Страница:
Ее уже всю трясло от холода. Элис обняла себя за плечи, тщетно пытаясь согреться. Поздно, конечно же, поздно сожалеть о своем поспешном бегстве из дома Стриклендов, сейчас можно сожалеть лишь о том, что она не взяла с собой из дома по-настоящему теплой одежды.
Лобовое стекло начало покрываться изморось. Губы Элис бешено застучали. Что делать?
Может быть, лучше выйти из машины и отправиться пешком туда, откуда она только что уехала ? Похоже, это был единственный выход — даже просто начав шевелиться, она согреется. Кроме того, минут пятнадцать назад она проехала маленькую виллу, уютно светившуюся огнями.
Элис резко распахнула дверцу, но тут же ее захлопнула — зимний холодный воздух сотней маленьких ледяных игл пронзил ее незащищенное тело.
Боже, как все это ужасно!
Ушло все — горечь, раздражение, обида, — уступив место реальному, надвигавшемуся прямо на нее кошмару. Спокойно, только без паники! В газетах она несколько раз читала о людях, погибших от одиночества и холода. Но это все случалось где-то там, далеко, с кем-то другим… И как трудно представить себе нечто подобное, происходящее в цивилизованной стране, в нескольких милях от жилья…
Что можно сделать, оказавшись в такой ситуации? Элис попыталась успокоиться и проанализировать положение. Перед ней лишь два пути спасения — либо идти пешком до ближайшего жилья, либо ждать чуда в виде проезжающей мимо машины. Если этого не произойдет, то в течение нескольких дней ее никто и не хватится! Дома, в Нью-Йорке, ее никто не ждет. Родители знают, что на Рождество она поехала к Роджеру, они даже не будут ей звонить. Сам Роджер, похоже, вообще о ней не вспомнит, а если и вспомнит, то решит, что она в Нью-Йорке.
Чтобы как-то заглушить мучившие ее мысли Элис посмотрела на часы. Половина первого Рождество уже наступило. Начался новый год. И Элис заплакала, не в силах более сдерживаться Праздник, ее любимый праздник застиг ее одну неизвестно где, в непроглядной тьме. Может статься, что она здесь замерзнет… Девушка тихо и жалобно всхлипывала, беспомощно хлопая ресницами.
И тут-то, чудо!-в зеркальце заднего вида показались огни приближающейся машины. Свет фар… Значит, она не одна, еще кто-то оказался на этой темной дороге! Элис попыталась открыть дверцу машины, но та примерзла, со всей силы навалилась еще раз и, широко распахнув, выскочила на мороз, боясь, что ее возможный и такой нежданный спаситель уедет, не поняв, в каком жутком положении она оказалась. Элис выскочила наружу в тот момент, когда машина уже почти поравнялась с ней. Девушка даже не успела задуматься, как опасно голосовать на ночной дороге. Да и какая еще беда может добавиться к цепи ее злоключений?
Ослепленная фарами, Элис не могла рассмотреть водителя. Не поняла она и того, что за машина перед ней. Ясно было лишь одно — ее увидели, потому что автомобиль резко сбавил скорость и остановился. Его очертания показались ей знакомыми, но задумываться об этом было некогда. Чувство самосохранения взяло верх над всем. Она ринулась к машине, чувствуя, что ее ноги заплетаются, как у новорожденного жеребенка. Однако, прежде чем она достигла цели открывшейся навстречу дверцы показались мужские ноги, смутно узнаваемый силуэт, а затем лицо. Нахмуренное и недовольное лицо Ральфа Уорбертона. Элис, не веря глазам, уставилась на него, и в душе ее дернулся слабый, безнадежный протест против безжалостных выходок судьбы.
— О нет… Господи, только не это, опять вы!..
— А кого еще вы надеялись здесь увидеть, дорогая? Если вы ждали Роджера, то, уверяю вас, он ни за что не помчался бы за вами вслед, надеясь на примирение. Не хочу огорчать вас, только он о вас уже и думать забыл!..
— Да какое там примирение! О чем вы? Ничего я от Роджера не ждала!
Но Ральф был неумолим.
— Как же так, неужели не ждали? А для кого тогда был разыгран этот роскошный спектакль в прихожей у Стриклендов?
— И вовсе это был не спектакль, это… Господи, какие еще могут быть светские беседы на таком морозе! Ее трясло, зубы выколачивали бешеную дробь.
— Знаете что, накиньте куртку, — всполошился Ральф. — Вы хоть слышали прогноз погоды, ну улице же мороз! Сразу видно, что вы городская жительница. Но хоть каплю здравого смысла вы могли бы иметь?!
— У меня нет куртки, — прошептала Элис синими губами, — теперь нет, и все из-за вас! — В голосе ее звучала горечь.
Ральф взглянул на нее с нескрываемым недоумением:
— Да вы просто сумасшедшая: ехать на север — и не взять с собой никакой теплой одежды. Сейчас ведь декабрь!
— Да у меня была с собой куртка, но… сейчас ее больше нет.
Зубы ее выстукивали дробь, а в памяти всплыла нежно-кремовая кашемировая курточка, бестрепетной рукой брошенная к его ногам.
— Ах да, понимаю! А что вы здесь делаете сейчас и почему остановились?
— А вы как думаете? Уж, наверное, не затем чтобы полюбоваться окрестностями! Все очень просто — у меня кончился бензин…
— Что? Бензин? — В голосе его прозвучали одновременно и насмешка, и чисто мужское чувство превосходства.
— Это не моя ошибка, — принялась оправдываться она. — Мы выехали на машине Роджера, но попали в аварию, и поэтому пришлось ехать на моей. А Роджер по приезде не залил снова бак, И вот…
Боже, как она сейчас ненавидела Уорбертона, стоявшего перед ней и молча разглядывающего ее! Он словно нарочно встретился на ее пути, чтобы все ей испортить; как будто задался целью сделать ее положение как можно более невыносимым. Яснее ясного — ему просто нравится видеть ее беспредельно униженной!
Он так смотрел на нее, что Элис уже самой себе начала казаться даже меньше ростом. При других обстоятельствах ей лучше всего было бы вернуться в свою машину и там дожидаться следующего попутчика, но при нынешнем положении вещей рисковать так было бы безрассудно. Побелели ее ничем не защищенные пальцы, и заледенели ступни. Единственное, что сейчас Элис, была острая физическая во всем теле. Еле сдерживая дыхание, она уставилась в некую воображаемую точку над его плечом и с дрожью в голосе произнесла:
— Я буду вам очень признательна, если вы —бросите меня до ближайшей станции техобслуживания.
Сказала и замерла в напряжении, ожидая, что он ответит. Сейчас у него прекрасная возможность в очередной раз отыграться на ней и продемонстрировать всю свою неприязнь! Интересно, что же он скажет на этот раз?
