Через некоторое время до меня дошло, чем именно я занимаюсь. Я выбирал товар — как делал это много раз прежде.
Я искал свой тип. Молодую, изящную, с хорошеньким личиком и печалью в глазах. Такую, какой была Евангелина Грант, какой была Робин и все те, чьи имена остались мне неизвестны, кого я то вспоминал, то забывал.
Мне нужно было поговорить, нужна была помощь, и я ходил по этим кварталам, ища ту, которая разделит со мной постель.
Я сказал:
— Славная ночь.
— Ага. Только холодновато.
— Ты бы надела свой плащ.
— Да, наверное, надо, но я в нем ужасно выгляжу.
Ее взгляд встретился с моим и задержался.
— Который час?
— Не знаю. Думаю, около половины четвертого.
— Не рано.
— Ага.
Я закурил. Я глупо переминался с ноги на ногу. Делая между словами необычно большие Паузы, я сказал:
— Погуляем?
— Конечно.
— Ладно.
Она выбросила свою сигарету.
— Сколько ты мне дашь?
Я пожал плечами.
— Дашь двадцатку?
— Хорошо.
Напряженное выражение неожиданно оставило ее маленькое птичье личико, и на нем промелькнула улыбка. Она сделала шаг вперед из темноты и взяла меня под руку. Она спросила, нет ли у меня комнаты, куда мы могли бы пойти. Я сказал, что нет. Разве я не остановился в гостинице? Я сказал, что живу вместе с другом.
— В нескольких кварталах отсюда есть гостиница, где меня знают, — сказала она. — Мы без проблем найдем номер. Там дежурит мой знакомый портье. Ничего, если придется немного пройтись?
У меня вдруг помутилось в голове при мысли, что она собирается вести меня в «Максфилд». Я спросил, где находится отель.
— На Сорок пятой.
«Максфилд» был на Сорок девятой. Я сказал, ладно, и мы пересекли Седьмую и Бродвей и пошли в сторону центра. Дойдя до Сорок пятой, мы повернули за угол, и она попросила меня подождать в подворотне, а сама пошла на угол проверить, что за нами никто не идет. Когда она вернулась, на ее лице читалось заметное облегчение.
— Если копы за нами следят, — сказала она, — то, значит, они невидимки. Как тебя зовут?
— Дуг.
— Меня — Джеки.
— Как Джеки Кеннеди?
— Ну да. — Она сжала мне руку. — Жаклин, — сказала она. — Как думаешь, она не подаст на меня в суд за то, что меня зовут, как ее?
— Вряд ли.
— Не поймешь, что людям иногда взбредет в голову. Вот я сейчас ходила посмотреть, не следит ли за нами полиция. Тебе, наверное, неприятно было стоять здесь одному.
— Ничего.
— У нас тут недавно было жарко. Сплошные, аресты. Начиная с того убийства.
Умничка, сама заговорила о том, о чем нужно.
— Я читал об этом.
— Кошмар. Ведь никогда не знаешь, с кем пойдешь. Просто идешь и надеешься, что окажется хороший парень. Вот ты мне кажешься хорошим парнем. Я люблю ребят в форме.
— И копов тоже?
Ей понравилась шутка, она засмеялась.
— Нет, Дуг, только не копов. А ты в сухопутных войсках или летаешь?
— В сухопутных.
— Наверное, это сразу ясно, но я не разбираюсь в форме. Ты служил за границей?
Я назвал какую-то базу, сейчас уже не помню какую. Она спросила о чем-то еще, и я в свою очередь задал вопрос о том, знала ли она Робин Канелли.
— Я очень хорошо знала Робин, — сказала она.
— В ту ночь ты работала?
— Да.
Она вздохнула. Потом сильнее сжала мою руку:
— Это здесь, только перейдем Восьмую авеню и направо. Видишь? Отель «Клэрпул».
— Вижу.
На углу она сказала:
— Да, в ту самую ночь я работала. Ночь с субботы на воскресенье. На ее месте запросто могла оказаться я. Когда я узнала, что случилось, то несколько дней не могла ни есть, ни выходить из дома. Все думала о том, что на ее месте могла быть я. Никогда не знаешь, что тебе выпадет.
— Мм-да.
