Бекитт Лора. Агнесса. Том 2

   Агнесса вернулась к Френсин.
   — Оставляем вас на время, — объявила она. — Если подойдете, примем на постоянную работу.
   Девушка впервые улыбнулась. Агнесса провела ее наверх, велела Полли приготовить комнату и одежду, объяснила Френсин ее обязанности. Родные девушки жили далеко, здесь она была одинока, и ей удобно было поселиться у новых хозяев.
   А после Агнесса сидела с Джерри в качалке и опять улыбалась, думая о том, насколько она сейчас счастлива. Все прежние проблемы казались незначительными и мелкими, буря новых восторгов назревала в душе, она желала только любви, бесконечной любви и смеялась от счастья, потому что это у нее было. Любимый, семья, дети, дом… Да что там, ей верилось в этот миг, что и звезда упадет с неба — стоит только захотеть. Что нашло на нее вдруг, Агнесса не знала сама, но уверена была, свято уверена в том, что все трудности и несчастья, если и явятся теперь, то не иначе как в кошмарном ночном сне, а в настоящей жизни ее ждут только радость, счастье и свет.

ГЛАВА III

   Серые травы шелестели в тумане, по бесцветному небу плыли темные клочья облаков. Тревожные сумерки северного края вобрали в себя остатки света, и оттого осенний холод казался еще нестерпимее; как-то до боли одиноко, мрачно было в пустом пространстве равнины; ни единого деревца, ни зверя, ни птицы, ни одного живого существа.
   Вдруг послышался шорох, словно внезапно налетевший ветер с усилием перебирал упавшие наземь гниющие листья. Вскоре из тумана показались, как в бредовом сне, трое неизвестных — ужасного облика существа, отдаленно напоминающие людей; туманный воздух странно искажал линии их тел. Они были до уродливости худы, сквозь изодранную одежду проглядывали посиневшие тела, а землистый оттенок кожи на лицах в самом деле придавал им больше сходства с восставшими из могил мертвецами, чем с живыми людьми. Но одна из этих полутеней сжимала в руке револьвер.
   Они почти не переговаривались между собой.
   Один из беглецов казался моложе остальных, ему было лет восемнадцать, двум другим — лет на десять больше; впрочем, точно определить их возраст не взялся бы сейчас никто. Лицо того, что нес оружие, сохраняло оттенок сосредоточенности; похоже, он лучше всех знал свою цель, взгляд же второго рассеянно блуждал в пространстве равнины; пальцы ежеминутно сжимались в кулаки, он словно сгорал в судорожном желании задушить первого встречного, включая и своих спутников.
   Самый молодой шел, спотыкаясь, часто отставал, и тогда двое других поворачивались и набрасывались на него в приступе бессильной злобы, заставляя идти.
   Они бежали так уже много миль, тяжело дыша, изнемогая от усталости и страха, животного страха погони.
   Впереди их ждал огромный овраг. Они скатились по его склону, проползли по дну и стали карабкаться наверх, до крови обдирая руки о торчащие там и сям сучья и острые камни. Выбравшись, отдышались и побрели дальше.
   Вдруг самый молодой, который шел, спотыкаясь, как тростинка на ветру, упал и никак не мог подняться. Первый, с револьвером, подошел к нему, а второй остановился в отдалении, поджидая.
   — Вставай, скотина! — в бешенстве закричал первый и несколько раз пнул ногой лежащего на земле, а тот, морщась от боли, проговорил:
   — Я не могу идти дальше, оставьте меня.
   — Ну, нет! Тебя схватят… потом нас… Вставай!
   — Пристрели, — предложил второй.
   Первый навел дуло на лежащего, а тот смотрел на своих спутников с ужасом и тоской, не в силах вымолвить ни слова.
   Последовало еще несколько жестоких ударов.
