Страница:
XV
В статье, помещенной в "Новом Русском Слове", Ю. Иваск, считающий себя интеллигентом, утверждает: "Белинский не только критик. Он еще интеллигент. Первый беспримесный тип этой "классовой прослойки" или этого ордена, как говорил Бунаков-Фондаминский... Можно даже сказать, что он отчасти создал интеллигенцию. Если Герцен был первым ее умом, то Белинский - ее сердце, ее душа и именно потому он так дорог каждому интеллигенту". "Самый ужасный урод, - говорит герой повести "Вечный муж" Достоевского Ельчанинов, - это урод с благородными чувствами: я это по собственному опыту знаю". Таким именно ужасным уродом с благородными чувствами и был Белинский - "всеблажной человек, обладавший удивительным спокойствием совести". "Если бы с независимостью мнений, - писал Пушкин, - и остроумием своим соединял он более учености, более начитанности, более уважению преданию, более осмотрительности, словом более зрелости, то мы имели бы в нем критика весьма замечательного". Но Белинский до конца своей жизни никогда не обладал ни осмотрительностью, ни уважением к традициям, ни тем более независимостью мнений. "Голова недюжинная, - писал о нем Гоголь, - но у него всегда, чем вернее первая мысль, тем нелепее вторая". Подпав под идейное влияние представителей денационализировавшегося дворянства (Станкевича, Бакунина, Герцена), которое, по определению Ключевского, давно привыкло "игнорировать действительные явления, как чужие сны, а собственные грезы принимая за действительность", Белинский тоже стал русским европейцем, утратил способность понимать русскую действительность. Так с русской действительностью он "мирится" под влиянием идеи Гегеля, "все существующее разумно", отрицает ее - увлекшись идеями западного социализма. Так всегда и во всем, на всем протяжении своего скачкообразного, носившего истерический характер, умственного развития. Сущность беспримесного интеллигента, которым восхищается Ю. Иваск, заключается в фанатизме его истерического идеализма. "Белинский решительный идеалист, - пишет Н. Бердяев в "Русской Идее", - для него выше всего идея, идея выше живого человека". Выше живого человека была идея и для всех потомков Белинского. Во имя полюбившейся им идеи они всегда готовы были принести любое количество жертв. Белинского Достоевский характеризует так: "Семейство, собственность, нравственную ответственность личности он отрицал радикально. (Замечу, что он был тоже хорошим мужем и отцом, как и Герцен). Без сомнения, он понимал, что, отрицая нравственную ответственность личности, он тем самым отрицает и свободу ее; но он верил всем существом своим (гораздо слепее Герцена, который, кажется, под конец усомнился), что социализм не только не разрушает свободу личности, а напротив - восстанавляет ее в неслыханном величии, но на новых и уже адамантовых основаниях". "При такой теплой вере в свою идею, это был, разумеется, самый счастливейший из людей. О, напрасно - писали потом, что Белинский, если бы прожил дольше, примкнул бы к славянофильству. Никогда бы не кончил он славянофильством. Белинский, может быть, кончил бы эмиграцией, если бы прожил дольше и если бы удалось ему эмигрировать, и скитался бы теперь маленьким и восторженным старичком с прежнею теплою верой, не допускающей ни малейших сомнений, где-нибудь по конгрессам Германии и Швейцарии, или примкнул бы адъютантом к какому-нибудь женскому вопросу. Это был всеблаженный человек, обладавший таким удивительным спокойствием совести, иногда впрочем, очень грустил; но грусть эта была особого рода, - не от сомнений, не от разочарований, о, нет, - а вот почему не сегодня, почему не завтра? Это был самый торопившийся человек в целой России". Отойдя от Православия, в русло масонского атеизма плывут вслед за Герценом Бакунин и Белинский. Бакунин уже в 1836 году заявляет: "Цель жизни Бог, но не тот Бог, которому молятся в церквах..., но тот, который живет в человечестве, который возвышается с возвышением человека". Бакунин уже договаривается до того, что "Человечество есть Бог, вложенный в материю", и "назначение человека - перенести небо, перенести Бога, которого он в себе заключает... на землю... поднять землю до неба". А в 1845 году Бакунин уже заявляет: "Долой все религиозные и философские теории". В программой статье журнала "Народное Дело", издаваемого Бакуниным читаем: "Мы хотим полного умственного, социально-экономического и политического освобождения народа": умственное освобождение состоит в освобождении от "веры в Бога, веры в бессмертие души и всякого рода идеализма вообще"; "из этого следует, что мы сторонники атеизма и материализма". "Белинский, - пишет Достоевский, - был по преимуществу не рефлективная личность, а именно беззаветно восторженная, всегда и во всю свою жизнь... Я застал его страстным социалистом, и он начал со мной с атеизма. В этом много для знаменательного, - именно удивительное чутье его и необыкновенная способность проникаться идеей. Интернационалка, в одном из своих воззваний, года два тому назад, начала прямо с знаменательного заявления: "мы прежде всего общество атеистическое", то есть, начала с самой сути дела; тем же начал и Белинский. Выше всего ценя разум, науку и реализм, он в то же понимал глубже всех, что один разум, наука и реализм могут создать лишь муравейник, а не социальную "гармонию", в которой бы можно ужиться человеку. Он знал, что основа всему - начала нравственные. В новые нравственные основы социализма (который, однако, не указал до сих пор ни единой кроме гнусных извращений природы из здравого смысла) он верил до безумия и без всякой рефлексии; тут был лишь один восторг. Но как социалисту ему прежде всего, следовало низложить христианство; он знал, что революция непременно должна начинать с атеизма. Ему надо было низложить ту религию, из которой вышли нравственные основания отрицаемого им общества". "...нужны не проповеди, - пишет Белинский Гоголю, - (довольно она слышала их), не молитвы (довольно она твердила их), а пробуждение в народе чувства человеческого достоинства, столько веков потерянного в грязи и навозе, - права и законы) сообразные не с учением церкви, а с здравым смыслом и справедливостью..." "Метафизику к черту", - восклицает Белинский в другом случае, это слово означает сверхнатуральное, следовательно нелепость. Освободить науку от признаков трансцендентализма и теологии: показать границы ума, в которых его деятельность плодотворна, оторвать его навсегда от всего фантастического и мистического, - вот что сделает основатель новой философии". Установка, как видим чисто масонская. Ознакомившись с статьями Маркса и Энгельса, помещенными в изданном в 1844 году в Париже сборнике "Немецко-французская Летопись", Белинский пишет Герцену: "Истину я взял себе - и в словах Бог и религия вижу тьму, мрак, цепи и кнут, и люблю теперь эти два слова, как последующие за ними четыре".
