Страница:
конце. Не имея возможности выйти замуж за Валькура, своего единственного
возлюбленного, Алина предпочитает расстаться с жизнью, но не соглашается на
узаконенную проституцию брака с развратным Долбургом. Как истинная героиня
эпохи сентиментализма, Алина умирает, посвятив себя Богу и единственной в
своей жизни любви. В описании сексуальной интриги центральная сюжетная линия
характеризуется большей откровенностью, чем у Ричардсона, но меньшей, чем у
Лакло.
Значительная часть повествования несет отпечаток работ романистов более
традиционного плана, как английских, так и французских. В наибольшей степени
духу Сада соответствует описание приключения Сенвиля и Леоноры, которое
образует длинную интерполяцию в трагедии Алины и Валькура.
История второго плана отражает интерес Сада к причудам социального и
сексуального поведения людей в отдаленных уголках мира. Он проникся
интересом к сообщениям об открытиях капитана Кука в Тихом океане и увлеченно
читал описания тех путешествий, когда они появились в печати. Их появление
совпало с написанием маркизом "Алины и Валькура". В его романе Сенвиль и
Леонора потеряли друг друга, а потом в поисках друг друга исколесили самые
отдаленные уголки света. Этот художественный прием послужил Саду основой для
его очерка на тему географии морали, срисованной с панорамы примитивных
цивилизаций.
Энтузиазм маркиза нашел воплощение в описании африканского королевства
Бутуа через восприятие Сенвиля. Королевский гарем состоит из 12000
изумительно красивых женщин, самые высокие и развитые из которых составляют
дворцовую охрану. Вторая категория состоит из женщин между двадцатью и
тридцатью годами, выполняющих ежедневные обязанности в самом дворце. Третий
класс включает девушек в возрасте от шестнадцати до двадцати, но для
развлечения король предпочитает услуги девочек-рабынь четвертого класса,
которые все же моложе шестнадцати. Источник Сенвиля, живущий вдали от родины
португальский дворянин, сообщает ему интересную подробность: когда король
Бутуа увлекается одной из этих девочек, он посылает одного из своих людей
высечь ее. Это, как платок султана Константинополя, служит льстивым
приглашением разделить королевское ложе.
Сенвиль заинтригован этими историями и находит их довольно забавными,
но его заинтересованность длится лишь до того момента, когда он начинает
подозревать, что сочный кусок вырезки, предложенный ему португальским
графом, является составной частью специально пожаренных бедрышек одной из
юных фавориток гарема. Но, как говорят Сенвилю, человек должен жить по
законам и моральным традициям страны, независимо от того, где он находится,
- в Бутуа, в Париже или Лиссабоне.
Повествование такого рода полностью раскрывает дарование Сада в
создании моральных парадоксов и патологии. Не упускает он и возможности
порассуждать на тему суеверий и верований. Леонору, несмотря на выкрашенное
черной краской лицо, чтобы не быть узнанной, хватают на территории
варварской страны Сеннар и обрекают на смерть. На арене на глазах у народа
девушку должны посадить на кол. Кажется, ее уже ничто не спасет. Отдан
приказ снять с бедной молодой женщины одежду, дабы предать страшной казни.
Но черной краской она выкрасила только лицо, и ее предполагаемые палачи не
на шутку перепугались, увидев совершенно белые ягодицы. Оказавшись рядом со
сверхъестественным существом, невежественные дикари замирают, словно их
поразило громом. Леонора спасается бегством. После всевозможных испытаний,
включая изнасилование и пытки в камерах инквизиции, она возвращается во
Францию.
Если бы Сад не написал ничего более сексуального, чем "Алина и
Валькур", возможно, он и избежал бы дурной славы. Хотя отдельные эпизоды
романа отличаются экстравагантностью, его сексуальный драматизм лишен
откровенности "Опасных связей", которые маркиз прочел в то же время. Ирония
протагонистов Лакло была под стать иронии протагонистов Сада. Момент, когда
Бальмонт пишет письмо добродетельной Софии, лежа в постели с юной
проституткой и используя ее нагое тело в качестве стола, а также порой
прерываясь, чтобы заняться с ней любовью, вполне соответствует духу Сада. То
же можно сказать и по поводу удовлетворения Бальмонта, которое он получил,
увидев Прева "жестоко наказанным за преступление, которое тот не совершал".
В "Алине и Валькуре" маркиз то и дело приводит примеры, иллюстрирующие
нелепость попыток ввести всеобщие законы морали. Представляется ясным, что
кажущееся добродетельным в одной стране света, в другой будет выглядеть
ужасным. Знакомый Сенвиля, Заме, с отвращением узнает изумившую его
подробность: девушка во Франции, решившая уйти в монахини, восхваляется за
добродетельность, в то время как мужчина, совершивший акт мужеложества, за
это преступление предается казни. "Они же оба отказались от процесса
продолжения рода", - говорит озадаченный дикарь. По его мнению и закону
логики или природы, их обоих следовало бы рассматривать в качестве или
добродетельных, или порочных людей.
Саду как философу, возможно, не достает стройности и тонкости взглядов.
Но, занимаясь написанием романа, маркиз преуспевает если не в описании
героев, то в описании идей, он нашел тему, которая сослужит ему хорошую
службу. Добродетельный поступок по своей природе представляется
бессмысленным. Более того, в мире, где правит то, что величается "пороком",
сия так называемая "добродетель" противоречит естественному укладу, поэтому
человеческое общество относится к ней неприязненно. Из этого можно сделать
два возможных дидактических вывода: либо нравственность и религия отрицаются
самими принципами природы, либо страдания добродетели ниспосланы Богом,
чтобы при жизни она представлялась более восхитительной в горести и могла
быть впоследствии вознаграждена.
- 4 -
Несмотря на страдания и унижения героини, в конце своего следующего
романа Сад описывал торжество добродетели. "Злоключения добродетели", по
большому счету, являлись оправданием религии и нравственности. Читателям,
которые рассматривали книгу в качестве ироничного повествования, эти
критерии казались простыми предрассудками. Вместо этого предлагалось особое,
рассудочное удовольствие в преследовании и истязании невинных. И сие
удовольствие становилось во много крат сильнее, если жертвой становилась
молодая красивая женщина.
