Пантелеев Алексей. Зеленые береты

Пантелеев Алексей Иванович (Пантелеев Л)

Зеленые береты

   Алексей Иванович Пантелеев
   (Л.Пантелеев)
   Зеленые береты
   Цикл "Шкидские рассказы"
   Я никогда не был пионером, хотя по возрасту вполне мог не один год, а даже несколько лет носить красный галстук. И мало того, что я сам не состоял в пионерской организации, какое-то время я считал всех юных пионеров своими смертельными врагами.
   Вот как это получилось.
   В то лето Шкида почему-то не поехала на дачу. Все лето мы томились в городе.
   Помню знойный июньский день, послеобеденный час, когда все окна во всех классах и спальнях настежь распахнуты и все-таки в помещениях нечем дышать. Озверелые от жары шкидцы, те, что за "хорошее" поведение оставлены без отпусков и прогулок, слоняются из комнаты в комнату, пытаются читать, лениво перекидываются в карты и на чем свет стоит ругают халдеев, по чьей милости они сидят в этот душный солнечный день взаперти.
   Эх, хоть бы дождь пошел, хоть бы гром загремел, что ли!..
   И вдруг - что такое? Кажется, и в самом деле гром? Нет, это не гром! Но за окнами что-то рокочет, погромыхивает, приближается... Постойте, братцы, да это же барабан!.. Барабанная дробь! Откуда? Что? Почему?
   И тут мы слышим в соседней комнате, в столовой, чей-то ликующий голос:
   - Ребята! Ребята! Зекайте! Бойскауты идут!
   Мы кинулись к окнам. Облепили подоконники.
   По Петергофскому проспекту - от Обводного канала к Фонтанке - не очень четким строевым шагом двигались под барабанную дробь человек тридцать мальчиков и девочек, в белых рубашках, в синих коротких штанах и юбках и с красными галстуками на шее. Под мышками они держали (как держат охотники ружья - дулом вниз) "посохи" - длинные круглые палки, с какими еще недавно по петроградским улицам разгуливали бойскауты. Только начальник этих ребят, длинноногий парень с бритой наголо головой, был без посоха, да маленький барабанщик, шагавший впереди всех, да знаменосец, выступавший за ним следом. На красном бархатном полотнище знамени мы разглядели слова:
   ...ЗАВОДА "КРАСНАЯ БАВАРИЯ"
   Конечно, любоваться этим зрелищем молча шкидцы не могли. Не успел барабан приблизиться к нашим окнам, как кто-то из старшеклассников оглушительно свистнул. Из соседнего окна закричали:
   - Дю!..
   - Дю! Дю! - подхватили на всех шести подоконниках.
   Белые рубахи продолжали свой мерный шаг, только маленький барабанщик, оглушенный разбойничьим свистом, вздрогнул, споткнулся и испуганно взглянул на наши окна.
   - Эй, ты! Отставной козы барабанщик! - загоготали шкидцы. - Гляди, бубен свой потеряешь!
   - Эй вы, голоногие!
   - Гогочки!
   - Голоштанники!
   - Бойскауты недорезанные!..
   Но тут за спиной у себя мы услыхали гневный окрик:
   - Это что за безобразие?! Сию же минуту вон с подоконников!
   В дверях класса, грозно поблескивая стеклами пенсне, стоял Викниксор. Однако на этот раз ни этот блеск, ни сердитый голос нашего президента не произвели на нас сильного впечатления.
   - Виктор Николаевич! - позвал Янкель. - Идите сюда, посмотрите! Бойскауты идут!
   Недоверчиво усмехнувшись, Викниксор подошел, ребята посторонились, и он, наклонившись, выглянул на улицу.
   - Полно вам, какие это бойскауты! - сказал он. - Это не скауты, это юные пионеры.
   Для многих из нас это было совсем новое, неслыханное слово.
   Барабан стучал все тише и глуше, отряд голоногих приближался уже, вероятно, к Калинкину мосту, а мы обступили Викниксора и наперебой расспрашивали его: что это за новость такая - юные пионеры?
