Блистэн Марсель
До свидания, Эдит

   (ВОСПОМИНАНИЯ МАРСЕЛЯ БЛИСТЭНА)
   ДО СВИДАНЬЯ, ЭДИТ...
   Перевод Галины Трофименко
   Только что я видел Эдит в последний раз.
   Бедная, маленькая, неподвижная лежала она в своей огромной кровати. Я долго смотрел на нее, растерянный, отупевший от горя.
   Возможно ли, что это крохотное создание с маленьким, безжизненным, как у куклы, лицом - это все, что осталось от самой великой трагической эстрадной певицы.
   Я смотрел на это лицо, утопавшее в легкой материи, и думал: "Неужели никогда больше не прозвучит ее изумительный голос?"
   А потом я стал перебирать в памяти годы нежной дружбы, связывавшей нас с 1942 года.
   В моей голове, в моем сердце теснятся образы и воспоминания... И, если сегодня, когда останки Эдит еще не преданы земле, я хочу рассказать о ней, я делаю это потому, что боюсь, как бы о ней снова не стали распространять всякие недостойные и оскорбительные сплетни.
   Не ждите от меня воспоминаний о скандальных историях, о нашумевших эпизодах ее "личной жизни". Так называемая "специализированная" пресса достаточно упивалась этим. Упивалась и наживалась.
   Иногда, читая этот вздор, Эдит сердилась, но потом, пожав плечами, начинала хохотать. Ее необыкновенный смех как бы зарождался где-то в глубине, он нарастал, был звонким, торжествующим, насмешливым.
   И она говорила:
   Что ж, видно у бедняг такое ремесло...
   Пусть их усердствуют! Лишь знало б небо правду...
   1
   В первый раз я увидел Эдит в 1942 в Марселе; нас познакомили общие друзья. Я всегда преклонялся перед ней, но в тот момент, когда я пожал ей руку, когда ее прямой и ясный взгляд встретился с моим, я почувствовал, что между нами возникло нечто прекрасное, нечто удивительно чистое, и так будет продолжаться до самой смерти!
   Клянусь, что это не красивые слова.
   Мне было бы стыдно в эти минуты произносить громкие фразы, но, когда я вызываю в памяти тот день, я вновь ощущаю необычайное состояние, которое нам не так часто дано испытать и которое запоминаешь навсегда, потому что с ним в жизнь входит ясность, чистота, искренность.
   Позднее я узнал, что и Эдит испытала подобное чувство, и это с самого начала определило наши отношения.
   Ее и в то время окружала целая толпа "приятелей". Они старались рассмешить ее, рассказывали ей всякие глупости. Жалкие шуты... она не принимала их всерьез, зато они надувались от гордости, если им удавалось развеселить ее.
   Мне не понравилось это окружение, и, вероятно, она это поняла, так как назначила мне встречу назавтра, чтобы поболтать.
   Это было, как я уже говорил, в самые мрачные дни нацистской оккупации. Мне пришлось бежать из Парижа и скрываться в Марселе. Я тогда был очень молод и совершенно неизвестен: когда я назвал Эдит свою фамилию (вернее, ту, которая в то время была моей), она ничего не сказала ей, как ничего не сказала бы, впрочем, и никому другому.
   А на следующий день произошло первое "чудо" Пиаф. Мы шли и говорили обо всем и ни о чем; о том, что мы любили, чем жили; она о своих песнях, о том прекрасном, что она хотела бы сделать; я - о своем желании вернуться когда-нибудь на легальное положение, стать кинорежиссером и воплотить в художественных образах все, что меня волновало. Вдруг Эдит остановилась, внимательно посмотрела на меня и сказала:
   - Знаете, я чувствую, что мы могли бы стать друзьями, настоящими друзьями, на всю жизнь, но для этого нужно...