XVI
Живший в царствование Екатерины II масон Щербатов написал сочинение "Путешествие в землю Офирскую". Это первый, составленный в России план социалистического, тоталитарного государства. Вся жизнь офирян находится под тщательной мелочной опекой государственной власти, в лице санкреев - офицеров полиции. "Санкреи" заботятся о "спокойствии", о "безопасности", о "здоровье" и т.д. Князь Щербатов с восторгом живописует, что в государстве офирян (так же, как в СССР) "все так рассчитано, что каждому положены правила, как кому жить, какое носить платье, сколько иметь пространный дом, сколько иметь служителей, по скольку блюд на столе, какие напитки, даже содержание скота, дров и освещение положено в цену; дается посуда из казны по чинам; единым жестяная, другим глиняная, а первоклассным серебряная, и определенное число денег на поправку и посему каждый должен жить, как ему предписано". Второй проект тоталитарного государства составлен масономиллюминатом Пестелем. В "Русской Правде" Пестеля начертаны уже все основные черты устройства социалистического государства. После захвата власти и истребления всех членов династии, Пестель считал необходимым, чтобы все люди, как и в Офирии, жили не так, как хотят, а так, как им предписано властью. Не только жить, но и думать так, как предписано. В 40-х годах на смену увлечению Гегелем приходит столь же фанатическое увлечение идеями утопического социализма, который некоторые коноводы Ордена, как это свидетельствует Достоевский (см. стр. 94) одно время, может быть, искренне "сравнивали с христианством" и который "и принимался лишь за поправку и улучшение последнего". А, может быть, они только делали вид, что верят, что социализм лишь "поправка и улучшение" христианства, на каковую версию успешно ловились идеалисты вроде Достоевского, Н. Данилевского и им подобные. Может быть, это было циничное следование масонской тактике. (См. письмо Книгге на стр. 131). В "Дневнике Писателя" за 1873 год, Достоевский. вспоминал: "Все эти тогдашние новые идеи нам в Петербурге ужасно нравились, казались в высшей степени святыми и нравственными и, главное, общечеловеческими, будущим законом всего человечества. Мы еще задолго до Парижской революции 48-го года были охвачены обаятельным влиянием этих идей. Я уже в 1846 году был посвящен во всю ПРАВДУ этого грядущего "обновленного мира" и во всю СВЯТОСТЬ будущего коммунистического общества еще Белинским. Все эти убеждения о безнравственности самых оснований (христианских) современного общества, о безнравственности права собственности, все эти идеи об уничтожении национальностей во имя всеобщего братства людей, о презрении к отечеству, как тормозу во всеобщем развитии, и проч., и проч., - это все были такие влияния, которых мы преодолеть не могли, и которые захватывали, напротив, наши сердца и умы во имя какого-то великодушия. Во всяком случае, тема казалась величавою и стоявшею далеко выше уровня тогдашних господствующих понятий, - а этото и соблазняло. Те из нас, то есть не то что из одних петрашевцев, а вообще из всех тогда зараженных, но которые отвергли впоследствии весь этот мечтательный бред радикально, весь этот мрак и ужас, готовимый человечеству, в виде обновления и воскресения его, - те из нас, тогда еще не знали причин болезни своей, а потому и не могли еще с нею бороться. Итак, почему же вы думаете, что даже убийство а ла Нечаев остановило бы, если бы не всех, конечно, то, по крайней мере, некоторых из нас, в то горячее время, среди захватывающих душу учений и потрясающих тогда европейских событий, за которыми мы, совершенно забыв отечество, следили с лихорадочным напряжением". "Социализм, - как правильно замечает И. Голенищев-Кутузов в "Мировом моральном пастыре", - даже полукорректный, полуеврейский, претендует, как и религия, на руководство всей жизнью, и, следовательно, всякий записывающий в ряды социалистов, отвергает другое руководство". "Надо, наконец, понять, что религия и социализм не могут сосуществовать, о>и исключают друг друга, и потому не может быть христианских социалистов, так же как не бывает ангелов с рогами". "Один коготок увяз - всей птичке пропасть". Переживание социализма, как улучшение христианства, вскоре сменяется отвержением христианства. Увлечение пантеизмом Шеллинга и Гегеля сменяется позитивной философией О. Конта и Спенсера, рассматривавших религиозное мировоззрение, как устаревшую форму, которая должна замениться научным мировоззрением. В короткий срок члены Ордена проходят всю программу обучения атеизму: от отвержения божественности Христа, к уничтожению личности Бога (пантеизм) и, наконец, к чистому атеизму, отрицающему Божие бытие. Увлечение социализмом развивается в направлении поклонения самым радикальным формам атеистического социализма, в котором нет места ни историческому христианству, ни Христу. Итог этот заранее определен испытанной тактикой масонства в деле борьбы против христианства. Тактика эта намечена еще иллюминатом Книгге, в его письме к Цваку: "Для тех, которые не могут отрешиться от веры в Христа, мы установим, что Христос также проповедовал религию природы и разума. Мы прибавим, что это простая религия была извращена, но что мы являемся ее преемниками через франк-масонство и единственными последователями истинного христианства. Тогда останется добавить несколько слов против духовенства и монархов". Следы подобных масонских внушений явственно проглядывают и в воспоминании Достоевского о том, что молодежь 40-х годов переживала утопический социализм, сначала только как поправку и улучшение христианства, и в письме Белинского к Гоголю.