— Еще чего!
Элис сразу ослабела от жестокости его слов. Почему вдруг голова ее стала почти невесомой? То ли это от холода, то ли паника перешла в какую-то иную форму, как только она поняла, что Уорбертон сейчас оставит ее одну на произвол судьбы на зимней дороге… Как бы то ни было, движимая чувством самосохранения, она вцепилась в рукав его куртки и воскликнула:
— А как же я? Разве моя вина в том, что ваш кузен так скверно пошутил со своей девушкой? Разве я виновата в том, что он сделал без ее разрешения, а я купила эти вещи? Если вам и есть кого наказывать, так это его, а не меня! За кого, за что вы хотите заставить меня расплатиться такой ценой? Вы же сейчас, если я не ошибаюсь, намерены оставить меня одну на морозе?
— Что?! Оставить вас здесь?
Он оторвал ее руку от своего рукава и согрев своей большой ладони. Все еще чувствуя головокружение, Элис потянулась к теплу и уверенности, исходящим от этой ладони. Рука была горячая, и ощущение было такое, словно вмеси с теплом по ее венам побежала жизненная сила!
— Господи, вы точно сумасшедшая! Heyжели вы могли подумать, что я оставлю вас здесь одну на дороге?
Ах ты, негодяй, подумала Элис, глаза бы мои на тебя не глядели, не мог сразу предложить помощь! И глаза ее действительно уже ни на что не хотели глядеть, они налились слезами, которые побежали по щекам и никак не хотели замерзать даже на этом страшном морозе. Кто знает успела ли она удивиться этому вслух, только он произнес:
— Слезы соленые, детка, они замерзнуть не могут.
Отпустив ее руку, Ральф снял куртку и укутал в нее девушку так бережно, как взрослый укутывает ребенка. Из-под толстой ткани Элис тихонько пискнула:
— Она очень тяжелая, я в ней и шагу не смогу ступить.
— А тебе и не нужно в ней никуда идти, — ответил Ральф, подхватил ее на руки и аккуратно посадил в машину.
В салоне пахло кожей и еще чем-то, очень приятным и смутно знакомым. Элис постепенно оттаивала в тепле и уже задумалась, как вести себя дальше. Она не могла понять себя саму— было уютно и почему-то хотелось плакать.
А тем временем Ральф сходил к ее автомобиль вернулся с сумочкой и чемоданом в руках.
— Я запер твою машину. Думаю, теперь на неё никто не покусится.
А хотя бы и покусился, бензина — то нет!..
Элис зевнула и вдруг судорожно, до боли в скулах, начала чихать.
— На, держи! — Он достал из бардачка пачку бумажных носовых платков. — Хорошо, что я случайно проезжал мимо. Если повезет, то. Бог даст, делаешься сильной простудой. Останься ты на таком холоде еще час, нетрудно представить, чем все могло бы кончиться. Эта дорога пролегает в стороне от основных магистралей, местные жители лишь изредка ею пользуются, так что неизвестно, сколько бы ты тут проторчала. Тем более что на Рождество все сидят в тепле — кто по домам, кто в гостях.
Ральф еще что-то говорил, но Элис уже не слушала. Она сидела, закутавшись в куртку, и отчаянно жалела себя — так, что снова заплакала.
Рождественская ночь прошла. Наступил день Рождества. Не надо было думать об этом, потому что все ее безумные мечты, все грезы сразу пришли ей на память — как мечтала она вместе с Роджером пойти в лес, вместе выбрать и срубить елку, установить ее, а после, тоже вдвоем, нарядить ее хрупкими прелестными игрушками. Вот и мечты ее оказались не прочнее елочной игрушки. На душе снова стало тяжело. Упала слеза, за ней покатилась другая. Ральф, слава Богу, был занят — машина не заводилась, Он не смотрел на девушку, она же, пользуясь моментом, отвернулась и бумажным платком смахивала соленые капли и промокала нос. Слезы уже бежали ручьем. Ральф в это время завел мотор, и они поехали. Как ни занят был ее настроение Элис не ускользнуло от его внимания.
— А сейчас-то что с тобой?-хмуро спросил он.
— Ничего. Просто Рождество уже пришло
— Да, действительно, уже пришло Рождество, — сказал он тихо, словно слышал эти слова впервые в жизни. — Скажи, где бы ты провел, рождественскую ночь, если бы у тебя не кончила бензин? Куда ты направлялась?
— Домой, в Нью-Йорк. Мои родители сейчас очень далеко, в Японии, к ним я полететь не могу, а у подруг свои планы. Они приглашали меня слетать с ними на праздники в Колорадо, покататься на лыжах. Вместо этого я поехала сюда, а дальше ты сам все знаешь…
— Знаю, знаю! Ты предпочла явиться на растерзание нашей милой Джины Стрикленд.
— Ну и что? Мы с Роджером хотели объявить о нашей помолвке, а раз так, надо было показаться его родителям. Кто мог знать заранее, что ко мне здесь так отнесутся…
— Да неужели? Бедная наивная девочка даже не догадывалась о том, что в лесу могут водиться волки? А тогда к чему вся эта лихорадка, вся эта суета с новым гардеробом?
— Я просто хотела произвести на них приятное впечатление. Да, я старалась и произвела бы, если бы ты не влез со своими дурацкими выходками! Какое ты имел право делать свои грязные намеки?!
Слова Элис потонули в гробовом молчании.
Неожиданно Ральф произнес:
— Ты все правильно сказала, но я — то тоже прав. В моих словах не было и тени лжи — мой кузен действительно покупал всю эту одежду, из-за которой мы с тобой поссорились, для своей любимой девушки.
— Ну а мне-то что?! Почему ты счел возможным делать двусмысленные намеки, да еще на людях да еще при женихе, который после твоих слов мог подумать только одно — что мы с тобой любовники? И все вокруг подумали, что эти вещи покупал ты, причем для меня.
— Но, Элис, как же ты не понимаешь, если уж человек назвался твоим женихом, он должен знать тебя и любить, как никто другой. Он обязан иметь свое собственное мнение о тебе, и оно должно быть лучше мнения других людей. А если представить себе, что он тебя знает, то как же он допускает такую мысль, что мы с тобой любовники? Если на самом деле твоим любовником является он?
— А ты знаешь, — удивляясь сама себе, сказала Элис, — мы с Роджером никогда не были в постели…
Сказала — и от досады прикусила губу. Черт ее дернул произносить подобные откровения вслух! Еще не хватало обсуждать подробности своей интимной жизни с незнакомым человеком!
Лицо незнакомого человека мгновенно отразило глубокое удивление.
