Ей казалось, что он добрался до самой глубокой точки не только тела, но и души. Приподняв ягодицы, она издавала стоны, впитывая и поглощая каждое его движение.
   Тело к телу, сердце к сердцу — они любили друг друга.
   Потом Рован, чуть замедлив движения, переменил позицию, которая еще теснее прижала их друг к другу, и волны экстаза, было утихшие, вновь забурлили в ней, поднимаясь по спирали вверх.
   Она преобразилась. Еще недавно она чувствовала себя мертвой, а сейчас жила, дышала, сердце ее билось, и она хотела, чтобы это никогда не кончалось, и Рован своей силой, волей и умением мог превратить их единение в вечность.
   Он еще раз повернулся с ней и приподнялся. И снова она приняла его, крепко обняв, и вновь сплелись воедино их ноги и руки.
   Он целовал ее лоб, виски, рот так, что останавливалось сердце. Ласкал грудь, ложбинку между грудей и опускал руку на упругий живот.
   Она застонала, не веря, что опять очутилась в нескончаемом вихре страсти. Затем он приподнялся над ней, оперся на локти и хриплым, с оттенком какой-то муки и боли, голосом сказал:
   — Сейчас.
   Кэтрин открыла глаза. Лицо Рована пылало, волосы были сырыми, а руки дрожали от усилий сдержать себя. Она видела, что он контролировал доставленное ей удовольствие. Но в его глазах сейчас были такие эмоции, определить которые она не осмелилась бы. В его лице было обещание.
   И снова, глядя в глаза, он с новой силой вторгся в нее, и в буйстве чувств, вновь охвативших их, они слились в экстазе. Она крепко сжала руки у него на талии, этим только помогая ему, признавая свое единение с ним. Душа и сердце ее были открыты для него, как и тело, и она растворилась в нем, страстно желая, чтобы частица его осталась в ней навсегда.
   Она услышала его стон. Разгоряченный, потный, он отдал себя ей, словно с яростью окунулся в волну. И она снова чувствовала его и его обнимающие руки.
   Восторг обоих был настолько сильным, что ей уже трудно было
   определить, что же она испытывает — боль или наслаждение. Сейчас они были единым существом.
   Постепенно затихая, они продолжали лежать, тесно прижавшись и тяжело дыша. Он нежно гладил ее плечо, а ее пальцы вплелись в густой шелк его волос.
   Прошло много времени. Наконец, Кэтрин вздохнула. Она отняла руку от его волос, скользнула вниз по шее, к груди, он ослабил свои объятия, и она смогла приподняться. Осторожно дотронувшись до багрового шрама от сабли на бедре, она наклонилась и прикоснулась к нему губами, а затем языком.
   — Думаю, — сказала она в промежутке между поцелуями, — что теперь я понимаю, как арабские женщины обращаются со своими властелинами.
   С необыкновенным очарованием в голосе он сказал:
   — А что, если властелин уже истощен?
   Она притворилась размышляющей.
   — Получив такой урок, я думаю его возродить.
   — А что, если… — Он взял прядь ее волос и начал играть с ней. — Если возрождение его будет даже больше, чем вы ожидаете?
   — Для меня это будет еще одним шансом, который нельзя упустить, — ответила она сквозь золото своих волос.
   Он отпустил ее волосы и бесстрастным, но не совсем еще ровным голосом спросил:
   — Ну, как, посмотрим?
   И уже позже, когда они лежали, уже более истощенные, глядя, как серый рассвет пробивается сквозь оконные шторы, Рован пошевелился и глубоко вздохнул. Его слова горько прозвучали в предрассветной тишине:
   — Раньше мысль о том, что я покидаю тебя и оставляю перед лицом опасности, известной и неизвестной, была как меч, всаженный в мое тело. И мне казалось, что лучшее средство избежать боли — резко выдернуть его одним рывком. А теперь это похоже на лезвие в сердце и выдернуть его — означает только смерть.
   Как же мне тогда уехать?