— А потом, представляешь, вот ты одна в комнате с мужчиной — и что тогда делать? У меня никогда не было никого такого. Ну да, конечно, никогда, а то бы я сейчас здесь с тобой не разговаривала. Но странные были. Много таких, которым нравится лупить тебя по всем местам и кое-что другое в том же роде. Странные. Никогда не могла понять, что делает людей такими?
Ночной портье в «Клэрпул» был похож на актера, всегда играющего перепуганных кассиров в фильмах об ограблениях. За толстыми стеклами очков испуганно таращились глаза. Я дал ему пять двадцать пять за комнату и чаевые, расписавшись на карточке: «Майор и Миссис Дуглас Макьюэн». Он дал мне ключ и предоставил нам самим искать свою комнату.
Мы поднялись на один пролет. В отеле был лифт, но мы пошли по лестнице. Комната оказалась маленькая: кровать, комод, раковина и стул. Больше ничего. Объявление на туалетном столике извещало постояльцев, что за дополнительную плату можно взять телевизор. Не думаю, чтобы кто-нибудь когда-нибудь этим воспользовался.
— Тут чисто, — сказала Джеки. И действительно, здесь было как-то уютнее, чем в большинстве других гостиниц, куда шлюхи водят клиентов. Она зажгла верхний свет — свисавшую на проводе голую лампочку, — закрыла дверь и заперла ее на задвижку. Она повернулась ко мне, и я посмотрел ей в лицо, стараясь угадать, сколько ей лет. У нее были старые глаза, с растянутой желтоватой кожей вокруг, но зато рот выглядел, как у молодой, и лицо без морщин. Под тридцать или тридцать с небольшим.
— Сейчас мне придется попросить у тебя двадцать долларов, — сказала она.
Я нашел двадцатидолларовую купюру и дал ей. Деньги у меня кончались. Моряки и Дуг снабдили меня средствами на текущие расходы, но так не могло продолжаться вечно. По двадцать долларов за интервью — вряд ли мне удастся расспросить много проституток о Робин Канелли.
— Спасибо, — сказала она.
Она спрятала деньги в сумочку, положила ее на стул, а сверху накрыла плащом. Потом, улыбаясь, она повернулась ко мне. Ее пальцы, натренированные частой практикой, одну за другой расстегивали пуговицы на блузке.
— Теперь можешь раздеваться, золотце.
Я сел на кровать и потратил очень много времени на развязывание шнурков. Все время я внимательно следил за тем, как она раздевается. Иногда шлюха может дождаться, пока ее клиент разденется, а потом мотает с его деньгами, правильно рассчитав, что нагишом он не побежит догонять ее. Но на этот раз все было честно. Она сняла блузку, лифчик и юбку. На ней не было трусиков, только белый нейлоновый пояс с дыркой на боку. Все это она тоже сняла, и я посмотрел на нее.
Очень худенькая. Тонкие лодыжки и запястья. Хрупкая. Изящный, аккуратный зад; груди маленькие, но хорошей формы и упругие. Экономичные груди, экономичное тело. Всего в достаточном количестве, ничего лишнего.
Я хотел ее.
Глупо, конечно, но это была чистая правда. Я снял ботинки. Она облокотилась о туалетный столик, закурила и терпеливо смотрела на меня.
Я сказал:
— Слушай, а ты не видела, как эта Робин уходила с убийцей, а, Джеки?
— А что?
— Просто интересно.
— Если честно, я не люблю вспоминать об этом. Мне делается страшно.
— Могу себе представить. Так ты видела его?
— Кого?
— Убийцу.
— Нет, не видела. Наверное, в это время я была занята.
— А, понятно.
Она приблизилась ко мне. Теперь я стоял и расстегивал рубашку. Наверное, в армии их называют гимнастеркой или мундиром. Я расстегивал рубашку, пытаясь не замечать ее близости, бледной кожи, следов от уколов на руках выше сгибов.
— Ты говоришь так, будто Робин интересует тебя больше, чем я.
— Нет, мне просто интересно.
— Ну да. А теперь шапку?
Она протянула руку и сняла с меня форменную фуражку Я было улыбнулся, но тут увидел, как выражение ее лица резко изменилось, и улыбка замерла на губах. Она сделала шаг назад, бросила взгляд на меня, потом через меня на закрытую дверь.