— Шутишь, что ли? Нет?! А тогда объясни мне, ради всего святого, с чего это вдруг вы решили объявить о вашей помолвке?
Элис сидела, глупо приоткрыв рот и не зная, что ему на это ответить. Да и что тут ответит — сказать «любила»? Ральфу и без слов понять и сама она знает прекрасно, что это не так, что ж тогда притворяться! Как она могла унизиться до того, чтобы строить планы совместной жизнь с тем, кого не любила?..
Но ведь кого-то такой брак мог бы вполне устроить. Ведь часто люди, решив умом, а де чувствами, что вполне готовы связать себя взаимными обязательствами, женятся и живут довольно счастливо…
Элис задумалась, а Ральф неожиданно рассмеялся. Его хохот заполнил собой все пространство салона, и, начни она что-то говорить, ее простуженный шепот попросту бы потонул в раскатах громового, жаркого и… такого влекущего смеха. Элис слушала его, пытаясь не думать о той мужественности, которая сквозила даже в голосе Ральфа.
— Не вижу, не знаю, не думала!.. — сквозь смех только и смог вымолвить Уорбертон.
Элис растерянно уставилась на него, щеки ее горели.
— Разве я сказала что-нибудь забавное? Объясни, я посмеюсь вместе с тобой!..
Ральф уже не хохотал, а только стонал и всхлипывал.
— Насчет забавного… Вот уж и правда, ты меня позабавила. — И уже спокойнее добавил:
— Дорогая, у меня к тебе два вопроса. Первый; какой сегодня век на дворе? Второй: сколько тебе лет?
Напрасно ты смеешься над всей этой историей. У нас с Роджером много общего, мы оба хотели этого брака, хотели семьи и покоя.
— Подумать только — семьи и покоя! Как, неубедительно звучит! Сама посуди, для того, чтобы два человека поженились, достаточный это мотив? И потом, вы до такой степени разные люди, неужели ты не видела? Ты можешь, например, сказать, почему у вас с Роджером не дошло до постели?
Вопросы Ральфа ставили Элис в тупик. Они были слишком откровенны, ее от них бросало то я жар то в холод. Но все они били точно в цель!
— Думаю, тебя это не касается, — отрезала она.
— Ну тогда я тебе отвечу: вы не были до сих пор в постели только потому, что и не хотели близости. Остается только выяснить, кто этого больше не хотел — ты или он.
— Ты не понимаешь! Просто, представь себе, есть люди, не идущие на поводу у собственных инстинктов. Они, в отличие от животных, свои отношения строят не только на сексе.
Они спорили долго. Ясно было, что тема небезразлична им обоим. Ральф гнал машину, и так, за беседой, он сбавил скорость и въехал в большие каменные ворота. Элис увидела длинную аллею, ведущую явно в частные владения. Она огляделась вокруг.
— Где мы? Разве это станция техобслуживания?
— Да нет, это мой дом!
— Что? Твой дом? Но зачем ты привез меня сюда?
— Успокойся, Элис, уже утро, каникулы в самом разгаре. Здесь тебе не Нью-Йорк. До ближайшей станции техобслуживания ехать больше тридцати миль. По шоссе это довольно долго. Не забывай, сейчас праздники, так что я не гарантирую, что она работает. Думаю, что сейчас к тебе ванну погорячее, а не техобслуживание. И вообще, ты простыла, и тебе надо в постель
— Я хочу домой, — упрямилась Элис.
— Ну что ты уперлась, — убеждал Ральфа ты сама говорила, что дома сейчас все равно никого нет. Знаешь, давай пока прекратим ее» риться и ради праздника объявим перемирие! По доброй воле мы бы ни за что не отпраздновав Рождество вместе, но раз уж так вышло, предлагаю ненадолго прекратить войну. Ты замерзла, не спала всю ночь. В общем, твое состояние в позволяет ехать еще несколько часов на машине до Нью-Йорка. Так что успокойся — мы оба собирались встретить Рождество в одиночестве, а теперь получается, что мы отпразднуем его вместе,
— Ты тоже собирался праздновать Рождество один?
— Да, — спокойно ответил он. — Предполагалось, что я буду веселить кузена, который собирался приехать со своей девушкой, помнишь, я говорил тебе, — Холли. Так вот, они забыли про ссору и в честь этого решили слетать в Майами. Вчера утром они отбыли. Я же, как и ты, поздно спохватился, чтобы поменять свои планы, и получилось то, что получилось.
— А как же я могу остаться у тебя? Мы» чужие люди!
— Но ведь ты уже проехалась в моей машине, не так ли? И подумай сама — куда тебе, такой простуженной, идти или ехать. Оставайся! Предотвратив его дальнейшие расспросы, и совершенно расслабившись, Элис согласилась:
— Хорошо! Я остаюсь. Но лишь до завтра. Завтра я закажу бензин и тогда…
— Ладно, договорились, только до завтра!
4
Лобовое стекло начало покрываться изморось. Губы Элис бешено застучали. Что делать?
Может быть, лучше выйти из машины и отправиться пешком туда, откуда она только что уехала ? Похоже, это был единственный выход — даже просто начав шевелиться, она согреется. Кроме того, минут пятнадцать назад она проехала маленькую виллу, уютно светившуюся огнями.
Элис резко распахнула дверцу, но тут же ее захлопнула — зимний холодный воздух сотней маленьких ледяных игл пронзил ее незащищенное тело.
Боже, как все это ужасно!
Ушло все — горечь, раздражение, обида, — уступив место реальному, надвигавшемуся прямо на нее кошмару. Спокойно, только без паники! В газетах она несколько раз читала о людях, погибших от одиночества и холода. Но это все случалось где-то там, далеко, с кем-то другим… И как трудно представить себе нечто подобное, происходящее в цивилизованной стране, в нескольких милях от жилья…
Что можно сделать, оказавшись в такой ситуации? Элис попыталась успокоиться и проанализировать положение. Перед ней лишь два пути спасения — либо идти пешком до ближайшего жилья, либо ждать чуда в виде проезжающей мимо машины. Если этого не произойдет, то в течение нескольких дней ее никто и не хватится! Дома, в Нью-Йорке, ее никто не ждет. Родители знают, что на Рождество она поехала к Роджеру, они даже не будут ей звонить. Сам Роджер, похоже, вообще о ней не вспомнит, а если и вспомнит, то решит, что она в Нью-Йорке.
Чтобы как-то заглушить мучившие ее мысли Элис посмотрела на часы. Половина первого Рождество уже наступило. Начался новый год. И Элис заплакала, не в силах более сдерживаться Праздник, ее любимый праздник застиг ее одну неизвестно где, в непроглядной тьме. Может статься, что она здесь замерзнет… Девушка тихо и жалобно всхлипывала, беспомощно хлопая ресницами.
