– Еще как! – перебил его Блаунт. – А теперь, видел ли кто-нибудь из вас троих, как это произошло?
Но с таким жестким подходом Блаунт ничего не мог добиться. В тот короткий интервал, когда кувшин с молоком был доступен, все они, судя по всему, были возбуждены и сновали в великом смятении вокруг. Никто из них не мог поручиться, что оба других ни на миг не исчезали из поля зрения: такое неожиданное потрясение их слишком взволновало. Найджел подумал, что лично он склонен поставить на Богана. Когда он входил в комнату, Эвнис и Дайке были в дверях, лицом к нему, спиной к Богану, который стоял рядом со столом. Они бы наверняка вышли из комнаты, если бы не встретили Найджела, и тогда Боган оказался бы в самой выигрышной ситуации из всех троих.
– Это вошло у вас в привычку – давать коту молоко, мистер Ресторик? – спросил Блаунт.
– Нет. Ни в коем случае. Вижу, это отголоски того разговора. Что ж, так мне и надо.
– В нашем случае шанс сыграл… э-э… роль непостоянства, – с педантизмом в голосе заметил Блаунт. – Хорошо, знает ли кто-нибудь о местонахождении цианистого калия в этом доме?
– Да, – сказал Хивард. – Да. У меня немного есть. Понимаете, это для фотографии.
– Будьте добры, сэр, посмотрите, там ли он, где вы его оставили? – Блаунт сделал знак сержанту, чтобы тот сходил с Ресториком. Не прошло и двух минут, а показалось – два часа, прежде чем они вернулись.
– Бутылки нет, – объявил Хивард почти в бешенстве. – Я держал ее у себя в кабинете, в шкафу. Она пропала.
– Когда вы видели ее в последний раз?
– А? Да, в последний раз. Дайте подумать. Ну как же, еще сегодня утром! Открывал шкаф, чтобы взять пачку мундштуков-очистителей.
– Насколько я понял, вы держали шкаф на запоре?
– Нет. Если честно признаться, то нет.
– А надо было! Опасно разбрасываться повсюду цианистым калием.
– Но, черт побери, на бутылке было написано «ЯД». Красная этикетка. Сразу заметно…
– Вот-вот, – сказал Блаунт с хитринкой в глазах. – Что ж, нам придется найти бутылку и разобраться, когда преступнику представился случай налить отравы в стакан мистеру Ресторику. Должен попросить вас всех оставаться здесь. Сержант Филипс, не уходите от двери и не спускайте с них глаз.
– Проклятье! – с жаром вскричал Хивард. – Вы обращаетесь с нами как с преступниками.
– Милый, боюсь, что кто-то здесь действительно преступник, – заметила его жена. – Насколько я поняла, вы захотите обыскать и нас, инспектор?
– Если не найду бутылку, – отвечал Блаунт.
– Значит, вам понадобится кто-то, чтобы обыскать мисс Эйнсли и меня, – могу посоветовать свою экономку.
Блаунт мрачно воззрился на нее. Он не мог предположить, что люди могут вмешиваться в его мысли. Но при виде очаровательной улыбки миссис Ресторик сыщик немного смягчился:
– Спасибо, мэм. Буду иметь это в виду. Мистер Стрэнджвейс, не могли бы вы составить мне компанию?
Найджел последовал за ним. В коридоре Блаунт бормотал:
– Абсурд! Хоть на бэрна [21] думай! Стареет. Или… – Он подскочил и повернулся к Найджелу: – Думаешь, еще одна обычная шутка?
– С цианистым калием? У нас тут Англия, а не Северная Британия. У нас тут в ходу шутки полегче, по эту сторону границы.
– Точ-чно! – сказал Блаунт. Найджел еще не встречал других людей, которые умели так смачно произносить это слово, будто расщепляя его на составные части. – Точ-чно! У этого Эндрю какой-то противный блеск в глазах. Может, сам налил себе эту дрянь в стакан? Хотя бы для того, чтобы посильнее меня запутать. Негодяй. Совпадение. Шанс. Специально устроил, чтобы в случае чего за ним числился яд, налитый в его стакан, который он невинно предложил коту. Явно не друг животных. Да уж, да уж…
С живостью потирая руки, Блаунт проследовал в комнату экономки, которая пила там с дворецким чай; их оскорбленные взгляды его нисколько не смутили.
– Ага! Чай пьете? Прекрасно, прекрасно. Замечательно. Вот что, господин дворецкий, сэр, могу ли я выдернуть вас отсюда на минутку – думаю, миссис… э-э… Лейк нас простит – мне нужно ваше содействие.
Дворецкий, вытаращившись, как налим, сидел, будто разбуженный посреди ночи. Они тут же оказались в кладовой с задней стороны холла, там, где готовилось все для чая. Снова понадобилась та горничная, которая только что побывала в гостиной, и тогда было установлено следующее. В 3.45 она начала собирать поднос. Молоко пошло из холодильника с кухни: несколько слуг уже брали его себе оттуда для чая – значит, там оно не могло быть отравлено. Поднос с кувшином молока и стаканом с молоком для Эндрю оставался в кладовой без присмотра, начиная примерно с 3.50 и кончая 4.15, когда горничная внесла поднос в гостиную. Именно так, утверждала она, и было заведено.
Найджел напомнил, что между 3.50 и 4.15 он говорил с Шарлоттой и Хивардом в кабинете. В любом случае они не могли добраться до молока.
Из показаний дворецкого выходило, что он вошел в кладовую, как только пробило четыре часа, чтобы лично проверить поднос с чаем.
– А вы… э-э… наблюдательный человек? – спросил Блаунт.
Найджел напрягся. Если глазговский выговор берет верх в его голосе, значит, Блаунт напал на след.
– Надеюсь, что так, сэр. Мои обязанности…
– Когда вы вошли в кладовую в четыре часа, тут была эта бутылка?
Он ткнул своим пенсне в сторону небольшой бутылки, пытавшейся спрятаться в глубокой вазе, стоящей на полке над тем местом, где был поднос.
– Боже правый! – воскликнул дворецкий. А что ему оставалось сказать, ведь на бутылке красовалась красная этикетка с надписью «ЯД». – Нет, сэр, этой бутылки тут не было, когда я…
– Вы уверены?
– Абсолютно, – отвечал тот с суровым упреком в голосе, как в средние века какой-нибудь соборный витражист, отстаивающий верность своего изделия канонам.
Блаунт, чуть дыша, обернул бутылку носовым платком, вынул пробку и с великой осторожностью понюхал:
– Да. Это он. Видели ее раньше?
Дворецкий, помычав и помявшись, признал, что похожая бутылка стояла в шкафу в кабинете хозяина.