   - Юные пионеры - это недавно созданная детская коммунистическая организация, - говорил Викниксор. - Пионер - это значит: следопыт, первооткрыватель, разведчик... Если вы не забыли Фенимора Купера, объяснять вам не надо...
   Нет, мы, конечно, не забыли Фенимора Купера. Но Купер тут был ни при чем. И бойскауты тоже. Мы поняли, что эти ребята, над которыми мы только что так дико смеялись и вслед которым так неистово улюлюкали, - наши, советские ребята. Стало ли нам стыдно, не скажу, но помню только, что нам самим страшно захотелось повязаться галстуками и с палками в руках пройтись по улицам.
   И вот за ужином, когда, набив животы пшенной кашей, мы допивали жиденькое, без молока и без сахара какао, встал Колька Цыган и попросил слова.
   - Виктор Николаевич, - сказал он, - а нельзя ли и у нас тоже организовать отряд юных пионеров?
   Викниксор нахмурился и зашагал по столовой.
   - Нет, ребята, - сказал он после паузы, - у нас нельзя.
   - Почему?
   - А потому, что школа у нас, как вы знаете, тюремного или, точнее сказать, полутюремного типа...
   - Ага!.. Понятно! Рылом не вышли! - крикнул кто-то за столом четвертого отделения.
   Викниксор повернулся и поискал глазами виновного.
   - Еонин, выйди из столовой, - сказал он.
   - За что? - взъерепенился Япончик.
   - Выйди из столовой, - повторил Викниксор.
   - За что, я спрашиваю!
   - За грубость.
   - За какую грубость?! Я же, Виктор Николаевич, не про вас сказал "рылом не вышли". Это не вы, это мы рылом не вышли.
   - Еонин, имеешь замечание в "Летописи", - так же невозмутимо объявил завшколой и, обращаясь к воспитанникам, продолжал: - Нет, ребята, как я уже объяснил вам, мы, к сожалению, не имеем права основать у себя в школе ни комсомольскую организацию, ни пионерскую...
   На эту тему, как, впрочем, и на всякую другую, Викниксор мог говорить часами. Он долго растолковывал нам, почему мы, бывшие правонарушители, беспризорники, хулиганы, поджигатели и бродяги, не имеем права состоять даже в детской политической организации. Но мы не слушали Викниксора. Нам было неинтересно.
   "Ладно, - думали мы. - Чего там. Нельзя так нельзя - не привыкать. Мало ли чего не разрешено делать нам, трудновоспитуемым шкетам. Жили без галстуков, проживем без них и дальше..."
   Все мы быстро успокоились, и только Японец, которому и в самом деле влепили замечание в "Летопись", еще больше озлился и на халдеев и на пионеров. Стоило ему теперь увидеть из окна или на прогулке парнишку с красным галстуком, как Японец терял остатки самообладания и накидывался на юного пионера со всем пылом, на какой только был способен. Врать не буду часто и мы не отставали от нашего товарища. Может быть, тут играла роль зависть, то, что мы "рылом не вышли", а может быть, просто мы были в то время сорванцами, которые только и ждут случая, чтобы затеять драку или перебранку.
   Однажды в воскресенье мы отправились всей школой на прогулку в Екатерингоф. Не знаю, что там сейчас, а в наше время это был довольно большой и довольно паршивый, грязный и запущенный парк. Через парк протекала речонка Екатерингофка, а подальше было что-то вроде увеселительного сада с маленьким ресторанчиком и с дощатой эстрадой, где по вечерам выступали борцы, куплетисты, фокусники и жонглеры. Днем эстрада не работала, сад был открыт для всех желающих, и мы, помню, всегда устремлялись в первую очередь именно туда, потому что в саду, на его посыпанных желтым песочком дорожках, в любое время дня и ночи можно было разжиться приличным окурком.
