Страница:
Старуху Энжи заметила лишь тогда, когда тихонько скрипнул стул: она сидела в углу, наполовину скрытая длинной, свисающей со шкафа хламидой, похожей на облачение для церковного хора, но с символами и рисунками, каких Энжи никогда раньше не видела.
- Йемайя?
Старуха перевела на нее взгляд. Глаза у нее были как две мертвые планеты.
Испанский Энжи совершенно отказал, а вскоре и родной язык тоже.
- Мой брат… Мой младший брат… Мне велели спросить El Viejo. Viejo santero… Старого сантеро… Лидия сказала.
Тут у нее кончились слова на всех языках. Из трубочки старухи выползло облачко дыма, но это был единственный ответ.
За спиной у нее зашуршала отодвигаемая занавеска, и хриплый голос медленно произнес:
- Quieres El Viejo?
Повернувшись, Энжи увидела незнакомца. Он шел к ней по длинному коридору, конца которого она не видела. Он двигался решительно, но чтобы войти в комнату, ему словно бы потребовалась вечность, будто он возвращался из другого мира. Сам он был черный, одет во все черное и на носу поблескивали черные очки - даже в темном, крошечном магазинчике. А волосы такие белые, что у Энжи даже заболели глаза.
- Ты здесь из-за брата, - не спросил, а констатировал он.
- Да, - выдавила Энжи. - Да, он для меня колдует… достает кое-что… и я не знаю, где он, но понимаю, что в беде, и хочу, чтобы он вернулся!
Она не заплакала и не сломалась (Марвин никогда не сможет сказать, что она из-за него плакала), но к этой грани подошла вплотную.
El Viejo сдвинул черные очки на лоб, и Энжи увидела, что он моложе, чем она думала (уж конечно, гораздо моложе Лидии), и что под глазами у него широкие белые полукружия. Она так и не узнала, были ли они естественными или нарисованными, но поняла, что от них его глаза кажутся больше и ярче - сплошь зрачок. Из-за них ему следовало бы хоть чуточку походить на клоуна или, скажем, на енота в негативе, но выходило как раз наоборот.
- Я знаю твоего брата, - сказал El Viejo.
Энжи изо всех сил старалась держать себя в руках, пока он подходил ближе, улыбался ей, показывая зубы.
- Brujito… маленькая, маленькая ведьма, мы знаем. Мы с мамой видели, мы следим.
Он кивнул на старуху, которая с прихода Энжи не шевельнулась и не сказала ни слова. Энжи ощутила влажный, затхлый запах - точно картошка сгнила.
- Скажите, где он. Лидия говорила, вы поможете.
Вблизи Энжи увидела голубой отсвет на белой коже El Viejo и V-образный шрам на каждой щеке. На шее у него был узкий черный галстук, которого девочка поначалу не заметила. И почему-то мысль о том, что он каждое утро завязывает его перед зеркалом, напугала ее больше, чем что-либо другое. Теперь он улыбнулся во весь рот, показывая зубы. Она-то ожидала, что они будут желтые и от них будет вонять, но нет - все как один белые, ровные и настолько большие, словно плохо помещаются во рту.
- Tu hermano esta perdido
- В четверге?
Целая оглушительная минута ушла у нее, чтобы понять, и еще больше, чтобы выдавить слова:
- О Господи, он же вернулся вспять! Как с Миледи… он вернулся туда… когда письмо было еще у меня в рюкзаке. Показушник мелкий… Он застрял! Идиот, идиот, идиот несчастный!
El Viejo негромко хмыкнул и кивнул, но ничего не сказал.
- Вы должны за ним сходить, вернуть его оттуда, прямо сейчас… у меня есть деньги. - Она отчаянно стала рыться в карманах.
- Нет, деньги мне не нужны, - отмахнулся от предложения El Viejo, рассматривая девочку глазами цвета спелых слив. Белые круги под ними выглядели реальными, а вот сами глаза - нет. - Я тебя отведу, - добавил он. - Мы вместе найдем твоего брата.
Колени у Энжи задрожали так, что стало больно. Ей хотелось согласиться, но это было просто невозможно.
- Нет. Я не могу. Не могу. Вы за ним сходите.
Тут El Viejo рассмеялся: раскатистым, поразительным рокотом Санта-Клауса, таким сочным и успокаивающим, что Энжи улыбнулась. И улыбалась, даже когда он подхватил ее и взял под мышку. К тому времени, когда она оправилась достаточно, чтобы начать отбиваться, он уже нес ее по длинному туннелю, по которому пришел несколько минут назад. Энжи вопила, пока у нее не запершило в горле, но все равно себя не слышала: с того момента, как El Viejo ступил в темноту коридора, все звуки замерли. Она не слышала ни его шагов, ни его смеха (хотя и чувствовала, как сотрясается его тело) и тем более собственных панических воплей. Что если они в космосе? Да они могут оказаться где угодно.
Сквозь оглушенность и растерянность она понимала, что коридор словно бы тянется в никуда и что это место (если это какое-то место) никак не может находиться позади маленькой лавочки сантерии, куда она вошла - когда? - десять минут назад. Здесь было холодно и пахло, как в старом подвале, в темноте Энжи чувствовала, что вокруг нее много всего происходит. В точности она ничего не разобрала, но везде кружили и вспыхивали искорки.
А потом они вдруг очутились в комнате Марвина.
Это была, несомненно, его комната: тут были носатые и бородатые оккультисты по стенам, тут были фланелевые зимние простыни, на которых он спал круглый год, потому что на них красовались физиономии игроков «Нью-Йорк метс», тут в полном составе стояли на полке пластмассовые герои «Стар трека», которых Энжи подарила ему на прошлое Рождество. И тут сидел на краю кровати Марвин и выглядел таким потерянным и одиноким, каким Энжи в жизни его не видела.
Он даже головы не поднял, пока El Viejo не бросил Энжи на ковер перед ним и не отступил на шаг, открывая в усмешке зубы, огромные, как зубья в медвежьем капкане. Тогда Марвин соскочил с кровати, расплакался и, шмыгая носом, стал карабкаться на сестру, повторяя: «Энжи, Энжи, Энжи». Энжи обняла его, пытаясь одновременно уберечь шею, волосы и спину, и все бормотала:
- Все нормально, все в порядке, я здесь. Все хорошо, Марвин. А у нее за спиной хмыкнул El Viejo:
- Ведьма-плакса… маленький, маленький brujito-плакса.
Энжи взвалила своего ревущего братишку на бедро, словно пакет с продуктами, как делала это, когда он был маленьким, и повернулась к старику:
- Спасибо, - сказала она. - Теперь можете отвести нас домой. El Viejo улыбнулся - на сей раз не усмехнулся, а медленно растянул губы.
- Может, предоставим это ему?
А после повернулся и ушел, исчез, словно проскользнул меж молекулами воздуха. Энжи осталась в комнате, пытаясь оторвать от себя Марвина, прилипшего, точно пластырь, а он льнул, больно упираясь подбородком ей в макушку. Наконец Энжи удалось сбросить его на кровать, и, уперев руки в бока, она спросила:
- Что случилось? И о чем только ты думал? Марвин еще слишком горько плакал, чтобы ответить.
- Обязательно было так поступать, да? Никаких дурацких заклинаний для новичков, ты теперь с большими ребятами играешь, да, о Великий? Ну и что произошло? Как получилось, что ты не можешь вернуться?
- Не знаю!
Мордочка Марвина распухла от слез, которые лились без перерыва, пока Энжи пыталась поправить ему повязку. Трудно было вытянуть из парня хоть сколько-нибудь внятные слова. Он только жалобно завывал:
- Не знаю, что не так! Я сделал все, как полагается, но оно не работает! Не знаю… может, я забыл…
Он не смог закончить фразу.
- Травы, - мягко и спокойно сказала Энжи. - Ты оставил свои волшебные травы… - Она уже собиралась добавить «дома», как сообразила, что они и есть дома: сидят на кровати Марвина в его комнате. Такая путаница уж точно была ей не по зубам. - Ты забыл свои глупые травы.