Через полчаса Найджел проследовал в приемную. Блаунт наконец опросил обитателей дома, и выяснилось следующее. Между 4.00 и 4.15 мистер и миссис Ресторик были в кабинете, а Найджел, Дайке и Эвнис – в гостиной; около пяти минут пятого Эндрю Ресторик вошел в гостиную и оставался там до внесения чайного подноса. Единственным из всех, кто в это время мог перемещаться без ведома остальных, был доктор Боган. Он утверждал, что находился наверху, в своей комнате, примерно до 4.10, тогда сошел вниз, помыл руки в уборной в холле и потом вошел в гостиную, как раз перед тем, как горничная внесла поднос с чаем.
Блаунт принял все к сведению.
– Если полагаться на показания дворецкого, что в четыре часа в кладовой не было бутылки с ядом, а таким ребятам сразу бросается в глаза все, что стоит не на месте, тогда единственными людьми, которые могли налить в молоко отравы, становятся Эндрю Ресторик и доктор Боган. Не вижу причин, зачем бы Эндрю понадобилось лить себе яд в молоко и предлагать его коту. Значит…
– Что и требовалось доказать? Вряд ли. Слишком легко. Если бы это сделал Боган, то, несомненно, он обзавелся бы каким-нибудь алиби. И разве стал бы он оставлять бутылку в таком заметном месте? Она так стояла, будто было специально предусмотрено, что мы найдем ее.
– У него не было времени спрятать ее понадежнее. И еще. Я не надеюсь найти там отпечатки пальцев: скорее всего, он брался за нее носовым платком.
– Твоя ошибка в том, что ты слишком сосредоточился на периоде с четырех до без пятнадцати пять. Дворецкий мог и ошибиться, и тогда нам придется разобраться с периодом 3.50-4.00. А может, преступник отравил молоко еще раньше и засунул туда бутылку после 4.15, чтобы бросить тень на Богана.
– Не может быть! Выходит, что он непременно попадается кому-нибудь на глаза. Дайке, Боган, Эндрю и мисс Эйнсли – в гостиной, мистер и миссис Ресторик – с тобой.
– Есть нюансы. С тех пор, как я ушел от Ресториков из кабинета, и до того момента, когда они вошли в гостиную, прошло несколько минут. Они…
– Ой, что ты! Ты же не хочешь сказать… – Блаунт был действительно потрясен.
– Я вошел к ним в кабинет для разговора только в четыре часа. До этого кто-нибудь из них вполне мог отравить молоко, а потом, после разговора, по пути в гостиную зайти в кладовую и тогда засунуть в вазу бутылку. Они лучше всех в этом доме знают распорядок работы слуг. Они знали, что дворецкий ходит проверять чайный поднос за десять-пятнадцать минут до того, как его вносят в гостиную. Они могли бы расслабиться, сознавая очевидность того, что в четыре часа бутылки там не было, это давало бы им хорошее, но все-таки не безупречное алиби.
– Но ради всего святого, откуда могла прийти им в голову мысль отравить Эндрю?
Найджел сослался на то, что было сказано Эвнис Эйнсли и Ресториками в беседе с ним.
– Теперь понимаешь? – заключил он. – Если Ресторики действительно на мели, у них есть большие основания для убийства и Элизабет, и Эндрю. Деньги Элизабет должны быть поровну разделены между Эндрю и ими. Теперь предположим, что Эндрю умирает без завещания или составляет завещание по их требованиям: все его деньги плюс его доля в деньгах Элизабет тоже переходят к ним, а все вместе – это кругленькая сумма. Тебе придется спросить Эндрю о его завещании.
– Ресторик не отравитель, – сердито ответил Блаунт. – Люди с таким норовом – всегда неудачники.
– По-моему, леди Макбет тоже была с характером.
Блаунт критически посмотрел на него:
– Хм. Значит, ты думаешь так. Не объяснишь ли мне тогда, как мистер и миссис Ресторик умудрились перелить часть молока из стакана Эндрю в кувшин, если их даже не было в гостиной?
– Они и не делали этого. Это работа Богана, вот что я думаю. Он выкидывает фокусы, разве тебе не ясно? Если те горелые бумаги у него в камине и вправду были подброшены, Боган захотел отвести от себя все остальные подозрения, которые он мог навлечь.
– Не могу понять, как он мог бы рассеять подозрения к себе, перелив отравленное молоко из стакана в кувшин. Скорее, он хотел отравить всех вместе, а не только Эндрю.
– Я сказал «отвести» подозрения, а не «рассеять». Мы знаем, и он это осознает, что между ним и Эндрю существует своего рода личная неприязнь. Связана ли она как-нибудь с убийством, еще неизвестно. Но теперь он должен избавиться от любых улик, указывающих на то, что он наконец вышел на охоту за Эндрю.
– Все это слишком надумано, Стрэнджвейс. И все совершенно бесполезно для того, чтобы навести тень на Ресториков.
– Я не хочу наводить на них никакую тень. Но меня смущает эта запертая дверь.
– Какая запертая дверь?
– Как я тебе рассказывал, со слов Хиварда получается, что, когда он пошел к комнате Бетти около 11.30 в ночь убийства, дверь оказалась заперта. Теперь видишь неувязку? Мы думали, что в ту ночь она кого-то ждала – любовника или кого-то еще. Если бы она ждала гостя, она бы не заперла дверь. Если же дверь была заперта, то она никого не ждала и никто не мог войти внутрь без запасного ключа. У Хиварда есть запасной ключ. Или, другими словами, если дверь не была заперта, то Хивард зачем-то лжет.
– Ты совсем запутался в своих выводах, – укоризненно вымолвил Блаунт. – Разве не мог ее любовник уже быть в комнате, когда пришел Хивард? Тогда с закрытой дверью все ясно.
Точно. Я не подумал об этом, – потупился Найджел. – Но я кожей чую, что с этой закрытой дверью что-то не то.
И впоследствии он оказался прав, невзирая на все логические доводы.
Глава 16
Сейчас, уцепившись за гипотезу леди Макбет, Найджел, как лицо неофициальное, полностью проигрывал Ресторикам. Стремясь не раскрыть им своих подозрений, ибо, будь они виновны, это вынудило бы их защищаться, он решил перенести дело в Лондон. Ресторикам он сказал, что эта поездка должна расставить по местам некоторые неточности.
Неточности, думал он, пока поезд прокладывал путь сквозь снежные заносы, были пренебрежением к фактам.