   Но на этот раз нас ожидало в саду нечто куда более интересное, чем недокуренные нэпманские "Сафо" и "Зефир № 6". Неподалеку от входа, под открытым небом, за столиком буфета сидел и пил пиво могучего сложения усатый человек в просторном чесучовом костюме. Увидев этого богатыря, мы замерли. Кому из нас не приходилось видеть его - если не в кино, не в цирке и не на эстраде, то хотя бы на афишах и фотографиях! Да, сомнений не было: перед нами сидел "русский богатырь" Иван Поддубный, чемпион России по борьбе и поднятию тяжестей.
   Окружив столик, мы застыли в благоговейном молчании. А он не смотрел на нас - привык, вероятно, к тому, что на него постоянно глазеют, - отхлебывал из кружки пиво и лениво заедал его моченым горохом.
   Помню, мы обратили внимание, что железный стул, на котором сидел Поддубный, дюйма на четыре ушел в песок и продолжает туда погружаться.
   - Весь уйдет, - прошептал одноглазый Мамочка.
   - Не... весь не уйдет, - так же шепотом ответил Купец.
   Завязывалось интересное пари. Но состояться ему было не суждено. Именно в эту минуту мы услыхали у себя за спиной душераздирающий вопль, оглянулись и увидели первоклассника Якушку, который со всех ног мчался от садовой калитки по направлению к нам. Он бежал, нелепо размахивая руками, и тоненьким голосом кричал:
   - Ребята! Ребята! Скорей! Бегите! Пионеры Япончика бьют!..
   Мы ахнули, переглянулись и, забыв Ивана Поддубного, с диким боевым кличем кинулись туда, куда указывал нам путь маленький Яковлев.
   Он привел нас на берег Екатерингофки. И мы увидели такое, что заставило нас заскрипеть зубами.
   Тщедушный Япончик катался по траве в обнимку с таким же тщедушным пареньком в пионерской форме, а несколько других пионеров кидались к нему, пытаясь оттащить его или ударить. Нам некогда было рассматривать, что там происходит, кто прав и кто виноват.
   Раздался трубный голос Купца:
   - Сволочи! Наших бить?!
   И, зарычав, мы ринулись на выручку Японца.
   Позже мы узнали, как было дело. Придя вместе со всеми в Екатерингоф, Японец в сад не пошел, а свернул в сторону и направился в свои любимые места - на берег речушки, где под сенью серебристой разлапистой ивы, среди пыльных лопухов и облетелых одуванчиков, так славно всегда мечталось и думалось. За поясом у Японца были припрятаны книга и тетрадка, он рассчитывал посидеть, почитать, посочинять стихи... И вдруг он приходит и видит, что на его месте, у той самой плакучей ивы, где он столько раз сидел и мечтал, стоит вытянувшись как солдат и приставив к ноге посох какой-то карапет с пионерским галстуком.
   Япошка остановился и вперил в пионера гневный гипнотический взгляд. Это не подействовало, тот продолжал стоять как истукан.
   Тогда Японец спросил, что ему здесь надо.
   Пионер не только не ответил, но и бровью не повел. Потом-то выяснилось, что у них тут происходила какая-то военная игра и этот парень стоял на часах, а часовому, как известно, разговаривать с посторонними не полагается. Но Японец знать этого не мог. В первую минуту он опешил, потом рассвирепел, а потом, увидев, что перед ним стоит не человек, а статуя, осмелел и стал задевать пионера. После он клялся нам, будто не трогал этого парня, а только "словесно пикировал" его. Но мыто хорошо знали остроту Япошкиного языка и понимали, каково было пионеру от этой пикировки.
   Одним словом, дело кончилось тем, что пионер слушал-слушал, терпел-терпел и наконец не вытерпел, оглянулся и без лишних слов хрястнул Японца своим посохом по шее.
   Японец не отличался ни силой, ни храбростью, драться не умел и не любил, но тут то ли пионерский посох оказался чересчур крепким, то ли противник выглядел не таким уж страшным, только Японец не стал раздумывать, кинулся на маленького часового, сбил его с ног и стал дубасить своими жиденькими кулачками. Пионер по мере сил отвечал на удары. До последней минуты этот мужественный человек помнил, по-видимому, что он часовой, и дрался молча. Но когда Японец подобрался к его шее и стал душить его, часовой не выдержал, поднял голову и стал звать на помощь. Примчались другие пионеры, кинулись их разнимать. На шум прибежал гулявший поблизости Якушка. Через минуту появились мы.
