Марии Александровны развилась астма и начались сердечные приступы.
Нездоровье послужило причиной охлаждения между нею и Александром, которому к этому времени было уже далеко за сорок. Природа, как известно, не терпит пустоты, и сердечный вакуум был вскоре заполнен, ибо сорок семь лет отнюдь не Мафусаилов возраст.
Как-то ранней весной 1865 года император прогуливался в Летнем саду. Вдруг он заметил прелестную девушку – грациозную, модно одетую, с румянцем во всю щеку, с большими лучистыми глазами. Он узнал ее. Это была восемнадцатилетняя княжна Катенька Долгорукова, всего лишь год назад окончившая Смольный институт.
Александр знал ее давно. Летом 1857 года, оказавшись на больших маневрах под Полтавой, он останавливался в имении ее отца – князя Михаила Михайловича Долгорукова и тогда-то впервые увидел девятилетнюю Катеньку. Девочка поразила его ласковостью, непосредственностью и грацией, и царь запомнил ее. Через несколько лет Долгоруковы разорились. Непрактичность и широкий образ жизни привели к тому, что их усадьба была несколько раз описана кредиторами, и, только продав фамильные бриллианты и золото, княгиня Вера Долгорукова смогла уплатить проценты и спасти имение Тепловку от публичных торгов с молотка. Подкосила их и реформа 1861 года, а еще более – неожиданный пожар, погубивший большой и богатый дом. После этого княгиня Вера написала Александру обо всех постигших их несчастьях, и царь велел определить четверых мальчиков в кадетские корпуса в Санкт-Петербурге, а Катеньку и Машеньку – в Смольный. Кроме того, Александр остановил «экзекуцию» банков и тем спас семью от окончательного разорения. Однако переживания последних лет настолько подорвали здоровье князя Долгорукова, что он вскоре умер, а его вдова переехала в Петербург и, сняв скромную маленькую квартирку, жила от воскресенья до воскресенья, когда к ней могли прибегать сыновья, а иногда навещала и дочерей, прилежно учившихся и мечтавших попасть при выпуске на мраморную доску первых в своих классах. Самой большой радостью для девочек были родительские и «царские дни», когда в Смольный приезжал царь, и визит его сопровождался роскошным обедом и многочисленными подарками. Однажды Александр приехал в Смольный в Вербное воскресенье 1865 года, и ему были представлены все преподаватели, наставницы и воспитанницы старших классов. Среди последних были и сестры Долгоруковы, которых он сразу же узнал.
Сестры Долгоруковы с самого начала оказались в числе наиболее красивых воспитанниц, хотя были не похожи друг на друга – Катенька была шатенкой с лицом цвета слоновой кости, Машенька – ярко выраженной блондинкой, с лилейным цветом кожи и привлекательной соразмерной полнотой. Увидев восемнадцатилетнюю Катю, Александр влюбился в нее, как бы это банально ни звучало, с первого взгляда. Александр доверил свою сердечную тайну фрейлине Вареньке Шебеко и стал посылать с нею сестрам Долгоруковым сладости и фрукты. Его выбор посредницы объяснялся тем, что Шебеко и раньше выполняла некоторые деликатные его поручения, и тем, что начальница Смольного института, мадам Леонтьева, была родственницей Шебеко. Леонтьева, конечно же, догадывалась о происходящем, но не только не препятствовала, но и всячески способствовала зарождению и развитию романа.
Вскоре после визита Александра Катенька простудилась, и ее положили в смольнинскую больницу, в маленькую отдельную палату. Шебеко провела царя к больной. Александр, конечно же, сохранял инкогнито, и в тот день визитер и больная впервые остались наедине. Как ни была Катенька наивна, она все же догадалась, что очень нравится императору. После его ухода она верила и не верила этому и не знала, что делать.