Все дело превращалось в клубок неточностей, и было практически невозможно отыскать в этой путанице нужную нить. Но уж кому и было тяжело, так это Блаунту. Привыкший арестовывать людей, он только успевал приготовиться к броску на одного из участников этой жуткой игры, как другой тут же подпрыгивал и отвлекал его внимание. Да и сам Блаунт заметил Найджелу перед отъездом – не разбив яиц, не приготовишь яичницу. Он не имел права арестовывать Вилла Дайкса только за щетинку от одежной щетки и за несостоявшуюся помолвку. Он не мог арестовать и Богана только за то, что тот был зловещим типом, который мог снабжать, а мог и не снабжать Элизабет марихуаной пятнадцать лет тому назад и который мог жечь, а мог и не жечь бумаги у себя в камине наутро после убийства. Точно так же он не мог арестовать и Хиварда за запертую дверь, и Эвнис Эйнсли – за ее подвиги в шантаже Хиварда, и Эндрю – за то, что он толковал о людях, упоенных злом.
Не было мотивов преступления, подкрепленных действительно весомыми вещественными доказательствами, которые защита не смогла бы развеять по ветру, – вещественных доказательств не хватало даже на то, чтобы было что развеивать. Расследование откладывалось, Блаунт больше не мог удерживать подозреваемых в Истерхем-Мэнор. Само собой, он и не хотел этого делать. Он знал по опыту, что эта стадия дела всегда смахивает на длинный полицейский мундир: рано или поздно, но что-то должно всплыть, кто-то должен проявить нетерпеливость или неосторожность и выдать себя. Он возлагал надежды и на ненавязчивое наблюдение, установленное за квартирой Элизабет в городке, которое, впрочем, пока не давало никаких полезных для дела сведений, но оставался шанс, что преступник, который получался большим охотником до фальшивых улик, подложит что-нибудь и туда.
И вот, сидя в тот вечер уже у собственного огня и вслушиваясь в звуки лондонского уличного шума, накатывающие ниже на площадь Блумсбери, словно далекий прибой, Найджел и Джорджия поодиночке погрузились мыслями в эти оставившие след в их жизни события – и все благодаря приглашению мисс Кэвендиш. Истерхем-Мэнор и все его обитатели будто отодвинулись, и Найджел почувствовал, что теперь он наконец сможет построить надежную логическую взаимосвязь.
– Эти неточности не дают мне покоя, – вымолвил он после долгой тишины, отстраненно глядя на оживленную жестикуляцию языков каминного пламени. – Неточности. Текущие противоречия. Сколько же на самом деле в этой истории скрытых сговоров?
– Забудь о них, – весело откликнулась Джорджия.
– Легко сказать – «забудь о них». В этом деле они – словно изначальный каркас дома, который кажется составной частью конечной постройки, но приходит момент – и он рушит все и от логики остаются одни руины.
– Не только. Тело Элизабет. Почему снова не вернуться к нему – на исходную точку?
– Звучит прекрасно. Только…
– Почему умерла Элизабет?
– Секс. Деньги. Наркотики. Сама посуди.
– Прекрасно. Секс. Это уже говорит о ревности – буре гнева в каком-то человеческом существе.
– Дайке или Боган. Вероятнее всего, Дайке.
– Или – Эндрю. Его нельзя сбрасывать со счетов.
– С определенной точки зрения Эндрю даже больше тянет на роль преступника. Его комната – ближайшая к комнате Элизабет, и у меня до сих пор не укладывается в голове то, что он не слышал стука Хиварда в ее дверь, или же настоящий убийца появился чуть раньше – в конце концов, Эндрю лег только в одиннадцать. В то утро, когда в камине у Богана нашли сожженные бумаги, Эндрю спустился к завтраку на несколько минут позже его, поэтому он и мог их подбросить. Но чего ради стал бы он убивать Элизабет? В чем тогда его мотивация? Это даже важнее – вспомни, как он был к ней привязан.
– Мотивация? О, это не так сложно. Только подумай о его прошлом. Умный, обаятельный, разносторонний молодой человек, которому служат традиции и перед которым – блестящее будущее, теряет все – раз и навсегда. Когда это произошло? В Америке, после того как его сестру обесчестили. Он сбегает и находит работу в лагере лесорубов, как он сказал нам. С тех пор он лишь бесцельно слоняется по всему миру. Он знает, что вел себя тогда как надменный болван. Должно быть, он погряз в идеализме женской чистоты, раз так резко обошелся со своей любимой сестрой. И вот тогда…
– Я понял тебя. Эта трагедия извратила его идеализм, сделав его ненавистником секса? Идеализм, не основанный ни на чем положительном, превратился во зло. Он обнаружил, что его сестра состоит в любовной связи с Боганом, убил ее и старается повесить убийство на ее любовника. Может быть. Но у нее было столько любовников… Ясно, что Эндрю не мог так разобраться со всеми. Почему же он выбрал Богана?
– Потому, мне кажется, что он опознал в Богане Инглмана, причину ее падения. В глазах Эндрю Боган не только ответствен за это, но еще и олицетворяет ту силу, которая убила его юношеский идеализм, его веру в гуманность и сбила с пути к легкой и счастливой карьере.
– Должен признаться, звучит правдоподобно.
– Есть и другой момент. Если решить, что это было преступление на сексуальной почве, и поэтому заподозрить Эндрю, Богана и Вилла Дайкса, то Эндрю – единственный, кто мог его совершить. Если бы Боган был ее любовником, у него бы не было причин убивать Бетти; если бы он не был им, то ни за что бы не осмелился это сделать, потому что даже тень последующего скандала нанесла бы урон его профессиональной репутации. Он знает, на какую сторону бутерброда мазать масло: он бы никогда не потерял голову от ревности к удачливому любовнику.
– Да. Согласен. А Дайке?
– Дайке – реалист. Его воспитание сделало из него одиночку. В нашем случае такие, как он, могут совершить убийство в пылу момента. Но убийство было преднамеренным. Здоровые, реалистичные люди не замышляют преднамеренных убийств. А его реакция на случившееся доказывает, что он именно такой. Он был страшно раздавлен. Но для него это был не конец света – он сам дал тебе это понять. Психологически он человек уравновешенный, правильно? Его творческая работа заменит ему все, что отнимет у него мир. Он не был влюблен по уши. Если бы он увидел, что Бетти заигрывает с другим мужчиной, он бы боролся за нее, а не разыгрывал убийство-мелодраму в духе Отелло.
– Большое спасибо, Джорджия. Для меня все звучит весьма убедительно. Но как же щетинка от его одежной щетки?
– Я не знаю. Кто бы мог подложить ее в комнату Бетти?
– Это можно было сделать за пять минут – давай-ка посмотрим. – Найджел вытащил из кармана какие-то клочки бумаги и шлепнул по ним. – Эндрю с Эвнис играли в пикет, у Хиварда, Шарлотты и Богана нет алиби, а Дайке был со мной в саду. Именно Хивард пригласил констебля вниз перекусить, сняв его с поста у двери комнаты.
– Тогда я ставлю на Богана.
– Почему на Богана, а не на Ресториков?
– Потому что с этой точки зрения Ресторики тогда еще не были под подозрением, тогда как Боган уже был – в его камине нашлись эти бумаги. Где, по его объяснениям, он был в те пять минут?
