Страница:
---------------------------------------------------------------
© Copyright Олег Михайлович Блоцкий
Date: 21 Mar 2004
Оставить комментарий
Рассказ
---------------------------------------------------------------
Лейтенант только-только пришел в батарею, а солдат отслужил в ней два
года. Он был "дембелем" и считал последние предотъездные дни, старательно
вымарывая их в небольшом календарике. Может, боец и уступил бы командиру
взвода, вернул молодым деньги, которые отобрал для последних закупок. Но
события разворачивались на глазах всего подразделения и "обуревший" дембель
не только не пятился назад, но еще больше наглел, опустив левую руку в
карман, а правой лениво почесывая голую грудь.
Короче говоря, нашла коса на камень, и лейтенант не сдержался.
Он выбросил правую руку вперед, метя солдату в подбородок. Дембель
оказался на удивление проворным - постарался увернуться, дернулся, но
неудачно. Железный кулак, скользнув по лицу, пришелся как раз на кадык.
Дембеля бросило на взводного. Тот сделал шаг в сторону, и солдат рухнул
на пол, захрипев и покрываясь потом. Кровь брызнула из носа и ушей. На
раскрытых губах распустилась причудливым цветком розовая пена.
Облепившие место стычки солдаты, минуту назад радостно перемигивавшиеся
и строившие рожи, теперь топтались в нерешительности и вопросительно
таращили глаза на командира.
- Плащ-палатку, - скомандовал лейтенант, склоняясь к неподвижному телу.
На брезент уложили полумертвого дембеля и бегом потащили в санчасть.
Начальник штаба полка разъяренно мерил шагами кабинет и орал так, что
тряслись стаканы на тарелочке возле графина.
- Ты убить его мог, идиот! Ладно, вправили ему горло! А если перелом?
Сил много? В горы корректировщиком ходи!
- Да я...
- Молчать! - рубанул кулаком по столу подполковник.
Стаканы разом подскочили и покатились по полированной поверхности.
Комбат - начальник лейтенанта - подлетел к столу, поймал стаканы, вернул их
на место и замер рядом с лейтенантом, белым, как потолок в операционной, где
достаточно долго оживляли дембеля.
Начштаба вновь заметался по кабинету. Казалось, он набирает начальную
скорость, чтобы, разогнавшись, головой выбить кондиционер и умчаться в
голубое поднебесье.
- Нет, я так больше не могу! Одних ублюдков из Союза присылают! В
первом бате Храпов едва должность принял, как на чарс его потянуло. Нет,
чтобы дураку у такого же бестолкового офицера наркоту попросить, так он
солдату приказ отдает. Приказываю, мол, достать. Тот и достал - в особом
отделе. Стукачом боец оказался - в школу КГБ поступать хочет. Плюсы себе
набирает - стучит на офицеров, скотина. А Узгенов? Под обстрел раза два
попал на заставе, понял, чем это пахнет, и ногу себе прострелил. Под дурака
решил закосить - мол, осколком мины ранило. Теперь этот мордоворот своих
подчиненных гробит. Что, сильный? - теснил лейтенанта в угол подполковник с
искаженным лицом. - Сильный, да? Говори! Не молчи, Сигов!
Лейтенант опустил глаза и сделал едва заметный шажок назад.
- Никак нет, - промямлил он, не решаясь смотреть в глаза подполковнику.
- Никак нет! - взвился начштаба. - А почему? Как? Сколько раз
предупреждал: не умеете бить морды слонам - не беритесь. А если взялся,
делай так, чтоб никто не видел, не знал. Этот же у всего полка на глазах! Ну
ничего, - затряс желтым от никотина пальцем начштаба, - ты мне ответишь за
это, паскуда! Партбилет на стол положишь, и из Афгана мы тебя вышибем, как
этих дурачков - Храпова с Узгеновым. В Союзе будешь служить, а может,
прямиком в народное хозяйство.
Лейтенант побледнел.
- Това... Товарищ подполковник! Я прошу, очень прошу, - забормотал
Сигов, - ...умоляю вас - не надо в Союз!
- Что? Позора боишься? - вытянул губы трубочкой начштаба.
- Не надо, товарищ подполковник. На самую опасную заставу переведите, в
самые тяжелые колонны посылайте, но в Союз не надо. Стыдно в Союз, товарищ
подполковник! - голос лейтенанта дрожал.
- А солдата по харе бить не стыдно? - взвизгнул начштаба.
Ругань и зубовный скрежет вновь обрушились на лейтенанта. Подполковник
орал, широко раскрыв рот, и фанерные стены комнаты вибрировали. Начштаба
бегал вокруг стола, и тот покачивался, припадая то на одну, то на другую
сторону. Подполковник приближался к Сигову, подносил сжатый кулак и тыкал им
в лицо лейтенанту.
Сигов стоял, как изваяние, ни разу не шелохнулся, только часто хлопая
глазами. Решил, наверное, перенести все, только бы остаться в Афгане.
Когда начштаба, задыхаясь, стал чертить круги возле офицеров с меньшей
скоростью, за дело принялся опытный, тертый капитан Горбунов. Его внезапно
одолел кашель, и он поднес руку ко рту.
Подполковник, громко дыша, схватил графин и стал хлебать воду прямо из
горлышка.
- Гхе, гхе, гхе, - вновь зашелся в кашле Горбунов.
Запрокинувший голову подполковник скосил глаза. Комбат перехватил
взгляд и тут же неторопливо начал.
Слова его покатились медленно, спокойно, размеренно и даже чуточку
скорбно.
- Товарищ подполковник, Сигов, безусловно, идиот. Он запятнал честь
батареи, всего полка, и прощения ему нет. Но, если разобраться, то Маркова
убить мало. Отпетый негодяй, слово даю.
Начштаба грохнул графин на стол и обреченно махнул рукой.
- И ты туда - покрывать своего. Хороша компания, нечего сказать.
- Никак нет, - возразил Горбунов. - Вы Маркова не знаете. Он у молодых
деньги забирал. Сигов увидел, вмешался. Так этот подлец и бровью не повел.
Деньги не отдал и еще куражиться начал: "Вы кто такой? Я в Афгане два года,
а вы три недели", - повторил капитан и продолжил, как бы размышляя сам с
собой. - За такие слова, по моему мнению, убивать надо. Что будет, если
каждый бойчишка начнет считать свои заслуги? Да было бы что считать!?
Паршивец в каких-то задрипанных колоннах побывал, на несколько операций
сходил и мнит себя героем. Конечно, если бы там я оказался или кто-нибудь
другой из офицеров батареи, подобных разговоров не было. А Сигов что? Опыта
маловато. Вот и решил Марков над ним поиздеваться, при всех, замечу. Как
после этого взводному работать? Подонок на дембель уйдет, а другие-то
останутся. И что, тоже будут боевые считать?
Подполковник вонзил взгляд в лейтенанта.
- Так и было?
Сигов вытянулся, кивнув.
Начштаба дергал себя за ухо. Горбунов продолжал обволакивать его
спокойной, вкрадчивой речью.