   Я посмотрел на нее с любопытством; на ее лицо, только что такое оживленное, набежала дымка. Она продолжала:
   - У вас должно быть определенное имя. И так как я не понимал, она тихо добавила:
   - Вы, вероятно, не знаете... у меня была дочь... Она умерла совсем маленькой, умерла от холода и нищеты. С тех пор людей, которые встречались на моем пути и становились моими друзьями, настоящими, которые не обманывают и не предают, я называю так, как звали мою крошку. Ее звали Марселла. Я был потрясен.
   - Но ведь меня зовут Марсель!
   В ее жизни было несколько Марселей... и они по-разному любили ее, и ни один из них ее не предал.
   Марсель Сердан дал ей любовь, которой она так гордилась, Марсель Ашар подарил ей счастливейшие минуты жизни, предоставив возможность сыграть "Маленькую Лили", и, наконец, я запечатлел ее в двух фильмах, которые она любила.
   Наша дружба устояла перед всеми бурями, потрясавшими ее жизнь. Я всегда оставался ее другом, человеком, которому она доверяла.
   2
   Эта дружба пришла ко мне, когда я был страшно одинок; но если ты друг Эдит Пиаф, тебе есть, чем гордиться, и не потому, что она поет, как никто другой: быть одним из тех, кого выделил среди других такой исключительный человек,это в жизни кое-что значит.
   В Эдит Пиаф все поражало. К ней нельзя было применять обычные нормы. Она пела как никто, она жила как никто; она была необыкновенно талантлива, чрезвычайно ранима; когда наступало горе - все в ней умирало, когда приходило счастье - все пело.
   Она все понимала, все схватывала, а то, чему ее, бедную уличную девчонку, жизнь не научила, она постигала интуитивно, она угадывала.
   Она была музыкантом, не зная нот, она писала тексты к своим песням с орфографическими ошибками, но какое это имеет значение, когда вкладываешь душу и когда слова сами ложатся в рефрены и ритурнели.
   Она любила красоту во всех ее проявлениях - в искусстве, в людях, в природе.
   Кое-кто говорил, что она вульгарна. Жалкие, ничего не понимавшие глупцы! Она не получила ни воспитания, ни образования и не была отшлифована высшим обществом, но в своих песнях и в жизни она говорила то, что хотела сказать. Некоторых это шокировало. Она не прибегала к, многословию, чтобы скрыть скуку или усталость, но какую силу эта искренность придавала ее чувствам! Те, кому выпало редкое счастье близко наблюдать Эдит, всегда будут помнить ее способность к удивительно быстрым, метким, иногда неожиданным высказываниям.
   Вот один пример, а их можно было бы привести множество.
   Она была в Шато Тьери с Серданом, который готовился к очередному матчу.
   Я в это время думал о фильме для Эдит. Как-то раз она пригласила на обед меня, продюсера и сценариста.
   - Это будет обед в очень узком кругу, - сказала она. Но я знал, что такое "узкий круг" Эдит Пиаф. Когда все собрались, за столом оказалось человек пятьдесят.
   Мой продюсер и сценарист, оба люди весьма благовоспитанные, проявляли некоторую сдержанность в отношении пестрого окружения Эдит и Сердана. Вдруг один из его друзей (он погиб в той же авиационной катастрофе, которая унесла и Сердана) стал подшучивать над Эдит: он узнал из газет, что она читает философа Бергсона.
   - А вот я,- сказал он с нарочитой грубоватостью,- ничего не понимаю в таких штуках, я люблю детективные романы.
   И, повернувшись ко мне, он добавил ироническим тоном, явно желая вызвать ссору:
   - Вы-то, мсье Блистэн, и ваши друзья, разумеется, не читаете детективных романов!
   Не только потому, что я не хотел стычки, но и потому, что действительно очень люблю детективные романы, я сказал, что он ошибается, и обратился к Эдит, сидевшей справа от меня:
   - Я уверен, что и наш друг Эдит читает не только Бергсона, но и детективы.
   И тогда она произнесла эти удивительные слова:
   - Я не знаю, я еще до этого не дошла.
   - Что ты хочешь сказать? - спросил я, не понимая.
