Страница:
В первомайские дни, впервые после долгого перерыва, в Ленинграде звучали песни, музыка, состоялись концерты. Был концерт и в нашей дивизии. Правда, артистов оказалось немного, всего лишь двое: начальник артснабжения штаба дивизии, в прошлом инженер по холодной обработке металла, преподаватель обувного техникума из нашего Московского района Шухман и боец комендантского взвода Битов. Шухман пел, а Битов аккомпанировал на рояле.
После каждого номера их награждали бурными аплодисментами, у некоторых бойцов даже блестели на глазах слезы. Опровергалось старое изречение: "Когда говорят пушки, то музы молчат".
И Манштейн не помог
1
Июнь сорок второго года в Ленинграде был относительно спокойным. Рядовые и младшие командиры нашей дивизии разбирали на дрова старые дома за Невской заставой, а средний и старший командно-политический состав совершенствовал знания, обобщал опыт, накопленный за время войны.
В пору белых ночей, когда бесконечно тянутся дни и совсем не ощущаются ночи, начальник политотдела дивизии Ипатов пригласил к себе заместителей командиров полков по политчасти, работников политотдела, редактора дивизионной газеты и начальника клуба.
Собрались не в его маленьком кабинете, оборудованном на скорую руку в небольшом одноэтажном доме, укрытом распустившимися деревьями, а в садике, огороженном ветхим деревянным забором и кустами сирени. В нем, как говорится, можно было сочетать приятное с полезным - подышать свежим воздухом и обсудить текущие дела. К тому же сохранился старенький дощатый стол и несколько скамеек. Видимо, жильцы этого дома любили природу, свободные вечера проводили на открытом воздухе, в окружении деревьев и цветников.
Время шло уже к вечеру, и жара стала постепенно спадать.
- В такие дни, - мечтательно заметил Смыкунов, любивший вспомнить прошлое, - я до войны амуры разводил, выезжал за город, чтобы насладиться природой, погулять с приятной девушкой.
- И часто? - не то шутя, не то серьезно спросил Булычев.
Смыкунов собрался что-то ответить комиссару штаба дивизии, но начальник политотдела предложил приступить к делу.
Первое слово было предоставлено заместителю командира по политчасти артиллерийского полка Алексею Гусеву.
Гусева мы хорошо знали. В дивизии он с первого дня. И все время в одной и той же должности. У него был грудной, но довольно громкий голос. Говорил складно. Умел выгодно подать то, что делалось в полку, подбросить какую-нибудь мысль, вызывающую споры, обобщить мелкие разрозненные факты и придать им весомость.
Он встал, снял пилотку, пригладил ладонью темные волосы и, обернувшись к начальнику политотдела, спросил:
- Каким временем я располагаю, товарищ начальник?
- Тридцать минут. Не больше, - ответил Ипатов.
Гусев говорил, не заглядывая в конспект, который на всякий случай держал в руках. Я позавидовал его способностям выступать и хорошей памяти. Сначала он рассказал об участии полка в боях на Лужском рубеже, потом в боях на Ораниенбаумском пятачке и в районе "Спиртстроя", сообщил количество выведенных из строя артиллерией полка инженерных сооружений противника, его техники и живой силы, перечислил отличившихся. И только после этого начал говорить по существу, то есть о политической работе в условиях боя. Никто его не перебивал.
- Основное, - переходя к главной теме своего сообщения, сказал он, готовясь к бою, мы обращаем внимание на то, чтобы поддержать высокое морально-политическое состояние у личного состава, высокую дисциплину и готовность выполнить воинский долг.
Далее он назвал наиболее важные темы политбесед, проведенных за последние месяцы, вопросы, которые обсуждались на партийных собраниях дивизионов, назвал цифры роста парторганизации, рассказал о работе полкового клуба и ансамбля песни и пляски, которым руководил командир взвода старший лейтенант Алексей Иосько, рассказал о выпусках батарейных боевых листков.
Заключил Гусев эффектно:
- В момент воодушевления, в ярости и упоении воя наши артиллеристы способны на подвиги и жертвы, на самопожертвование и самоотречение. Вот почему, оглядываясь на прошедшие месяцы боев, я часто думаю: почему мы выстояли, не позволили врагу овладеть Ленинградом? Потому, что в наших рядах не было уныния. Потому, что бойцы Московской заставы не теряли веры в победу и не давали страху овладеть сердцем, не проявили даже минутной трусости.
После перерыва начался обмен мнениями.
Говорить в нашей дивизии о морально-политическом состоянии, в которой основное ядро по-прежнему составляли ополченцы, было просто. Ведь ленинградцы всегда обладали высоким сознанием и всегда были готовы исполнить священный долг по защите своего Отечества. Даже в самый тяжелый первый год войны у нас не было ни одного серьезного ЧП и, конечно, ни одного самострела. Взаимопомощь и взаимовыручка в бою были возведены в закон. Эти качества особенно пригодились во время первых боев, когда не хватало физической выносливости и военного мастерства.
Войска Ленинградского фронта находились в особых условиях - в условиях блокады. Естественно, что это обстоятельство наложило определенный отпечаток на характер ведения боя и, конечно, на содержание и формы политической работы.
Известно, когда боец знает не только "свой маневр", но и настроен по-боевому, когда хорошо осведомлен о происходящих событиях, разбирается в них, когда он понимает значение поставленных перед ним задач, тогда он идет в бой с чувством ответственности за его исход. А это порождает такие качества, как собранность, смелость и решительность, то есть то, что принято называть наступательным порывом. Без этих качеств не могло быть и победы.
Летом сорок второго года перед нами была поставлена задача - готовиться к наступательным операциям. Значит, менялась тактика боя, менялась и политическая работа. Вот об этом-то и шел прежде всего разговор у начальника политотдела.
Заместитель командира по политчасти 141-го полка В. И. Белов, говоря об этом, образно заметил: "Хороший хирург никогда не начнет оперировать больного, пока психологически его не подготовит, не убедит, что операция неизбежна и что окончится она благополучно. Так должен поступать и наш брат, - развивал свою мысль Василий Иванович. - Хороший политработник постарается перед боем настроить своих людей так, чтобы они шли в бой без колебаний и без страха, шли с одним желанием - выиграть бой, победить врага".