- Не сдержался взводный. Так за это мы его накажем. Обязательно. Что
так получилось - с кровью - это не по злобе. Сигов сам по себе парень
хороший. Работает, как вол. Вышлем в Союз - кто придет? Сами знаете, сейчас
там все волынят. Выдернуть кого-то - мертвое дело. Все тут же оказываются
многодетными, больными, хромыми или такими покалеченными, что их в гроб пора
паковать. А Сигов парень здоровый, - начштаба и капитан почти одновременно
рассмеялись, - холостой. По дому не тоскует, голову всякой дурью не забивает
- день-деньской, как белка в колесе, во все вникнуть пытается. Может, дадите
ему испытательный срок, товарищ подполковник? Посмотрим. Если что не так -
вышвырнем и дело с концом.
Начштаба осклабился, обнажая передние потемневшие от постоянного
курения зубы.
- Баюн ты, Горбунов. Без мыла в задницу влезешь. Почему в замполиты не
пошел?
- Потому, что совесть до конца не потерял, - откровенно признался
комбат.
Подполковник, как и любой офицер, вкалывающий от раннего подъема и до
глубокой ночи, не любил политработников. Он громко загоготал, откинувшись на
спинку стула.
Отсмеявшись, начштаба закурил и задумался.
Сигов и Горбунов настороженно молчали. Лейтенант чувствовал, как холод
обручем стягивает низ живота.
Наконец, начштаба шевельнулся, завозил пальцем по бумагам, лежащим на
столе. Палец уперся в какую-то строку. Подполковник медленно поднял голову.
Взгляд напряженный и решительный. Глаза холодные.
Сигов вытянулся по стойке смирно.
- Вот что, Горбунов, - начштаба точно гвозди вколачивал в толстенную
доску, - у Сигова есть шанс. Один. Послезавтра ночной патруль. Пусть
заступит. Пусть службу понесет. Может, что-нибудь и выйдет.
- Так точно, товарищ подполковник, - вспыхнул Сигов, - выйдет, не
сомневайтесь!
Но, напоровшись на колючие, ледяные глаза подполковника, лейтенант
замолчал.
Начштаба, усмирив взглядом Сигова, продолжил так, будто того и вовсе
нет в кабинете.
- Смотри, Горбунов, это его последний шанс. Патруль должен быть
патрулем, а не мули-вули. Понял?
- Так точно.
Напускное равнодушие и скрытое лукавство комбата моментально
испарились. Официально-серьезный капитан кивнул.
- Идите.
Офицеры отдали честь, повернулись, как положено, через левое плечо и
вышли из кабинета.
На ступеньках штаба, вытягивая трясущимися пальцами сигарету из пачки,
протянутой капитаном, заглянул ему в лицо счастливый Сигов.
- Комбат, не бойтесь, не подведу! Начштаба будет доволен!
Горбунов посмотрел на счастливое, дурашливое лицо лейтенанта и грустно
улыбнулся.
- Колюха, Колюха! Не говори "хоп" раньше времени. В модуле обо всем
потолкуем.
В небольшой комнатушке комбата густо-сине от дыма. Кондиционер,
захлебываясь, чихал и булькал, но не успевал даже разогнать по углам
плавающие клубы дыма.
На кровати под цветными фотографиями семьи лежал Горбунов. В ногах у
него примостился старшина батареи - юркий, как сперматозоид (определение
капитана), азербайджанец Тофик Юнусов. У изголовья на табурете - Сигов или,
как теперь его называл комбат, - "Смерть дембелям".
- Значит, Тоф, не судьба тебе попасть в патруль, - закончил рассказ о
передрягах в штабе капитан.
Юнусов понимающе взглянул на Сигова.
- Ясна, командир. Нада так нада. Хотел себе магнитофон купить - потом
сделаю. Умирай, но товарища спасай, - засмеялся Юнусов.
Капитан перехватил затравленный, почти бессмысленный взгляд Сигова и
вздохнул:
- Человек ты здесь новый, Коля. Еще, считай, ничего не видел. Со
временем все узнаешь. Давай лучше, как любит наш замполит говорить, ближе к
телу. - Горбунов перевернулся на бок, оперся на руку головой. - На ночь по
Кабулу от частей выставляются патрули. Не везде, конечно, а в определенных
местах: возле госпиталей советских, около посольства, вокруг аэродрома и на
крупных перекрестках в центре города. Вечером они заступают, а утром -
сменяются. Ночь для волка - особая пора. - Горбунов хмыкнул и схватился за
подбородок. - В это время он и кормится. Мы тоже. Ночной патруль опасная
вещь, но денежная. За ночь тысяч двадцать-сорок сделать можешь. Цифра эта
тебе ничего не говорит, в местных деньгах ты еще не разобрался. Так вот,
если твою зарплату за месяц взять и перевести в афошки, то получится... -
капитан запнулся, подсчитывая. Юнусов немедленно подсказал:
- Шесть с половиной, командир.
- Видишь, за ночь в среднем четыре получки сделаешь. Если повезет,
расклад хороший будет, - капитан, как всякий уважающий себя офицер, играл в
преферанс, - а то и больше. Способы разные. Примитивные, безусловно, однако
надежные, не раз проверенные. Можешь бурбухайку тормознуть, можешь дуканчик
распотрошить - это дело вкуса и возможностей. Подробности тебе Тоф объяснит.
Прапорщик ободряюще похлопал тонкой ладонью Сигова по плечу:
- Конэчна, объясню. Кое-что знаем, кое-что умеем.
Все это время лейтенант ошалело моргал и пытался понять - разыгрывают
его или нет.
- Только не надо делать большие глаза, Сигов, - прибавил Горбунов,
внимательно наблюдавший за лейтенантом. - Это единственный шанс. Другого нет
и не будет. Думаешь, зря он тебя в ночной патруль посылает? Просто так? Да у
него такса - десять тысяч. Заступаешь в патруль и шныряешь по городу. А
потом отдаешь десятку. Все остальное, разумеется, твое. Надеюсь, понимаешь,
что отстегнуть сейчас ты должен будешь все. Хорошо одно - начштаба мужик
конкретный. Он в долгу не останется. Не получится - вылетишь в Союз. И там
об тебя каждая сволочь ноги будет вытирать, - на полном серьезе пообещал
комбат и перевернулся на живот, зашарив рукой под кроватью.
Нашел и протянул Сигову банку пива.
- Пей. Отойди немного. Тебе сегодня досталось.
Сигов неумело потянул за колечко. Пена брызнула и уселась на рукав.
Горбунов с Юнусовым переглянулись и беззлобно рассмеялись.
- Ничэго, научится, - сказал Тофик, - я тоже раньше пива в банках не
видел. В патруль будет ходить, в колоннах - ящиками-мащиками пить будет.
Сигов сделал несколько вялых глотков и безвольно опустил плечи.
- Не нравится? - удивился комбат. - Это с непривычки. Пройдет.
- Нравится.
- А что не пьешь?
Сигов загнанно посмотрел на капитана.
- Начальник штаба такой принципиальный. Как ему деньги отдавать? Он же
меня за это под трибунал сразу!
Комбат глянул на вспотевшего Сигова и махнул рукой.
- Опять двадцать пять. Я ему про Фому, а он мне - про Ерему. Тоф, хоть
ты объясни!