   - Видишь ли, ведь прежде я ничего не читала, ничему не училась, ну так я учусь теперь, я хочу все узнать, хочу все понять, наверстать упущенное; а уже потом, если успею, дойду и до детективов.
   Я говорил, что снимал ее в двух фильмах. Сценарий одного из них, "Безымянная звезда", написан специально для нее.
   Был 1943 год. Тиски германской оккупации сжимали всю Францию, и я нашел убежище на маленькой ферме близ Фрежюса. Эта ферма принадлежала семье секретарши Эдит.
   Дни тянулись невыносимо долго, так как мне было категорически запрещено выходить на улицу: можно попасть в облаву. Я читал все, что попадало под руку, но книг оказалось очень мало.
   Однажды, когда Эдит пришла навестить меня, я сказал, что совсем упал духом.
   - Напиши для меня сценарий,- сказала она неожиданно.
   Я пожал плечами.
   - Зачем? По этому сценарию все равно никогда не будет сделан фильм, а писать для того, чтобы рассказать банальную историю о маленькой певичке, которая становится всемирно известной звездой, поверь, не стоит; об этом уже столько писали и еще будут писать.
   Она посмотрела на меня и сказала:
   - Напиши, что ты думаешь обо мне. Что тебя волнует. И пусть это не будет банальной историей.
   И я начал писать сценарий о молоденькой провинциальной служанке; у нее чудесный голос, и она поет вместо знаменитой, но безголосой артистки. Получился рассказ о трудной и суровой судьбе. Жизнь не делала героине никаких уступок; дельцы использовали ее голос, над ней насмеялись; так и не найдя счастья, она была всеми забыта.
   Я со страхом ждал, как Эдит отнесется к моему сценарию, но я уже говорил: она все понимала, и по ее глазам я увидел, что он ей понравился. Она обняла меня и сказала:
   - Великолепно. Ты увидишь, мы сделаем этот фильм!
   Несколько месяцев спустя пришло Освобождение. В конце декабря я вернулся в Париж и некоторое время вместе со своей матерью жил у Эдит, на авеню Марсо, так как я все потерял.
   Я разыскал кинопродюсера, у которого до войны заведовал отделом рекламы, и предложил ему свой сценарий. Он на следующий же день дал свое согласие делать фильм, но сказал: "Не может быть и речи о том, чтобы Эдит Пиаф играла главную роль,- и, так как я смотрел на него в полном недоумении, добавил: - ты же должен понимать - в кино ее не знают, и потом она совсем не привлекательна".
   И он назвал мне имена нескольких очень известных в то время певиц.
   Я, конечно, заявил, что не согласен с ним, и предложил встретиться с Эдит, которую он никогда не видел.
   Как-то утром он пришел на квартиру к Эдит.
   Было страшно холодно.
   Эдит никогда не была слишком кокетливой. Когда предстоит встречав продюсером, любая маленькая актриса приоденется, подкрасится и постарается быть привлекательной. Ну а Эдит? Она лежала, закутавшись в старый платок, на голове у нее была сетка, лицо блестело от крема.
   Вы скажете, что такое поведение странно для актрисы, желающей получить ангажемент. Мой продюсер был того же мнения. Он заявил, что весьма сожалеет, но, если я буду продолжать настаивать на Эдит Пиаф, дальнейшие переговоры бесполезны.
   Все мое будущее зависело от его решения, но мог ли я отступиться от Эдит?
   И тут мне пришла в голову счастливая мысль.
   Эдит Пиаф хотела в это время познакомить Париж с новым певцом - Ивом Монтаном,- и попросила меня устроить по этому поводу прием для представителей печати.
   - Хорошо, - сказал я, - но ты тоже будешь петь.
   - Я? Зачем? Ведь этот прием для Ива.
   - Прекрасно, а я хочу пригласить своего продюсера, чтобы он услышал, как ты поешь.
   И вот 15 января 1945 года в кафе "Мэйфер" на бульваре Сен-Мишель состоялась эта встреча.
