Страница:
Еще менее того она была осведомлена о вреде большевизма для себя самой, направляя в Россию агентов с Лениным во главе, памятуя казалось бы мудрое правило, что на войне не все средства хороши. Будь германская политическая разведка накануне Великой войны на должной высоте и знай немцы приблизительные последствия ее, никогда они не начали бы ее с таким легким сердцем. Да и победительница — Англия, руководившая политической разведкой держав Согласия, результатом чего и было крушение серединных империй, никак тоже не предполагала, что через 20 лет после того она сама покатится в пропасть по наклонной плоскости, и ее политические деятели не раз упрекнут близорукость своей политики, особенно в период стояния у власти Ллойда Джорджа, разрушившей Императорскую Россию, — необходимейший фактор мира на азиатском континенте. И чем ближе будет закат английской мощи в Индии и Австралии, тем сильнее будет ее разочарование в дальновидности своих политиков времен Великой войны.
В этом отношении была права английская газета «Morning Post», еще 13 августа 1918 г. писавшая: «Наши политические деятели, которые поддерживали революцию и даже большевизм, нанесли английским интересам в Рос-сии непоправимый ущерб» (Н. Е. Муров, «Плоды народовластия», Париж, 1923, стр. 65).
Также как армия и флот являются оружием стратегии, так слово или пропаганда вообще есть оружие политики, причем и стратегия, и политическая пропаганда должны работать рука об руку, имея лишь одну цель — победу над врагом.
Политическая пропаганда преследует двоякую цель — поднятие настроения среди собственного населения путем хотя бы раздутия своих успехов и преувеличения неудач противника и понижение духа своего противника непосредственным воздействием или же через нейтральные страны. Эта двоякая задача политической пропаганды видна из организации ее в Великую войну в Англии. Стоявший во главе всей политической пропаганды союзников лорд Бивербрук имел трех помощников. Одного для неприятельских стран — лорда Нордклифа, одного для нейтральных стран — лорда Розенмера и одного для пропаганды в собственной стране — лорда Киплинга («Мои военные воспоминания. 1914-1918 гг.» Эрих Людендорф, стр. 356). Методы политической пропаганды должны быть чрезвычайно деликатны, дабы лозунги ее не били в глаза своей резкостью, а как бы носились в воздухе, незаметно создавая настроение масс, то есть народное движение. Конечно такая тонкая работа по плечу лишь недюжинным натурам, которые за плату или в погоне за создаваемой им работодателями славой творят дело политической пропаганды, развращая народные массы. Достаточно сказать, что граф Лев Толстой как разрушитель существовавших до него религиозных и социальных устоев русского народа затмил собой талантливого писателя и художника, творца «Войны и мира», «Анны Карениной» и др. Еще задолго до революции яд злостной политической пропаганды разливался по всей России благодаря работе таких талантливых артистов как Орленев, создавший тип безвольного царя Феодора Иоанновича в бывшей до конца 90-х годов под запрещением трагедии гр. Алексея Толстого того же имени; талантливого артиста Шаляпина с его романсами «Как король шел на войну», «Блоха» и пр., художественным исполнением коих нельзя было не увлекаться. А в воздухе между тем как бы сама собой носилась параллель между царем Феодором Иоанновичем и императором Николаем II; проводилась резкая грань между положением на войне царя и обыкновенного смертного и пр. А кто из нас не увлекался точно по щучьему велению идеализацией «Дна» Максима Горького и вообще отбросов человечества, песнями каторжан, сделавшимися излюбленными номерами наших увеселений! Все это делалось как-то само собой и не было никакой возможности найти главных заправил этой систематически ведомой разрушительной работы, неустанно подрывавшей главные устои, на которых жиждилось государство Российское. Взывать к печати было бесполезно, ибо она то и являлась главною цитаделью этих разрушителей.
Выбор объектов пропаганды представляет собой тоже немало затруднений, так как желая разрушить моральные устои страны, надо принимать во внимание и психологию народа. В этом отношении работа английской пропаганды заслуживает большой похвалы. Желая надломить боевую мощь Германии, английская пропаганда никоим образом не решается развенчивать ее народного героя фельдмаршала Гинден-бурга, а все свои стрелы направляет на бывшего в тени фактического генералиссимуса ее армии генерала Людендор-фа, беспощадно заливая его грязью клеветы.
То же самое делалось и у нас еще задолго до революции. Грубо колебать в глазах русского народа престиж монарха было бы нецелесообразно, а потому к этому адскому делу осторожно приступает революционная пропаганда сейчас же после неудачной Русско-японской войны и следовавшей за ней малой революции. Для этого она придвигает к ступеням императорского трона простого мужика, хлыста по своим религиозным убеждениям Распутина, снабдив его даже чудодейственной силой. В книге его секретаря еврея Арона Симоновича «Распутин и евреи» подробно описана встреча Распутина, возвращавшегося с богомолья в Иерусалиме к себе, в Тобольскую деревню, с приехавшими помолиться в Киев Великими Княгинями Анастасией и Ми-лицей Николаевными. Случайно якобы приходит к ним во двор Распутин, им заинтересовывается Великая Княгиня, приглашают даже его пить с ними чай и в разговоре узнают, что Распутин умеет лечить гемофилию, неизлечимую болезнь, которой страдал Наследник-Цесаревич. Благодаря этому, из чувства любви матери к ее единственному сыну, Распутин вводится ими не только в царский дворец, но даже полонит душу Императрицы. При содействии подкупленных лиц мистифицируются чудеса не только над А. А. Вырубовой, но и над самим Наследником-Цесаревичем. Достигнув этой главной своей победы, пропаганда приступает к ее эксплуатации путем распускания не столько в простом народе, сколько в кругах интеллигенции гнусных инсинуаций на Государыню и ее дочерей и достигает в конце концов своей цели — расшатывания доверия народа к монарху. Особенно знаменательна в этом отношении речь П. Н. Милюкова в Государственной Думе 2-го ноября 1916 года, договорившегося чуть ли не до государственной измены самой Императрицы.