XVII Китами масонской идеологии, как известно, являются идеи "прогресса", "равенства", "демократии", "свободы", "революционного переустройства мира", "республиканской формы правления, как наиболее соответствующей идее демократии", как формы общественного строя наиболее отвечающей идее политического равенства и "социализма", наиболее соответствующего идее экономического равенства. Все эти масонские идеи являются одновременно и идейными китами, на которых держится идеология интеллигенции. "Для задержания народов на пути антихристианского прогресса, для удаления срока пришествия Антихриста, т. е. того могущественного человека, который возьмет в свои руки все противохристианское, противоцерковное движение, - предупреждал К. Леонтьев, - необходима сильная царская власть". Это же прекрасно понимали и руководители мирового масонства. Поэтому они предпринимали все меры к тому, чтобы все политические течения Ордена Р. И. непрестанно вели борьбу, направленную к полному уничтожению Самодержавия. После христианства масонство сильнее всего ненавидит монархическую форму правления, так как она органически связана с религиозным мировоззрением.. Президент республики может быть верующим - может быть и атеистом. В настоящей же монархии монарх не может быть атеистом. Ненавидя монархию за ее религиозную основу, евреи и масоны ненавидят ее также за то, что в монархиях ограничены возможности развития партий, - этого главного инструмента с помощью которого масонство и еврейство овладевает властью над демократическим стадом. В демократических республиках, основанных на искусном сочетании политической и социальной лжи, а эта ложь покоится на идеях-химерах созданных масонством - истинными владыками в конечном смысле всегда оказываются масоны и управляющие масонами главари мирового масонства. Вот почему всегда и всюду, масоны, независимо от того к какому ритуалу они принадлежат, всегда проповедуют республику, как лучшую форму государственного устройства. "Каждая ложа, - читаем мы в Бюллетене Великого Востока Франции за 1885 год, - является центром республиканского мировоззрения и пропаганды". Брат Гадан заявлял на Собраниях Конвента, начиная с 1894 г., что: "Франкмасонство не что иное как республика в скрытом виде, так же как Республика не что иное, как масонство в открытом виде". Еще раньше, в 1848 году, член возникнувшего во Франции Временного правительства масон еврей Кремье открыто заявил: "Республика сделает то же, что делает масонство". Выдающиеся представители европейской культуры, уже насладившиеся прелестями республиканского образа правления, не считали, что республика есть высший образ правления. "Мысль, что республика вне всяких споров, - писала Ж. Занд, - стоит веры в "непогрешимость Папы". "Республиканцы всех оттенков, - писал в 1846 году Флобер Луизе Коле, кажутся мне самыми свирепыми педагогами в мире". Один из главных организаторов Союза Благоденствия М. Н. Муравьев, говорил, про составленный иллюминатом Пестелем проект Русской Республики "Русскую Правду", - что "он составлен для муромских разбойников". Но никакие доводы, никакие доказательства не могли убедить членов Ордена в том, что республика, основанная на не русских политических принципах, может оказаться худшей формой власти, чем Самодержавие. Русское самодержавие было избрано самым демократическим путем, теперь это признают даже раскаявшиеся в своих революционных "подвигах" члены Ордена. "Западные республики, - утверждает эсер-террорист Бунаков-Фондаминский, - покоятся на народном признании. Но ни одна республика в мире не была так безоговорочно признана своим народом, как самодержавная Московская монархия..." "Левые партии изображали царскую власть, как теперь изображают большевиков. Уверяли, что "деспотизм" привел Россию к упадку. Я, старый боевой террорист, говорю теперь, по прошествии времен - это была ложь. Никакая власть не может держаться столетиями, основываясь только на страхе. Самодержавие - не насилие, основа его - любовь к царям". А английский профессор Г. Саролеа, утверждает: "Совершенно неверно, что русский строй был антидемократичен. Наоборот, Русская Монархия была по существу демократической. Она была народного происхождения. Сама династия Романовых была установлена волей народа. Если мы заглянем глубже, то увидим, что Русское Государство было огромной федерацией сотен тысяч маленьких крестьянских республик, вершивших собственные дела, подчиняясь собственным законам, имевшим даже собственные суды". Но демократия русского типа, не переходящая в абсурд, в издевательство над здравым смыслом, была не нужна членам Ордена. Они признавали только демократию западного типа. А это тип демократии, как признаются сами масоны - есть политическое изобретение масонства и политическим орудием масонства. "Масонство и демократия - это одно и тоже, - заявляет масон Панница, - или же больше - масонство должно быть рассматриваемо, как армия демократии" (см. Обозрение масонства, 1892 г., стр. 221). Демократия в теории является народовластием, но это только гениальная политическая химера, созданная и усиленно поддерживаемая всеми разветвлениями и духовными отпрысками масонства. Убеждая человека массы, что он выбирает правителей и правит через них, масонство нагло обманывает толпу. Как правильно писал Муссолини: "Демократия есть режим без короля, но с весьма многими королями, которые иногда более недоступны, более тираничны и более расточительны, чем единственный король, когда он становится тираном". Каждый может выбирать, каждый может вступить в партию, непременную принадлежность всякой демократии, каждый может быть выбран в парламент, но и выборщики, и