Я сказал:
— Джеки, успокойся.
— Это ты.
— Джеки...
— Господи Иисусе.
— Я не собираюсь...
— Ты остриг волосы, но все равно это — ты. О Господи Боже Всемогущий. О Господи.
Одна ее рука безжизненно повисла, другой она прикрывала горло, словно защищаясь от ножа, которого у меня не было. В ее лице не было ни кровинки. Я никогда прежде не видел никого, кто выглядел бы настолько обнаженным.
— Я не причиню тебе вреда.
Если она и услышала, то по ней этого не было заметно. Она стояла как замороженная, потом, спустя мгновение, ее маленькая рука медленным движением опустилась вниз, открывая горло. Она глубоко вздохнула и закрыла глаза.
Она сказала:
— Ты хочешь убить меня, сделай это сейчас. Сейчас я смогу стерпеть, мне наплевать, мне не страшно. Ты хочешь убить меня, давай, сделай это.
Глава 17
Глава 18
Глава 19
Я искал свой тип. Молодую, изящную, с хорошеньким личиком и печалью в глазах. Такую, какой была Евангелина Грант, какой была Робин и все те, чьи имена остались мне неизвестны, кого я то вспоминал, то забывал.
Мне нужно было поговорить, нужна была помощь, и я ходил по этим кварталам, ища ту, которая разделит со мной постель.
* * *
Она стояла у темного входа в кинотеатр на Седьмой улице, между Сорок шестой и Сорок седьмой. Чуть ниже среднего роста, худенькая, с темными волосами. На ней была обтягивающая черная юбка и бледно-голубая блузка. Туфли на низком каблуке были отчаянно стоптаны. В одной руке она держала черную кожаную сумочку, через другую руку был переброшен плащ. Она стояла и курила сигарету с фильтром.Я сказал:
— Славная ночь.
— Ага. Только холодновато.
— Ты бы надела свой плащ.
— Да, наверное, надо, но я в нем ужасно выгляжу.
Ее взгляд встретился с моим и задержался.
— Который час?
— Не знаю. Думаю, около половины четвертого.
— Не рано.
— Ага.
Я закурил. Я глупо переминался с ноги на ногу. Делая между словами необычно большие Паузы, я сказал:
— Погуляем?
— Конечно.
— Ладно.
Она выбросила свою сигарету.
— Сколько ты мне дашь?
Я пожал плечами.
— Дашь двадцатку?
— Хорошо.
Напряженное выражение неожиданно оставило ее маленькое птичье личико, и на нем промелькнула улыбка. Она сделала шаг вперед из темноты и взяла меня под руку. Она спросила, нет ли у меня комнаты, куда мы могли бы пойти. Я сказал, что нет. Разве я не остановился в гостинице? Я сказал, что живу вместе с другом.
— В нескольких кварталах отсюда есть гостиница, где меня знают, — сказала она. — Мы без проблем найдем номер. Там дежурит мой знакомый портье. Ничего, если придется немного пройтись?
У меня вдруг помутилось в голове при мысли, что она собирается вести меня в «Максфилд». Я спросил, где находится отель.
— На Сорок пятой.
«Максфилд» был на Сорок девятой. Я сказал, ладно, и мы пересекли Седьмую и Бродвей и пошли в сторону центра. Дойдя до Сорок пятой, мы повернули за угол, и она попросила меня подождать в подворотне, а сама пошла на угол проверить, что за нами никто не идет. Когда она вернулась, на ее лице читалось заметное облегчение.
— Если копы за нами следят, — сказала она, — то, значит, они невидимки. Как тебя зовут?
— Дуг.
— Меня — Джеки.
— Как Джеки Кеннеди?
— Ну да. — Она сжала мне руку. — Жаклин, — сказала она. — Как думаешь, она не подаст на меня в суд за то, что меня зовут, как ее?
— Вряд ли.
— Не поймешь, что людям иногда взбредет в голову. Вот я сейчас ходила посмотреть, не следит ли за нами полиция. Тебе, наверное, неприятно было стоять здесь одному.
— Ничего.
— У нас тут недавно было жарко. Сплошные, аресты. Начиная с того убийства.
Умничка, сама заговорила о том, о чем нужно.