   Ив Монтан в этот день добился успеха, который с тех пор сопутствует ему. Потом пела Эдит. Пела, как только она одна умела петь, а я не сводил глаз с продюсера: он слушал зачарованный, потрясенный, бледный. Не дождавшись конца выступления, он сказал мне:
   - Эта женщина гениальна, ты прав, когда она поет - она необычайно красива. Я готов подписать контракт, как только вы захотите.
   Так я стал кинорежиссером, и всю жизнь я буду гордиться тем, что дал возможность Эдит сыграть ее лучшую роль в кино.
   3
   Я расскажу вам о Пиаф - киноактрисе, одной из самых больших, с кем я имел счастье работать. Но чтобы попытаться хоть сколько-нибудь сохранить хронологию событий, я должен рассказать о периоде оккупации, когда Эдит проявила большую смелость. Я знаю, если бы она слышала меня сейчас, то устроила бы мне хорошую головомойку; она не любила, чтобы вспоминали об этих временах и о том, что она сделала.
   Эдит выступала в немецких лагерях для военнопленных; в этих поездках ее сопровождала только секретарша. Вот что совершили эти две женщины.
   В одном лагере военнопленные горячо приветствовали ее после концерта. Эдит внезапно выразила желание сфотографироваться с ними; немецкие власти не смогли отказать знаменитой певице. Эдит сфотографировалась среди ста двадцати пленных и попросила карточку на память.
   В Париже фотография была отдана в подпольную мастерскую, где тщательнейшим образом проделали следующую работу: голову каждого пленного пересняли на отдельную карточку, увеличили и приклеили к фальшивому удостоверению личности.
   Проходит некоторое время, и Эдит обращается к немецким властям с просьбой разрешить ей снова побывать в этом лагере. Она получает разрешение. (За это некоторые чуть ли не обвинили ее в сотрудничестве с немцами!..) В чемодане с двойным дном она прячет сто двадцать удостоверений личности и едет в лагерь. Что происходит? Вы, конечно, догадались: каждому из ста двадцати парней она вручает его удостоверение с фотографией. Остается только поставить подпись и бежать при первом удобном случае.
   Их было сто двадцать, кто благодаря Эдит получил свободу. Я знаю некоторых, они приходили иногда во время концертов, чтобы обнять ее.
   Что с ними стало? Где они? Вероятно, сегодня кто-то из них вспоминает и грустит.
   4
   Прогоним на минутку грусть, ведь Эдит так любила смеяться.
   Перенесемся на мгновение в те незабываемые дни, которые наступили после Освобождения, когда мы так веселились втроем. Ты помнишь, Ив?
   Эдит решила выступить перед американскими солдатами, но, привыкшие к "сделанным" кинозвездам с наклеенными ресницами длиной в полтора сантиметра, они не выразили никакого восторга, когда на сцену вышла маленькая неприметная женщина в черном.
   По как она пела! И хотя они ничего не понимали, ее голос доходил до самого сердца. Никогда не забуду, как эти молодые, рослые, полные жизни парни встали, чтобы приветствовать эту необыкновенную певицу, которая через несколько лет стала кумиром Америки.
   Мне довелось быть свидетелем, как на одном из концертов в Марселе Эдит оказали уважение удивительно красивым и волнующим образом.
   Нам сказали, что в этот вечер в публике находилась Кэтрин Корнэлл с мужем.
   Кэтрин Корнэлл - это известная трагедийная актриса, американская Сара Бернар.
   После концерта, когда мы были в артистической Эдит Пиаф, в дверь постучали...
   Кэтрин, тонкая, изящная, стремительно подошла к Эдит, а ее муж, такой же изящный и элегантный, остался у двери и даже не снял шляпу. Мы смотрели на него в растерянности. Выждав мгновение, он сказал:
   - Я не снял шляпу, мадам Пиаф, не потому, что я, как и большинство наших парней, в сущности, довольно примитивен. И не потому, что я плохо воспитан. Я хотел обнажить голову перед вами.