   — Да пристрели ты его! — повторил второй. По лицу его было видно: как бы сильно ему этого ни хотелось, сам он выстрелить в упор, да еще в безоружного и лежащего на земле, не решился бы. Но казнь чужими руками его вполне устраивала.
   Первый, казалось, колебался.
   — Патронов мало, всего четыре штуки, — сквозь зубы процедил он. В это время несчастный беглец приподнялся из последних сил и встал на ноги. Первый остервенело хлестнул его рукой по лицу.
   — Еще раз упадешь — убью!
   Они поплелись дальше.
   — Да что за жизнь такая! — ни к кому не обращаясь, произнес второй. — Мне, если поймают, точно дадут пожизненное… А это уж крышка!
   — Заткнись! — огрызнулся первый. — А меня схватят — повесят сразу! Хотя, черт с ним, лучше уж смерть! Или я сдохну где-нибудь в болоте, или пулю себе в лоб пущу, но не вернусь, не вернусь туда!
   Он шел, повторяя эти слова, как заклинание, в каком-то диком исступлении. Глаза его горели лихорадочным огнем.
   Некоторое время хранили молчание. Второй уже не раз поглядывал на револьвер (который раньше был у него) и однажды, выбрав удобный момент, набросился на своего спутника, стремясь вновь завладеть оружием.
   Ему не удалось свалить противника одним ударом, и вскоре они, сцепившись, покатились по земле. Они колотили, душили друг друга, рыча, как дикие звери, а третий испуганно смотрел на них. Они оба могли его убить, и он не осмелился никому помогать, хотя ему нужно было, чтобы кто-то из дерущихся остался жив — сам он не знал дороги.
   Это были арестанты, беглые каторжники. Вместе они оказались случайно, друг друга не знали. В ту ночь бежало несколько заключенных, а среди них, по стечению обстоятельств, и эти трое.
   Все они действительно походили на привидения. На их спинах не было живого места; кое-где среди рубцов от плетей виднелись еще более глубокие следы от ударов железными прутьями, на запястьях тоже были шрамы, как и на сбитых в кровь ногах.
   Схватка закончилась так же внезапно, как и началась. Первый ударил противника рукояткой револьвера по голове, и тот со стоном отполз в сторону, а первый, с трудом поднявшись, прицелился в него. Ненависть перекосила лицо, однако курка он не спустил.
   — Ты… вставай…— задыхаясь, произнес он. Второй встал, пошатываясь и сжимая голову руками.
   Мгновение они смотрели друг на друга, потом первый резко повернулся и, прихрамывая, побрел вперед. За ним двинулся третий, а второй шел последним, уныло озираясь, как побитая собака.
   Дошли до небольшого озерка, по берегам заросшего осокой, за которым начинались топи. Беглецы жадно бросились пить мутную воду. Они не ели уже двое суток, но им приходилось голодать и более длительное время, так что от этого они пока не сильно страдали, но жажды побороть не могли.
   — Что будем делать? Куда ты, черт возьми, нас завел? — спросил наконец второй.
   — Все правильно! Надо переплыть!
   Самый молодой испуганно вздрогнул и посмотрел на обладателя оружия, произнесшего эти слова, как на сумасшедшего.
   — Там болото, — сказал второй, вглядываясь в туман.
   — Плыть! — упрямо повторил первый. — Если мы свернем, пойдем по берегу, рано или поздно на наш след, нападут. А так спасемся.
   — Или утонем, — мрачно добавил второй.
   — Жить хочешь — не сдохнешь!
   — Да? А болото? Я туда первым не сунусь.
   — Я пойду первым. Меня смерть не любит, — ответил первый, и глаза его дико сверкнули.
   — Я не доплыву, — обреченно произнес третий, и его словам можно было поверить.
   — Если утонешь — еще лучше будет: не придется возиться с тобой, — был ответ. — Давайте, полезайте, живо!
   Второй попробовал воду.
   — Холодная.
   — Вот островок. — Первый указал в невидимую туманную даль. — Там разведем костер.