члены партий, и члены парламента, - все будут тайно направляться так, чтобы служить интересам масонства, и истинными властителями являются только масоны и управляющие ими евреи. О том, что Россия будет существовать только до тех пор, пока в ней будет существовать самодержавие, предупреждали многие выдающиеся представители русского образованного слоя. Но масонский миф о республике, как лучшей форме правления, навсегда засел в сектантских головах русских интеллигентов. Уже Герцен признавался, "что слово "республика" имела для него "нравственный смысл", точнее, это был идеал, заключающий в себе "магические" силы. Здесь лежит корень той безоглядной веры в магию всяческого прогресса, в магию революционного "деяния"... (В. Зеньковский. История русской философии. т. I, стр. 294). Республику Герцен ценит за то же, за что ее ценят и масоны, за то, что в ней нет "ни духовенства, ни мирян, ни высших, ни низших, ВЫШЕ ЕЕ НЕТ НИЧЕГО, ее религия - человек, ее Бог - человек. Без человека нет Бога". Трудно более сжато выразить масонские корни идеологии Герцена, что сделал это он сам в приведенной выше фразе. Начиная с момента возникновения Ордена, все члены его, всегда, непоколебимо верили в масонский миф о превосходстве республиканского правления перед монархическим. Им всегда казалось, что все беды и трудности русской жизни являются не результатом революции Петра I и тех реальных возможностей, которые имело правительство в сложнейшей политической обстановке, вызванной антиправительственной деятельностью членов Ордена, а только результатом монархической формы правления. Они всегда верили, что стоит только сбросить Самодержавие, как сразу, всюду, у всех заборов, вместо крапивы, расцветут алые розы. XVIII Возьмем идею бесконечного прогресса, так полюбившуюся членам Ордена Р. И. В первой статье Конституции Великого Востока Франции говорится: "Франкмасонство является организацией, главным образом, филантропической и ПРОГРЕССИВНОЙ, имеет целью изыскание правды и изучение мировой морали, науки и искусства и выполнение благотворительности. Имеет собственными принципами свободу совести и международную солидарность. Никого не исключает по причинам его верования; его девиз: СВОБОДА, РАВЕНСТВО, БРАТСТВО". В одной из деклараций Совета Великого Востока Франции указывается, что: "...масоном не может быть также человек или апатичный, или несклонный видеть смысл в прогрессе человечества". "Если вникнуть в смысл принципов исповедуемых масонством, - говорится в той же декларации, то следует признать, что оно является исповеданием культуры, т. е. верою в прогресс человеческой цивилизации, проявляющейся в мыслях, делах и словах каждого масона, сообразно его индивидуальности - свободно и нестесненно". Идея о бесконечности прогресса человеческого Разума и человеческой культуры, и отождествление прогресса с добром - чисто масонские идеи. Эти обе идеи, являются самой характерной чертой идеологии всех группировок интеллигенции. "Масонство, - указывает В. Зеньковский в "Истории Русской Философии" (т. I, стр. 106) также, как и вся секуляризированная культура (т. е. культура не связанная с религиозным миросозерцанием. - Б. Б.) верила в "золотой век впереди", прогресс, призывала к творчеству, к "филантропии". В русском масонстве формировались все основные черты будущей "передовой" интеллигенции". Можно ли высказаться более определенно и категорично о зависимости идеологии интеллигенции от масонской идеологии. И говорит это, не противник масонства и русской интеллигенции, а автор книг, написанных в духе угодном мировому масонству, которые печатаются масонским издательством. Члены Ордена Р. И. признавали только одну мистику на свете мистику бесконечного, "всеисцеляющего" прогресса. Всех, кто не разделял их наивной веры в прогресс, зачисляли автоматически в лагерь "мракобесов" и "реакционеров". Члены Ордена независимо от разницы политических взглядов все попались на заброшенный масонством крючок, к которому была прикреплена идеологическая наживка: "Прогресс - это добро". Понятие добра было подменено масонством понятием прогресса, зло - понятием регресса и реакции. Какова цель подобных идейных подмен? Цель одна - запутать, сбить с толку всех, кто не способен самостоятельно мыслить, а таких людей, как известно, большинство. Добро назвать злом, зло добром, истинный прогресс назвать регрессом, так смешать добро со злом, чтобы рядовой человек не был способен отличить одно от другого. Добро подменяется фальшивыми идеями всеобщего равенства, демократии, прогресса и т.д. Масоны в борьбе со злом прибегают к дьявольской игре полуистинами, всегда прикрывая "величайшие преступления благородными, но откладываемое на отдаленное будущее целями". Прогресс же, сам по себе, не может быть добром уже только потому, что и добро, и зло, тоже прогрессируют: и добро и зло могут совершенствоваться и развиваться, переходя от низших ступеней к высшим. На известных стадиях развития прогресс может превратиться в регресс и перейти в категорию зла. "Интеллигенцией было названо "прогрессом" то, что на практике было совершеннейшей реакцией, - например, реформы Петра, и было названо "реакцией" то, что гарантировало нам реальный прогресс - например, монархия. Была "научно" установлена полная несовместимость "монархии" с "самоуправлением", "абсолютизма" с "политической активностью масс", "самодержавия" со "свободою" религии, с демократией и прочее и прочее до бесконечности полных собраний сочинений. Говоря несколько схематично, русскую научно почитывающую публику науськивали на "врагов народа", - которые на практике были ее единственными друзьями...." (И, Солоневич).
