Пантелеев Алексей. Ночка

   Атаман Соколовский кричит:
   - Стой! Стрелять буду!
   А они и не слушают его - гонят куда попало. Коляска у них трещит. Лошади спотыкаются, падают...
   Ночка моя, бедняжка, мычит, мечется между ними. А они и внимания не обращают, дуют себе напролом.
   А тут еще, как нарочно, пулемет затрещал из-за реки. Так уж тут и сам Соколовский не выдержал. Стегнул коня, крикнул: "За мной!" - и вперед ходу.
   И мы с моей Ночкой тоже бежать припустили. Только мы не вперед, а - в кусты.
   ДО СВИДАНИЯ, НОЧКА!
   Я думаю:
   "Откуда же пушки взялись? Ведь не было! Ни одной не было".
   И вдруг мне как будто подсказал кто-то:
   "Так это же папа! Папина дивизия подошла!"
   У меня даже голова закружилась, как только я подумала об этом.
   "Ну, конечно же, - думаю, - папина дивизия в город пришла. Потому и плотину, наверно, не взрывали. Теперь их там много, теперь им бояться нечего... Теперь уж небось бандитам не поздоровится..."
   И вдруг я вспомнила, что ведь бандиты уходят, что ведь я сама увела их подальше от города...
   Меня будто крапивой стегнули...
   "Что же я наделала? Дура! Ведь их потом не найдешь. Ведь они если в лес уйдут, их полгода потом ловить придется!"
   А уж из города, вижу, и стрелять перестали. Думают, наверно: ушли бандиты...
   "Как же, - думаю, - их задержать? Что бы такое придумать?"
   И придумала все-таки.
   - А ну, - говорю, - Ноченька, до свидания, беги-ка ты домой одна.
   Подхлестнула ее хворостинкой, а сама повернулась и - бегом, догонять бандитов.
   БАНДИТЫ ХОТЯТ МЕНЯ ЗАРУБИТЬ
   Они еще далеко не успели уйти.
   Чего у них там случилось - не знаю, только вижу: стоят, окружили атамана своего, кричат, руками размахивают.
   Я еще до них добежать не успела, а уж атаман как будто ждал меня:
   - Вот, - говорит, - она! Здесь она!
   Потом говорит:
   - Ну! Где ж плотина-то?
   А я задрожала вся, руки перед ним ладошками сложила и говорю:
   - Ой, дяденьки, миленькие!.. Вы только не сердитесь, не ругайтесь...
   - Ну, что еще, - говорит, - такое?
   - А я, - говорю, - ошиблась маленько. Плотина-то ведь в той стороне.
   - Как, - говорит, - в той стороне?
   - Да так, - говорю. - Вы уж давеча больно громко орали на меня. Я с перепугу-то все и перепутала.
   Он свою серебряную саблю выхватил и говорит:
   - Ты что?!
   Потом говорит:
   - На обман взяла? Издеваешься над нами?
   Тут из толпы этот, в шляпе который, выскочил и говорит:
   - Рубай ее, атаман! А ну, рубай ее, красную гадину!
   Тут и другие, слышу, тоже кричат:
   - Обманщица!
   - Обдурила нас!
   - Застрелить ее надо!
   - Стреляй в нее, атаман!
   Я думаю: "Ну, что ж! Сейчас застрелят".
   Зажмурилась даже. Потом говорю:
   - Я ж не нарочно.
   И заплакала.
   Атаман меня за плечо схватил, в глаза посмотрел и говорит:
   - Так, значит, ты говоришь, плотина - там, в той стороне?
   - Там, - говорю. - Вот честное слово - там.
   Он говорит:
   - А ну, становись на колени.
   Я не подумала - стала.
   - Перекрестись, - говорит.
   Я и перекрестилась.
   Тогда он саблю обратно вложил, по рукоятке ладошкой похлопал и говорит:
   - Если обманешь, сам на месте тебя вот этой саблей зарублю.
   Потом на коня вскочил и кричит:
   - Эй, вы, черти окаянные, поворачивай!.. Конные вперед, переменным аллюром - за мной!..
   Гикнул, свистнул и вдруг коня придержал, нагнулся, схватил меня под мышки и - к себе в седло.
   - А ну, - говорит, - показывай нам дорогу.
   Потом еще раз свистнул, лошадь рванула, и я чуть из седла не вылетела.