Исход боя зачастую зависел от личного примера командира и политработника. Встанет в решительный момент и ринется вперед командир или политработник - ринутся на врага и остальные. Этот вопрос остро встал потому, что предстояло вести не оборонительные, а наступательные бои. И как тут было не вспомнить комиссара дивизии полкового комиссара Тихонова. Павел Тихонович в самые критические моменты оказывался среди солдат, был душой многих контратак, первым в бою поднимался и увлекал за собой воинов.
Как-то Тихонов пришел в один из батальонов 1-го стрелкового полка, когда тот готовился к выполнению боевого задания.
Комиссар пошел в бой вместе с батальоном. Враг оказывал упорное сопротивление. Бойцы одной из рот под огнем противника залегли.
И тут среди них появился Тихонов. Подняв над головой автомат, он крикнул:
- Вперед, за мной, товарищи!
И бойцы устремились за ним.
Вместе с ополченцами и моряками комиссар дивизии ворвался в окопы фашистов, однако осколок снаряда сразил его. Тихонов упал. Но тут же, превозмогая боль, вскочил и крикнул:
- Постойте, товарищи, за Ленинград, постойте за нашу землю!
Это были последние его слова.
Мужественно вели себя и отдали свои жизни в борьбе с врагами нашей Родины парторг 1-го стрелкового полка, бывший редактор многотиражной газеты "Электросиловец" Наумов, комсорги полков Пашков и Миша Косарымов, политрук роты Мченский, инструктор политотдела Дворян.
В нашей дивизии, особенно в первые месяцы войны, существовала очень важная проблема - преодолеть гражданские привычки, научить людей беспрекословно выполнять приказания командиров, соблюдать субординацию. Это было вызвано тем, что многие ополченцы никогда не служили в армии, не знали требований воинского устава. Поэтому первейшая обязанность политработников состояла в том, чтобы добиться высокой дисциплины, понимания ее значения каждым воином. На первых порах были даже случаи, когда вместо повторения приказа командира взвода или отделения рядовой начинал обсуждать его. Чтобы навести воинский порядок, нужно было провести большую разъяснительную работу, на примерах показать пагубность гражданских привычек в условиях фронтовой обстановки. Об этом говорилось на партийных и комсомольских собраниях, во время политбесед. В дальнейшем ополченцы твердо усвоили, что приказ командира не подлежит обсуждению, а его нарушение является тягчайшеим преступлением.
На совещании кто-то вспомнил такой случай.
Прибыв в дивизию, новый заместитель командира дивизии по политчасти старший батальонный комиссар Орлов очень круто повернул дело в общении между подчиненными и командирами, не допускал даже малейшего отступления от "табели о рангах".
Однажды ответственный секретарь дивизионной газеты "За победу" Иосиф Альбац обратился к Орлову не по уставу, а запросто, по-граждански, назвав его по имени и отчеству. Орлов возмутился и заставил обратиться по уставу.
Альбац, конечно, тут же с подчеркнутой официальностью выполнил требование заместителя командира дивизии. Но когда Иосиф Михайлович вернулся в редакцию и рассказал о происшедшем, в небольшом редакционном коллективе разгорелся спор.
Литсотрудник Давид Золотницкий, окончивший перед войной Ленинградский педагогический институт имени Герцена и еще не избавившийся от студенческих замашек иронизировать по каждому поводу, заметил:
- Вам, товарищ старший лейтенант, еще повезло. За такие вольности, какие вы допускаете, нетрудно попасть и в штрафную роту.
Взволнованный и еще продолжавший переживать случившееся Альбац, не поняв дружеской иронии Золотницкого, решил дать бой этому "молокососу", как он в порыве гнева назвал его, злясь на то, что Золотницкий часто правит его статьи.
- Окажись ты на моем месте, - ответил он Золотницкому, - наверняка угодил бы на гауптвахту! Армия тебе не институт и не средняя школа. Здесь, дорогой мой мальчик, не похлопаешь по плечу и не возразишь старшему по званию, а тем более по должности. Я из тебя вышибу гражданскую распущенность!
- Это же солдафонство, Иосиф Михайлович, - парировал Золотницкий.
- Вы оба преувеличиваете, - решил погасить спор редактор газеты.
- Нисколько, - не сдавался Альбац, - "табель о рангах" касается не столько этикета, сколько воинской дисциплины. Ты видел, как перед генералом тянутся полковники и подполковники. Никогда не перебивают его. Больше слушают. А если и высказываются, то очень коротко: "Слушаю, товарищ генерал!", "Выполним, товарищ генерал!"
- Пора, друзья, привыкать к воинским порядкам, - подвел итог развязавшейся полемике Мольво. - Мы же работаем не в "Скороходовском рабочем", где могли позволять в отношениях между собой вольности, а находимся в армии, да еще на фронте.
Слушая рассказ об этом эпизоде, мы вдоволь посмеялись. Когда воцарилась тишина, Ипатов спросил:
- Кто следующий?
Слово взял Георгий Смыкунов.
- Если армейский политработник лишен вдохновения, выступает без огонька, без подъема, если его слова не окрашены эмоциональными красками и не подкреплены яркими примерами и доводами, то, как бы он ни старался, коэффициент его воздействия будет равен нулю или почти нулю. Большая часть его слов пролетит мимо, не заденет ни души, ни разума человека. Вот почему я против холодного академизма в политической работе. Мы, политработники, обязаны нести в красноармейские массы идеи нашей партии, пробуждать и развивать у воинов наступательный порыв. Другими словами - обязаны разжигать энтузиазм и жажду действий, бесстрашие и готовность к самопожертвованию ради спасения своей Отчизны. А этого не достичь, если вместо горячего и страстного призыва, задушевного и откровенного разговора бубнить что-то невразумительное, произносить по бумажке избитые, монотонные фразы.
Георгий Смыкунов высказал все это на одном дыхании. Речь свою он закончил такими словами:
- Бой, если хотите, это игра нервов, требующая колоссального напряжения физических и духовных сил, предельной выдержки и воли к победе. Побеждает в этой борьбе тот, кто решителен и напорист, кто не боится погибнуть. Стоит человеку заколебаться, на какое-то мгновение проявить нерешительность, как им может овладеть страх и он либо начнет прятаться за спины своих товарищей, либо пятиться назад. Необходимо вдохнуть в бойца уверенность в победу, смелость и, безусловно, воинственность.