В статье, помещенной в "Новом Русском Слове", Ю. Иваск, считающий себя интеллигентом, утверждает: "Белинский не только критик. Он еще интеллигент. Первый беспримесный тип этой "классовой прослойки" или этого ордена, как говорил Бунаков-Фондаминский... Можно даже сказать, что он отчасти создал интеллигенцию. Если Герцен был первым ее умом, то Белинский - ее сердце, ее душа и именно потому он так дорог каждому интеллигенту". "Самый ужасный урод, - говорит герой повести "Вечный муж" Достоевского Ельчанинов, - это урод с благородными чувствами: я это по собственному опыту знаю". Таким именно ужасным уродом с благородными чувствами и был Белинский - "всеблажной человек, обладавший удивительным спокойствием совести". "Если бы с независимостью мнений, - писал Пушкин, - и остроумием своим соединял он более учености, более начитанности, более уважению преданию, более осмотрительности, словом более зрелости, то мы имели бы в нем критика весьма замечательного". Но Белинский до конца своей жизни никогда не обладал ни осмотрительностью, ни уважением к традициям, ни тем более независимостью мнений. "Голова недюжинная, - писал о нем Гоголь, - но у него всегда, чем вернее первая мысль, тем нелепее вторая". Подпав под идейное влияние представителей денационализировавшегося дворянства (Станкевича, Бакунина, Герцена), которое, по определению Ключевского, давно привыкло "игнорировать действительные явления, как чужие сны, а собственные грезы принимая за действительность", Белинский тоже стал русским европейцем, утратил способность понимать русскую действительность. Так с русской действительностью он "мирится" под влиянием идеи Гегеля, "все существующее разумно", отрицает ее - увлекшись идеями западного социализма. Так всегда и во всем, на всем протяжении своего скачкообразного, носившего истерический характер, умственного развития. Сущность беспримесного интеллигента, которым восхищается Ю. Иваск, заключается в фанатизме его истерического идеализма. "Белинский решительный идеалист, - пишет Н. Бердяев в "Русской Идее", - для него выше всего идея, идея выше живого человека". Выше живого человека была идея и для всех потомков Белинского. Во имя полюбившейся им идеи они всегда готовы были принести любое количество жертв. Белинского Достоевский характеризует так: "Семейство, собственность, нравственную ответственность личности он отрицал радикально. (Замечу, что он был тоже хорошим мужем и отцом, как и Герцен). Без сомнения, он понимал, что, отрицая нравственную ответственность личности, он тем самым отрицает и свободу ее; но он верил всем существом своим (гораздо слепее Герцена, который, кажется, под конец усомнился), что социализм не только не разрушает свободу личности, а напротив - восстанавляет ее в неслыханном величии, но на новых и уже адамантовых основаниях". "При такой теплой вере в свою идею, это был, разумеется, самый счастливейший из людей. О, напрасно - писали потом, что Белинский, если бы прожил дольше, примкнул бы к славянофильству. Никогда бы не кончил он славянофильством. Белинский, может быть, кончил бы эмиграцией, если бы прожил дольше и если бы удалось ему эмигрировать, и скитался бы теперь маленьким и восторженным старичком с прежнею теплою верой, не допускающей ни малейших сомнений, где-нибудь по конгрессам Германии и Швейцарии, или примкнул бы адъютантом к какому-нибудь женскому вопросу. Это был всеблаженный человек, обладавший таким удивительным спокойствием совести, иногда впрочем, очень грустил; но грусть эта была особого рода, - не от сомнений, не от разочарований, о, нет, - а вот почему не сегодня, почему не завтра? Это был самый торопившийся человек в целой России". Отойдя от Православия, в русло масонского атеизма плывут вслед за Герценом Бакунин и Белинский. Бакунин уже в 1836 году заявляет: "Цель жизни Бог, но не тот Бог, которому молятся в церквах..., но тот, который живет в человечестве, который возвышается с возвышением человека". Бакунин уже договаривается до того, что "Человечество есть Бог, вложенный в материю", и "назначение человека - перенести небо, перенести Бога, которого он в себе заключает... на землю... поднять землю до неба". А в 1845 году Бакунин уже заявляет: "Долой все религиозные и философские теории". В программой статье журнала "Народное Дело", издаваемого Бакуниным читаем: "Мы хотим полного умственного, социально-экономического и политического освобождения народа": умственное освобождение состоит в освобождении от "веры в Бога, веры в бессмертие души и всякого рода идеализма вообще"; "из этого следует, что мы сторонники атеизма и материализма". "Белинский, - пишет Достоевский, - был по преимуществу не рефлективная личность, а именно беззаветно восторженная, всегда и во всю свою жизнь... Я застал его страстным социалистом, и он начал со мной с атеизма. В этом много для знаменательного, - именно удивительное чутье его и необыкновенная способность проникаться идеей. Интернационалка, в одном из своих воззваний, года два тому назад, начала прямо с знаменательного заявления: "мы прежде всего общество атеистическое", то есть, начала с самой сути дела; тем же начал и Белинский. Выше всего ценя разум, науку и реализм, он в то же понимал глубже всех, что один разум, наука и реализм могут создать лишь муравейник, а не социальную "гармонию", в которой бы можно ужиться человеку. Он знал, что основа всему - начала нравственные. В новые нравственные основы социализма (который, однако, не указал до сих пор ни единой кроме гнусных извращений природы из здравого смысла) он верил до безумия и без всякой рефлексии; тут был лишь один восторг. Но как социалисту ему прежде всего, следовало низложить христианство; он знал, что революция непременно должна начинать с атеизма. Ему надо было низложить ту религию, из которой вышли нравственные основания отрицаемого им общества". "...нужны не проповеди, - пишет Белинский Гоголю, - (довольно она слышала их), не молитвы (довольно она твердила их), а пробуждение в народе чувства человеческого достоинства, столько веков потерянного в грязи и навозе, - права и законы) сообразные не с учением церкви, а с здравым смыслом и справедливостью..." "Метафизику к черту", - восклицает Белинский в другом случае, это слово означает сверхнатуральное, следовательно нелепость. Освободить науку от признаков трансцендентализма и теологии: показать границы ума, в которых его деятельность плодотворна, оторвать его навсегда от всего фантастического и мистического, - вот что сделает основатель новой философии". Установка, как видим чисто масонская. Ознакомившись с статьями Маркса и Энгельса, помещенными в изданном в 1844 году в Париже сборнике "Немецко-французская Летопись", Белинский пишет Герцену: "Истину я взял себе - и в словах Бог и религия вижу тьму, мрак, цепи и кнут, и люблю теперь эти два слова, как последующие за ними четыре".