Какую бы цель не преследовал Сад, этот спор он довел до пункта,
представляющегося у рационалистов и философов эпохи Просвещения точкой
преткновения. Он утверждал, что нравственность, отделенная от религиозного
или метафизического источника, должна засохнуть, словно срезанный цветок. В
таком случае, моралисту ничего другого не оставалось, как вызывать к жизни
законы природы или человеческие рефлексы. В естественном мире "Жюльетты" или
"120 дней Содома" все дело состояло в моральной индифферентности, поэтому
инстинкт человека мог толкать его либо любить и лелеять девушку, либо
истязать и убивать ее. Утверждение, что инстинкт одного человека от природы
является преступным, а другого - добродетельным, представлялось логически
нелепым. Действительно, если всесильная и божественная власть больше не
лежала в основе человеческого поведения, то такие понятия, как "добродетель"
и "преступление", не могли иметь истинного значения, за исключением случаев,
когда требовалось описать местные изменчивые традиции.
В мире своих произведений Сад выступал также в роли завзятого спорщика.
Человечество должно сохранить в себе Бога и одобренную свыше мораль, в
противном случае ему придется обходиться без них. Но компромисса быть не
могло, как не могло быть тоскливого воззвания к природной доброжелательности
людей. Построить гуманистическую этику без божественного одобрения, с точки
зрения логики, столь же нелепо, как это отвратительно выглядит с точки
зрения теологии. Мир без Бога и без божественного одобрения морали снизошел
до сцен, которые сделали "120 дней Содома" и "Жюльетту" самыми скандальными
книгами своего времени.
Истинными героями в этом новом мире беллетристики стали те, кто получал
высшее наслаждение, насилуя, истязая и убивая свои жертвы. В таком обществе
лицемерие и вероломство являлись чертами не только необходимыми, но и
вызывающими восхищение. Революционеры и радикалы могут продолжать обличать
королей и тиранов, предпринимать все возможное для их свержения, дабы
установить новую демократию или народную республику, но помыслами подобных
деятелей в мире художественного вымысла Сада руководит тщательно скрываемая
зависть тайной полиции, мучителей и палачей, которые служат существующему
тирану. В "Жюльетте" Боршам замечает: "Все дело в зависти, возбуждаемой от
мысли, что безграничная власть находится в других руках. Но стоит им
захватить главенство, как можно не сомневаться - питать ненависть к
деспотизму они больше не будут. Напротив, эти люди обернут его в свою пользу
с тем, чтобы получить наивысшее наслаждение".
На другом уровне, маркиз выразил философию, общую для художественных
произведений восемнадцатого века. В заключении к "Злоключениям добродетели",
основываясь на ужасах повествования, он делает вывод, что в безбожном,
безнравственном государстве для человека существует единственная надежда -
это создание мира, где правит порядок, установленный свыше. Согласно этой
точки зрения, принципы морального поведения в обществе могут быть разрушены,
так как имеют право существовать только на основе божественной власти.
Амбициозное стремление рационализма восемнадцатого века, включая и взгляды
Вольтера, состояло в желании отринуть существующую религию и все же избежать
социальных последствий, которые сие отречение неминуемо повлечет. Где-то на
среднем уровне должно существовать туманное и безобидное Высшее Существо или
добросердечная религия Природы. По мнению Сада, этот уровень наиболее уязвим
из всех. Бог и моральный хаос представлялись как две взаимоисключающие
альтеранативы. Удобно было бы сказать, что маркиз однозначно склоняется к
тому или иному выбору, но такой вывод оказался бы слишком поспешным. Он
сохранил способность романиста покровительствовать лучшему и худшему, не
отдавая своего предпочтения ни одному из них, но высказывая возможность
божественного уклада, в то время как темное "альтер эго" стремится к
удовольствиям моральной анархии.
"Злоключения добродетели" стали во время сочинения "Алины и Валькура"
своего рода интерлюдией. Книга была написана в течение двух недель и
завершена 8 июня 1787 года. Это короткий, остроумный философский роман,
написанный в духе моральной иронии, столь характерной для его века. Сад
одним из последних приобщился к традиции. В "Джонатане Уайлде" (1743) Генри
Филдинг показал, что общественное величие является высшей формой
преступности. Герой Филдинга имел немало общего с торжествующими негодяями
"Злоключений добродетели". Вторым тщеславие человеческих желаний
продемонстрировал в 1759 года Сэмюэль Джонсон в "Расселасе, принце
Абиссинии". В тот же год Вольтер в "Кандиде" рассеял философский оптимизм,
заключавшийся в том, что в этом лучшем из миров все делается во благо.
Последователи данных авторов в восемнадцатом веке не сумели создать ничего
подобного этим коротким, исполненным иронии художественным произведениям. В
один ряд с ними можно поставить лишь "Иерихон" Сэмюэля Батлера, написанный в
1872 году. Сатира Батлера на Дарвина и эволюционную теорию описывает
садовский мир позднего периода, в котором жестоко наказываются больные и
несчастные, в то время как с преступником обращаются с симпатией и
пониманием.
Сила короткого романа маркиза, как и других произведений, с которыми
можно поставить в один ряд "злоключения добродетели", состоит в изящной
красоте и немногословности, с каковой доносится до читателя единственная его
мораль. В 1791 году видоизмененный и значительно увеличившийся в объеме, он
появился под названием "Жюстина", Несколько позже, в 1797 году, роман
преобразовался в раздутое повествование, названное "Новая Жюстина". Третья
версия еще более раздалась от нудных, пространных рассуждений, навязчивых
сексуальных ритуалов и описательных эпизодов, которые, ничего не привнося в
сюжет, лишь разрушали первоначальную живость произведения.