Марвин протестующее затряс головой, так что во все стороны полетели слезы.
- Нет, не забыл, не забыл… смотри!
Он ткнул пальцем в рассыпанные по кровати грязные засохшие сорняки - едва увидев их, Лидия тут же бы все выкинула. Марвин с трудом сглотнул, вытер нос рукавом и попытался унять слезы.
- Их, правда, трудно найти. Не знаю, может, они уже старые… Но они всегда так выглядят. Атеперь не работают…
И он снова завыл. Энжи сказала, что и доктору Джону Ди, и Уиллоу было бы за него стыдно, но и это не помогло.
Она села рядышком, обняла его и, пригладив растрепанные вихры, сказала:
- Ладно, давай подумаем. Может, трава силу потеряла, может, загвоздка в чем-то другом. Ты все делал, как в тот раз, когда ходил за Миледи?
- Кажется, да, - голос у Марвина был тоненький и жалобный, совсем не похожий на его обычный низкий рокот. - Но я совсем запутался, Энжи. Я ничего уже не понимаю. Все так перемешалось, я ничего не помню.
- Хорошо, - сказала Энжи, - хорошо. Давай начнем с самого начала? Я помогу тебе. Ты попытаешься сделать все, что помнишь, что знаешь, про то, как двигаться во времени, а я буду за тобой повторять. Сделаю в точности как ты скажешь.
Кивнув, Марвин снова вытер нос. Они сели по-турецки на полу, и Марвин добыл откуда-то грязный коробок спичек, который всегда носил с собой - на случай фейерверков. Следуя его указаниям, Энжи сложила крошащиеся сорняки в блюдечко Миледи, а брат их поджег. Или попытался, потому что они не вспыхнули, а задымились и запахли затхлой пылью, так что Энжи с Марвином тут же расчихались. Прокашлявшись, Энжи сказала:
- В прошлый раз тоже так было? Марвин не ответил.
Был один момент, когда Энжи показалось, что заклинание вот-вот сработает. Комната вокруг расплылась (ладно, чуть-чуть расплылась), и Энжи услышала далекие неясные звуки. Но когда клубы дыма развеялись, они все еще были в четверге… Оба сразу это поняли.
- Ладно, попытка не пытка, - сказала Энжи. - А как насчет сосредоточенности, про которую ты говорил? Может, у тебя мысли скачут? Может, ты какие-то слова не так произнес? Подумай, Марвин.
- Я думаю! - Марвин уже готов был опять расплакаться, но не сделал этого, а медленно сказал: - Что-то не так, но дело не во мне. Нет, не во мне. Что-то не пускает… - Он внезапно повеселел. - Может, нам за руки взяться? Ведь теперь нас двое. Надо попробовать.
Они попытались, держась за руки, а потом еще раз, сидя в пентаграмме, которую выложили скотчем на полу, - Энжи видела такое в «Баффи - Истребительнице вампиров» (хотя Марвин сказал, что это ничего не даст), - а затем еще раз с травами в особом порядке, который, как показалось Марвину, он вспомнил. И еще раз, когда заклинание произносила Энжи, после того как Марвин ее натаскал, - на маловероятный случай, что его собственный голос сел или что он неверно произнес какое-то слово. Ничего не помогало.
Марвин сдался раньше Энжи. И внезапно, пока она на свой страх и риск пробовала заклинание (самый последний раз, и некоторые слова словно бы нагрели ей рот, когда она их произносила), он несчастным клубочком свернулся на полу, постанывая:
- Нам конец, нам конец, нам никогда из четверга не выбраться! Энжи понимала, что перед ней просто перепуганный мальчишка,
но ей самой было страшно, и каким облегчением было бы дать ему пару затрещин и наорать на него. Но вместо этого она попыталась, как могла, утешить брата:
- Он за нами вернется. Не может не вернуться. Тут Марвин сел, протирая кулачками глаза.
- А вот и нет. Ему не обязательно за нами возвращаться. Разве ты не поняла? Он знает, что я ведьма, как и он, и просто оставит меня здесь, чтобы я ему не мешал. Извини, Энжи, прости меня!
Энжи почти никогда не слышала этих слов от Марвина, и уж точно в одном предложении.
- Для этого еще будет время, - сказала она. - Просто интересно… как, по-твоему, удастся нам привлечь папино или мамино внимание, когда они вернутся домой? Как, по-твоему, они сообразят, что с нами случилось?
Марвин затряс головой.
- Ты меня не видела, а ведь я все это время был там. Я тебя видел и вопил изо всех сил, но ты даже не заметила. И они тоже не заметят. Мы ведь не в нашем доме, мы просто здесь. И всегда тут будем.
Энжи собиралась уверенно рассмеяться, чтобы подбодрить и себя, и брата, но вышла у нее, скорее, икота.
- Нет. Ну уж, нет! Не собираюсь я всю жизнь провести в твоей дурацкой комнате. Попробуем это нелепое колдовство еще разок… а потом я… я еще что-нибудь сделаю.
Марвин, казалось, хотел спросить, что еще она может, но осекся, и это было к лучшему.
Они испытали заклинание еще разок, и еще разок, и еще. Проделали всеми возможными способами, какие только пришли им на ум, разве только на голову не вставали, впрочем, им и это, наверное, не помогло бы. То ли травы Марвина потеряли свою силу, то ли Мар-вин просто забыл ключевую фразу - они не могли даже уловить хрупкое ощущение перемены, какое пришло в первый раз. Снова и снова они открывали глаза и оказывались в прошлом четверге.
- Ладно, - сказала наконец Энжи.
Встав, она размяла затекшие ноги и начала вышагивать по комнате, теребя в пальцах парочку бесполезных сорняков.
- Ладно, - повторила она, остановившись на полпути между дверью и окном, лицом к маленькому комоду Марвина. Из одного ящика торчала штанина пижамы.
- Ладно, - сказала она в третий раз. - Пошли домой. Марвин сидел, подтянув к груди коленки, обхватив их руками
и прижавшись к ним лбом. На ее слова он даже головы не поднял.
- Пошли, Марвин, - сказала Энжи чуть громче. - Тот коридор, проход, туннель… ну, не важно… он закончился ровно там, где я сейчас стою. Вот сюда El Viejo меня притащил, отсюда он исчез. Здесь проход.
- Какая разница, - заскулил Марвин. - El Viejo… Так то он! Так то он!
Вот теперь Энжи утратила остатки терпения. Решительно подойдя к брату, она рывком поставила его на ноги и потащила к нужному месту, словно к картине в музее.
- А ты Марвин Люк, великий и ужасный, самый могущественный колдун в городе! Ты сам так говорил. А если бы ты не был таким, тебе и в голову бы не пришло здесь застрять. Тебе только девять лет, а ты его за пояс заткнешь, и он это знает! Поправь повязку и отведи нас домой, братишка! - Она игриво его подтолкнула. - О, прости меня! Я хотела сказать, о Великий!
- Вовсе не обязательно так меня называть. - У Марвина подкосились ноги, и он буквально повис на ней мертвым грузом отчаяния. - Я не могу, Энжи! Не могу вернуть нас домой. Извини…
Правильно было бы (и Энжи сама это знала) броситься его утешать: взять в ладони его холодную мокрую мордашку и сказать, что все уладится, что скоро они будут есть промасленный попкорн в его настоящей комнате в их настоящем доме. Но она тоже была на пределе, а попытки разыгрывать ради него храбрость лишь подталкивали ее к грани отчаяния. И не глядя на брата, она рявкнула:
- Не собираюсь я помирать в прошлом четверге! Я уйду отсюда так же, как он сюда пришел. Хочешь - иди со мной, не хочешь - твое дело. Но одно тебе скажу, Гуталакс, оглядываться я не стану.
Она шагнула вперед и решительно пошла к красной пижамной штанине…
…И в густую сладко пахнущую серость, которая тут же забила ей рот и нос, глаза и уши так плотно, что она отчаянно замахала руками, потеряв всяческую ориентировку в пространстве, понятия не имея, куда направляется, тонула в сером сиропе, как бабочка или пчела. Однажды ей показалось, что она слышит голос Марвина, и позвала его:
- Здесь! Я здесь!