- Э-э-э! - сдавленно, с хрипом вскрикнул азербайджанец. Лейтенант
вздрогнул, испуганно посмотрел на Тофика. - Что объяснить? Что сказать?
Начштаба все деньги носят. Он тоже дэмбэл, как Марков, - скоро замена.
Пайса-майса начштаба во как нада, - прапорщик вонзил острый небрежно
выбритый подбородок в потолок и провел напряженным ребром ладони по горлу. -
Принесешь ему - все будет. Не принесешь - ничего не будет. Тоф месяц назад
командировка ездил - старый дедушка умер. Никто не отпускал. Не прямо
родственник.
- Не прямой, - поправил комбат, изучая лучистые трещины, паутинками
разбежавшиеся по потолку.
- Да, я и гаварю - не прямо. Так что? Принес Тоф начштаба двадцать
тысяч и поэхал Саюз командировка. А ты гаварышь дэнги он нэ берет. Берет.
Все берут! - озлился на Сигова Юнусов.
- Хватит, Тоф, не добивай парня. Расслабься, - почти приказал комбат и
засвистал какую-то простенькую, но популярную мелодию.
Сигов попытался вспомнить ее, но так и не смог этого сделать.
Юнусов принялся молча вылавливать сигарету из полупустой командирской
пачки.
От подобной правды Сигова мутило. Он согнулся, опустил голову на грудь
и грел ладонями пустую, теплую жестянку. От бессчетного количества
выкуренных сигарет голова трещала, дым выдавливал глаза из глазниц, и мысли
были рваные, беспорядочные.
Все молчали. В окне по-прежнему мелко трясся кондиционер. Было слышно,
как за дверью, в коридоре, топали солдаты, спеша к умывальникам.
- Пойми, - бесстрастно сказал Горбунов, все так же глядя вверх, - никто
тебя никуда не заставит идти. Тоф пойдет - он давно просится, да очередь не
подходила. Но поверь: не будет денег - вылетишь в Союз беспартийным и
опозоренным. Задушат они тебя. С ответом не тороплю. Подумай, а к вечеру
скажи. Не бойся - трусом тебя никто считать не будет. Решать - твое право.
- А что решать? - спросил Сигов.
По его горлу, изнутри, словно протянули рашпиль, и он закашлялся,
задыхаясь, хватаясь за воротник куртки.
Тофик принялся колотить лейтенанта по спине.
- Что решать, - выдавил наконец Сигов, поворачивая покрасневшее лицо к
комбату, - тут нечего решать. Пойду я.
- Подумай.
- Пойду! - банка треснула, сминаясь.
- Ай, маладэц, - обрадовался Юнусов. - Главное - нэ бойсь! Всэ кагда-та
что-та начинают.
Горбунов сел.
- В таком случае запомни - осечки быть не должно. Поймают наши - будешь
сидеть в тюрьме.
- Э-э-э! Кто поймаэт, камандир? Такие же. Будут приставать - падэлись.
Не жадничай! - посоветовал Тофик Сигову.
- Впрочем, я не слышал, чтобы кто-то из патрулей залетел на таком деле.
Тоф тебя проинструктирует, и людей тебе дадим надежных, молчаливых.
Горбунов потянулся. Кости весело хрустнули.
- Ладно, Коля, отдыхай. Не бери в голову - все обойдется. Вижу, устал.
Подкосила тебя правда-матка. Иди спать - легче станет, да и перед патрулем
отдохнуть надо.
Сигов кивнул головой, почему-то пожал руки Юнусову и Горбунову, а затем
вышел.
И забываясь в мягком отупляющем сне, проваливаясь в ватное забытье,
шептал сам себе молодой лейтенант: "Я должен быть сильным, как комбат. Я
должен им доказать..."
И заснул, стиснув зло зубы.
Колонна из Газней рвалась к Кабулу.
На покатой горе без единого деревца, врывшись в сухую землю, в серых
неказистых четырехугольных домишках, закутавшись в маскировочные сети,
стояла шестая застава десантуры. Она прикрывала дорогу, по которой
стремительно неслись машины.
Часовым на заставе они казались маленькими жучками. Темно-зеленые
насекомые изо всех сил мчались вперед, да так скоро, что не было видно
колотящих по земле ножек.
"Уралы", "КамАЗы", "Газы", раздробленные бэтээрами и бээмпэ, напрягая
все свои силы, стремились пройти кишлак Мухаммеддарра, а попросту -
Мухамедку, оторваться от нее, хищно присосавшуюся к дороге.
Распущенные, хлопающие на ветру, выгоревшие, белые брезентовые тенты;
черные, тонкие жала пулеметов, воткнутые в густую зелень справа.
В одном из "КамАЗов" старшим машины - прапорщик Бочков.
Еще задолго до Мухамедки поднял он боковое стекло с перекинутым через
него толстенным бронежилетом и передернул затвор автомата. Поставил
предохранитель на автоматический огонь и орал, как оглашенный.
- Быстрее, Семен! Жми, жми, бача! Давай! Ходу!
Глаза у Бочкова лихорадочно блестели, лицо перекосилось от страха.
Голый до пояса водитель разгонял машину на четвертой скорости, давил
ногой в тапочке на педаль газа. Стрелка, дрожа, перепрыгнула цифру 120.
Семенов закусил нижнюю губу, вцепился глазами в дорогу.
Вдоль нее - сгоревшие, искореженные остовы грузовиков; перевернутые
или, точно присевшие на колени, с оторванными напрочь колесами, закопченные
бронетранспортеры без пулеметов.
Рядом с асфальтом, исполосованным следами огня, белыми кристалликами
соли - мелкое битое стекло и россыпи тусклых гильз.
Солдату вдруг подумалось, что выполз из зарослей огромный дракон,
дохнул огненным смерчем на машины и застыли они, обезображенные, прерывая
свой бег. А черные, обугленные полосы на самой дороге - следы шершавого
языка дракона смерти, что живет в Мухамедке.
Если кошмар при виде разбитой колонны вселял в солдат некий абстрактный
ужас, то прапорщик попросту дрожал от реального страха, стискивая потными
пальцами теплый металл автомата.
Неделю назад он встретился с этим драконом и видел его смертельный
оскал.
Горели и взрывались машины. Люди выпрыгивали, выползали из них,
скатывались на обочину.
Пули свистели, визжали, скрежетали и роями носились над дорогой.
Раскаленные осы рвали на части все, что попадалось им на пути. Впивались в
броню, злобно отскакивали и вновь кидались в атаку. Насмерть укусить не
получалось, и тогда на помощь осам из густых придорожных зарослей -
торопились маленькие смерчи - гранатометные выстрелы.
Пламя, копоть, гарь...
Мат, стоны, ярость...
Бочков, распластавшись на земле за колесами "Урала", под его днищем,
безостановочно садил из автомата в ощерившуюся зеленую чащобу. Автомат
дрожал. Ствол постепенно становился синевато-сизым.
В ушах давило, в голове звенело, а Бочков что-то бессвязно выкрикивал,
стрелял и снова кричал, бросая молящие взгляды направо. Там отчаянные парни
на боевой машине пехоты, вроде бы и не замечая огненно-свинцовых волн,
которые часто и упруго накатывались на них, пытались столкнуть с дороги
пылающие машины и освободить путь застрявшей в ловушке колонне.
