круче... Мелькают вокруг фонари. Мелькают белые рожи. Лихо.
Сняли ребята шапки и шапками машут. А девчонки напротив пищат.
Одна, высокая, рыжая, глазами мигает, а поменьше, белокуренькая,
прижалась к ней и:
- Ох! Ах!
Смешно ребятам. Ребята девчонок дразнят.
- Трусихи! - кричит Миронов.
- Кролики! - задирает Петька.
А девчонки тоже спуску не дают:
- Сами кролики!
И смеются, кривляются.
Вот остановилась карусель, выскочили девчонки вон.
И ребята выскочили. Миронов Петьке и говорит:
- Давай познакомимся?
- Что? - говорит Петька.
А уж Миронов девчонок догнал и, как большой:
- Разрешите с вами познакомиться?
Рыжая мигает глазами и говорит:
- Пожалуйста! - говорит. - С удовольствием.
А белокуренькая молчит. И Петька молчит.
Пошли тут всей компанией гулять. В две пары. Впереди Миронов с рыжей, а
сзади Петька с белокуренькой. Миронов семечек купил и девчонок угощает. И
все время говорит и разные шуточки произносит. А Петька молчит. Не знает
Петька, о чем говорить с белокуренькой. А белокуренькая грустная какая-то,
все думает и семечки как-то клюет, как птица.
Вот Петька и спрашивает:
- Что это вы все думаете? О чем?
- О разном, - отвечает белокуренькая. И улыбнулась: - А вы о чем?
И Петька ответил, что думает тоже о разном. Потом спросил, как
белокуренькую зовут.
- Наташа...
- А меня Петр.
И разговорились.
Наташа даже смеяться стала. Даже семечки стала клевать веселее.
Петька говорит:
- Вы на коньках, Наташа, умеете ездить?
- На коньках?.. Летом?.. Ха-ха... Зимой-то я прошлую зиму каталась... И
даже не худо. Возле нашего дома напротив коммунальный каток.
- А где вы живете?
- Там... Недалеко...
И к Петьке:
- А вы где?
- Я-то?
И Петька вдруг растерялся:
- Я-то? Я - в детдоме.
- В каком?
- В дефе... ративном.
- Это что значит - деферативный?
- Это... такой... особенный. Для особо нормальных детей.
- Для сирот?
- Ну да. Для круглых.
- Вы - круглый?
- Круглый. Ни отца, ни матки. Ни даже тетки. А вы?
- У меня... отец. То есть... нет, то есть... да.
Опять закраснелась Наташа.
"Что за черт?" - думает Петька.
Удивляется Петька.
И дальше идут.
Так незаметно до позднего вечера прошатались. Семечек одних фунта два
склевали.
Уж темно совсем стало, огни погасли, взошла луна.
Тут девчонки встрепенулись:
- Пора домой идти.
Распрощались и пошли.
И Петька с Мироновым до самого приюта про девчонок говорили.
- Хорошие девчонки.
Долго стучались в калитку. Долго за оградой лаял Король и гремела цепь.
Наконец косоглазый дворник Иван открыл калитку. Зевал и ругался.
По двору шли, и вдруг Миронов сказал:
- Гляди-ка!.. Дрова кончились!.. Ловко! Теперь можно в лапту играть.
Поглядел Петька, - так и есть - кончились дрова. Очистился двор от
забора до забора.
- Верно, - сказал Петька. - Можно в лапту играть.
Всю ночь не спал Петька. Все думал и все обсуждал.
И ранним утром оделся Петька и вышел во двор.
Холодно было, туманно, и пахло землей, и за оградой на тополях орали
галки. Ежился Петька, ходил вдоль забора и глядел в окна.
Окна румянились чуть и блестели, как в речке вода. За окнами тихо было.
Ходил Петька вдоль забора и прутик искал. Прутика не было: всюду кора
валялась, щепки и лык лохматый.
Прутика не было, но место Петька отлично нашел. Стал у забора и
вспомнил:
"Вот здесь воспитатель сидел и книжку читал. Вон там ребята в рюхи
играли. Вот тут я..."