— Я читал об этом.
— Кошмар. Ведь никогда не знаешь, с кем пойдешь. Просто идешь и надеешься, что окажется хороший парень. Вот ты мне кажешься хорошим парнем. Я люблю ребят в форме.
— И копов тоже?
Ей понравилась шутка, она засмеялась.
— Нет, Дуг, только не копов. А ты в сухопутных войсках или летаешь?
— В сухопутных.
— Наверное, это сразу ясно, но я не разбираюсь в форме. Ты служил за границей?
Я назвал какую-то базу, сейчас уже не помню какую. Она спросила о чем-то еще, и я в свою очередь задал вопрос о том, знала ли она Робин Канелли.
— Я очень хорошо знала Робин, — сказала она.
— В ту ночь ты работала?
— Да.
Она вздохнула. Потом сильнее сжала мою руку:
— Это здесь, только перейдем Восьмую авеню и направо. Видишь? Отель «Клэрпул».
— Вижу.
На углу она сказала:
— Да, в ту самую ночь я работала. Ночь с субботы на воскресенье. На ее месте запросто могла оказаться я. Когда я узнала, что случилось, то несколько дней не могла ни есть, ни выходить из дома. Все думала о том, что на ее месте могла быть я. Никогда не знаешь, что тебе выпадет.
— Мм-да.
— А потом, представляешь, вот ты одна в комнате с мужчиной — и что тогда делать? У меня никогда не было никого такого. Ну да, конечно, никогда, а то бы я сейчас здесь с тобой не разговаривала. Но странные были. Много таких, которым нравится лупить тебя по всем местам и кое-что другое в том же роде. Странные. Никогда не могла понять, что делает людей такими?
Ночной портье в «Клэрпул» был похож на актера, всегда играющего перепуганных кассиров в фильмах об ограблениях. За толстыми стеклами очков испуганно таращились глаза. Я дал ему пять двадцать пять за комнату и чаевые, расписавшись на карточке: «Майор и Миссис Дуглас Макьюэн». Он дал мне ключ и предоставил нам самим искать свою комнату.
Мы поднялись на один пролет. В отеле был лифт, но мы пошли по лестнице. Комната оказалась маленькая: кровать, комод, раковина и стул. Больше ничего. Объявление на туалетном столике извещало постояльцев, что за дополнительную плату можно взять телевизор. Не думаю, чтобы кто-нибудь когда-нибудь этим воспользовался.
— Тут чисто, — сказала Джеки. И действительно, здесь было как-то уютнее, чем в большинстве других гостиниц, куда шлюхи водят клиентов. Она зажгла верхний свет — свисавшую на проводе голую лампочку, — закрыла дверь и заперла ее на задвижку. Она повернулась ко мне, и я посмотрел ей в лицо, стараясь угадать, сколько ей лет. У нее были старые глаза, с растянутой желтоватой кожей вокруг, но зато рот выглядел, как у молодой, и лицо без морщин. Под тридцать или тридцать с небольшим.
— Сейчас мне придется попросить у тебя двадцать долларов, — сказала она.
Я нашел двадцатидолларовую купюру и дал ей. Деньги у меня кончались. Моряки и Дуг снабдили меня средствами на текущие расходы, но так не могло продолжаться вечно. По двадцать долларов за интервью — вряд ли мне удастся расспросить много проституток о Робин Канелли.
— Спасибо, — сказала она.
Она спрятала деньги в сумочку, положила ее на стул, а сверху накрыла плащом. Потом, улыбаясь, она повернулась ко мне. Ее пальцы, натренированные частой практикой, одну за другой расстегивали пуговицы на блузке.
— Теперь можешь раздеваться, золотце.
Я сел на кровать и потратил очень много времени на развязывание шнурков. Все время я внимательно следил за тем, как она раздевается. Иногда шлюха может дождаться, пока ее клиент разденется, а потом мотает с его деньгами, правильно рассчитав, что нагишом он не побежит догонять ее. Но на этот раз все было честно. Она сняла блузку, лифчик и юбку. На ней не было трусиков, только белый нейлоновый пояс с дыркой на боку. Все это она тоже сняла, и я посмотрел на нее.