Речь Смыкунова вызвала оживление. Кое-кто возразил Смыкунову. По их мнению, поддавшись эмоциональным чувствам, Смыкунов забыл о воспитании убежденности и высокой сознательности, о том, что сила слова агитатора и пропагандиста не только в яркости красок, но главное - в аргументах, в умении просто и доходчиво разъяснить политику партии, приказы Верховного Главнокомандующего. Начальник политотдела, подытоживая прения, решил сделать некоторые свои замечания.
Соглашаясь с высказыванием Смыкунова, Ипатов отметил, что политработник, являясь идейным бойцом партии, должен обладать горячим сердцем, уметь зажигать людей, уметь убеждать воина и оберегать его от дезинформации и влияния враждебной пропаганды.
- Если, - говорил он, - роль командира состоит в том, чтобы разработать план предстоящей операции, поставить конкретную задачу перед подчиненными частями и проинструктировать исполнителей, то обязанность политработника заключается в том, чтобы разъяснить значение этого плана, подготовить личный состав нравственно и политически. Вместе с тем политработник обязан проявить заботу о солдатах. Политическая работа в армии многогранна, она охватывает все стороны нелегкой солдатской службы, касается и быта. А быт солдата на фронте не прост. Спит он урывками. Вместо мягкой постели служат ему несколько веток, сорванных с дерева, а то и их нет. Городскую квартиру или колхозный дом заменяет сырая землянка или холодная ниша в траншее.
Вот почему на эту сторону дела мы обращаем большое внимание. Во всех взводах у нас оборудованы сейчас теплые ; землянки, под постоянным контролем держим питание, санитарное обслуживание. Даже следим за сменой белья и мытьем бойцов. Уделяем внимание и культурному обслуживанию. В дивизии регулярно устраиваются вечера отдыха, встречи с артистами, учеными и представителями подшефных предприятий, проводятся концерты армейской самодеятельности. Активно действует дивизионный клуб и ансамбль красноармейской песни и пляски, а в полках - художественная самодеятельность. Кроме дивизионной многотиражки, выпускаем боевые листки. Есть своя кинопередвижка. Даже имеются свои поэты и композитор.
И. Е. Ипатов был прав. Политработники нашей дивизии всегда были в гуще масс, активно влияли на боеспособность частей и подразделений.
Немаловажную роль в деятельности политработников нашей дивизии играла героическая история Ленинграда, его революционные и трудовые традиции. Бойцы и командиры дорожили тем, что им доверена защита колыбели Великого Октября, города русской славы.
Деятельность политработников в дивизии направляли заместитель командира дивизии по политчасти и политотдел.
Долгое время политотдел дивизии возглавлял Иван Евграфович Ипатов воспитанник Свердловской партийной организации, участник гражданской войны на Урале. В дивизии Ипатова уважали за простоту, отзывчивость и умение ценить мнение подчиненных.
Аппарат политотдела был невелик. Кроме начальника и его заместителя, в штате состояли секретарь партийной комиссии и несколько инструкторов. Инструкторы Смыкунов, Страхов, Сергеев, Тихвинский, Телятников, Родионов - в прошлом партийные работники. А должность секретаря партийной комиссии отлично выполнял бывший секретарь парткома Ленмясокомбината имени С. М. Кирова Г. И. Терновой.
В штат политотдела не входил комиссар штаба дивизии П. К. Булычев. Однако его деятельность была тесно связана с политотделом. Он являлся связующим звеном между штабом дивизии и политотделом, помогал работникам политотдела направлять свои усилия туда, где их больше всего требовала фронтовая обстановка.
2
С совещания я уходил вместе с Георгием Смыкуновым. После боев в районе Усть-Тосно мы с ним сблизились и прониклись взаимным уважением. С тех пор каждый из нас стремился выказать другому внимание, помочь в случае необходимости, даже просто сообщить новость. Вот и на этот раз Георгий Петрович, взяв меня под руку, зашептал:
- Ну и новость я вчера узнал!
- Какую же?
- Очень серьезную и абсолютно пока секретную.
- Раз очень секретная, то и не стоит мне о ней рассказывать, мы же с тобой на фронте.
- Думаю, что о ней скоро все узнают.
- А откуда ты ее узнал? Не от штабистов же?
- Конечно, нет. Вчера я ездил с поручением в Смольный. Вот там и рассказали.
- Она касается нашей дивизии? Что, опять к нам приходит новый комдив?
- Да нет. А вообще-то не плохо бы нашего конника заменить пехотинцем.
Наш комдив полковник Лебединский до войны все время служил в кавалерийских частях, поэтому в стрелковой дивизии чувствовал себя неуверенно. Зато оживлялся, когда рассказывал о нравах лошадей и верховой езде. Даже завел себе лошадь, на которой выезжал на тренировки каждый день. Вот поэтому-то его и прозвали "конником".
- Пойдем к тебе, там и расскажу. "Ворошиловский паек" есть? - спросил Смыкунов, как только мы переступили порог моей комнатушки, которую мне отвели для временного жилья в одном из домов вблизи от политотдела дивизии.
- Значит, новость, о которой ты хочешь рассказать, неприятная, раз начинаешь с водки.
- Ты прав. Неприятная.
И он сообщил, что гитлеровцы снова намерены штурмовать Ленинград. Для этой цели решили перебросить из Крыма 11-ю армию, которой командует фельдмаршал Манштейн. Тот Манштейн, который получил от фюрера свое высокое звание за Севастополь и за зверства, учиненные над защитниками славного города.
Сообщение Смыкунова через несколько дней подтвердилось. Гитлер отдал приказ штурмовать Ленинград, как только 12 дивизий Манштейна с осадной артиллерией будут переброшены из Крыма к берегам Невы. Затянувшаяся блокада гитлеровцам ничего хорошего не сулила. Как они ни пыжились, гордый город по-прежнему для них был неприступной крепостью. А войска, обложившие его, с каждым днем таяли, теряли боеспособность. Вот и решил Гитлер снова испытать счастье, попробовать овладеть Ленинградом, чтобы не только спасти свой престиж, но и получить немалые стратегические выгоды. Во-первых, в тяжелое положение поставить наш Балтийский флот, базировавшийся в Кронштадте, и, во-вторых, получить возможность перебросить дивизии из-под Ленинграда на Московское направление.