Огляделся Петька, сел на корточки и щепкой стал ковырять землю. Ямку
глубокую до локтя вырыл, - руку засунул: так и есть. Сцапали пальцы
скользкий узелок. Сжал Петька узелок и поднялся. И, зашвыряв щепками яму,
быстро пошел в приют.
А в коридоре сел на окно и, отдышавшись, развязал узелок.
Чистокровное золото за год не потускнело: по-старому солнце горело у
Петьки в руках. Но меньше показались Петьке часы. И легче. Легкие, легкие...
Даже страшно.
Задумался Петька, поежился.
К уху приставил часы - молчат. Крышки открыл - стоят.
Черные стрелки стоят на без двадцати восемь.
И вдруг еще страшнее Петьке стало.
"Как же это? - думает. - Что же это? Столько времени прошло, год целый
прошел, а часы на час не продвинулись?"
Солнце в окно ворвалось. Испугался Петька и сунул часы в карман. И
сразу тяжелые стали часы. Карман оттянуло, и стало неудобно ноге.
Пошел Петька по коридору. А навстречу Рудольф Карлыч идет. Улыбается. И
солнце на белом халате. И кочерга в руке.
- Здравствуй! - говорит. - Доброе утро. Идем со мной печка топить? Нет?
- Нет! - сказал Петька. - Мне в экономию надо... Хлеб вешать.
И пошел хлеб вешать.
Но не убежал Петька. Нет... Это прошлым летом он мечтал убежать, а
теперь... Теперь совсем другое.
Другие дела на уме у Петьки. И странно даже подумать: как это так
бежать?
Но на руках у Петьки часы. На руках у него этот проклятый драгоценный
предмет.
И нужно подумывать, что и как!..
Носит Петька часы день, другой - и все думает, все размышляет, куда бы
часики деть.
Бросить хотел часы - пожалел: глупо. Самое лучшее - Кудеяру отдать. Да
где его возьмешь, - не приходит больше гражданин Кудеяр. Ни слуху о нем, ни
духу.
Так и страдал Петька и носил с собой эти ненавистные часы.
А в середине лета стали в приюте красить крыши.
Вот призвал раз Федор Иваныч Петьку и говорит:
- Сходи, - говорит, - пожалуйста, на улицу Ленина, в Губжир. Купи
зеленой краски.
Дал Петьке денег, пошел Петька в Губжир.
Идет мимо базара. Старое вспоминает. Разные случаи вспоминает: гири,
пампушки, селедки.
И вдруг слышит свист. Бегут люди.
Бегут по базару люди и дико орут:
- Лови его! Во-ор! Лови!..
Побежал и Петька. И видит, за кем бегут. Бегут за лохматым парнишкой.
Парнишка бежит, оглянулся - мелькнул перед Петькой завязанный газ.
- Пятаков! - крикнул Петька и шибче бежать припустился.
А Пятаков бежит хорошо.
Толпа уж давно позади осталась, один только Петька вдогонку бежит. И
кричит:
- Пя-та-ко-ов!
И вот догнал.
Схватил за плечо Пятакова и:
- Стой! Не уйдешь!..
А Пятаков увернулся и Петьку - под грудки.
- Дурак! - закричал Петька. - Дурак! Не дерись.
Отскочил Пятаков и смотрит на Петьку. И весь дрожит.
А Петька:
- Ну что? Не узнал?
- Нет, - сказал Пятаков, задыхаясь.
- В приюте... Помнишь?
- А, - сказал Пятаков, - помню. Обжора...
И дальше пошел. И все дрожит.
А Петька за ним:
- А дрова помнишь?
- Какие дрова?.. Помню... Ну что ж?
И дальше, дальше бежит Пятаков. И все стороной, все
переулками-закоулками... К Слободе, на окраину города.
Петька за ним:
- Пятаков!
- Что тебе?
- Пятаков, подожди, не беги.
Стал Пятаков. Отдышался:
- Ух... Черт возьми... Что, говорю, тебе?
- Помнишь дрова?
- Помню. Ну что ж?
- Обидно?
- Что?
- Прости, - говорит Петька. - Я виноватый во всем.
