Эрик Темпл Белл
Корабль, совершивший посадку, когда Гельмут направлялся на свою смену, ничем не облегчил груз, висевший у него на сердце. По своим очертаниям он совершенно не отличался от любого из паромов короткого радиуса действия, обслуживавших систему Юпитерианских спутников, перевозивших грузы и, иногда, кое-какую застарелую почту с регулярных рейсов крейсера Cп-1-Марс-Пояс-Юпитер-Х на внутренние луны. Однако этот корабль определенно превосходил по размерам обычный юпитерианского грузовик и посадку он совершил, опустившись своей тяжеловесной тушей на Юпитер-5, лишь на мгновение полыхнув дюзами ракетных двигателей.
Эта посадка подтвердила Гельмуту, что его сон действительно двигался по пути к своей реализации. Если в распоряжении высокопоставленных чиновников действительно имелась настоящая антигравитация, то вообще не имело смысла оставлять ионные ракетные двигатели. Очевидно то, что он увидел, являлось на самом деле частичным гравитационным экраном, позволявшим кораблю передвигаться с гораздо меньшей ракетной тягой, чем обычно. Но сам корабль по-прежнему оставался подвержен определенной заметной фракции всемирного поля тяготения, являвшегося неотъемлемой частью стресса пространства.
На Юпитере же не подошло бы ничто, кроме полностью управляемого и абсолютного гравитационного экрана.
Но теория утверждала, что абсолютный гравитационный экран невозможен. Если бы человеку удалось создать такой экран — даже предположив, что такое вообще возможно — он не смог бы ни подойти к нему, ни отойти от него. Пересечение пограничной линии между полем тяготения, скажем, равным земному и нулевым полем, оказалось бы столь же трудным, сколь и преодоление планки для прыжков в высоту, установленной на бесконечность. И по схожим причинам. Если бы человек пересек границу в ином направлении, он бы грохнулся на землю по другую сторону линии с той же силой, как если бы свалился с Луны. На самом деле, даже немного сильнее.
Гельмут работал на пульте совершенно автоматически, думая о другом. Чэрити отсутствовал, но не было и какой-то важной причины, почему за пультом техника в эту смену должен находиться человек. Отсюда можно легко проследить за работой. И, очевидно, Чэрити ожидал, что Гельмут это сделает, иначе бы оставил записку. Очевидно, он уже беседовал с сенаторами, получая то, что для него могло быть радостными новостями.
Неожиданно Гельмут понял, что ему не осталось ничего другого, кроме как, когда закончится эта смена, все бросить и бежать.
Не было никакой причины, почему от него требовалось возрождать свой ночной кошмар, безнадежно, событие за событием, словно актер, приговоренный к роли. Сейчас он находился в здравом уме, обладал полный контролем над своими чувствами. И все же, чувствовал себя лишь наполовину нормальным. Тот человек, во сне, сам изъявил желание — но этот человек не мог быть Робертом Гельмутом. Теперь уже нет.
Пока сенаторы находятся здесь, на Юпитере-5, он передаст им свое прошение об отставке. Прямо — через голову Чэрити.
Чувство облегчения накатило на него как раз тогда, когда он закончил перенастройку системы, что позволяло бы ему проводить проверку с общего пульта. Оно оставило в нем поразительную слабость, настолько, что ему пришлось положить поднесенный было на полпути к голове шлем назад на пульт. ВОТ ЧЕГО он ожидал: отставки, и ничего более.
Но перед Чэрити он был в долгу — надо закончить Большое Турне по Мосту. После этого он будет свободен. Ему никогда больше не придется увидеть Мост, даже не в надетом обзорном шлеме. Прощальное турне, а затем — назад, в Чикаго, если такое место все еще существует.
Он подождал, пока дыхание несколько успокоилось, затем нахлобучил шлем на голову и Мост…
… проявился внезапно вокруг, как будто он упал на него. Кромешный Ад за пределами понимания и всякой надежды, скрытый со всех сторон. Барабанный грохот дождя по корпусу его «жука» оказался настолько громким, что у него даже заболели уши, несмотря на то, что ручка усиления его шлема была отведена до нулевого положения. Иным способом полностью отключить звуковое сопровождение было невозможно. Большая часть оценки о том, как Мост реагировал на стрессы, зависела от звука. Человеческое зрение на Мосту было столь же бесполезным, как и для червя.