И тут-то, чудо!-в зеркальце заднего вида показались огни приближающейся машины. Свет фар… Значит, она не одна, еще кто-то оказался на этой темной дороге! Элис попыталась открыть дверцу машины, но та примерзла, со всей силы навалилась еще раз и, широко распахнув, выскочила на мороз, боясь, что ее возможный и такой нежданный спаситель уедет, не поняв, в каком жутком положении она оказалась. Элис выскочила наружу в тот момент, когда машина уже почти поравнялась с ней. Девушка даже не успела задуматься, как опасно голосовать на ночной дороге. Да и какая еще беда может добавиться к цепи ее злоключений?
Ослепленная фарами, Элис не могла рассмотреть водителя. Не поняла она и того, что за машина перед ней. Ясно было лишь одно — ее увидели, потому что автомобиль резко сбавил скорость и остановился. Его очертания показались ей знакомыми, но задумываться об этом было некогда. Чувство самосохранения взяло верх над всем. Она ринулась к машине, чувствуя, что ее ноги заплетаются, как у новорожденного жеребенка. Однако, прежде чем она достигла цели открывшейся навстречу дверцы показались мужские ноги, смутно узнаваемый силуэт, а затем лицо. Нахмуренное и недовольное лицо Ральфа Уорбертона. Элис, не веря глазам, уставилась на него, и в душе ее дернулся слабый, безнадежный протест против безжалостных выходок судьбы.
— О нет… Господи, только не это, опять вы!..
— А кого еще вы надеялись здесь увидеть, дорогая? Если вы ждали Роджера, то, уверяю вас, он ни за что не помчался бы за вами вслед, надеясь на примирение. Не хочу огорчать вас, только он о вас уже и думать забыл!..
— Да какое там примирение! О чем вы? Ничего я от Роджера не ждала!
Но Ральф был неумолим.
— Как же так, неужели не ждали? А для кого тогда был разыгран этот роскошный спектакль в прихожей у Стриклендов?
— И вовсе это был не спектакль, это… Господи, какие еще могут быть светские беседы на таком морозе! Ее трясло, зубы выколачивали бешеную дробь.
— Знаете что, накиньте куртку, — всполошился Ральф. — Вы хоть слышали прогноз погоды, ну улице же мороз! Сразу видно, что вы городская жительница. Но хоть каплю здравого смысла вы могли бы иметь?!
— У меня нет куртки, — прошептала Элис синими губами, — теперь нет, и все из-за вас! — В голосе ее звучала горечь.
Ральф взглянул на нее с нескрываемым недоумением:
— Да вы просто сумасшедшая: ехать на север — и не взять с собой никакой теплой одежды. Сейчас ведь декабрь!
— Да у меня была с собой куртка, но… сейчас ее больше нет.
Зубы ее выстукивали дробь, а в памяти всплыла нежно-кремовая кашемировая курточка, бестрепетной рукой брошенная к его ногам.
— Ах да, понимаю! А что вы здесь делаете сейчас и почему остановились?
— А вы как думаете? Уж, наверное, не затем чтобы полюбоваться окрестностями! Все очень просто — у меня кончился бензин…
— Что? Бензин? — В голосе его прозвучали одновременно и насмешка, и чисто мужское чувство превосходства.
— Это не моя ошибка, — принялась оправдываться она. — Мы выехали на машине Роджера, но попали в аварию, и поэтому пришлось ехать на моей. А Роджер по приезде не залил снова бак, И вот…
Боже, как она сейчас ненавидела Уорбертона, стоявшего перед ней и молча разглядывающего ее! Он словно нарочно встретился на ее пути, чтобы все ей испортить; как будто задался целью сделать ее положение как можно более невыносимым. Яснее ясного — ему просто нравится видеть ее беспредельно униженной!
Он так смотрел на нее, что Элис уже самой себе начала казаться даже меньше ростом. При других обстоятельствах ей лучше всего было бы вернуться в свою машину и там дожидаться следующего попутчика, но при нынешнем положении вещей рисковать так было бы безрассудно. Побелели ее ничем не защищенные пальцы, и заледенели ступни. Единственное, что сейчас Элис, была острая физическая во всем теле. Еле сдерживая дыхание, она уставилась в некую воображаемую точку над его плечом и с дрожью в голосе произнесла:
— Я буду вам очень признательна, если вы —бросите меня до ближайшей станции техобслуживания.
Сказала и замерла в напряжении, ожидая, что он ответит. Сейчас у него прекрасная возможность в очередной раз отыграться на ней и продемонстрировать всю свою неприязнь! Интересно, что же он скажет на этот раз?
— Еще чего!
Элис сразу ослабела от жестокости его слов. Почему вдруг голова ее стала почти невесомой? То ли это от холода, то ли паника перешла в какую-то иную форму, как только она поняла, что Уорбертон сейчас оставит ее одну на произвол судьбы на зимней дороге… Как бы то ни было, движимая чувством самосохранения, она вцепилась в рукав его куртки и воскликнула:
— А как же я? Разве моя вина в том, что ваш кузен так скверно пошутил со своей девушкой? Разве я виновата в том, что он сделал без ее разрешения, а я купила эти вещи? Если вам и есть кого наказывать, так это его, а не меня! За кого, за что вы хотите заставить меня расплатиться такой ценой? Вы же сейчас, если я не ошибаюсь, намерены оставить меня одну на морозе?
— Что?! Оставить вас здесь?
Он оторвал ее руку от своего рукава и согрев своей большой ладони. Все еще чувствуя головокружение, Элис потянулась к теплу и уверенности, исходящим от этой ладони. Рука была горячая, и ощущение было такое, словно вмеси с теплом по ее венам побежала жизненная сила!
— Господи, вы точно сумасшедшая! Heyжели вы могли подумать, что я оставлю вас здесь одну на дороге?
Ах ты, негодяй, подумала Элис, глаза бы мои на тебя не глядели, не мог сразу предложить помощь! И глаза ее действительно уже ни на что не хотели глядеть, они налились слезами, которые побежали по щекам и никак не хотели замерзать даже на этом страшном морозе. Кто знает успела ли она удивиться этому вслух, только он произнес:
— Слезы соленые, детка, они замерзнуть не могут.
Отпустив ее руку, Ральф снял куртку и укутал в нее девушку так бережно, как взрослый укутывает ребенка. Из-под толстой ткани Элис тихонько пискнула:
— Она очень тяжелая, я в ней и шагу не смогу ступить.
— А тебе и не нужно в ней никуда идти, — ответил Ральф, подхватил ее на руки и аккуратно посадил в машину.
В салоне пахло кожей и еще чем-то, очень приятным и смутно знакомым. Элис постепенно оттаивала в тепле и уже задумалась, как вести себя дальше. Она не могла понять себя саму— было уютно и почему-то хотелось плакать.