   Не знаю, чем бы все кончилось и какие размеры приняло бы это екатерингофское побоище, если бы на горизонте не возник длинноногий пионерский вожак. Мы услыхали трель его футбольного свистка и тут же увидели, как он мчится к реке на своих длинных, как у страуса, ногах.
   - Ша! Ша! - кричал он, размахивая длинными руками. - Ребята, ша! Что тут происходит? Ша, я говорю!!
   Пионеры оторвались от нападающих шкидцев, сбились в кучу.
   - Костя, Костя, мы не виноваты, - загорланили они наперебой. - Это приютские на нас напали...
   - Что-о-о? - закричал он и повернулся - не к нам, а к своим пионерам. Какие еще "приютские"? Что за выражение - "приютские"? Вы что, где - при капитализме живете?.. А ну, ребята, отсекните, - повернулся он к нам. Живо!.. Кому я сказал? Чтобы ноги вашей здесь не было...
   Мы поняли его и почему-то беспрекословно послушались: повернулись и зашагали прочь.
   И тут мы увидели нашу воспитательницу Эланлюм. Из-за кустов выглядывало ее красное, распаренное и разгневанное лицо. Как выяснилось, она все или почти все видела.
   - Хороши! - сказала она, когда мы приблизились к кустам. - Нечего сказать, хороши! Фу! Стыд! Позор! Несмываемый позор на весь район! Разве с вами можно ходить в публичные места? С вами только на необитаемый остров можно ходить!
   И, приказав нам построиться, Эланлюм объявила:
   - А ну, быстро в школу! Обо всем будет доложено Виктору Николаевичу.
   Мало того что мы должны были раньше времени прервать прогулку, не собрав ни одного окурка, не доглядев Поддубного и не насладившись другими прелестями Екатерингофа, нам еще, оказывается, грозил крупный разговор с Викниксором.
   Всю дорогу мы ворчали на Японца. А он виновато усмехался, шмыгал носом и дрожащим от волнения голосом пытался объяснить нам, что он не виноват, что он только "словесно пикировал", а драться и не думал с этим голоногим...
   Не знаю, что случилось: то ли Эланлюм не доложила все-таки заведующему о драке, то ли Викниксор из каких-то высших педагогических соображений решил не давать этому делу дальнейшего хода, только крупный разговор между нами так и не состоялся.
   Зато состоялся другой разговор. После ужина Японец разыскал Пантелеева и Янкеля. Уединившись в верхней уборной, сламщики посиживали там и курили на двоих один чинарик.
   - Ребята, - обратился к ним Японец каким-то необыкновенным, торжественным голосом, - у меня к вам серьезный разговор.
   - Вали, - ответил несколько удивленный Янкель.
   - Нет, только не здесь.
   - А что? Тайна?
   - Да. Разговор конфиденциальный. Давайте в Белый зал, там, кажется, сейчас никого нет.
   Заинтригованные сламщики сделали по последней затяжке, заплевали окурок и спустились вслед за Японцем вниз. В дверях Белого зала Японец оглянулся и сказал:
   - Только предупреждаю: не трепаться.
   В самом дальнем углу зала он еще раз оглянулся, посмотрел даже для чего-то на потолок и только после всех этих мер предосторожности сказал:
   - Вот какая у меня идея! Я много думал и пришел к такому решению: если мы не имеем права легально организовать у себя комсомольскую или пионерскую ячейку, значит...
   - Значит? - насторожился Янкель.
   - Самая элементарная логика подсказывает, что, если нельзя легальную, значит, нам остается основать нелегальную.
   - Что - нелегальную? - не понял Пантелеев.
   - Нелегальную организацию.
   - Какую организацию?
   - Юношескую... коммунистическую...