   — Если еще попадем туда!
   — Это точно.
   Все трое, кто с кажущимся равнодушием, кто с видом приговоренного к смерти, вошли в озеро. Вода и впрямь была холодная, грязная — со дна тучами поднимался ил.
   Беглецы поплыли. Ни у одного из них не было уверенности в том, что он достигнет противоположного берега.
   Второй вырвался вперед, за ним двигался первый. Самый молодой плыл последним. Его губы были судорожно сжаты, взгляд напряжен; каждый взмах руки давался ему с трудом. Холодная вода сковывала суставы, подступавший мрак смерти наполнял сердце черным ужасом, уничтожал волю и затуманивал разум.
   Вдруг он хлебнул воды, раз, другой, и понял, что тонет. Двое плыли впереди; от них он помощи не ждал, но инстинкт оказался сильнее.
   — Помогите! — жалобный крик пронесся над озером, вспугнув из осоки стайку птиц.
   И потом еще раз:
   — Помогите!
   Больше он кричать не мог.
   Второй оглянулся — кривая усмешка появилась на его губах — и поплыл дальше, разрезая воду равномерными бросками рук. Первый быстро глянул на тонущего, чуть-чуть замедлил движения, словно еще сомневаясь, потом все-таки повернул назад.
   А несчастный тонул. Было ясно: две-три минуты — и он навсегда скроется под водой, исчезнет в вязком месиве дна. Он барахтался, боролся из последних сил, но сил этих оставалось слишком мало. Он пошел ко дну; свет уже померк в его глазах, как вдруг что-то схватило его и потянуло наверх, к жизни.
   Очнувшись, он увидел полный ярости взгляд и руку, которая поддерживала его на воде. Это стоило спасителю сил, он тоже задыхался. И тут спасенный вцепился в него так, что они оба чуть не пошли ко дну, превратившись в лишенный возможности двигаться живой клубок.
   — Отцепись от меня, отцепись, отцепись! — зашипел спаситель, но тонувший, объятый страхом, не реагировал на его слова, более того, еще крепче схватился за неожиданную опору.
   — Брось его, утонете оба! — кричал второй уже с берега. Ему страшно было оставаться одному в этом гибельном крае.
   Но, когда они оба с головой погрузились в воду, невольные объятия разжались опять. Потом снова все повторилось и кончилось лишь тогда, когда тот, что стал тонуть первым, обессилел так, что уже не мог цепляться ни за что.
   Пришел в себя он уже на твердой земле. Первый беглец лежал рядом, уткнувшись лицом в грязь, а второй сидел, обхватив плечи руками, окоченевший и злой.
   — На кой черт ты его вытащил? — бросил он первому.
   — Ладно, — проворчал тот, поднимая голову. Потом, заметив, что спасенный пришел в себя, набросился на него с проклятиями.
   — Я говорил: брось его! — заметил второй и тут же получил свою порцию ругательств.
   Долго препираться не имело смысла. Кое-как им удалось развести костер, и они грелись, наслаждаясь теплом, а потом устроились прямо на холодной земле. Самые главные препятствия были впереди.
   — Послушай, — прошептал самый молодой своему спасителю, — как тебя зовут?
   Тот невесело усмехнулся.
   — Не один ли тебе черт?
   — А все-таки?
   — Джек.
   — Меня Чарли.
   — А тебя как звать? — спросил Джек у второго.
   — Дэн.