– В уборной. Как спускаешься на первый этаж – сразу направо.
– Хивард вел констебля вниз именно этим путем?
– Да.
– Значит, Боган мог слышать, как они говорили, и сообразить, что горизонт на короткое время чист. Дайке оставил свою дверь незапертой?
– Так он сказал.
– Вот. Тут-то доктор Боган и получил возможность добыть и подбросить этот усик. Он уже был запятнан тем случаем с сожженными бумагами и должен был рыскать с целью хотя бы чуть-чуть отвести от себя подозрения. Его выбор пал на Дайкса, потому что тогда получалось преступление на сексуальной почве, а о тайной помолвке Дайкса с Бетти уже было известно.
– Ты думаешь, что случай с цианистым калием явился уже следующей попыткой бросить подозрения на Богана?
– Я бы не удивилась, если так.
– Ты хочешь сказать, что Эндрю сам все разыграл?
– А почему бы нет? Это увязывается с теорией, что он обоснованно ненавидит Богана и хочет его прижать.
– Это точно. И Эндрю не к месту взволновался и вышел из себя, когда увидел, что молоко было отравлено не только в его стакане, но и в молочном кувшине.
Найджел поднялся и заходил перед камином. Он бросил взгляд на Джорджию и уселся в кресло, источая халдейскую мудрость.
– Ситуация проясняется, – сказал он. – Это тебе надо было поручить дело, а не мне. Похоже что нам придется признать доктора Богана чистым, если это действительно преступление на сексуальной почве.
– Думаю, что так. К тому же Боган – врач. Наверняка он придумал бы более аккуратный и профессиональный способ убить Бетти, чем эта затея с веревкой. В таких условиях, скорее всего, это была бы передозировка кокаина. И при отравлении Эндрю у него оказалось неплохое алиби.
– Да. Такое чувство, будто все критические моменты он просидел в уборной. Не слишком умно. Ну что ж, тогда если это преступление на сексуальной почве, то искомый субъект – Эндрю. Ну а если Боган – Инглман, то это ответ на вопрос, почему у Эндрю такая неприязнь к нему. Ладно, а как насчет денежного мотива?
– Не берусь судить. Пока мы не узнаем истинное состояние финансов Ресторика, тут нечего сказать. Кстати, ты выяснил насчет завещания Эндрю?
– М-м. Родители оставили ему две тысячи фунтов в год, как и Элизабет. По его воле он оставляет это Джону и Присцилле, а опекуном делает Хиварда.
– Значит, если Ресторики убили Бетти и пытались отравить Эндрю, то причиной тому были деньги и Бетти, и Эндрю. Ладно, пусть они даже на грани разорения, в чем я все равно сомневаюсь. Можешь ли ты представить их себе за разработкой двух убийств?
– Шарлотту – может быть. Женщина сноровистая, к тому же такие, как она, ни за что не покажут, что творится за их импозантной внешностью. Такие возводят свой внешний фасад бдительно и тщательно, и достойное обладание этим фасадом очень много для них значит. И если она лишится возможности и дальше держать марку, то уже не остановится ни перед чем, лишь бы снова вернуть все на круги своя. Надо сказать, страх бедности – относительной бедности – сущий бич для богатых, из-за него весь мир для них теряет реальность, особенно если они всю жизнь провели в роскоши. А зыбкое будущее отравляет настоящее, и это кошмарное чувство нереальности может стать первым толчком к преступлению.
– Это все так, – согласилась Джорджия, – но те несколько тысяч в год, которые она смогла бы извлечь из смертей Элизабет и Эндрю, для такой женщины, как она, были бы не намного лучше смерти. А как же Хивард? Если каждый из них по отдельности поддавался такому жуткому соблазну, то между ними должен был произойти сговор. Вот и подумай: можно ли представить Хиварда в роли второго убийцы? По-моему, нет.
– С первого взгляда – конечно нет. Но мы слишком мало знаем об их взаимоотношениях, чтобы строить догадки. Сколь далеко может завести родовое величие безобидного, добропорядочного английского помещика? Истерхем-Мэнор принадлежал этой семье веками. В споре с теми двумя, не слишком благонадежными Ресториками, он может и перевесить и тогда – вынести вердикт, что их час настал. Более того, Кларисса говорила, что в этой семье – дурная кровь. Как знать, может, что-то есть и в Хиварде, а также в Бетти и Эндрю? И так ли уж глуп наш Хивард, что не видит, как жена затмевает его? Думаю, что леди Макбет избежала бы пьесы и лишнего шума, скажи она сразу своему мужу, какой он червяк.
– И довела бы его до злобного самовозвеличивания? – усмехнулась Джорджия. – Ну нет! Не пойдет. Шарлотта другая. С таким же успехом ты мог сказать, что это сделала Эвнис Эйнсли.
– Эвнис? Если бы только Бетти не вынесла на всеобщее обозрение то, что еще не успела составить завещание, нам пришлось бы принять в расчет и Эвнис – из-за обещанных ей денег. Правда, она вряд ли решилась бы убить Бетти только из расчета на то, что Хивард честно выполнит обещание Бетти.
– Чудесно. Вот мы и подошли к наркотикам. Умерла ли Бетти именно из-за них?
Найджел вытянул длинные ноги, рассматривая обтрепанные мыски своих клеенчатых туфель.
– Если за этим стоят наркотики, то возникают другие версии: что Бетти убили еще и потому, что она могла узнать нечто угрожающее убийце разоблачением – может быть, то, что он был поставщиком наркотиков, или же чтобы помешать ей сделать наркоманом кого-то еще. Думаешь, это уже слишком?
Джорджия по-петушиному хитро глянула на него:
– Почему же, я согласна. Кстати, можешь сразу же отбросить вторую версию.
– Да?
– В этом доме она не могла найти себе жертв из числа взрослых, значит, остаются только дети. Все говорят нам, что она души в них не чаяла, и еще мы знаем, что она предостерегала их от сигарет и сладостей. Ясно, что она страшно боялась еще кого-то – человека, от которого исходила эта угроза.
– Только если намеченная ею жертва находилась в самом доме.
– Нам нельзя сейчас в это влезать. Пусть этим занимается Блаунт.
– Идет. Значит, ее убили потому, что она слишком много знала и была опасна для убийцы. И кто у нас теперь на крючке?
– На крючке – поставщик наркотиков, – отвечала Джорджия. – Может быть, то же самое лицо, что снабжало ее кокаином. Возможно, тот человек, который угрожал Бетти сделать из детей наркоманов, если она не будет держать язык за зубами. Этот человек оказывал на нее некоторое влияние – не только то, которое давали ему наркотики, иначе Бетти успела бы его разоблачить – сразу, как только приняла решение излечиться от пагубной привычки.