   И, подойдя к ней, он снял шляпу и поклонился.
   Однажды представители американских военных властей пригласили Эдит Пиаф, ее секретаршу, Ива Монтана и меня на обед. Перспектива вкусно поесть, не думая об ограничениях военного времени, всех нас прельстила. Воображение рисовало уже огромные, как любила Эдит, бифштексы, тонкие вина, словом, давным-давно забытую вкусную еду: мы с легкостью думали о возможных приступах печени, болях в желудке,- все это также было давно забыто.
   Приветствия, речи, аперитивы, потом мы садимся за стол, и нам подают кофе с молоком.
   Эдит бросала на нас жалобные взгляды, но мы не теряли надежды, что на смену кофе придет жареная птица и бифштексы, и, действительно, на великолепно украшенных блюдах подали разноцветное желе. Настоящий "техниколор".
   Едва дождавшись конца приема, мы помчались на улицу Сеиак, где под невинной вывеской семейного пансиона размещался один из лучших ресторанов Марселя. Здесь мы, наконец, поужинали, но по баснословным ценам черного рынка.
   Раз в этой главе я решил говорить только о веселых и забавных вещах, позвольте вам рассказать о первых уроках рок-н-ролла, которые давали нашей дорогой Эдит американцы.
   В период оккупации во Франции не танцевали. Когда сегодня вы вызываете в своей памяти образ той, которой больше нет, вы видите маленькую женщину, искалеченную ревматизмом, но в то время, не такое уж далекое, Эдит обожала танцевать.
   Мы буквально остолбенели, когда впервые увидели танцы, привезенные к нам из Америки.
   Я как сейчас вижу: на одном из вечеров огромный американец бросился к Эдит, свистнул, схватил ее и увлек в бешеном ритме рокка. Оглушенная, ошеломленная, она хохотала, а парень ловил ее, как бумеранг, крутил, как волчок, и она уже не понимала, где она и что с ней, только смеялась от всего сердца, а по залу прокатывались аплодисменты.
   Монтан, у которого ритм в крови, наблюдал эту сцену, и, когда прихрамывая, спотыкаясь, обессиленная, но счастливая Эдит подошла к нему, он сказал, что прекрасно понял всю механику. Несколько дней спустя Пиаф н Монтан доказали, что больше им учиться у американцев нечему.
   Война кончилась.
   Мы должны были начать съемки фильма "Безымянная звезда". Продюсер, покоренный Эдит, собрал вокруг нее великолепных актеров. Это были: Марсель Эррап, Мила Парели, Жюль Бери и Ив Монтан, который делал первые робкие шаги в кино.
   Эдит, как известно, никогда не увлекалась туалетами, и я почти силой затащил ее к одному из знаменитых парижских модельеров. Но, увидев себя элегантно одетой и хорошо причесанной, она со свойственным ей юмором заявила: "Знаешь, парижские дома моделей кое-что могут".
   С этих пор Эдит решила одеваться только у знаменитых портных, но у нее никогда не было свободного времени и ей не удавалось следить за модой. Поэтому понравившуюся модель она заказывала во всех цветах... "Так проще",- говорила она.
   Однажды мне довелось присутствовать на примерке Эдит. Это было в доме Сердана, в Булони, в "узком кругу", то есть в присутствии примерно сорока человек. Если память мне не изменяет, речь шла о самом обыкновенном платье из серой шерсти; но думать так значило не считаться с мнением льстецов и подхалимов, приходивших в экстаз от малейшего жеста Эдит, любых фактов, относящихся к ней.
   В это время Эдит только поправлялась после автомобильной катастрофы (покалеченная рука была еще сильно искривлена), и я должен сказать, что, когда она появилась в этом платье, вовсе не от чего было приходить в восторг. Однако раздались именно восторженные возгласы. Я не буду называть имена тех, кто восклицал:
   - Но это же Рита Хэйворт! Марлен! Ты восхитительна, великолепна...- и т. д. и т. п.