А Вера Шебеко поехала к матери Кати и Маши, нашла ей приличную квартиру, оплатила ее и еще дала денег княгине, сказав, что помощь исходит от царя, но одновременно попросила сохранить все в тайне, чтобы в городе не возникло никаких кривотолков. Шебеко даже сказала, что это – семейное счастье Вишневских, подчеркивая девичью фамилию княгини Веры, чей прапрадед, полковник Вишневский, привез в Петербург пастушка Алешу Розума, ставшего фаворитом, а потом и мужем императрицы Елизаветы Петровны – графом Алексеем Григорьевичем Разумовским. Едва ли княгиня Долгорукова усмотрела в последней фразе намек на Катю, но она не могла не понять, что ее дочь очень нравится императору. Что же касается Кати, то она была истинная, эталонная смольнянка, чьим идеалом была онегинская Татьяна, и девушка оставалась чистой, целомудренной, неприступной, чем еще более разжигала страсть Александра, не устававшего твердить ей о своей пламенной и нежной любви.
А Шебеко смотрела далеко вперед и рассчитывала, что царь тем быстрее добьется успеха, чем раньше Катя оставит Смольный. Ловкая фрейлина стала все чаще пугать Катю необычайною сложностью предстоящих выпускных экзаменов и посоветовала подать заявление о выпуске из Института без экзаменов в связи со слабым здоровьем. Леонтьева, конечно же, пошла навстречу и разрешила девушке оставить Смольный. Катя перебралась к матери, чем сильно обрадовала Александра, который теперь надеялся на содействие княгини Долгоруковой в благоприятном для него развитии романа. Однако посещения царем Кати в квартире ее матери тоже были не очень для него приемлемы, тем более что отношения между Александром и его возлюбленной по-прежнему оставались платоническими и делать из квартиры «гнездышко любви» было еще рано. Решено было назначить местом встреч Летний сад, где Александр любил отдыхать после приемов и докладов. А Вера Шебеко обещала будто бы невзначай привести туда Катю. Так впервые Александр и встретил княжну в Летнем саду после выхода ее из Смольного.
Царь был великий ценитель красоты, подлинный эстет и большое значение придавал месту свиданий. В то время Летний сад был одним из самых прелестных мест Петербурга, утопавший в диковинных декоративных деревьях из царских оранжерей. Был конец весны, и вокруг цвели сирень, жасмин и жимолость, благоухали тюльпаны, нарциссы и гиацинты. По обеим сторонам одной из аллей цвели розы, другую аллею обрамляли левкои. В фонтане плавали золотые рыбки, а между деревьями белели античные мраморные статуи, создавая атмосферу изысканной и классической красоты. Застенчивая и невинная молодая красавица была здесь подобна юной весталке – жрице языческой богине Весты, обреченной на целомудрие. Она была и столь же, как весталки, невозмутима, и совершенно спокойна, что сбивало с толку ничего не понимающего Александра, перед которым почти все терялись, волновались, заискивали и искали протекции. И это ее спокойствие еще больше раздувало в нем огонь страсти. Наконец, благодаря настойчивым разъяснениям Шебеко и матери, Катя поняла, что она должна хоть немного пойти навстречу царю и дать ему хотя бы маленькую надежду на то, что все со временем переменится.
А между тем постоянные посетители Летнего сада приметили статного и красивого пожилого сановника, в одно и то же время гулявшего с хорошенькой молоденькой барышней, и, чтобы не искушать судьбу, Варвара Шебеко предложила перенести свидания на острова – Елагинский, Крестовский или Каменный, – где их еще ни разу не видели. Так они и сделали и продолжали встречаться до самого конца 1865 года, а после того и всю зиму 1866-го. Постепенно Катя привыкла к императору, но ее страшно смущало то, что Александр Николаевич был, ко всему прочему, на тридцать лет старше ее, и это тоже мешало восемнадцатилетней княжне чувствовать себя естественно. Потому-то и находилась она в смятении вот уже несколько месяцев и вела себя очень скованно и смущенно, соглашаясь лишь на невинные прогулки. Однако раз от разу ей становилось все легче, и Александр чувствовал это и радовался, что лед скованности быстро тает.
Оставаясь одна, Катенька все чаще вспоминала Александра, сорокасемилетнего императора, о котором в том самом 1865 году французский поэт Теофиль Готье написал следующее: «Волосы государя были коротко стрижены и хорошо обрамляли высокий и красивый лоб. Черты лица изумительно правильны и кажутся высеченными скульптором. Голубые глаза особенно выделяются благодаря коричневому тону лица, обветренного во время долгих путешествий. Очертания рта так тонки и определенны, что напоминают греческую скульптуру. Выражение лица, величественно-спокойное и мягкое, время от времени украшается милостивой улыбкой».