   И как я смогу вообще уехать?

Глава 18

   Рован встал. Он знал, что давно должен был уйти, но не мог: Кэтрин так уютно и покойно спала у него в руках. А если сейчас он заставит себя не разбудить ее поцелуем и не смотреть на нее спящую, и даже не думать, как она восхитительна, он поступит единственно правильным образом. Ей просто необходимо сейчас отдохнуть, прежде чем проснется весь дом, у нее не могло быть сейчас сил.
   Он взял от нее все, что она могла ему дать, и дал ей все, что было в нем. Несмотря на то, что его мучила совесть, он ни о чем не жалел и знал, что и впредь не будет жалеть, так как его ждут только одиночество и пустота.
   Он стал искать в предрассветных сумерках одежду. У Омара будет время привести в порядок эту бесформенную кучу, валявшуюся на полу. Быстро натянув брюки и рубашку, он стал искать ботинки.
   Вдруг из соседней комнаты донесся шум. Он подумал, что это, наверное, доктор или Брэнтли, и хорошо, если они не будут беспокоить Кэтрин.
   Первой мыслью было спрятаться куда-нибудь. Господи, как он ненавидел эти уловки, тайные проскальзывания в спальню Кэтрин. Его также не оставляло чувство того, что он обманывает другого человека, мужа.
   Ну и что, ведь все равно это ничего не меняло. Если бы он был хотя бы наполовину джентльменом, то отказался бы, когда понял, что от него хотел Жиль. Был бы непреклонен и не обращал бы внимания ни на какие провокации.
   Он был прав, когда сказал Кэтрин, что он не джентльмен, даже более чем прав.
   Рован подбирал одежду и в спешке натягивал ее на себя. Одной рукой он надевал галстук, а другой приглаживал волосы. Не хватало, чтобы его в таком ужасном виде встретили в холле.
   — Ты не хочешь со мной попрощаться?
   Мягкий тембр голоса Кэтрин прозвучал как мелодичный колокольчик, разрядивший утреннюю тишину.
   Он повернулся, встал на одно колено на ступеньку перед кроватью и почти шепотом ответил:
   — Я думал, мы сказали друг другу наше «прощай» прошлой ночью.
   Она улыбнулась.
   — Все-таки я хочу тебе что-то сказать, раз у нас есть еще шанс поговорить. Я бы и раньше все тебе рассказала, но считала это предательством по отношению к другому человеку. А теперь, теперь я поняла, что есть более важные вещи.
   Он разглядывал ее лицо, честные, но все еще сомневающиеся глаза. Помедлив, спросил:
   — О Теренсе?
   Она кивнула.
   — Твой брат не любил меня, но была женщина, к которой он чувствовал особое расположение. Она разделяла его чувства, я думаю, несмотря ни на что…
   Утреннюю тишину разорвал чей-то полный ужаса крик.
   Рован вскочил на ноги. Он подбежал к двери и остановился, так как по коридору уже слышались чьи-то шаги. Подождал, пока они не затихли, только тогда выглянул.
   В холле было пусто. Рован обернулся в последний раз. Она уже встала и искала сорочку и халат. Он медлил, разрываемый желанием запомнить ее вот такую — прелестную, нагую в утреннем свете и другим, уже им подавленным.
   Она улыбнулась ему в ответ трепетно и нежно. И ему ничего не оставалось, как взять эту улыбку с собой. Он выскользнул за дверь и прикрыл ее за собой.
   Подняла криком дом Жоржетта. Она стояла на берегу озера, рыдая и заламывая руки. Когда подошел Рован, она жестом показала, что с ней все в порядке, и опять махнула рукой, показывая на озеро.
   В воде плавало тело женщины, одетое в ночную сорочку и пеньюар, окутанное, словно водорослями, своими волосами.
   Шарлотта.
   Подбежал Алан, и вместе с Розаном они вытащили тело девушки. Прикоснувшись к ней, Рован уже знал, что она мертва, тело было застывшим. Он поднял ее и понес к берегу.