И стал Пятакову рассказывать насчет дров. А Пятаков хохотать начал. И
так хохотал, что повязка его на нос сползла.
- Дурак! - говорит. - Да разве ты виноват?.. Ведь сам я... Ведь я в тую
ночь шестнадцать поленьев торговкам на кордон перетаскал.
- Врешь! - изумился Петька. - Врешь!.. Неужели верно?..
- Верно. Шестнадцать поленьев. А ты думал что, я за милую душу в
реформу пошел? Нет, брат, нас на испуг не возьмешь.
Удивляется Петька:
- Так, значит, тебе не обидно совсем? И в приют не хочется?
- В приют?
Усмехнулся Пятаков. И говорит важно:
- Я, брат, в тюрьме побывал. А кто в тюрьме побывал, тому в приюте с
детишками делать нечего. Понял?
Щелкнул Петьку по лбу и пошел качаясь.
Пошел качаясь и вдруг обернулся.
Обернулся и, бледный, лохматый, на Петьку идет. И сверкает своим
одиноким глазом.
А Петька, конечно, подходит спокойно. У Петьки совесть чиста.
- Что? - говорит.
- То, - говорит Пятаков и на Петьку надвигается. - То, - говорит. -
Гони часы!
И - раз по плечу Петьку:
- Ну?!
Чуть на землю Петька не сел. Закачался. Закланялся. В глазах у Петьки
стали мелькать заборы, дома, фонари и одноглазые Пятаковы. Язык онемел у
Петьки.
- Ну? - повторил Пятаков. - Не слышишь? Часы гони.
- Ка-ка... - сказал Петька, - ки-ки... Ка-ки-кие часы?
- Такие, - сказал Пятаков и вдруг, наклонившись к самому Петькиному
лицу, быстро-быстро зашептал: - Ты думаешь, я не знаю? Нет! Я, брат, знаю.
Мне Кудеяр все рассказал... Под чистую. Мы с ним полгода в тюрьме отсидели
вместе. Да. Он и сейчас за пьянку отсиживает. Да. Он мне все рассказал. Все
знаю. Все мне известно. Гони часы. Слышишь?
И тут Пятаков хватает Петьку за грудь, а другою рукой он хватает его за
горло и шипит:
- Слышишь? Гони часы... А не то... Только пикни!
И пальцами жмет Петькино горло. И грязный кулак пихает Петьке прямо под
чистый нос.
А Петька уж лезет в карман. И щупает там часы. Хочет их вытащить вон и
отдать Пятакову. И даже торопится. Даже спешит поскорей отдать часы
Пятакову.
Но тут раздаются крики, свистки, улюлюканье, топот. Из-за угла вылетает
милиционер. За ним бабы. За бабами еще разные люди.
- Ага! - орут. - Вота он! Ло-ви-и!
И - шасть к Пятакову. Хвать Пятакова за шиворот. Бух на землю!
- Вор-р! Бей!!!
Петька едва убежал.
Идет Петька дальше, в Губжир. И снова идет по базару. По самым рядам,
где торгуют пампушками и селедками. Где пахнет мукой и овощами. Но грустный
Петька плетется. Унылый. Со злостью сжимает в кармане часы и думает:
"Господи! - думает. - За что мне такая обуза? За что мне такое
несчастье в кармане носить?!"
А вокруг и гудит и шумит. Солнце по всей барахолке гуляет. Люди
толкаются. Баян гудит. Птицы гогочут в клетках. Нищие песни орут. Весело!
Но Петьке не радостно. Петьку и солнце не радует. И нищие даже не
радуют. Грустный Петька идет.
Вдруг Петька увидел девчонку. Девчонка стояла в рядах и что-то держала
в руке. Какую-то вещь.
Какую-то вещь она продавала сухощавому рыжему дядьке в очках.
Петька узнал Наташу. Это Наташа, с которой Петька на вербе гулял,
белокурая, продавала теперь какую-то вещь сухощавому дядьке.
Петька обрадовался. Петька даже очень обрадовался. Он стал толкать
направо и налево людей и подошел к Наташе.
Рыжий в очках, что-то бурча под нос, отошел.
- Наташа, здорово! - сказал Петька. - Чем торгуешь?