Сила этой пропаганды была настолько велика, что даже такой казалось бы столп правого крыла Государственной Думы как Пуришкевич, идет в заговор с одним из лидеров кадетской партии в Государственной Думе Маклаковым для убийства Распутина, этого мавра, сделавшего уже свое дело, то есть в достаточной степени уже поколебавшего императорский трон в глазах почитавшего его русского народа. В интересах революционной пропаганды Распутин должен быть убран не руками создавших его левых партий, а правыми деятелями, для чего в заговор приглашается даже член императорской фамилии Великий Князь Дмитрий Павлович.
Убран был наконец с политической арены Распутин. Но Россия продолжала катиться в пропасть при дружном содействии своих союзников, в слепоте своей не желавших видеть, что они рубят тот сук, на котором покоится залог их победы и их будущего благополучия. Достаточно сказать, что оттяжка войны на полтора года вынудила союзников втянуть в нее С.А.С. Штаты, заплатить жизнями сотен тысяч людей и миллиарды денег для того, чтобы через 20 лет выполнять желания побежденного их злейшего врага — Германии.
Я воочию убедился в силе революционной пропаганды на бывшем в феврале 1917 года в Петербурге процессе против состоявшего при председателе Совета министров Штюрмере чиновника Манасевича-Мануйлова, бывшего вместе с тем и секретарем Распутина. Этот установленный расследованием по приказанию Главнокомандующего Северным фронтом генерала Рузского провокационный процесс нужен был революционной пропаганде лишь для того, чтобы убедиться в слабости правительства, а попутно через голову покойного Распутина забрызгать грязью императорский трон. Процесс этот был создан директором Департамента полиции генералом Климовичем при содействии директора Соединенного банка в Москве графа Татищева. На процессе фигурировали корифеи нашей адвокатуры Караб-чевский, Аронсон и др. От пускавшейся лишь по билетам в зал суда публики ломились скамьи. Я был допрошен первым как свидетель со стороны защиты и смело, по совести высказал свой взгляд на это провокационное дело. Желание гражданского истца Карабчевского в свою очередь спровоцировать меня и тем аннулировать мои показания нашло горячую и резкую отповедь с моей стороны сначала ему, а затем и ставшему на его сторону председателю Петроградского окружного суда Рейнботу. Это заставило Карабчевского и его московского коллегу прекратить постановку дальнейших мне вопросов, а во время последовавшего затем перерыва заседания суда извиниться передо мной председателю суда Рейнботу за резкость его поведения.
Подошли ко мне адвокаты защиты с Аронсоном во главе благодарить за должную отповедь Карабчевскому, который принужден был перевернуть неиспользованными несколько страниц с намеченными мне вопросами, при помощи которых он меня «загонял бы», по словам Аронсона. Я ничего не понимал во всем происходившем, и только представившийся мне после этого капитан I ранга из Ревеля, фамилию коего я забыл, разъяснил, какой террор царил до моего показания в зале суда; лишь я поставил на место председателя его Рейнбота, а равно своими показаниями разъяснил сущность процесса, за что он дважды меня благодарил. Судить о том, что было до меня в зале суда я не мог, так как был допрошен на четвертый, на сколько помню, день заседания, находясь до этого в особой комнате для свидетелей.
Из вышеизложенного видно, что даже представители нашей юстиции во главе с ее министром Добровольским, поставившим вопреки желанию Императрицы, как это видно из Ее писем Государю, на суд это провокационное дело Манасевича-Мануйлова, были также заражены революционной пропагандой.
Примером удачно поставленной нами политической пропаганды является многолетняя славянофильская пропаганда, центром коей являлось Славянское благотворительное общество в Петербурге, членами коего наряду с известными славянофилами как профессор Ламанский и др. являлись и военные: генерал граф Игнатьев, Паренсов и др. Моральный и материальный успех этого общества покоился на симпатичности русскому любвеобильному сердцу идеи защиты слабых, а особенно славян от насилия турок и австро-венгерских правительств, приведшей нас к ряду осложнений до Великой войны включительно.
Это общество располагало значительными средствами, часть коих шла на поддержание славянофильских идей между нашими заграничными братьями-славянами. Я достоверно знаю, что лидер словаков, писатель и поэт Гурбан Ваянский ездил в Петроград за субсидиями.
Эта пропаганда среди славян бывшей австро-венгерской монархии была чрезвычайно плодотворна и результаты ее сказались в сотнях тысяч пленных на Юго-Западном фронте. В самом начале войны меня однако удивляло сравнительно малое количество пленных чехов по сравнению с другими славянскими народностями, почему я и начал было разочаровываться в продуктивности славянофильской пропаганды в Чехии. Вскоре, впрочем, этот пробел был исправлен.
Генерал Ронге очень подробно описывает перипетии смелой борьбы лидеров славян как Крамарж, Клофач и другие с Австрийским правительством, которая в конечном результате привела к крушению австро-венгерской монархии. Немалую роль в этой борьбе сыграли сокольские общества, явившиеся тем славянофильским цементом, который связал воедино национальные стремления, главным образом, печать, а затем радио, кинематограф, театр, варьете и пр. В военное время вести пропаганду непосредственно в неприятельской стране весьма затруднительно, особенно если к этому не приняты меры еще в мирное время путем основания там своих органов печати, кино, театров и пр. Ввиду этого пропаганда должна вестись через прессу нейтральных стран, где помещение соответствующих статей сопряжено с затратой больших денежных средств. Но и эта работа должна вестись с большой осмотрительностью, дабы не возбуждать подозрения у противника. Надо и в этом отношении отдать должную дань английской пропаганде, которая кажется кроме Швеции держала в своих руках всю прессу нейтральных стран, не жалея на это денежных средств. Генерал Людендорф на 370-й странице своих воспоминаний говорит об этом так: «Лорд Нордклиф был прав, утверждая, что речь английского государственного лица стоила Англии 20 000 фунтов стерлингов, когда немцы ее перепечатывают, и 100 000 фунтов стерлингов, когда они на нее не отвечают».