В "Злоключениях добродетели" героиней является Софи, от имени которой
ведется рассказ о ее страданиях. Повествование не обременено описательными
излишествами "Новой Жюстины" Сада, по этой причине портреты преследователей
Софи, написанные в яркой художественной манере морального гротеска,
получились наиболее острыми. В эту галерею лиц входят Брессак с его
женоненавистничеством и замыслом покончить с теткой; Роден, хирург,
занимающийся этим ремеслом исключительно для удовольствия и испытывающий
наслаждение при операциях на живых девушках; монахи Сент-Мари-де-Буа с их
гаремом, состоящим из юных девочек. Хотя и здесь ощущается присутствие
навязчивых идей Сада, определяющих драму, они тем не менее не выходят на
первый план. Сначала Софи привязывают к дереву в лесу, и Брессак сечет ее,
потом в Сент-Мари-де-Буа она подвергается всем формам сексуального
надругательства. Следует сказать, по сравнению с более поздними версиями,
автор не вдается в подробное описание актов насилия. Вполне понятно
страдания девушки вызывают у злодеев чувство сардонической радости. Отец
Антонен успокаивает Софи, говоря, что боль, которую она испытывает, не
пропадает втуне, поскольку готовит его к получению высшего наслаждения.
"Злоключения добродетели" являлись единственной версией наиболее
знаменитой садовской повести, не увидевшей свет до двадцатого века. По
существу, это был самый значительный вклад Сада в европейскую художественную
литературу восемнадцатого века. Из его произведений, написанных в тюремном
застенке Бастилии, это оказалось наиболее значительным. В отличие от "120
дней Содома", по своему стилю оно имело общественную направленность, ни в
коей мере не являясь адресованной самому себе навязчивостью. К этой же
категории, что и рассказ Софи, относятся короткие повести и зарисовки,
созданные им при свете свечей вечерами в башне Свободы. Некоторые из них под
заголовком "Преступления из-за любви" появились в 1800 году, другие еще
полтора столетия оставались неопубликованными. Короткие рассказы зачастую
были либо непристойными, либо мелодраматическими и, в основном, опирались на
знания Сада о французской жизни и традициях. Он исколесил страну вдоль и
поперек, от Рейна до Ванди, от Бордо до Марселя и Гренобля, от Прованса до
Нормандии. Кроме этого, он много читал, интересуясь историей Франции и
Италии. Эти произведения показывают, что он чувствовал себя как рыба в воде,
описывая Париж и Прованс восемнадцатого века, а также замки Луары двумя
столетиями раньше.
- 5 -
"Преступления из-за любви" написаны Садом в духе готического романа,
столь любимого читателем того времени. В других рассказах присутствовало
фиглярство и инсинуации. "Мистифицированный судья" стал его местью осудившим
его. Престарелый судья подвергается в супружеской спальне серии изощренных,
но вполне заслуженных им унижений. Делается это все для того, чтобы не
позволить ему осуществить брачные отношения с молодой женщиной, любовник
которой хочет вернуть ее назад. Тон произведения более близок тону
повествований Чосера или Бокаччио, чем чувственность мелодрам Сада.
Сексуальная экстравагантность, описываемая в таких произведениях,
преподносится весело и легко, без излишнего натурализма. К примеру,
"Августина де Вилльбланш" - история лесбиянки, перевоспитанной ее
любовником. Этот изобретательный молодой человек, чтобы обратить на себя
внимание героини, переодевается молодой женщиной. Ее настолько поглощает их
акт любви, что Августина, несмотря на обман, полностью излечивается от
своего пристрастия.
Некоторые из рассказов маркиза, написанные в Бастилии за один вечер,
являются не более чем шутками, облеченными в литературную форму. "Рогоносец,
сделавший себя таковым" описывает неверного мужа, которому сводница
предлагает любовницу. Лицо женщины остается закрытым, в то время как нагое
тело выставлено напоказ. Клиент и сводня восторгаются обнаженной красотой.
Только потом раскрывается легко угадываемая правда - нагая красавица была
собственной женой клиента. Сад явно читал Бомарше и в своем рассказе
воспользовался приемом, подобным тому, что способствует счастливой развязке
в "Женитьбе Фигаро". Прием, когда жена предстает в облике любовницы, вскоре
нашел воплощение на живописном полотне Делакруа, где изображен герцог
Орлеанский, демонстрирующий свою обнаженную любовницу, лицо которой закрыто,
герцогу Бургундскому. Скрытое лицо означает, что она на самом деле является
герцогиней Бургундской.
Эти изложенные в литературной форме анекдоты, как и романы Сада,
пронизаны его пристрастиями. "Счастливый муж" - история красивой, но
невинной девушки, отец которой устраивает ее брак с развратным принцем де
Бофремоном. Эта новость приводит мать девушки в неописуемый ужас, поскольку
ей известно, что со своими партнершами принц занимается анальным сексом.
Накануне свадьбы добрая женщина советует дочери, чтобы в первую брачную
ночь, когда муж приблизится к ней, дабы заняться любовью, та сказала:
"Господин! За кого вы меня принимаете? Как могло вам прийти в голову, будто
я позволю вам делать со мной подобные вещи? Этим вы можете заниматься в
любом другом месте - но только не здесь". Но ни невеста, ни ее семья не
знали, что перед свадьбой принц испытывал укоры совести, в связи с чем
решает изменить поведение, если не нравственные принципы, и с молодой
прекрасной женой обходиться самым обычным способом. К его удивлению, когда
он подошел к постели, девушка встречает его словами, которым научила ее
мать. Пораженный и обрадованный, принц переворачивает ее и клянется, что у
него и в мыслях не было обидеть ее, тем более в первую брачную ночь.
Этот пример говорит о многом: у Сада имелись все основания лелеять
надежду стать известным в качестве "французского Бокаччо". Как и
"Злоключения добродетели", эти рассказы предназначались для широкой публики.
Хотя некоторые из них и выглядели скабрезными, в них не чувствовалось его
болезненной навязчивости и смакования сексуальных подробностей, характерных
для сочинений, не предназначенных для посторонних глаз. В них маркиз теперь
предстает читателю скорее рассказчиком, чем философом, проповедующим
природную мораль. Когда он касается важных вопросов мироздания, то делает
это в весьма традиционной манере. Христианство, утверждает Сад в "Учителе
философии", - это наиболее возвышенная составляющая образования.