Но больше она его не слышала.
А после, между одним шагом и другим, серость вдруг пропала, оставив по себе лишь легкую влагу на коже; исчез даже тошнотворно сладкий привкус во рту. Энжи опять очутилась в туннеле времени, узнала его особый затхлый запах: чуть похожий на аромат от пепла давно погасшего костра или от луны, если бы луна чем-нибудь пахла. Эта мысль ее рассмешила, хотя сейчас она не видела ничего, как и тогда, когда ее тащил под мышкой El Viejo. Она даже не могла разглядеть землю или пол под ногами, знала только, что это, наверное, скользкий камень, и, упорно двигаясь вперед, старалась ступать осторожнее.
Тьма была абсолютной (что немного ее утешило, ведь так она могла делать вид, будто Марвин идет за ней следом, хотя он ни разу ей не ответил, сколь бы отчаянно она ни звала его по имени). Шла она медленно, пробиваясь сквозь липкую тьму, как и раньше, смутно улавливая далекие вибрирующие призраки звуков и движения вокруг. Если у туннеля времени были стены, она не могла их коснуться, если был потолок, никакой ток воздуха не выдавал его существования, если тут кто-то был, то никаких признаков жизни она не заметила. И существовало ли здесь время, Энжи тоже не могла сказать. Она шла, закрыв глаза, в голове у нее было пусто, если не считать бесформенного страха, что она вообще не двигается, только поднимает и опускает ноги на одном месте. Интересно, голодна ли она?
Апотом вдруг ее глаза открылись в иной темноте, где-то кукарекал петух, ее обволакивали ароматы благовоний, и тогда она поняла, что идет по коридору, ведущему из лавочки сантерии в… Ну, где она уже побывала и где все еще сидел заплаканный Марвин, ведь он за ней не последовал. Повернувшись, она всмотрелась назад, в прошлый четверг, и вдруг услышала у себя за спиной низкий, хрипловатый смешок. Не решаясь обернуться, Энжи застыла на месте.
El Viejo медленно обошел вокруг и остановился перед ней, усмехаясь во весь рот, точно лунный человек. Черные очки пропали, и шрамы на щеках у него воспаленно пылали, будто совсем свежие.
- Я знал, - сказал он. - Еще не видя тебя, знал.
Энжи изо всех сил ударила его в живот. Ощущение было такое, словно ее кулак наткнулся на кусок замороженного мяса, и она охнула от боли, тут же уверившись, что сломала пальцы. Но все равно била его снова и снова, завывая во все горло:
- Верни моего брата! Если ты сейчас же его не вернешь, я тебя убью! Ей-богу, убью!
Все еще посмеиваясь себе под нос, El Viejo неожиданно мягко поймал ее руки.
- Слушай, деточка, слушай, Ninita. Никто на свете, вообще никто не умеет того, что сделала ты. Понимаешь? Никто, кроме меня, не приходит тем же путем оттуда, где я тебя оставил, понимаешь?
Белые круги у него под глазами растягивались и извивались, словно живые.
Собравшись с духом, Энжи вырвалась.
- Нет. Это все Марвин, он ведьма, brujo, и не смей говорить, что это я. У Марвина есть дар.
- У него?
Энжи впервые слышала, чтобы столько оглушительного презрения вкладывали в два слова.
Твой брат никто, пустышка. Кто станет из-за него трудиться? Забудь о нем. El Regalo у тебя, просто ты об этом не знаешь.
Пространство у нее перед глазами заполнили белые зубы, заслоняя темную лавочку.
- Ты такая же, как я, девочка. Я, El Viejo, тебе покажу… Я тебе покажу, кто ты есть.
Это было превыше простых похвал, выше обычной лести. Да, она ужасно боялась и ненавидела El Viejo, но от самой мысли о том, что кто-то, обладающий столь огромным и опасным знанием, считает, что она ему ровня, Энжи до глубины души пробрала дрожь. Больше всего на свете (даже больше свидания с Джейком Петракисом) ей хотелось отвернуться, но преодолеть долгий путь домой в воскресенье оказалось проще, чем вырваться из злобных пут этого беловолосого колдуна. Часто чувствуя (и почти так же часто отметая обидное подозрение), что Марвин в семье особенный только потому, что он маленький и мальчик (а теперь еще и могущественная ведьма), она сейчас упивалась мыслью, что настоящий дар не у него, а у нее, и что достаточно протянуть руку, и все будет принадлежать ей. Это было самое пугающее и самое чистое, самое полное удовлетворение, какое Энжи довелось испытать.
Но не искушение. Энжи знала, в чем разница.
- Забудь, - сказала она, - забудь, мерзавец. Тебе мне показывать нечего.
El Viejo не ответил. Старые-престарые глаза, состоявшие из сплошного зрачка, все шарили по ней, как руки, а Энжи все смотрела в ответ своими голубыми, которые презирала, потому что они никогда не будут такими большими и такими темно-зелеными, как у мамы. Так они и стояли (Энжи не знала, сколько это продолжалось), пока El Viejo не повернулся и не открыл рот, словно хотел обратиться к безмолвной старухе, чьи каменные глаза будто и не моргнули с тех пор, как Энжи вошла в лавочку сантерии - целое детство назад. Что бы он ни собирался сказать, ничего у него не вышло, потому что в это мгновение вернулся Марвин.
Он шел по длинному черному коридору из дальнего далека, как El Viejo, когда Энжи его впервые увидела, как сама она брела без всякой надежды всего несколько минут назад. Однако Марвин совершил более долгий путь. Энжи безошибочно видела это: он спотыкался, походил на тень и сгибался под тяжестью какой-то ноши, но Энжи не могла разобрать какой.
И эта ноша казалась слишком тяжелой для маленького мальчика, постоянно грозила выскользнуть у него из рук; он все перекладывал ее с одного плеча на другое. Не успела Энжи ее хорошенько разглядеть, как El Viejo заорал, и в это мгновение девочка поняла, что никогда в жизни не услышит более ужасного звука. С El Viejo словно заживо сдирали кожу или вырывали из тела душу - она даже вообразить себе никогда не пыталась, что же он вопил, ведь слов там не было. При первых звуках этого дикого голоса она упала на четвереньки и закачалась, заскулила. Так она стояла, пока вопль не оборвался. А тянулся он долго.
Но когда наконец прекратился, El Viejo исчез, а подле нее стоял Марвин с младенцем на руках. Ребенок был чернокожим, истинным очаровашкой с огромными, ясными и на удивление наблюдательными глазками. И, заглянув в них, Энжи поспешно отвела взгляд.
Вид у Марвина был усталый и измученный. Повязка исчезла; левый глаз, которого Энжи не видела уже несколько месяцев, был налит кровью, будто после трехдневного запоя, хотя, насколько она могла заметить, ничуть не косил.
- Мне пришлось зайти далеко-далеко назад, Энжи, - сказал Марвин подавленно и слабо. - Совсем далеко.
Энжи хотелось его обнять, но она боялась ребенка. Глянув на старуху в углу, Марвин вздохнул, потом поддернул свою ношу в последний раз и заковылял к ней.
- Кажется, это ваше, мэм? - сказал он. Взрослые постоянно хвалили его за воспитанность.
Тут старуха впервые шевельнулась. Энжи почудилось, что она движется подобно волне. Подобно волне, когда смотришь на нее со скалы или из самолета, видишь, как она ползет медленно-медленно, и кажется, что невозможно, чтобы она разбилась, накатила на берег. Но в том движении было море, вмещенное в одну волну море, и, когда старуха положила трубку, взяла у Марвина младенца и улыбнулась ему - в этом тоже была волна. Она посмотрела на младенца и произнесла одно слово, которого Энжи не разобрала. Ведь в тот момент она схватила брата за руку и потащила его прочь из лавочки. Марвин ни разу не оглянулся, но Энжи успела заметить, как старуха обнажила голубоватые десны в беззвучном смехе.