Кроме денежных субсидий печать можно держать в руках и при помощи контроля отпуска бумаги, красок для печатания, аренды типографий и пр., что имело место в Добровольческой армии.
Пожалуй самым опасным средством политической пропаганды являются международные общества, преследующие якобы исключительно лишь гуманные цели, насаждение Царства Божия на земле, а не политическую работу, будут ли то масонские ложи — как смешанные по своему составу, французская, английская, американская и др., или находящиеся в той или иной зависимости от них бесчисленные пацифистские и другие общества, Общество Христианской Молодежи (так называемое ИМКА) и пр.
Документально обоснованными трудами профессора Сапешко, Винберга, Нечволодова, Петровского, Иванова, Маркова, Людендорфа, Свиткова и др. установлена причастность масонских лож к разрушительной политической пропаганде, хотя и прикрытой гуманными лозунгами.
Разрушительные политические, религиозные и социальные цели масонства ярко, кратко и документально изображены в окружном послании Собора Архиереева Русской Православной Церкви за границей в 1932 году, перепечатанном в «Церковной Жизни» 1935 года № 2. На странице 353-й своих военных воспоминаний генерал Людендорф таким образом характеризует разрушительную политическую работу масонства в Великую войну: «Работали и ложи (масонские) всего мира, издавна руководимые Англией, работали с совсем жутким влиянием этого могущественного из тайных союзов, служа англо-саксонской и, следовательно, интернациональной политике».
Задачи и средства разного рода международных пацифистских обществ изложены в книге Анны Нильсон «ABC der Friedens bewegung», изданной в 1936 году в Вене и Ревеле. Целями этого пацифистского движения, то есть установления Царства Божьего на земле, служат не только бесчисленные международные общества взрослых и молодежи, но даже союзы инвалидов и религиозные общества (экуменическое движение).
О своей политической пропаганде в лагерях русских военнопленных в Австро-Венгрии открыто говорит секретарь Общества Христианской Молодежи (ИМКА) Ю.Ф. Геккер в книге «Христианский Союз Молодых Людей». Если даже не углубляться в область политической пропаганды, все же вред всех вышеупомянутых международных обществ виден из того, что центр управления ими находится вне пределов воюющих государств, обыкновенно в С.А.С. Штатах или же в Швейцарии, и контроль над их служебными сношениями почти невозможен. Между тем находясь в воюющих государствах, члены этих обществ невольно впитывают в себя настроения народных масс, что является особенно ценным в моменты надлома войны и, помимо даже своей злой воли легко могут поделиться впечатлениями с коллегами за границей, то есть нанести тем существенный вред интересам той страны, где они работают. Этим обстоятельством и следует объяснить закрытие во всех странах, где национальное чувство народов достигает надлежащей высоты, масонских лож, за которым логически должно следовать и воспрещение действий всякого рода международных пацифистских обществ как разрушающих воинственный дух народов. Ярким примером тому могут служить Германия, Италия и другие государства. Следует иметь в виду, что в Императорской России масонские ложи были закрыты еще в начале XIX столетия, а из международных общественных организаций было разрешено открыть незадолго до Великой войны под контролем правительства и духовенства Общество Христианской Молодежи под названием «Маяк», воспретив ему однако примыкать к международному комитету.
Более радикальным в этом отношении является национал-социалистическое правительство Германии, которое ведет энергичную борьбу с католической религией отчасти и потому, что высший центр духовного управления католической части германского народа находится не в самой стране, а за границей.
Результаты политической пропаганды союзников в Великую войну были настолько велики, что не только жители нейтральных стран, но и самой Германии все более и более убеждались в агрессивных ее стремлениях, совершенно забывая, что причиной войны являлась борьба между Англией и Германией за морскую гегемонию, остальные же союзники, не исключая и России, были лишь статистами.
Если победа на стороне Антанты, то это надо приписать главным образом искусно веденной ею политической пропаганде через тыл разложившей и фронт армии. Ллойд Джордж знал, что делал, говорит генерал Людендорф, когда благодарил лорда Нордклифа по окончании войны от лица Англии за веденную им пропаганду. Это был художник в деле влияния на массы («Мои военные воспоминания», стр. 354). Огромное значение политической пропаганды в деле крушения тыла серединных империй, приведшего к крушению и на фронте, учли и большевики, и немцы. Первые не жалеют средств, чтобы пропагандой держать в неведении истинно русские народные массы, делая из советского ада недосягаемый для всего остального буржуазного мира «земной рай», действуя по поговорке «клевещите, клевещите, что-нибудь останется». Политической грамоте ими отводится поэтому такое же место при обучении солдат как и строевым занятиям.
Не менее талантливо использовало печальные для себя результаты политической пропаганды во время Великой войны и германское национал-социалистическое правительство, упорно и систематически перевоспитывая свой народ под руководством талантливого министра пропаганды Геббельса. Только этой главным образом пропагандой и надлежит объяснить неслыханные до сих пор результаты народных голосований, дающие почти 100 процентов голосов за правительственные предложения. Это достигается трудом огромных кадров пропагандистов, для обучения коих, говорят, основана в Гамбурге особая академия с трехгодичным курсом на 15 000 слушателей. Этим единодушием германского народа вместе с блестящим состоянием вооруженных сил Германии надлежит объяснить небывалые успехи ее внешней политики в наши дни.