Наташа взглянула, ахнула и сунула руку в карман.
- Что ты? - сказал Петька. - Чего испугалась? Боишься? Краденым
торгуешь, что ли?..
- Нет, не краденым, - сказала Наташа.
- А что? Что это у тебя в руке? Покажи.
- Не покажу. Что тебе?
- Покажи. Интересно.
- Не покажу.
- А! Краденое, значит. Веник в бане украла или фантиков восемь штук?
Да?
Наташа молчала.
- Или, может быть, чулки у покойной бабушки стилибондила? Да? Или
отца-старика ограбила?
Наташа вдруг покраснела. Вдруг, чуть не плача, она сказала:
- Я не ограбила. Он сам велел мне продать. Он письмо мне прислал. На,
погляди! "Краденое"!
Наташа сунула Петьке в лицо ладонь. На ладони лежала цепочка. На
цепочке болтались брелочки, бренчали собачки и слоники, и посреди всего
колыхался - зеленый камень-самоцвет в виде груши.
Петька совсем закачался и чуть не упал. И так он устал, и еще Пятаков
его бил под грудки, а тут он совсем опупел. Тут он взял цепочку и долго
смотрел на нее.
Потом сунул руку в карман и вынул часы. И быстро неловкими пальцами
нацепил часы на цепочку и подал Наташе:
- На!
Наташа ахнула и едва подхватила часы.
А Петька - раз! - повернулся и - бегом через шумный базар. Через мост,
через площадь, по улице...
И побежал без оглядки.
В Губжир побежал. За зеленой краской.
Первые рассказы молодого писателя написаны на жизненно близком ему
материале.
1920-е годы - время войны и разрухи - породили целые армии
беспризорников. Группами и в одиночку они бродяжничали по стране, являлись
грозой базаров. Судьба этих изломанных жизнью детей стала вопросом
государственной важности. Была организована специальная комиссия во главе с
Ф.Э.Дзержинским по борьбе с безнадзорностью подростков.
Л.Пантелеев, сам переживший в детстве годы скитаний, хорошо знал
беспризорников, их душевный мир. В своих ранних рассказах он показывает, как
происходит высвобождение этих мальчишек из-под власти улицы.
В этой повести одиннадцатилетний Петька Валет - вор со стажем - не
задумывается над тем, хорошо или плохо воровать. Тем интереснее наблюдать
перерождение героя. Пантелеев переходит от этюдов, набросков, каковыми
являются "Карлушкин фокус", "Портрет", к подробному исследованию характера.
Он мастерски строит сюжет, проявляя неистощимую изобретательность в
придумывании все новых положений - иногда комических, а временами
по-настоящему трагических. Сюжетные повороты жизненно и психологически
достоверны и служат для того, чтобы испытать героя на прочность.
Писатель долго работал над повестью. Было не менее 70 вариантов начала,
труднее всего, по его словам, давались образ и интонация рассказчика.
Рассказчик в "Часах" комментирует события как бы со стороны, и тем не
менее теплая, несколько ироническая интонация помогает полнее раскрыть
характер Петьки.
Впервые повесть напечатана в журнале "Пионер" в 1928 году. Через год
вышла книга "Часы". В журнальном варианте конец повести был несколько
сентиментальным, что новее не свойственно Л.Пантелееву. В книге конец звучит
как подлинно мажорный, жизнеутверждающий.
В "Часах" двадцатилетний Пантелеев проявил себя как мастер словесной
живописи и увлекательного сюжета. Ему удалось, как писала Т.Габбе, известный
критик и драматург, "создать настоящий спектакль, напряженный, полный
драматизма и юмора". Мастера театра и кинематографа не раз обращались к
повести, - в частности, в Китае в 1935 году вышел фильм "Часы" (повесть
перевел классик китайской литературы Лу Синь), в Японии, в Токийском детском
театре долгое время шел спектакль "Золотые часы" по повести Л.Пантелеева.
Несколько лет назад под тем же названием Одесская киностудии выпустила
фильм.
С. 302. "...В приют Клары Цеткин...". - Клара Цеткин (1857-1933) -
видный деятель германского и международного рабочего движения.