   Тогда, восемь лет назад, Джек не умер, хотя и стоял на самом краю могилы. Угодив при падении с коня в глубокий заснеженный овраг, он остался лежать там, полицейские его не нашли. Спасением это не было, он неминуемо истек бы кровью или еще раньше замерз, и овраг стал бы его могилой. Но все сложилось иначе; именно мимо этого места пролегал путь человека, который, увидев одиноко стоящую лошадь и пятна крови на снегу, принялся разыскивать того, кому все это могло бы принадлежать. По случайности проходящим человеком оказался муж некой Клэр Нолт, той самой девушки, которую Джек однажды спас от жестокой расправы шайки Кинроя. Клэр узнала и Джека, и даже Арагона, на котором муж привез домой неожиданную находку. Она призналась во всем, и немало было споров о том, как дальше поступить. Клэр не хотелось платить неблагодарностью, но муж боялся расплаты за укрывательство преступника: шума вокруг разгрома шайки Кинроя было много. К тому же, находились свидетели пребывания Джека в доме Нолт, например, врач, которого пришлось позвать к тяжелораненому, а также соседи. Уверенности в их молчании не было.
   В конце концов Джек попал-таки в руки полиции, хотя достаточно поздно: Агнесса уже уехала. Вообще, все происходило как бы без его участия, он в это время боролся со смертью, находясь то в полусознании, то в бреду; окончательно Джек очнулся лишь в госпитале и долго не мог понять, что случилось после того, как его настиг выстрел Кинроя: вспоминались лишь какие-то бессвязные обрывки увиденного и услышанного.
   Как только Джек смог подняться на ноги, его отправили в тюрьму. Из членов банды уцелел только Дэвид, которого затем осудили на смертную казнь. То же, похоже, ждало и Джека. Но тут возникли сложности: Дэвида знали многие; то, чем он занимался, тоже тайны не составляло, а Джек был темной лошадкой, он вступил в шайку позднее всех остальных и почти нигде не показывался вместе с ними. Во многом ему помогли показания Клэр, да и Дэвид лишнего не сказал. В результате суд приговорил Джека к пожизненному заключению, иначе говоря, Дэвида обрекли на смерть легкую и быструю, а Джека — на мучительную и медленную.
   Сначала он был уверен, что умрет согласно приговору, так его уверяли в тюрьме, но потом выяснилось, что приговорили его к жизни, вечной жизни в вечной неволе. Ранее, думая о скорой казни, он почти смирился: что ж, он умрет для мира, мир умрет для него, и не о чем будет горевать. Но потом, когда узнал, что его ждет другое… Что это было — пожизненное заключение? Отдаление смертного часа? Продление страданий? Странное существование между жизнью и смертью? Он ощутил страх: жить вот так, зная, что ты жив, и в то же время словно бы умер уже, жить без надежды на освобождение — невыносимо.
   После ему пришлось испытать — в полном смысле слова на собственной шкуре — что значит попасть в среду осужденных грабителей и убийц. Переселиться в мир иной было бы легче. Мало кто из них, имея огромные сроки заключения и зная, сколько способен протянуть человек в подобных условиях, надеялся выйти на свободу, по крайней мере, способным хоть что-либо от жизни получить. Встречались сильные духом люди, поддерживаемые умом или чувствами — от ненависти до надежды, но бывали и такие, что превращались в, полуживотных: изнуренные работой, голодом, побоями, потерявшие веру, с вытравленной душой или, напротив, опасные в злобе. Здесь каждый нуждался хотя бы в какой-то внутренней опоре, в невидимом связующем с миром звене.
   Для Джека таким звеном стали воспоминания и мысли об Агнессе. По правде сказать, сначала он постоянно ожидал ее прихода, потом в тюрьме, еще до приговора, какой-нибудь весточки от нее. После он был уверен, что увидит Агнессу на суде, но ее опять не было. Джек представлял себе, какое потрясение пережила Агнесса, узнав, как он ее обманывал, что он оказался убийцей, и все же не мог поверить, что она могла не прийти к нему умышленно, просто не захотев повидать его хотя бы в последний раз. Значит, Агнесса ничего о нем не знала, не ведала, где он, а возможно, не подозревала и о том, какая с ним случилась беда (Джек в большей степени сознавал себя не законно наказанным преступником, а человеком, попавшим в беду). Сам он тоже понятия не имел о судьбе девушки — это угнетало не меньше. Джек предполагал, что Агнесса уехала, но куда? Одна? Мысли о вечной разлуке с нею не покидали его. Возможно, она думала о том же, но считала его погибшим или исчезнувшим неведомо куда, и ему казалось, что ей проще пережить такое, чем ему, ощущавшему себя погребенным заживо, запертым в замкнутом навеки пространстве, за пределами которого течет навсегда потерянная жизнь.