   И только я молчал... Тогда она спросила:
   - Ну что же ты ничего не говоришь? Ты находишь, что я безобразна? Так скажи это, скажи, что ты думаешь. Я улыбнулся:
   - Мне никогда не приходило в голову сравнивать тебя с Ритой или Марлен...
   Все вокруг хранили ледяное молчание... Эдит посмотрела на меня внимательно. Как всегда, она все поняла.
   Когда через час мы с ней садились в машину, чтобы куда-то поехать, она взяла меня за руку и сказала:
   - Знаешь, я ведь поняла, что ты хотел сказать... Но им доставляет такое удовольствие думать, что я им верю!
   Большой дом Сердана в Булони, с ванной из черного мрамора, огромным залом с колоннами.
   Эдиг и Марсель надеялись там долго жить и любить друг друга, но судьба распорядилась иначе.
   Какой одинокой и крохотной казалась она в этом доме после катастрофы, унесшей ее большую любовь. Она гордилась всей этой пышностью, немного крикливой, немного театральной, для которой но была создана. Эдит любила все самое простое, и для нее не было большей радости, чем пить кофе, сидя на кухне.
   Дом в Булони появился в период роскоши, собственной телефонной станции, секретарей и китайских поваров.
   В этом доме, как на вокзале, можно было встретить множество людей, и никто хорошо не знал, в чем состоят их обязанности, что они тут делают.
   Однажды я зашел за Эдит, мы собирались куда-то идти, и на площадке, соединявшей оба крыла дома, встретили одного из артистов ансамбля "Компаньон де ля Шансон". С ним была прелестная девушка.
   - Хэлло, малыш! Откуда ты? Я давно тебя не видела! - сказала ему Эдит. Он покраснел.
   - Но... мадам... вот уже две недели, как я и моя невеста находимся у вас в доме... Понимаете... Я... Эдит засмеялась:
   - Понимаю. Ты был немножко занят? Да? Все правильно, малыш, она прелестна! Оставайтесь у нас сколько хотите.
   Такой была Эдит Пиаф. Но об этом в газетах не пишут.
   5
   Дом Пиаф. Многие слышали о нем, но только живя его жизнью, можно было понять его безрассудный, ошеломляющий уклад, если слово "уклад" вообще применимо к этому дому.
   Пиаф была человеком выдающимся, необыкновенным и жизнь вела необыкновенную. Ее всегда окружали друзья (настоящие и те, кто так себя называл), импресарио, начинающие певицы и поклонники. Время проходило в непрерывных увлекательных беседах. Иногда Эдит исполняла тысячи ролей, была весела и смеялась, а иногда, обессиленная, замирала где-то в глубине слишком большого для нее кресла и принималась за свое бесконечное вязание.
   Ее оценки были всегда окончательными, вкус - безошибочным, она обладала даром открывать таланты.
   Когда собирались гости, вначале каждый старался поговорить с ней, потом обычно говорила она. В какой-то момент она вдруг бросалась к роялю и звала того композитора, кто был у нее в этот вечер,- Мишеля Эмера, Глансберга или Гигит (так она называла Маргерит Монно).
   - Вот, послушай,- говорила она обычно,- что ты об этом скажешь...
   И уже ее пальцы касаются клавиш, музыки еще, собственно, нет, но Эдит что-то напевает, ее голос крепнет, и происходит чудо: на ваших глазах рождается песня, она еще не сложилась, но Эдит ее "чувствует", угадывает, она вся напряжена, натянута, как струна, сейчас для нес ничего не существует, она никого не видит.
   Склонившись над роялем рядом с композитором, она снова и снова повторяет свою мелодию, ее глаза сияют, она вся охвачена возбуждением.
   Вокруг замолкают, взоры устремлены на нее, все понимают: происходит нечто удивительное. Эдит Пиаф (об этом говорили все композиторы, писавшие для нее музыку, все поэты, писавшие слова) была не только исполнительницей песни, она была ее вдохновительницей и участвовала в ее создании, она была прирожденным музыкантом.