И все же княжна не сразу полюбила его. Это случилось после того, как однажды при встрече царь показался ей несчастным и нуждающимся в ее поддержке, в ее жалости и сострадании. Именно эти чувства поначалу определили перемену в ее отношении к Александру, и, почувствовав, что она необходима этому человеку, именно человеку, а не царю, Екатерина Михайловна совсем по-другому взглянула и на самое себя, ощутив, что она не вчерашняя инфантильная смольнянка, а женщина, готовая к состраданию и самоотверженности.
Первое покушение
4 апреля 1866 года, в четвертом часу дня, император Александр прогуливался в Летнем саду. Окончив променад, он вышел за ворота, где стояла его коляска, и только собрался сесть, как вдруг возле него появился молодой мужчина и направил пистолет прямо в грудь государя. Как только неизвестный выхватил револьвер, один из стоявших возле него зевак сделал резкое движение рукой. Потом утверждали, что он ударил стрелявшего по руке.
Жандармы и некоторые из очевидцев бросились на стрелявшего и повалили его. «Ребята! Я за вас стрелял!» – кричал террорист.
Александр приказал отвести его к экипажу и спросил:
– Ты поляк?
– Русский, – ответил террорист.
– Почему же ты стрелял в меня?
– Ты обманул народ: обещал ему землю, да не дал.
– Отвезите его в Третье отделение, – сказал Александр, и стрелявшего вместе с тем, кто вроде бы помешал ему попасть в царя, повезли к жандармам.
Стрелявший назвал себя крестьянином Алексеем Петровым, а другой задержанный – Осипом Комиссаровым, петербургским картузником, происходившим из крестьян Костромской губернии. Случилось так, что среди благородных свидетелей оказался герой Севастополя генерал Э. И. Тотлебен, и он заявил, что отчетливо видел, как Комиссаров толкнул террориста и тем спас жизнь государя.
Александр с места покушения отправился в Казанский собор, где горячо поблагодарил Бога за свое чудесное спасение. А вокруг Зимнего дворца собралась ликующая толпа, встретившая его криками «ура!» и не расходившаяся до полуночи. Вечером во всех церквах прошли благодарственные молебны, а во дворце собрались члены Государственного совета, сенаторы, министры и генералы, тоже кричавшие «ура!» и непрерывно поздравлявшие Александра с чудесным спасением.
Во всех театрах перед началом спектаклей оркестры исполняли гимн «Боже, царя храни», заканчивавшийся под крики «ура!»
Вечером в Зимнем дворце Александр обнимал и целовал Комиссарова, а затем возвел Иосифа Ивановича Комиссарова-Костромского в дворянское достоинство.
Из уст в уста передавали, что Осип Иванович родился в селе Молвитино Костромской губернии, в 12 верстах от знаменитого села Домнина – родины Ивана Сусанина. И, конечно же, тут же стали называть нового «спасителя» вторым Иваном Сусаниным.
Не менее торжественно и бурно отметили деяние Коммиссарова в Москве. В его честь в Английском клубе был устроен грандиозный банкет, сам он избран почетным членом, а московское дворянство поднесло Осипу Ивановичу золотую шпагу.
Ревность дворянства, воистину, не знала границ: в честь Коммиссарова была объявлена подписка на сбор средств, чтобы купить для него имение. Дворяне быстро собрали деньги и купили Осипу Ивановичу дом и усадьбу. Да только оказавшись помещиком и богачом, бывший картузник запил и в пьяном виде повесился.
А доставленный в Третье отделение террорист лишь на шестые сутки сознался, что он вовсе не крестьянин Петров, а саратовский дворянин Дмитрий Васильевич Каракозов. Следствие по его делу было поручено особой комиссии во главе с М. Н. Муравьевым, и тот вскоре дознался, что за Каракозовым стоит революционная организация – Московский кружок, возглавляемый его двоюродным братом Н. А. Ишутиным, вольнослушателем университета, установившим связи с разрозненными подпольными кружками разгромленной революционной организации «Земля и воля», вдохновителем и устроителем которой был Чернышевский, а заграничными единомышленниками-помощниками – Герцен и анархист М. А. Бакунин. Кружок Ишутина состоял из учащихся и студентов, готовившихся к насильственному перевороту и активно пропагандировавших социалистические учения.