   И потянулись сплошной лентой медленные годы, теперь все они казались окрашенными в черный цвет. За восемь лет случалось всякое; безразличие ко всему, подавленность, бешенство, ненависть, отчаяние и жалость к себе, желание сокрушить все, что удерживало в неволе, но притом не злоба, а просто какое-то дикое нетерпение, — все эти сменяющие друг друга состояния попеременно превращали его в нескольких совершенно различных людей. Сам не замечая, он становился все менее похожим даже на того Джека, какого помнила Агнесса уже после событий на прииске. Он не имел никаких стойких убеждений, твердых моральных принципов, ничего такого, что помогло бы ему выстоять; постепенно уходили в тьму прошедших лет воспоминания о случившемся на прииске, он не помнил своих жертв, он сам сделался жертвой. Чьей? Да не все ли было равно! Быть может, он легче, чем некоторые, переносил голод и холод, поскольку постоянно испытывал их в детстве, но в остальном ему доставалось не меньше, чем другим, тем более что Джек отнюдь не слыл покорным. Бывали моменты, когда все его существо молило только об одном: о смерти как избавлении от мук, хотя он стал менее восприимчивым к боли — и к своей, и к чужой.
   Он потерял счет времени; но иногда (хотя в последние годы все реже) ему снилась Калифорния, снились ее просторы, тепло, океан, и он уже не верил, что когда-то все это видел наяву.
   Джек не помышлял о побеге; слишком несбыточными казались такие мечты. Впрочем, однажды один из заключенных, с которым Джек порою перебрасывался парой фраз, в порыве откровенности рассказал ему о продуманном до мелочей маршруте. Секретов в том не было никаких, кроме разве что одной особенности: путь шел на север; и Джек отметил про себя, что маршрут этот очень ему подходит. А потом вдруг — невероятная возможность вырваться на волю! Вернуться в потерянную жизнь! Пусть это был риск, но лучше смерть, чем вечная неволя!
   Мысли о смерти давно уже не пугали его; скорее, утешали, и часто Джек почти с радостной уверенностью думал о том, что больше шести — семи лет ему тут не протянуть: с каждым днем сил оставалось все меньше, здоровье его было давно и основательно подорвано. Здесь все уходило на то, чтобы выжить, но зачем? Ради жизни вне жизни, без жизни? Все напрасно… Джека никто и никогда не учил верить в Бога, сам он до этого не дошел, а потому никакого наказания за пределами жизни не пугался; некоторые из находившихся рядом пытались рассуждать о муках ада, он их не понимал: разве мало нынешних страданий? Что может быть хуже?
   Но сейчас он уже не желал смерти, он не хотел ни в рай, ни в ад, ни в пустоту небытия. Он хотел жить.
   Прошло немало времени, прежде чем обессилевшие беглецы выбрались на твердую землю. Страх погони немного отпустил их: слишком уж безлюдны и дики были эти места.
   Джек только сейчас с удивлением подумал о том, как же достало у них, отощавших и изможденных, сил проделать этот путь. Видно, их так опьянила свобода, так велико было желание вырваться навсегда из былого кошмара!
   Втроем они расположились у костра. От него шел жар, а спину обвевало холодом. Чарли мучительно закашлялся; его знобило со вчерашнего дня, а в глазах появился нездоровый, лихорадочный блеск. Он еле плелся, доводя своих спутников до бешенства. Лучше всех, пожалуй, держался Дэн; напряжение бегства уже оставило его, и по своей природе, он, верно, не склонен был унывать.