Но с таким жестким подходом Блаунт ничего не мог добиться. В тот короткий интервал, когда кувшин с молоком был доступен, все они, судя по всему, были возбуждены и сновали в великом смятении вокруг. Никто из них не мог поручиться, что оба других ни на миг не исчезали из поля зрения: такое неожиданное потрясение их слишком взволновало. Найджел подумал, что лично он склонен поставить на Богана. Когда он входил в комнату, Эвнис и Дайке были в дверях, лицом к нему, спиной к Богану, который стоял рядом со столом. Они бы наверняка вышли из комнаты, если бы не встретили Найджела, и тогда Боган оказался бы в самой выигрышной ситуации из всех троих.
– Это вошло у вас в привычку – давать коту молоко, мистер Ресторик? – спросил Блаунт.
– Нет. Ни в коем случае. Вижу, это отголоски того разговора. Что ж, так мне и надо.
– В нашем случае шанс сыграл… э-э… роль непостоянства, – с педантизмом в голосе заметил Блаунт. – Хорошо, знает ли кто-нибудь о местонахождении цианистого калия в этом доме?
– Да, – сказал Хивард. – Да. У меня немного есть. Понимаете, это для фотографии.
– Будьте добры, сэр, посмотрите, там ли он, где вы его оставили? – Блаунт сделал знак сержанту, чтобы тот сходил с Ресториком. Не прошло и двух минут, а показалось – два часа, прежде чем они вернулись.
– Бутылки нет, – объявил Хивард почти в бешенстве. – Я держал ее у себя в кабинете, в шкафу. Она пропала.
– Когда вы видели ее в последний раз?
– А? Да, в последний раз. Дайте подумать. Ну как же, еще сегодня утром! Открывал шкаф, чтобы взять пачку мундштуков-очистителей.
– Насколько я понял, вы держали шкаф на запоре?
– Нет. Если честно признаться, то нет.
– А надо было! Опасно разбрасываться повсюду цианистым калием.
– Но, черт побери, на бутылке было написано «ЯД». Красная этикетка. Сразу заметно…
– Вот-вот, – сказал Блаунт с хитринкой в глазах. – Что ж, нам придется найти бутылку и разобраться, когда преступнику представился случай налить отравы в стакан мистеру Ресторику. Должен попросить вас всех оставаться здесь. Сержант Филипс, не уходите от двери и не спускайте с них глаз.
– Проклятье! – с жаром вскричал Хивард. – Вы обращаетесь с нами как с преступниками.
– Милый, боюсь, что кто-то здесь действительно преступник, – заметила его жена. – Насколько я поняла, вы захотите обыскать и нас, инспектор?
– Если не найду бутылку, – отвечал Блаунт.
– Значит, вам понадобится кто-то, чтобы обыскать мисс Эйнсли и меня, – могу посоветовать свою экономку.
Блаунт мрачно воззрился на нее. Он не мог предположить, что люди могут вмешиваться в его мысли. Но при виде очаровательной улыбки миссис Ресторик сыщик немного смягчился:
– Спасибо, мэм. Буду иметь это в виду. Мистер Стрэнджвейс, не могли бы вы составить мне компанию?
Найджел последовал за ним. В коридоре Блаунт бормотал:
– Абсурд! Хоть на бэрна [21] думай! Стареет. Или… – Он подскочил и повернулся к Найджелу: – Думаешь, еще одна обычная шутка?
– С цианистым калием? У нас тут Англия, а не Северная Британия. У нас тут в ходу шутки полегче, по эту сторону границы.
– Точ-чно! – сказал Блаунт. Найджел еще не встречал других людей, которые умели так смачно произносить это слово, будто расщепляя его на составные части. – Точ-чно! У этого Эндрю какой-то противный блеск в глазах. Может, сам налил себе эту дрянь в стакан? Хотя бы для того, чтобы посильнее меня запутать. Негодяй. Совпадение. Шанс. Специально устроил, чтобы в случае чего за ним числился яд, налитый в его стакан, который он невинно предложил коту. Явно не друг животных. Да уж, да уж…
С живостью потирая руки, Блаунт проследовал в комнату экономки, которая пила там с дворецким чай; их оскорбленные взгляды его нисколько не смутили.
– Ага! Чай пьете? Прекрасно, прекрасно. Замечательно. Вот что, господин дворецкий, сэр, могу ли я выдернуть вас отсюда на минутку – думаю, миссис… э-э… Лейк нас простит – мне нужно ваше содействие.
Дворецкий, вытаращившись, как налим, сидел, будто разбуженный посреди ночи. Они тут же оказались в кладовой с задней стороны холла, там, где готовилось все для чая. Снова понадобилась та горничная, которая только что побывала в гостиной, и тогда было установлено следующее. В 3.45 она начала собирать поднос. Молоко пошло из холодильника с кухни: несколько слуг уже брали его себе оттуда для чая – значит, там оно не могло быть отравлено. Поднос с кувшином молока и стаканом с молоком для Эндрю оставался в кладовой без присмотра, начиная примерно с 3.50 и кончая 4.15, когда горничная внесла поднос в гостиную. Именно так, утверждала она, и было заведено.
Найджел напомнил, что между 3.50 и 4.15 он говорил с Шарлоттой и Хивардом в кабинете. В любом случае они не могли добраться до молока.
Из показаний дворецкого выходило, что он вошел в кладовую, как только пробило четыре часа, чтобы лично проверить поднос с чаем.
– А вы… э-э… наблюдательный человек? – спросил Блаунт.
Найджел напрягся. Если глазговский выговор берет верх в его голосе, значит, Блаунт напал на след.
– Надеюсь, что так, сэр. Мои обязанности…
– Когда вы вошли в кладовую в четыре часа, тут была эта бутылка?
Он ткнул своим пенсне в сторону небольшой бутылки, пытавшейся спрятаться в глубокой вазе, стоящей на полке над тем местом, где был поднос.
– Боже правый! – воскликнул дворецкий. А что ему оставалось сказать, ведь на бутылке красовалась красная этикетка с надписью «ЯД». – Нет, сэр, этой бутылки тут не было, когда я…
– Вы уверены?
– Абсолютно, – отвечал тот с суровым упреком в голосе, как в средние века какой-нибудь соборный витражист, отстаивающий верность своего изделия канонам.
Блаунт, чуть дыша, обернул бутылку носовым платком, вынул пробку и с великой осторожностью понюхал:
– Да. Это он. Видели ее раньше?
Дворецкий, помычав и помявшись, признал, что похожая бутылка стояла в шкафу в кабинете хозяина.