XVI
Живший в царствование Екатерины II масон Щербатов написал сочинение "Путешествие в землю Офирскую". Это первый, составленный в России план социалистического, тоталитарного государства. Вся жизнь офирян находится под тщательной мелочной опекой государственной власти, в лице санкреев - офицеров полиции. "Санкреи" заботятся о "спокойствии", о "безопасности", о "здоровье" и т.д. Князь Щербатов с восторгом живописует, что в государстве офирян (так же, как в СССР) "все так рассчитано, что каждому положены правила, как кому жить, какое носить платье, сколько иметь пространный дом, сколько иметь служителей, по скольку блюд на столе, какие напитки, даже содержание скота, дров и освещение положено в цену; дается посуда из казны по чинам; единым жестяная, другим глиняная, а первоклассным серебряная, и определенное число денег на поправку и посему каждый должен жить, как ему предписано". Второй проект тоталитарного государства составлен масономиллюминатом Пестелем. В "Русской Правде" Пестеля начертаны уже все основные черты устройства социалистического государства. После захвата власти и истребления всех членов династии, Пестель считал необходимым, чтобы все люди, как и в Офирии, жили не так, как хотят, а так, как им предписано властью. Не только жить, но и думать так, как предписано. В 40-х годах на смену увлечению Гегелем приходит столь же фанатическое увлечение идеями утопического социализма, который некоторые коноводы Ордена, как это свидетельствует Достоевский (см. стр. 94) одно время, может быть, искренне "сравнивали с христианством" и который "и принимался лишь за поправку и улучшение последнего". А, может быть, они только делали вид, что верят, что социализм лишь "поправка и улучшение" христианства, на каковую версию успешно ловились идеалисты вроде Достоевского, Н. Данилевского и им подобные. Может быть, это было циничное следование масонской тактике. (См. письмо Книгге на стр. 131). В "Дневнике Писателя" за 1873 год, Достоевский. вспоминал: "Все эти тогдашние новые идеи нам в Петербурге ужасно нравились, казались в высшей степени святыми и нравственными и, главное, общечеловеческими, будущим законом всего человечества. Мы еще задолго до Парижской революции 48-го года были охвачены обаятельным влиянием этих идей. Я уже в 1846 году был посвящен во всю ПРАВДУ этого грядущего "обновленного мира" и во всю СВЯТОСТЬ будущего коммунистического общества еще Белинским. Все эти убеждения о безнравственности самых оснований (христианских) современного общества, о безнравственности права собственности, все эти идеи об уничтожении национальностей во имя всеобщего братства людей, о презрении к отечеству, как тормозу во всеобщем развитии, и проч., и проч., - это все были такие влияния, которых мы преодолеть не могли, и которые захватывали, напротив, наши сердца и умы во имя какого-то великодушия. Во всяком случае, тема казалась величавою и стоявшею далеко выше уровня тогдашних господствующих понятий, - а этото и соблазняло. Те из нас, то есть не то что из одних петрашевцев, а вообще из всех тогда зараженных, но которые отвергли впоследствии весь этот мечтательный бред радикально, весь этот мрак и ужас, готовимый человечеству, в виде обновления и воскресения его, - те из нас, тогда еще не знали причин болезни своей, а потому и не могли еще с нею бороться. Итак, почему же вы думаете, что даже убийство а ла Нечаев остановило бы, если бы не всех, конечно, то, по крайней мере, некоторых из нас, в то горячее время, среди захватывающих душу учений и потрясающих тогда европейских событий, за которыми мы, совершенно забыв отечество, следили с лихорадочным напряжением". "Социализм, - как правильно замечает И. Голенищев-Кутузов в "Мировом моральном пастыре", - даже полукорректный, полуеврейский, претендует, как и религия, на руководство всей жизнью, и, следовательно, всякий записывающий в ряды социалистов, отвергает другое руководство". "Надо, наконец, понять, что религия и социализм не могут сосуществовать, о>и исключают друг друга, и потому не может быть христианских социалистов, так же как не бывает ангелов с рогами". "Один коготок увяз - всей птичке пропасть". Переживание социализма, как улучшение христианства, вскоре сменяется отвержением христианства. Увлечение пантеизмом Шеллинга и Гегеля сменяется позитивной философией О. Конта и Спенсера, рассматривавших религиозное мировоззрение, как устаревшую форму, которая должна замениться научным мировоззрением. В короткий срок члены Ордена проходят всю программу обучения атеизму: от отвержения божественности Христа, к уничтожению личности Бога (пантеизм) и, наконец, к чистому атеизму, отрицающему Божие бытие. Увлечение социализмом развивается в направлении поклонения самым радикальным формам атеистического социализма, в котором нет места ни историческому христианству, ни Христу. Итог этот заранее определен испытанной тактикой масонства в деле борьбы против христианства. Тактика эта намечена еще иллюминатом Книгге, в его письме к Цваку: "Для тех, которые не могут отрешиться от веры в Христа, мы установим, что Христос также проповедовал религию природы и разума. Мы прибавим, что это простая религия была извращена, но что мы являемся ее преемниками через франк-масонство и единственными последователями истинного христианства. Тогда останется добавить несколько слов против духовенства и монархов". Следы подобных масонских внушений явственно проглядывают и в воспоминании Достоевского о том, что молодежь 40-х годов переживала утопический социализм, сначала только как поправку и улучшение христианства, и в письме Белинского к Гоголю.