- 6 -
Испытав смену настроения, маркиз возвращается в тайный мир, открывшийся
ему после замка Силлинг и "120 дней Содома". В 1787 году он сочиняет
стихотворение "Истина", отвергающее все формы религии, добродетели и морали.
Только Природа, процветающая на так называемых "преступлениях", достойна
восхищения.
Своими смертоносными законами Природа позволяет все: Инцест, насилие,
кражу и отцеубийство, все удовольствия Содома и лесбийские игры Сафо, все,
что убивает человека и толкает на погибель.
На тот случай, если тайное стихотворение попадется на глаза читателя,
Сад сделал все возможное, чтобы не приходилось сомневаться в том, что он
одобряет эту Природу. Маркиз даже придумал для него фронтиспис. На нем
изображался мужчина, занимающийся с нагой девушкой анальным половым актом, в
завершении которого он вонзает в ее тело нож. Проведя десять лет в одиночном
тюремном заключении, де Сад все еще оставался одержимым двумя независимыми
голосами даже тогда, когда они не противоречили друг другу. Его общественный
голос звучал в "Злоключениях добродетели" и коротких рассказах, а в "120 дня
Содома" и в "Истине" начали прорываться всплески хаоса.
К осени 1788 года маркиза всецело поглотил новый проект. Это служит
свидетельством того, что он начал видеть себя прежде всего писателем.
Выступая в качестве собственного библиографа и критика, Сад приступил к
составлению каталога своих литературных трудов. Показательно, что такие
секретные произведения, как "120 дней Содома", не предназначавшиеся для
чужих глаз, в каталог не вошли. Этому факту могло быть два объяснения: либо
они относились скорее к царству его навязчивых идей, чем к литературе, либо
великий эксперимент в этом жанре еще не был завершен. Впрочем, в каком бы
стиле маркиз не работал, одиннадцать лет, проведенные в тюрьме, помогли ему
найти себя в роли автора художественных произведений. Он достиг такой
ясности внутреннего видения, которая заставит содрогнуться не одного его
читателя. Сад больше не считался несчастной жертвой Монтрейлей, или системы
lettres de cachet. Он стал заключенным Садом и "господином номер шесть". Но
теперь этот заключенный мог предъявить миру пятнадцать рукописных томов,
скопившихся в его багаже.
- 7 -
Еще до того как маркиз завершил составление каталога, события внешнего
мира начали отражаться на литературных планах узника башни Свободы.
Близились к завершению дни правления молодого Людовика XVI, одного из
наиболее неспособных монархов, когда-либо занимавших европейский трон.
Немедленная угроза исходила не от революционного духа Просвещения. После
того как Бурбоны сойдут с исторической арены, даже Сад начнет лелеять в душе
монархистские всходы. Другие деятели Просвещения тоже проявят больше
симпатии к справедливости, нежели к демократии. Вольтер, самый ярый
противник тирании, и тот был готов поддержать правление короля. По мнению
этого философа, каждый человек должен нести свой крест. Таким образом, он
считал, что лучше находиться в услужении льва с хорошей родословной, чем у
двух сотен беспородных крыс.
В 1788 году непосредственная угроза королевской власти исходила от
французского дворянства, которое в семнадцатом веке утратило большую часть
своего могущества. Слабость Людовика XVI обеспечивала подходящий момент для
восстановления status quo. Расчет, как выяснилось, оказался тонким.
Столкнувшийся с бунтом дворянства, требовавшего новых прав и независимости
для судов, которые формировало, Людовик растерялся, так как за поддержкой
обратиться было не к кому. В конце концов, король согласился пойти на
реформы, и тогда простолюдины потребовали равного представительства с
дворянством.
Людовик XVI стал наиболее драматической иллюстрацией комментариев,
сделанных по поводу ограниченного компромисса абсолютного монарха, который,
по закону истории, ведет к масштабной революции. Выборы, проведенные в
январе 1789 года, не успокоили, а еще более раздули аппетиты демократов.
Вследствие реформы избирательной системы, более половины населения Франции
получало право голоса, что в значительной мере превышало процент получивших
право участвовать в голосовании в Англии в результате билля о парламентском
представительстве, принятом в 1832 году. Послевыборная ассамблея, или третье
сословие, по сравнению со своими предшественниками оказалось настроено самым
решительным и непримиримым образом. 20 июня, недопущенные на заседание в
Версале королевскими войсками, члены ассамблеи устроили импровизированный
митинг на внутреннем теннисном корте и дали клятву до конца исполнить долг
перед государством, независимо от того, будет на то королевское
благословение или нет.
В первые месяцы 1789 года Сад не мог быть очевидцем событий, так как
все еще содержался в камере башни Свободы, высоко вознесшейся над горбатыми
крышами рабочего предместья Сен-Антуан. Все же Рене-Пелажи написала письмо
Гофриди, которое тот получил 11 апреля. В нем она заверяла его, что
восстание, которого он так боялся в Провансе, в Париже тоже давало о себе
знать, где такие районы, как Сен-Марсо и Сен-Антуан, стали "театром
революционных действий". Начались грабежи и мародерство, для усмирения
потребовалась кавалерия. Рене-Пелажи сообщала, что солдаты стреляли по
толпе. Кого-то из повстанцев повесили, кого-то бросили в тюрьму. 11 мая,
когда она написала ему снова, беспорядки уже подавили, но повсюду были
введены войска.
К июню стало ясно, что король больше не в состоянии контролировать
навязанный ему эксперимент с демократией. Париж на всякий случай наводнили
войсками. На площади Людовика XV, позже получившей название площади
Согласия, имело место нарушение общественного спокойствия, и кавалерия
получила приказ очистить ее от народа. Политическая нестабильность
усугублялась экономическим спадом. С прибытием в Париж голодающих рабочих,
надеявшихся найти пропитание в столице, цены на хлеб резко подскочили.
Дворяне, жаждущие восстановления своих привилегий, буржуазия, политические
реформаторы и голодные толпы на улицах поначалу мало что имели общего. Но к
концу июня стало ясно, что пройдет несколько недель или дней - и несчастье
бедноты разожжет пламя политических амбиций среднего класса.