Через полчаса Найджел проследовал в приемную. Блаунт наконец опросил обитателей дома, и выяснилось следующее. Между 4.00 и 4.15 мистер и миссис Ресторик были в кабинете, а Найджел, Дайке и Эвнис – в гостиной; около пяти минут пятого Эндрю Ресторик вошел в гостиную и оставался там до внесения чайного подноса. Единственным из всех, кто в это время мог перемещаться без ведома остальных, был доктор Боган. Он утверждал, что находился наверху, в своей комнате, примерно до 4.10, тогда сошел вниз, помыл руки в уборной в холле и потом вошел в гостиную, как раз перед тем, как горничная внесла поднос с чаем.
Блаунт принял все к сведению.
– Если полагаться на показания дворецкого, что в четыре часа в кладовой не было бутылки с ядом, а таким ребятам сразу бросается в глаза все, что стоит не на месте, тогда единственными людьми, которые могли налить в молоко отравы, становятся Эндрю Ресторик и доктор Боган. Не вижу причин, зачем бы Эндрю понадобилось лить себе яд в молоко и предлагать его коту. Значит…
– Что и требовалось доказать? Вряд ли. Слишком легко. Если бы это сделал Боган, то, несомненно, он обзавелся бы каким-нибудь алиби. И разве стал бы он оставлять бутылку в таком заметном месте? Она так стояла, будто было специально предусмотрено, что мы найдем ее.
– У него не было времени спрятать ее понадежнее. И еще. Я не надеюсь найти там отпечатки пальцев: скорее всего, он брался за нее носовым платком.
– Твоя ошибка в том, что ты слишком сосредоточился на периоде с четырех до без пятнадцати пять. Дворецкий мог и ошибиться, и тогда нам придется разобраться с периодом 3.50-4.00. А может, преступник отравил молоко еще раньше и засунул туда бутылку после 4.15, чтобы бросить тень на Богана.
– Не может быть! Выходит, что он непременно попадается кому-нибудь на глаза. Дайке, Боган, Эндрю и мисс Эйнсли – в гостиной, мистер и миссис Ресторик – с тобой.
– Есть нюансы. С тех пор, как я ушел от Ресториков из кабинета, и до того момента, когда они вошли в гостиную, прошло несколько минут. Они…
– Ой, что ты! Ты же не хочешь сказать… – Блаунт был действительно потрясен.
– Я вошел к ним в кабинет для разговора только в четыре часа. До этого кто-нибудь из них вполне мог отравить молоко, а потом, после разговора, по пути в гостиную зайти в кладовую и тогда засунуть в вазу бутылку. Они лучше всех в этом доме знают распорядок работы слуг. Они знали, что дворецкий ходит проверять чайный поднос за десять-пятнадцать минут до того, как его вносят в гостиную. Они могли бы расслабиться, сознавая очевидность того, что в четыре часа бутылки там не было, это давало бы им хорошее, но все-таки не безупречное алиби.
– Но ради всего святого, откуда могла прийти им в голову мысль отравить Эндрю?
Найджел сослался на то, что было сказано Эвнис Эйнсли и Ресториками в беседе с ним.
– Теперь понимаешь? – заключил он. – Если Ресторики действительно на мели, у них есть большие основания для убийства и Элизабет, и Эндрю. Деньги Элизабет должны быть поровну разделены между Эндрю и ими. Теперь предположим, что Эндрю умирает без завещания или составляет завещание по их требованиям: все его деньги плюс его доля в деньгах Элизабет тоже переходят к ним, а все вместе – это кругленькая сумма. Тебе придется спросить Эндрю о его завещании.
– Ресторик не отравитель, – сердито ответил Блаунт. – Люди с таким норовом – всегда неудачники.
– По-моему, леди Макбет тоже была с характером.
Блаунт критически посмотрел на него:
– Хм. Значит, ты думаешь так. Не объяснишь ли мне тогда, как мистер и миссис Ресторик умудрились перелить часть молока из стакана Эндрю в кувшин, если их даже не было в гостиной?
– Они и не делали этого. Это работа Богана, вот что я думаю. Он выкидывает фокусы, разве тебе не ясно? Если те горелые бумаги у него в камине и вправду были подброшены, Боган захотел отвести от себя все остальные подозрения, которые он мог навлечь.
– Не могу понять, как он мог бы рассеять подозрения к себе, перелив отравленное молоко из стакана в кувшин. Скорее, он хотел отравить всех вместе, а не только Эндрю.
– Я сказал «отвести» подозрения, а не «рассеять». Мы знаем, и он это осознает, что между ним и Эндрю существует своего рода личная неприязнь. Связана ли она как-нибудь с убийством, еще неизвестно. Но теперь он должен избавиться от любых улик, указывающих на то, что он наконец вышел на охоту за Эндрю.
– Все это слишком надумано, Стрэнджвейс. И все совершенно бесполезно для того, чтобы навести тень на Ресториков.
– Я не хочу наводить на них никакую тень. Но меня смущает эта запертая дверь.
– Какая запертая дверь?
– Как я тебе рассказывал, со слов Хиварда получается, что, когда он пошел к комнате Бетти около 11.30 в ночь убийства, дверь оказалась заперта. Теперь видишь неувязку? Мы думали, что в ту ночь она кого-то ждала – любовника или кого-то еще. Если бы она ждала гостя, она бы не заперла дверь. Если же дверь была заперта, то она никого не ждала и никто не мог войти внутрь без запасного ключа. У Хиварда есть запасной ключ. Или, другими словами, если дверь не была заперта, то Хивард зачем-то лжет.
– Ты совсем запутался в своих выводах, – укоризненно вымолвил Блаунт. – Разве не мог ее любовник уже быть в комнате, когда пришел Хивард? Тогда с закрытой дверью все ясно.
Точно. Я не подумал об этом, – потупился Найджел. – Но я кожей чую, что с этой закрытой дверью что-то не то.
И впоследствии он оказался прав, невзирая на все логические доводы.
Глава 16
Той, прозорливой правотой своею,
Простой клубок был от невзгод
хитросплетенья
К. Пэтмор
Сейчас, уцепившись за гипотезу леди Макбет, Найджел, как лицо неофициальное, полностью проигрывал Ресторикам. Стремясь не раскрыть им своих подозрений, ибо, будь они виновны, это вынудило бы их защищаться, он решил перенести дело в Лондон. Ресторикам он сказал, что эта поездка должна расставить по местам некоторые неточности.
Неточности, думал он, пока поезд прокладывал путь сквозь снежные заносы, были пренебрежением к фактам.