   Доктор Мерсье и остальные уже ждали их. Шарлотту положили на землю, и доктор склонился над ней.
   — Боюсь, что бедняжка мертва, — объявил он после беглого осмотра. — Смерть наступила несколько часов назад.
   Послышались вздохи и плач, Жоржетта снова зарыдала в голос, с трудом пытаясь ответить на град вопросов, обрушившихся на нее.
   Она пошла в комнату Шарлотты, поскольку та просила разбудить ее, чтобы они смогли уехать пораньше. Постель Шарлотты оказалась нетронутой, да и служанка объяснила, что не видела свою хозяйку с прошлого вечера.
   Встревоженная, Жоржетта принялась искать. Подумав, что Шарлотта могла напоследок пойти прогуляться, она вышла к озеру и обнаружила ее здесь.
   — Почему? — в ужасе спрашивала Мюзетта. — Зачем она так сделала? Этот дом, наверное, кем-то проклят, раз здесь случаются такие вещи.
   — Если вы предполагаете, как я догадываюсь, — сухо произнес доктор Мерсье, — что девушка покончила с собой, то вы ошибаетесь.
   — Что вы имеете в виду? — резко спросил Алан.
   — Вы все поймете, если посмотрите на ссадины на шее. Эта несчастная молодая женщина была задушена.
   Наступила мертвая тишина. Рован оглядел всех, кто собрался на берегу озера. Он заметил следы на шее Шарлотты еще в озере, когда поднимал ее. Его насторожило, что тело как-то слишком легко плавало на поверхности, словно легкие не были заполнены водой.
   Жоржетта, стоявшая рядом, медленно повернулась к нему.
   — Вы, — с отвращением на бледном заплаканном лице выпалила она, — вы убили ее.
   — Что вы, послушайте, нет, — прогремел Сэтчел. Остальные же промолчали. Слышались только вздохи и бормотания.
   У Рована заломило затылок. Он с трудом подавил в себе желание оглянуться и посмотреть, может, она кого-то еще имела в виду. Сдержавшись, ровным голосом произнес:
   — Я прощаю вас, вы слишком расстроены.
   — Можете не утруждать себя этим, — отпарировала девушка. — Я расстроена, но прекрасно понимаю, что к чему. Шарлотта показывала мне письмо, которое хотела послать вам вчера вечером. Она была настолько несчастна, возбуждена и полна решимости объясниться с вами. Я просила ее быть осторожной, говорила, что вы опасный тип, да к тому же ваше внимание обращено в другую сторону. Она не послушала меня.
   — Я не получал никакого письма, — сказал Рован. А ее замечание о том, что все знали о его чувствах к Кэтрин, он оставил без внимания.
   — Вы должны были его получить. Она сказала, что хочет рассказать вам что-то, касающееся вашего брата, что вы очень хотели бы услышать.
   Рованом овладела холодная, мертвая тоска.
   — Интересно, как все это могло произойти?
   — Не знаю, — ответила Жоржетта. — Знаю только, что Шарлотта спустилась сюда на это бессмысленное рандеву с вами, а сейчас ее нет. Если не вы убили ее, тогда кто же?
   Рован, нахмурившись, оглядел собравшихся и, наконец, взгляд его остановился на Кэтрин, стоявшей позади всех. Она выглядела чудесно в своем розовом пеньюаре и с волосами, рассыпавшимися по плечам, но в глазах ее стояла тревога, отчего ему стало не по себе.
   — Если бы Шарлотта хотела что-то рассказать мне о Теренсе, я был бы счастлив услышать от нее это. Но у меня не было причин убивать ее.
   — Может быть, вам не понравилось то, что она вам рассказала. Может быть, вам пришло в голову, что она кроме информации намеревалась предложить вам еще кое-что, и вы разозлились, когда она отвергла ваши поползновения.
   — Это безумие! — отрезал Рован.