Г.Антонова, Е.Путилова
Сняли ребята шапки и шапками машут. А девчонки напротив пищат.
Одна, высокая, рыжая, глазами мигает, а поменьше, белокуренькая,
прижалась к ней и:
- Ох! Ах!
Смешно ребятам. Ребята девчонок дразнят.
- Трусихи! - кричит Миронов.
- Кролики! - задирает Петька.
А девчонки тоже спуску не дают:
- Сами кролики!
И смеются, кривляются.
Вот остановилась карусель, выскочили девчонки вон.
И ребята выскочили. Миронов Петьке и говорит:
- Давай познакомимся?
- Что? - говорит Петька.
А уж Миронов девчонок догнал и, как большой:
- Разрешите с вами познакомиться?
Рыжая мигает глазами и говорит:
- Пожалуйста! - говорит. - С удовольствием.
А белокуренькая молчит. И Петька молчит.
Пошли тут всей компанией гулять. В две пары. Впереди Миронов с рыжей, а
сзади Петька с белокуренькой. Миронов семечек купил и девчонок угощает. И
все время говорит и разные шуточки произносит. А Петька молчит. Не знает
Петька, о чем говорить с белокуренькой. А белокуренькая грустная какая-то,
все думает и семечки как-то клюет, как птица.
Вот Петька и спрашивает:
- Что это вы все думаете? О чем?
- О разном, - отвечает белокуренькая. И улыбнулась: - А вы о чем?
И Петька ответил, что думает тоже о разном. Потом спросил, как
белокуренькую зовут.
- Наташа...
- А меня Петр.
И разговорились.
Наташа даже смеяться стала. Даже семечки стала клевать веселее.
Петька говорит:
- Вы на коньках, Наташа, умеете ездить?
- На коньках?.. Летом?.. Ха-ха... Зимой-то я прошлую зиму каталась... И
даже не худо. Возле нашего дома напротив коммунальный каток.
- А где вы живете?
- Там... Недалеко...
И к Петьке:
- А вы где?
- Я-то?
И Петька вдруг растерялся:
- Я-то? Я - в детдоме.
- В каком?
- В дефе... ративном.
- Это что значит - деферативный?
- Это... такой... особенный. Для особо нормальных детей.
- Для сирот?
- Ну да. Для круглых.
- Вы - круглый?
- Круглый. Ни отца, ни матки. Ни даже тетки. А вы?
- У меня... отец. То есть... нет, то есть... да.
Опять закраснелась Наташа.
"Что за черт?" - думает Петька.
Удивляется Петька.
И дальше идут.
Так незаметно до позднего вечера прошатались. Семечек одних фунта два
склевали.
Уж темно совсем стало, огни погасли, взошла луна.
Тут девчонки встрепенулись:
- Пора домой идти.
Распрощались и пошли.
И Петька с Мироновым до самого приюта про девчонок говорили.
- Хорошие девчонки.
Долго стучались в калитку. Долго за оградой лаял Король и гремела цепь.
Наконец косоглазый дворник Иван открыл калитку. Зевал и ругался.
По двору шли, и вдруг Миронов сказал:
- Гляди-ка!.. Дрова кончились!.. Ловко! Теперь можно в лапту играть.
Поглядел Петька, - так и есть - кончились дрова. Очистился двор от
забора до забора.
- Верно, - сказал Петька. - Можно в лапту играть.
Всю ночь не спал Петька. Все думал и все обсуждал.
И ранним утром оделся Петька и вышел во двор.
Холодно было, туманно, и пахло землей, и за оградой на тополях орали
галки. Ежился Петька, ходил вдоль забора и глядел в окна.
Окна румянились чуть и блестели, как в речке вода. За окнами тихо было.
Ходил Петька вдоль забора и прутик искал. Прутика не было: всюду кора
валялась, щепки и лык лохматый.
Прутика не было, но место Петька отлично нашел. Стал у забора и
вспомнил:
"Вот здесь воспитатель сидел и книжку читал. Вон там ребята в рюхи
играли. Вот тут я..."