Из вышеизложенного вытекает, что Великая война наряду с огнестрельным оружием выдвинула в равное с ним положение и психическое (Правильно психологическое. — Прим. состав.) оружие — слово, явившееся могучим средством политической пропаганды, действующее на моральный элемент народов, — главный фактор, по словам Наполеона, победы над врагом.
Б. Военная и Морская тайные разведки.
В этом отношении была права английская газета «Morning Post», еще 13 августа 1918 г. писавшая: «Наши политические деятели, которые поддерживали революцию и даже большевизм, нанесли английским интересам в Рос-сии непоправимый ущерб» (Н. Е. Муров, «Плоды народовластия», Париж, 1923, стр. 65).
Также как армия и флот являются оружием стратегии, так слово или пропаганда вообще есть оружие политики, причем и стратегия, и политическая пропаганда должны работать рука об руку, имея лишь одну цель — победу над врагом.
Политическая пропаганда преследует двоякую цель — поднятие настроения среди собственного населения путем хотя бы раздутия своих успехов и преувеличения неудач противника и понижение духа своего противника непосредственным воздействием или же через нейтральные страны. Эта двоякая задача политической пропаганды видна из организации ее в Великую войну в Англии. Стоявший во главе всей политической пропаганды союзников лорд Бивербрук имел трех помощников. Одного для неприятельских стран — лорда Нордклифа, одного для нейтральных стран — лорда Розенмера и одного для пропаганды в собственной стране — лорда Киплинга («Мои военные воспоминания. 1914-1918 гг.» Эрих Людендорф, стр. 356). Методы политической пропаганды должны быть чрезвычайно деликатны, дабы лозунги ее не били в глаза своей резкостью, а как бы носились в воздухе, незаметно создавая настроение масс, то есть народное движение. Конечно такая тонкая работа по плечу лишь недюжинным натурам, которые за плату или в погоне за создаваемой им работодателями славой творят дело политической пропаганды, развращая народные массы. Достаточно сказать, что граф Лев Толстой как разрушитель существовавших до него религиозных и социальных устоев русского народа затмил собой талантливого писателя и художника, творца «Войны и мира», «Анны Карениной» и др. Еще задолго до революции яд злостной политической пропаганды разливался по всей России благодаря работе таких талантливых артистов как Орленев, создавший тип безвольного царя Феодора Иоанновича в бывшей до конца 90-х годов под запрещением трагедии гр. Алексея Толстого того же имени; талантливого артиста Шаляпина с его романсами «Как король шел на войну», «Блоха» и пр., художественным исполнением коих нельзя было не увлекаться. А в воздухе между тем как бы сама собой носилась параллель между царем Феодором Иоанновичем и императором Николаем II; проводилась резкая грань между положением на войне царя и обыкновенного смертного и пр. А кто из нас не увлекался точно по щучьему велению идеализацией «Дна» Максима Горького и вообще отбросов человечества, песнями каторжан, сделавшимися излюбленными номерами наших увеселений! Все это делалось как-то само собой и не было никакой возможности найти главных заправил этой систематически ведомой разрушительной работы, неустанно подрывавшей главные устои, на которых жиждилось государство Российское. Взывать к печати было бесполезно, ибо она то и являлась главною цитаделью этих разрушителей.
Выбор объектов пропаганды представляет собой тоже немало затруднений, так как желая разрушить моральные устои страны, надо принимать во внимание и психологию народа. В этом отношении работа английской пропаганды заслуживает большой похвалы. Желая надломить боевую мощь Германии, английская пропаганда никоим образом не решается развенчивать ее народного героя фельдмаршала Гинден-бурга, а все свои стрелы направляет на бывшего в тени фактического генералиссимуса ее армии генерала Людендор-фа, беспощадно заливая его грязью клеветы.
То же самое делалось и у нас еще задолго до революции. Грубо колебать в глазах русского народа престиж монарха было бы нецелесообразно, а потому к этому адскому делу осторожно приступает революционная пропаганда сейчас же после неудачной Русско-японской войны и следовавшей за ней малой революции. Для этого она придвигает к ступеням императорского трона простого мужика, хлыста по своим религиозным убеждениям Распутина, снабдив его даже чудодейственной силой. В книге его секретаря еврея Арона Симоновича «Распутин и евреи» подробно описана встреча Распутина, возвращавшегося с богомолья в Иерусалиме к себе, в Тобольскую деревню, с приехавшими помолиться в Киев Великими Княгинями Анастасией и Ми-лицей Николаевными. Случайно якобы приходит к ним во двор Распутин, им заинтересовывается Великая Княгиня, приглашают даже его пить с ними чай и в разговоре узнают, что Распутин умеет лечить гемофилию, неизлечимую болезнь, которой страдал Наследник-Цесаревич. Благодаря этому, из чувства любви матери к ее единственному сыну, Распутин вводится ими не только в царский дворец, но даже полонит душу Императрицы. При содействии подкупленных лиц мистифицируются чудеса не только над А. А. Вырубовой, но и над самим Наследником-Цесаревичем. Достигнув этой главной своей победы, пропаганда приступает к ее эксплуатации путем распускания не столько в простом народе, сколько в кругах интеллигенции гнусных инсинуаций на Государыню и ее дочерей и достигает в конце концов своей цели — расшатывания доверия народа к монарху. Особенно знаменательна в этом отношении речь П. Н. Милюкова в Государственной Думе 2-го ноября 1916 года, договорившегося чуть ли не до государственной измены самой Императрицы.