   — Разве? — Лицо Жоржетты тряслось от презрения. — Она была невинной девушкой, в то время, как вы… все знают вас, как светского человека, который может привезти сюда бог знает какие чужеземные привычки.
   Такого рода отношение к приезжим Рован замечал и раньше — все, чего можно было ожидать от неуклюжего общества здесь — было прилично, в то время как любой иностранец олицетворял собой то, что стояло за рамками достойного.
   Наверное, подобные предрассудки были необходимы, чтобы сбалансировать чувство более низкого происхождения, внушенного в свое время какими-то выходцами из Европы.
   — Я уверяю вас, — в голосе Рована зазвенела сталь, — что я никогда не дотрагивался до вашей подруги.
   И в этот момент он услышал то, что больше всего боялся услышать, — ясный и чистый голос Кэтрин.
   — Он не мог совершить это, не мог получить письмо Шарлотты или встречаться с ней вчера вечером.
   Он, как вихрь, обернулся.
   — Кэтрин, нет!
   В ее глазах была дикая решительность, когда она стала рядом с ним.
   — Неужели ты думаешь, что я позволю незаслуженно обвинить тебя?
   Где-то позади послышался заинтересованный насмешливый голос Льюиса.
   — Боже, как интересно!
   Брэнтли, ходивший до этого взад-вперед с заложенными за спину руками, нахмурился.
   — Не думаю, что я что-то понимаю, Кэтрин. Что ты знаешь о действиях де Блана?
   — Много, — спокойно ответила она. — Он был со мной почти весь вечер и всю ночь.
   Алан в недоумении смотрел на озеро, Перри сдвинул брови. Мюзетта стояла заинтригованная и цинично улыбалась. Доктор, казалось, не слышал их, он занялся тщательным осмотром тела.
   Жоржетта повернулась к Кэтрин.
   — Вы также виновны в том, что умерла Шарлотта. Ей бы никогда раньше не пришли в голову какие-то полуночные свидания, если бы не вы и не ваши нелепые «Дворцы любви». Она верила всей этой чепухе о рыцарях и прекрасных леди, жертвах и смертях во имя любви. Для нее это была вовсе не игра. Может быть, поэтому она пришла сюда, надеясь встретить Рована, и наткнулась вместо этого на какого-нибудь речного пирата. Вы всему виной, вы и ваш прекрасный чемпион.
   От всех обвинений, брошенных в лицо, у Рована захватило дыхание, и не столько от того, что они были такими уничтожающими, сколько потому, что часть из них была абсолютной правдой. Посмотрев на Кэтрин, он понял, что она тоже думала об этом. В его душу закрался страх, не за себя, за женщину, стоявшую рядом с ним.
   Тишину нарушил Брэнтли.
   — Я думаю, что этим должен заняться шериф.
   — Вне сомнения, — согласился доктор Мерсье, поднимаясь с колен и вытирая руки носовым платком. — Некоторые вопросы непременно привлекут внимание властей.
   Доктор попросил оставить его одного, чтобы заняться дальнейшим осмотром тела, дабы обсудить в дальнейшем все с шерифом. Все в молчании поплелись к дому.
   Шериф приехал к полудню. К этому времени все общество беспорядочно позавтракало, стол для них был накрыт поздно. Исключение составляла только Жоржетта, которая заперлась у себя в комнате после споров с остальными, считавшими, что нужно послать грума к матери Шарлотты с сообщением о трагедии.
   Напряжение висело в воздухе. Было такое чувство, что один следит за другим, по углам шепчутся и в доме есть места и лица, которых хорошо бы избегать.
   Речь шла, естественно, о Роване и Кэтрин. Что касается его самого, мнения остальных были для него безразличны, но Кэтрин…
   Шериф был толстым, страдающим несварением желудка и богохульником. Никто еще никогда в жизни не усомнился в его интеллигентности и важности его работы, поэтому он был высокого мнения о себе. Случаи убийства в районе Св. Фрэнсисвилля были редкими. Шерифу приходилось сталкиваться лишь с ножевыми ранениями среди речных пиратов, мелкими кражами и карточными шулерами.