И сейчас, Мост реагировал, как и всегда, своим попурри диссонанса и какофонии: кранг… кранг… спанг… скриик… кранг… анг… оинг… скриик… скриик… Этот скрежет конструкций был единственным, что многое значило. Это была полифония Моста. Фиоритура визга ветров, далекое громовое ворчание вулканов-рабочих сцены, передвигающих туда-сюда целые континенты на роликах глубоко внизу. Все остальное — лишь декорации и должно игнорироваться оператором, работающим на Мосту.
Тем не менее, сейчас, уже давно стало невозможно игнорировать любую часть этого оркестра. Его составной грохот был непередаваемо чудовищным, неумолимым, невозможным даже для Юпитера, просто ошеломляющим даже для этого сезона. И когда он его услышал, Гельмут понял, что очень долго ждал этого момента.
Мост на Юпитере протянет еще немного. И только в том случае, если каждый человек — мужчина или женщина — на Юпитере-5 будут без сна и отдыха сражаться, чтобы сохранить его, во время прохождения Красного Пятно и Южной Тропической Турбулентности…
… если это и поможет. Громкие стоны, издаваемые кессонами вздымавшиеся сквозь разрываемые туманные смерчи, становились все настойчивее, спазматически сильнее. Их шарниры уже и так здорово перегружены. И перекрытие Моста начинало слегка подыматься и опадать. Будто медленные, замороженные волны прокатывались от одного незавершенного конца до другого. Тошнотворное, ленивое приливное волнение, заставляло «жука» сперва поднимать к ветру то свой нос, то хвост. Затем все повторялось. Гельмуту пришлось переключить все питание только на то, чтобы удержать машину с помощью магнитных обмоток на рельсах перекрытия. Похоже, перемещение по перекрытию не представлялось возможным. Для двигателей просто не оставалось достаточно энергии. Почти каждый доступный эрг необходимо было направлять только на то, чтобы удержаться на одном месте.
Но все же оставалась еще одна часть Гранд Турне, которую ему необходимо завершить, оставалось только одно направление, которое Гельмут должен был исследовать.
Прямо внизу.
Внизу, у самого льда. Внизу, в Девятом Круге, где все останавливается и никогда не начинается.
По одной из огромных опор Моста вниз вела линия рельс, на которые Гельмут мог переключить «жука» в близко расположенном секторе 94. У него ушло лишь несколько мгновений, чтобы заставить маленькую машины ползти носом вниз, по направлению к поверхности.
Показания приборов на призрачном пульте сразу же сообщили ему, что скорость ветра неожиданно упала до двадцати одной мили — то есть, на одиннадцать миль меньше, по сравнению с перекрытием — в этом секторе, который располагался на подветренной стороне Ледника, чья длинная гряда оканчивалась неподалеку. Тем не менее, сам он оказался неподготовленным к почти полному спокойствию. Конечно же, какой-то ветер все же дул и здесь, как и везде на Юпитере, особенно в этом сезоне. Но лишь самые сильные порывы немногим превышали несколько сот миль в час, и очень редко приборы показывали скорость в семьдесят пять миль в час.
Временное затишье убаюкивало. «Жук» карабкался вниз, подобно ныряльщику, который уже преодолел предел безопасности, но слишком уж увлечен экстазом глубины, чтобы беспокоиться об этом. На пятнадцати милях, в свете прожекторов промелькнуло что-то белое и исчезло. Затем еще, потом еще три. И вдруг, неожиданно, сразу целый поток.
С запозданием, Гельмут остановил «жука» и начал всматриваться вперед, но белые создания уже исчезли. Нет, вон еще несколько их, медленно дрейфующих в свете прожекторов. И когда ветер на мгновение стих, они, казалось, застыли, медленно пульсируя…
Гельмут услышал, изданный собой возглас удивления. Однажды, фантазируя, он подумал о Юпитерианской медузе. Именно на это были похожи те создания, которых он увидел — на медуз, но не морских, а воздушных. Они были прозрачными, и различались по своим размерам от сжатого кулака до футбольного мяча. И они были прекрасны — хотя и выглядели невозможно хрупкими для этой яростной планеты.
Гельмут протянул руку, чтобы увеличить мощность прожекторов, но как только его пальцы нащупали рукоятку, неожиданно вновь поднялся ветер и создания исчезли. Вместо этого, в усиленном свете прожекторов Гельмут разглядел, что невдалеке от него, внизу, из опоры выступала большая платформа, по одну сторону рельс. Она была замкнута и покрыта крышей, но материал ее был прозрачным. И внутри ее виднелось какое-то движение.