Сила этой пропаганды была настолько велика, что даже такой казалось бы столп правого крыла Государственной Думы как Пуришкевич, идет в заговор с одним из лидеров кадетской партии в Государственной Думе Маклаковым для убийства Распутина, этого мавра, сделавшего уже свое дело, то есть в достаточной степени уже поколебавшего императорский трон в глазах почитавшего его русского народа. В интересах революционной пропаганды Распутин должен быть убран не руками создавших его левых партий, а правыми деятелями, для чего в заговор приглашается даже член императорской фамилии Великий Князь Дмитрий Павлович.
Убран был наконец с политической арены Распутин. Но Россия продолжала катиться в пропасть при дружном содействии своих союзников, в слепоте своей не желавших видеть, что они рубят тот сук, на котором покоится залог их победы и их будущего благополучия. Достаточно сказать, что оттяжка войны на полтора года вынудила союзников втянуть в нее С.А.С. Штаты, заплатить жизнями сотен тысяч людей и миллиарды денег для того, чтобы через 20 лет выполнять желания побежденного их злейшего врага — Германии.
Я воочию убедился в силе революционной пропаганды на бывшем в феврале 1917 года в Петербурге процессе против состоявшего при председателе Совета министров Штюрмере чиновника Манасевича-Мануйлова, бывшего вместе с тем и секретарем Распутина. Этот установленный расследованием по приказанию Главнокомандующего Северным фронтом генерала Рузского провокационный процесс нужен был революционной пропаганде лишь для того, чтобы убедиться в слабости правительства, а попутно через голову покойного Распутина забрызгать грязью императорский трон. Процесс этот был создан директором Департамента полиции генералом Климовичем при содействии директора Соединенного банка в Москве графа Татищева. На процессе фигурировали корифеи нашей адвокатуры Караб-чевский, Аронсон и др. От пускавшейся лишь по билетам в зал суда публики ломились скамьи. Я был допрошен первым как свидетель со стороны защиты и смело, по совести высказал свой взгляд на это провокационное дело. Желание гражданского истца Карабчевского в свою очередь спровоцировать меня и тем аннулировать мои показания нашло горячую и резкую отповедь с моей стороны сначала ему, а затем и ставшему на его сторону председателю Петроградского окружного суда Рейнботу. Это заставило Карабчевского и его московского коллегу прекратить постановку дальнейших мне вопросов, а во время последовавшего затем перерыва заседания суда извиниться передо мной председателю суда Рейнботу за резкость его поведения.
Подошли ко мне адвокаты защиты с Аронсоном во главе благодарить за должную отповедь Карабчевскому, который принужден был перевернуть неиспользованными несколько страниц с намеченными мне вопросами, при помощи которых он меня «загонял бы», по словам Аронсона. Я ничего не понимал во всем происходившем, и только представившийся мне после этого капитан I ранга из Ревеля, фамилию коего я забыл, разъяснил, какой террор царил до моего показания в зале суда; лишь я поставил на место председателя его Рейнбота, а равно своими показаниями разъяснил сущность процесса, за что он дважды меня благодарил. Судить о том, что было до меня в зале суда я не мог, так как был допрошен на четвертый, на сколько помню, день заседания, находясь до этого в особой комнате для свидетелей.
Из вышеизложенного видно, что даже представители нашей юстиции во главе с ее министром Добровольским, поставившим вопреки желанию Императрицы, как это видно из Ее писем Государю, на суд это провокационное дело Манасевича-Мануйлова, были также заражены революционной пропагандой.
Примером удачно поставленной нами политической пропаганды является многолетняя славянофильская пропаганда, центром коей являлось Славянское благотворительное общество в Петербурге, членами коего наряду с известными славянофилами как профессор Ламанский и др. являлись и военные: генерал граф Игнатьев, Паренсов и др. Моральный и материальный успех этого общества покоился на симпатичности русскому любвеобильному сердцу идеи защиты слабых, а особенно славян от насилия турок и австро-венгерских правительств, приведшей нас к ряду осложнений до Великой войны включительно.
Это общество располагало значительными средствами, часть коих шла на поддержание славянофильских идей между нашими заграничными братьями-славянами. Я достоверно знаю, что лидер словаков, писатель и поэт Гурбан Ваянский ездил в Петроград за субсидиями.
Эта пропаганда среди славян бывшей австро-венгерской монархии была чрезвычайно плодотворна и результаты ее сказались в сотнях тысяч пленных на Юго-Западном фронте. В самом начале войны меня однако удивляло сравнительно малое количество пленных чехов по сравнению с другими славянскими народностями, почему я и начал было разочаровываться в продуктивности славянофильской пропаганды в Чехии. Вскоре, впрочем, этот пробел был исправлен.
Генерал Ронге очень подробно описывает перипетии смелой борьбы лидеров славян как Крамарж, Клофач и другие с Австрийским правительством, которая в конечном результате привела к крушению австро-венгерской монархии. Немалую роль в этой борьбе сыграли сокольские общества, явившиеся тем славянофильским цементом, который связал воедино национальные стремления, главным образом, печать, а затем радио, кинематограф, театр, варьете и пр. В военное время вести пропаганду непосредственно в неприятельской стране весьма затруднительно, особенно если к этому не приняты меры еще в мирное время путем основания там своих органов печати, кино, театров и пр. Ввиду этого пропаганда должна вестись через прессу нейтральных стран, где помещение соответствующих статей сопряжено с затратой больших денежных средств. Но и эта работа должна вестись с большой осмотрительностью, дабы не возбуждать подозрения у противника. Надо и в этом отношении отдать должную дань английской пропаганде, которая кажется кроме Швеции держала в своих руках всю прессу нейтральных стран, не жалея на это денежных средств. Генерал Людендорф на 370-й странице своих воспоминаний говорит об этом так: «Лорд Нордклиф был прав, утверждая, что речь английского государственного лица стоила Англии 20 000 фунтов стерлингов, когда немцы ее перепечатывают, и 100 000 фунтов стерлингов, когда они на нее не отвечают».