Очень худенькая. Тонкие лодыжки и запястья. Хрупкая. Изящный, аккуратный зад; груди маленькие, но хорошей формы и упругие. Экономичные груди, экономичное тело. Всего в достаточном количестве, ничего лишнего.
Я хотел ее.
Глупо, конечно, но это была чистая правда. Я снял ботинки. Она облокотилась о туалетный столик, закурила и терпеливо смотрела на меня.
Я сказал:
— Слушай, а ты не видела, как эта Робин уходила с убийцей, а, Джеки?
— А что?
— Просто интересно.
— Если честно, я не люблю вспоминать об этом. Мне делается страшно.
— Могу себе представить. Так ты видела его?
— Кого?
— Убийцу.
— Нет, не видела. Наверное, в это время я была занята.
— А, понятно.
Она приблизилась ко мне. Теперь я стоял и расстегивал рубашку. Наверное, в армии их называют гимнастеркой или мундиром. Я расстегивал рубашку, пытаясь не замечать ее близости, бледной кожи, следов от уколов на руках выше сгибов.
— Ты говоришь так, будто Робин интересует тебя больше, чем я.
— Нет, мне просто интересно.
— Ну да. А теперь шапку?
Она протянула руку и сняла с меня форменную фуражку Я было улыбнулся, но тут увидел, как выражение ее лица резко изменилось, и улыбка замерла на губах. Она сделала шаг назад, бросила взгляд на меня, потом через меня на закрытую дверь.
Я сказал:
— Джеки, успокойся.
— Это ты.
— Джеки...
— Господи Иисусе.
— Я не собираюсь...
— Ты остриг волосы, но все равно это — ты. О Господи Боже Всемогущий. О Господи.
Одна ее рука безжизненно повисла, другой она прикрывала горло, словно защищаясь от ножа, которого у меня не было. В ее лице не было ни кровинки. Я никогда прежде не видел никого, кто выглядел бы настолько обнаженным.
— Я не причиню тебе вреда.
Если она и услышала, то по ней этого не было заметно. Она стояла как замороженная, потом, спустя мгновение, ее маленькая рука медленным движением опустилась вниз, открывая горло. Она глубоко вздохнула и закрыла глаза.
Она сказала:
— Ты хочешь убить меня, сделай это сейчас. Сейчас я смогу стерпеть, мне наплевать, мне не страшно. Ты хочешь убить меня, давай, сделай это.
Глава 17
Я взял со стула ее сумочку, открыл ее, вынул свою двадцатку. Она не проронила ни слова, только смотрела. Я закрыл сумочку и положил ее обратно на стул. Потом сел на кровать и придвинулся вплотную к стене, давая ей возможность пройти к двери. Она посмотрела сначала на стул, потом на дверь и затем на меня.
— Джеки. Она ждала.
— Ты можешь одеться. Я не трону тебя. Одевайся и, если хочешь, уходи. А можешь одеться, присесть, и мы немного поговорим. В этом случае ты получишь назад свои двадцать долларов. В любом случае ты уйдешь отсюда. Я не убийца.
— Ну да.
— Я никогда никого не убивал.
— Я знаю, это ты. Я узнала.
— Да, я — Алекс Пенн.
— Сначала та, другая девушка, потом — Робин...
— Я не причинил вреда ни той ни другой.
— Ну да.
Я показал на стул.
— Сначала оденься. Потом решишь, нужны тебе двадцать долларов или нет. Если решишь уйти, тебе даже не придется бежать. Можешь спокойно выйти.
— Я не...
— Одевайся.
Она прошла к стулу и начала одеваться. Не обращая на нее внимания, я надел ботинки и застегнул рубашку. Теперь она оделась еще быстрее и четче. Потом повернулась ко мне. Похоже, она подыскивала нужные слова.
Я вынул двадцатку и протянул ей. Она покачала головой и сделала шаг назад. Я пожал плечами и положил деньги на изголовье кровати.
— Они останутся у тебя, — сказала она.
— Как хочешь.
— Мне они не нужны.
Она достала сигарету, но спичка никак не хотела зажигаться. Я встал с кровати и, чиркнув спичкой, предложил ей прикурить. Она боялась подойти ко мне, я уловил этот страх и улыбнулся, и она почувствовала себя чуть свободнее. Она глубоко затянулась и, выдохнув, выпустила дым.