Всю дорогу домой в такси Энжи безмолвно молилась: лишь бы родители еще не вернулись, лишь бы родители еще не вернулись! Лидия ждала их, и вместе они потащили Марвина наверх в кровать, впрочем он и не протестовал. Лидия вытерла ему лицо тряпицей, а после надавала затрещин и накричала на испанском (Энжи узнала пару-тройку слов, которые пообещала себе в дальнейшем непременно использовать), поцеловала его и ушла, а девочка, сходив на кухню за кувшином апельсинового сока и целой тарелкой имбирных пряников, села на кровать и спросила:
- Что произошло?
Марвин уминал пряники, словно несколько дней голодал, что в каком-то смысле соответствовало действительности, и спросил с полным ртом:
- Что значит слово malcriado?
- Что? Ах, это! Невежливый, невоспитанный мальчишка, от которого одни беды. Это, наверное, единственное слово, которого Лидия не произнесла… А что?
- Так… так старуха его назвала. Ребеночка.
- Ага, - отозвалась Энжи. - Оставь мне пару пряников и объясни, как это он превратился в ребенка. Ты с ним поступил, как с Миледи?
- Ну да. Только мне пришлось зайти очень далеко, я же тебе сказал. - Голос у Марвина стал отстраненным, как в лавочке сантерии. - Он был такой старый, Энжи.
Энжи промолчала, а Марвин прошептал:
- Я не мог за тобой пойти. Мне было слишком страшно.
- Забудь.
Энжи хотела сказать что-нибудь успокаивающее, но следующие слова у нее вырвались сами собой:
- И зачем тебе понадобилось показушничать? Если бы ты сделал все попроще, пообычнее и добыл письмо… - На последнем слове у нее сжалась грудь. - Письмо! Мы совсем забыли про мое дурацкое письмо! - Подавшись вперед, она выхватила у Марвина тарелку с пряниками. - Ты забыл! Ты забыл, да? - Она тряслась, как не дрожала, даже когда ее схватил El Viejo. - О Господи, столько мучений - и все зря!
Но Марвин улыбнулся, впервые за очень долгое время.
- Успокойся, все в порядке… Оно у меня. - Выудив из заднего кармана штанов письмо Джейку Петракису (более грязное, чем было), он протянул его Энжи. - Вот оно. И не говори, что я ничего для тебя не делаю.
Это была его коронная фраза, украденная из телесериала и употребляемая, как правило, когда надо было кормить Миледи, мыть за собой тарелку после завтрака или складывать собственную одежду.
- Возьми, открой, - говорил он теперь. - Убедись, что это то самое.
- Мне и не надо, - раздраженно запротестовала Энжи. - Это мое письмо, уж поверь мне, я его сразу узнала.
Но она все равно вскрыла конверт и вынула оттуда один сложенный листок, на который взглянула… и застыла, не веря своим глазам. А после протянула листок Марвину. С обеих сторон он был пуст.
- Да уж, ты свою работу основательно проделал, - мягко сказала она совершенно пораженному брату, который уставился на нее, разинув рот. - Тут и сомнений быть не может. Я просто пытаюсь понять, зачем нам понадобилась такая невероятная ерунда ради пустого листка бумаги.
А вот Марвин отполз от нее подальше на кровати.
- Это не я, Энжи! Клянусь! - Марвин нетвердо поднялся на ноги и теперь стоял, подняв руки, словно приготовившись защищаться на случай, если она набросится. - Я просто вытащил его у тебя из рюкзака. Даже не смотрел на него, честное слово.
- Что? Я написала его грейпфрутовым соком, чтобы никто не прочел, если только не подержит над лампой? Ладно, уже не важно. Сойди с подушки и садись.
Марвин настороженно повиновался и скорее прикорнул, чем сел рядом с ней на краю кровати. Они немного помолчали, а потом он сказал:
- Это ты. Это ты с письмом сделала. Тебе так хотелось, чтобы оно не было написано, что его просто не стало. Вот что произошло.
- Ну да, конечно, - отозвалась сестра. - Я тут могучая ведьма… Сказала же, не важно.
- Нет, важно.
Она так отвыкла видеть Марвина с обоими глазами, что его лицо показалось ей вдвойне серьезным, а он очень тихо добавил:
- Ты у нас самая крутая ведьма, Энжи. Ему нужна была ты, а не я. На сей раз она не ответила, и Марвин продолжал:
- Я был приманкой. Да, я играю с мешками для мусора и кларнетами и заставляю ходить гадких кукол. Ему-то что с того? Но он знал, что ты за мой придешь, поэтому и запер меня в прошлом четверге, чтобы легче было тебя зацапать. Только он просчитался, не сообразил, что ты сама сможешь одолеть весь путь назад. Без заклинаний и прочей ерунды. Именно так все и было, Энжи! Именно поэтому я знаю, кто из нас двоих настоящая ведьма.
- Нет! - почти закричала Энжи. - Нет, я просто была очень зла, это совсем другое дело. Никогда нельзя недооценивать разозленную женщину, о Великий. Но ты… Ты прошел всю дорогу назад совершенно один, и ты схватил его. Ты будешь гораздо сильнее, и он это знает. Он просто решил избавиться от конкурента, пока у него есть такой шанс. Не слишком великодушный старик этот El Viejo.
Пухлая мордашка Марвина вдруг посерела.
- Я не такой! Не хочу быть, как он!
Оба глаза у него вдруг наполнились слезами, и он повис на сестре, как того не делал со своего возвращения.
- Это было ужасно, Энжи, это было так ужасно. Ты ушла, я остался совсем один и не знал, что делать, только понимал: делать что-то надо. А потом вспомнил про Миледи и решил, что если он не пускает меня, то я пойду другой дорогой, мне было так страшно и я был так зол, что просто шел и шел в темноте, пока не… - Он плакал так горько, что Энжи едва разбирала слова. - Я больше не хочу быть ведьмой. Не хочу!!! И чтобы ты была ведьмой, тоже не хочу!
Энжи обняла его и укачивала, как любила это делать, когда ему было три или четыре года, и пряники рассыпались по всей кровати.
- Все хорошо, - говорила она, прислушиваясь, не раздастся ли в гараже шум родительской машины. - Ш-ш…. ш-ш… все хорошо, все кончилось, мы в безопасности, все хорошо… Все нормально, мы с тобой не ведьмы. - Она уложила его головой на подушку и накрыла одеялом. - Поспи.
Марвин поглядел на нее, потом на стену магов у нее за спиной.
- Сниму-ка я их, - пробормотал он. - Может, повешу парочку футболистов. Бразильцы клево играют. - Он уже начал дремать, как вдруг рывком сел: - Энжи! Ребеночек!
- А что с ним такое? Из El Viejo получился вполне симпатичный младенец. Сердитый, но миленький.
- Когда я уходил, он был больше, - сказал Марвин. Энжи непонимающе уставилась на него во все глаза. - Я оглянулся, когда он лежал у старушки на коленях, и он уже был больше, чем когда я его нес. Он начинает сначала, Энжи! Как Миледи.
- Лучше он, чем я, - отозвалась Энжи. - Надеюсь, на сей раз у него будет младший брат, он это заслужил.
Она услышала шум машины в гараже, потом звяканье поворачиваемого в замке ключа.
- Засыпай, - сказала она. - И ни о чем не волнуйся. После сегодняшнего мы с чем угодно справимся. Вдвоем справимся. И безо всякого колдовства. Кто бы из нас ни был ведьмой, обойдемся без сорняков и волшебных палочек.
Марвин сонно улыбнулся.
- Если только они нам очень-очень не понадобятся.
Энжи протянула руку ладонью вверх, и брат хлопнул по ней, скрепляя соглашение. Глянув на свои пальцы, Энжи вдруг охнула:
- Фи! Высморкался бы! Но Марвин уже спал.
Перевела с английского Анна КОМАРИНЕЦ
© Peater Beagle. El Regalo. 2006. Публикуется с разрешения журнала «The Magazine of Fantasy amp; Science Fiction».
- Йемайя?
Старуха перевела на нее взгляд. Глаза у нее были как две мертвые планеты.