Кроме денежных субсидий печать можно держать в руках и при помощи контроля отпуска бумаги, красок для печатания, аренды типографий и пр., что имело место в Добровольческой армии.
Пожалуй самым опасным средством политической пропаганды являются международные общества, преследующие якобы исключительно лишь гуманные цели, насаждение Царства Божия на земле, а не политическую работу, будут ли то масонские ложи — как смешанные по своему составу, французская, английская, американская и др., или находящиеся в той или иной зависимости от них бесчисленные пацифистские и другие общества, Общество Христианской Молодежи (так называемое ИМКА) и пр.
Документально обоснованными трудами профессора Сапешко, Винберга, Нечволодова, Петровского, Иванова, Маркова, Людендорфа, Свиткова и др. установлена причастность масонских лож к разрушительной политической пропаганде, хотя и прикрытой гуманными лозунгами.
Разрушительные политические, религиозные и социальные цели масонства ярко, кратко и документально изображены в окружном послании Собора Архиереева Русской Православной Церкви за границей в 1932 году, перепечатанном в «Церковной Жизни» 1935 года № 2. На странице 353-й своих военных воспоминаний генерал Людендорф таким образом характеризует разрушительную политическую работу масонства в Великую войну: «Работали и ложи (масонские) всего мира, издавна руководимые Англией, работали с совсем жутким влиянием этого могущественного из тайных союзов, служа англо-саксонской и, следовательно, интернациональной политике».
Задачи и средства разного рода международных пацифистских обществ изложены в книге Анны Нильсон «ABC der Friedens bewegung», изданной в 1936 году в Вене и Ревеле. Целями этого пацифистского движения, то есть установления Царства Божьего на земле, служат не только бесчисленные международные общества взрослых и молодежи, но даже союзы инвалидов и религиозные общества (экуменическое движение).
О своей политической пропаганде в лагерях русских военнопленных в Австро-Венгрии открыто говорит секретарь Общества Христианской Молодежи (ИМКА) Ю.Ф. Геккер в книге «Христианский Союз Молодых Людей». Если даже не углубляться в область политической пропаганды, все же вред всех вышеупомянутых международных обществ виден из того, что центр управления ими находится вне пределов воюющих государств, обыкновенно в С.А.С. Штатах или же в Швейцарии, и контроль над их служебными сношениями почти невозможен. Между тем находясь в воюющих государствах, члены этих обществ невольно впитывают в себя настроения народных масс, что является особенно ценным в моменты надлома войны и, помимо даже своей злой воли легко могут поделиться впечатлениями с коллегами за границей, то есть нанести тем существенный вред интересам той страны, где они работают. Этим обстоятельством и следует объяснить закрытие во всех странах, где национальное чувство народов достигает надлежащей высоты, масонских лож, за которым логически должно следовать и воспрещение действий всякого рода международных пацифистских обществ как разрушающих воинственный дух народов. Ярким примером тому могут служить Германия, Италия и другие государства. Следует иметь в виду, что в Императорской России масонские ложи были закрыты еще в начале XIX столетия, а из международных общественных организаций было разрешено открыть незадолго до Великой войны под контролем правительства и духовенства Общество Христианской Молодежи под названием «Маяк», воспретив ему однако примыкать к международному комитету.
Более радикальным в этом отношении является национал-социалистическое правительство Германии, которое ведет энергичную борьбу с католической религией отчасти и потому, что высший центр духовного управления католической части германского народа находится не в самой стране, а за границей.
Результаты политической пропаганды союзников в Великую войну были настолько велики, что не только жители нейтральных стран, но и самой Германии все более и более убеждались в агрессивных ее стремлениях, совершенно забывая, что причиной войны являлась борьба между Англией и Германией за морскую гегемонию, остальные же союзники, не исключая и России, были лишь статистами.
Если победа на стороне Антанты, то это надо приписать главным образом искусно веденной ею политической пропаганде через тыл разложившей и фронт армии. Ллойд Джордж знал, что делал, говорит генерал Людендорф, когда благодарил лорда Нордклифа по окончании войны от лица Англии за веденную им пропаганду. Это был художник в деле влияния на массы («Мои военные воспоминания», стр. 354). Огромное значение политической пропаганды в деле крушения тыла серединных империй, приведшего к крушению и на фронте, учли и большевики, и немцы. Первые не жалеют средств, чтобы пропагандой держать в неведении истинно русские народные массы, делая из советского ада недосягаемый для всего остального буржуазного мира «земной рай», действуя по поговорке «клевещите, клевещите, что-нибудь останется». Политической грамоте ими отводится поэтому такое же место при обучении солдат как и строевым занятиям.
Не менее талантливо использовало печальные для себя результаты политической пропаганды во время Великой войны и германское национал-социалистическое правительство, упорно и систематически перевоспитывая свой народ под руководством талантливого министра пропаганды Геббельса. Только этой главным образом пропагандой и надлежит объяснить неслыханные до сих пор результаты народных голосований, дающие почти 100 процентов голосов за правительственные предложения. Это достигается трудом огромных кадров пропагандистов, для обучения коих, говорят, основана в Гамбурге особая академия с трехгодичным курсом на 15 000 слушателей. Этим единодушием германского народа вместе с блестящим состоянием вооруженных сил Германии надлежит объяснить небывалые успехи ее внешней политики в наши дни.
Из вышеизложенного вытекает, что Великая война наряду с огнестрельным оружием выдвинула в равное с ним положение и психическое (Правильно психологическое. — Прим. состав.) оружие — слово, явившееся могучим средством политической пропаганды, действующее на моральный элемент народов, — главный фактор, по словам Наполеона, победы над врагом.