   — Жрать охота! — побаловался он. — Как выйдем на дорогу…
   — Выйди! — зло перебил Джек, проверяя револьвер. — Но сначала на рожу свою посмотри…
   — Куда же мы идем? — спросил Чарли. Вид у него был унылый: он совсем выдохся и не чаял ничего, кроме отдыха.
   — Еще дальше, на север. Там есть один прииск, — сказал Джек. — Впрочем, вы можете идти куда хотите, — добавил он равнодушно.
   — Нет уж! — процедил сквозь зубы Дэн. — Пока стоит держаться вместе. Хуже будет, если нас сцапают по одному.
   — Почему? — спросил Чарли.
   — А я не уверен в том, что ты меня не продашь!
   — Да ну вас к черту! — произнес Джек. — Сгинули бы вы совсем. Без вас бы я вернее дошел.
   — Сперва отдай то, что взял, — заметил Дэн. — Я, между прочим, ради этой штучки человека прикончил.
   — Нашел о чем жалеть! Привычное дело, наверное, да? — злобно поддразнил Джек, но Дэн с неожиданной досадой ответил:
   — Много ты знаешь! Для тебя, может, и так!..
   Джек криво усмехнулся. Увидев эту усмешку и глаза, полные какой-то неведомой тьмы, Чарли вздрогнул, поняв, что перед ним некто весьма опасный, он такого и не встречал никогда.
   — Мне как раз по пути с вами, — несмело произнес он. — Я позднее сверну.
   — Куда это ты пойдешь? — поинтересовался Дэн.
   — К своей матери.
   — Вот и зря! — засмеялся Дэн. — Там-то тебя и схватят! Нельзя идти туда.
   — Нет, — терпеливо возразил Чарли, — это вовсе не то место, где я жил прежде. После того, что случилось с нашей семьей, мать уехала в бывшую усадьбу. Там все заброшено уже много лет, вряд ли кто доберется туда, да никто и не знает, где это.
   — А ты?..
   — Я-то знаю…
   — А что? — сказал Дэн. — Там мы бы могли отсидеться!
   — Да, — обрадованно подтвердил Чарли (он очень боялся, что его бросят одного или убьют — непонятно, что еще хуже, в конце концов).
   — Тогда вовсе незачем искать какой-то прииск. По-моему, нам придется сделать порядочный крюк. А, Джек? У тебя там что, кто-нибудь есть?
   Джек смотрел вниз, на землю. Он часто смотрел так, себе под ноги, а потом, когда внезапно поднимал глаза, окружающие обычно невольно отшатывались.
   — Нет…— чуть поколебавшись, ответил он. — Но мне нужно попасть туда.
   Тут у Дэна мелькнула догадка, заставившая его вздрогнуть.
   — А может, ты там золото припас, а? Оно б нам здорово пригодилось!
   И по его лицу было видно: какой бы он ни услышал ответ, не имеет значения, ничто не сможет разубедить его в правильности этой догадки.
   До прииска они добрались к вечеру следующего дня.
   Было уже темно, когда они брели по раскисшей от дождя дороге, но Джек — он сам удивился — помнил здесь все до мельчайших подробностей, может быть, потому, что все эти годы мысли его постоянно устремлялись сюда.
   Поселок значительно разросся, но в центре мало что изменилось. Ветхий двухэтажный домик по-прежнему стоял там, и фонарь все так же раскачивался под навесом, с жалобным скрипом разгоняя тьму. Беглецы прокрались к дому по задворкам и теперь стояли у задней стены, прислушиваясь ко всему, что делалось вокруг, На дворе было тихо, а в доме приглушенные голоса раздавались лишь в верхнем этаже. Безумная мысль мелькнула у Джека: казалось, протяни он руку — и вернется все, что было тогда, восемь лет назад, словно время стояло на месте именно здесь, ожидая его возвращения.