Огляделся Петька, сел на корточки и щепкой стал ковырять землю. Ямку
глубокую до локтя вырыл, - руку засунул: так и есть. Сцапали пальцы
скользкий узелок. Сжал Петька узелок и поднялся. И, зашвыряв щепками яму,
быстро пошел в приют.
А в коридоре сел на окно и, отдышавшись, развязал узелок.
Чистокровное золото за год не потускнело: по-старому солнце горело у
Петьки в руках. Но меньше показались Петьке часы. И легче. Легкие, легкие...
Даже страшно.
Задумался Петька, поежился.
К уху приставил часы - молчат. Крышки открыл - стоят.
Черные стрелки стоят на без двадцати восемь.
И вдруг еще страшнее Петьке стало.
"Как же это? - думает. - Что же это? Столько времени прошло, год целый
прошел, а часы на час не продвинулись?"
Солнце в окно ворвалось. Испугался Петька и сунул часы в карман. И
сразу тяжелые стали часы. Карман оттянуло, и стало неудобно ноге.
Пошел Петька по коридору. А навстречу Рудольф Карлыч идет. Улыбается. И
солнце на белом халате. И кочерга в руке.
- Здравствуй! - говорит. - Доброе утро. Идем со мной печка топить? Нет?
- Нет! - сказал Петька. - Мне в экономию надо... Хлеб вешать.
И пошел хлеб вешать.
Но не убежал Петька. Нет... Это прошлым летом он мечтал убежать, а
теперь... Теперь совсем другое.
Другие дела на уме у Петьки. И странно даже подумать: как это так
бежать?
Но на руках у Петьки часы. На руках у него этот проклятый драгоценный
предмет.
И нужно подумывать, что и как!..
Носит Петька часы день, другой - и все думает, все размышляет, куда бы
часики деть.
Бросить хотел часы - пожалел: глупо. Самое лучшее - Кудеяру отдать. Да
где его возьмешь, - не приходит больше гражданин Кудеяр. Ни слуху о нем, ни
духу.
Так и страдал Петька и носил с собой эти ненавистные часы.
А в середине лета стали в приюте красить крыши.
Вот призвал раз Федор Иваныч Петьку и говорит:
- Сходи, - говорит, - пожалуйста, на улицу Ленина, в Губжир. Купи
зеленой краски.
Дал Петьке денег, пошел Петька в Губжир.
Идет мимо базара. Старое вспоминает. Разные случаи вспоминает: гири,
пампушки, селедки.
И вдруг слышит свист. Бегут люди.
Бегут по базару люди и дико орут:
- Лови его! Во-ор! Лови!..
Побежал и Петька. И видит, за кем бегут. Бегут за лохматым парнишкой.
Парнишка бежит, оглянулся - мелькнул перед Петькой завязанный газ.
- Пятаков! - крикнул Петька и шибче бежать припустился.
А Пятаков бежит хорошо.
Толпа уж давно позади осталась, один только Петька вдогонку бежит. И
кричит:
- Пя-та-ко-ов!
И вот догнал.
Схватил за плечо Пятакова и:
- Стой! Не уйдешь!..
А Пятаков увернулся и Петьку - под грудки.
- Дурак! - закричал Петька. - Дурак! Не дерись.
Отскочил Пятаков и смотрит на Петьку. И весь дрожит.
А Петька:
- Ну что? Не узнал?
- Нет, - сказал Пятаков, задыхаясь.
- В приюте... Помнишь?
- А, - сказал Пятаков, - помню. Обжора...
И дальше пошел. И все дрожит.
А Петька за ним:
- А дрова помнишь?
- Какие дрова?.. Помню... Ну что ж?
И дальше, дальше бежит Пятаков. И все стороной, все
переулками-закоулками... К Слободе, на окраину города.
Петька за ним:
- Пятаков!
- Что тебе?
- Пятаков, подожди, не беги.
Стал Пятаков. Отдышался:
- Ух... Черт возьми... Что, говорю, тебе?
- Помнишь дрова?
- Помню. Ну что ж?
- Обидно?
- Что?
- Прости, - говорит Петька. - Я виноватый во всем.
И стал Пятакову рассказывать насчет дров. А Пятаков хохотать начал. И
так хохотал, что повязка его на нос сползла.