Б. Военная и Морская тайные разведки.
Начало чистой военной тайной разведке кладет Наполеон I, а создает ее во Франции Наполеон III в виде специальной полиции. Отрицательный пример постановки ее у нас в Русско-японскую войну и положительный после нее. Краткий исторический очерк развития у нас военной тайной разведки. Войсковой и тыловой районы тайной разведки. Оценка результатов ее нашими противниками: генералами фон Франсуа, Ронге и полковником Николаи. Морская тайная разведка и отличие ее от сухопутной.
Раньше военная и морская тайные разведки соединялись с чисто политической разведкой, являясь ее пасынком со всеми присущими этому положению недостатками. Лишь Наполеон I отводит должное место тайной разведке, привлекая для этого трудного дела выдающихся агентов, не считаясь с денежными затратами на нее. Можно с увереностью сказать, что блеск наполеоновских побед в значительной мере был обязан рациональному использованию результатов тайной разведки.
Франции же в лице Наполеона III принадлежит инициатива постановки разведывательного дела на твердые основания путем учреждения декретом от 22 февраля 1855 года специальной железнодорожной полиции — Police speciale des chemins de fer. Первоначальное назначение ее было: наблюдение за служащими частных железных дорог и выполнение паспортных формальностей на границах государства, а затем эта полиция все более и более входила в контакт со вторым отделением военного министерства, то есть с разведывательным отделением, особенно с 1875 года, когда Франция была накануне войны с Германией. В войне 1870-1871 гг. эта специальная полиция, разбросанная по всей Франции, явилась главной базой разведывательной службы французов. У нас начало рациональной постановки тайной разведки относится к периоду создания по примеру Германии самостоятельной должности начальника Генерального штаба, то есть ко времени после Русско-японской войны 1904-1905 гг. Ввиду этого честь организации у нас тайной разведки принадлежит первому начальнику Генерального штаба генералу Палицыну.
До этого времени разведывательное дело было каким-то пасынком в отчетных отделениях штабов военных округов, ведавших службой офицеров Генерального штаба. Ничтожность отпускавшихся на это дело средств указывала, что дело тайной разведки у нас было не в почете. На Варшавский, например, военный округ, на который приходилось по две трети границы с Германией и Австро-Венгрией отпускалось 2-3 тысячи рублей в год. Если к этому добавить полное отсутствие каких-либо разработанных для этого трудного дела положений и сведующих лиц, то можно себе представить в каком печальном положении оказались мы во время Русско-японской войны.
Ни о какой сети постоянно живущих в Японии и Маньчжурии, ставших театром военных действий, постоянных резидентов не приходилось и думать, надобно было все импровизировать и притом в стране, языка и обычаев коей мы совсем не знали. Служа в 1904-1905 гг. помощником начальника оперативного отделения во 2-й Маньчжурской армии, я видел, как начальник ее разведывательного отделения подполковник Розанов и особенно его помощник капитан Рябиков бились, как рыбы об лед, стараясь наверстать не по их вине потерянное. Тяжесть положения усугублялась незнанием японского языка настолько, что в нашей, например, армии не было переводчика, умевшего читать японскую скоропись. Взамен его у нас был бурят-переводчик, знавший китайский язык и возивший с собой словари иероглифов, общие по китайскому, японскому и корейскому языкам. Переводчик, умевший читать японскую скоропись имелся лишь в штабе главнокомандующего. Можно себе представить, как задерживалось использование японских документов, которые бывали захвачены.
Этой нашей беспомощности собирался помочь богатый китайский купец русофил Тифонтай при посредстве своих многочисленных торговых контор, прося за это поистине благое дело миллион рублей. К великому сожалению генерал Куропаткин на это не согласился, находя подобную сумму чрезмерной. За эту не в меру скупость нам пришлось заплатить сотни миллионов рублей и тысячами жизней, ибо всю Русско-японскую войну мы вели вслепую. Главным источником осведомления у нас был опрос пленных, которых было не так-то много. Чтобы заполнить этот недостаток действительной тайной разведке пришлось обратиться к ее суррогатам в виде не ответственных за нее комиссаров трех провинций — наших офицеров Генерального штаба и отдельных офицеров-люби-телей. Получаемый из этих источников буквально сырой, непроверенный материал слался в штабы армии, загромождая их этим хламом.
Ведь главное достоинство донесений — их достоверность, что может определить лишь лицо, пославшее агента, а это как раз и не имело здесь места.
Печальный опыт постановки тайной разведки в Русско-японскую войну дал толчок на верхах к созданию ее на рациональных началах. На запрос начальника разведывательного отделения Главного управления Генерального штаба полковника Адабаша штабы военных округов разработали подробные планы как казалось бы следовало организовать это новое буквально ни на верхах, ни на низах неведомое дело. Даже книги о тайной разведке Клембовского нельзя было достать, а потому все приходилось создавать по наитию свыше. За основание тайной разведки была принята сеть постоянных резидентов, поселенных в наиболее важных в стратегическом отношении пунктах неприятельской территории, связь между которыми и разведывательными отделениями штабов военных округов поддерживалась при помощи агентов для связи. Был принят приблизительный прожиточный минимум для резидентов и агентов связи, что определяло главные статьи расхода на тайную разведку. К этому пришлось прибавить некоторые ассигнования на приобретение документов, случайные расходы и пр., что сразу же подводило финансовый фундамент под рациональную постановку этого нового дела.
Бывший тогда начальник штаба Варшавского военного округа, герой Русско-японской войны генерал-лейтенант Самсонов одобрил разработанные мной на вышеизложенных основаниях предположения, и мы стали ожидать их утверждения начальником Генерального штаба. Взамен этого пришло оттуда указание составить такое же предположение и по организации контрразведки, то есть борьбы с неприятельскими шпионами. Это ставило и вторую, пассивную область тайной разведки — контрразведки на должное место, поручая это дело военному ведомству, а не жандармскому сыску как то имело место до сих пор, о чем подробнее будет упомянуто в отделе контрразведки.