Уже 8 апреля Ишутин и многие другие члены кружка были арестованы. Во время суда выяснилось, что кружок состоял из двух частей – «Организации» и «Ада». Члены «Организации», а таковых было большинство, о существовании «Ада» не знали. А в «Аду» состояли немногие, особо доверенные, глубоко законспирированные боевики-террористы. Именно они готовили цареубийство, которое попытался осуществить Каракозов, попеременно одолеваемый мыслями то о самоубийстве, то об убийстве царя.
Жандармы и некоторые из очевидцев бросились на стрелявшего и повалили его. «Ребята! Я за вас стрелял!» – кричал террорист.
Александр приказал отвести его к экипажу и спросил:
– Ты поляк?
– Русский, – ответил террорист.
– Почему же ты стрелял в меня?
– Ты обманул народ: обещал ему землю, да не дал.
– Отвезите его в Третье отделение, – сказал Александр, и стрелявшего вместе с тем, кто вроде бы помешал ему попасть в царя, повезли к жандармам.
Стрелявший назвал себя крестьянином Алексеем Петровым, а другой задержанный – Осипом Комиссаровым, петербургским картузником, происходившим из крестьян Костромской губернии. Случилось так, что среди благородных свидетелей оказался герой Севастополя генерал Э. И. Тотлебен, и он заявил, что отчетливо видел, как Комиссаров толкнул террориста и тем спас жизнь государя.
Александр с места покушения отправился в Казанский собор, где горячо поблагодарил Бога за свое чудесное спасение. А вокруг Зимнего дворца собралась ликующая толпа, встретившая его криками «ура!» и не расходившаяся до полуночи. Вечером во всех церквах прошли благодарственные молебны, а во дворце собрались члены Государственного совета, сенаторы, министры и генералы, тоже кричавшие «ура!» и непрерывно поздравлявшие Александра с чудесным спасением.
Во всех театрах перед началом спектаклей оркестры исполняли гимн «Боже, царя храни», заканчивавшийся под крики «ура!»
Вечером в Зимнем дворце Александр обнимал и целовал Комиссарова, а затем возвел Иосифа Ивановича Комиссарова-Костромского в дворянское достоинство.
Из уст в уста передавали, что Осип Иванович родился в селе Молвитино Костромской губернии, в 12 верстах от знаменитого села Домнина – родины Ивана Сусанина. И, конечно же, тут же стали называть нового «спасителя» вторым Иваном Сусаниным.
Не менее торжественно и бурно отметили деяние Коммиссарова в Москве. В его честь в Английском клубе был устроен грандиозный банкет, сам он избран почетным членом, а московское дворянство поднесло Осипу Ивановичу золотую шпагу.
Ревность дворянства, воистину, не знала границ: в честь Коммиссарова была объявлена подписка на сбор средств, чтобы купить для него имение. Дворяне быстро собрали деньги и купили Осипу Ивановичу дом и усадьбу. Да только оказавшись помещиком и богачом, бывший картузник запил и в пьяном виде повесился.
А доставленный в Третье отделение террорист лишь на шестые сутки сознался, что он вовсе не крестьянин Петров, а саратовский дворянин Дмитрий Васильевич Каракозов. Следствие по его делу было поручено особой комиссии во главе с М. Н. Муравьевым, и тот вскоре дознался, что за Каракозовым стоит революционная организация – Московский кружок, возглавляемый его двоюродным братом Н. А. Ишутиным, вольнослушателем университета, установившим связи с разрозненными подпольными кружками разгромленной революционной организации «Земля и воля», вдохновителем и устроителем которой был Чернышевский, а заграничными единомышленниками-помощниками – Герцен и анархист М. А. Бакунин. Кружок Ишутина состоял из учащихся и студентов, готовившихся к насильственному перевороту и активно пропагандировавших социалистические учения.
Уже 8 апреля Ишутин и многие другие члены кружка были арестованы. Во время суда выяснилось, что кружок состоял из двух частей – «Организации» и «Ада». Члены «Организации», а таковых было большинство, о существовании «Ада» не знали. А в «Аду» состояли немногие, особо доверенные, глубоко законспирированные боевики-террористы. Именно они готовили цареубийство, которое попытался осуществить Каракозов, попеременно одолеваемый мыслями то о самоубийстве, то об убийстве царя.