А тем временем Ральф сходил к ее автомобиль вернулся с сумочкой и чемоданом в руках.
— Я запер твою машину. Думаю, теперь на неё никто не покусится.
А хотя бы и покусился, бензина — то нет!..
Элис зевнула и вдруг судорожно, до боли в скулах, начала чихать.
— На, держи! — Он достал из бардачка пачку бумажных носовых платков. — Хорошо, что я случайно проезжал мимо. Если повезет, то. Бог даст, делаешься сильной простудой. Останься ты на таком холоде еще час, нетрудно представить, чем все могло бы кончиться. Эта дорога пролегает в стороне от основных магистралей, местные жители лишь изредка ею пользуются, так что неизвестно, сколько бы ты тут проторчала. Тем более что на Рождество все сидят в тепле — кто по домам, кто в гостях.
Ральф еще что-то говорил, но Элис уже не слушала. Она сидела, закутавшись в куртку, и отчаянно жалела себя — так, что снова заплакала.
Рождественская ночь прошла. Наступил день Рождества. Не надо было думать об этом, потому что все ее безумные мечты, все грезы сразу пришли ей на память — как мечтала она вместе с Роджером пойти в лес, вместе выбрать и срубить елку, установить ее, а после, тоже вдвоем, нарядить ее хрупкими прелестными игрушками. Вот и мечты ее оказались не прочнее елочной игрушки. На душе снова стало тяжело. Упала слеза, за ней покатилась другая. Ральф, слава Богу, был занят — машина не заводилась, Он не смотрел на девушку, она же, пользуясь моментом, отвернулась и бумажным платком смахивала соленые капли и промокала нос. Слезы уже бежали ручьем. Ральф в это время завел мотор, и они поехали. Как ни занят был ее настроение Элис не ускользнуло от его внимания.
— А сейчас-то что с тобой?-хмуро спросил он.
— Ничего. Просто Рождество уже пришло
— Да, действительно, уже пришло Рождество, — сказал он тихо, словно слышал эти слова впервые в жизни. — Скажи, где бы ты провел, рождественскую ночь, если бы у тебя не кончила бензин? Куда ты направлялась?
— Домой, в Нью-Йорк. Мои родители сейчас очень далеко, в Японии, к ним я полететь не могу, а у подруг свои планы. Они приглашали меня слетать с ними на праздники в Колорадо, покататься на лыжах. Вместо этого я поехала сюда, а дальше ты сам все знаешь…
— Знаю, знаю! Ты предпочла явиться на растерзание нашей милой Джины Стрикленд.
— Ну и что? Мы с Роджером хотели объявить о нашей помолвке, а раз так, надо было показаться его родителям. Кто мог знать заранее, что ко мне здесь так отнесутся…
— Да неужели? Бедная наивная девочка даже не догадывалась о том, что в лесу могут водиться волки? А тогда к чему вся эта лихорадка, вся эта суета с новым гардеробом?
— Я просто хотела произвести на них приятное впечатление. Да, я старалась и произвела бы, если бы ты не влез со своими дурацкими выходками! Какое ты имел право делать свои грязные намеки?!
Слова Элис потонули в гробовом молчании.
Неожиданно Ральф произнес:
— Ты все правильно сказала, но я — то тоже прав. В моих словах не было и тени лжи — мой кузен действительно покупал всю эту одежду, из-за которой мы с тобой поссорились, для своей любимой девушки.
— Ну а мне-то что?! Почему ты счел возможным делать двусмысленные намеки, да еще на людях да еще при женихе, который после твоих слов мог подумать только одно — что мы с тобой любовники? И все вокруг подумали, что эти вещи покупал ты, причем для меня.
— Но, Элис, как же ты не понимаешь, если уж человек назвался твоим женихом, он должен знать тебя и любить, как никто другой. Он обязан иметь свое собственное мнение о тебе, и оно должно быть лучше мнения других людей. А если представить себе, что он тебя знает, то как же он допускает такую мысль, что мы с тобой любовники? Если на самом деле твоим любовником является он?
— А ты знаешь, — удивляясь сама себе, сказала Элис, — мы с Роджером никогда не были в постели…
Сказала — и от досады прикусила губу. Черт ее дернул произносить подобные откровения вслух! Еще не хватало обсуждать подробности своей интимной жизни с незнакомым человеком!
Лицо незнакомого человека мгновенно отразило глубокое удивление.
— Шутишь, что ли? Нет?! А тогда объясни мне, ради всего святого, с чего это вдруг вы решили объявить о вашей помолвке?
Элис сидела, глупо приоткрыв рот и не зная, что ему на это ответить. Да и что тут ответит — сказать «любила»? Ральфу и без слов понять и сама она знает прекрасно, что это не так, что ж тогда притворяться! Как она могла унизиться до того, чтобы строить планы совместной жизнь с тем, кого не любила?..
Но ведь кого-то такой брак мог бы вполне устроить. Ведь часто люди, решив умом, а де чувствами, что вполне готовы связать себя взаимными обязательствами, женятся и живут довольно счастливо…
Элис задумалась, а Ральф неожиданно рассмеялся. Его хохот заполнил собой все пространство салона, и, начни она что-то говорить, ее простуженный шепот попросту бы потонул в раскатах громового, жаркого и… такого влекущего смеха. Элис слушала его, пытаясь не думать о той мужественности, которая сквозила даже в голосе Ральфа.
— Не вижу, не знаю, не думала!.. — сквозь смех только и смог вымолвить Уорбертон.
Элис растерянно уставилась на него, щеки ее горели.
— Разве я сказала что-нибудь забавное? Объясни, я посмеюсь вместе с тобой!..
Ральф уже не хохотал, а только стонал и всхлипывал.
— Насчет забавного… Вот уж и правда, ты меня позабавила. — И уже спокойнее добавил:
— Дорогая, у меня к тебе два вопроса. Первый; какой сегодня век на дворе? Второй: сколько тебе лет?
Напрасно ты смеешься над всей этой историей. У нас с Роджером много общего, мы оба хотели этого брака, хотели семьи и покоя.
— Подумать только — семьи и покоя! Как, неубедительно звучит! Сама посуди, для того, чтобы два человека поженились, достаточный это мотив? И потом, вы до такой степени разные люди, неужели ты не видела? Ты можешь, например, сказать, почему у вас с Роджером не дошло до постели?
Вопросы Ральфа ставили Элис в тупик. Они были слишком откровенны, ее от них бросало то я жар то в холод. Но все они били точно в цель!
— Думаю, тебя это не касается, — отрезала она.