   А уже убийства среди высшего общества были не по его линии, хотя он, конечно, знал, как вести эти дела. Все, что ему необходимо предпринять, — просто использовать власть своего положения, и он все узнает. Но в течение целого часа он так и не пришел ни к какому выводу, допрашивая хозяев и гостей Аркадии. К тому же уже было поздно.
   — Вы убили женщину? — потребовал шериф ответа у Рована.
   Взгляд Рована от усталости и презрения был тяжелым. Шериф, по-видимому, оставил его напоследок, поскольку подозревал его больше всех.
   — Был ли я переполнен дикой похотью, которая заставила меня изнасиловать бедное дитя, затем свернуть ей шею и бросить, как кожуру от апельсина, в озеро? Да, конечно. Я бы и раньше признался в этом, если бы знал, что задержка признания заставит леди лжесвидетельствовать против себя, пытаясь меня защитить.
   — Рован, что такое вы говорите? — воскликнул Алан. — Ведь убийство уже было совершено.
   — Какое убийство? Леди и я несколько часов сидели с ее мужем. Вот и все. Я бы очень удивился, если бы кто-то, кто ее хорошо знает, думал иначе. Я только пытаюсь вернуть леди ее доброе имя.
   — Через повешение? — необыкновенно кратко уточнил Алан.
   — Смотрите мне! — сказал шериф, покраснев, как турецкий петух. — Я задаю вам вопросы. Или нам позовут леди, чтобы выяснить, как все это было на самом деле.
   — Вы сомневаетесь в моих словах? — спокойно спросил Рован, заложив руки за спину и прислонившись к стене.
   Льюис, взглянув на Рована и его побелевшие ногти, что явно намекало на ярость, удалился.
   Шериф оказался не таким уж дураком. Он шумно вздохнул и нахмурился.
   — Я пытаюсь докопаться до сути самого ужасного случая, который я когда-либо встречал. А сейчас отвечайте прямо — вы виделись с девушкой вчера поздно вечером?
   — Мне что, крикнуть еще раз с крыши? — Взгляд Рована был непроницаем. — Я же сказал, что да.
   — Откуда? И, пожалуйста, не рассказывайте мне сказки про ваши похотливые дела. Ей не было причинено насилие таким путем.
   — Она хотела, чтобы я женился. А я — нет.
   Шериф прищурил глаза.
   — Многие женщины хотят, чтобы на них женились, но где бы мы сейчас все оказались, если бы мужчины бросились убивать их за это?
   — Хороший вопрос. Общество бы совсем пропало.
   Вдруг Перри резко встал с дивана.
   — Вы не виделись с Шарлоттой.
   — Вы утверждаете, что виделись вы?
   Тон Рована нельзя было назвать признательным.
   — Конечно, нет, — с жаром ответил Перри. — У меня было другое свидание.
   — Я был в холле, — продолжал Перри, — когда видел де Блана входящим в спальню другой леди.
   — Разрази вас гром! — сказал шериф. — Хоть кто-нибудь из вас спал прошлой ночью в собственной постели?
   Брэнтли злобно, словно бульдог на цепи, переводил взгляд с Перри на Мюзетту, но ничего не сказал. Мюзетта покраснела, но продолжала вызывающе смотреть на шерифа.
   — Кажется, здесь происходит обмен алиби?
   Перри повернулся к Ровану.
   — Вы думаете, что я наговариваю на себя, чтобы придти вам на помощь? Вы такой человек, что вам трудно помочь.
   — Помощи не требуется, — язвительно ответил Рован.
   — Вас беспокоит, что принимаете помощь от мошенника, ранившего вас? — спросил молодой человек, сжимая кулаки. — Сожалею, но у вас нет выбора. Состязания в сторону. Но все происходит как-то вразрез с моей совестью — допустить, чтобы человека арестовали за убийство, которого он не совершал.