— Ты хочешь поговорить.
— Да, верно.
— Ты, значит, снял меня, чтобы поговорить. О Робин.
— Верно.
Она немного поразмыслила.
— Ты не убивал Робин.
— Нет.
— И другую тоже — ты так сказал, Дуг... Послушай, до сих пор я звала тебя Дугом. Я, конечно, знала, что тебя зовут по-другому. Никто не говорит девушке своего настоящего имени. Но ведь как-то человека звать нужно, верно?
— Конечно.
— Как мне тебя называть? Александр?
— Просто Алекс.
— Алекс. Мне нравится. Алекс. — Некоторое время она смаковала имя, потом сказала: — Если ты не убивал Робин, тогда кто ее убил?
— Я и пытаюсь это узнать.
— Но ты ведь пошел с ней той ночью, ведь так? В «Максфилд»?
Я познакомил ее с краткой версией событий, происходивших в ту ночь и на следующее утро. Я рассказал ей, как ко мне вернулась память, как я со всей ясностью понял, что нож сжимала чужая рука, как другой человек сделал так, чтобы вина пала на меня. Она вслушивалась в каждое слово, не спуская глаз с моего лица.
Когда я закончил говорить, мы довольно долго стояли в этой маленькой комнате и глядели друг на друга.
Она в конце концов произнесла:
— Знаешь, это, наверное, безумие, но я тебе верю.
До сих пор ни один человек не сказал этого.
На Восьмой авеню мы поймали такси. Она сказала, что в гостинице нам оставаться нельзя, что это небезопасно.
— Есть одно место, там безопасно. Господи, я, наверное, сошла с ума. У меня квартира на Восемьдесят девятой улице, я никогда и никого туда не вожу.
И вот мы ушли из отеля и взяли машину. Я сел так, чтобы водитель не видел в зеркале моего лица. Она назвала ему адрес, и он принял нас за солдата и шлюху, которым нужно добраться до постели. Мы сидели, храня гробовое молчание, пока таксист не высадил нас на Восемьдесят девятой улице, между Коламбус-авеню и Амстердам-авеню.
Когда он уехал, получив с нас положенную плату и чаевые, она взяла меня под руку.
— Нужно пройти еще квартал в сторону парка. Если потом он вдруг и вспомнит твое лицо, то все равно не сможет назвать точного адреса.
Об этом я не подумал.
Мы прошли к дому, где она жила, — здание из коричневого кирпича в ряду других таких же. Ее квартира находилась на четвертом этаже. Мы поднялись по лестнице, и она ключом открыла дверь. Когда мы вошли внутрь, она заперла дверь и закрыла ее на дополнительный запор — стальной засов уходил в плиту в полу и припирал дверь.
— Я не пью, поэтому спиртного у меня тут нет. Могу предложить кофе.
— Не беспокойся.
— Нет, я приготовлю кофе. Садись, я сейчас.
Она ушла на кухню, и я услышал, как потекла вода. Я стал осматриваться в гостиной. Мебель была старая, ковер потертый, но в целом комната выглядела уютной. Я подошел к окну. За ним была глухая стена вентиляционной шахты, но я все равно задернул штору.
— Вода кипит, — сказала она. — У меня только растворимый, надеюсь, ты не против.
— Я пью растворимый.
— Молоко, сахар?
— Просто черный.
— Ты как я. Только я еще всегда кладу кубик льда, так быстрее остывает. Хочешь, положу тебе лед?
— Давай, попробую.
С чашками черного кофе мы уселись на диване. Она поджала под себя тонкие ноги, и я на мгновение подумал, что у меня дежа-вю. Через минуту я понял, в чем дело: два дня назад точно в такой же позе сидела Линда.
Она сказала:
— Я живу здесь уже почти три года. До сих пор я никого сюда не приводила. Даже когда был весь этот шмон и в гостиницы не пускали вообще никого, даже тех девушек, которых они хорошо знают. Я всегда смогу найти другую гостиницу, куда меня пустят, например на Двадцать третьей. А если нет, я лучше пропущу ночь, но сюда клиентов приводить ни за что не стану.
— Я польщен.