— Ну тогда я тебе отвечу: вы не были до сих пор в постели только потому, что и не хотели близости. Остается только выяснить, кто этого больше не хотел — ты или он.
— Ты не понимаешь! Просто, представь себе, есть люди, не идущие на поводу у собственных инстинктов. Они, в отличие от животных, свои отношения строят не только на сексе.
Они спорили долго. Ясно было, что тема небезразлична им обоим. Ральф гнал машину, и так, за беседой, он сбавил скорость и въехал в большие каменные ворота. Элис увидела длинную аллею, ведущую явно в частные владения. Она огляделась вокруг.
— Где мы? Разве это станция техобслуживания?
— Да нет, это мой дом!
— Что? Твой дом? Но зачем ты привез меня сюда?
— Успокойся, Элис, уже утро, каникулы в самом разгаре. Здесь тебе не Нью-Йорк. До ближайшей станции техобслуживания ехать больше тридцати миль. По шоссе это довольно долго. Не забывай, сейчас праздники, так что я не гарантирую, что она работает. Думаю, что сейчас к тебе ванну погорячее, а не техобслуживание. И вообще, ты простыла, и тебе надо в постель
— Я хочу домой, — упрямилась Элис.
— Ну что ты уперлась, — убеждал Ральфа ты сама говорила, что дома сейчас все равно никого нет. Знаешь, давай пока прекратим ее» риться и ради праздника объявим перемирие! По доброй воле мы бы ни за что не отпраздновав Рождество вместе, но раз уж так вышло, предлагаю ненадолго прекратить войну. Ты замерзла, не спала всю ночь. В общем, твое состояние в позволяет ехать еще несколько часов на машине до Нью-Йорка. Так что успокойся — мы оба собирались встретить Рождество в одиночестве, а теперь получается, что мы отпразднуем его вместе,
— Ты тоже собирался праздновать Рождество один?
— Да, — спокойно ответил он. — Предполагалось, что я буду веселить кузена, который собирался приехать со своей девушкой, помнишь, я говорил тебе, — Холли. Так вот, они забыли про ссору и в честь этого решили слетать в Майами. Вчера утром они отбыли. Я же, как и ты, поздно спохватился, чтобы поменять свои планы, и получилось то, что получилось.
— А как же я могу остаться у тебя? Мы» чужие люди!
— Но ведь ты уже проехалась в моей машине, не так ли? И подумай сама — куда тебе, такой простуженной, идти или ехать. Оставайся! Предотвратив его дальнейшие расспросы, и совершенно расслабившись, Элис согласилась:
— Хорошо! Я остаюсь. Но лишь до завтра. Завтра я закажу бензин и тогда…
— Ладно, договорились, только до завтра!
4
— И ты живешь здесь один? — спросила Элис. Ральф предоставил в ее распоряжение огромный мягкий диван. Она блаженно опустилась на него, забилась в самый угол и свернулась клубочком, ожидая, пока радушный хозяин принесет ей попить что-нибудь горячее.
— Да, я живу один, мне так больше нравится. Два раза в неделю приходит садовник вместе с женой, которая делает уборку.
— Но дом огромный, тебе в нем…
— Ну, говори же! Ты, наверное, хотела сказать — одиноко? Нет, не одиноко! Это правда. Я в семье единственный ребенок. Мама умерла, когда я был подростком. Отец постоянно был то в отъезде, то занят, и я рано привык к самостоятельности. Так и жил — сам по себе. В Кингстоне У нас был дом — как раз по соседству со Стриклендами. Но я всегда любил эту виллу — ведь ее построил еще мой дед. Конечно, кое-что я здесь переделал… Ты знаешь, я и правда люблю быть дин. Ведь когда в твоей жизни есть еще какой-то человек, приходится брать на себя обязательство и отвечать за его душевное и финансовое благополучие.
Элис услышала в этих словах намек, едва скрытый, на кузена, за которого, похоже, Ральфу случалось брать на себя слишком многое, как впрочем, и за других людей. Это каким-то непостижимым образом угадывалось в его характере. И непонятно, что им двигало, с каким чувством он вмешивался в судьбы и дела других…
Сейчас Элис просто терялась в догадках: возится ли он с ней из циничного любопытства или из обыкновенного сочувствия. Он до сих пор не женат. Ну, здесь все ясно. Судя по всему, Ральф не чурался женского общества, оно было ему приятно, но, тем не менее, связывать себя женой и детьми, обязательствами, в которые он, зная себя, уйдет с головой, не спешил…
Однако в этом громадном доме все словно тосковало по иному уюту и иному теплу — уюту семьи, теплу детских голосов. И тогда чудесные вещи, населявшие комнаты, стали бы обласканными, востребованными и любимыми. Здесь все было приспособлено для жизни большого беспокойного семейства, и ничто не роднило этот уют с тем стерильно-холодным, элегантным и мертвым совершенством, что царило в особняке Стриклендов.
Элис было хорошо — беседа с Ральфом текла легко. Как добрая и опытная нянька, он ловко ухаживал за девушкой. Вот принес из кухни огромную чашку дымящегося шоколада и стоял над душой до тех пор, пока она не выпила все до последней капли, хотя шоколад был горячий, а чашка большая. Похоже, там была еще приличная доза алкоголя, намного больше, чем молока. Но Элис смирилась, выпила и не спорила больше ни с чем.
Ей было так хорошо, что хотелось обнять и поблагодарить Ральфа, сказать спасибо приютившему ее дому. Как гусеница в коконе, она, расслабленная, лежала на мягком диване. Затем зевнула, сонно заморгала, наморщила лоб, собралась сосредоточить взгляд хоть на чем-нибудь, хотя бы на пламени в камине. Но ей никак не удавалось. Ральф подошел, наклонился, захотел вынуть кружку из ее ослабевших рук. Все это Элис воспринимала уже как в тумане.
— Знаешь что, прими-ка ты ванну, а я пока приготовлю тебе постель.
Элис почувствовала себя маленькой, ведь так давно никто не заботился о ней! Она повернулась, чтобы взглянуть на Ральфа, и у нее захватило дух: таким красивым и мужественным показался он. Лицо Ральфа, наклонившееся над ней, было совсем близко — она увидела его большие глаза, не холодные серо-стальные, а прозрачные, с живым отблеском серебра, волшебно сочетающие светлую радужку и темную кайму по краю.
— Какие у тебя удивительные глаза!-заговорила она мягким, чуть хриплым голосом, полным соблазнительных, чувственных ноток. Все её переживания в эту минуту были написаны на ее лице.
Ральф ответил ей еле слышным, «спасибо!»
Тут до нее дошло, что они оба держатся за опустевшую чашку и что Ральф при этом касается скорее ее пальцев. Расплавленное серебро кипело в его глазах, похоже, оно разливалось по его жилам, горячило его плоть. Элис уловила этот жар в пальцах, сжимавших ее расслабленную руку. Голова девушки пошла кругом.
— Скажи, ты, когда целуешься, всегда подглядываешь?-Его тихий голос источал ласку.
Элис ответила ему каким-то недоуменным возгласом — она словно уже не принадлежала себе казалось, ее направляет другая, более сильная воля. Пусть голос ее охрип, а взгляд туманился от усталости, выпитого шоколада с бренди и начинавшейся болезни, но сейчас весь ее облик источал чувственность, глаза зачарованно скользили по лицу Ральфа, и он сам не отрывал взгляда от ее губ.
Но внезапно где-то на самом дне ее души шевельнулось нечто похожее на страх, и это не дало ей покинуть мир реальности.
Элис выпустила из обмякших пальцев чашку, отвернулась, сглотнула слюну. Она хотела было что-то сказать, как вдруг снова начала чихать. Ральф предусмотрительно выдал ей целую пачку бумажных платков, и она уткнулась в один из них. Ее странное поведение и пылающие щеки Ральф должен отнести на счет простуды, а то еще подумает, что ее влечет к нему! Элис смутилась. Что же происходит? Я фактически заигрываю с ним!
И вот она уже рада забиться куда угодно, лишь бы спрятать лицо. Тут у нее начался еще один приступ, и девушка снова зарылась носом в платок. Ральф, наверное, уже думает о ней Бог весть что! Сейчас, что она ни скажи, все покажется невыносимой глупостью! Однако Элис быстро нашла наиболее безопасную тему для беседы.
— Должно быть, когда здесь собираются вой родные, это чудесно, не так ли?
— Да, это и правда здорово! Скажи мне, — тут же спросил он, — когда ты была маленькая, наверное, очень любила Рождество?
— Да, очень, но, видишь ли…
— Что?
— Видишь ли, мои родители — художники, они все время ездили по разным странам, да и сейчас ездят. И хотя мы всегда праздновали рождество очень хорошо, весело, но вечно не по правилам. А мне, знаешь, хотелось чего-нибудь очень традиционного — ну, как в старом кино, чтобы на семейном празднике были дядюшки, тетушки, кузины, кузены, множество приглашенных, горящий камин, нарядная елка и чтобы утром все пошли в церковь. Словом, все как положено.
Смешно, но мы на праздник даже никогда не ели жареную индейку, а вечно какую-нибудь экзотику-то мороженое на пляже в Австралии, то какие-то необыкновенные сладости в Японии. Но, что бы ни случилось, Рождество мы всегда проводили вместе — я, мама и папа. В этом году впервые я не поехала к ним. Мне хотелось встретить праздник где-нибудь в глуши, среди снегов. Мне казалось, что на этот раз в моей жизни обязательно случится какое-нибудь чудо. Конечно, сейчас и смешно, и глупо говорить об этом, но во мне до сих пор живет маленькая девочка, которая все еще ждет чудес…
Тут Элис запнулась. Что это она так разоткровенничалась? В принципе на нее это не похож Что уж там Ральф добавил в шоколадный напиток — неизвестно, но на нее что-то явно подействовало. Как правило, Элис была осторожна с .людьми, которых едва знала. А с Ральфом ей до странности легко с ним, как будто они знакомы чуть не полжизни.
Ральф, казалось, без слов понимал, каково ей в этой не совсем обычной ситуации. Вот она сидит, поглядывает на него с сомнением, исподлобья. Без лишних слов он налил ей виски.
— На, выпей, до сих пор от простуды ничего лучшего не выдумали.
В стакане плескалась янтарная жидкость. Ее отец, помнится, тоже советовал лечить простуду алкоголем. Правда, он отдавал предпочтение пуншу. Виски полилось ей в горло, наполнив тело огнем, жаром, разгоняя кровь.
В этом доме и с этим человеком ей хорошо и уютно. Ну вот, все те же дурацкие мысли. Откуда они взялись? Не успела Элис додумать до конца, как услышала:
— Скажи мне, зачем ты собралась замуж за Роджера? Что бы он мог тебе дать? Обычную жизнь обывателя? Тебе этого, что ли, хотелось?
— Да, думаю, да!-Элис невольно стала обороняться. — И знаешь, мог получиться вовсе неплохой брак. Нам с Роджером в жизни хотелось практически одних и тех же вещей, то есть я считала, что одних и тех же…
Ей было неловко от внимательного, всевидящего, иронического взгляда Уорбертона. Вот он опять насмешливо поднял бровь. Ясное дело сейчас начнет язвить.
— Слыхал я много глупостей, но это… Ладно, собиралась замуж за Роджера. Бог с тобой, но не из-за того же, чтобы каждый год у тебя было рождество в традиционном стиле! Уж от тебя-то подобной глупости услышать никак не ожидал.
— Да, я живу один, мне так больше нравится. Два раза в неделю приходит садовник вместе с женой, которая делает уборку.
— Но дом огромный, тебе в нем…
— Ну, говори же! Ты, наверное, хотела сказать — одиноко? Нет, не одиноко! Это правда. Я в семье единственный ребенок. Мама умерла, когда я был подростком. Отец постоянно был то в отъезде, то занят, и я рано привык к самостоятельности. Так и жил — сам по себе. В Кингстоне У нас был дом — как раз по соседству со Стриклендами. Но я всегда любил эту виллу — ведь ее построил еще мой дед. Конечно, кое-что я здесь переделал… Ты знаешь, я и правда люблю быть дин. Ведь когда в твоей жизни есть еще какой-то человек, приходится брать на себя обязательство и отвечать за его душевное и финансовое благополучие.
Элис услышала в этих словах намек, едва скрытый, на кузена, за которого, похоже, Ральфу случалось брать на себя слишком многое, как впрочем, и за других людей. Это каким-то непостижимым образом угадывалось в его характере. И непонятно, что им двигало, с каким чувством он вмешивался в судьбы и дела других…
Сейчас Элис просто терялась в догадках: возится ли он с ней из циничного любопытства или из обыкновенного сочувствия. Он до сих пор не женат. Ну, здесь все ясно. Судя по всему, Ральф не чурался женского общества, оно было ему приятно, но, тем не менее, связывать себя женой и детьми, обязательствами, в которые он, зная себя, уйдет с головой, не спешил…
Однако в этом громадном доме все словно тосковало по иному уюту и иному теплу — уюту семьи, теплу детских голосов. И тогда чудесные вещи, населявшие комнаты, стали бы обласканными, востребованными и любимыми. Здесь все было приспособлено для жизни большого беспокойного семейства, и ничто не роднило этот уют с тем стерильно-холодным, элегантным и мертвым совершенством, что царило в особняке Стриклендов.
Элис было хорошо — беседа с Ральфом текла легко. Как добрая и опытная нянька, он ловко ухаживал за девушкой. Вот принес из кухни огромную чашку дымящегося шоколада и стоял над душой до тех пор, пока она не выпила все до последней капли, хотя шоколад был горячий, а чашка большая. Похоже, там была еще приличная доза алкоголя, намного больше, чем молока. Но Элис смирилась, выпила и не спорила больше ни с чем.
Ей было так хорошо, что хотелось обнять и поблагодарить Ральфа, сказать спасибо приютившему ее дому. Как гусеница в коконе, она, расслабленная, лежала на мягком диване. Затем зевнула, сонно заморгала, наморщила лоб, собралась сосредоточить взгляд хоть на чем-нибудь, хотя бы на пламени в камине. Но ей никак не удавалось. Ральф подошел, наклонился, захотел вынуть кружку из ее ослабевших рук. Все это Элис воспринимала уже как в тумане.
— Знаешь что, прими-ка ты ванну, а я пока приготовлю тебе постель.
Элис почувствовала себя маленькой, ведь так давно никто не заботился о ней! Она повернулась, чтобы взглянуть на Ральфа, и у нее захватило дух: таким красивым и мужественным показался он. Лицо Ральфа, наклонившееся над ней, было совсем близко — она увидела его большие глаза, не холодные серо-стальные, а прозрачные, с живым отблеском серебра, волшебно сочетающие светлую радужку и темную кайму по краю.
— Какие у тебя удивительные глаза!-заговорила она мягким, чуть хриплым голосом, полным соблазнительных, чувственных ноток. Все её переживания в эту минуту были написаны на ее лице.
Ральф ответил ей еле слышным, «спасибо!»
Тут до нее дошло, что они оба держатся за опустевшую чашку и что Ральф при этом касается скорее ее пальцев. Расплавленное серебро кипело в его глазах, похоже, оно разливалось по его жилам, горячило его плоть. Элис уловила этот жар в пальцах, сжимавших ее расслабленную руку. Голова девушки пошла кругом.
— Скажи, ты, когда целуешься, всегда подглядываешь?-Его тихий голос источал ласку.
Элис ответила ему каким-то недоуменным возгласом — она словно уже не принадлежала себе казалось, ее направляет другая, более сильная воля. Пусть голос ее охрип, а взгляд туманился от усталости, выпитого шоколада с бренди и начинавшейся болезни, но сейчас весь ее облик источал чувственность, глаза зачарованно скользили по лицу Ральфа, и он сам не отрывал взгляда от ее губ.
Но внезапно где-то на самом дне ее души шевельнулось нечто похожее на страх, и это не дало ей покинуть мир реальности.
Элис выпустила из обмякших пальцев чашку, отвернулась, сглотнула слюну. Она хотела было что-то сказать, как вдруг снова начала чихать. Ральф предусмотрительно выдал ей целую пачку бумажных платков, и она уткнулась в один из них. Ее странное поведение и пылающие щеки Ральф должен отнести на счет простуды, а то еще подумает, что ее влечет к нему! Элис смутилась. Что же происходит? Я фактически заигрываю с ним!
И вот она уже рада забиться куда угодно, лишь бы спрятать лицо. Тут у нее начался еще один приступ, и девушка снова зарылась носом в платок. Ральф, наверное, уже думает о ней Бог весть что! Сейчас, что она ни скажи, все покажется невыносимой глупостью! Однако Элис быстро нашла наиболее безопасную тему для беседы.
— Должно быть, когда здесь собираются вой родные, это чудесно, не так ли?
— Да, это и правда здорово! Скажи мне, — тут же спросил он, — когда ты была маленькая, наверное, очень любила Рождество?
— Да, очень, но, видишь ли…
— Что?
— Видишь ли, мои родители — художники, они все время ездили по разным странам, да и сейчас ездят. И хотя мы всегда праздновали рождество очень хорошо, весело, но вечно не по правилам. А мне, знаешь, хотелось чего-нибудь очень традиционного — ну, как в старом кино, чтобы на семейном празднике были дядюшки, тетушки, кузины, кузены, множество приглашенных, горящий камин, нарядная елка и чтобы утром все пошли в церковь. Словом, все как положено.
Смешно, но мы на праздник даже никогда не ели жареную индейку, а вечно какую-нибудь экзотику-то мороженое на пляже в Австралии, то какие-то необыкновенные сладости в Японии. Но, что бы ни случилось, Рождество мы всегда проводили вместе — я, мама и папа. В этом году впервые я не поехала к ним. Мне хотелось встретить праздник где-нибудь в глуши, среди снегов. Мне казалось, что на этот раз в моей жизни обязательно случится какое-нибудь чудо. Конечно, сейчас и смешно, и глупо говорить об этом, но во мне до сих пор живет маленькая девочка, которая все еще ждет чудес…
Тут Элис запнулась. Что это она так разоткровенничалась? В принципе на нее это не похож Что уж там Ральф добавил в шоколадный напиток — неизвестно, но на нее что-то явно подействовало. Как правило, Элис была осторожна с .людьми, которых едва знала. А с Ральфом ей до странности легко с ним, как будто они знакомы чуть не полжизни.
Ральф, казалось, без слов понимал, каково ей в этой не совсем обычной ситуации. Вот она сидит, поглядывает на него с сомнением, исподлобья. Без лишних слов он налил ей виски.
— На, выпей, до сих пор от простуды ничего лучшего не выдумали.
В стакане плескалась янтарная жидкость. Ее отец, помнится, тоже советовал лечить простуду алкоголем. Правда, он отдавал предпочтение пуншу. Виски полилось ей в горло, наполнив тело огнем, жаром, разгоняя кровь.
В этом доме и с этим человеком ей хорошо и уютно. Ну вот, все те же дурацкие мысли. Откуда они взялись? Не успела Элис додумать до конца, как услышала:
— Скажи мне, зачем ты собралась замуж за Роджера? Что бы он мог тебе дать? Обычную жизнь обывателя? Тебе этого, что ли, хотелось?
— Да, думаю, да!-Элис невольно стала обороняться. — И знаешь, мог получиться вовсе неплохой брак. Нам с Роджером в жизни хотелось практически одних и тех же вещей, то есть я считала, что одних и тех же…
Ей было неловко от внимательного, всевидящего, иронического взгляда Уорбертона. Вот он опять насмешливо поднял бровь. Ясное дело сейчас начнет язвить.
— Слыхал я много глупостей, но это… Ладно, собиралась замуж за Роджера. Бог с тобой, но не из-за того же, чтобы каждый год у тебя было рождество в традиционном стиле! Уж от тебя-то подобной глупости услышать никак не ожидал.