Испанский Энжи совершенно отказал, а вскоре и родной язык тоже.
- Мой брат… Мой младший брат… Мне велели спросить El Viejo. Viejo santero… Старого сантеро… Лидия сказала.
Тут у нее кончились слова на всех языках. Из трубочки старухи выползло облачко дыма, но это был единственный ответ.
За спиной у нее зашуршала отодвигаемая занавеска, и хриплый голос медленно произнес:
- Quieres El Viejo?
[6]Это я.
Повернувшись, Энжи увидела незнакомца. Он шел к ней по длинному коридору, конца которого она не видела. Он двигался решительно, но чтобы войти в комнату, ему словно бы потребовалась вечность, будто он возвращался из другого мира. Сам он был черный, одет во все черное и на носу поблескивали черные очки - даже в темном, крошечном магазинчике. А волосы такие белые, что у Энжи даже заболели глаза.
- Ты здесь из-за брата, - не спросил, а констатировал он.
- Да, - выдавила Энжи. - Да, он для меня колдует… достает кое-что… и я не знаю, где он, но понимаю, что в беде, и хочу, чтобы он вернулся!
Она не заплакала и не сломалась (Марвин никогда не сможет сказать, что она из-за него плакала), но к этой грани подошла вплотную.
El Viejo сдвинул черные очки на лоб, и Энжи увидела, что он моложе, чем она думала (уж конечно, гораздо моложе Лидии), и что под глазами у него широкие белые полукружия. Она так и не узнала, были ли они естественными или нарисованными, но поняла, что от них его глаза кажутся больше и ярче - сплошь зрачок. Из-за них ему следовало бы хоть чуточку походить на клоуна или, скажем, на енота в негативе, но выходило как раз наоборот.
- Я знаю твоего брата, - сказал El Viejo.
Энжи изо всех сил старалась держать себя в руках, пока он подходил ближе, улыбался ей, показывая зубы.
- Brujito… маленькая, маленькая ведьма, мы знаем. Мы с мамой видели, мы следим.
Он кивнул на старуху, которая с прихода Энжи не шевельнулась и не сказала ни слова. Энжи ощутила влажный, затхлый запах - точно картошка сгнила.
- Скажите, где он. Лидия говорила, вы поможете.
Вблизи Энжи увидела голубой отсвет на белой коже El Viejo и V-образный шрам на каждой щеке. На шее у него был узкий черный галстук, которого девочка поначалу не заметила. И почему-то мысль о том, что он каждое утро завязывает его перед зеркалом, напугала ее больше, чем что-либо другое. Теперь он улыбнулся во весь рот, показывая зубы. Она-то ожидала, что они будут желтые и от них будет вонять, но нет - все как один белые, ровные и настолько большие, словно плохо помещаются во рту.
- Tu hermano esta perdido
[7], - сказал он. - Пропал в четверге.
- В четверге?
Целая оглушительная минута ушла у нее, чтобы понять, и еще больше, чтобы выдавить слова:
- О Господи, он же вернулся вспять! Как с Миледи… он вернулся туда… когда письмо было еще у меня в рюкзаке. Показушник мелкий… Он застрял! Идиот, идиот, идиот несчастный!
El Viejo негромко хмыкнул и кивнул, но ничего не сказал.
- Вы должны за ним сходить, вернуть его оттуда, прямо сейчас… у меня есть деньги. - Она отчаянно стала рыться в карманах.
- Нет, деньги мне не нужны, - отмахнулся от предложения El Viejo, рассматривая девочку глазами цвета спелых слив. Белые круги под ними выглядели реальными, а вот сами глаза - нет. - Я тебя отведу, - добавил он. - Мы вместе найдем твоего брата.
Колени у Энжи задрожали так, что стало больно. Ей хотелось согласиться, но это было просто невозможно.
- Нет. Я не могу. Не могу. Вы за ним сходите.
Тут El Viejo рассмеялся: раскатистым, поразительным рокотом Санта-Клауса, таким сочным и успокаивающим, что Энжи улыбнулась. И улыбалась, даже когда он подхватил ее и взял под мышку. К тому времени, когда она оправилась достаточно, чтобы начать отбиваться, он уже нес ее по длинному туннелю, по которому пришел несколько минут назад. Энжи вопила, пока у нее не запершило в горле, но все равно себя не слышала: с того момента, как El Viejo ступил в темноту коридора, все звуки замерли. Она не слышала ни его шагов, ни его смеха (хотя и чувствовала, как сотрясается его тело) и тем более собственных панических воплей. Что если они в космосе? Да они могут оказаться где угодно.
Сквозь оглушенность и растерянность она понимала, что коридор словно бы тянется в никуда и что это место (если это какое-то место) никак не может находиться позади маленькой лавочки сантерии, куда она вошла - когда? - десять минут назад. Здесь было холодно и пахло, как в старом подвале, в темноте Энжи чувствовала, что вокруг нее много всего происходит. В точности она ничего не разобрала, но везде кружили и вспыхивали искорки.
А потом они вдруг очутились в комнате Марвина.
Это была, несомненно, его комната: тут были носатые и бородатые оккультисты по стенам, тут были фланелевые зимние простыни, на которых он спал круглый год, потому что на них красовались физиономии игроков «Нью-Йорк метс», тут в полном составе стояли на полке пластмассовые герои «Стар трека», которых Энжи подарила ему на прошлое Рождество. И тут сидел на краю кровати Марвин и выглядел таким потерянным и одиноким, каким Энжи в жизни его не видела.
Он даже головы не поднял, пока El Viejo не бросил Энжи на ковер перед ним и не отступил на шаг, открывая в усмешке зубы, огромные, как зубья в медвежьем капкане. Тогда Марвин соскочил с кровати, расплакался и, шмыгая носом, стал карабкаться на сестру, повторяя: «Энжи, Энжи, Энжи». Энжи обняла его, пытаясь одновременно уберечь шею, волосы и спину, и все бормотала:
- Все нормально, все в порядке, я здесь. Все хорошо, Марвин. А у нее за спиной хмыкнул El Viejo:
- Ведьма-плакса… маленький, маленький brujito-плакса.
Энжи взвалила своего ревущего братишку на бедро, словно пакет с продуктами, как делала это, когда он был маленьким, и повернулась к старику:
- Спасибо, - сказала она. - Теперь можете отвести нас домой. El Viejo улыбнулся - на сей раз не усмехнулся, а медленно растянул губы.
- Может, предоставим это ему?
А после повернулся и ушел, исчез, словно проскользнул меж молекулами воздуха. Энжи осталась в комнате, пытаясь оторвать от себя Марвина, прилипшего, точно пластырь, а он льнул, больно упираясь подбородком ей в макушку. Наконец Энжи удалось сбросить его на кровать, и, уперев руки в бока, она спросила:
- Что случилось? И о чем только ты думал? Марвин еще слишком горько плакал, чтобы ответить.
- Обязательно было так поступать, да? Никаких дурацких заклинаний для новичков, ты теперь с большими ребятами играешь, да, о Великий? Ну и что произошло? Как получилось, что ты не можешь вернуться?
- Не знаю!
Мордочка Марвина распухла от слез, которые лились без перерыва, пока Энжи пыталась поправить ему повязку. Трудно было вытянуть из парня хоть сколько-нибудь внятные слова. Он только жалобно завывал:
- Не знаю, что не так! Я сделал все, как полагается, но оно не работает! Не знаю… может, я забыл…
Он не смог закончить фразу.
- Травы, - мягко и спокойно сказала Энжи. - Ты оставил свои волшебные травы… - Она уже собиралась добавить «дома», как сообразила, что они и есть дома: сидят на кровати Марвина в его комнате. Такая путаница уж точно была ей не по зубам. - Ты забыл свои глупые травы.
Марвин протестующее затряс головой, так что во все стороны полетели слезы.
- Нет, не забыл, не забыл… смотри!
Он ткнул пальцем в рассыпанные по кровати грязные засохшие сорняки - едва увидев их, Лидия тут же бы все выкинула. Марвин с трудом сглотнул, вытер нос рукавом и попытался унять слезы.