— Ты — другое дело. Сам знаешь, тебе опасно находиться рядом с Таймс-сквер. По-моему, ты здорово придумал с формой, но даже так тебя рано или поздно узнают. А здесь тебя не знает никто. Кроме меня.
Я зажег нам сигареты.
— Если копы тебя поймают, считай, ты покойник.
— Знаю.
— Я бы с радостью сказала тебе, что видела, как кто-то пошел за вами с Робин к «Максфилду». Но я даже не видела, как ты с ней разговаривал. Я была с клиентом.
— Ты говорила.
— Слушай, в тот момент я в любом случае не сказала бы ничего другого. Чтобы не связываться, понимаешь?
Она отхлебнула кофе.
— У тебя есть идеи насчет того, кто это сделал? Кого ты подозреваешь?
— Да так, ерунда.
— Расскажи.
Я рассказал. На этот раз я выдал ей полную версию без сокращений, от начала и до конца. Она была первым человеком, который выслушал историю целиком, и, закончив рассказ, я почувствовал себя лучше. Более внимательного слушателя трудно было себе пожелать. Она не пропускала ни одного слова, кивала, давая понять, что успевает за мной, останавливая меня то и дело, когда хотела что-то для себя прояснить. Линда вызвала у нее отвращение, Макьюэн ее напугал, а задача найти настоящего убийцу, видимо, заинтересовала ее.
Мой план подобрать девушку и задать ей вопросы показался ей неудачным.
— Никто тебе ничего не расскажет, — сказала она. — Просто убегут.
— Ты не убежала.
— Слушай, я уже сказала тебе, я — сумасшедшая. — Она задумалась. — Просто я решила поверить тебе.
— Я тоже верю тебе.
— Это необязательно. Что я-то могу тебе сделать?
— Позвонить в полицию.
— Я? — Она засмеялась. Потом подняла два пальца, сложенные вместе: — Мы с полицией не совсем в таких отношениях.
— Даже если так.
— Мне не хотелось тебе говорить, такими вещами не хвастаются, но меня арестовывали. Я сидела в тюрьме. И не один раз.
— Наверное, это было не очень приятно.
— Не очень приятно! Знаешь центр временного содержания? В Гринвиче?
— Знаю.
Она отвела глаза.
— Не нужно было тебе говорить. И так ты обо мне невысокого мнения.
— Я был за решеткой всего один раз, но зато гораздо дольше, чем ты.
— Это не одно и то же.
— Может быть, в чем-то. Мне кажется, Джеки, я тебя понимаю лучше, чем ты думаешь. Тебе не нужно волноваться из-за того, что ты говоришь мне.
Долгое молчание. Потом:
— Есть кое-что и похуже.
— Да?
— Впрочем, ты, наверное, уже догадался. Я еще и поэтому не могу все время сидеть в гостинице — мне нужно приходить сюда.
Ее глаза бегали, и она нервно втягивала носом воздух. Я знал, о чем идет речь.
— Видел мои руки?
— Конечно.
— Значит, ты знаешь.
— Конечно. Ты колешься.
— Да.
— И что?
Молчание затянулось. Потом:
— Мне нужно принять дозу. Я не хочу, чтобы ты видел меня. Тебя стошнит.
— Не стошнит.
— Да нет, не в том смысле, просто, если ты это увидишь, я не буду тебе нравиться. Я уйду в другую комнату.
— Ладно.
— Алекс...
— Что?
— Я сейчас.
— Ладно.
— Ты будешь здесь? Не уйдешь? Мне кажется, я смогу помочь тебе. Ну то есть помочь найти того, кто это сделал. Не уйдешь?
— Куда мне идти?
— Не знаю. Уйдешь и все.
— Никуда я не уйду.
— Хорошо.
Тыльной стороной ладони она терла себе глаза. Затем встала и быстро вышла из комнаты.
— Я сейчас вернусь, Алекс. Это займет не больше минуты, я сейчас вернусь.
— Джеки. Она ждала.
— Ты можешь одеться. Я не трону тебя. Одевайся и, если хочешь, уходи. А можешь одеться, присесть, и мы немного поговорим. В этом случае ты получишь назад свои двадцать долларов. В любом случае ты уйдешь отсюда. Я не убийца.
— Ну да.
— Я никогда никого не убивал.
— Я знаю, это ты. Я узнала.