Он не имел ни малейшего представления, что это за строение. Совершенно очевидно, что оно построено недавно. Хотя до сих пор он ни разу не спускался в этот сектор под перекрытием, он знал планы строительства достаточно хорошо, чтобы помнить — в них не была никаких указаний на подобный приросток.
На какое-то дикое мгновение ему подумалось, что на Юпитере уже работают люди. Но когда он подвел «жука» к верху платформы, он понял, что передвигающимся созданием внутри — конечно же был робот. Бесформенное создание, со многими щупальцами, примерно вдвое больше человека. Он деловито колдовал над колбами и пробирками, которых вокруг него на полках стояли, казалось, тысячи. Все это строение в целом походило на беспорядок того, что Гельмут принял за химическую лабораторию, и отдельно, в стороне, стоял предмет, который скорее всего был ничем иным, как микроскопом.
Робот взглянул на него и что-то прожестикулировал двумя или тремя щупальцами. Сперва Гельмут ничего не понял. Но затем, он заметил, что машина указывала на прожектора и, повинуясь, почти полностью пригасил их сияние. В воцарившемся Юпитерианском мраке он смог рассмотреть, что лаборатория — что было совершенно очевидно — имела в наличии достаточно своего собственного искусственного освещения.
Конечно, не представлялось никакой возможности ему переговорить с роботом, ни самому роботу — с ним. Правда, если бы он захотел, то мог бы поговорить с человеком, управлявшим им. Но он знал обязанности каждого мужчины и каждой женщины на Юпитере-5, и управлением этой штукой не входило в обязанности никого из них. Но на пульте для управления этой штукой даже не существовало соответствующего отделения…
И тут на его призрачном пульте неожиданно замигала белая лампочка. Должно быть входящий вызов с Европы. Неужели кто-то на этом снежном шаре командовал этим многоруким экспериментатором, используя трансляционную станцию Юпитера-5 для усиления сигналов управления? С любопытством, он воткнул штекер.
— Привет, Мост! Кто у вас там на смене?
— Привет, Европа. Это Боб Гельмут. Так это ваш робот, на которого я смотрю в секторе девяносто четыре?
— Это я, — ответил голос. Было совершенно невозможно отделаться от впечатления, что голос исходил от самого робота. — Док Барф. Как тебе нравиться моя лаборатория?
— Очень любопытно, — ответил Гельмут. — Я даже не знал, что она существует. А что ты тут делаешь?
— Мы соорудили ее только в этом году. Она предназначена для изучения Юпитерианских форм жизни. Ты заметил их?
— Ты имеешь ввиду медузы? Они живые?
— Да, — подтвердил робот. — Мы держим все это пока в шляпе, пока не получим побольше данных. Но мы предполагали, что рано или поздно один из вас, «погонщиков жуков», заметил бы их. Они живые, это-то уж точно. У них коллоидный раствор, — в точности, как у протоплазмы. За одним исключением — как раствор, вместо воды используется жидкий аммиак.
— Но на чем они живут? — спросил Гельмут.
— Ага, вот это вопрос. Совершенно очевидно, на какой-то форме воздушного планктона. Мы нашли переваренные остатки внутри них, но не поймали пока ни одной живой особи. А переваренные фрагменты не много дают нам, чтобы продолжить исследования. И на чем существует сам планктон? Хотел бы я знать.
Гельмут подумал об этом. Жизнь на Юпитере. Не имело значения то, что она было столь простой по своей структуре, и совершенно подвластная ветрам. Все равно, это была жизнь, даже здесь внизу, в мерзлых глубинах ада, куда ни один живой человек никогда не смог бы спуститься. И кто знал, если медуза реяла в воздухе Юпитера, то почему бы в морях Юпитера не могли бы плавать Левиафаны?
— Похоже, на тебя это не произвело большого впечатления, — снова заговорил робот. — Наверное, планктон и медуза не слишком то интересные создания для неспециалиста. Но последствия этого открытия — огромны. Позволь мне заметить, что все это вызовет настоящую бурю среди биологов.
— В это я могу поверить, — ответил Гельмут. — Я всего лишь был ошеломлен. И только. Ведь мы всегда считали Юпитер безжизненным…
— Именно так. Но теперь зато знаем гораздо лучше. Что ж, пора возвращаться к работе. Мы еще с тобой поболтаем.