   Молодой человек пытался, делая себе плохо, поступить честно. Может быть, его слова направить в нужное русло?
   — Компенсируете ранение? Хорошо, я принимаю от вас это, но тогда вы подводите леди.
   Перри буквально взвился после последних слов.
   — Я не думал…
   Тогда в спор вступила Мюзетта.
   — Не вижу причин ставить под сомнение честь моей невестки. Между спальней Кэтрин и комнатой моего брата есть дверь. Вне сомнения, монсеньор де Блан прошел через ее дверь, так как доктор Мерсье приказал запереть дверь в комнату Жиля. Я сама пыталась проникнуть к нему из холла, но безуспешно.
   — Зачем? — уже более спокойно спросил Рован.
   — Я же его сестра, — ответила Мюзетта и смело посмотрела ему в глаза, чтобы ее не смогли заподозрить в большем.
   — Я хочу узнать одну вещь, — вступила Жоржетта, по просьбе шерифа спустившаяся вниз. — Если у вас не было намерения встретиться с Шарлоттой, почему вы, наконец, не послали записку с отказом? Тогда бы она не спустилась к озеру и всего этого не случилось бы.
   — У меня не было ее письма, — тупо повторил Рован. Именно этот пункт очень вредил ему.
   — Но я видела, как она его писала, — настаивала рыжеволосая девушка.
   — И кто же его должен был отдать?
   Жоржетта, казалось, размышляла.
   — Полагаю, она должна была отдать его своей служанке, а та — передать вашему Омару.
   — Омар письма не получал, — коротко бросил Рован.
   — Насколько я смог добиться от служанки девушки, то она утверждает, что просунула записку под дверь вашей комнаты. — Алан прокашлялся. — Если она не была спрятана, кто-нибудь мог, возможно, поднять ее, проходя по коридору.
   — Все это «если», — сказал шериф.
   Рован мог только согласиться. Еще одна возможность, которая, правда, нуждается в расследовании.
   Он попытался изобразить приятный тон.
   — Можем ли мы пока списать все па речных пиратов, пока более подходящий кандидат представит себя и признается?
   — Не пытайтесь вложить слова в мои уста, — отрезал шериф. — Вы думаете, что можете сами защитить себя и к черту справедливость. Ну а я, запомните, я — закон. Если что-то случается, вы отвечаете передо мной. Еще ничего не закончено.
   Шериф уехал. Правя двуколкой, он никого с собой не забрал, только своего помощника.
   Вскоре грум привез записку от матери Шарлотты, в которой говорилось, что она слишком больна, чтобы лично приехать за телом дочери, но просит организовать все как можно быстрее.
 
   Через некоторое время черный экипаж увозил Шарлотту в простом гробу, который на многих плантациях хранится на случай нужды. Сопровождали ее Жоржетта и Сэтчел. И когда на дороге улеглась пыль от колес, все медленно и грустно пошли в дом.
   Като, тщательно пересчитав оставшихся по головам, выждал положенное время, затем внес поднос с чаем и чашками в гостиную, где они снова все собрались. Удостоверившись, что все его слушают, он сделал объявление.
   — Мне приказано сказать вам, леди и джентльмены, что мистер Жиль пришел в сознание, Господь благословил его. К полудню завтра он сможет принять посетителей.
   Кэтрин сидела у Жиля и вышивала голубым по белому льну. Это должна быть скатерть, хотя для обеденного стола, собственно говоря, она и не нужна была. Вдруг дверь, соединяющая их с мужем комнаты, открылась и на пороге появился Рован. Сердце у нее оборвалось, когда она увидела его каменное лицо.
   Кэтрин взглянула на Жиля. Его глаза были закрыты, но она не могла понять, спад ли он или просто отдыхал. Показав рукой, чтобы он не двигался, она встала, положила вышивание на кресло, молча подошла к нему и проскользнула в свою спальню. Он закрыл за ними дверь, она обернулась и тревожно спросила:
   — Когда ты уезжаешь?