   Шкидцы переглянулись. Хмыкнули. Улыбнулись. Идея явно понравилась.
   - А нам по шапке не дадут? - сказал, подумав, Янкель.
   - А у тебя что, такая уж роскошная шапка? От нас зависит, чтобы организация была хорошо законспирирована...
   При таких обстоятельствах родился Юнком, подпольная организация Юных коммунаров. Это событие давно уже вошло в историю республики Шкид, о нем поведано миру на других страницах, и повторяться я не буду.
   Напомню только, что при вступлении в организацию каждый новый член должен был давать клятву, обязываясь молчать и не выдавать товарищей. Принимали в организацию не всех. Прежде чем быть принятым, нужно было пройти серьезное испытание.
   Несколько раз в неделю собирались юнкомовцы: где-нибудь в развалинах старого флигеля или в заброшенной швейцарской под парадной лестницей и при жидком свете свечного огарка вели конспиративные занятия. В подпольных кружках мы изучали историю Коммунистической партии и международного революционного движения. Изучали историю комсомола. Начали даже изучать политическую экономию.
   Лекции нам читал самый начитанный из нас - Жорка Японец, и, говоря по правде, часто мы слушали его гораздо внимательнее, чем некоторых наших педагогов.
   Мы были счастливы. Мы ходили по земле, преисполненные гордости от сознания, что за плечами у нас - страшная, волнующая тайна.
   Когда под окнами нашего класса проходил теперь под барабанную дробь пионерский отряд с завода "Красная Бавария" или с "Путиловца", мы не свистели, не смеялись, не улюлюкали. Мы молча сверху вниз (и не только потому, что смотрели из окон, а они шагали по улице) взирали на них, переглядывались и снисходительно ухмылялись.
   "Топайте, топайте, братишечки, - думали мы. - Наводите, пожалуйста, сколько угодно фасона вашими галстуками и палочками. У вас, милые детки, это все игра, забава, а у нас..."
   "Эх, знали бы они!" - думали мы. И, по правде сказать, нам очень хотелось, чтобы они знали. Но пионеры, конечно, до поры до времени знать ничего не могли, хотя, как выяснилось потом, очень хорошо помнили о нашем существовании.
   А выяснилось это таким образом. Однажды вечером несколько старшеклассников - Янкель, Купец, Пантелеев и Мамочка, - получив разрешение дежурного воспитателя, отправились в кино. Не успела эта четверка выйти на улицу и не успел дворник Мефтахудын закрыть за ними железные ворота, как с противоположной стороны Курляндской улицы ребят окликнули:
   - Эй, достоевские!
   Навстречу шкидцам шли два паренька и одна девочка в пионерских галстуках. Шкидцы переглянулись и нерешительно двинулись им навстречу.
   На середине мостовой те и другие сошлись.
   - Мы к вам, - сказала девчонка.
   - Мерси! Бонжур! Силь ву пле, - ответил Янкель, галантно раскланиваясь и шаркая босой ногой.
   - Чем мы заслужили такую честь? - пробасил Купец, тоже делая какой-то мушкетерский жест.
   - Ладно, бросьте трепаться, - сказала пионерка. Она была чуть постарше и чуть повыше своих спутников. - Мы пришли по делу, - сказала она. - Только к вам очень трудно попасть. Стоим уж минут сорок.
   - У вас все равно как... - начал один из пионеров, самый маленький, с белобрысым хохолком.
   Но девчонка так ловко и так сильно пырнула его в бок, что он ёкнул и осекся. Мы поняли, о чем хотел сказать белобрысый: будто у нас как в тюрьме.
   - Да, вы правы, сэр, - повернулся к нему Янкель. - К нам попасть нелегко. У нас привилегированное закрытое учебное заведение. Вроде Кембриджа или Оксфорда. Слыхали о таких?
   - Ребята, мы к вам не шутки шутить пришли, а по делу, - сердито сказала девчонка. - Вы можете говорить по-человечески?
   - О миледи, сделайте одолжение! - воскликнул Янкель.