   Внизу, в трех маленьких окнах, горел слабый свет. Один раз в окне появились очертания женской фигурки, но никаких звуков из комнатки не доносилось. Вероятно, кроме девушки там не было никого. Джек попытался заглянуть в окошко, но ничего не получилось плотные шторы.
   Они стояли под дождем, стуча зубами от холода, пока наконец не лопнуло терпение.
   — Что ж, рискнем? — Джек сжал в руке оружие. — Стойте пока тут.
   — А если там еще кто-то?..
   — А если нет — поедим, согреемся и, возможно, достанем одежду.
   Соблазн был настолько велик, что ни Дэн, ни Чарли не стали больше возражать и предоставили Джеку право действовать как заблагорассудится.
   Джек приблизился к двери и негромко постучал. Сразу же изнутри послышались шаги, и тонкий голос спросил:
   — Кто?
   Джеку показалось, что он узнал девушку.
   — Открой, Элси, свои, — наугад решительно произнес он.
   Из-за шума падающей с неба воды нельзя было хорошо различить знакомый голос, но девушка услышала свое имя и, помедлив секунду, отворила. Она не смогла тут же захлопнуть дверь — Джек, быстро подавшись вперед, успел войти.
   — Тихо, не кричи, — сказал он ей, но она и так не могла ничего вымолвить от внезапного страха, лишь глядела на него во все глаза. Это действительно была Элси. Джек узнал ее, несмотря на то, что она сильно изменилась: стала совсем взрослой девушкой, еще немного выросла, хотя повадки ее остались прежними, как и выражение некрасивого, узенького, будто мордочка лисички, лица.
   То, что первым встреченным им на прииске человеком оказалась девушка, которую он знал еще восемь лет назад, сильно обнадеживало Джека. Он оглядел комнату и, убедившись, что кроме Элси в помещении никого нет, позвал своих спутников. Увидев их, Элси задрожала еще больше и отступила в глубь комнатки, прижимаясь к стене. Беглецы вошли, все мокрые, пошатываясь от голода и усталости.
   — Не бойся, никто тебя не тронет. Где миссис Бингс? — спросил Джек. Он запер дверь на задвижку и тяжело опустился на стул возле камина. Дэн и Чарли расположились тут же. Элси стояла напротив них, прислонясь к стене, и видно было, как дрожат ее колени.
   — Ты никого не ждешь? (Девушка помотала головой). — Садись! — кивнул Джек.
   Элси покорно присела на краешек стула.
   — Миссис Бингс где? Здесь, в доме? — повторил Джек.
   Элси взволнованно дернулась и опять чуть заметно покачала головой.
   — Где же она?
   — Миссис Бингс умерла, — выдавила девушка через силу.
   — Вот как? И давно?
   — Пять лет назад.
   — Кто же теперь здесь живет?
   — Я. А наверх пускаем жильцов.
   — Так она оставила дом тебе? — сказал Джек. Как будто это было так уж важно.
   Все вопросы он задавал медленно и мрачно; лицо его, находящееся в тени, выглядело еще страшнее, чем при свете дня. Он сам не знал, зачем намеренно затягивает разговор о том единственном, что его волновало; наверное, именно потому, что слишком многое зависело от ответа девушки.
   А Элси тем временем начала приходить в себя. Ей не пришло в голову полюбопытствовать, откуда ее может знать этот странный собеседник, девушка видела только, что зла он причинять как будто не собирается. Перед ней были не грабители и не бродяги — лишь это она и сумела понять.
   — Нет, — ответила она, — дом и все вещи миссис Бингс завещала брату, мистеру Лавилю, а я осталась служить у него.
   — Слушай, Джек! — вмешался Дэн. — Прикажи-ка ей принести нам чего-нибудь пожрать. Я подыхаю с голоду.
   — Верно. Слышала, Элси? Давай-ка, побыстрее!
   Он положил оружие на стол. Элси вскочила.