Готовясь к новому штурму города Ленина, гитлеровцы с особой яростью и жестокостью вели обстрелы и бомбежки с воздуха.
Но фашисты не застали врасплох защитников Ленинграда. Своевременно предпринятые контрмеры сорвали план Гитлера.
Одной из таких контрмер явилась Старопановская операция, проведенная с 20 июля по 2 августа, в которой участвовала и наша дивизия.
3
В начале июля командиры нашей и 21-й дивизий получили приказ сосредоточиться вблизи Койровской лощины, которая тянулась вдоль Литовского канала до шоссе Ленинград - Стрельна, соорудить опорные пункты и вырыть ходы сообщений. А что за сим последует, никто пока не знал. Можно было лишь догадываться, что позиции создаются на случай наступления.
Этот район был выбран для атаки с расчетом, в случае удачи, выхода к Урицку, а оттуда - на Петергоф.
Фашисты заметили сосредоточение наших войск и чаще, чем обычно, обстреливали поселок Дачное и больницу имени Фореля. Под непрерывным обстрелом они держали также насыпь Балтийской железной дороги, то есть те самые места, где передвигались и сосредоточивались подразделения и части наших войск.
На войне, когда перед атакующими частями простирается заминированная и опутанная колючей проволокой полоса земли, первыми в "дело" вступают саперы. Их задача - проделать проходы для пехоты и танков. Это требует бесстрашия, быстроты действий и тонкой, поистине ювелирной работы. Недаром же существует поговорка, что "сапер ошибается только один раз". Поэтому-то саперные подразделения комплектовались из людей смелых, находчивых, физически сильных и выносливых.
Саперы нашей дивизии, возглавляемые капитаном Монаковым, бывшим ополченцем, ставшим за время войны опытным командиром, пользовались у бойцов и командиров особым уважением, были людьми решительными и надежными, в совершенстве знающими свое дело. Это их искусными и крепкими руками перед самым носом противника в течение одной ночи минировались поля, устанавливались столбы с колючей проволокой. Они же в большинстве случаев сооружали укрепленные оборонительные сооружения - долговременные огневые точки, надежные блиндажи и наблюдательные пункты.
Вот и на этот раз, когда готовилась Старопановская операция, саперы первыми получили боевое задание. Ночью, за несколько часов до атаки, незаметно для врага они проползли нейтральную полосу, разминировали ее во многих местах и разрезали проволоку. Одновременно саперы Монакова тянули за собой длинные шесты, на концах которых были прикреплены толовые шашки. Эти замысловатые и не очень удобные в обращении сооружения нужны были для того, чтобы в наиболее важных местах подложить под проволочное заграждение взрывчатку. Во время артиллерийской подготовки она взрывалась, образуя дополнительные проходы.
После выполнения задания наши саперы рассказывали, что противник расставил на этом участке прыгающие мины. Особенность их в том, что к ним прикреплялась изогнутая проволока, концы которой разбрасывались по полю. Достаточно было задеть эту проволоку ногой или рукой, как мина подпрыгивала и рвалась в воздухе. Осколки ее очень опасны потому, что стелились пег земле, поражая не только идущих или сидящих, но даже и тех, кто полз или лежал.
- Много ли вам удалось обезвредить таких мин? - спросили Монакова, когда он вернулся со своими саперами с задания.
- Несколько штук. Хорошо, что мы знали о их существовании, а то бы поплатились жизнями.
Теперь настала очередь артиллеристов. Орудийный грохот раздался с первыми лучами солнца. Засверкали молнии орудийных выстрелов. В этот момент весь передний край от Урицка, Старо-Паново до Горелово и Володарки сплошь был покрыт огненными взрывами, тучами дыма, столбами взлетающей земли.
Артподготовка длилась около часа. Снаряды один за другим рвались в расположении противника, разрушая его огневые точки, проволочные заграждения, перепахивая ходы сообщений, поражая технику и живую силу.
В Старопановской операции впервые было применено новое реактивное оружие страшной разрушительной силы и огромного психологического воздействия. Это оружие получило у бойцов кличку "Иван-долбай", хотя официально оно называлось очень скромно и кратко "М-31". Каждая такая мина по своей мощи превосходила снаряды "катюши" более чем в три раза. Мы были приятно удивлены, когда вслед за очередью "катюш" раздался залп из какого-то незнакомого нам оружия и над головами пролетели серого цвета чудовища с огненными хвостами. От их разрывов дрожала земля. Даже на нашем переднем крае обвалились землянки и осыпались брустверы.
Как только утихла артиллерия, в воздухе появились наши штурмовики. В это же мгновение пошли в атаку пехота и танки.
Атака была решительной и быстрой. Бойцы, возглавляемые старшим лейтенантом Жириным и батальонным комиссаром Тутуркиным, первыми поднялись и с возгласом "Ура!" ринулись вперед. Одновременно танкисты открыли из своих пушек стрельбу по огневым точкам фашистов. Среди танкистов был уроженец Старо-Паново Павел Фокин. Перед боем он говорил: "Не дождусь наступления. Я ведь вырос в этой деревне, там и дом наш. Интересно, стоит он или его уже нет?" И вот танки, преодолев первую вражескую линию обороны, ворвались в деревню. Павел остановил танк у родного дома, открыл люк и вылез из машины. От волнения у него выступили слезы на глазах. Он сделал несколько шагов и замертво упал. Его скосила автоматная очередь фашиста, спрятавшегося на чердаке соседнего дома...
Бойцы 59-го полка, которым командовал полковник Краснокутский, выбив гитлеровцев из Старо-Паново, стали преследовать и теснить их в глубь обороны, форсировали Дудергофку и ворвались в Урицк.
- Урицк мы уже считали взятым, потому что немцы, завидев нас, покинули его, - сетовали потом бойцы, - но неожиданно поступил приказ от командира дивизии - отойти назад и закрепиться на правом берегу Дудергофки.