Робот помахал своими щупальцами и склонился над лабораторным столом.
Совершенно отсутствующе Гельмут отвел «жука» назад, развернул его и направил обратно вверх. Он вспомнил, что именно Барф нашел на Европе ископаемые растения. А еще ранее, один из офицеров, какое-то время в рамках своих обязанностей, пребывавший в Юпитерианской системе, использовал свое свободное время для собирания образцов грунта, в поисках бактерий. Быть может ему и удалось кое-что найти. Ученые века, предшествовавшего космическим полетам, находили их даже в метеоритах. Земля и Марс не являлись единственными местами во вселенной, которые могли поддерживать жизнь. Быть может так было везде. Если жизнь могла существовать в таком месте, как Юпитер, не логично исключать даже такую возможность, как существование на Солнце какого-нибудь живого пламени, которое никто не мог опознать, как форму жизни…
Он выбрался на перекрытие и направил грохочущего «жука» в парк. Ему не надо было переводить машину на другие рельсы, что вернуть ее в гараж. Неожиданно ему пришло в голову во время призрачной беседы через посредников, что он никогда не встречался с Доком Барфом, как и со многими другими людьми, с которыми так часто беседовал по коротковолновому радио. За исключением самих операторов Моста, Юпитерианская система была для него сообществом голосов, лишенных тел. А теперь, он уже никогда с ними не встретится…
— Проснись, Гельмут, — неожиданно привел его в чувство голос, раздавшийся в палубе операторов. — Если бы не я, ты бы добрался уже до самого конца Моста. У тебя на «жуке» оказались отключены все автоматически ограничители.
Гельмут виновато потянулся, намного позже чем следовало бы, к пульту управления. Эва уже отвела его «жук» обратно, за опасную черту.
— Извини, — пробормотал он, снимая шлем. — Спасибо, Эва.
— Не благодари меня. Если бы ты был на самом деле в той машине, я не задумываясь, позволила бы ей свалиться. Меньше чтения и больше сна — вот что я тебе порекомендовала бы, Гельмут.
— Держи свои рекомендации при себе, — пробурчал он.
Этот инцидент привел в движение цепочку новых и еще более раздражающих мыслей. Если он подаст в отставку сейчас, пройдет еще почти год, прежде чем он сможет вернуться в Чикаго. Антигравитация или не антигравитация, на корабле сенаторов не найдется свободного места для неожиданных лишних пассажиров. Доставка человека домой должна быть подготовлена задолго до самого момента ее проведения. Необходимо обеспечить жизненное пространство и эквивалент груза и пространства, которые ему потребуются для обратного путешествия с Юпитера-5.
Год жизни на станции Юпитера-5 без какой-либо пользы — как человека, чье пользование ресурсами этой станции больше не будет оправдано тем, что он делал. Год жизни под взглядами Эвы Чавес и Чэрити Диллона и остальных мужчин и женщин, остающихся операторами Моста, мужчин и женщин, которые не постеснялись бы высказать ему все, что они думают об его отставке.
Год жизни, как постороннего, в лихорадочном возбуждении прямого, личного исследования Юпитера. Год наблюдения и лицезрения неизбежных смертей — в то время, как он один стоял бы в стороне, привилегированный и… бесполезный. Год, в течении которого Роберт Гельмут превратится в наиболее ненавидимое живое существо Юпитерианской системы.
И, затем когда он вернется в Чикаго, то отправится искать работу — потому, что его отставка с поста прораба группы строителей Моста автоматически выведет его с правительственной службы. И его начнут спрашивать, почему он покинул Мост в момент, когда работа на Мосте как раз достигла своей кульминации.
И он начал понимать, почему человек в его сне согласился добровольно.
Когда прозвучал звонок, возвещавший окончание смены, он по-прежнему был намерен подать в отставку, но как он уже горько заключил, что, кроме имевшегося на Юпитере, существовали и другие типы ада.
Он переключал пульт в нейтральное положение, когда появился Чэрити, взобравшийся по лестнице. Глаза Чэрити сияли, словно небо, полное комет. Гельмут знал, что так и должно было быть.
— Боб, с тобой хочет поговорить сенатор Вэгонер, если ты не слишком устал, — сказал он. — Давай, иди. Я здесь все закончу.