Все дело превращалось в клубок неточностей, и было практически невозможно отыскать в этой путанице нужную нить. Но уж кому и было тяжело, так это Блаунту. Привыкший арестовывать людей, он только успевал приготовиться к броску на одного из участников этой жуткой игры, как другой тут же подпрыгивал и отвлекал его внимание. Да и сам Блаунт заметил Найджелу перед отъездом – не разбив яиц, не приготовишь яичницу. Он не имел права арестовывать Вилла Дайкса только за щетинку от одежной щетки и за несостоявшуюся помолвку. Он не мог арестовать и Богана только за то, что тот был зловещим типом, который мог снабжать, а мог и не снабжать Элизабет марихуаной пятнадцать лет тому назад и который мог жечь, а мог и не жечь бумаги у себя в камине наутро после убийства. Точно так же он не мог арестовать и Хиварда за запертую дверь, и Эвнис Эйнсли – за ее подвиги в шантаже Хиварда, и Эндрю – за то, что он толковал о людях, упоенных злом.
Не было мотивов преступления, подкрепленных действительно весомыми вещественными доказательствами, которые защита не смогла бы развеять по ветру, – вещественных доказательств не хватало даже на то, чтобы было что развеивать. Расследование откладывалось, Блаунт больше не мог удерживать подозреваемых в Истерхем-Мэнор. Само собой, он и не хотел этого делать. Он знал по опыту, что эта стадия дела всегда смахивает на длинный полицейский мундир: рано или поздно, но что-то должно всплыть, кто-то должен проявить нетерпеливость или неосторожность и выдать себя. Он возлагал надежды и на ненавязчивое наблюдение, установленное за квартирой Элизабет в городке, которое, впрочем, пока не давало никаких полезных для дела сведений, но оставался шанс, что преступник, который получался большим охотником до фальшивых улик, подложит что-нибудь и туда.
И вот, сидя в тот вечер уже у собственного огня и вслушиваясь в звуки лондонского уличного шума, накатывающие ниже на площадь Блумсбери, словно далекий прибой, Найджел и Джорджия поодиночке погрузились мыслями в эти оставившие след в их жизни события – и все благодаря приглашению мисс Кэвендиш. Истерхем-Мэнор и все его обитатели будто отодвинулись, и Найджел почувствовал, что теперь он наконец сможет построить надежную логическую взаимосвязь.
– Эти неточности не дают мне покоя, – вымолвил он после долгой тишины, отстраненно глядя на оживленную жестикуляцию языков каминного пламени. – Неточности. Текущие противоречия. Сколько же на самом деле в этой истории скрытых сговоров?
– Забудь о них, – весело откликнулась Джорджия.
– Легко сказать – «забудь о них». В этом деле они – словно изначальный каркас дома, который кажется составной частью конечной постройки, но приходит момент – и он рушит все и от логики остаются одни руины.
– Не только. Тело Элизабет. Почему снова не вернуться к нему – на исходную точку?
– Звучит прекрасно. Только…
– Почему умерла Элизабет?
– Секс. Деньги. Наркотики. Сама посуди.
– Прекрасно. Секс. Это уже говорит о ревности – буре гнева в каком-то человеческом существе.
– Дайке или Боган. Вероятнее всего, Дайке.
– Или – Эндрю. Его нельзя сбрасывать со счетов.
– С определенной точки зрения Эндрю даже больше тянет на роль преступника. Его комната – ближайшая к комнате Элизабет, и у меня до сих пор не укладывается в голове то, что он не слышал стука Хиварда в ее дверь, или же настоящий убийца появился чуть раньше – в конце концов, Эндрю лег только в одиннадцать. В то утро, когда в камине у Богана нашли сожженные бумаги, Эндрю спустился к завтраку на несколько минут позже его, поэтому он и мог их подбросить. Но чего ради стал бы он убивать Элизабет? В чем тогда его мотивация? Это даже важнее – вспомни, как он был к ней привязан.
– Мотивация? О, это не так сложно. Только подумай о его прошлом. Умный, обаятельный, разносторонний молодой человек, которому служат традиции и перед которым – блестящее будущее, теряет все – раз и навсегда. Когда это произошло? В Америке, после того как его сестру обесчестили. Он сбегает и находит работу в лагере лесорубов, как он сказал нам. С тех пор он лишь бесцельно слоняется по всему миру. Он знает, что вел себя тогда как надменный болван. Должно быть, он погряз в идеализме женской чистоты, раз так резко обошелся со своей любимой сестрой. И вот тогда…
– Я понял тебя. Эта трагедия извратила его идеализм, сделав его ненавистником секса? Идеализм, не основанный ни на чем положительном, превратился во зло. Он обнаружил, что его сестра состоит в любовной связи с Боганом, убил ее и старается повесить убийство на ее любовника. Может быть. Но у нее было столько любовников… Ясно, что Эндрю не мог так разобраться со всеми. Почему же он выбрал Богана?
– Потому, мне кажется, что он опознал в Богане Инглмана, причину ее падения. В глазах Эндрю Боган не только ответствен за это, но еще и олицетворяет ту силу, которая убила его юношеский идеализм, его веру в гуманность и сбила с пути к легкой и счастливой карьере.
– Должен признаться, звучит правдоподобно.
– Есть и другой момент. Если решить, что это было преступление на сексуальной почве, и поэтому заподозрить Эндрю, Богана и Вилла Дайкса, то Эндрю – единственный, кто мог его совершить. Если бы Боган был ее любовником, у него бы не было причин убивать Бетти; если бы он не был им, то ни за что бы не осмелился это сделать, потому что даже тень последующего скандала нанесла бы урон его профессиональной репутации. Он знает, на какую сторону бутерброда мазать масло: он бы никогда не потерял голову от ревности к удачливому любовнику.
– Да. Согласен. А Дайке?
– Дайке – реалист. Его воспитание сделало из него одиночку. В нашем случае такие, как он, могут совершить убийство в пылу момента. Но убийство было преднамеренным. Здоровые, реалистичные люди не замышляют преднамеренных убийств. А его реакция на случившееся доказывает, что он именно такой. Он был страшно раздавлен. Но для него это был не конец света – он сам дал тебе это понять. Психологически он человек уравновешенный, правильно? Его творческая работа заменит ему все, что отнимет у него мир. Он не был влюблен по уши. Если бы он увидел, что Бетти заигрывает с другим мужчиной, он бы боролся за нее, а не разыгрывал убийство-мелодраму в духе Отелло.
– Большое спасибо, Джорджия. Для меня все звучит весьма убедительно. Но как же щетинка от его одежной щетки?
– Я не знаю. Кто бы мог подложить ее в комнату Бетти?
– Это можно было сделать за пять минут – давай-ка посмотрим. – Найджел вытащил из кармана какие-то клочки бумаги и шлепнул по ним. – Эндрю с Эвнис играли в пикет, у Хиварда, Шарлотты и Богана нет алиби, а Дайке был со мной в саду. Именно Хивард пригласил констебля вниз перекусить, сняв его с поста у двери комнаты.
– Тогда я ставлю на Богана.
– Почему на Богана, а не на Ресториков?
– Потому что с этой точки зрения Ресторики тогда еще не были под подозрением, тогда как Боган уже был – в его камине нашлись эти бумаги. Где, по его объяснениям, он был в те пять минут?