- Их, правда, трудно найти. Не знаю, может, они уже старые… Но они всегда так выглядят. Атеперь не работают…
И он снова завыл. Энжи сказала, что и доктору Джону Ди, и Уиллоу было бы за него стыдно, но и это не помогло.
Она села рядышком, обняла его и, пригладив растрепанные вихры, сказала:
- Ладно, давай подумаем. Может, трава силу потеряла, может, загвоздка в чем-то другом. Ты все делал, как в тот раз, когда ходил за Миледи?
- Кажется, да, - голос у Марвина был тоненький и жалобный, совсем не похожий на его обычный низкий рокот. - Но я совсем запутался, Энжи. Я ничего уже не понимаю. Все так перемешалось, я ничего не помню.
- Хорошо, - сказала Энжи, - хорошо. Давай начнем с самого начала? Я помогу тебе. Ты попытаешься сделать все, что помнишь, что знаешь, про то, как двигаться во времени, а я буду за тобой повторять. Сделаю в точности как ты скажешь.
Кивнув, Марвин снова вытер нос. Они сели по-турецки на полу, и Марвин добыл откуда-то грязный коробок спичек, который всегда носил с собой - на случай фейерверков. Следуя его указаниям, Энжи сложила крошащиеся сорняки в блюдечко Миледи, а брат их поджег. Или попытался, потому что они не вспыхнули, а задымились и запахли затхлой пылью, так что Энжи с Марвином тут же расчихались. Прокашлявшись, Энжи сказала:
- В прошлый раз тоже так было? Марвин не ответил.
Был один момент, когда Энжи показалось, что заклинание вот-вот сработает. Комната вокруг расплылась (ладно, чуть-чуть расплылась), и Энжи услышала далекие неясные звуки. Но когда клубы дыма развеялись, они все еще были в четверге… Оба сразу это поняли.
- Ладно, попытка не пытка, - сказала Энжи. - А как насчет сосредоточенности, про которую ты говорил? Может, у тебя мысли скачут? Может, ты какие-то слова не так произнес? Подумай, Марвин.
- Я думаю! - Марвин уже готов был опять расплакаться, но не сделал этого, а медленно сказал: - Что-то не так, но дело не во мне. Нет, не во мне. Что-то не пускает… - Он внезапно повеселел. - Может, нам за руки взяться? Ведь теперь нас двое. Надо попробовать.
Они попытались, держась за руки, а потом еще раз, сидя в пентаграмме, которую выложили скотчем на полу, - Энжи видела такое в «Баффи - Истребительнице вампиров» (хотя Марвин сказал, что это ничего не даст), - а затем еще раз с травами в особом порядке, который, как показалось Марвину, он вспомнил. И еще раз, когда заклинание произносила Энжи, после того как Марвин ее натаскал, - на маловероятный случай, что его собственный голос сел или что он неверно произнес какое-то слово. Ничего не помогало.
Марвин сдался раньше Энжи. И внезапно, пока она на свой страх и риск пробовала заклинание (самый последний раз, и некоторые слова словно бы нагрели ей рот, когда она их произносила), он несчастным клубочком свернулся на полу, постанывая:
- Нам конец, нам конец, нам никогда из четверга не выбраться! Энжи понимала, что перед ней просто перепуганный мальчишка,
но ей самой было страшно, и каким облегчением было бы дать ему пару затрещин и наорать на него. Но вместо этого она попыталась, как могла, утешить брата:
- Он за нами вернется. Не может не вернуться. Тут Марвин сел, протирая кулачками глаза.
- А вот и нет. Ему не обязательно за нами возвращаться. Разве ты не поняла? Он знает, что я ведьма, как и он, и просто оставит меня здесь, чтобы я ему не мешал. Извини, Энжи, прости меня!
Энжи почти никогда не слышала этих слов от Марвина, и уж точно в одном предложении.
- Для этого еще будет время, - сказала она. - Просто интересно… как, по-твоему, удастся нам привлечь папино или мамино внимание, когда они вернутся домой? Как, по-твоему, они сообразят, что с нами случилось?
Марвин затряс головой.
- Ты меня не видела, а ведь я все это время был там. Я тебя видел и вопил изо всех сил, но ты даже не заметила. И они тоже не заметят. Мы ведь не в нашем доме, мы просто здесь. И всегда тут будем.
Энжи собиралась уверенно рассмеяться, чтобы подбодрить и себя, и брата, но вышла у нее, скорее, икота.
- Нет. Ну уж, нет! Не собираюсь я всю жизнь провести в твоей дурацкой комнате. Попробуем это нелепое колдовство еще разок… а потом я… я еще что-нибудь сделаю.
Марвин, казалось, хотел спросить, что еще она может, но осекся, и это было к лучшему.
Они испытали заклинание еще разок, и еще разок, и еще. Проделали всеми возможными способами, какие только пришли им на ум, разве только на голову не вставали, впрочем, им и это, наверное, не помогло бы. То ли травы Марвина потеряли свою силу, то ли Мар-вин просто забыл ключевую фразу - они не могли даже уловить хрупкое ощущение перемены, какое пришло в первый раз. Снова и снова они открывали глаза и оказывались в прошлом четверге.
- Ладно, - сказала наконец Энжи.
Встав, она размяла затекшие ноги и начала вышагивать по комнате, теребя в пальцах парочку бесполезных сорняков.
- Ладно, - повторила она, остановившись на полпути между дверью и окном, лицом к маленькому комоду Марвина. Из одного ящика торчала штанина пижамы.
- Ладно, - сказала она в третий раз. - Пошли домой. Марвин сидел, подтянув к груди коленки, обхватив их руками
и прижавшись к ним лбом. На ее слова он даже головы не поднял.
- Пошли, Марвин, - сказала Энжи чуть громче. - Тот коридор, проход, туннель… ну, не важно… он закончился ровно там, где я сейчас стою. Вот сюда El Viejo меня притащил, отсюда он исчез. Здесь проход.
- Какая разница, - заскулил Марвин. - El Viejo… Так то он! Так то он!
Вот теперь Энжи утратила остатки терпения. Решительно подойдя к брату, она рывком поставила его на ноги и потащила к нужному месту, словно к картине в музее.
- А ты Марвин Люк, великий и ужасный, самый могущественный колдун в городе! Ты сам так говорил. А если бы ты не был таким, тебе и в голову бы не пришло здесь застрять. Тебе только девять лет, а ты его за пояс заткнешь, и он это знает! Поправь повязку и отведи нас домой, братишка! - Она игриво его подтолкнула. - О, прости меня! Я хотела сказать, о Великий!
- Вовсе не обязательно так меня называть. - У Марвина подкосились ноги, и он буквально повис на ней мертвым грузом отчаяния. - Я не могу, Энжи! Не могу вернуть нас домой. Извини…
Правильно было бы (и Энжи сама это знала) броситься его утешать: взять в ладони его холодную мокрую мордашку и сказать, что все уладится, что скоро они будут есть промасленный попкорн в его настоящей комнате в их настоящем доме. Но она тоже была на пределе, а попытки разыгрывать ради него храбрость лишь подталкивали ее к грани отчаяния. И не глядя на брата, она рявкнула:
- Не собираюсь я помирать в прошлом четверге! Я уйду отсюда так же, как он сюда пришел. Хочешь - иди со мной, не хочешь - твое дело. Но одно тебе скажу, Гуталакс, оглядываться я не стану.
Она шагнула вперед и решительно пошла к красной пижамной штанине…
…И в густую сладко пахнущую серость, которая тут же забила ей рот и нос, глаза и уши так плотно, что она отчаянно замахала руками, потеряв всяческую ориентировку в пространстве, понятия не имея, куда направляется, тонула в сером сиропе, как бабочка или пчела. Однажды ей показалось, что она слышит голос Марвина, и позвала его:
- Здесь! Я здесь!
Но больше она его не слышала.