— Вот как? — нахмурился Гельмут. Сон снова навалился на него. НЕТ. Они не смогут давить на него сильнее, чем он сам того захочет. — А о чем, Чэрити? Меня подозревают в антизападных действиях? Я думаю, ты сообщил им, как я себя чувствую.
— Да, сообщил, — ответил Диллон, спокойно. — Но мы пришли к мнению, что может быть после разговора с Вэгонером, ты будешь чувствовать себя иначе. Естественно, он на корабле. У шлюза я приготовил для тебя скафандр.
Чэрити надел на голову шлем, эффективным образом отрезав себя от дальнейшего разговора или какого-либо сознания о существовании Гельмута вообще.
Гельмут постоял одно мгновение, смотря на слепой, неопределенных очертаний, пузырь на плечах Чэрити. Затем, конвульсивно передернув плечами, он спустился вниз по ступенькам.
Тремя минутами позже, он уже брел в скафандре по поверхности Юпитера-5, в то время как материнская планета этого спутника умывала его плечи переливами своих цветов.
Вежливый морской пехотинец провел его через шлюз корабля и проворно выудил из костюма. Несмотря на угрюмое намерение не проявлять интереса к антигравитации и всех возможных ее последствий, он с любопытством осматривался по сторонам, пока его проводили вверх по направлению к носу.
Но внутри, корабль оказался похож на те, что доставили его из Чикаго на Юпитер-5 — как оказался похож на любой другой космолет. Не удалось увидеть ничего, кроме коридоров и лестниц, до тех пора ты не оказывался в каюте, где тебя ожидали.
Сенатор Вэгонер оказался сюрпризом. Этот относительно молодой человек, на вид которому было самое большее — лет шестьдесят, выглядел совсем не представительным. И у него были пронзительнейшие голубые глаза, какие когда-либо приходилось видеть Гельмуту. Каюта, в которой он принял Гельмута, совершенно очевидно, являлась его собственной. Вполне комфортабельная каюта, соответствующая условиям космолета, но ни слишком просторная, ни роскошная. Сенатора оказалось трудно соотнести с теми историями, которые Гельмут слышал о нынешнем Сенате, вовлеченном в скандал за скандалом, более чем Римских пропорций.
С ним находились только двое: обыкновенная девушка, возможно его секретарь, и высокий человек, в форме Армейского Космокорпуса и орлиными крышками полковника на мундире. Гельмут узнал офицера. И это был словно второй шок удивления. Это же Пейдж Рассел, эксперт по баллистике, который не так давно провел некоторое время в Юпитерианской системе. Собиратель грязи. Рассел улыбнулся несколько криво, в то время как брови Гельмута вопросительно взметнулись вверх.
Гельмут перевел взгляд назад на сенатора.
— А я считал, что здесь присутствует вся подкомиссия.
— Вообще-то это так и есть, но мы их оставили там, где и нашли — на Ганимеде. Я не хотел создавать у вас впечатления, что вам предстоит встретиться лицом к лицом с большим жюри, — улыбаясь ответил Вэгонер. — Я был вынужден просиживать на всех этих бесконечных расследованиях лояльности еще там, дома, но я не вижу никакого смысла в экспорте подобных религиозных церемоний в космос. Присаживайтесь, мистер Гельмут. Сейчас принесут выпить. Нам нужно о многом поговорить.
Неожиданно скованно, Гельмут опустился в кресло.
— Конечно же вы знаете полковника Рассела, — заговорил Вэгонер комфортно откинувшись назад в своем кресле. — Эта молодая леди — Энн Эбботт, о которой вы услышите несколько позже. А теперь Диллон сообщил мне, что ваша польза для Моста подходит к своему концу. В общем-то мне жаль это слышать, потому что вы — один из лучших людей в нашем распоряжении, участвовавших в планетарных проектах. Но, с другой стороны, я даже рад. Это позволяет использовать вас для кое-чего другого, гораздо большего, там где мы нуждаемся в вас.
— Что вы этим хотите сказать?
— Вам придется предоставить возможность объяснить все это мне самому. Прежде всего, я хотел бы немного поговорить о Мосте. Кстати, пожалуйста, не думайте что я вас допрашиваю. У вас имеется полная свобода заявить, что любой из заданных вопросов не входит в мою компетенцию, и я не сочту это за обиду или недоброжелательство. Кроме того — «я, сим, отрицаю аутентичность любой записывающего или иного подслушивающего оборудования, запись на котором сказанного мною может оказаться частью». Короче — наша беседа в высшей степени неофициальна.
— Благодарю вас.