Да, планом предусматривалось выйти только к Дудергофке и закрепиться. Однако подразделения полка, почувствовав панику у врага, увидев, как он драпает, и преследуя его, ворвались в Урицк. Как должен был реагировать на это комдив? Изменить свой первый план и сделать все, чтобы закрепиться в Урицке и расширить клин, образовавшийся в обороне противника.
После каждого номера их награждали бурными аплодисментами, у некоторых бойцов даже блестели на глазах слезы. Опровергалось старое изречение: "Когда говорят пушки, то музы молчат".
И Манштейн не помог
1
Июнь сорок второго года в Ленинграде был относительно спокойным. Рядовые и младшие командиры нашей дивизии разбирали на дрова старые дома за Невской заставой, а средний и старший командно-политический состав совершенствовал знания, обобщал опыт, накопленный за время войны.
В пору белых ночей, когда бесконечно тянутся дни и совсем не ощущаются ночи, начальник политотдела дивизии Ипатов пригласил к себе заместителей командиров полков по политчасти, работников политотдела, редактора дивизионной газеты и начальника клуба.
Собрались не в его маленьком кабинете, оборудованном на скорую руку в небольшом одноэтажном доме, укрытом распустившимися деревьями, а в садике, огороженном ветхим деревянным забором и кустами сирени. В нем, как говорится, можно было сочетать приятное с полезным - подышать свежим воздухом и обсудить текущие дела. К тому же сохранился старенький дощатый стол и несколько скамеек. Видимо, жильцы этого дома любили природу, свободные вечера проводили на открытом воздухе, в окружении деревьев и цветников.
Время шло уже к вечеру, и жара стала постепенно спадать.
- В такие дни, - мечтательно заметил Смыкунов, любивший вспомнить прошлое, - я до войны амуры разводил, выезжал за город, чтобы насладиться природой, погулять с приятной девушкой.
- И часто? - не то шутя, не то серьезно спросил Булычев.
Смыкунов собрался что-то ответить комиссару штаба дивизии, но начальник политотдела предложил приступить к делу.
Первое слово было предоставлено заместителю командира по политчасти артиллерийского полка Алексею Гусеву.
Гусева мы хорошо знали. В дивизии он с первого дня. И все время в одной и той же должности. У него был грудной, но довольно громкий голос. Говорил складно. Умел выгодно подать то, что делалось в полку, подбросить какую-нибудь мысль, вызывающую споры, обобщить мелкие разрозненные факты и придать им весомость.
Он встал, снял пилотку, пригладил ладонью темные волосы и, обернувшись к начальнику политотдела, спросил:
- Каким временем я располагаю, товарищ начальник?
- Тридцать минут. Не больше, - ответил Ипатов.
Гусев говорил, не заглядывая в конспект, который на всякий случай держал в руках. Я позавидовал его способностям выступать и хорошей памяти. Сначала он рассказал об участии полка в боях на Лужском рубеже, потом в боях на Ораниенбаумском пятачке и в районе "Спиртстроя", сообщил количество выведенных из строя артиллерией полка инженерных сооружений противника, его техники и живой силы, перечислил отличившихся. И только после этого начал говорить по существу, то есть о политической работе в условиях боя. Никто его не перебивал.
- Основное, - переходя к главной теме своего сообщения, сказал он, готовясь к бою, мы обращаем внимание на то, чтобы поддержать высокое морально-политическое состояние у личного состава, высокую дисциплину и готовность выполнить воинский долг.
Далее он назвал наиболее важные темы политбесед, проведенных за последние месяцы, вопросы, которые обсуждались на партийных собраниях дивизионов, назвал цифры роста парторганизации, рассказал о работе полкового клуба и ансамбля песни и пляски, которым руководил командир взвода старший лейтенант Алексей Иосько, рассказал о выпусках батарейных боевых листков.
Заключил Гусев эффектно:
- В момент воодушевления, в ярости и упоении воя наши артиллеристы способны на подвиги и жертвы, на самопожертвование и самоотречение. Вот почему, оглядываясь на прошедшие месяцы боев, я часто думаю: почему мы выстояли, не позволили врагу овладеть Ленинградом? Потому, что в наших рядах не было уныния. Потому, что бойцы Московской заставы не теряли веры в победу и не давали страху овладеть сердцем, не проявили даже минутной трусости.
После перерыва начался обмен мнениями.
Говорить в нашей дивизии о морально-политическом состоянии, в которой основное ядро по-прежнему составляли ополченцы, было просто. Ведь ленинградцы всегда обладали высоким сознанием и всегда были готовы исполнить священный долг по защите своего Отечества. Даже в самый тяжелый первый год войны у нас не было ни одного серьезного ЧП и, конечно, ни одного самострела. Взаимопомощь и взаимовыручка в бою были возведены в закон. Эти качества особенно пригодились во время первых боев, когда не хватало физической выносливости и военного мастерства.
Войска Ленинградского фронта находились в особых условиях - в условиях блокады. Естественно, что это обстоятельство наложило определенный отпечаток на характер ведения боя и, конечно, на содержание и формы политической работы.
Известно, когда боец знает не только "свой маневр", но и настроен по-боевому, когда хорошо осведомлен о происходящих событиях, разбирается в них, когда он понимает значение поставленных перед ним задач, тогда он идет в бой с чувством ответственности за его исход. А это порождает такие качества, как собранность, смелость и решительность, то есть то, что принято называть наступательным порывом. Без этих качеств не могло быть и победы.
Летом сорок второго года перед нами была поставлена задача - готовиться к наступательным операциям. Значит, менялась тактика боя, менялась и политическая работа. Вот об этом-то и шел прежде всего разговор у начальника политотдела.
Заместитель командира по политчасти 141-го полка В. И. Белов, говоря об этом, образно заметил: "Хороший хирург никогда не начнет оперировать больного, пока психологически его не подготовит, не убедит, что операция неизбежна и что окончится она благополучно. Так должен поступать и наш брат, - развивал свою мысль Василий Иванович. - Хороший политработник постарается перед боем настроить своих людей так, чтобы они шли в бой без колебаний и без страха, шли с одним желанием - выиграть бой, победить врага".