- Дурак! - говорит. - Да разве ты виноват?.. Ведь сам я... Ведь я в тую
ночь шестнадцать поленьев торговкам на кордон перетаскал.
- Врешь! - изумился Петька. - Врешь!.. Неужели верно?..
- Верно. Шестнадцать поленьев. А ты думал что, я за милую душу в
реформу пошел? Нет, брат, нас на испуг не возьмешь.
Удивляется Петька:
- Так, значит, тебе не обидно совсем? И в приют не хочется?
- В приют?
Усмехнулся Пятаков. И говорит важно:
- Я, брат, в тюрьме побывал. А кто в тюрьме побывал, тому в приюте с
детишками делать нечего. Понял?
Щелкнул Петьку по лбу и пошел качаясь.
Пошел качаясь и вдруг обернулся.
Обернулся и, бледный, лохматый, на Петьку идет. И сверкает своим
одиноким глазом.
А Петька, конечно, подходит спокойно. У Петьки совесть чиста.
- Что? - говорит.
- То, - говорит Пятаков и на Петьку надвигается. - То, - говорит. -
Гони часы!
И - раз по плечу Петьку:
- Ну?!
Чуть на землю Петька не сел. Закачался. Закланялся. В глазах у Петьки
стали мелькать заборы, дома, фонари и одноглазые Пятаковы. Язык онемел у
Петьки.
- Ну? - повторил Пятаков. - Не слышишь? Часы гони.
- Ка-ка... - сказал Петька, - ки-ки... Ка-ки-кие часы?
- Такие, - сказал Пятаков и вдруг, наклонившись к самому Петькиному
лицу, быстро-быстро зашептал: - Ты думаешь, я не знаю? Нет! Я, брат, знаю.
Мне Кудеяр все рассказал... Под чистую. Мы с ним полгода в тюрьме отсидели
вместе. Да. Он и сейчас за пьянку отсиживает. Да. Он мне все рассказал. Все
знаю. Все мне известно. Гони часы. Слышишь?
И тут Пятаков хватает Петьку за грудь, а другою рукой он хватает его за
горло и шипит:
- Слышишь? Гони часы... А не то... Только пикни!
И пальцами жмет Петькино горло. И грязный кулак пихает Петьке прямо под
чистый нос.
А Петька уж лезет в карман. И щупает там часы. Хочет их вытащить вон и
отдать Пятакову. И даже торопится. Даже спешит поскорей отдать часы
Пятакову.
Но тут раздаются крики, свистки, улюлюканье, топот. Из-за угла вылетает
милиционер. За ним бабы. За бабами еще разные люди.
- Ага! - орут. - Вота он! Ло-ви-и!
И - шасть к Пятакову. Хвать Пятакова за шиворот. Бух на землю!
- Вор-р! Бей!!!
Петька едва убежал.
Идет Петька дальше, в Губжир. И снова идет по базару. По самым рядам,
где торгуют пампушками и селедками. Где пахнет мукой и овощами. Но грустный
Петька плетется. Унылый. Со злостью сжимает в кармане часы и думает:
"Господи! - думает. - За что мне такая обуза? За что мне такое
несчастье в кармане носить?!"
А вокруг и гудит и шумит. Солнце по всей барахолке гуляет. Люди
толкаются. Баян гудит. Птицы гогочут в клетках. Нищие песни орут. Весело!
Но Петьке не радостно. Петьку и солнце не радует. И нищие даже не
радуют. Грустный Петька идет.
Вдруг Петька увидел девчонку. Девчонка стояла в рядах и что-то держала
в руке. Какую-то вещь.
Какую-то вещь она продавала сухощавому рыжему дядьке в очках.
Петька узнал Наташу. Это Наташа, с которой Петька на вербе гулял,
белокурая, продавала теперь какую-то вещь сухощавому дядьке.
Петька обрадовался. Петька даже очень обрадовался. Он стал толкать
направо и налево людей и подошел к Наташе.
Рыжий в очках, что-то бурча под нос, отошел.
- Наташа, здорово! - сказал Петька. - Чем торгуешь?
Наташа взглянула, ахнула и сунула руку в карман.