– В уборной. Как спускаешься на первый этаж – сразу направо.
– Хивард вел констебля вниз именно этим путем?
– Да.
– Значит, Боган мог слышать, как они говорили, и сообразить, что горизонт на короткое время чист. Дайке оставил свою дверь незапертой?
– Так он сказал.
– Вот. Тут-то доктор Боган и получил возможность добыть и подбросить этот усик. Он уже был запятнан тем случаем с сожженными бумагами и должен был рыскать с целью хотя бы чуть-чуть отвести от себя подозрения. Его выбор пал на Дайкса, потому что тогда получалось преступление на сексуальной почве, а о тайной помолвке Дайкса с Бетти уже было известно.
– Ты думаешь, что случай с цианистым калием явился уже следующей попыткой бросить подозрения на Богана?
– Я бы не удивилась, если так.
– Ты хочешь сказать, что Эндрю сам все разыграл?
– А почему бы нет? Это увязывается с теорией, что он обоснованно ненавидит Богана и хочет его прижать.
– Это точно. И Эндрю не к месту взволновался и вышел из себя, когда увидел, что молоко было отравлено не только в его стакане, но и в молочном кувшине.
Найджел поднялся и заходил перед камином. Он бросил взгляд на Джорджию и уселся в кресло, источая халдейскую мудрость.
– Ситуация проясняется, – сказал он. – Это тебе надо было поручить дело, а не мне. Похоже что нам придется признать доктора Богана чистым, если это действительно преступление на сексуальной почве.
– Думаю, что так. К тому же Боган – врач. Наверняка он придумал бы более аккуратный и профессиональный способ убить Бетти, чем эта затея с веревкой. В таких условиях, скорее всего, это была бы передозировка кокаина. И при отравлении Эндрю у него оказалось неплохое алиби.
– Да. Такое чувство, будто все критические моменты он просидел в уборной. Не слишком умно. Ну что ж, тогда если это преступление на сексуальной почве, то искомый субъект – Эндрю. Ну а если Боган – Инглман, то это ответ на вопрос, почему у Эндрю такая неприязнь к нему. Ладно, а как насчет денежного мотива?
– Не берусь судить. Пока мы не узнаем истинное состояние финансов Ресторика, тут нечего сказать. Кстати, ты выяснил насчет завещания Эндрю?
– М-м. Родители оставили ему две тысячи фунтов в год, как и Элизабет. По его воле он оставляет это Джону и Присцилле, а опекуном делает Хиварда.
– Значит, если Ресторики убили Бетти и пытались отравить Эндрю, то причиной тому были деньги и Бетти, и Эндрю. Ладно, пусть они даже на грани разорения, в чем я все равно сомневаюсь. Можешь ли ты представить их себе за разработкой двух убийств?
– Шарлотту – может быть. Женщина сноровистая, к тому же такие, как она, ни за что не покажут, что творится за их импозантной внешностью. Такие возводят свой внешний фасад бдительно и тщательно, и достойное обладание этим фасадом очень много для них значит. И если она лишится возможности и дальше держать марку, то уже не остановится ни перед чем, лишь бы снова вернуть все на круги своя. Надо сказать, страх бедности – относительной бедности – сущий бич для богатых, из-за него весь мир для них теряет реальность, особенно если они всю жизнь провели в роскоши. А зыбкое будущее отравляет настоящее, и это кошмарное чувство нереальности может стать первым толчком к преступлению.
– Это все так, – согласилась Джорджия, – но те несколько тысяч в год, которые она смогла бы извлечь из смертей Элизабет и Эндрю, для такой женщины, как она, были бы не намного лучше смерти. А как же Хивард? Если каждый из них по отдельности поддавался такому жуткому соблазну, то между ними должен был произойти сговор. Вот и подумай: можно ли представить Хиварда в роли второго убийцы? По-моему, нет.
– С первого взгляда – конечно нет. Но мы слишком мало знаем об их взаимоотношениях, чтобы строить догадки. Сколь далеко может завести родовое величие безобидного, добропорядочного английского помещика? Истерхем-Мэнор принадлежал этой семье веками. В споре с теми двумя, не слишком благонадежными Ресториками, он может и перевесить и тогда – вынести вердикт, что их час настал. Более того, Кларисса говорила, что в этой семье – дурная кровь. Как знать, может, что-то есть и в Хиварде, а также в Бетти и Эндрю? И так ли уж глуп наш Хивард, что не видит, как жена затмевает его? Думаю, что леди Макбет избежала бы пьесы и лишнего шума, скажи она сразу своему мужу, какой он червяк.
– И довела бы его до злобного самовозвеличивания? – усмехнулась Джорджия. – Ну нет! Не пойдет. Шарлотта другая. С таким же успехом ты мог сказать, что это сделала Эвнис Эйнсли.
– Эвнис? Если бы только Бетти не вынесла на всеобщее обозрение то, что еще не успела составить завещание, нам пришлось бы принять в расчет и Эвнис – из-за обещанных ей денег. Правда, она вряд ли решилась бы убить Бетти только из расчета на то, что Хивард честно выполнит обещание Бетти.
– Чудесно. Вот мы и подошли к наркотикам. Умерла ли Бетти именно из-за них?
Найджел вытянул длинные ноги, рассматривая обтрепанные мыски своих клеенчатых туфель.
– Если за этим стоят наркотики, то возникают другие версии: что Бетти убили еще и потому, что она могла узнать нечто угрожающее убийце разоблачением – может быть, то, что он был поставщиком наркотиков, или же чтобы помешать ей сделать наркоманом кого-то еще. Думаешь, это уже слишком?
Джорджия по-петушиному хитро глянула на него:
– Почему же, я согласна. Кстати, можешь сразу же отбросить вторую версию.
– Да?
– В этом доме она не могла найти себе жертв из числа взрослых, значит, остаются только дети. Все говорят нам, что она души в них не чаяла, и еще мы знаем, что она предостерегала их от сигарет и сладостей. Ясно, что она страшно боялась еще кого-то – человека, от которого исходила эта угроза.
– Только если намеченная ею жертва находилась в самом доме.
– Нам нельзя сейчас в это влезать. Пусть этим занимается Блаунт.
– Идет. Значит, ее убили потому, что она слишком много знала и была опасна для убийцы. И кто у нас теперь на крючке?
– На крючке – поставщик наркотиков, – отвечала Джорджия. – Может быть, то же самое лицо, что снабжало ее кокаином. Возможно, тот человек, который угрожал Бетти сделать из детей наркоманов, если она не будет держать язык за зубами. Этот человек оказывал на нее некоторое влияние – не только то, которое давали ему наркотики, иначе Бетти успела бы его разоблачить – сразу, как только приняла решение излечиться от пагубной привычки.