возлюбленного, Алина предпочитает расстаться с жизнью, но не соглашается на
узаконенную проституцию брака с развратным Долбургом. Как истинная героиня
эпохи сентиментализма, Алина умирает, посвятив себя Богу и единственной в
своей жизни любви. В описании сексуальной интриги центральная сюжетная линия
характеризуется большей откровенностью, чем у Ричардсона, но меньшей, чем у
Лакло.
Значительная часть повествования несет отпечаток работ романистов более
традиционного плана, как английских, так и французских. В наибольшей степени
духу Сада соответствует описание приключения Сенвиля и Леоноры, которое
образует длинную интерполяцию в трагедии Алины и Валькура.
История второго плана отражает интерес Сада к причудам социального и
сексуального поведения людей в отдаленных уголках мира. Он проникся
интересом к сообщениям об открытиях капитана Кука в Тихом океане и увлеченно
читал описания тех путешествий, когда они появились в печати. Их появление
совпало с написанием маркизом "Алины и Валькура". В его романе Сенвиль и
Леонора потеряли друг друга, а потом в поисках друг друга исколесили самые
отдаленные уголки света. Этот художественный прием послужил Саду основой для
его очерка на тему географии морали, срисованной с панорамы примитивных
цивилизаций.
Энтузиазм маркиза нашел воплощение в описании африканского королевства
Бутуа через восприятие Сенвиля. Королевский гарем состоит из 12000
изумительно красивых женщин, самые высокие и развитые из которых составляют
дворцовую охрану. Вторая категория состоит из женщин между двадцатью и
тридцатью годами, выполняющих ежедневные обязанности в самом дворце. Третий
класс включает девушек в возрасте от шестнадцати до двадцати, но для
развлечения король предпочитает услуги девочек-рабынь четвертого класса,
которые все же моложе шестнадцати. Источник Сенвиля, живущий вдали от родины
португальский дворянин, сообщает ему интересную подробность: когда король
Бутуа увлекается одной из этих девочек, он посылает одного из своих людей
высечь ее. Это, как платок султана Константинополя, служит льстивым
приглашением разделить королевское ложе.
Сенвиль заинтригован этими историями и находит их довольно забавными,
но его заинтересованность длится лишь до того момента, когда он начинает
подозревать, что сочный кусок вырезки, предложенный ему португальским
графом, является составной частью специально пожаренных бедрышек одной из
юных фавориток гарема. Но, как говорят Сенвилю, человек должен жить по
законам и моральным традициям страны, независимо от того, где он находится,
- в Бутуа, в Париже или Лиссабоне.
Повествование такого рода полностью раскрывает дарование Сада в
создании моральных парадоксов и патологии. Не упускает он и возможности
порассуждать на тему суеверий и верований. Леонору, несмотря на выкрашенное
черной краской лицо, чтобы не быть узнанной, хватают на территории
варварской страны Сеннар и обрекают на смерть. На арене на глазах у народа
девушку должны посадить на кол. Кажется, ее уже ничто не спасет. Отдан
приказ снять с бедной молодой женщины одежду, дабы предать страшной казни.
Но черной краской она выкрасила только лицо, и ее предполагаемые палачи не
на шутку перепугались, увидев совершенно белые ягодицы. Оказавшись рядом со
сверхъестественным существом, невежественные дикари замирают, словно их
поразило громом. Леонора спасается бегством. После всевозможных испытаний,
включая изнасилование и пытки в камерах инквизиции, она возвращается во
Францию.
Если бы Сад не написал ничего более сексуального, чем "Алина и
Валькур", возможно, он и избежал бы дурной славы. Хотя отдельные эпизоды
романа отличаются экстравагантностью, его сексуальный драматизм лишен
откровенности "Опасных связей", которые маркиз прочел в то же время. Ирония
протагонистов Лакло была под стать иронии протагонистов Сада. Момент, когда
Бальмонт пишет письмо добродетельной Софии, лежа в постели с юной
проституткой и используя ее нагое тело в качестве стола, а также порой
прерываясь, чтобы заняться с ней любовью, вполне соответствует духу Сада. То
же можно сказать и по поводу удовлетворения Бальмонта, которое он получил,
увидев Прева "жестоко наказанным за преступление, которое тот не совершал".
В "Алине и Валькуре" маркиз то и дело приводит примеры, иллюстрирующие
нелепость попыток ввести всеобщие законы морали. Представляется ясным, что
кажущееся добродетельным в одной стране света, в другой будет выглядеть
ужасным. Знакомый Сенвиля, Заме, с отвращением узнает изумившую его
подробность: девушка во Франции, решившая уйти в монахини, восхваляется за
добродетельность, в то время как мужчина, совершивший акт мужеложества, за
это преступление предается казни. "Они же оба отказались от процесса
продолжения рода", - говорит озадаченный дикарь. По его мнению и закону
логики или природы, их обоих следовало бы рассматривать в качестве или
добродетельных, или порочных людей.
Саду как философу, возможно, не достает стройности и тонкости взглядов.
Но, занимаясь написанием романа, маркиз преуспевает если не в описании
героев, то в описании идей, он нашел тему, которая сослужит ему хорошую
службу. Добродетельный поступок по своей природе представляется
бессмысленным. Более того, в мире, где правит то, что величается "пороком",
сия так называемая "добродетель" противоречит естественному укладу, поэтому
человеческое общество относится к ней неприязненно. Из этого можно сделать
два возможных дидактических вывода: либо нравственность и религия отрицаются
самими принципами природы, либо страдания добродетели ниспосланы Богом,
чтобы при жизни она представлялась более восхитительной в горести и могла
быть впоследствии вознаграждена.
- 4 -
Несмотря на страдания и унижения героини, в конце своего следующего
романа Сад описывал торжество добродетели. "Злоключения добродетели", по
большому счету, являлись оправданием религии и нравственности. Читателям,
которые рассматривали книгу в качестве ироничного повествования, эти
критерии казались простыми предрассудками. Вместо этого предлагалось особое,
рассудочное удовольствие в преследовании и истязании невинных. И сие
удовольствие становилось во много крат сильнее, если жертвой становилась
молодая красивая женщина.