Деревья и заросли кустарников - логово дракона - становились реже.
Наконец они окончательно исчезли. Справа пошла безжизненная мертвая равнина
с редкими опухолями холмов.
Бочков захохотал, дернул предохранитель вверх и опустил стекло. Густые
теплые потоки воздуха загуляли по кабине.
Прапорщик высунул потное блестящее лицо в окно и три раза сплюнул.
Слюны не хватило - горло пересохло, и Бочков закашлялся. Потом откинулся на
дерматиновое сиденье, достал сигареты и долго взахлеб радостно матерился.
Кровавого цвета пачка "Примы" дрожала в его руке.
- Что, Семен, скоро водовку будем пить и женщин гладить?
Прапорщик прикурил сразу две сигареты, одну воткнул в зубы водителю.
- Что молчишь?
- Не пью, поэтому и молчу.
Бочков даже взвизгнул.
- Знаю, где вы бражку гоните. Ничего, как созреет - так и конфискую. Но
ты не расстроишься? Ведь не пьешь, да? - съехидничал Бочков и затараторил: -
А я вот - выпью. После такой, братан, дороги очень даже полезно. В прошлый
раз страху здесь натерпелся! Как начали долбить душары, так думал - все, не
вылезем. Точно ужака под колесами ползал. Сейчас на машины смотрел -
вспоминал, а сердце в самой глотке колотилось. Веришь, нет?
Семенов мотнул стриженой головой. Сам он в той колонне не был, но видел
вернувшихся ребят и слышал их сбивчивые рассказы. Ходка, в самом деле, была
страшная: семеро убитых и пятнадцать раненых.
- Теперь, Семен, к инфекции. Там наше место, - обмякал все больше
прапорщик. - Отменная стоянка! Забор, а за ним в модулях сто баб - бесхозные
и на любой вкус. Ой, есть там у меня одна. - Бочков сладко зачмокал губами.
- Королева красоты.
Солдат с сомнением взглянул на маленького, круглого Бочкова. Прапорщик
этого не заметил.
- В прошлый раз, когда уезжал, так расстроилась, так расстроилась.
Места себе не находила! Чуть не плакала. Ничего - сейчас она будет рыдать от
восторга.
Бочков залихватски подмигнул водителю и мечтательно замолчал. Выражение
лица становилось сладостным.
Колонна остановилась на пустыре слева от инфекционного госпиталя. Еще
не успели опасть на землю клубы поднятой колесами пыли, как к машинам со
всех сторон кинулись афганцы. Здесь, впрочем, как и на другой стоянке -
Теплом Стане, они имели свой интерес.
По ценам гораздо ниже, чем на кабульских базарах, где можно было
достать абсолютно все, торговцы скупали в приходящих советских колоннах
ходовой и дефицитный товар: теплое нательное белье, матрасы, кровати,
запчасти для машин, ящики говяжьей тушенки, топливо, муку, сгущенку,
радиостанции, сахар, мешки риса, бушлаты и оружие, если находились
смельчаки, которые отваживались его именно здесь продавать. Затем с большой
выгодой афганцы все это перепродавали.
К Бочкову подскочил невысокий черноволосый парень в широченных штанах и
длинной, как платье, рубахе. Он схватил прапорщика за руку и радостно
затряс.
- Здравствуй, командор! Что привез? Товар есть? Давай! Беру!
- Э, Толик, - попытался вырвать руку из немытой ладони Бочков, - завтра
приходи. Некогда сейчас - к ханум иду. Понял, да?
- Другому товар отдаешь? - испугался афганец и не только не выпустил
руки прапорщика, а еще сильнее сжал ее.
- Да нет. Тебе отдам. Как всегда. Товар есть - два кондиционера, один
тент камазовский, три палатки. Все новое - муха не сидела.
- Давай! Давай! Сейчас беру! - торопил афганец.
- Ну ты и бестолковый, - разозлился Бочков и высвободил наконец руку, -
завтра приходи. С деньгами.
- Не обманешь, командор?
Бочков достал чеки из кармана и помахал ими.
- К ханум тороплюсь. Водка нужна. Понял?
Услышав о водке, парень тут же поверил прапорщику и потянулся к
деньгам.
- Сколько?
- Две большие.
Афганец мгновенно исчез, растворяясь среди машин и снующих вокруг
солдат. Появился он так же внезапно, достав из-за пазухи бутылки.
- Только мне, командор, товар отдашь, - крикнул он напоследок,
устремляясь в глубь колонны.
Бочков стал готовиться к походу в гости. Он достал из пакета новую,
аккуратно сложенную форму и прямо у машины, демонстрируя синие солдатские
трусы, переоделся.
Затем в ход пошли гуталин, щетка и бархотка. Прапорщик долго пыхтел,
возился и громко чертыхался. Через некоторое время туфли сияли.
Бочков сгонял водителя за теплой водой и принялся тщательно скрести
щеки и подбородок безопасной бритвой. Все из того же волшебного пакета он
извлек белое вафельное полотенце: в середине оказался одеколон. Прапорщик
закрыл глаза и принялся колотить по щекам ладонью, щедро поливая ее
остропахнущей жидкостью.
Семенов сидел возле машины, курил и зачарованно водил глазами за
суетящимся Бочковым.
Наконец прапорщик вскочил на подножку машины и заглянул в зеркало.
Потом осторожно ступил на землю, чтобы не запылить туфли, и одарил солдата
улыбкой: "Главное, Семен, в нашем деле - обхождение. Запомни, бача, женщины
от этого теряют сознание и сразу падают на кровать. Особенно здесь. Любят
они культуру".
"Культуру, - ехидно подумал водитель, ухмыляясь. - Деньги они любят -
поэтому и валятся, как подкошенные".
По рассказам более опытных ребят знал Семенов цены на многих
госпитальных телок, которых они между собой называли - "чекистками".
Реденькие бровки Бочкова стянулись к переносице.
- Нечего лыбиться! Уйду - чтобы порядок был. Машину подгонишь к
злобинской, состыкуешь задницами впритирку и всю ночь - сторожить. Пропадет
что-нибудь - значит ты, собака, продал. Голову оторву! За оружием смотри.
Если что - убью!
Перед лицом солдата заплясал кулак, резко отдававший одеколоном.
Водитель поскучнел - Бочков был скор на расправу и имел тяжелую руку.
А к прапорщику после такого дружеского совета вернулось отличное
настроение. Губы растянулись в улыбке, и он похлопал Семенова по острому,
худому плечу.
- Служи, сынок, как дед служил, а дед на службу хрен ложил. Жди утром.
Бочков схватил крепкий полиэтиленовый пакет, где кроме водки лежал
какой-то аккуратненький сверточек, перевязанный чуть ли не алой кокетливой
ленточкой, и рысью заспешил в "инфекционку".
Появился прапорщик значительно раньше названного срока. Еще во всю
гремели магнитофоны в госпитале, где гуляла добрая половина колонны. Видимо,
не у одного Бочкова была там своя "королева красоты".
© Copyright Олег Михайлович Блоцкий
Date: 21 Mar 2004
Оставить комментарий
Рассказ
---------------------------------------------------------------
Лейтенант только-только пришел в батарею, а солдат отслужил в ней два
года. Он был "дембелем" и считал последние предотъездные дни, старательно
вымарывая их в небольшом календарике. Может, боец и уступил бы командиру
взвода, вернул молодым деньги, которые отобрал для последних закупок. Но
события разворачивались на глазах всего подразделения и "обуревший" дембель
не только не пятился назад, но еще больше наглел, опустив левую руку в
карман, а правой лениво почесывая голую грудь.
Короче говоря, нашла коса на камень, и лейтенант не сдержался.
Он выбросил правую руку вперед, метя солдату в подбородок. Дембель
оказался на удивление проворным - постарался увернуться, дернулся, но
неудачно. Железный кулак, скользнув по лицу, пришелся как раз на кадык.
Дембеля бросило на взводного. Тот сделал шаг в сторону, и солдат рухнул
на пол, захрипев и покрываясь потом. Кровь брызнула из носа и ушей. На
раскрытых губах распустилась причудливым цветком розовая пена.
Облепившие место стычки солдаты, минуту назад радостно перемигивавшиеся
и строившие рожи, теперь топтались в нерешительности и вопросительно
таращили глаза на командира.
- Плащ-палатку, - скомандовал лейтенант, склоняясь к неподвижному телу.
На брезент уложили полумертвого дембеля и бегом потащили в санчасть.
Начальник штаба полка разъяренно мерил шагами кабинет и орал так, что
тряслись стаканы на тарелочке возле графина.
- Ты убить его мог, идиот! Ладно, вправили ему горло! А если перелом?
Сил много? В горы корректировщиком ходи!
- Да я...
- Молчать! - рубанул кулаком по столу подполковник.
Стаканы разом подскочили и покатились по полированной поверхности.
Комбат - начальник лейтенанта - подлетел к столу, поймал стаканы, вернул их
на место и замер рядом с лейтенантом, белым, как потолок в операционной, где
достаточно долго оживляли дембеля.
Начштаба вновь заметался по кабинету. Казалось, он набирает начальную
скорость, чтобы, разогнавшись, головой выбить кондиционер и умчаться в
голубое поднебесье.
- Нет, я так больше не могу! Одних ублюдков из Союза присылают! В
первом бате Храпов едва должность принял, как на чарс его потянуло. Нет,
чтобы дураку у такого же бестолкового офицера наркоту попросить, так он
солдату приказ отдает. Приказываю, мол, достать. Тот и достал - в особом
отделе. Стукачом боец оказался - в школу КГБ поступать хочет. Плюсы себе
набирает - стучит на офицеров, скотина. А Узгенов? Под обстрел раза два
попал на заставе, понял, чем это пахнет, и ногу себе прострелил. Под дурака
решил закосить - мол, осколком мины ранило. Теперь этот мордоворот своих
подчиненных гробит. Что, сильный? - теснил лейтенанта в угол подполковник с
искаженным лицом. - Сильный, да? Говори! Не молчи, Сигов!
Лейтенант опустил глаза и сделал едва заметный шажок назад.
- Никак нет, - промямлил он, не решаясь смотреть в глаза подполковнику.
- Никак нет! - взвился начштаба. - А почему? Как? Сколько раз
предупреждал: не умеете бить морды слонам - не беритесь. А если взялся,
делай так, чтоб никто не видел, не знал. Этот же у всего полка на глазах! Ну
ничего, - затряс желтым от никотина пальцем начштаба, - ты мне ответишь за
это, паскуда! Партбилет на стол положишь, и из Афгана мы тебя вышибем, как
этих дурачков - Храпова с Узгеновым. В Союзе будешь служить, а может,
прямиком в народное хозяйство.
Лейтенант побледнел.
- Това... Товарищ подполковник! Я прошу, очень прошу, - забормотал
Сигов, - ...умоляю вас - не надо в Союз!
- Что? Позора боишься? - вытянул губы трубочкой начштаба.
- Не надо, товарищ подполковник. На самую опасную заставу переведите, в
самые тяжелые колонны посылайте, но в Союз не надо. Стыдно в Союз, товарищ
подполковник! - голос лейтенанта дрожал.
- А солдата по харе бить не стыдно? - взвизгнул начштаба.
Ругань и зубовный скрежет вновь обрушились на лейтенанта. Подполковник
орал, широко раскрыв рот, и фанерные стены комнаты вибрировали. Начштаба
бегал вокруг стола, и тот покачивался, припадая то на одну, то на другую
сторону. Подполковник приближался к Сигову, подносил сжатый кулак и тыкал им
в лицо лейтенанту.
Сигов стоял, как изваяние, ни разу не шелохнулся, только часто хлопая
глазами. Решил, наверное, перенести все, только бы остаться в Афгане.
Когда начштаба, задыхаясь, стал чертить круги возле офицеров с меньшей
скоростью, за дело принялся опытный, тертый капитан Горбунов. Его внезапно
одолел кашель, и он поднес руку ко рту.
Подполковник, громко дыша, схватил графин и стал хлебать воду прямо из
горлышка.
- Гхе, гхе, гхе, - вновь зашелся в кашле Горбунов.
Запрокинувший голову подполковник скосил глаза. Комбат перехватил
взгляд и тут же неторопливо начал.
Слова его покатились медленно, спокойно, размеренно и даже чуточку
скорбно.
- Товарищ подполковник, Сигов, безусловно, идиот. Он запятнал честь
батареи, всего полка, и прощения ему нет. Но, если разобраться, то Маркова
убить мало. Отпетый негодяй, слово даю.
Начштаба грохнул графин на стол и обреченно махнул рукой.
- И ты туда - покрывать своего. Хороша компания, нечего сказать.
- Никак нет, - возразил Горбунов. - Вы Маркова не знаете. Он у молодых
деньги забирал. Сигов увидел, вмешался. Так этот подлец и бровью не повел.
Деньги не отдал и еще куражиться начал: "Вы кто такой? Я в Афгане два года,
а вы три недели", - повторил капитан и продолжил, как бы размышляя сам с
собой. - За такие слова, по моему мнению, убивать надо. Что будет, если
каждый бойчишка начнет считать свои заслуги? Да было бы что считать!?
Паршивец в каких-то задрипанных колоннах побывал, на несколько операций
сходил и мнит себя героем. Конечно, если бы там я оказался или кто-нибудь
другой из офицеров батареи, подобных разговоров не было. А Сигов что? Опыта
маловато. Вот и решил Марков над ним поиздеваться, при всех, замечу. Как
после этого взводному работать? Подонок на дембель уйдет, а другие-то
останутся. И что, тоже будут боевые считать?
Подполковник вонзил взгляд в лейтенанта.
- Так и было?
Сигов вытянулся, кивнув.
Начштаба дергал себя за ухо. Горбунов продолжал обволакивать его
спокойной, вкрадчивой речью.
- Не сдержался взводный. Так за это мы его накажем. Обязательно. Что
так получилось - с кровью - это не по злобе. Сигов сам по себе парень
хороший. Работает, как вол. Вышлем в Союз - кто придет? Сами знаете, сейчас
там все волынят. Выдернуть кого-то - мертвое дело. Все тут же оказываются
многодетными, больными, хромыми или такими покалеченными, что их в гроб пора
паковать. А Сигов парень здоровый, - начштаба и капитан почти одновременно
рассмеялись, - холостой. По дому не тоскует, голову всякой дурью не забивает
- день-деньской, как белка в колесе, во все вникнуть пытается. Может, дадите
ему испытательный срок, товарищ подполковник? Посмотрим. Если что не так -
вышвырнем и дело с концом.
Начштаба осклабился, обнажая передние потемневшие от постоянного
курения зубы.
- Баюн ты, Горбунов. Без мыла в задницу влезешь. Почему в замполиты не
пошел?
- Потому, что совесть до конца не потерял, - откровенно признался
комбат.
Подполковник, как и любой офицер, вкалывающий от раннего подъема и до
глубокой ночи, не любил политработников. Он громко загоготал, откинувшись на
спинку стула.
Отсмеявшись, начштаба закурил и задумался.
Сигов и Горбунов настороженно молчали. Лейтенант чувствовал, как холод
обручем стягивает низ живота.
Наконец, начштаба шевельнулся, завозил пальцем по бумагам, лежащим на
столе. Палец уперся в какую-то строку. Подполковник медленно поднял голову.
Взгляд напряженный и решительный. Глаза холодные.
Сигов вытянулся по стойке смирно.
- Вот что, Горбунов, - начштаба точно гвозди вколачивал в толстенную
доску, - у Сигова есть шанс. Один. Послезавтра ночной патруль. Пусть
заступит. Пусть службу понесет. Может, что-нибудь и выйдет.
- Так точно, товарищ подполковник, - вспыхнул Сигов, - выйдет, не
сомневайтесь!
Но, напоровшись на колючие, ледяные глаза подполковника, лейтенант
замолчал.
Начштаба, усмирив взглядом Сигова, продолжил так, будто того и вовсе
нет в кабинете.
- Смотри, Горбунов, это его последний шанс. Патруль должен быть
патрулем, а не мули-вули. Понял?
- Так точно.
Напускное равнодушие и скрытое лукавство комбата моментально
испарились. Официально-серьезный капитан кивнул.
- Идите.
Офицеры отдали честь, повернулись, как положено, через левое плечо и
вышли из кабинета.
На ступеньках штаба, вытягивая трясущимися пальцами сигарету из пачки,
протянутой капитаном, заглянул ему в лицо счастливый Сигов.
- Комбат, не бойтесь, не подведу! Начштаба будет доволен!
Горбунов посмотрел на счастливое, дурашливое лицо лейтенанта и грустно
улыбнулся.
- Колюха, Колюха! Не говори "хоп" раньше времени. В модуле обо всем
потолкуем.
В небольшой комнатушке комбата густо-сине от дыма. Кондиционер,
захлебываясь, чихал и булькал, но не успевал даже разогнать по углам
плавающие клубы дыма.
На кровати под цветными фотографиями семьи лежал Горбунов. В ногах у
него примостился старшина батареи - юркий, как сперматозоид (определение
капитана), азербайджанец Тофик Юнусов. У изголовья на табурете - Сигов или,
как теперь его называл комбат, - "Смерть дембелям".
- Значит, Тоф, не судьба тебе попасть в патруль, - закончил рассказ о
передрягах в штабе капитан.
Юнусов понимающе взглянул на Сигова.
- Ясна, командир. Нада так нада. Хотел себе магнитофон купить - потом
сделаю. Умирай, но товарища спасай, - засмеялся Юнусов.
Капитан перехватил затравленный, почти бессмысленный взгляд Сигова и
вздохнул:
- Человек ты здесь новый, Коля. Еще, считай, ничего не видел. Со
временем все узнаешь. Давай лучше, как любит наш замполит говорить, ближе к
телу. - Горбунов перевернулся на бок, оперся на руку головой. - На ночь по
Кабулу от частей выставляются патрули. Не везде, конечно, а в определенных
местах: возле госпиталей советских, около посольства, вокруг аэродрома и на
крупных перекрестках в центре города. Вечером они заступают, а утром -
сменяются. Ночь для волка - особая пора. - Горбунов хмыкнул и схватился за
подбородок. - В это время он и кормится. Мы тоже. Ночной патруль опасная
вещь, но денежная. За ночь тысяч двадцать-сорок сделать можешь. Цифра эта
тебе ничего не говорит, в местных деньгах ты еще не разобрался. Так вот,
если твою зарплату за месяц взять и перевести в афошки, то получится... -
капитан запнулся, подсчитывая. Юнусов немедленно подсказал:
- Шесть с половиной, командир.
- Видишь, за ночь в среднем четыре получки сделаешь. Если повезет,
расклад хороший будет, - капитан, как всякий уважающий себя офицер, играл в
преферанс, - а то и больше. Способы разные. Примитивные, безусловно, однако
надежные, не раз проверенные. Можешь бурбухайку тормознуть, можешь дуканчик
распотрошить - это дело вкуса и возможностей. Подробности тебе Тоф объяснит.
Прапорщик ободряюще похлопал тонкой ладонью Сигова по плечу:
- Конэчна, объясню. Кое-что знаем, кое-что умеем.
Все это время лейтенант ошалело моргал и пытался понять - разыгрывают
его или нет.
- Только не надо делать большие глаза, Сигов, - прибавил Горбунов,
внимательно наблюдавший за лейтенантом. - Это единственный шанс. Другого нет
и не будет. Думаешь, зря он тебя в ночной патруль посылает? Просто так? Да у
него такса - десять тысяч. Заступаешь в патруль и шныряешь по городу. А
потом отдаешь десятку. Все остальное, разумеется, твое. Надеюсь, понимаешь,
что отстегнуть сейчас ты должен будешь все. Хорошо одно - начштаба мужик
конкретный. Он в долгу не останется. Не получится - вылетишь в Союз. И там
об тебя каждая сволочь ноги будет вытирать, - на полном серьезе пообещал
комбат и перевернулся на живот, зашарив рукой под кроватью.
Нашел и протянул Сигову банку пива.
- Пей. Отойди немного. Тебе сегодня досталось.
Сигов неумело потянул за колечко. Пена брызнула и уселась на рукав.
Горбунов с Юнусовым переглянулись и беззлобно рассмеялись.
- Ничэго, научится, - сказал Тофик, - я тоже раньше пива в банках не
видел. В патруль будет ходить, в колоннах - ящиками-мащиками пить будет.
Сигов сделал несколько вялых глотков и безвольно опустил плечи.
- Не нравится? - удивился комбат. - Это с непривычки. Пройдет.
- Нравится.
- А что не пьешь?
Сигов загнанно посмотрел на капитана.
- Начальник штаба такой принципиальный. Как ему деньги отдавать? Он же
меня за это под трибунал сразу!
Комбат глянул на вспотевшего Сигова и махнул рукой.
- Опять двадцать пять. Я ему про Фому, а он мне - про Ерему. Тоф, хоть
ты объясни!
- Э-э-э! - сдавленно, с хрипом вскрикнул азербайджанец. Лейтенант
вздрогнул, испуганно посмотрел на Тофика. - Что объяснить? Что сказать?
Начштаба все деньги носят. Он тоже дэмбэл, как Марков, - скоро замена.
Пайса-майса начштаба во как нада, - прапорщик вонзил острый небрежно
выбритый подбородок в потолок и провел напряженным ребром ладони по горлу. -
Принесешь ему - все будет. Не принесешь - ничего не будет. Тоф месяц назад
командировка ездил - старый дедушка умер. Никто не отпускал. Не прямо
родственник.
- Не прямой, - поправил комбат, изучая лучистые трещины, паутинками
разбежавшиеся по потолку.
- Да, я и гаварю - не прямо. Так что? Принес Тоф начштаба двадцать
тысяч и поэхал Саюз командировка. А ты гаварышь дэнги он нэ берет. Берет.
Все берут! - озлился на Сигова Юнусов.
- Хватит, Тоф, не добивай парня. Расслабься, - почти приказал комбат и
засвистал какую-то простенькую, но популярную мелодию.
Сигов попытался вспомнить ее, но так и не смог этого сделать.
Юнусов принялся молча вылавливать сигарету из полупустой командирской
пачки.
От подобной правды Сигова мутило. Он согнулся, опустил голову на грудь
и грел ладонями пустую, теплую жестянку. От бессчетного количества
выкуренных сигарет голова трещала, дым выдавливал глаза из глазниц, и мысли
были рваные, беспорядочные.
Все молчали. В окне по-прежнему мелко трясся кондиционер. Было слышно,
как за дверью, в коридоре, топали солдаты, спеша к умывальникам.
- Пойми, - бесстрастно сказал Горбунов, все так же глядя вверх, - никто
тебя никуда не заставит идти. Тоф пойдет - он давно просится, да очередь не
подходила. Но поверь: не будет денег - вылетишь в Союз беспартийным и
опозоренным. Задушат они тебя. С ответом не тороплю. Подумай, а к вечеру
скажи. Не бойся - трусом тебя никто считать не будет. Решать - твое право.
- А что решать? - спросил Сигов.
По его горлу, изнутри, словно протянули рашпиль, и он закашлялся,
задыхаясь, хватаясь за воротник куртки.
Тофик принялся колотить лейтенанта по спине.
- Что решать, - выдавил наконец Сигов, поворачивая покрасневшее лицо к
комбату, - тут нечего решать. Пойду я.
- Подумай.
- Пойду! - банка треснула, сминаясь.
- Ай, маладэц, - обрадовался Юнусов. - Главное - нэ бойсь! Всэ кагда-та
что-та начинают.
Горбунов сел.
- В таком случае запомни - осечки быть не должно. Поймают наши - будешь
сидеть в тюрьме.
- Э-э-э! Кто поймаэт, камандир? Такие же. Будут приставать - падэлись.
Не жадничай! - посоветовал Тофик Сигову.
- Впрочем, я не слышал, чтобы кто-то из патрулей залетел на таком деле.
Тоф тебя проинструктирует, и людей тебе дадим надежных, молчаливых.
Горбунов потянулся. Кости весело хрустнули.
- Ладно, Коля, отдыхай. Не бери в голову - все обойдется. Вижу, устал.
Подкосила тебя правда-матка. Иди спать - легче станет, да и перед патрулем
отдохнуть надо.
Сигов кивнул головой, почему-то пожал руки Юнусову и Горбунову, а затем
вышел.
И забываясь в мягком отупляющем сне, проваливаясь в ватное забытье,
шептал сам себе молодой лейтенант: "Я должен быть сильным, как комбат. Я
должен им доказать..."
И заснул, стиснув зло зубы.
Колонна из Газней рвалась к Кабулу.
На покатой горе без единого деревца, врывшись в сухую землю, в серых
неказистых четырехугольных домишках, закутавшись в маскировочные сети,
стояла шестая застава десантуры. Она прикрывала дорогу, по которой
стремительно неслись машины.
Часовым на заставе они казались маленькими жучками. Темно-зеленые
насекомые изо всех сил мчались вперед, да так скоро, что не было видно
колотящих по земле ножек.
"Уралы", "КамАЗы", "Газы", раздробленные бэтээрами и бээмпэ, напрягая
все свои силы, стремились пройти кишлак Мухаммеддарра, а попросту -
Мухамедку, оторваться от нее, хищно присосавшуюся к дороге.
Распущенные, хлопающие на ветру, выгоревшие, белые брезентовые тенты;
черные, тонкие жала пулеметов, воткнутые в густую зелень справа.
В одном из "КамАЗов" старшим машины - прапорщик Бочков.
Еще задолго до Мухамедки поднял он боковое стекло с перекинутым через
него толстенным бронежилетом и передернул затвор автомата. Поставил
предохранитель на автоматический огонь и орал, как оглашенный.
- Быстрее, Семен! Жми, жми, бача! Давай! Ходу!
Глаза у Бочкова лихорадочно блестели, лицо перекосилось от страха.
Голый до пояса водитель разгонял машину на четвертой скорости, давил
ногой в тапочке на педаль газа. Стрелка, дрожа, перепрыгнула цифру 120.
Семенов закусил нижнюю губу, вцепился глазами в дорогу.
Вдоль нее - сгоревшие, искореженные остовы грузовиков; перевернутые
или, точно присевшие на колени, с оторванными напрочь колесами, закопченные
бронетранспортеры без пулеметов.
Рядом с асфальтом, исполосованным следами огня, белыми кристалликами
соли - мелкое битое стекло и россыпи тусклых гильз.
Солдату вдруг подумалось, что выполз из зарослей огромный дракон,
дохнул огненным смерчем на машины и застыли они, обезображенные, прерывая
свой бег. А черные, обугленные полосы на самой дороге - следы шершавого
языка дракона смерти, что живет в Мухамедке.
Если кошмар при виде разбитой колонны вселял в солдат некий абстрактный
ужас, то прапорщик попросту дрожал от реального страха, стискивая потными
пальцами теплый металл автомата.
Неделю назад он встретился с этим драконом и видел его смертельный
оскал.
Горели и взрывались машины. Люди выпрыгивали, выползали из них,
скатывались на обочину.
Пули свистели, визжали, скрежетали и роями носились над дорогой.
Раскаленные осы рвали на части все, что попадалось им на пути. Впивались в
броню, злобно отскакивали и вновь кидались в атаку. Насмерть укусить не
получалось, и тогда на помощь осам из густых придорожных зарослей -
торопились маленькие смерчи - гранатометные выстрелы.
Пламя, копоть, гарь...
Мат, стоны, ярость...
Бочков, распластавшись на земле за колесами "Урала", под его днищем,
безостановочно садил из автомата в ощерившуюся зеленую чащобу. Автомат
дрожал. Ствол постепенно становился синевато-сизым.
В ушах давило, в голове звенело, а Бочков что-то бессвязно выкрикивал,
стрелял и снова кричал, бросая молящие взгляды направо. Там отчаянные парни
на боевой машине пехоты, вроде бы и не замечая огненно-свинцовых волн,
которые часто и упруго накатывались на них, пытались столкнуть с дороги
пылающие машины и освободить путь застрявшей в ловушке колонне.
Деревья и заросли кустарников - логово дракона - становились реже.
Наконец они окончательно исчезли. Справа пошла безжизненная мертвая равнина
с редкими опухолями холмов.
Бочков захохотал, дернул предохранитель вверх и опустил стекло. Густые
теплые потоки воздуха загуляли по кабине.
Прапорщик высунул потное блестящее лицо в окно и три раза сплюнул.
Слюны не хватило - горло пересохло, и Бочков закашлялся. Потом откинулся на
дерматиновое сиденье, достал сигареты и долго взахлеб радостно матерился.
Кровавого цвета пачка "Примы" дрожала в его руке.
- Что, Семен, скоро водовку будем пить и женщин гладить?
Прапорщик прикурил сразу две сигареты, одну воткнул в зубы водителю.
- Что молчишь?
- Не пью, поэтому и молчу.
Бочков даже взвизгнул.
- Знаю, где вы бражку гоните. Ничего, как созреет - так и конфискую. Но
ты не расстроишься? Ведь не пьешь, да? - съехидничал Бочков и затараторил: -
А я вот - выпью. После такой, братан, дороги очень даже полезно. В прошлый
раз страху здесь натерпелся! Как начали долбить душары, так думал - все, не
вылезем. Точно ужака под колесами ползал. Сейчас на машины смотрел -
вспоминал, а сердце в самой глотке колотилось. Веришь, нет?
Семенов мотнул стриженой головой. Сам он в той колонне не был, но видел
вернувшихся ребят и слышал их сбивчивые рассказы. Ходка, в самом деле, была
страшная: семеро убитых и пятнадцать раненых.
- Теперь, Семен, к инфекции. Там наше место, - обмякал все больше
прапорщик. - Отменная стоянка! Забор, а за ним в модулях сто баб - бесхозные
и на любой вкус. Ой, есть там у меня одна. - Бочков сладко зачмокал губами.
- Королева красоты.
Солдат с сомнением взглянул на маленького, круглого Бочкова. Прапорщик
этого не заметил.
- В прошлый раз, когда уезжал, так расстроилась, так расстроилась.
Места себе не находила! Чуть не плакала. Ничего - сейчас она будет рыдать от
восторга.
Бочков залихватски подмигнул водителю и мечтательно замолчал. Выражение
лица становилось сладостным.
Колонна остановилась на пустыре слева от инфекционного госпиталя. Еще
не успели опасть на землю клубы поднятой колесами пыли, как к машинам со
всех сторон кинулись афганцы. Здесь, впрочем, как и на другой стоянке -
Теплом Стане, они имели свой интерес.
По ценам гораздо ниже, чем на кабульских базарах, где можно было
достать абсолютно все, торговцы скупали в приходящих советских колоннах
ходовой и дефицитный товар: теплое нательное белье, матрасы, кровати,
запчасти для машин, ящики говяжьей тушенки, топливо, муку, сгущенку,
радиостанции, сахар, мешки риса, бушлаты и оружие, если находились
смельчаки, которые отваживались его именно здесь продавать. Затем с большой
выгодой афганцы все это перепродавали.
К Бочкову подскочил невысокий черноволосый парень в широченных штанах и
длинной, как платье, рубахе. Он схватил прапорщика за руку и радостно
затряс.
- Здравствуй, командор! Что привез? Товар есть? Давай! Беру!
- Э, Толик, - попытался вырвать руку из немытой ладони Бочков, - завтра
приходи. Некогда сейчас - к ханум иду. Понял, да?
- Другому товар отдаешь? - испугался афганец и не только не выпустил
руки прапорщика, а еще сильнее сжал ее.
- Да нет. Тебе отдам. Как всегда. Товар есть - два кондиционера, один
тент камазовский, три палатки. Все новое - муха не сидела.
- Давай! Давай! Сейчас беру! - торопил афганец.
- Ну ты и бестолковый, - разозлился Бочков и высвободил наконец руку, -
завтра приходи. С деньгами.
- Не обманешь, командор?
Бочков достал чеки из кармана и помахал ими.
- К ханум тороплюсь. Водка нужна. Понял?
Услышав о водке, парень тут же поверил прапорщику и потянулся к
деньгам.
- Сколько?
- Две большие.
Афганец мгновенно исчез, растворяясь среди машин и снующих вокруг
солдат. Появился он так же внезапно, достав из-за пазухи бутылки.
- Только мне, командор, товар отдашь, - крикнул он напоследок,
устремляясь в глубь колонны.
Бочков стал готовиться к походу в гости. Он достал из пакета новую,
аккуратно сложенную форму и прямо у машины, демонстрируя синие солдатские
трусы, переоделся.
Затем в ход пошли гуталин, щетка и бархотка. Прапорщик долго пыхтел,
возился и громко чертыхался. Через некоторое время туфли сияли.
Бочков сгонял водителя за теплой водой и принялся тщательно скрести
щеки и подбородок безопасной бритвой. Все из того же волшебного пакета он
извлек белое вафельное полотенце: в середине оказался одеколон. Прапорщик
закрыл глаза и принялся колотить по щекам ладонью, щедро поливая ее
остропахнущей жидкостью.
Семенов сидел возле машины, курил и зачарованно водил глазами за
суетящимся Бочковым.
Наконец прапорщик вскочил на подножку машины и заглянул в зеркало.
Потом осторожно ступил на землю, чтобы не запылить туфли, и одарил солдата
улыбкой: "Главное, Семен, в нашем деле - обхождение. Запомни, бача, женщины
от этого теряют сознание и сразу падают на кровать. Особенно здесь. Любят
они культуру".
"Культуру, - ехидно подумал водитель, ухмыляясь. - Деньги они любят -
поэтому и валятся, как подкошенные".
По рассказам более опытных ребят знал Семенов цены на многих
госпитальных телок, которых они между собой называли - "чекистками".
Реденькие бровки Бочкова стянулись к переносице.
- Нечего лыбиться! Уйду - чтобы порядок был. Машину подгонишь к
злобинской, состыкуешь задницами впритирку и всю ночь - сторожить. Пропадет
что-нибудь - значит ты, собака, продал. Голову оторву! За оружием смотри.
Если что - убью!
Перед лицом солдата заплясал кулак, резко отдававший одеколоном.
Водитель поскучнел - Бочков был скор на расправу и имел тяжелую руку.
А к прапорщику после такого дружеского совета вернулось отличное
настроение. Губы растянулись в улыбке, и он похлопал Семенова по острому,
худому плечу.
- Служи, сынок, как дед служил, а дед на службу хрен ложил. Жди утром.
Бочков схватил крепкий полиэтиленовый пакет, где кроме водки лежал
какой-то аккуратненький сверточек, перевязанный чуть ли не алой кокетливой
ленточкой, и рысью заспешил в "инфекционку".
Появился прапорщик значительно раньше названного срока. Еще во всю
гремели магнитофоны в госпитале, где гуляла добрая половина колонны. Видимо,
не у одного Бочкова была там своя "королева красоты".