   НАЗАД В ГОРОД
   Я даже кричать не могла. Я будто вся деревянная стала. Лошади в холку вцепилась, зажмурилась и глаз не разжимаю.
   А меня так и кидает, так и подкидывает.
   Соколовский орет:
   - Гей! За мной! Вперед! Не отставай!..
   Сзади свистят, улюлюкают, плетки щелкают, копыта стучат.
   Я глаза приоткрыла - вижу: мы уже лесом несемся.
   Над головой только темные ветки мелькают.
   Я думаю:
   "Куда же мы едем? В город? Ведь там же красные. Ведь папина дивизия пришла. А может быть, - думаю, - и не пришла никакая? Может быть, я дурака сваляла? Может быть, я в безоружный город бандитов веду?"
   Подумала об этом, и даже холодно стало, будто мне снегу за шиворот насыпали.
   ВСТРЕЧА
   Но до города мы так и не доехали. Не успели. Только, я помню, мы с бандитами из лесу выскочили, - у меня над головой что-то как засвистит.
   И не успела я голову наклонить, а уж слышу - Соколовский кричит:
   - Стой!..
   Лошадь под ним на дыбы взвилась. Удилами зазвенела. Задние на него налетели. Все смешались.
   А уж где-то впереди слышу:
   - Ура-а! Ура-а! Ура-а-а!
   Я лошадь за шею обхватила, высунулась и вижу: бегут нам навстречу люди. И хоть они и далеко еще, а уж вижу, что это не просто люди, а военные: в шинелях, с винтовками со штыками... И столько их там бежит, что и сосчитать нельзя.
   А впереди на коне командир скачет и наганом над головой размахивает...
   Я его еще и разглядеть не успела, а уж у меня дух захватило и сердце в груди заколотилось.
   Я, как угорь какой-нибудь, из седла выскользнула, на землю спрыгнула и - бегом навстречу.
   - Папа! - кричу. - Папочка! Папка!
   А за спиной слышу:
   - Стой! Гадина!
   Оглянулась - несется ко мне атаман Соколовский.
   Весь изогнулся, чуть из седла не валится. Лицо у него злое. Глаза горят. Оскалился.
   - Стой! - кричит.
   И вижу, саблю надо мной поднимает.
   Я съежилась. Присела. Потом у меня что-то в ушах затрещало. Что-то грохнуло. Ноги у меня подкосились. И я память потеряла.
   ЗОЛОТАЯ САБЛЯ
   Очнулась - кто-то мне голову гладит.
   А голове больно. В голове шумит.
   Где-то как будто стреляют. Где-то "ура" кричат.
   А я даже и вспомнить не могу, что со мной, где я... Носом поглубже дохнула: папоротником пахнет. Глаза приоткрыла - что такое? Кто это надо мной?
   Я даже головой замотала.
   - Уйди! - говорю.
   Страшно мне стало.
   А потом посмотрела получше и узнала: Ноченька это, корова наша... Нагнулась ко мне, сопит и тепленьким своим языком плечо мне вылизывает.
   Я у нее, помню, спрашиваю:
   - Ноченька! Милая! Где это мы с тобой? А?
   А потом голову повыше подняла и вижу: поляна или опушка лесная. Луна светит. Елочка растет. Около елочки конь какой-то гуляет, уздечкой звенит. А рядом со мной вижу: лежит человек. Лежит на спине, руки раскинул. На правой руке кровь. А в руке сабля с золотой рукояткой.
   Я тут и вспомнила все. И Соколовского - атамана - узнала.
   Думаю:
   "Вот оно что. Значит, не убил ты меня? Значит, самого убили!.."
   А в голове больно-пребольно. Прямо трещит голова.
   Встать хотела - не могу. Все крутится, качается, будто я целый час на одной ножке вертелась.
   Легла я и голову уронила.
   Вдруг, будто сквозь сон, слышу, кричат:
   - Вот она!
   Я опять голову через силу подняла, вижу: люди бегут на полянку. Впереди Вася, братишка, бежит. За ним дядя Федор, охотник. А за ними с конем в поводу - папа!
   Я только "папа, миленький" и успела сказать. А уж он меня на руки подхватил, обнимает, целует и в лоб, и в нос, и в глаза, и куда попало...
   - Живая? - говорит.
   - Живая, - говорю.
   - Ну и молодец. Нам больше ничего и не надо.