— Это и в моих интересах. Надеюсь, что со мной вы будете беседовать свободно. Конечно, мое отречение ничего не значит, так как подобные формальные утверждения всегда можно стереть с ленты. Но позже, я собираюсь сообщить кое-какие, которые вам знать не полагалось и вы сами сможете рассудить, почему я сказал, что все сообщенное мне вами — останется исключительно в узком кругу. Пейдж и Энн — ваши свидетели. О'кэй?
Молчаливо появился стюард с напитками и снова удалился. Гельмут попробовал свой на вкус. Странное отличие оказалось в том, что он был охлажден. Гельмут нашел это удивительным, но не неприятным после первого глотка. Он попытался расслабиться. — Я постараюсь, — ответил он.
— Что ж, хорошо. А теперь Диллон сказал, что вы относитесь к Мосту, как к монстру. Я весьма тщательно изучил ваше досье — на самом деле я изучал оба досье — ваше и Пейджа еще более интенсивно, чем вы себе можете представить — и как мне кажется, Диллон похоже, не совсем понял суть вашего мнения. Я бы хотел услышать его прямо от вас.
— Я не считаю Мост монстром, — медленно проговорил Гельмут. — Видите ли, Чэрити — в положении защитника. Он считает Мост очевидным свидетельством того, что никакие самые суровые условия не в состоянии надолго остановить человека и здесь я с ним согласен. Но он думает о Прогрессе, как о чем-то персонифицированном. Он не может признать — вы попросили меня говорить то, что я думаю, сенатор — он не может признать, что Запад — декадентская и умирающая культура. Все прочие свидетельства указывают на это. Чэрити нравится думать, что Мост в его глазах делает все эти свидетельства лживыми.
— У Запада осталось не так уж и много лет, — поразительно, но Вэгонер c ним согласился!
Пейдж Рассел вытер свой лоб. — Я по-прежнему не могу слышать то, что вы говорите, без желания залезть куда-нибудь под ковер. И кроме того, Мак-Хайнери со всей этой стаей — на Ганимеде…
— Мак-Хайнери, — произнес холодно Вэгонер, — возможно хватит апоплексический удар, когда мы обрушим все это на него, и я ни секунды не буду скучать о нем. Но, как бы то ни было все это — правда. Костяшки домино начали падать уже довольно давно, а взрыв, подготовленный кампанией Энн, окажется последним ударом. И все же, мистер Гельмут, Запад несет ответственность за некоторые гигантские достижения во времени. Возможно, Мост может считаться наиболее величайшим и самым последним из них.
— Но только не мною, — заметил Гельмут. — Строительство гигантских проектов для ритуальных целей — создание всего этого лишь во имя самого создания — является последним актом уже мертвой культуры. К примеру, взгляните на пирамиды Египта. Или на даже более значительный и идиотский пример, большее, чем что либо пока сотворенное человеческими существами — раскладка «Диаграммы Силы» на всей поверхности Марса. Если бы марсиане направили всю затраченную на это энергию на выживание, они наверное, еще жили бы сейчас.
— Согласен, — подтвердил Вэгонер, — но с оговорками. Вы правы насчет Марса, но пирамиды-то построены в период расцвета культуры Египта. И «создание чего-то лишь во имя созидания» не является ритуальным определением. Это научное определение.
— Хорошо. Это не слишком меняет мои аргументы. Быть может вы согласитесь, что суть каждой жизненной культуры — это способность ее защищать себя. Запад уже более, чем полвека превосходит Советы — но, как мне видится, Мост является «Диаграммой Силы» Запада, его пирамидами. Или как вам еще будет угодно. О да, он доказывает, что мы могущественны, но могущество — это еще не путь к выживанию. Все эти деньги и средства, затраченные на строительство Моста окажутся весьма необходимы, А ИХ НЕ БУДЕТ, когда начнется следующая атака Советов.
— Поправка: она уже прошла, — произнес Вэгонер. — И Советы уже выиграли. СССР гораздо лучше, чем мы сыграл в величайшую из фон Неймановских игр. Потому, что они не приняли на веру то, что каждая из сторон изберет наилучшую стратегию. Они играли также и на износ игроков. За пятьдесят лет непрекращающегося нажима, им удалось превратить Запад в систему во всем подобную Советской. Так что отпала необходимость в прямых военных действиях. Мы сами себя советизировали и все наши ходы теперь предсказуемы совершенно точно.