- Что ты? - сказал Петька. - Чего испугалась? Боишься? Краденым
торгуешь, что ли?..
- Нет, не краденым, - сказала Наташа.
- А что? Что это у тебя в руке? Покажи.
- Не покажу. Что тебе?
- Покажи. Интересно.
- Не покажу.
- А! Краденое, значит. Веник в бане украла или фантиков восемь штук?
Да?
Наташа молчала.
- Или, может быть, чулки у покойной бабушки стилибондила? Да? Или
отца-старика ограбила?
Наташа вдруг покраснела. Вдруг, чуть не плача, она сказала:
- Я не ограбила. Он сам велел мне продать. Он письмо мне прислал. На,
погляди! "Краденое"!
Наташа сунула Петьке в лицо ладонь. На ладони лежала цепочка. На
цепочке болтались брелочки, бренчали собачки и слоники, и посреди всего
колыхался - зеленый камень-самоцвет в виде груши.
Петька совсем закачался и чуть не упал. И так он устал, и еще Пятаков
его бил под грудки, а тут он совсем опупел. Тут он взял цепочку и долго
смотрел на нее.
Потом сунул руку в карман и вынул часы. И быстро неловкими пальцами
нацепил часы на цепочку и подал Наташе:
- На!
Наташа ахнула и едва подхватила часы.
А Петька - раз! - повернулся и - бегом через шумный базар. Через мост,
через площадь, по улице...
И побежал без оглядки.
В Губжир побежал. За зеленой краской.
Первые рассказы молодого писателя написаны на жизненно близком ему
материале.
1920-е годы - время войны и разрухи - породили целые армии
беспризорников. Группами и в одиночку они бродяжничали по стране, являлись
грозой базаров. Судьба этих изломанных жизнью детей стала вопросом
государственной важности. Была организована специальная комиссия во главе с
Ф.Э.Дзержинским по борьбе с безнадзорностью подростков.
Л.Пантелеев, сам переживший в детстве годы скитаний, хорошо знал
беспризорников, их душевный мир. В своих ранних рассказах он показывает, как
происходит высвобождение этих мальчишек из-под власти улицы.
В этой повести одиннадцатилетний Петька Валет - вор со стажем - не
задумывается над тем, хорошо или плохо воровать. Тем интереснее наблюдать
перерождение героя. Пантелеев переходит от этюдов, набросков, каковыми
являются "Карлушкин фокус", "Портрет", к подробному исследованию характера.
Он мастерски строит сюжет, проявляя неистощимую изобретательность в
придумывании все новых положений - иногда комических, а временами
по-настоящему трагических. Сюжетные повороты жизненно и психологически
достоверны и служат для того, чтобы испытать героя на прочность.
Писатель долго работал над повестью. Было не менее 70 вариантов начала,
труднее всего, по его словам, давались образ и интонация рассказчика.
Рассказчик в "Часах" комментирует события как бы со стороны, и тем не
менее теплая, несколько ироническая интонация помогает полнее раскрыть
характер Петьки.
Впервые повесть напечатана в журнале "Пионер" в 1928 году. Через год
вышла книга "Часы". В журнальном варианте конец повести был несколько
сентиментальным, что новее не свойственно Л.Пантелееву. В книге конец звучит
как подлинно мажорный, жизнеутверждающий.
В "Часах" двадцатилетний Пантелеев проявил себя как мастер словесной
живописи и увлекательного сюжета. Ему удалось, как писала Т.Габбе, известный
критик и драматург, "создать настоящий спектакль, напряженный, полный
драматизма и юмора". Мастера театра и кинематографа не раз обращались к
повести, - в частности, в Китае в 1935 году вышел фильм "Часы" (повесть
перевел классик китайской литературы Лу Синь), в Японии, в Токийском детском
театре долгое время шел спектакль "Золотые часы" по повести Л.Пантелеева.
Несколько лет назад под тем же названием Одесская киностудии выпустила
фильм.
С. 302. "...В приют Клары Цеткин...". - Клара Цеткин (1857-1933) -
видный деятель германского и международного рабочего движения.
Г.Антонова, Е.Путилова