Какую бы цель не преследовал Сад, этот спор он довел до пункта,
представляющегося у рационалистов и философов эпохи Просвещения точкой
преткновения. Он утверждал, что нравственность, отделенная от религиозного
или метафизического источника, должна засохнуть, словно срезанный цветок. В
таком случае, моралисту ничего другого не оставалось, как вызывать к жизни
законы природы или человеческие рефлексы. В естественном мире "Жюльетты" или
"120 дней Содома" все дело состояло в моральной индифферентности, поэтому
инстинкт человека мог толкать его либо любить и лелеять девушку, либо
истязать и убивать ее. Утверждение, что инстинкт одного человека от природы
является преступным, а другого - добродетельным, представлялось логически
нелепым. Действительно, если всесильная и божественная власть больше не
лежала в основе человеческого поведения, то такие понятия, как "добродетель"
и "преступление", не могли иметь истинного значения, за исключением случаев,
когда требовалось описать местные изменчивые традиции.
В мире своих произведений Сад выступал также в роли завзятого спорщика.
Человечество должно сохранить в себе Бога и одобренную свыше мораль, в
противном случае ему придется обходиться без них. Но компромисса быть не
могло, как не могло быть тоскливого воззвания к природной доброжелательности
людей. Построить гуманистическую этику без божественного одобрения, с точки
зрения логики, столь же нелепо, как это отвратительно выглядит с точки
зрения теологии. Мир без Бога и без божественного одобрения морали снизошел
до сцен, которые сделали "120 дней Содома" и "Жюльетту" самыми скандальными
книгами своего времени.
Истинными героями в этом новом мире беллетристики стали те, кто получал
высшее наслаждение, насилуя, истязая и убивая свои жертвы. В таком обществе
лицемерие и вероломство являлись чертами не только необходимыми, но и
вызывающими восхищение. Революционеры и радикалы могут продолжать обличать
королей и тиранов, предпринимать все возможное для их свержения, дабы
установить новую демократию или народную республику, но помыслами подобных
деятелей в мире художественного вымысла Сада руководит тщательно скрываемая
зависть тайной полиции, мучителей и палачей, которые служат существующему
тирану. В "Жюльетте" Боршам замечает: "Все дело в зависти, возбуждаемой от
мысли, что безграничная власть находится в других руках. Но стоит им
захватить главенство, как можно не сомневаться - питать ненависть к
деспотизму они больше не будут. Напротив, эти люди обернут его в свою пользу
с тем, чтобы получить наивысшее наслаждение".
На другом уровне, маркиз выразил философию, общую для художественных
произведений восемнадцатого века. В заключении к "Злоключениям добродетели",
основываясь на ужасах повествования, он делает вывод, что в безбожном,
безнравственном государстве для человека существует единственная надежда -
это создание мира, где правит порядок, установленный свыше. Согласно этой
точки зрения, принципы морального поведения в обществе могут быть разрушены,
так как имеют право существовать только на основе божественной власти.
Амбициозное стремление рационализма восемнадцатого века, включая и взгляды
Вольтера, состояло в желании отринуть существующую религию и все же избежать
социальных последствий, которые сие отречение неминуемо повлечет. Где-то на
среднем уровне должно существовать туманное и безобидное Высшее Существо или
добросердечная религия Природы. По мнению Сада, этот уровень наиболее уязвим
из всех. Бог и моральный хаос представлялись как две взаимоисключающие
альтеранативы. Удобно было бы сказать, что маркиз однозначно склоняется к
тому или иному выбору, но такой вывод оказался бы слишком поспешным. Он
сохранил способность романиста покровительствовать лучшему и худшему, не
отдавая своего предпочтения ни одному из них, но высказывая возможность
божественного уклада, в то время как темное "альтер эго" стремится к
удовольствиям моральной анархии.
"Злоключения добродетели" стали во время сочинения "Алины и Валькура"
своего рода интерлюдией. Книга была написана в течение двух недель и
завершена 8 июня 1787 года. Это короткий, остроумный философский роман,
написанный в духе моральной иронии, столь характерной для его века. Сад
одним из последних приобщился к традиции. В "Джонатане Уайлде" (1743) Генри
Филдинг показал, что общественное величие является высшей формой
преступности. Герой Филдинга имел немало общего с торжествующими негодяями
"Злоключений добродетели". Вторым тщеславие человеческих желаний
продемонстрировал в 1759 года Сэмюэль Джонсон в "Расселасе, принце
Абиссинии". В тот же год Вольтер в "Кандиде" рассеял философский оптимизм,
заключавшийся в том, что в этом лучшем из миров все делается во благо.
Последователи данных авторов в восемнадцатом веке не сумели создать ничего
подобного этим коротким, исполненным иронии художественным произведениям. В
один ряд с ними можно поставить лишь "Иерихон" Сэмюэля Батлера, написанный в
1872 году. Сатира Батлера на Дарвина и эволюционную теорию описывает
садовский мир позднего периода, в котором жестоко наказываются больные и
несчастные, в то время как с преступником обращаются с симпатией и
пониманием.
Сила короткого романа маркиза, как и других произведений, с которыми
можно поставить в один ряд "злоключения добродетели", состоит в изящной
красоте и немногословности, с каковой доносится до читателя единственная его
мораль. В 1791 году видоизмененный и значительно увеличившийся в объеме, он
появился под названием "Жюстина", Несколько позже, в 1797 году, роман
преобразовался в раздутое повествование, названное "Новая Жюстина". Третья
версия еще более раздалась от нудных, пространных рассуждений, навязчивых
сексуальных ритуалов и описательных эпизодов, которые, ничего не привнося в
сюжет, лишь разрушали первоначальную живость произведения.