XVII Китами масонской идеологии, как известно, являются идеи "прогресса", "равенства", "демократии", "свободы", "революционного переустройства мира", "республиканской формы правления, как наиболее соответствующей идее демократии", как формы общественного строя наиболее отвечающей идее политического равенства и "социализма", наиболее соответствующего идее экономического равенства. Все эти масонские идеи являются одновременно и идейными китами, на которых держится идеология интеллигенции. "Для задержания народов на пути антихристианского прогресса, для удаления срока пришествия Антихриста, т. е. того могущественного человека, который возьмет в свои руки все противохристианское, противоцерковное движение, - предупреждал К. Леонтьев, - необходима сильная царская власть". Это же прекрасно понимали и руководители мирового масонства. Поэтому они предпринимали все меры к тому, чтобы все политические течения Ордена Р. И. непрестанно вели борьбу, направленную к полному уничтожению Самодержавия. После христианства масонство сильнее всего ненавидит монархическую форму правления, так как она органически связана с религиозным мировоззрением.. Президент республики может быть верующим - может быть и атеистом. В настоящей же монархии монарх не может быть атеистом. Ненавидя монархию за ее религиозную основу, евреи и масоны ненавидят ее также за то, что в монархиях ограничены возможности развития партий, - этого главного инструмента с помощью которого масонство и еврейство овладевает властью над демократическим стадом. В демократических республиках, основанных на искусном сочетании политической и социальной лжи, а эта ложь покоится на идеях-химерах созданных масонством - истинными владыками в конечном смысле всегда оказываются масоны и управляющие масонами главари мирового масонства. Вот почему всегда и всюду, масоны, независимо от того к какому ритуалу они принадлежат, всегда проповедуют республику, как лучшую форму государственного устройства. "Каждая ложа, - читаем мы в Бюллетене Великого Востока Франции за 1885 год, - является центром республиканского мировоззрения и пропаганды". Брат Гадан заявлял на Собраниях Конвента, начиная с 1894 г., что: "Франкмасонство не что иное как республика в скрытом виде, так же как Республика не что иное, как масонство в открытом виде". Еще раньше, в 1848 году, член возникнувшего во Франции Временного правительства масон еврей Кремье открыто заявил: "Республика сделает то же, что делает масонство". Выдающиеся представители европейской культуры, уже насладившиеся прелестями республиканского образа правления, не считали, что республика есть высший образ правления. "Мысль, что республика вне всяких споров, - писала Ж. Занд, - стоит веры в "непогрешимость Папы". "Республиканцы всех оттенков, - писал в 1846 году Флобер Луизе Коле, кажутся мне самыми свирепыми педагогами в мире". Один из главных организаторов Союза Благоденствия М. Н. Муравьев, говорил, про составленный иллюминатом Пестелем проект Русской Республики "Русскую Правду", - что "он составлен для муромских разбойников". Но никакие доводы, никакие доказательства не могли убедить членов Ордена в том, что республика, основанная на не русских политических принципах, может оказаться худшей формой власти, чем Самодержавие. Русское самодержавие было избрано самым демократическим путем, теперь это признают даже раскаявшиеся в своих революционных "подвигах" члены Ордена. "Западные республики, - утверждает эсер-террорист Бунаков-Фондаминский, - покоятся на народном признании. Но ни одна республика в мире не была так безоговорочно признана своим народом, как самодержавная Московская монархия..." "Левые партии изображали царскую власть, как теперь изображают большевиков. Уверяли, что "деспотизм" привел Россию к упадку. Я, старый боевой террорист, говорю теперь, по прошествии времен - это была ложь. Никакая власть не может держаться столетиями, основываясь только на страхе. Самодержавие - не насилие, основа его - любовь к царям". А английский профессор Г. Саролеа, утверждает: "Совершенно неверно, что русский строй был антидемократичен. Наоборот, Русская Монархия была по существу демократической. Она была народного происхождения. Сама династия Романовых была установлена волей народа. Если мы заглянем глубже, то увидим, что Русское Государство было огромной федерацией сотен тысяч маленьких крестьянских республик, вершивших собственные дела, подчиняясь собственным законам, имевшим даже собственные суды". Но демократия русского типа, не переходящая в абсурд, в издевательство над здравым смыслом, была не нужна членам Ордена. Они признавали только демократию западного типа. А это тип демократии, как признаются сами масоны - есть политическое изобретение масонства и политическим орудием масонства. "Масонство и демократия - это одно и тоже, - заявляет масон Панница, - или же больше - масонство должно быть рассматриваемо, как армия демократии" (см. Обозрение масонства, 1892 г., стр. 221). Демократия в теории является народовластием, но это только гениальная политическая химера, созданная и усиленно поддерживаемая всеми разветвлениями и духовными отпрысками масонства. Убеждая человека массы, что он выбирает правителей и правит через них, масонство нагло обманывает толпу. Как правильно писал Муссолини: "Демократия есть режим без короля, но с весьма многими королями, которые иногда более недоступны, более тираничны и более расточительны, чем единственный король, когда он становится тираном". Каждый может выбирать, каждый может вступить в партию, непременную принадлежность всякой демократии, каждый может быть выбран в парламент, но и выборщики, и