   — Никогда, — ответил он, прислонившись к стене и глядя ей прямо в глаза.
   — Ты должен уехать, — прошептала она.
   — И предоставить тебя нежной заботе полуночного душегуба? Нет, спасибо. Я уеду только в том случае, если ты будешь в безопасности. Я не могу уехать, зная, что тебе угрожает опасность.
   Она заглядывала ему в глаза, внутри у нее все пело. Но потом, видя, как напряженно и грустно он смотрит на нее, ликование улетучилось.
   — Ты знаешь, кто убил Шарлотту?
   — И кто пытался убить тебя. Да, но только теоретически. Быстро расскажи мне, пока еще есть время, о женщине, которую любил Теренс. Откуда ты знаешь, что он увлекся ею?
   Она попыталась собрать внезапно разлетевшиеся мысли и ответила:
   — Ну, они часто ездили покататься верхом, пару раз даже заблудились. Еще как-то их видели выходящими из конюшни с соломой в волосах. Они оба были такими беззаботными, но это, по-моему, объяснимо и простительно, ведь они пылали страстью друг к другу.
   — Мюзетта, — не сдержался он и подошел к Кэтрин.
   — Ты догадался?
   Он взял ее руку.
   — Если не ты, то тогда это должна быть женщина, которую также нельзя дискредитировать. За остальными Теренс бы ухаживал открыто. Но я должен был удостовериться.
   — Думаю, он хотел, чтобы она убежала с ним. Он, казалось, не замечал или не обращал внимания на то, что она на несколько лет старше его. Согласилась ли Мюзетта или нет, я не знаю. Это женщина, которая предпочитает надежность и безопасность. Во всяком случае, он умер через несколько дней, когда открылся в своей любви.
   — Ты думаешь, его смерть как-то связана с этой любовной историей?
   — Я не знаю… я часто об этом думала. Даже думала, что, возможно, он убил себя, если Мюзетта отказала ему.
   — Нет, не думаю. Представляю Теренса разозленным, угнетенным, но не до такой же степени. А что Перри? Завоевал ли он сердце твоей невестки в прошлом году?
   — Мюзетта с ним немного флиртовала, но предпочла Теренса. Ты думаешь, он и Теренс поссорились и это кончилось дуэлью на пистолетах?
   — Нет, — ответил он и прижал ее руку к своим губам, но смотрел при этом куда-то мимо, размышляя.
   Ока наблюдала за ним, а сама тоже соображала, хотя мысли и не были еще связными. Она чувствовала, что он что-то скрывал от нее. Это ее не волновало, пока знала, что он защищает ее, а не себя. Тот, кто убил его брата, пытался разделаться и с ними обоими.
   Бедная Шарлотта умерла, потому что написала в записке, что имеет сведения о том, что произошло год назад. А Рован каким-то образом связал все ниточки вместе. Если он уже все знает, то она тоже в состоянии разгадать тайну убийств, только нужно хорошенько обо всем подумать.
   Она отняла у него руку и подошла к окну. Осенний вечер рано угасал, превращая мир снаружи похожим на лиловый и сиреневый бархат. Из-за сумерек в стекле отражалась свеча на туалетном столике. Она могла видеть Рована у себя за спиной, свечу и свое лицо.
   Он с каким-то сомнением смотрел на нее, и это разрывало ей
   сердце.
   Она сказала:
   — Ты не получил записку от Шарлотты, потому что был со мной. Где же она сейчас?
   — Пропала, — без воодушевления ответил он.
   — Если бы Омар получил ее, она была бы у тебя. И поэтому…
   Она знала, от чего он ее защищает и почему. Опять где-то внутри возникла боль, которая превратилась в муку, но все это было необходимо сдержать в себе. Пытаясь сообразить, в чем же была ее ошибка, она поняла, что была безумно доверчива.
   Сейчас она предъявляла себе обвинение. Теренса она не могла бы спасти, но Ровану никогда не должна грозить опасность. И Шарлотта могла бы сейчас жить.