В "Злоключениях добродетели" героиней является Софи, от имени которой
ведется рассказ о ее страданиях. Повествование не обременено описательными
излишествами "Новой Жюстины" Сада, по этой причине портреты преследователей
Софи, написанные в яркой художественной манере морального гротеска,
получились наиболее острыми. В эту галерею лиц входят Брессак с его
женоненавистничеством и замыслом покончить с теткой; Роден, хирург,
занимающийся этим ремеслом исключительно для удовольствия и испытывающий
наслаждение при операциях на живых девушках; монахи Сент-Мари-де-Буа с их
гаремом, состоящим из юных девочек. Хотя и здесь ощущается присутствие
навязчивых идей Сада, определяющих драму, они тем не менее не выходят на
первый план. Сначала Софи привязывают к дереву в лесу, и Брессак сечет ее,
потом в Сент-Мари-де-Буа она подвергается всем формам сексуального
надругательства. Следует сказать, по сравнению с более поздними версиями,
автор не вдается в подробное описание актов насилия. Вполне понятно
страдания девушки вызывают у злодеев чувство сардонической радости. Отец
Антонен успокаивает Софи, говоря, что боль, которую она испытывает, не
пропадает втуне, поскольку готовит его к получению высшего наслаждения.
"Злоключения добродетели" являлись единственной версией наиболее
знаменитой садовской повести, не увидевшей свет до двадцатого века. По
существу, это был самый значительный вклад Сада в европейскую художественную
литературу восемнадцатого века. Из его произведений, написанных в тюремном
застенке Бастилии, это оказалось наиболее значительным. В отличие от "120
дней Содома", по своему стилю оно имело общественную направленность, ни в
коей мере не являясь адресованной самому себе навязчивостью. К этой же
категории, что и рассказ Софи, относятся короткие повести и зарисовки,
созданные им при свете свечей вечерами в башне Свободы. Некоторые из них под
заголовком "Преступления из-за любви" появились в 1800 году, другие еще
полтора столетия оставались неопубликованными. Короткие рассказы зачастую
были либо непристойными, либо мелодраматическими и, в основном, опирались на
знания Сада о французской жизни и традициях. Он исколесил страну вдоль и
поперек, от Рейна до Ванди, от Бордо до Марселя и Гренобля, от Прованса до
Нормандии. Кроме этого, он много читал, интересуясь историей Франции и
Италии. Эти произведения показывают, что он чувствовал себя как рыба в воде,
описывая Париж и Прованс восемнадцатого века, а также замки Луары двумя
столетиями раньше.
- 5 -
"Преступления из-за любви" написаны Садом в духе готического романа,
столь любимого читателем того времени. В других рассказах присутствовало
фиглярство и инсинуации. "Мистифицированный судья" стал его местью осудившим
его. Престарелый судья подвергается в супружеской спальне серии изощренных,
но вполне заслуженных им унижений. Делается это все для того, чтобы не
позволить ему осуществить брачные отношения с молодой женщиной, любовник
которой хочет вернуть ее назад. Тон произведения более близок тону
повествований Чосера или Бокаччио, чем чувственность мелодрам Сада.
Сексуальная экстравагантность, описываемая в таких произведениях,
преподносится весело и легко, без излишнего натурализма. К примеру,
"Августина де Вилльбланш" - история лесбиянки, перевоспитанной ее
любовником. Этот изобретательный молодой человек, чтобы обратить на себя
внимание героини, переодевается молодой женщиной. Ее настолько поглощает их
акт любви, что Августина, несмотря на обман, полностью излечивается от
своего пристрастия.
Некоторые из рассказов маркиза, написанные в Бастилии за один вечер,
являются не более чем шутками, облеченными в литературную форму. "Рогоносец,
сделавший себя таковым" описывает неверного мужа, которому сводница
предлагает любовницу. Лицо женщины остается закрытым, в то время как нагое
тело выставлено напоказ. Клиент и сводня восторгаются обнаженной красотой.
Только потом раскрывается легко угадываемая правда - нагая красавица была
собственной женой клиента. Сад явно читал Бомарше и в своем рассказе
воспользовался приемом, подобным тому, что способствует счастливой развязке
в "Женитьбе Фигаро". Прием, когда жена предстает в облике любовницы, вскоре
нашел воплощение на живописном полотне Делакруа, где изображен герцог
Орлеанский, демонстрирующий свою обнаженную любовницу, лицо которой закрыто,
герцогу Бургундскому. Скрытое лицо означает, что она на самом деле является
герцогиней Бургундской.
Эти изложенные в литературной форме анекдоты, как и романы Сада,
пронизаны его пристрастиями. "Счастливый муж" - история красивой, но
невинной девушки, отец которой устраивает ее брак с развратным принцем де
Бофремоном. Эта новость приводит мать девушки в неописуемый ужас, поскольку
ей известно, что со своими партнершами принц занимается анальным сексом.
Накануне свадьбы добрая женщина советует дочери, чтобы в первую брачную
ночь, когда муж приблизится к ней, дабы заняться любовью, та сказала:
"Господин! За кого вы меня принимаете? Как могло вам прийти в голову, будто
я позволю вам делать со мной подобные вещи? Этим вы можете заниматься в
любом другом месте - но только не здесь". Но ни невеста, ни ее семья не
знали, что перед свадьбой принц испытывал укоры совести, в связи с чем
решает изменить поведение, если не нравственные принципы, и с молодой
прекрасной женой обходиться самым обычным способом. К его удивлению, когда
он подошел к постели, девушка встречает его словами, которым научила ее
мать. Пораженный и обрадованный, принц переворачивает ее и клянется, что у
него и в мыслях не было обидеть ее, тем более в первую брачную ночь.
Этот пример говорит о многом: у Сада имелись все основания лелеять
надежду стать известным в качестве "французского Бокаччо". Как и
"Злоключения добродетели", эти рассказы предназначались для широкой публики.
Хотя некоторые из них и выглядели скабрезными, в них не чувствовалось его
болезненной навязчивости и смакования сексуальных подробностей, характерных
для сочинений, не предназначенных для посторонних глаз. В них маркиз теперь
предстает читателю скорее рассказчиком, чем философом, проповедующим
природную мораль. Когда он касается важных вопросов мироздания, то делает
это в весьма традиционной манере. Христианство, утверждает Сад в "Учителе
философии", - это наиболее возвышенная составляющая образования.