Исход боя зачастую зависел от личного примера командира и политработника. Встанет в решительный момент и ринется вперед командир или политработник - ринутся на врага и остальные. Этот вопрос остро встал потому, что предстояло вести не оборонительные, а наступательные бои. И как тут было не вспомнить комиссара дивизии полкового комиссара Тихонова. Павел Тихонович в самые критические моменты оказывался среди солдат, был душой многих контратак, первым в бою поднимался и увлекал за собой воинов.
Как-то Тихонов пришел в один из батальонов 1-го стрелкового полка, когда тот готовился к выполнению боевого задания.
Комиссар пошел в бой вместе с батальоном. Враг оказывал упорное сопротивление. Бойцы одной из рот под огнем противника залегли.
И тут среди них появился Тихонов. Подняв над головой автомат, он крикнул:
- Вперед, за мной, товарищи!
И бойцы устремились за ним.
Вместе с ополченцами и моряками комиссар дивизии ворвался в окопы фашистов, однако осколок снаряда сразил его. Тихонов упал. Но тут же, превозмогая боль, вскочил и крикнул:
- Постойте, товарищи, за Ленинград, постойте за нашу землю!
Это были последние его слова.
Мужественно вели себя и отдали свои жизни в борьбе с врагами нашей Родины парторг 1-го стрелкового полка, бывший редактор многотиражной газеты "Электросиловец" Наумов, комсорги полков Пашков и Миша Косарымов, политрук роты Мченский, инструктор политотдела Дворян.
В нашей дивизии, особенно в первые месяцы войны, существовала очень важная проблема - преодолеть гражданские привычки, научить людей беспрекословно выполнять приказания командиров, соблюдать субординацию. Это было вызвано тем, что многие ополченцы никогда не служили в армии, не знали требований воинского устава. Поэтому первейшая обязанность политработников состояла в том, чтобы добиться высокой дисциплины, понимания ее значения каждым воином. На первых порах были даже случаи, когда вместо повторения приказа командира взвода или отделения рядовой начинал обсуждать его. Чтобы навести воинский порядок, нужно было провести большую разъяснительную работу, на примерах показать пагубность гражданских привычек в условиях фронтовой обстановки. Об этом говорилось на партийных и комсомольских собраниях, во время политбесед. В дальнейшем ополченцы твердо усвоили, что приказ командира не подлежит обсуждению, а его нарушение является тягчайшеим преступлением.
На совещании кто-то вспомнил такой случай.
Прибыв в дивизию, новый заместитель командира дивизии по политчасти старший батальонный комиссар Орлов очень круто повернул дело в общении между подчиненными и командирами, не допускал даже малейшего отступления от "табели о рангах".
Однажды ответственный секретарь дивизионной газеты "За победу" Иосиф Альбац обратился к Орлову не по уставу, а запросто, по-граждански, назвав его по имени и отчеству. Орлов возмутился и заставил обратиться по уставу.
Альбац, конечно, тут же с подчеркнутой официальностью выполнил требование заместителя командира дивизии. Но когда Иосиф Михайлович вернулся в редакцию и рассказал о происшедшем, в небольшом редакционном коллективе разгорелся спор.
Литсотрудник Давид Золотницкий, окончивший перед войной Ленинградский педагогический институт имени Герцена и еще не избавившийся от студенческих замашек иронизировать по каждому поводу, заметил:
- Вам, товарищ старший лейтенант, еще повезло. За такие вольности, какие вы допускаете, нетрудно попасть и в штрафную роту.
Взволнованный и еще продолжавший переживать случившееся Альбац, не поняв дружеской иронии Золотницкого, решил дать бой этому "молокососу", как он в порыве гнева назвал его, злясь на то, что Золотницкий часто правит его статьи.
- Окажись ты на моем месте, - ответил он Золотницкому, - наверняка угодил бы на гауптвахту! Армия тебе не институт и не средняя школа. Здесь, дорогой мой мальчик, не похлопаешь по плечу и не возразишь старшему по званию, а тем более по должности. Я из тебя вышибу гражданскую распущенность!
- Это же солдафонство, Иосиф Михайлович, - парировал Золотницкий.
- Вы оба преувеличиваете, - решил погасить спор редактор газеты.
- Нисколько, - не сдавался Альбац, - "табель о рангах" касается не столько этикета, сколько воинской дисциплины. Ты видел, как перед генералом тянутся полковники и подполковники. Никогда не перебивают его. Больше слушают. А если и высказываются, то очень коротко: "Слушаю, товарищ генерал!", "Выполним, товарищ генерал!"
- Пора, друзья, привыкать к воинским порядкам, - подвел итог развязавшейся полемике Мольво. - Мы же работаем не в "Скороходовском рабочем", где могли позволять в отношениях между собой вольности, а находимся в армии, да еще на фронте.
Слушая рассказ об этом эпизоде, мы вдоволь посмеялись. Когда воцарилась тишина, Ипатов спросил:
- Кто следующий?
Слово взял Георгий Смыкунов.
- Если армейский политработник лишен вдохновения, выступает без огонька, без подъема, если его слова не окрашены эмоциональными красками и не подкреплены яркими примерами и доводами, то, как бы он ни старался, коэффициент его воздействия будет равен нулю или почти нулю. Большая часть его слов пролетит мимо, не заденет ни души, ни разума человека. Вот почему я против холодного академизма в политической работе. Мы, политработники, обязаны нести в красноармейские массы идеи нашей партии, пробуждать и развивать у воинов наступательный порыв. Другими словами - обязаны разжигать энтузиазм и жажду действий, бесстрашие и готовность к самопожертвованию ради спасения своей Отчизны. А этого не достичь, если вместо горячего и страстного призыва, задушевного и откровенного разговора бубнить что-то невразумительное, произносить по бумажке избитые, монотонные фразы.
Георгий Смыкунов высказал все это на одном дыхании. Речь свою он закончил такими словами:
- Бой, если хотите, это игра нервов, требующая колоссального напряжения физических и духовных сил, предельной выдержки и воли к победе. Побеждает в этой борьбе тот, кто решителен и напорист, кто не боится погибнуть. Стоит человеку заколебаться, на какое-то мгновение проявить нерешительность, как им может овладеть страх и он либо начнет прятаться за спины своих товарищей, либо пятиться назад. Необходимо вдохнуть в бойца уверенность в победу, смелость и, безусловно, воинственность.