   Она была жестока к другим и к себе. В своем творческом порыве она всех увлекала, околдовывала. Так проходили часы, целые ночи. Наутро все были без сил, и только одна Эдит - неутомима; ее глаза светились торжеством: она наконец "держала" свою песню.
   Если вам довелось видеть, как рождались песни Эдит Пиаф, вы этого никогда не забудете, это было сильнее, чем ее концерт.
   Как-то я обедал у нее. По счастливой случайности нас оказалось всего четверо или пятеро. Эдит была веселой, отдохнувшей.
   - Ну, Сель,- обратилась она ко мне,- когда же ты напишешь для меня новый сценарий?
   Неловко, бестолково я стал объяснять, что это нелегко, так как она не все может играть, ее внешние данные не ко всякой роли подходят.
   Она меня оборвала. Это был один из немногих случаев, когда я увидел жесткость в ее взгляде.
   - Что ты этим хочешь сказать? Что я нефотогенична, некрасива?
   Я начал бормотать что-то бессвязное. Я хотел объяснить, что актрисе с такой яркой индивидуальностью нельзя предлагать что-нибудь шаблонное...
   Она молчала... Молчание становилось тяжелым; наконец, взвешивая каждое слово, она сказала:
   - Я знаю, о ком ты думаешь... (и она назвала несколько известных актрис). Да, бесспорно, они красивы, но, поверь мне, о них забудут, никто не будет знать, кем они были, а я буду жить в ваших сердцах, даже если умру.
   Я молчал, у меня перехватило горло...
   Эдит встала, подошла к радиоле и сказала очень мягко:
   - Если через две минуты ты не запросишь пощады и не заплачешь... я больше не Пиаф!
   Она поставила "Гимн любви" и, стоя рядом, пела дуэтом со своим собственным голосом эту душераздирающую песню.
   Радиола была пущена на полную громкость, но голос на пластинке не мог заглушить великолепного голоса живой Эдит. Это было фантастично. При одном воспоминании об этом меня пробирает дрожь... и я снова плачу.
   Это было одно из тех мгновений, когда вам открывается совершенная красота и вы через искусство постигаете, насколько прекрасна жизнь.
   Раз я уж заговорил о песнях, расскажу, как родилась для экрана "Свадьба", которую Эдит исполняла в фильме "Безымянная звезда".
   По первоначальному замыслу зритель не должен был ее видеть, он слышал лишь ее голос. Но режиссеры предполагают, а продюсеры располагают, и в один прекрасный день наш продюсер заявил, что зрители должны увидеть Пиаф на экране, так как прежде всего она знаменитая эстрадная певица. Пришлось согласиться, и Эдит попросила дать ей несколько дней, чтобы посоветоваться с Маргерит Монно и Анри Конте. Это заняло у них не много времени, и однажды вечером, после съемок, она пригласила продюсера с женой и меня на квартиру к Маргерит Монно.
   Гигит (позднее я расскажу о ней, так как невозможно, говоря об Эдит, не подумать о ней), как всегда удивительно простая и скромная, ждала нас.
   - Мне кажется, дорогой,- сказала она мне,- у нас неплохо получилось. Но, если вам не понравится, вы скажите, мы еще поищем.
   Она села за рояль, Анри Конте встал рядом, и Пиаф запела. Когда она кончила и посмотрела на нас, мы - ревели, а Эдит, которая только что передавала глубочайшее в мире горе и находила такие краски, что у вас разрывалась душа, сказала самым обычным тоном, но с оттенком иронии:
   - Все в порядке, дети мои, им понравилось. Значит, она хороша, наша песня.
   "Свадьба" была одной из лучших песен Эдит Пиаф. Исполняя ее, Эдит в убыстряющемся ритме все исступленнее качала головой вправо и влево, в такт звучавшим в оркестре колоколам. И удары колоколов в сочетании с этим удивительно точно найденным движением передавали такую глубину горя, такое отчаяние, что это граничило с безумием.