А после, между одним шагом и другим, серость вдруг пропала, оставив по себе лишь легкую влагу на коже; исчез даже тошнотворно сладкий привкус во рту. Энжи опять очутилась в туннеле времени, узнала его особый затхлый запах: чуть похожий на аромат от пепла давно погасшего костра или от луны, если бы луна чем-нибудь пахла. Эта мысль ее рассмешила, хотя сейчас она не видела ничего, как и тогда, когда ее тащил под мышкой El Viejo. Она даже не могла разглядеть землю или пол под ногами, знала только, что это, наверное, скользкий камень, и, упорно двигаясь вперед, старалась ступать осторожнее.
Тьма была абсолютной (что немного ее утешило, ведь так она могла делать вид, будто Марвин идет за ней следом, хотя он ни разу ей не ответил, сколь бы отчаянно она ни звала его по имени). Шла она медленно, пробиваясь сквозь липкую тьму, как и раньше, смутно улавливая далекие вибрирующие призраки звуков и движения вокруг. Если у туннеля времени были стены, она не могла их коснуться, если был потолок, никакой ток воздуха не выдавал его существования, если тут кто-то был, то никаких признаков жизни она не заметила. И существовало ли здесь время, Энжи тоже не могла сказать. Она шла, закрыв глаза, в голове у нее было пусто, если не считать бесформенного страха, что она вообще не двигается, только поднимает и опускает ноги на одном месте. Интересно, голодна ли она?
Апотом вдруг ее глаза открылись в иной темноте, где-то кукарекал петух, ее обволакивали ароматы благовоний, и тогда она поняла, что идет по коридору, ведущему из лавочки сантерии в… Ну, где она уже побывала и где все еще сидел заплаканный Марвин, ведь он за ней не последовал. Повернувшись, она всмотрелась назад, в прошлый четверг, и вдруг услышала у себя за спиной низкий, хрипловатый смешок. Не решаясь обернуться, Энжи застыла на месте.
El Viejo медленно обошел вокруг и остановился перед ней, усмехаясь во весь рот, точно лунный человек. Черные очки пропали, и шрамы на щеках у него воспаленно пылали, будто совсем свежие.
- Я знал, - сказал он. - Еще не видя тебя, знал.
Энжи изо всех сил ударила его в живот. Ощущение было такое, словно ее кулак наткнулся на кусок замороженного мяса, и она охнула от боли, тут же уверившись, что сломала пальцы. Но все равно била его снова и снова, завывая во все горло:
- Верни моего брата! Если ты сейчас же его не вернешь, я тебя убью! Ей-богу, убью!
Все еще посмеиваясь себе под нос, El Viejo неожиданно мягко поймал ее руки.
- Слушай, деточка, слушай, Ninita. Никто на свете, вообще никто не умеет того, что сделала ты. Понимаешь? Никто, кроме меня, не приходит тем же путем оттуда, где я тебя оставил, понимаешь?
Белые круги у него под глазами растягивались и извивались, словно живые.
Собравшись с духом, Энжи вырвалась.
- Нет. Это все Марвин, он ведьма, brujo, и не смей говорить, что это я. У Марвина есть дар.
- У него?
Энжи впервые слышала, чтобы столько оглушительного презрения вкладывали в два слова.
Твой брат никто, пустышка. Кто станет из-за него трудиться? Забудь о нем. El Regalo у тебя, просто ты об этом не знаешь.
Пространство у нее перед глазами заполнили белые зубы, заслоняя темную лавочку.
- Ты такая же, как я, девочка. Я, El Viejo, тебе покажу… Я тебе покажу, кто ты есть.
Это было превыше простых похвал, выше обычной лести. Да, она ужасно боялась и ненавидела El Viejo, но от самой мысли о том, что кто-то, обладающий столь огромным и опасным знанием, считает, что она ему ровня, Энжи до глубины души пробрала дрожь. Больше всего на свете (даже больше свидания с Джейком Петракисом) ей хотелось отвернуться, но преодолеть долгий путь домой в воскресенье оказалось проще, чем вырваться из злобных пут этого беловолосого колдуна. Часто чувствуя (и почти так же часто отметая обидное подозрение), что Марвин в семье особенный только потому, что он маленький и мальчик (а теперь еще и могущественная ведьма), она сейчас упивалась мыслью, что настоящий дар не у него, а у нее, и что достаточно протянуть руку, и все будет принадлежать ей. Это было самое пугающее и самое чистое, самое полное удовлетворение, какое Энжи довелось испытать.
Но не искушение. Энжи знала, в чем разница.
- Забудь, - сказала она, - забудь, мерзавец. Тебе мне показывать нечего.
El Viejo не ответил. Старые-престарые глаза, состоявшие из сплошного зрачка, все шарили по ней, как руки, а Энжи все смотрела в ответ своими голубыми, которые презирала, потому что они никогда не будут такими большими и такими темно-зелеными, как у мамы. Так они и стояли (Энжи не знала, сколько это продолжалось), пока El Viejo не повернулся и не открыл рот, словно хотел обратиться к безмолвной старухе, чьи каменные глаза будто и не моргнули с тех пор, как Энжи вошла в лавочку сантерии - целое детство назад. Что бы он ни собирался сказать, ничего у него не вышло, потому что в это мгновение вернулся Марвин.
Он шел по длинному черному коридору из дальнего далека, как El Viejo, когда Энжи его впервые увидела, как сама она брела без всякой надежды всего несколько минут назад. Однако Марвин совершил более долгий путь. Энжи безошибочно видела это: он спотыкался, походил на тень и сгибался под тяжестью какой-то ноши, но Энжи не могла разобрать какой.
И эта ноша казалась слишком тяжелой для маленького мальчика, постоянно грозила выскользнуть у него из рук; он все перекладывал ее с одного плеча на другое. Не успела Энжи ее хорошенько разглядеть, как El Viejo заорал, и в это мгновение девочка поняла, что никогда в жизни не услышит более ужасного звука. С El Viejo словно заживо сдирали кожу или вырывали из тела душу - она даже вообразить себе никогда не пыталась, что же он вопил, ведь слов там не было. При первых звуках этого дикого голоса она упала на четвереньки и закачалась, заскулила. Так она стояла, пока вопль не оборвался. А тянулся он долго.
Но когда наконец прекратился, El Viejo исчез, а подле нее стоял Марвин с младенцем на руках. Ребенок был чернокожим, истинным очаровашкой с огромными, ясными и на удивление наблюдательными глазками. И, заглянув в них, Энжи поспешно отвела взгляд.
Вид у Марвина был усталый и измученный. Повязка исчезла; левый глаз, которого Энжи не видела уже несколько месяцев, был налит кровью, будто после трехдневного запоя, хотя, насколько она могла заметить, ничуть не косил.
- Мне пришлось зайти далеко-далеко назад, Энжи, - сказал Марвин подавленно и слабо. - Совсем далеко.
Энжи хотелось его обнять, но она боялась ребенка. Глянув на старуху в углу, Марвин вздохнул, потом поддернул свою ношу в последний раз и заковылял к ней.
- Кажется, это ваше, мэм? - сказал он. Взрослые постоянно хвалили его за воспитанность.
Тут старуха впервые шевельнулась. Энжи почудилось, что она движется подобно волне. Подобно волне, когда смотришь на нее со скалы или из самолета, видишь, как она ползет медленно-медленно, и кажется, что невозможно, чтобы она разбилась, накатила на берег. Но в том движении было море, вмещенное в одну волну море, и, когда старуха положила трубку, взяла у Марвина младенца и улыбнулась ему - в этом тоже была волна. Она посмотрела на младенца и произнесла одно слово, которого Энжи не разобрала. Ведь в тот момент она схватила брата за руку и потащила его прочь из лавочки. Марвин ни разу не оглянулся, но Энжи успела заметить, как старуха обнажила голубоватые десны в беззвучном смехе.
Всю дорогу домой в такси Энжи безмолвно молилась: лишь бы родители еще не вернулись, лишь бы родители еще не вернулись! Лидия ждала их, и вместе они потащили Марвина наверх в кровать, впрочем он и не протестовал. Лидия вытерла ему лицо тряпицей, а после надавала затрещин и накричала на испанском (Энжи узнала пару-тройку слов, которые пообещала себе в дальнейшем непременно использовать), поцеловала его и ушла, а девочка, сходив на кухню за кувшином апельсинового сока и целой тарелкой имбирных пряников, села на кровать и спросила:
- Что произошло?