   - Тогда слушайте! Мы хотим взять над вами шефство и помочь вам организовать в вашем интернате пионерскую дружину.
   Трепливое настроение сразу оставило шкидцев.
   - Шефство? - переспросил Янкель, поскребывая в затылке. - Гм. Да. Это интересно. Но, между прочим, у нас уже есть шефы - Торговый порт.
   - Да? А пионеры? Почему же вам шефы не помогли организовать пионерскую дружину? Мы лично вам с удовольствием поможем.
   Что мы могли сказать этой девчонке? Что мы не имеем права состоять в детской политической организации? Что мы - малолетние преступники? Что у нас детдом с полутюремным режимом?
   И тут нас выручил Мамочка. Вообще-то он, конечно, совершил преступление. Он нарушил или вот-вот готов был нарушить клятву.
   - Спасибо, цыпочка! - пропищал он, игриво подмигивая пионерке своим единственным глазом. - Спасибо... У нас уже есть.
   Шкидцы похолодели. Все взгляды устремились на Мамочку.
   - Что у вас есть? - не поняла пионерка.
   - Что надо, то и есть, - так же кокетливо ответил Мамочка.
   - Пионерская организация? Дружина?
   Мамочка метнул растерянный взгляд на товарищей. Но сейчас на него смотрели не товарищи, а три хищных зверя.
   - Я спрашиваю: у вас что - пионерская организация есть?
   - Ага, - с трудом выдавил из себя Мамочка. - Вроде.
   Шкидцы заволновались.
   - Ребята, пошли, опаздываем, - сказал Янкель.
   И, помахав пионерам рукой, он первый зашагал в сторону Петергофского проспекта.
   За углом шкидцы остановились. Купец грозно откашлялся.
   - Ну, Мамочка, - сказал он после зловещей паузы, - имеешь.
   - За что? - пролепетал Мамочка. - Я же ничего не сказал. Я только сказал "вроде"...
   Обсудив на ходу этот вопрос, мы решили, что Мамочка заслужил пощаду. Ведь, в конце концов, он и в самом деле спас нас, выручил из очень трудного положения. А кроме того, мы очень спешили в кино. И посовещавшись, мы решили проявить на этот раз снисхождение и простили Мамочку.
   А дня через два наша подпольная организация самым глупым образом провалилась. Дворник Мефтахудын, обходя поздно вечером школьную территорию, заметил в развалинах флигеля бледный дрожащий огонек, услышал доносившиеся из-под лестницы глухие голоса и, решив, что в развалинах ночуют бандиты, со всех ног кинулся за помощью к Викниксору.
   Таким образом вся наша маленькая организация была захвачена на месте. Ни одному подпольщику не удалось скрыться.
   Мы ждали жестокой расправы. Но расправы не последовало. Тщательно обдумав этот вопрос и обсудив его на педагогическом совете, Викниксор разрешил нашей организации легальное существование.
   И вот наш Юнком из темного подполья вышел на солнечный свет...
   Мы получили помещение - комнату, где находился раньше школьный музей. У нас появилась своя газета. Число членов Юнкома стало расти. Были утверждены новый устав и новая программа. Был избран центральный комитет. Открылась юнкомовская читальня.
   Единственное, чего мы не имели, - это формы. Даже галстуков или значков каких-нибудь у нас не было.
   Но вот как-то вечером, когда мы кончали ужинать, в столовую бодрым и даже молодцеватым шагом вошел Викниксор. Уже по одному виду его можно было догадаться, что он собирается сообщить нам нечто весьма приятное.
   Так оно и оказалось. Походив по столовой и потрогав несколько раз мочку уха, Викниксор остановился, внушительно кашлянул и торжественно объявил:
   - Ребята! Могу вас порадовать. Мне удалось раздобыть для вас через губернский отдел народного образования двадцать пар брюк и почти столько же беретов.
   - Каких?
   - Куда?
   - В кино?
   - В какое? - загалдели шкидцы.
   - Не билетов, а беретов, - с благодушной улыбкой поправил нас Викниксор. - Бархатных беретов с ленточками... И главное - представьте себе! - оказалось, что эти ленточки наших национальных цветов!
   Мы дружно закричали "ура", хотя далеко не все поняли, о каких ленточках и о каких национальных цветах говорит наш президент.
   - Виктор Николаевич, - сказал, поднимаясь, Янкель, - а какие это наши национальные цвета?
   - Эх, Черных, Черных, как тебе не совестно, братец! - добродушно ухмыльнулся Викниксор. - Неужели ты не знаешь своего национального флага? Цвета подсолнуха: черный и оранжевый!
   Мы были заинтригованы. Поднялся невероятный галдеж. Шкидцы в один голос требовали, чтобы им показали эти береты с национальными ленточками цвета подсолнуха.
   Улыбаясь, Викниксор поднял руку.
   - Хорошо, - сказал он. - Дежурный, поднимись, пожалуйста, наверх и попроси у кастелянши от моего имени один берет.
   Через две минуты дежурный вернулся и мы получили возможность воочию лицезреть этот оригинальный головной убор. Темно-зеленый бархатный или плюшевый берет с мохнатым помпончиком на макушке был действительно украшен сбоку двумя короткими георгиевскими ленточками.
   Шкидцы молча и даже с некоторым страхом разглядывали и ощупывали это удивительное произведение швейного искусства, неизвестно как и откуда попавшее на склад губнароба. После того как берет побывал на всех четырех столах и снова очутился в руках Викниксора, тот сказал:
   - Таких беретов мне удалось, к сожалению, получить только семнадцать штук. На всех, увы, не хватит. Я прикинул, каким образом распределить их между вами, и пришел к такому решению... Право носить береты мы предоставим лучшим из лучших, нашим передовым, нашему авангарду - членам Юнкома.
   На этот раз никто не кричал "ура", даже юнкомовцы почему-то молчали, и никто не смотрел на них с завистью. Только какой-то новичок из второго отделения, обидевшись на Викниксора, крикнул:
   - А мы что, рыжие?
   - Нет, Петраков, - ласково сказал Викниксор, - ты не рыжий. Но ты еще не заслужил чести состоять в организации Юных коммунаров. Добивайся этого, и в один прекрасный день ты тоже получишь право носить форму.
   Это слово заставило многих из нас вздрогнуть и насторожиться.
   - Виктор Николаевич, - поднялся над столом Купец, - а что, разве это обязательно?..
   - Что обязательно?
   - Носить эти беретики?
   - Да, Офенбах... разумеется, как и всякую другую форму.
   Мы ясно представили себе Купца в этом детском головном уборчике с розовым помпоном на макушке, и нам стало не по себе. У многих из нас появились дурные предчувствия. И предчувствия эти, увы, очень скоро оправдались.
   В тот же вечер Купец подошел к Янкелю и Японцу, обсуждавшим очередной номер юнкомовской газеты, и сказал:
   - Вот что, робя... Вычеркивайте меня.
   - Откуда? Что? Почему?
   - Из Юнкома. Я выхожу, выписываюсь...
   Напрасно мы уговаривали его: решение его было непоколебимо Купец навсегда был утрачен для нашей организации.
   Остальные держались более или менее стойко.
   Я говорю "более или менее", потому что ходить по улицам в этих гамлетовских головных уборах и в самом деле требовало немалой стойкости и геройства. Особенно если учесть, что ситцевые брюки, которые раздобыл для нас Викниксор, оказались самых фантастических расцветок: голубые, светло-зеленые, канареечно-желтые...
   Куда там пионерам с их короткими штанами и кумачовыми галстуками! К пионерам в городе скоро привыкли. Одни смотрели на них с гордостью и любовью, другие - с затаенной ненавистью. Что касается юнкомовцев, то к их форме население Петрограда привыкнуть не могло. Не было случая, чтобы человек шел по улице и, повстречавшись с юнкомовцем, не вздрогнул, не оглянулся и не сказал ему вслед что-нибудь вроде: "Эва как вырядился, дурак!" или: "Ну и чучело с помпончиком!.."