   А что дальше было, я уж не помню. Потому что я опять память потеряла. И как меня в город везли - не знаю. Говорят, меня папа сам на своем коне довез. А Вася и дядя Федор будто бы сзади бежали...
   ВЫРОСЛА
   Ну, а дальше и рассказывать нечего.
   Бандитов, конечно, всех переловили. В тюрьму посадили.
   Мост новый построили.
   А я только три денька всего и повалялась в постели.
   У меня ведь ничего страшного не было. Ведь Соколовский меня зарубить не успел. Папа, когда увидел, что он на меня с саблей летит, выстрелил и пробил ему руку. Сабля только тупым концом и ударила меня по затылку. Зато у меня до сих пор лысинка на этом месте осталась на память.
   А я лежала - не жаловалась. Чего мне жаловаться? Со мной ведь папа рядом сидел!
   Правда, нам с папой даже и поговорить как следует не дали. Уж столько народу, столько людей меня навещать в эти дни приходило, что даже неловко было.
   Все они на меня глядели, удивлялись: вот, дескать, храбрая какая девочка - бандитов не испугалась!
   А я хоть и молчала, а сама думаю:
   "А вы почем знаете, что не испугалась? Еще как испугалась-то".
   Папа у нас неделю только и погостил. А потом опять воевать уехал.
   А через день или через два меня в комсомол приняли.
   Как-то вечером возвращаюсь с Ночкой из стада - вижу, ребята идут. Комсомольцы. И с ними наш Вася.
   Увидели меня - честь отдают.
   - Здорово, - говорят, - товарищ военный инвалид. Мы к вам.
   Я говорю:
   - Ну что ж, милости просим.
   Привела, усадила, спрашиваю:
   - В чем дело?
   - Дело, - говорят, - такое. В комсомол хочешь?
   А я хоть и обрадовалась до полусмерти, а сама и виду не подаю. Отвернулась даже. Говорю:
   - Я же - маленькая...
   Тут Вася мой подскочил, кулаком по столу ударил и говорит:
   - Ну, ну! Не фасонь! Ты! Матрена Ивановна! Маленькая, да удаленькая...
   Ребята смеются...
   - Правильно, - говорят. - Об чем разговор? Пиши заявление.
   Тогда я подумала и говорю:
   - Ну, хорошо, ладно. Вот с коровой управлюсь и сяду писать...
   А сама думаю:
   "Чего мне писать? У меня уж все написано и переписано".
   У меня ведь заявление-то месяца три уж под подушкой лежало. Уж и пожелтело небось... Всё дожидалось, пока я вырасту.
   1940
   ПРИМЕЧАНИЯ
   РАССКАЗЫ О ДЕТЯХ
   Эти рассказы давно уже стали классикой, на них воспиталось не одно поколение читателей. Они издавались в сериях "Библиотека пионера", "Золотая библиотека", в сборниках, представляющих советскую детскую литературу за рубежом. Дети, их судьбы, характеры всегда волновали писателя. В каждом из ребят, независимо от возраста, Л.Пантелеев видит личность, с уважением и пониманием относится к трудностям, с которыми они сталкиваются на нелегком пути взросления. Какими же представляет своих героев Л.Пантелеев? Он считает, что самые лучшие человеческие качества - честность, храбрость, достоинство - проявляются не только в исключительных обстоятельствах, но и в самой обычной, будничной обстановке. Вот почему написанный в мирные дни рассказ "Честное слово" о верности маленького мальчика данному слову так актуально прозвучал в первые дни войны. Его не только опубликовали, но и читали по радио.
   Осень и зиму 1941-1942 годов Л.Пантелеев провел в осажденном Ленинграде. Наряду со взрослыми судьбу блокадного города разделяли дети. Вместе с ребятами писатель дежурил на крыше, тушил зажигалки, дети окружали его и на Каменном острове в больнице, куда его привезли в состоянии крайнего истощения. "Присутствие детей, - пишет Л.Пантелеев, - подчеркивало великий человеческий смысл нашей борьбы". О мужестве ленинградских детей в дни войны и блокады написано большинство рассказов этого раздела.
   НОЧКА
   Первая публикация: "Ночка", журнал "Костер", 1940, № 6. Отдельное издание: "Ночка". М.- Л.: Детгиз, 1948.
   Г.Антонова, Е.Путилова