Марвин уминал пряники, словно несколько дней голодал, что в каком-то смысле соответствовало действительности, и спросил с полным ртом:
- Что значит слово malcriado?
- Что? Ах, это! Невежливый, невоспитанный мальчишка, от которого одни беды. Это, наверное, единственное слово, которого Лидия не произнесла… А что?
- Так… так старуха его назвала. Ребеночка.
- Ага, - отозвалась Энжи. - Оставь мне пару пряников и объясни, как это он превратился в ребенка. Ты с ним поступил, как с Миледи?
- Ну да. Только мне пришлось зайти очень далеко, я же тебе сказал. - Голос у Марвина стал отстраненным, как в лавочке сантерии. - Он был такой старый, Энжи.
Энжи промолчала, а Марвин прошептал:
- Я не мог за тобой пойти. Мне было слишком страшно.
- Забудь.
Энжи хотела сказать что-нибудь успокаивающее, но следующие слова у нее вырвались сами собой:
- И зачем тебе понадобилось показушничать? Если бы ты сделал все попроще, пообычнее и добыл письмо… - На последнем слове у нее сжалась грудь. - Письмо! Мы совсем забыли про мое дурацкое письмо! - Подавшись вперед, она выхватила у Марвина тарелку с пряниками. - Ты забыл! Ты забыл, да? - Она тряслась, как не дрожала, даже когда ее схватил El Viejo. - О Господи, столько мучений - и все зря!
Но Марвин улыбнулся, впервые за очень долгое время.
- Успокойся, все в порядке… Оно у меня. - Выудив из заднего кармана штанов письмо Джейку Петракису (более грязное, чем было), он протянул его Энжи. - Вот оно. И не говори, что я ничего для тебя не делаю.
Это была его коронная фраза, украденная из телесериала и употребляемая, как правило, когда надо было кормить Миледи, мыть за собой тарелку после завтрака или складывать собственную одежду.
- Возьми, открой, - говорил он теперь. - Убедись, что это то самое.
- Мне и не надо, - раздраженно запротестовала Энжи. - Это мое письмо, уж поверь мне, я его сразу узнала.
Но она все равно вскрыла конверт и вынула оттуда один сложенный листок, на который взглянула… и застыла, не веря своим глазам. А после протянула листок Марвину. С обеих сторон он был пуст.
- Да уж, ты свою работу основательно проделал, - мягко сказала она совершенно пораженному брату, который уставился на нее, разинув рот. - Тут и сомнений быть не может. Я просто пытаюсь понять, зачем нам понадобилась такая невероятная ерунда ради пустого листка бумаги.
А вот Марвин отполз от нее подальше на кровати.
- Это не я, Энжи! Клянусь! - Марвин нетвердо поднялся на ноги и теперь стоял, подняв руки, словно приготовившись защищаться на случай, если она набросится. - Я просто вытащил его у тебя из рюкзака. Даже не смотрел на него, честное слово.
- Что? Я написала его грейпфрутовым соком, чтобы никто не прочел, если только не подержит над лампой? Ладно, уже не важно. Сойди с подушки и садись.
Марвин настороженно повиновался и скорее прикорнул, чем сел рядом с ней на краю кровати. Они немного помолчали, а потом он сказал:
- Это ты. Это ты с письмом сделала. Тебе так хотелось, чтобы оно не было написано, что его просто не стало. Вот что произошло.
- Ну да, конечно, - отозвалась сестра. - Я тут могучая ведьма… Сказала же, не важно.
- Нет, важно.
Она так отвыкла видеть Марвина с обоими глазами, что его лицо показалось ей вдвойне серьезным, а он очень тихо добавил:
- Ты у нас самая крутая ведьма, Энжи. Ему нужна была ты, а не я. На сей раз она не ответила, и Марвин продолжал:
- Я был приманкой. Да, я играю с мешками для мусора и кларнетами и заставляю ходить гадких кукол. Ему-то что с того? Но он знал, что ты за мой придешь, поэтому и запер меня в прошлом четверге, чтобы легче было тебя зацапать. Только он просчитался, не сообразил, что ты сама сможешь одолеть весь путь назад. Без заклинаний и прочей ерунды. Именно так все и было, Энжи! Именно поэтому я знаю, кто из нас двоих настоящая ведьма.
- Нет! - почти закричала Энжи. - Нет, я просто была очень зла, это совсем другое дело. Никогда нельзя недооценивать разозленную женщину, о Великий. Но ты… Ты прошел всю дорогу назад совершенно один, и ты схватил его. Ты будешь гораздо сильнее, и он это знает. Он просто решил избавиться от конкурента, пока у него есть такой шанс. Не слишком великодушный старик этот El Viejo.
Пухлая мордашка Марвина вдруг посерела.
- Я не такой! Не хочу быть, как он!
Оба глаза у него вдруг наполнились слезами, и он повис на сестре, как того не делал со своего возвращения.
- Это было ужасно, Энжи, это было так ужасно. Ты ушла, я остался совсем один и не знал, что делать, только понимал: делать что-то надо. А потом вспомнил про Миледи и решил, что если он не пускает меня, то я пойду другой дорогой, мне было так страшно и я был так зол, что просто шел и шел в темноте, пока не… - Он плакал так горько, что Энжи едва разбирала слова. - Я больше не хочу быть ведьмой. Не хочу!!! И чтобы ты была ведьмой, тоже не хочу!
Энжи обняла его и укачивала, как любила это делать, когда ему было три или четыре года, и пряники рассыпались по всей кровати.
- Все хорошо, - говорила она, прислушиваясь, не раздастся ли в гараже шум родительской машины. - Ш-ш…. ш-ш… все хорошо, все кончилось, мы в безопасности, все хорошо… Все нормально, мы с тобой не ведьмы. - Она уложила его головой на подушку и накрыла одеялом. - Поспи.
Марвин поглядел на нее, потом на стену магов у нее за спиной.
- Сниму-ка я их, - пробормотал он. - Может, повешу парочку футболистов. Бразильцы клево играют. - Он уже начал дремать, как вдруг рывком сел: - Энжи! Ребеночек!
- А что с ним такое? Из El Viejo получился вполне симпатичный младенец. Сердитый, но миленький.
- Когда я уходил, он был больше, - сказал Марвин. Энжи непонимающе уставилась на него во все глаза. - Я оглянулся, когда он лежал у старушки на коленях, и он уже был больше, чем когда я его нес. Он начинает сначала, Энжи! Как Миледи.
- Лучше он, чем я, - отозвалась Энжи. - Надеюсь, на сей раз у него будет младший брат, он это заслужил.
Она услышала шум машины в гараже, потом звяканье поворачиваемого в замке ключа.
- Засыпай, - сказала она. - И ни о чем не волнуйся. После сегодняшнего мы с чем угодно справимся. Вдвоем справимся. И безо всякого колдовства. Кто бы из нас ни был ведьмой, обойдемся без сорняков и волшебных палочек.
Марвин сонно улыбнулся.
- Если только они нам очень-очень не понадобятся.
Энжи протянула руку ладонью вверх, и брат хлопнул по ней, скрепляя соглашение. Глянув на свои пальцы, Энжи вдруг охнула:
- Фи! Высморкался бы! Но Марвин уже спал.
Перевела с английского Анна КОМАРИНЕЦ
© Peater Beagle. El Regalo. 2006. Публикуется с разрешения журнала «The Magazine of Fantasy amp; Science Fiction».
[1] Скажи, что происходит? (исп.)
[2] Угрюмой. (исп.)
[3] Старик поможет. (исп.)
[4] Только старик. Другие тебе не помогут. (исп.)
[5] Будь осторожна, Чуча. (исп.)
[6] Ты спрашиваешь старика? (исп.)
[7] Твой брат потерялся. (исп.)