- 6 -
Испытав смену настроения, маркиз возвращается в тайный мир, открывшийся
ему после замка Силлинг и "120 дней Содома". В 1787 году он сочиняет
стихотворение "Истина", отвергающее все формы религии, добродетели и морали.
Только Природа, процветающая на так называемых "преступлениях", достойна
восхищения.
Своими смертоносными законами Природа позволяет все: Инцест, насилие,
кражу и отцеубийство, все удовольствия Содома и лесбийские игры Сафо, все,
что убивает человека и толкает на погибель.
На тот случай, если тайное стихотворение попадется на глаза читателя,
Сад сделал все возможное, чтобы не приходилось сомневаться в том, что он
одобряет эту Природу. Маркиз даже придумал для него фронтиспис. На нем
изображался мужчина, занимающийся с нагой девушкой анальным половым актом, в
завершении которого он вонзает в ее тело нож. Проведя десять лет в одиночном
тюремном заключении, де Сад все еще оставался одержимым двумя независимыми
голосами даже тогда, когда они не противоречили друг другу. Его общественный
голос звучал в "Злоключениях добродетели" и коротких рассказах, а в "120 дня
Содома" и в "Истине" начали прорываться всплески хаоса.
К осени 1788 года маркиза всецело поглотил новый проект. Это служит
свидетельством того, что он начал видеть себя прежде всего писателем.
Выступая в качестве собственного библиографа и критика, Сад приступил к
составлению каталога своих литературных трудов. Показательно, что такие
секретные произведения, как "120 дней Содома", не предназначавшиеся для
чужих глаз, в каталог не вошли. Этому факту могло быть два объяснения: либо
они относились скорее к царству его навязчивых идей, чем к литературе, либо
великий эксперимент в этом жанре еще не был завершен. Впрочем, в каком бы
стиле маркиз не работал, одиннадцать лет, проведенные в тюрьме, помогли ему
найти себя в роли автора художественных произведений. Он достиг такой
ясности внутреннего видения, которая заставит содрогнуться не одного его
читателя. Сад больше не считался несчастной жертвой Монтрейлей, или системы
lettres de cachet. Он стал заключенным Садом и "господином номер шесть". Но
теперь этот заключенный мог предъявить миру пятнадцать рукописных томов,
скопившихся в его багаже.
- 7 -
Еще до того как маркиз завершил составление каталога, события внешнего
мира начали отражаться на литературных планах узника башни Свободы.
Близились к завершению дни правления молодого Людовика XVI, одного из
наиболее неспособных монархов, когда-либо занимавших европейский трон.
Немедленная угроза исходила не от революционного духа Просвещения. После
того как Бурбоны сойдут с исторической арены, даже Сад начнет лелеять в душе
монархистские всходы. Другие деятели Просвещения тоже проявят больше
симпатии к справедливости, нежели к демократии. Вольтер, самый ярый
противник тирании, и тот был готов поддержать правление короля. По мнению
этого философа, каждый человек должен нести свой крест. Таким образом, он
считал, что лучше находиться в услужении льва с хорошей родословной, чем у
двух сотен беспородных крыс.
В 1788 году непосредственная угроза королевской власти исходила от
французского дворянства, которое в семнадцатом веке утратило большую часть
своего могущества. Слабость Людовика XVI обеспечивала подходящий момент для
восстановления status quo. Расчет, как выяснилось, оказался тонким.
Столкнувшийся с бунтом дворянства, требовавшего новых прав и независимости
для судов, которые формировало, Людовик растерялся, так как за поддержкой
обратиться было не к кому. В конце концов, король согласился пойти на
реформы, и тогда простолюдины потребовали равного представительства с
дворянством.
Людовик XVI стал наиболее драматической иллюстрацией комментариев,
сделанных по поводу ограниченного компромисса абсолютного монарха, который,
по закону истории, ведет к масштабной революции. Выборы, проведенные в
январе 1789 года, не успокоили, а еще более раздули аппетиты демократов.
Вследствие реформы избирательной системы, более половины населения Франции
получало право голоса, что в значительной мере превышало процент получивших
право участвовать в голосовании в Англии в результате билля о парламентском
представительстве, принятом в 1832 году. Послевыборная ассамблея, или третье
сословие, по сравнению со своими предшественниками оказалось настроено самым
решительным и непримиримым образом. 20 июня, недопущенные на заседание в
Версале королевскими войсками, члены ассамблеи устроили импровизированный
митинг на внутреннем теннисном корте и дали клятву до конца исполнить долг
перед государством, независимо от того, будет на то королевское
благословение или нет.
В первые месяцы 1789 года Сад не мог быть очевидцем событий, так как
все еще содержался в камере башни Свободы, высоко вознесшейся над горбатыми
крышами рабочего предместья Сен-Антуан. Все же Рене-Пелажи написала письмо
Гофриди, которое тот получил 11 апреля. В нем она заверяла его, что
восстание, которого он так боялся в Провансе, в Париже тоже давало о себе
знать, где такие районы, как Сен-Марсо и Сен-Антуан, стали "театром
революционных действий". Начались грабежи и мародерство, для усмирения
потребовалась кавалерия. Рене-Пелажи сообщала, что солдаты стреляли по
толпе. Кого-то из повстанцев повесили, кого-то бросили в тюрьму. 11 мая,
когда она написала ему снова, беспорядки уже подавили, но повсюду были
введены войска.
К июню стало ясно, что король больше не в состоянии контролировать
навязанный ему эксперимент с демократией. Париж на всякий случай наводнили
войсками. На площади Людовика XV, позже получившей название площади
Согласия, имело место нарушение общественного спокойствия, и кавалерия
получила приказ очистить ее от народа. Политическая нестабильность
усугублялась экономическим спадом. С прибытием в Париж голодающих рабочих,
надеявшихся найти пропитание в столице, цены на хлеб резко подскочили.
Дворяне, жаждущие восстановления своих привилегий, буржуазия, политические
реформаторы и голодные толпы на улицах поначалу мало что имели общего. Но к
концу июня стало ясно, что пройдет несколько недель или дней - и несчастье
бедноты разожжет пламя политических амбиций среднего класса.