члены партий, и члены парламента, - все будут тайно направляться так, чтобы служить интересам масонства, и истинными властителями являются только масоны и управляющие ими евреи. О том, что Россия будет существовать только до тех пор, пока в ней будет существовать самодержавие, предупреждали многие выдающиеся представители русского образованного слоя. Но масонский миф о республике, как лучшей форме правления, навсегда засел в сектантских головах русских интеллигентов. Уже Герцен признавался, "что слово "республика" имела для него "нравственный смысл", точнее, это был идеал, заключающий в себе "магические" силы. Здесь лежит корень той безоглядной веры в магию всяческого прогресса, в магию революционного "деяния"... (В. Зеньковский. История русской философии. т. I, стр. 294). Республику Герцен ценит за то же, за что ее ценят и масоны, за то, что в ней нет "ни духовенства, ни мирян, ни высших, ни низших, ВЫШЕ ЕЕ НЕТ НИЧЕГО, ее религия - человек, ее Бог - человек. Без человека нет Бога". Трудно более сжато выразить масонские корни идеологии Герцена, что сделал это он сам в приведенной выше фразе. Начиная с момента возникновения Ордена, все члены его, всегда, непоколебимо верили в масонский миф о превосходстве республиканского правления перед монархическим. Им всегда казалось, что все беды и трудности русской жизни являются не результатом революции Петра I и тех реальных возможностей, которые имело правительство в сложнейшей политической обстановке, вызванной антиправительственной деятельностью членов Ордена, а только результатом монархической формы правления. Они всегда верили, что стоит только сбросить Самодержавие, как сразу, всюду, у всех заборов, вместо крапивы, расцветут алые розы. XVIII Возьмем идею бесконечного прогресса, так полюбившуюся членам Ордена Р. И. В первой статье Конституции Великого Востока Франции говорится: "Франкмасонство является организацией, главным образом, филантропической и ПРОГРЕССИВНОЙ, имеет целью изыскание правды и изучение мировой морали, науки и искусства и выполнение благотворительности. Имеет собственными принципами свободу совести и международную солидарность. Никого не исключает по причинам его верования; его девиз: СВОБОДА, РАВЕНСТВО, БРАТСТВО". В одной из деклараций Совета Великого Востока Франции указывается, что: "...масоном не может быть также человек или апатичный, или несклонный видеть смысл в прогрессе человечества". "Если вникнуть в смысл принципов исповедуемых масонством, - говорится в той же декларации, то следует признать, что оно является исповеданием культуры, т. е. верою в прогресс человеческой цивилизации, проявляющейся в мыслях, делах и словах каждого масона, сообразно его индивидуальности - свободно и нестесненно". Идея о бесконечности прогресса человеческого Разума и человеческой культуры, и отождествление прогресса с добром - чисто масонские идеи. Эти обе идеи, являются самой характерной чертой идеологии всех группировок интеллигенции. "Масонство, - указывает В. Зеньковский в "Истории Русской Философии" (т. I, стр. 106) также, как и вся секуляризированная культура (т. е. культура не связанная с религиозным миросозерцанием. - Б. Б.) верила в "золотой век впереди", прогресс, призывала к творчеству, к "филантропии". В русском масонстве формировались все основные черты будущей "передовой" интеллигенции". Можно ли высказаться более определенно и категорично о зависимости идеологии интеллигенции от масонской идеологии. И говорит это, не противник масонства и русской интеллигенции, а автор книг, написанных в духе угодном мировому масонству, которые печатаются масонским издательством. Члены Ордена Р. И. признавали только одну мистику на свете мистику бесконечного, "всеисцеляющего" прогресса. Всех, кто не разделял их наивной веры в прогресс, зачисляли автоматически в лагерь "мракобесов" и "реакционеров". Члены Ордена независимо от разницы политических взглядов все попались на заброшенный масонством крючок, к которому была прикреплена идеологическая наживка: "Прогресс - это добро". Понятие добра было подменено масонством понятием прогресса, зло - понятием регресса и реакции. Какова цель подобных идейных подмен? Цель одна - запутать, сбить с толку всех, кто не способен самостоятельно мыслить, а таких людей, как известно, большинство. Добро назвать злом, зло добром, истинный прогресс назвать регрессом, так смешать добро со злом, чтобы рядовой человек не был способен отличить одно от другого. Добро подменяется фальшивыми идеями всеобщего равенства, демократии, прогресса и т.д. Масоны в борьбе со злом прибегают к дьявольской игре полуистинами, всегда прикрывая "величайшие преступления благородными, но откладываемое на отдаленное будущее целями". Прогресс же, сам по себе, не может быть добром уже только потому, что и добро, и зло, тоже прогрессируют: и добро и зло могут совершенствоваться и развиваться, переходя от низших ступеней к высшим. На известных стадиях развития прогресс может превратиться в регресс и перейти в категорию зла. "Интеллигенцией было названо "прогрессом" то, что на практике было совершеннейшей реакцией, - например, реформы Петра, и было названо "реакцией" то, что гарантировало нам реальный прогресс - например, монархия. Была "научно" установлена полная несовместимость "монархии" с "самоуправлением", "абсолютизма" с "политической активностью масс", "самодержавия" со "свободою" религии, с демократией и прочее и прочее до бесконечности полных собраний сочинений. Говоря несколько схематично, русскую научно почитывающую публику науськивали на "врагов народа", - которые на практике были ее единственными друзьями...." (И, Солоневич).