Бернс Роберт. Из шотландской поэзии XVI-XIX вв. (сборник)

И богословом – лоботряс.
Мораль ясна:
Будь кем захочешь, коль припас
Кусок сукна!

Родиться Ньютоном, Шекспиром —
И дозволять в кафтане дырам
Зиять – беда: ничьим кумиром
Не стать – хана!
Да, всем тебя освищут миром…
Купи сукна.
 

Свежие устрицы

   Счастливец, кто избавлен от забот,
   Чей шелковый иль кожаный кошель
   Не пуст, – и можно пить холодный эль,
   И не грустить при виде свежих устриц.

Филлипс

 
Где б ни качал соленый вал
Рыбачью шхуну либо ял,
Где б ни влачил добычу трал
Иль перемет, —
Никто шотландских не знавал
Богаче вод.

Тунца, и сельди, и трески
В них изобильны косяки;
Угри отменно велики, —
А уж макрели!
И устриц лакомых садки —
На всякой мели.

Ликуй, береговой народ,
Поскольку осень – у ворот,
И Посейдон в столицу шлет
Шотландцам дань, —
И устриц полон всякий рот,
Куда ни глянь.

Теперь никто из объедал
Не внемлет лекарю: бахвал,
Ты, видно, публику считал
Безмозглой дурой?
Разбейся вдребезги фиал
С твоей микстурой!

Сюда, понурый хворый люд,
Тут свежих устриц подают!
Они врачуют в пять минут —
Любой порой! —
Зубную боль, мигрень, и зуд,
И геморрой!

Пропойца, гей! Тряхни копилкой!
Ты, обессиленный бутылкой,
Цепляй-ка свежих устриц вилкой
На радость глотке —
И не страдай от страсти пылкой
К вину и водке!

Когда гремит над головой,
И хлещет влагой дождевой,
Когда вздымается прибой,
И ветер свеж,
Займи в трактире столик свой —
И устриц ешь!

Когда купцу в урочный час
Придет пора замкнуть лабаз,
Вечерний звон торопит нас,
Манит в кабак,
Дабы во устричном погряз
Обжорстве всяк.

Бывало, меркнет Феб в окне,
А я блаженствую вполне,
Взыскуя истины в вине
Пред очагом…
Родным гнездом казался мне
Питейный дом.

Коль у глупца полно монет,
Глупец являет приверед,
И жрет изысканный паштет
С довольной миной;
А ты ешь устриц на обед —
И суп куриный.

И в Новой Гавани кутеж,
И в Устричном Поселке тож:
Сидит попарно молодежь
В любом трактире —
И устриц отворяет нож
Крупнейших в мире!

О, здешний люд весьма неглуп
(Хоть неучтив подчас и груб,
И сдачу пробует на зуб!) —
Он хлещет виски
И устричный хлебает суп
Из полной миски!

И если пива льются реки,
Глотайте устриц, человеки,
Дабы не тяжелели веки!
И – шиллинг на кон,
Что вас не перепьют вовеки
Ни поп, ни дьякон!
 