Речь Смыкунова вызвала оживление. Кое-кто возразил Смыкунову. По их мнению, поддавшись эмоциональным чувствам, Смыкунов забыл о воспитании убежденности и высокой сознательности, о том, что сила слова агитатора и пропагандиста не только в яркости красок, но главное - в аргументах, в умении просто и доходчиво разъяснить политику партии, приказы Верховного Главнокомандующего. Начальник политотдела, подытоживая прения, решил сделать некоторые свои замечания.
Соглашаясь с высказыванием Смыкунова, Ипатов отметил, что политработник, являясь идейным бойцом партии, должен обладать горячим сердцем, уметь зажигать людей, уметь убеждать воина и оберегать его от дезинформации и влияния враждебной пропаганды.
- Если, - говорил он, - роль командира состоит в том, чтобы разработать план предстоящей операции, поставить конкретную задачу перед подчиненными частями и проинструктировать исполнителей, то обязанность политработника заключается в том, чтобы разъяснить значение этого плана, подготовить личный состав нравственно и политически. Вместе с тем политработник обязан проявить заботу о солдатах. Политическая работа в армии многогранна, она охватывает все стороны нелегкой солдатской службы, касается и быта. А быт солдата на фронте не прост. Спит он урывками. Вместо мягкой постели служат ему несколько веток, сорванных с дерева, а то и их нет. Городскую квартиру или колхозный дом заменяет сырая землянка или холодная ниша в траншее.
Вот почему на эту сторону дела мы обращаем большое внимание. Во всех взводах у нас оборудованы сейчас теплые ; землянки, под постоянным контролем держим питание, санитарное обслуживание. Даже следим за сменой белья и мытьем бойцов. Уделяем внимание и культурному обслуживанию. В дивизии регулярно устраиваются вечера отдыха, встречи с артистами, учеными и представителями подшефных предприятий, проводятся концерты армейской самодеятельности. Активно действует дивизионный клуб и ансамбль красноармейской песни и пляски, а в полках - художественная самодеятельность. Кроме дивизионной многотиражки, выпускаем боевые листки. Есть своя кинопередвижка. Даже имеются свои поэты и композитор.
И. Е. Ипатов был прав. Политработники нашей дивизии всегда были в гуще масс, активно влияли на боеспособность частей и подразделений.
Немаловажную роль в деятельности политработников нашей дивизии играла героическая история Ленинграда, его революционные и трудовые традиции. Бойцы и командиры дорожили тем, что им доверена защита колыбели Великого Октября, города русской славы.
Деятельность политработников в дивизии направляли заместитель командира дивизии по политчасти и политотдел.
Долгое время политотдел дивизии возглавлял Иван Евграфович Ипатов воспитанник Свердловской партийной организации, участник гражданской войны на Урале. В дивизии Ипатова уважали за простоту, отзывчивость и умение ценить мнение подчиненных.
Аппарат политотдела был невелик. Кроме начальника и его заместителя, в штате состояли секретарь партийной комиссии и несколько инструкторов. Инструкторы Смыкунов, Страхов, Сергеев, Тихвинский, Телятников, Родионов - в прошлом партийные работники. А должность секретаря партийной комиссии отлично выполнял бывший секретарь парткома Ленмясокомбината имени С. М. Кирова Г. И. Терновой.
В штат политотдела не входил комиссар штаба дивизии П. К. Булычев. Однако его деятельность была тесно связана с политотделом. Он являлся связующим звеном между штабом дивизии и политотделом, помогал работникам политотдела направлять свои усилия туда, где их больше всего требовала фронтовая обстановка.
2
С совещания я уходил вместе с Георгием Смыкуновым. После боев в районе Усть-Тосно мы с ним сблизились и прониклись взаимным уважением. С тех пор каждый из нас стремился выказать другому внимание, помочь в случае необходимости, даже просто сообщить новость. Вот и на этот раз Георгий Петрович, взяв меня под руку, зашептал:
- Ну и новость я вчера узнал!
- Какую же?
- Очень серьезную и абсолютно пока секретную.
- Раз очень секретная, то и не стоит мне о ней рассказывать, мы же с тобой на фронте.
- Думаю, что о ней скоро все узнают.
- А откуда ты ее узнал? Не от штабистов же?
- Конечно, нет. Вчера я ездил с поручением в Смольный. Вот там и рассказали.
- Она касается нашей дивизии? Что, опять к нам приходит новый комдив?
- Да нет. А вообще-то не плохо бы нашего конника заменить пехотинцем.
Наш комдив полковник Лебединский до войны все время служил в кавалерийских частях, поэтому в стрелковой дивизии чувствовал себя неуверенно. Зато оживлялся, когда рассказывал о нравах лошадей и верховой езде. Даже завел себе лошадь, на которой выезжал на тренировки каждый день. Вот поэтому-то его и прозвали "конником".
- Пойдем к тебе, там и расскажу. "Ворошиловский паек" есть? - спросил Смыкунов, как только мы переступили порог моей комнатушки, которую мне отвели для временного жилья в одном из домов вблизи от политотдела дивизии.
- Значит, новость, о которой ты хочешь рассказать, неприятная, раз начинаешь с водки.
- Ты прав. Неприятная.
И он сообщил, что гитлеровцы снова намерены штурмовать Ленинград. Для этой цели решили перебросить из Крыма 11-ю армию, которой командует фельдмаршал Манштейн. Тот Манштейн, который получил от фюрера свое высокое звание за Севастополь и за зверства, учиненные над защитниками славного города.
Сообщение Смыкунова через несколько дней подтвердилось. Гитлер отдал приказ штурмовать Ленинград, как только 12 дивизий Манштейна с осадной артиллерией будут переброшены из Крыма к берегам Невы. Затянувшаяся блокада гитлеровцам ничего хорошего не сулила. Как они ни пыжились, гордый город по-прежнему для них был неприступной крепостью. А войска, обложившие его, с каждым днем таяли, теряли боеспособность. Вот и решил Гитлер снова испытать счастье, попробовать овладеть Ленинградом, чтобы не только спасти свой престиж, но и получить немалые стратегические выгоды. Во-первых, в тяжелое положение поставить наш Балтийский флот, базировавшийся в Кронштадте, и, во-вторых, получить возможность перебросить дивизии из-под Ленинграда на Московское направление.
Готовясь к новому штурму города Ленина, гитлеровцы с особой яростью и жестокостью вели обстрелы и бомбежки с воздуха.
Но фашисты не застали врасплох защитников Ленинграда. Своевременно предпринятые контрмеры сорвали план Гитлера.
Одной из таких контрмер явилась Старопановская операция, проведенная с 20 июля по 2 августа, в которой участвовала и наша дивизия.
3
В начале июля командиры нашей и 21-й дивизий получили приказ сосредоточиться вблизи Койровской лощины, которая тянулась вдоль Литовского канала до шоссе Ленинград - Стрельна, соорудить опорные пункты и вырыть ходы сообщений. А что за сим последует, никто пока не знал. Можно было лишь догадываться, что позиции создаются на случай наступления.
Этот район был выбран для атаки с расчетом, в случае удачи, выхода к Урицку, а оттуда - на Петергоф.
Фашисты заметили сосредоточение наших войск и чаще, чем обычно, обстреливали поселок Дачное и больницу имени Фореля. Под непрерывным обстрелом они держали также насыпь Балтийской железной дороги, то есть те самые места, где передвигались и сосредоточивались подразделения и части наших войск.
На войне, когда перед атакующими частями простирается заминированная и опутанная колючей проволокой полоса земли, первыми в "дело" вступают саперы. Их задача - проделать проходы для пехоты и танков. Это требует бесстрашия, быстроты действий и тонкой, поистине ювелирной работы. Недаром же существует поговорка, что "сапер ошибается только один раз". Поэтому-то саперные подразделения комплектовались из людей смелых, находчивых, физически сильных и выносливых.
Саперы нашей дивизии, возглавляемые капитаном Монаковым, бывшим ополченцем, ставшим за время войны опытным командиром, пользовались у бойцов и командиров особым уважением, были людьми решительными и надежными, в совершенстве знающими свое дело. Это их искусными и крепкими руками перед самым носом противника в течение одной ночи минировались поля, устанавливались столбы с колючей проволокой. Они же в большинстве случаев сооружали укрепленные оборонительные сооружения - долговременные огневые точки, надежные блиндажи и наблюдательные пункты.
Вот и на этот раз, когда готовилась Старопановская операция, саперы первыми получили боевое задание. Ночью, за несколько часов до атаки, незаметно для врага они проползли нейтральную полосу, разминировали ее во многих местах и разрезали проволоку. Одновременно саперы Монакова тянули за собой длинные шесты, на концах которых были прикреплены толовые шашки. Эти замысловатые и не очень удобные в обращении сооружения нужны были для того, чтобы в наиболее важных местах подложить под проволочное заграждение взрывчатку. Во время артиллерийской подготовки она взрывалась, образуя дополнительные проходы.
После выполнения задания наши саперы рассказывали, что противник расставил на этом участке прыгающие мины. Особенность их в том, что к ним прикреплялась изогнутая проволока, концы которой разбрасывались по полю. Достаточно было задеть эту проволоку ногой или рукой, как мина подпрыгивала и рвалась в воздухе. Осколки ее очень опасны потому, что стелились пег земле, поражая не только идущих или сидящих, но даже и тех, кто полз или лежал.
- Много ли вам удалось обезвредить таких мин? - спросили Монакова, когда он вернулся со своими саперами с задания.
- Несколько штук. Хорошо, что мы знали о их существовании, а то бы поплатились жизнями.
Теперь настала очередь артиллеристов. Орудийный грохот раздался с первыми лучами солнца. Засверкали молнии орудийных выстрелов. В этот момент весь передний край от Урицка, Старо-Паново до Горелово и Володарки сплошь был покрыт огненными взрывами, тучами дыма, столбами взлетающей земли.
Артподготовка длилась около часа. Снаряды один за другим рвались в расположении противника, разрушая его огневые точки, проволочные заграждения, перепахивая ходы сообщений, поражая технику и живую силу.
В Старопановской операции впервые было применено новое реактивное оружие страшной разрушительной силы и огромного психологического воздействия. Это оружие получило у бойцов кличку "Иван-долбай", хотя официально оно называлось очень скромно и кратко "М-31". Каждая такая мина по своей мощи превосходила снаряды "катюши" более чем в три раза. Мы были приятно удивлены, когда вслед за очередью "катюш" раздался залп из какого-то незнакомого нам оружия и над головами пролетели серого цвета чудовища с огненными хвостами. От их разрывов дрожала земля. Даже на нашем переднем крае обвалились землянки и осыпались брустверы.
Как только утихла артиллерия, в воздухе появились наши штурмовики. В это же мгновение пошли в атаку пехота и танки.
Атака была решительной и быстрой. Бойцы, возглавляемые старшим лейтенантом Жириным и батальонным комиссаром Тутуркиным, первыми поднялись и с возгласом "Ура!" ринулись вперед. Одновременно танкисты открыли из своих пушек стрельбу по огневым точкам фашистов. Среди танкистов был уроженец Старо-Паново Павел Фокин. Перед боем он говорил: "Не дождусь наступления. Я ведь вырос в этой деревне, там и дом наш. Интересно, стоит он или его уже нет?" И вот танки, преодолев первую вражескую линию обороны, ворвались в деревню. Павел остановил танк у родного дома, открыл люк и вылез из машины. От волнения у него выступили слезы на глазах. Он сделал несколько шагов и замертво упал. Его скосила автоматная очередь фашиста, спрятавшегося на чердаке соседнего дома...
Бойцы 59-го полка, которым командовал полковник Краснокутский, выбив гитлеровцев из Старо-Паново, стали преследовать и теснить их в глубь обороны, форсировали Дудергофку и ворвались в Урицк.
- Урицк мы уже считали взятым, потому что немцы, завидев нас, покинули его, - сетовали потом бойцы, - но неожиданно поступил приказ от командира дивизии - отойти назад и закрепиться на правом берегу Дудергофки.
Да, планом предусматривалось выйти только к Дудергофке и закрепиться. Однако подразделения полка, почувствовав панику у врага, увидев, как он драпает, и преследуя его, ворвались в Урицк. Как должен был реагировать на это комдив? Изменить свой первый план и сделать все, чтобы закрепиться в Урицке и расширить клин, образовавшийся в обороне противника.