Раньше военная и морская тайные разведки соединялись с чисто политической разведкой, являясь ее пасынком со всеми присущими этому положению недостатками. Лишь Наполеон I отводит должное место тайной разведке, привлекая для этого трудного дела выдающихся агентов, не считаясь с денежными затратами на нее. Можно с увереностью сказать, что блеск наполеоновских побед в значительной мере был обязан рациональному использованию результатов тайной разведки.
Франции же в лице Наполеона III принадлежит инициатива постановки разведывательного дела на твердые основания путем учреждения декретом от 22 февраля 1855 года специальной железнодорожной полиции — Police speciale des chemins de fer. Первоначальное назначение ее было: наблюдение за служащими частных железных дорог и выполнение паспортных формальностей на границах государства, а затем эта полиция все более и более входила в контакт со вторым отделением военного министерства, то есть с разведывательным отделением, особенно с 1875 года, когда Франция была накануне войны с Германией. В войне 1870-1871 гг. эта специальная полиция, разбросанная по всей Франции, явилась главной базой разведывательной службы французов. У нас начало рациональной постановки тайной разведки относится к периоду создания по примеру Германии самостоятельной должности начальника Генерального штаба, то есть ко времени после Русско-японской войны 1904-1905 гг. Ввиду этого честь организации у нас тайной разведки принадлежит первому начальнику Генерального штаба генералу Палицыну.
До этого времени разведывательное дело было каким-то пасынком в отчетных отделениях штабов военных округов, ведавших службой офицеров Генерального штаба. Ничтожность отпускавшихся на это дело средств указывала, что дело тайной разведки у нас было не в почете. На Варшавский, например, военный округ, на который приходилось по две трети границы с Германией и Австро-Венгрией отпускалось 2-3 тысячи рублей в год. Если к этому добавить полное отсутствие каких-либо разработанных для этого трудного дела положений и сведующих лиц, то можно себе представить в каком печальном положении оказались мы во время Русско-японской войны.
Ни о какой сети постоянно живущих в Японии и Маньчжурии, ставших театром военных действий, постоянных резидентов не приходилось и думать, надобно было все импровизировать и притом в стране, языка и обычаев коей мы совсем не знали. Служа в 1904-1905 гг. помощником начальника оперативного отделения во 2-й Маньчжурской армии, я видел, как начальник ее разведывательного отделения подполковник Розанов и особенно его помощник капитан Рябиков бились, как рыбы об лед, стараясь наверстать не по их вине потерянное. Тяжесть положения усугублялась незнанием японского языка настолько, что в нашей, например, армии не было переводчика, умевшего читать японскую скоропись. Взамен его у нас был бурят-переводчик, знавший китайский язык и возивший с собой словари иероглифов, общие по китайскому, японскому и корейскому языкам. Переводчик, умевший читать японскую скоропись имелся лишь в штабе главнокомандующего. Можно себе представить, как задерживалось использование японских документов, которые бывали захвачены.
Этой нашей беспомощности собирался помочь богатый китайский купец русофил Тифонтай при посредстве своих многочисленных торговых контор, прося за это поистине благое дело миллион рублей. К великому сожалению генерал Куропаткин на это не согласился, находя подобную сумму чрезмерной. За эту не в меру скупость нам пришлось заплатить сотни миллионов рублей и тысячами жизней, ибо всю Русско-японскую войну мы вели вслепую. Главным источником осведомления у нас был опрос пленных, которых было не так-то много. Чтобы заполнить этот недостаток действительной тайной разведке пришлось обратиться к ее суррогатам в виде не ответственных за нее комиссаров трех провинций — наших офицеров Генерального штаба и отдельных офицеров-люби-телей. Получаемый из этих источников буквально сырой, непроверенный материал слался в штабы армии, загромождая их этим хламом.
Ведь главное достоинство донесений — их достоверность, что может определить лишь лицо, пославшее агента, а это как раз и не имело здесь места.
Печальный опыт постановки тайной разведки в Русско-японскую войну дал толчок на верхах к созданию ее на рациональных началах. На запрос начальника разведывательного отделения Главного управления Генерального штаба полковника Адабаша штабы военных округов разработали подробные планы как казалось бы следовало организовать это новое буквально ни на верхах, ни на низах неведомое дело. Даже книги о тайной разведке Клембовского нельзя было достать, а потому все приходилось создавать по наитию свыше. За основание тайной разведки была принята сеть постоянных резидентов, поселенных в наиболее важных в стратегическом отношении пунктах неприятельской территории, связь между которыми и разведывательными отделениями штабов военных округов поддерживалась при помощи агентов для связи. Был принят приблизительный прожиточный минимум для резидентов и агентов связи, что определяло главные статьи расхода на тайную разведку. К этому пришлось прибавить некоторые ассигнования на приобретение документов, случайные расходы и пр., что сразу же подводило финансовый фундамент под рациональную постановку этого нового дела.
Бывший тогда начальник штаба Варшавского военного округа, герой Русско-японской войны генерал-лейтенант Самсонов одобрил разработанные мной на вышеизложенных основаниях предположения, и мы стали ожидать их утверждения начальником Генерального штаба. Взамен этого пришло оттуда указание составить такое же предположение и по организации контрразведки, то есть борьбы с неприятельскими шпионами. Это ставило и вторую, пассивную область тайной разведки — контрразведки на должное место, поручая это дело военному ведомству, а не жандармскому сыску как то имело место до сих пор, о чем подробнее будет упомянуто в отделе контрразведки.