К моим ветхим порткам

 
Ступайте прочь… Прощайте, – хоть
Вы знатно грели кровь и плоть
Мою – прощайте… Мы, бедняги —
Певцы, маратели бумаги, —
Таскаем рвань, доколе вслед
Не засвистит шутник сосед,
Покуда с горем пополам
Заплаты сокрывают срам,
Покуда стужа сквозь прорехи
Не донимает без помехи.
Не так ли чахнущий больной
Не поспешает в мир иной
И бочками лекарства пьет —
Авось, протянет лишний год?
Но, как спасаться ни горазд, —
А все едино, дуба даст.
Мне внятен ваш немой упрек;
Отлично помню, кто берег
И защищал мой бедный зад
В мороз и вьюгу, в дождь и град.
Увы! – неблагодарны барды,
И вылететь в окно мансарды
Моим порткам пришла пора:
Ни золота, ни серебра
Не вверишь столь худым карманам
В отрепье, столь безбожно драном.
А ежели в кармане грош,
Иль вовсе на аркане вошь
(Поэты нищи искони) —
Терять последнее? Ни-ни!
Портки! таков уж белый свет, —
И вам ли горше всех? О нет:
Мы любим друга, если тот
Поит вином и в долг дает;
А деньги у него иссякли —
И вышел дружбе срок. Не так ли?
Но, если человек не шваль,
Ему друзей злосчастных жаль, —
И мне вас жаль. Надевши вас,
Я подымался на Парнас!
Но мыслит Муза, что во вред
Нам изобилие монет, —
А мы без них угрюмы, злобны,
Понуры, неблагоутробны:
Коль скоро нет житейских благ,
То в каждом ближнем зрится враг.
Видали вы, как мой бокал
В руке недрогнувшей сверкал,
И лик мой счастлив был и свеж —
И сколь светло мечталось прежь!
Мечты погибли – все подряд,
Как маргаритки в зимний хлад…
Эх, нет умелого портняжки,
А поврежденья ваши тяжки!
Вы долгие служили годы
И не внимали крику моды,
Но – времени vicissitudo…
Вы одряхлели. Верю: худо
К последней близиться секунде.
Увы! Sic transit gloria mundi!
Спешите к некой лютой дуре,
Чей голос родствен реву бури, —
Вы подошли бы ей вполне,
Мужеподобнейшей жене!
Стыжусь открыто вас таскать я, —
Так скройтесь под подолом платья,
Чтоб ощутить объем и вес
Вельми упитанных телес!
А коль дождусь иных времен
И окажусь обогащен,
И задеру нескромный нос,
Имея денег целый воз, —
Пусть мне предстанет призрак ваш!
И укрощу хвастливый раж,
И вспомню, по какой одежке
Протягивал когда-то ножки.
Так царь Филипп – я вспомнил ныне, —
Пределы царской клал гордыне,
Чтоб Македония нимало
От спеси царской не страдала:
Слугою состоял при нем
Гнуснейший смерд, развратный гном —
И дротом этого слуги
Вправлялись царские мозги.
 

Крестьянский очаг

   Et multo in primis hilarans conviuia Baccho
   Ante focum, si frigus erit, (si messis, in umbra,
   Vina novum fundam calathis Ariusia nectar)

Virg. Buc.

   Прежде всего оживлять пиры наши Вакхом обильным
   Буду, зимой у огня, а летом под тенью древесной,
   Буду я лить молодое вино, Ареусии не́ктар.

Вергилий. Буколики

Перевод С. Шервинского^[2]

 
Когда под вечер меркнет небосвод,
Когда усталый в хлев шагает вол,
Когда цепы кончают обмолот,
И прерывает мельница помол,–
О как, свершив урочный зимний труд,
И позабывши зимний лютый хлад,
Сельчане создают себе уют
Среди забав домашних и услад?
Начни, о Муза, петь на сельский лад!

Поленницу на земляном горбу
Укутали от снега и ветров;
И ух, как будет весело в трубу
Гудеть огонь сухих дубовых дров!
Хозяин, воротясь, глядит кругом —
И забывает, что пришла зима,
И люб ему родной и чистый дом —
Да, чистый дом, – хоть бедный, и весьма…
А встречь идет хозяюшка сама.

И после изнурительного дня
Обильной муж потребует еды,
И кружку эля выпьет у огня:
Харчи худые – скверные труды!
И груда пышек источает жар,
А в масле пышки новые скворчат,
И в чугунке горяч мясной навар,
И слышен запах жареных курчат;
И тянется к стропилам сытный чад.

И здесь – ледащим неженкам урок:
Работай от зари и до зари —
И ешь нехитрый кус, идущий впрок! —
И здрав извне пребудешь и внутри.
Да, всякий день пребудешь бодр и прям!
А ночью станешь спать, сурку сродни,–
И шастать прекратишь по докторам: