Страница:
Затем комната погрузилась в тишину. Ни малейшего эха, лишь звук ее хриплого дыхания.
Женевьева тряхнула головой. Кошмарный сон. Вот что это было: ей приснился кошмар. Вскрикнула ли она, или слышала крик – не имело значения, потому что это плод ее воображения.
Затем послышался стук. И он не был воображаемым, она уже не спала и слышала его. Один-единственный глухой удар, донесшийся прямо сверху.
Над ней располагалась спальня Гордона…
Сон как рукой сняло, но когда Женевьева спустила ноги с постели, чтобы встать, то едва не рухнула на пол из-за слабости в коленях. А когда на ощупь побрела к двери, голову ее будто окутывал туман. Она царапала ногтями дверь, но едва ощущала поверхность дерева. Пальцы казались чужими, ноги тоже, и лишь страх принадлежал ей, он жил в ее сердце, бушевал там, когда она выбралась, едва не падая, в пустой коридор, где газовый рожок мигал, словно горящий кончик свечи, словно глаза из ее сна, глаза Гордона, приказывающего ей спать…
Гордон. Что-то случилось Гордоном…
Страх обрел голос, страх придал ей сил, и она двинулась по коридору к потайной двери без номера, ведущей на лестницу. Лестница встретила ее тьмой, где царили тени, и на миг Женевьева тоже стала тенью: ей так хотелось отдаться сну и тишине. Спи и отдыхай. Она слышала шепчущий эти сладкие слова нежный голос Гордона, но сама фраза уже не становилась сладкой: она, казалось, горька, будто вкус «Эликсира». И Женевьева уже не чувствовала себя тенью, она была реальностью, и реальной являлась опасность…
Опасность на верхней площадке лестницы… Опасность за дверью, надежной и невидимой, которая находится здесь, на площадке… Женевьева помедлила перед ней, пытаясь прислушаться. Кажется, сдавленный вздох. Вздох и шуршание.
На миг она застыла в ужасе – пока не поняла, что дышит она сама, а шуршит ее пеньюар. Воспрянув, Женевьева шагнула вперед и принялась нажимать на скрытые уголки потайной двери, пока не открылся маленький освещенный кабинет.
Не входя, она оглядела комнату, но та была пуста. Девушка медленно вошла и начала поворачиваться к двери, ведущей в смежное помещение. И тут краем глаза она заметила движение и испуганно обернулась.
Красно-голубой кошмар… освежеванное тело мужчины – правда, лишь его изображение в натуральную величину. Это оказался цветной анатомический атлас на стене, который слегка покачивался от сквозняка из дверного проема. На миг Женевьеве показалось, будто не паутина артерий и вен, а извивающиеся змеи опутывают тело. Пустые глазницы зло уставились на нее, лишенное плоти лицо ухмылялось. Девушка отвернулась и пошла дальше, в другую комнату.
За находившимся в нише дверным проемом открылась роскошная гостиная с пушистым ковром, пляшущими в камине языками пламени и картинами в резных рамах на стенах. Смеющиеся кавалеры, пьющие за здоровье своих дам из золоченых кубков…
Женевьева увидела на столе бокалы из-под вина. Два наполовину пустых бокала, искрящиеся хрусталем в отблесках каминного огня. Но комната была пуста. Однако… Звуки, услышанные ею во сне, доносились из комнаты точно над ее головой.
Она пересекла кроваво-красный ковер, миновала камин, где потрескивало и угрожающе шипело пламя, и подошла к открытой двери в спальню. И увидела там, в полутьме, гротескную, дрожащую фигуру с вытаращенными глазами, – карикатуру на саму себя. Это она с разинутым ртом уставилась на смятые простыни и на платье из зеленого атласа, – это было всего лишь отражение в зеркале.
Перед глазами мелькнул знакомый образ: высокое, смеющееся создание с карими глазами, щебечущее о своих планах посещения Ярмарки, и Гордон, сопровождающий девушку в комнату на втором этаже. Создание, навестившее его позже для медицинской «консультации», в том самом платье. Миссис Харрис.
Тряхнув головой, она прогнала воспоминание. Комната была пуста, а виденное ею – лишь бред больного воображения. Реальным было то, что она услыхала. Не смех, а вопль. Глаза Женевьевы обежали окутанные тенью уголки комнаты. Она повернулась, и вместе с ней повернулась комната. «Кружится голова, – сказала она себе. – Сейчас ты упадешь в обморок».
Но она глубоко вздохнула, и головокружение прекратилось. Она не должна сдаться сейчас, когда Гордон в опасности. Если он действительно в опасности.
Думай. Ты должна думать. Куда они могли уйти?
Женевьева, спотыкаясь, двинулась вдоль стены. Никаких дверей, по крайней мере, видимых глазу, – стена казалась сплошной под дрожащим прикосновением онемевших пальцев. Потом широкое гладкое пространство зеркала, в котором маячило испуганное лицо с разинутым в мучительном изумлении ртом. Сбоку от зеркала – открытая дверь в ванную.
Она ощутила вьющийся вокруг лодыжек холод сквозняка и почувствовала, что дует из черного квадрата на полу, позади свернутого коврика. Это был открытый люк. Она заставила себя шагнуть вперед, встала, покачиваясь, над большой дырой, напоминающей разверстую могилу. Но могилы не имеют квадратной формы, и оттуда не дуют сквозняки. Девушка посмотрела через край, превозмогая приступ головокружения, и различила слабые очертания деревянных ступеней, ведущих вниз, во тьму глубокого колодца. И на верхней ступени этой лестницы лежал один белый глаз, уставившийся на нее снизу вверх.
Мгновение спустя он оказался жемчужной серьгой, похожей на мигающее, манящее око. Будто глаз Гордона, приказывающий ей заснуть. Она хотела бы этого, потому что даже кошмарный сон был лучше реальности. Кошмары унеслись вниз, в холодную таинственную темноту.
Снова накатили волны головокружения и тошноты, но она пересилила их и, вцепившись в ледяные железные перильца по сторонам ступеней, начала спускаться во тьму – осторожно и медленно, ища устойчивую опору для ног. Всматриваясь вниз, Женевьева увидела где-то вдалеке тусклый свет. Вот он приблизился, вот он уже в нескольких шагах. Пол коридора казался прочным. Тени дробил на куски мигающий свет одинокого газового рожка.
Наконец стали видны очертания длинного, узкого, перегороженного грубыми досками пространства. Она подумала, что похожа на что похожа на сомнамбулу: чувствовались мягкие объятия сна, отяжеляющего руки и ноги и обволакивающего тело ватным коконом, теплым и мягким. Как хорошо погрузиться в это тепло… Гордон хотел, чтобы она спала и «Эликсир» действовал. Может, она и впрямь спит, и это лишь продолжение сна?
Приглушенный звон слабо донесся издалека. Но она услышала его. Нет, она не спит: звук был реальным и пришел из-за двери. Рука взметнулась и толкнула некрашеные доски. Дверь распахнулась, открывая каменную лестницу, залитую резким желтоватым светом, идущим снизу. Снова к ней метнулось эхо короткого звона.
Женевьева спускалась, чувствуя под ногами твердость камня. Спуск давался легче, хотя головокружение возвращалось все более широкими волнами, заставляя ее постоянно моргать, разгоняя тени перед глазами. Горло пересохло, она вдыхала холодный воздух. Все стихло, остался лишь шорох ее шагов.
Как много ступеней. Наверное, она опустилась довольно глубоко – должно быть, в погреб. Но где же тогда печь, бочка с углем, трубы? А может, люк служит входом в тоннель? Но это лишь одни догадки. А перед Женевьевой оказался тоннель с каменными стенами, окаймленный пляшущими желтыми огоньками газовых рожков, с тяжелой дубовой дверью в конце.
Голова кружилась так, что ей не под силу было подняться по лестнице, а затем пройти по коридору к другой лестнице, чтобы выйти, наконец, в свою пустую спальню. Это невозможно, Женевьева уже зашла слишком далеко – теперь она должна узнать. Язычки пламени мигали, едва не умирая, и возрождались вновь, когда она проходила мимо, касаясь вытянутой рукой стены коридора. Еще несколько шагов, и она окажется у двери.
Женевьева тряхнула головой, глянув под ноги. Тени вдруг рассеялись. Впереди растекался по полу свет, пробиваясь из-под дубовой двери в конце коридора.
Там было тихо и пусто. Лишь луч света из-под дверной щели – он успокаивал и притягивал ее.
Глубоко вздохнув, Женевьева протянула руку и открыла дверь.
Глава 10
Глава 11
Женевьева тряхнула головой. Кошмарный сон. Вот что это было: ей приснился кошмар. Вскрикнула ли она, или слышала крик – не имело значения, потому что это плод ее воображения.
Затем послышался стук. И он не был воображаемым, она уже не спала и слышала его. Один-единственный глухой удар, донесшийся прямо сверху.
Над ней располагалась спальня Гордона…
Сон как рукой сняло, но когда Женевьева спустила ноги с постели, чтобы встать, то едва не рухнула на пол из-за слабости в коленях. А когда на ощупь побрела к двери, голову ее будто окутывал туман. Она царапала ногтями дверь, но едва ощущала поверхность дерева. Пальцы казались чужими, ноги тоже, и лишь страх принадлежал ей, он жил в ее сердце, бушевал там, когда она выбралась, едва не падая, в пустой коридор, где газовый рожок мигал, словно горящий кончик свечи, словно глаза из ее сна, глаза Гордона, приказывающего ей спать…
Гордон. Что-то случилось Гордоном…
Страх обрел голос, страх придал ей сил, и она двинулась по коридору к потайной двери без номера, ведущей на лестницу. Лестница встретила ее тьмой, где царили тени, и на миг Женевьева тоже стала тенью: ей так хотелось отдаться сну и тишине. Спи и отдыхай. Она слышала шепчущий эти сладкие слова нежный голос Гордона, но сама фраза уже не становилась сладкой: она, казалось, горька, будто вкус «Эликсира». И Женевьева уже не чувствовала себя тенью, она была реальностью, и реальной являлась опасность…
Опасность на верхней площадке лестницы… Опасность за дверью, надежной и невидимой, которая находится здесь, на площадке… Женевьева помедлила перед ней, пытаясь прислушаться. Кажется, сдавленный вздох. Вздох и шуршание.
На миг она застыла в ужасе – пока не поняла, что дышит она сама, а шуршит ее пеньюар. Воспрянув, Женевьева шагнула вперед и принялась нажимать на скрытые уголки потайной двери, пока не открылся маленький освещенный кабинет.
Не входя, она оглядела комнату, но та была пуста. Девушка медленно вошла и начала поворачиваться к двери, ведущей в смежное помещение. И тут краем глаза она заметила движение и испуганно обернулась.
Красно-голубой кошмар… освежеванное тело мужчины – правда, лишь его изображение в натуральную величину. Это оказался цветной анатомический атлас на стене, который слегка покачивался от сквозняка из дверного проема. На миг Женевьеве показалось, будто не паутина артерий и вен, а извивающиеся змеи опутывают тело. Пустые глазницы зло уставились на нее, лишенное плоти лицо ухмылялось. Девушка отвернулась и пошла дальше, в другую комнату.
За находившимся в нише дверным проемом открылась роскошная гостиная с пушистым ковром, пляшущими в камине языками пламени и картинами в резных рамах на стенах. Смеющиеся кавалеры, пьющие за здоровье своих дам из золоченых кубков…
Женевьева увидела на столе бокалы из-под вина. Два наполовину пустых бокала, искрящиеся хрусталем в отблесках каминного огня. Но комната была пуста. Однако… Звуки, услышанные ею во сне, доносились из комнаты точно над ее головой.
Она пересекла кроваво-красный ковер, миновала камин, где потрескивало и угрожающе шипело пламя, и подошла к открытой двери в спальню. И увидела там, в полутьме, гротескную, дрожащую фигуру с вытаращенными глазами, – карикатуру на саму себя. Это она с разинутым ртом уставилась на смятые простыни и на платье из зеленого атласа, – это было всего лишь отражение в зеркале.
Перед глазами мелькнул знакомый образ: высокое, смеющееся создание с карими глазами, щебечущее о своих планах посещения Ярмарки, и Гордон, сопровождающий девушку в комнату на втором этаже. Создание, навестившее его позже для медицинской «консультации», в том самом платье. Миссис Харрис.
Тряхнув головой, она прогнала воспоминание. Комната была пуста, а виденное ею – лишь бред больного воображения. Реальным было то, что она услыхала. Не смех, а вопль. Глаза Женевьевы обежали окутанные тенью уголки комнаты. Она повернулась, и вместе с ней повернулась комната. «Кружится голова, – сказала она себе. – Сейчас ты упадешь в обморок».
Но она глубоко вздохнула, и головокружение прекратилось. Она не должна сдаться сейчас, когда Гордон в опасности. Если он действительно в опасности.
Думай. Ты должна думать. Куда они могли уйти?
Женевьева, спотыкаясь, двинулась вдоль стены. Никаких дверей, по крайней мере, видимых глазу, – стена казалась сплошной под дрожащим прикосновением онемевших пальцев. Потом широкое гладкое пространство зеркала, в котором маячило испуганное лицо с разинутым в мучительном изумлении ртом. Сбоку от зеркала – открытая дверь в ванную.
Она ощутила вьющийся вокруг лодыжек холод сквозняка и почувствовала, что дует из черного квадрата на полу, позади свернутого коврика. Это был открытый люк. Она заставила себя шагнуть вперед, встала, покачиваясь, над большой дырой, напоминающей разверстую могилу. Но могилы не имеют квадратной формы, и оттуда не дуют сквозняки. Девушка посмотрела через край, превозмогая приступ головокружения, и различила слабые очертания деревянных ступеней, ведущих вниз, во тьму глубокого колодца. И на верхней ступени этой лестницы лежал один белый глаз, уставившийся на нее снизу вверх.
Мгновение спустя он оказался жемчужной серьгой, похожей на мигающее, манящее око. Будто глаз Гордона, приказывающий ей заснуть. Она хотела бы этого, потому что даже кошмарный сон был лучше реальности. Кошмары унеслись вниз, в холодную таинственную темноту.
Снова накатили волны головокружения и тошноты, но она пересилила их и, вцепившись в ледяные железные перильца по сторонам ступеней, начала спускаться во тьму – осторожно и медленно, ища устойчивую опору для ног. Всматриваясь вниз, Женевьева увидела где-то вдалеке тусклый свет. Вот он приблизился, вот он уже в нескольких шагах. Пол коридора казался прочным. Тени дробил на куски мигающий свет одинокого газового рожка.
Наконец стали видны очертания длинного, узкого, перегороженного грубыми досками пространства. Она подумала, что похожа на что похожа на сомнамбулу: чувствовались мягкие объятия сна, отяжеляющего руки и ноги и обволакивающего тело ватным коконом, теплым и мягким. Как хорошо погрузиться в это тепло… Гордон хотел, чтобы она спала и «Эликсир» действовал. Может, она и впрямь спит, и это лишь продолжение сна?
Приглушенный звон слабо донесся издалека. Но она услышала его. Нет, она не спит: звук был реальным и пришел из-за двери. Рука взметнулась и толкнула некрашеные доски. Дверь распахнулась, открывая каменную лестницу, залитую резким желтоватым светом, идущим снизу. Снова к ней метнулось эхо короткого звона.
Женевьева спускалась, чувствуя под ногами твердость камня. Спуск давался легче, хотя головокружение возвращалось все более широкими волнами, заставляя ее постоянно моргать, разгоняя тени перед глазами. Горло пересохло, она вдыхала холодный воздух. Все стихло, остался лишь шорох ее шагов.
Как много ступеней. Наверное, она опустилась довольно глубоко – должно быть, в погреб. Но где же тогда печь, бочка с углем, трубы? А может, люк служит входом в тоннель? Но это лишь одни догадки. А перед Женевьевой оказался тоннель с каменными стенами, окаймленный пляшущими желтыми огоньками газовых рожков, с тяжелой дубовой дверью в конце.
Голова кружилась так, что ей не под силу было подняться по лестнице, а затем пройти по коридору к другой лестнице, чтобы выйти, наконец, в свою пустую спальню. Это невозможно, Женевьева уже зашла слишком далеко – теперь она должна узнать. Язычки пламени мигали, едва не умирая, и возрождались вновь, когда она проходила мимо, касаясь вытянутой рукой стены коридора. Еще несколько шагов, и она окажется у двери.
Женевьева тряхнула головой, глянув под ноги. Тени вдруг рассеялись. Впереди растекался по полу свет, пробиваясь из-под дубовой двери в конце коридора.
Там было тихо и пусто. Лишь луч света из-под дверной щели – он успокаивал и притягивал ее.
Глубоко вздохнув, Женевьева протянула руку и открыла дверь.
Глава 10
Когда на город опустились сумерки, Квартал очнулся и ожил. Он медленно шевелился и потягивался, как огромный зверь, в предвкушении ночи. Пасти ломбардов со стальными, заостренными зубьями решеток распахнулись, поджидая неосторожных. За вращающимися на петлях дверями начали бойкую торговлю салуны. В окнах обшарпанных доходных домов появились желтые огни, а над дверными проемами борделей зажглись красные фонари. Казалось, все желают посетить Ярмарку и Квартал. Богатые – в громыхающих каретах, а менее удачливые представители мужского племени – пешком. И обитатели Квартала с радостью ждали посетителей. Их ждали ослепительные коллекции алмазов в закладных лавках – фальшивые, как и заверения их владельцев; ждали лихорадочные пальцы, проворно выхватывающие кошельки у пьяных щеголей; ждали деревянные дубинки и латунные кастеты; ждали дурманящие капли в залитых светом барах; ждали улыбки в отдельных кабинетах… По сути, не имело значения, какую дверь выберет гуляка. В конечном итоге, Квартал пожирал всех.
В начале одиннадцатого Кристэль вынырнула из прохладных чертогов католической церкви в душную летнюю ночь. Встав сбоку от входа, в тени, скрывающей ее от взглядов прохожих, она принялась наблюдать за противоположной стороной Кларк-стрит. Здесь было сердце Квартала. Не обращая внимания на торговцев, мошенников и зазывал у дверей салунов, она неотрывно следила за внушительным зданием прямо напротив церкви – трехэтажным кирпичным особняком, безмятежно укрывшим окна ставнями на ночь. Над его неприметной дверью не было ни красного, ни другого фонаря, и в темноте трудно было разглядеть серебристые прутья качавшейся рядом клетки.
Но Кристэль знала, что клетка, в которой помещался попугай, на месте. Огромная зеленая птица по кличке «Красотка Полли» охорашивалась на жердочке и визгливо вопила: «Кэрри Уотсон – входите, джентльмены!» Это был номер четыреста сорок первый по Кларк-стрит, легендарный четыреста сорок первый. Заведение Кэрри Уотсон – самое изысканное, самое знаменитое.
Ей рассказывал о нем Чарли Хоган:
– Пятьдесят девушек, – втолковывал он. – Можешь себе представить? Говорят, у Вины Филдз на Кастом-Хаус-плейс их больше, но все цветные. У Кэрри бродяжек не найдешь: на каждой девушке вечернее платье, никакой ругани, никаких пьяных. Большинство из них говорят по-французски и пьют только вино по десять долларов за бутылку. Не из бокалов, заметь. Золоченые кубки – таков стиль Кэрри.
Золоченые кубки? Кристэль не могла этому поверить. Но ее редактор не шутил.
– Жаль, что ты не можешь попасть внутрь, чтобы осмотреться. У них там пять гостиных, вся мебель из Парижа. На полу ковры, в которые погружаешься по щиколотку. Каждый вечер играет оркестр, да какой! У Кэррине работают малоизвестные музыканты. К тому же там есть биллиардная, хотя я никогда не слыхал, чтобы кто-то пошел в четыреста сорок первый поиграть. А теперь поговаривают, будто в подвале появился кегельбан!
– А наверху? – спросила Кристэль.
– Около двадцати пяти спален. Шелковые простыни, отдельные ванные и прочее. – Хоган пожал плечами. – В общем, так мне сказали. Самому проверить не удастся.
Кристэль подавила улыбку, но, не сдержавшись, заметила:
– Вы хотите сказать, что она не общается с прессой?
Редактор улыбнулся:
– Кэрри общается с кем угодно, но за хорошую плату. Говорят, если к двери подходит тип, у которого не наберется пятидесяти долларов в джинсах, то попугай высовывается и клюет его. Это предприятие вполне законно процветает вот уже двадцати лет, невзирая на смену администраций. А с открытием Ярмарки прибыль удвоилась. Представляешь, насколько богата эта женщина?
Кристэль могла это представить, но не удовлетворялась отвлеченными размышлениями. Сегодня она уже побывала здесь, у церкви на Кларк-стрит. Ей хотелось увидеть собственными глазами владелицу дома. И когда желание исполнилось, она получила даже больше, чем рассчитывала. Кристэль готова была увидеть пухлую, крашенную перекисью женщину в шелковом вечернем платье, пальцы которой унизаны алмазными кольцами, дополняющими блеск камней на руках, шее и мочках ушей. Но огромная белая карета с золочеными колесами, с угольно-черными лошадьми и кучером в алой ливрее, – такой роскоши могла позавидовать сама миссис Поттер Палмер.
Да, что ни говори, Кэрри Уотсон была богатой женщиной и ее клиенты тоже. Богатые и важные. Именно для того, чтобы увидеть этих клиентов, Кристэль вернулась сюда и притаилась в тени той самой церкви, которой Кэрри, по слухам, изрядно жертвовала по доброте душевной. Если суждено появиться сенсационному очерку о злачных местечках Чикаго, то он не будет ограничен описанием кареты Кэрри, или даже ведерок из настоящего серебра, в которых подают вино. Очерк, по замыслу Кристэль, должен рассказывать о людях, посещающих заведение. Вся суть в них.
Сжимая в ладони крошечный блокнот, она дежурила с карандашом наготове, наблюдая за экипажами и двуколками, подкатывающими к дверям Кэрри. Их число постоянно возрастало, и вскоре кареты уже выстроились вдоль тротуара, будто на параде. И как на параде, из них появлялись известнейшие и почтеннейшие персоны. В этой жаждущей удовольствий процессии, вливающейся через порталы в дом, Кристэль узнавала знакомые лица и животы: богатый биржевик с улицы Ла-Саль, сын владельца крупного универсального магазина, местный олдермен и правитель одной из балканских стран, чуть меньшей по площади, чем округ, контролируемый олдерменом. И вдруг, с веселым улюлюканьем и грохотом подкатил дилижанс и извергнул из себя половину звезд из труппы «Буффало Билл Шоу».
– Кэрри Уотсон – входите, джентльмены! – скрипел попугай. Но Кристэль едва расслышала его из-за воплей «ковбоев». Она пожалела птицу: когда приветствуешь стольких клиентов, поневоле охрипнешь.
У самой Кристэль начали уставать ноги, и вообще в ее блокнотике собралось достаточно имен для скандальной статьи. Вдобавок, у проходящих мимо гуляк уже заплетались ноги; если она хочет уйти незамеченной, лучше поспешить, пока какой-нибудь ухажер не вовлек ее в неприятности.
Кристэль решила, наконец, выйти на улицу. И тут, рядом с ней, замаячила чья-то тень.
– Эй, подожди минутку!
Ждать – еще чего! Не обращая внимания на голос, девушка зашагала быстрее, но вдруг застыла на месте, ощутив на плече тяжелую ладонь.
Она мгновенно повернулась, поднимая ридикюль. Сумочка была маленькой – в ней лежали карандаш и блокнот, но вдобавок там был тугой сверток серебряных долларов, припрятанный на крайний случай. Стоит ударить кого-то с размаху этим свертком по челюсти и… Кристэль размахнулась. И была схвачена за руку.
– Я сказал, подожди!
Она обернулась и подняла глаза на хмурое лицо Джима.
– Что ты здесь делаешь? – пробормотала она.
– Ищу тебя. – Он разжал пальцы, и ее рука вяло упала. – Я заходил к тебе в контору вечером. Чарли Хоган сказал, что ты…
Кристэль вздохнула:
– Чарли Хоган – болтун.
– Его болтовня сослужила тебе неплохую службу. – Джим мрачно разглядывал улицу. – Почему тебе втемяшилось в голову прийти сюда? Только погляди на эту толпу!
– Именно этим я и занимаюсь. – Кристэль постучала по своему ридикюлю. – У меня здесь список имен, от которого глаза полезут на лоб у всего города. Погоди, вот прочитаешь их в газете…
– К счастью, я нашел тебя прежде, чем твой некролог опубликовали.
– Не порти мне развлечение.
– Ты называешь это развлечением? – Джим нетерпеливо махнул рукой. – Стоять здесь, рискуя жизнью, глазеть на этих хулиганов? Да еще поздней ночью, когда поблизости нет ни одного приличного человека!
Кристэль посмотрела на противоположную сторону, и глаза ее сузились.
– О, неужели это…
– О чем ты?
– Посмотри сам.
Джим повернулся и проследил за ее взглядом. От четыреста сорок первого номера отъезжала карета, и сошедший на тротуар пассажир подходил к двери.
– Кэрри Уотсон! – крякнул попугай. Распахнувшаяся дверь заглушила приветствие, и гость вошел внутрь. На миг его улыбающееся лицо оказалось в потоке света, льющегося из холла.
– Кажется, это твой приятель? – заметила Кристэль.
– Черт меня побери…
Оба проводили взглядом полуночного посетителя, за которым закрылась дверь борделя. Почти машинально Кристэль полезла в ридикюль за карандашом и блокнотом и добавила последнее имя в свой список: Г. Гордон Грэгг.
В начале одиннадцатого Кристэль вынырнула из прохладных чертогов католической церкви в душную летнюю ночь. Встав сбоку от входа, в тени, скрывающей ее от взглядов прохожих, она принялась наблюдать за противоположной стороной Кларк-стрит. Здесь было сердце Квартала. Не обращая внимания на торговцев, мошенников и зазывал у дверей салунов, она неотрывно следила за внушительным зданием прямо напротив церкви – трехэтажным кирпичным особняком, безмятежно укрывшим окна ставнями на ночь. Над его неприметной дверью не было ни красного, ни другого фонаря, и в темноте трудно было разглядеть серебристые прутья качавшейся рядом клетки.
Но Кристэль знала, что клетка, в которой помещался попугай, на месте. Огромная зеленая птица по кличке «Красотка Полли» охорашивалась на жердочке и визгливо вопила: «Кэрри Уотсон – входите, джентльмены!» Это был номер четыреста сорок первый по Кларк-стрит, легендарный четыреста сорок первый. Заведение Кэрри Уотсон – самое изысканное, самое знаменитое.
Ей рассказывал о нем Чарли Хоган:
– Пятьдесят девушек, – втолковывал он. – Можешь себе представить? Говорят, у Вины Филдз на Кастом-Хаус-плейс их больше, но все цветные. У Кэрри бродяжек не найдешь: на каждой девушке вечернее платье, никакой ругани, никаких пьяных. Большинство из них говорят по-французски и пьют только вино по десять долларов за бутылку. Не из бокалов, заметь. Золоченые кубки – таков стиль Кэрри.
Золоченые кубки? Кристэль не могла этому поверить. Но ее редактор не шутил.
– Жаль, что ты не можешь попасть внутрь, чтобы осмотреться. У них там пять гостиных, вся мебель из Парижа. На полу ковры, в которые погружаешься по щиколотку. Каждый вечер играет оркестр, да какой! У Кэррине работают малоизвестные музыканты. К тому же там есть биллиардная, хотя я никогда не слыхал, чтобы кто-то пошел в четыреста сорок первый поиграть. А теперь поговаривают, будто в подвале появился кегельбан!
– А наверху? – спросила Кристэль.
– Около двадцати пяти спален. Шелковые простыни, отдельные ванные и прочее. – Хоган пожал плечами. – В общем, так мне сказали. Самому проверить не удастся.
Кристэль подавила улыбку, но, не сдержавшись, заметила:
– Вы хотите сказать, что она не общается с прессой?
Редактор улыбнулся:
– Кэрри общается с кем угодно, но за хорошую плату. Говорят, если к двери подходит тип, у которого не наберется пятидесяти долларов в джинсах, то попугай высовывается и клюет его. Это предприятие вполне законно процветает вот уже двадцати лет, невзирая на смену администраций. А с открытием Ярмарки прибыль удвоилась. Представляешь, насколько богата эта женщина?
Кристэль могла это представить, но не удовлетворялась отвлеченными размышлениями. Сегодня она уже побывала здесь, у церкви на Кларк-стрит. Ей хотелось увидеть собственными глазами владелицу дома. И когда желание исполнилось, она получила даже больше, чем рассчитывала. Кристэль готова была увидеть пухлую, крашенную перекисью женщину в шелковом вечернем платье, пальцы которой унизаны алмазными кольцами, дополняющими блеск камней на руках, шее и мочках ушей. Но огромная белая карета с золочеными колесами, с угольно-черными лошадьми и кучером в алой ливрее, – такой роскоши могла позавидовать сама миссис Поттер Палмер.
Да, что ни говори, Кэрри Уотсон была богатой женщиной и ее клиенты тоже. Богатые и важные. Именно для того, чтобы увидеть этих клиентов, Кристэль вернулась сюда и притаилась в тени той самой церкви, которой Кэрри, по слухам, изрядно жертвовала по доброте душевной. Если суждено появиться сенсационному очерку о злачных местечках Чикаго, то он не будет ограничен описанием кареты Кэрри, или даже ведерок из настоящего серебра, в которых подают вино. Очерк, по замыслу Кристэль, должен рассказывать о людях, посещающих заведение. Вся суть в них.
Сжимая в ладони крошечный блокнот, она дежурила с карандашом наготове, наблюдая за экипажами и двуколками, подкатывающими к дверям Кэрри. Их число постоянно возрастало, и вскоре кареты уже выстроились вдоль тротуара, будто на параде. И как на параде, из них появлялись известнейшие и почтеннейшие персоны. В этой жаждущей удовольствий процессии, вливающейся через порталы в дом, Кристэль узнавала знакомые лица и животы: богатый биржевик с улицы Ла-Саль, сын владельца крупного универсального магазина, местный олдермен и правитель одной из балканских стран, чуть меньшей по площади, чем округ, контролируемый олдерменом. И вдруг, с веселым улюлюканьем и грохотом подкатил дилижанс и извергнул из себя половину звезд из труппы «Буффало Билл Шоу».
– Кэрри Уотсон – входите, джентльмены! – скрипел попугай. Но Кристэль едва расслышала его из-за воплей «ковбоев». Она пожалела птицу: когда приветствуешь стольких клиентов, поневоле охрипнешь.
У самой Кристэль начали уставать ноги, и вообще в ее блокнотике собралось достаточно имен для скандальной статьи. Вдобавок, у проходящих мимо гуляк уже заплетались ноги; если она хочет уйти незамеченной, лучше поспешить, пока какой-нибудь ухажер не вовлек ее в неприятности.
Кристэль решила, наконец, выйти на улицу. И тут, рядом с ней, замаячила чья-то тень.
– Эй, подожди минутку!
Ждать – еще чего! Не обращая внимания на голос, девушка зашагала быстрее, но вдруг застыла на месте, ощутив на плече тяжелую ладонь.
Она мгновенно повернулась, поднимая ридикюль. Сумочка была маленькой – в ней лежали карандаш и блокнот, но вдобавок там был тугой сверток серебряных долларов, припрятанный на крайний случай. Стоит ударить кого-то с размаху этим свертком по челюсти и… Кристэль размахнулась. И была схвачена за руку.
– Я сказал, подожди!
Она обернулась и подняла глаза на хмурое лицо Джима.
– Что ты здесь делаешь? – пробормотала она.
– Ищу тебя. – Он разжал пальцы, и ее рука вяло упала. – Я заходил к тебе в контору вечером. Чарли Хоган сказал, что ты…
Кристэль вздохнула:
– Чарли Хоган – болтун.
– Его болтовня сослужила тебе неплохую службу. – Джим мрачно разглядывал улицу. – Почему тебе втемяшилось в голову прийти сюда? Только погляди на эту толпу!
– Именно этим я и занимаюсь. – Кристэль постучала по своему ридикюлю. – У меня здесь список имен, от которого глаза полезут на лоб у всего города. Погоди, вот прочитаешь их в газете…
– К счастью, я нашел тебя прежде, чем твой некролог опубликовали.
– Не порти мне развлечение.
– Ты называешь это развлечением? – Джим нетерпеливо махнул рукой. – Стоять здесь, рискуя жизнью, глазеть на этих хулиганов? Да еще поздней ночью, когда поблизости нет ни одного приличного человека!
Кристэль посмотрела на противоположную сторону, и глаза ее сузились.
– О, неужели это…
– О чем ты?
– Посмотри сам.
Джим повернулся и проследил за ее взглядом. От четыреста сорок первого номера отъезжала карета, и сошедший на тротуар пассажир подходил к двери.
– Кэрри Уотсон! – крякнул попугай. Распахнувшаяся дверь заглушила приветствие, и гость вошел внутрь. На миг его улыбающееся лицо оказалось в потоке света, льющегося из холла.
– Кажется, это твой приятель? – заметила Кристэль.
– Черт меня побери…
Оба проводили взглядом полуночного посетителя, за которым закрылась дверь борделя. Почти машинально Кристэль полезла в ридикюль за карандашом и блокнотом и добавила последнее имя в свой список: Г. Гордон Грэгг.
Глава 11
Утром, когда Джим сидел за своим столом, в контору вошел мистер Фоллансби с письмом в руках.
– Ты очень занят, Фрэзер?
– Заканчиваю оформлять страховой полис для Гамильтона. Отправлю его почтой перед завтраком.
– У тебя намечено что-либо на сегодняшний день?
– Пока нет. Я подумывал нанести несколько визитов в район Гарфилд-парка.
– Это подождет. Прочти-ка вот…
Фоллансби подал, ему письмо. Обычное письмо из другой компании, решил Джим, быстро пробежав его глазами. Некий владелец страхового полиса по имени Эверс умер в марте, оставив оплаченную страховку на тысячу долларов на случай смерти, Поскольку наследник также скончался, компания разыскивала его ближайшую родню. В процессе расследования выяснилось, что законная наследница Эверса сейчас проживает в Чикаго и работает личной секретаршей у…
Джим, нахмурясь, Поднял голову, и старик кивнул.
– Вот именно. Работает у доктора Грэгга, того самого, которому мы оплатили два месяца назад десятитысячную страховку за его жену. Вот тебе несовпадение.
«Интересно, что сказал бы Фоллансби, если бы узнал о том, где этот тип был вчера ночью», – подумал Джим, подавляя желание намекнуть об этом начальнику. Вместо этого он вернул письмо и спросил:
– В чем проблема?
Фоллансби скорчил гримасу:
– Не знаю. Я только что поговорил с Грэггом по телефону, но хоть убей не могу понять, о чем он болтал. Я хочу, чтобы ты увиделся с ним сегодня днем и прояснил это дело. Возьми письмо с собой. – Джим сложил его и убрал в свой бумажник.
Днем, сразу после завтрака, он развернул письмо и подал его доктору Грэггу, находившемуся в собственной конторе, позади рецептурной. Сегодня на Грэгге был полотняный костюм и безупречно накрахмаленная рубашка. Но сам доктор казался слегка помятым, и Джим снова удержал себя от намека на то, что видел Грэгта прошлой ночью. Впрочем, если одинокий вдовец посещает всякие заведения в поисках развлечений, это его личное дело.
Джима сейчас интересовало только письмо, которое читал Грэгг. Он ожидал, что доктор хотя бы кивнет, или чуть нахмурится, но лицо Грэгга оставалось бесстрастным; закончив чтение, он вернул запрос компании посетителю.
– Именно это зачитал мне утром по телефону мистер Фоллансби, – заметил доктор. – Право же, не стоило брать на себя хлопоты и приносить его мне сюда.
Джим покачал головой:
– Вы не понимаете, сэр. Мне необходимо убедиться, что оно попадет в руки ближайшей родственницы Эверса, Женевьевы Болтон. Теперь она законная наследница…
– Я понимаю, – вздохнул Грэгг. – Но боюсь, что Фоллансби меня не понял. В нашем утреннем разговоре я пытался объяснить ему, что в данное время мисс Болтон здесь нет.
– Она больше не работает у вас?
– Я этого не сказал. Просто, как раз сейчас ее нет в городе. – Грэгг улыбнулся. – Эта личное дело.
– А вы не могли бы сказать мне, как ее найти?
– В этом нет необходимости. Она скоро вернется.
– Как скоро?
– Скорее всего, на следующей неделе. Перед отъездом она поручила мне заниматься любыми посланиями в ее адрес. – Грэгг протянул руку. – Если позволите, я оставлю это письмо до возвращения мисс Болтон…
– Я не понимаю вас.
– Как и ваш начальник. – Грэгг пожал плечами. – Послушайте, я не люблю мистификаций. Просто я никогда не видел мистера Фоллансби и терпеть не могу обсуждать личные дела с незнакомыми людьми. Но поскольку мы в вами знаем друг друга, пожалуй, я могу довериться вам, не ставя мисс Болтон и себя в неловкое положение.
– Что вы имеете в виду?
В голосе и глазах Грэгга появилась застенчивость.
– Дело в том, что мы с Женевьевой обручены и собираемся пожениться.
– Пожениться?
– Довольно неудобная ситуация, я знаю, – прошло лишь несколько месяцев после кончины Миллисент. Именно поэтому, в силу сложившихся обстоятельств, я намерен пока что отложить официальное; объявление о браке. Вот почему мне так не хотелось открывать местонахождение Женевьевы мистеру Фоллансби. – Грэгг поднялся. – Но вы можете сказать ему, что в настоящее время юная леди улаживает личные дела и вскоре вернется. Надеюсь, он будет настолько любезен, чтобы терпеливо воздержаться от разглашения этой информации до тех пор, пока…
– Я уверен, что он вас не подведет.
– Хорошо. – Грэгг протянул руку. – Весьма признателен вам за внимание.
– Не за что. Вы не могли бы уведомить нас, когда вернется ваша невеста? Компания спешит закрыть это дело, и нам нужна ее подпись перед оформлением выплаты.
– Понимаю, – кивнул Грэгг, направляясь к двери. – И заверяю вас, что больше проблем не будет.
– Проблем не будет. Что это значит? – Потребовала объяснений Кристэль. Был вечер того же дня; они сидели на крыльце доходного дома на Прэри-авеню, и ее нетерпеливый голос нарушил сонный покой пустынной улицы; – Ты уже сказал об этом своему боссу?
– Нет, когда я вернулся в контору, его уже не было.
– Ну и слава Богу!
– О чем ты говоришь?
– О тебе. О твоей работе и твоем будущем – можешь распрощаться и с тем и с другим, если придешь к нему с подобной чепухой.
– Извини, что-то я тебя не пойму, – пробормотал Джим.
– Так постарайся понять. Будь в твоих жилах хоть чуть-чуть репортерской крови, ты сделал бы то же, что сделала я сегодня утром. В ту же минуту, как я заметила прошлой ночью Грэгга, я решила навести кое-какие справки.
– Но… зачем?
– Это совершенно очевидно. Видя всеми уважаемого врача, человека, только что потерявшего любимую жену, входящим в самый известный и дорогой бордель в городе, вряд ли предполагаешь, что он явился туда лечить кого-то. Вместо этого начинаешь сомневаться в его порядочности.
– Погоди минутку. Ты – женщина, и не понимаешь определенных потребностей мужчины.
– Уверяю тебя, я закончила свой курс по биологии с наилучшими баллами. – Кристэль положила ладонь на руку Джима. – Меня удивило не его появление. Дело в манерах – в вихляющей походке, усмешке и наглой самоуверенности этого человека.
– Похоже, тебе чем-то не понравился доктор Грэгг, не так ли?
– И что, если так?
– Если тебе кто-то не нравится, все же нет причин подозревать его в чем-то зазорном.
– Я это знаю. И поэтому я занялась кое-каким расследованием сегодня утром, в «морге».
– В морге?!
– Так у нас называются газетные досье, глупый. Отвоем докторе Грэгге немало публикаций. По поводу замка, выстроенного им за прошлый год, было несколько статей – одна о его планах, а через несколько месяцев – продолжение, касающееся собственно строительства. Замок служил для всей округи не менее волнующей темой разговоров, чем подготовка к Ярмарке.
– Признаю, что замок довольно претенциозен. Но если Грэгг предпочел построить его таким, вряд ли можно винить хозяина в чем-то, кроме плохого вкуса.
– Верно, – пока не начнешь читать эти статьи. Что я и сделала. В них упоминались имена подрядчиков и названия строительных компаний. Кое с кем я созвонилась. С господами Роговским, Шульцем, «О.П. Деннингом и Компанией». Все они в то или иное время участвовали в строительстве замка. Никому из них до сих пор не заплачено. Насколько я поняла, Деннинг собирается подавать в суд.
– Многие бизнесмены и специалисты зачастую нарушают финансовые обязательства. Может быть, у него было туго с наличными.
– Может быть. Но не сейчас. Два месяца назад ты передал ему чек на десять тысяч долларов. Что он сделал с этими деньгами?
– Не знаю.
– А я знаю. Но не будем сейчас об этом. – Кристэль нахмурилась. – Ты знаешь, что раньше доктор Грэгг работал в другой аптеке, как раз напротив нынешнего замка? Он получал сорок долларов в неделю от владелицы, вдовы по имени Филлис Каллагэн. И тогда он не называл себя врачом, а всего лишь аптекарем. В первый раз он воспользовался своей медицинской степенью два года назад, подписывая свидетельство о смерти Филлис Каллагэн. И еще раз, когда годом позже подавал необходимые бумаги в качестве единственного претендента на получение ее наследства.
– Откуда ты это узнала?
– Была в окружном суде. Там все это есть. Причина смерти: остановка сердца. То есть, она случается, обычно, когда кто-нибудь умирает.
– Ты хочешь сказать, что…
– Нет, просто выкладываю факты. А вот еще: наследство Грэгга составило около шестнадцати тысяч долларов и он потратил эти деньги на то, чтобы купить землю напротив аптеки для своего замка. Между прочим, он заплатил почти сразу – около шестнадцати тысяч.
– Ну и что здесь подозрительного?
– Ничего. За исключением одного факта… Он уже наводил справки о цене на землю за месяц до смерти Филлис Каллагэн!
– Возможно, с ее ведома. Они, наверное, рассчитывали построить дом вместе. – Джим нахмурился. – Ты торопишься с выводами.
– Ты очень занят, Фрэзер?
– Заканчиваю оформлять страховой полис для Гамильтона. Отправлю его почтой перед завтраком.
– У тебя намечено что-либо на сегодняшний день?
– Пока нет. Я подумывал нанести несколько визитов в район Гарфилд-парка.
– Это подождет. Прочти-ка вот…
Фоллансби подал, ему письмо. Обычное письмо из другой компании, решил Джим, быстро пробежав его глазами. Некий владелец страхового полиса по имени Эверс умер в марте, оставив оплаченную страховку на тысячу долларов на случай смерти, Поскольку наследник также скончался, компания разыскивала его ближайшую родню. В процессе расследования выяснилось, что законная наследница Эверса сейчас проживает в Чикаго и работает личной секретаршей у…
Джим, нахмурясь, Поднял голову, и старик кивнул.
– Вот именно. Работает у доктора Грэгга, того самого, которому мы оплатили два месяца назад десятитысячную страховку за его жену. Вот тебе несовпадение.
«Интересно, что сказал бы Фоллансби, если бы узнал о том, где этот тип был вчера ночью», – подумал Джим, подавляя желание намекнуть об этом начальнику. Вместо этого он вернул письмо и спросил:
– В чем проблема?
Фоллансби скорчил гримасу:
– Не знаю. Я только что поговорил с Грэггом по телефону, но хоть убей не могу понять, о чем он болтал. Я хочу, чтобы ты увиделся с ним сегодня днем и прояснил это дело. Возьми письмо с собой. – Джим сложил его и убрал в свой бумажник.
Днем, сразу после завтрака, он развернул письмо и подал его доктору Грэггу, находившемуся в собственной конторе, позади рецептурной. Сегодня на Грэгге был полотняный костюм и безупречно накрахмаленная рубашка. Но сам доктор казался слегка помятым, и Джим снова удержал себя от намека на то, что видел Грэгта прошлой ночью. Впрочем, если одинокий вдовец посещает всякие заведения в поисках развлечений, это его личное дело.
Джима сейчас интересовало только письмо, которое читал Грэгг. Он ожидал, что доктор хотя бы кивнет, или чуть нахмурится, но лицо Грэгга оставалось бесстрастным; закончив чтение, он вернул запрос компании посетителю.
– Именно это зачитал мне утром по телефону мистер Фоллансби, – заметил доктор. – Право же, не стоило брать на себя хлопоты и приносить его мне сюда.
Джим покачал головой:
– Вы не понимаете, сэр. Мне необходимо убедиться, что оно попадет в руки ближайшей родственницы Эверса, Женевьевы Болтон. Теперь она законная наследница…
– Я понимаю, – вздохнул Грэгг. – Но боюсь, что Фоллансби меня не понял. В нашем утреннем разговоре я пытался объяснить ему, что в данное время мисс Болтон здесь нет.
– Она больше не работает у вас?
– Я этого не сказал. Просто, как раз сейчас ее нет в городе. – Грэгг улыбнулся. – Эта личное дело.
– А вы не могли бы сказать мне, как ее найти?
– В этом нет необходимости. Она скоро вернется.
– Как скоро?
– Скорее всего, на следующей неделе. Перед отъездом она поручила мне заниматься любыми посланиями в ее адрес. – Грэгг протянул руку. – Если позволите, я оставлю это письмо до возвращения мисс Болтон…
– Я не понимаю вас.
– Как и ваш начальник. – Грэгг пожал плечами. – Послушайте, я не люблю мистификаций. Просто я никогда не видел мистера Фоллансби и терпеть не могу обсуждать личные дела с незнакомыми людьми. Но поскольку мы в вами знаем друг друга, пожалуй, я могу довериться вам, не ставя мисс Болтон и себя в неловкое положение.
– Что вы имеете в виду?
В голосе и глазах Грэгга появилась застенчивость.
– Дело в том, что мы с Женевьевой обручены и собираемся пожениться.
– Пожениться?
– Довольно неудобная ситуация, я знаю, – прошло лишь несколько месяцев после кончины Миллисент. Именно поэтому, в силу сложившихся обстоятельств, я намерен пока что отложить официальное; объявление о браке. Вот почему мне так не хотелось открывать местонахождение Женевьевы мистеру Фоллансби. – Грэгг поднялся. – Но вы можете сказать ему, что в настоящее время юная леди улаживает личные дела и вскоре вернется. Надеюсь, он будет настолько любезен, чтобы терпеливо воздержаться от разглашения этой информации до тех пор, пока…
– Я уверен, что он вас не подведет.
– Хорошо. – Грэгг протянул руку. – Весьма признателен вам за внимание.
– Не за что. Вы не могли бы уведомить нас, когда вернется ваша невеста? Компания спешит закрыть это дело, и нам нужна ее подпись перед оформлением выплаты.
– Понимаю, – кивнул Грэгг, направляясь к двери. – И заверяю вас, что больше проблем не будет.
– Проблем не будет. Что это значит? – Потребовала объяснений Кристэль. Был вечер того же дня; они сидели на крыльце доходного дома на Прэри-авеню, и ее нетерпеливый голос нарушил сонный покой пустынной улицы; – Ты уже сказал об этом своему боссу?
– Нет, когда я вернулся в контору, его уже не было.
– Ну и слава Богу!
– О чем ты говоришь?
– О тебе. О твоей работе и твоем будущем – можешь распрощаться и с тем и с другим, если придешь к нему с подобной чепухой.
– Извини, что-то я тебя не пойму, – пробормотал Джим.
– Так постарайся понять. Будь в твоих жилах хоть чуть-чуть репортерской крови, ты сделал бы то же, что сделала я сегодня утром. В ту же минуту, как я заметила прошлой ночью Грэгга, я решила навести кое-какие справки.
– Но… зачем?
– Это совершенно очевидно. Видя всеми уважаемого врача, человека, только что потерявшего любимую жену, входящим в самый известный и дорогой бордель в городе, вряд ли предполагаешь, что он явился туда лечить кого-то. Вместо этого начинаешь сомневаться в его порядочности.
– Погоди минутку. Ты – женщина, и не понимаешь определенных потребностей мужчины.
– Уверяю тебя, я закончила свой курс по биологии с наилучшими баллами. – Кристэль положила ладонь на руку Джима. – Меня удивило не его появление. Дело в манерах – в вихляющей походке, усмешке и наглой самоуверенности этого человека.
– Похоже, тебе чем-то не понравился доктор Грэгг, не так ли?
– И что, если так?
– Если тебе кто-то не нравится, все же нет причин подозревать его в чем-то зазорном.
– Я это знаю. И поэтому я занялась кое-каким расследованием сегодня утром, в «морге».
– В морге?!
– Так у нас называются газетные досье, глупый. Отвоем докторе Грэгге немало публикаций. По поводу замка, выстроенного им за прошлый год, было несколько статей – одна о его планах, а через несколько месяцев – продолжение, касающееся собственно строительства. Замок служил для всей округи не менее волнующей темой разговоров, чем подготовка к Ярмарке.
– Признаю, что замок довольно претенциозен. Но если Грэгг предпочел построить его таким, вряд ли можно винить хозяина в чем-то, кроме плохого вкуса.
– Верно, – пока не начнешь читать эти статьи. Что я и сделала. В них упоминались имена подрядчиков и названия строительных компаний. Кое с кем я созвонилась. С господами Роговским, Шульцем, «О.П. Деннингом и Компанией». Все они в то или иное время участвовали в строительстве замка. Никому из них до сих пор не заплачено. Насколько я поняла, Деннинг собирается подавать в суд.
– Многие бизнесмены и специалисты зачастую нарушают финансовые обязательства. Может быть, у него было туго с наличными.
– Может быть. Но не сейчас. Два месяца назад ты передал ему чек на десять тысяч долларов. Что он сделал с этими деньгами?
– Не знаю.
– А я знаю. Но не будем сейчас об этом. – Кристэль нахмурилась. – Ты знаешь, что раньше доктор Грэгг работал в другой аптеке, как раз напротив нынешнего замка? Он получал сорок долларов в неделю от владелицы, вдовы по имени Филлис Каллагэн. И тогда он не называл себя врачом, а всего лишь аптекарем. В первый раз он воспользовался своей медицинской степенью два года назад, подписывая свидетельство о смерти Филлис Каллагэн. И еще раз, когда годом позже подавал необходимые бумаги в качестве единственного претендента на получение ее наследства.
– Откуда ты это узнала?
– Была в окружном суде. Там все это есть. Причина смерти: остановка сердца. То есть, она случается, обычно, когда кто-нибудь умирает.
– Ты хочешь сказать, что…
– Нет, просто выкладываю факты. А вот еще: наследство Грэгга составило около шестнадцати тысяч долларов и он потратил эти деньги на то, чтобы купить землю напротив аптеки для своего замка. Между прочим, он заплатил почти сразу – около шестнадцати тысяч.
– Ну и что здесь подозрительного?
– Ничего. За исключением одного факта… Он уже наводил справки о цене на землю за месяц до смерти Филлис Каллагэн!
– Возможно, с ее ведома. Они, наверное, рассчитывали построить дом вместе. – Джим нахмурился. – Ты торопишься с выводами.