— Да, я — Алекс Пенн.
— Сначала та, другая девушка, потом — Робин...
— Я не причинил вреда ни той ни другой.
— Ну да.
Я показал на стул.
— Сначала оденься. Потом решишь, нужны тебе двадцать долларов или нет. Если решишь уйти, тебе даже не придется бежать. Можешь спокойно выйти.
— Я не...
— Одевайся.
Она прошла к стулу и начала одеваться. Не обращая на нее внимания, я надел ботинки и застегнул рубашку. Теперь она оделась еще быстрее и четче. Потом повернулась ко мне. Похоже, она подыскивала нужные слова.
Я вынул двадцатку и протянул ей. Она покачала головой и сделала шаг назад. Я пожал плечами и положил деньги на изголовье кровати.
— Они останутся у тебя, — сказала она.
— Как хочешь.
— Мне они не нужны.
Она достала сигарету, но спичка никак не хотела зажигаться. Я встал с кровати и, чиркнув спичкой, предложил ей прикурить. Она боялась подойти ко мне, я уловил этот страх и улыбнулся, и она почувствовала себя чуть свободнее. Она глубоко затянулась и, выдохнув, выпустила дым.
— Ты хочешь поговорить.
— Да, верно.
— Ты, значит, снял меня, чтобы поговорить. О Робин.
— Верно.
Она немного поразмыслила.
— Ты не убивал Робин.
— Нет.
— И другую тоже — ты так сказал, Дуг... Послушай, до сих пор я звала тебя Дугом. Я, конечно, знала, что тебя зовут по-другому. Никто не говорит девушке своего настоящего имени. Но ведь как-то человека звать нужно, верно?
— Конечно.
— Как мне тебя называть? Александр?
— Просто Алекс.
— Алекс. Мне нравится. Алекс. — Некоторое время она смаковала имя, потом сказала: — Если ты не убивал Робин, тогда кто ее убил?
— Я и пытаюсь это узнать.
— Но ты ведь пошел с ней той ночью, ведь так? В «Максфилд»?
Я познакомил ее с краткой версией событий, происходивших в ту ночь и на следующее утро. Я рассказал ей, как ко мне вернулась память, как я со всей ясностью понял, что нож сжимала чужая рука, как другой человек сделал так, чтобы вина пала на меня. Она вслушивалась в каждое слово, не спуская глаз с моего лица.
Когда я закончил говорить, мы довольно долго стояли в этой маленькой комнате и глядели друг на друга.
Она в конце концов произнесла:
— Знаешь, это, наверное, безумие, но я тебе верю.
До сих пор ни один человек не сказал этого.
На Восьмой авеню мы поймали такси. Она сказала, что в гостинице нам оставаться нельзя, что это небезопасно.
— Есть одно место, там безопасно. Господи, я, наверное, сошла с ума. У меня квартира на Восемьдесят девятой улице, я никогда и никого туда не вожу.
И вот мы ушли из отеля и взяли машину. Я сел так, чтобы водитель не видел в зеркале моего лица. Она назвала ему адрес, и он принял нас за солдата и шлюху, которым нужно добраться до постели. Мы сидели, храня гробовое молчание, пока таксист не высадил нас на Восемьдесят девятой улице, между Коламбус-авеню и Амстердам-авеню.
Когда он уехал, получив с нас положенную плату и чаевые, она взяла меня под руку.
— Нужно пройти еще квартал в сторону парка. Если потом он вдруг и вспомнит твое лицо, то все равно не сможет назвать точного адреса.
Об этом я не подумал.
Мы прошли к дому, где она жила, — здание из коричневого кирпича в ряду других таких же. Ее квартира находилась на четвертом этаже. Мы поднялись по лестнице, и она ключом открыла дверь. Когда мы вошли внутрь, она заперла дверь и закрыла ее на дополнительный запор — стальной засов уходил в плиту в полу и припирал дверь.
— Я не пью, поэтому спиртного у меня тут нет. Могу предложить кофе.
— Не беспокойся.
— Нет, я приготовлю кофе. Садись, я сейчас.
Она ушла на кухню, и я услышал, как потекла вода. Я стал осматриваться в гостиной. Мебель была старая, ковер потертый, но в целом комната выглядела уютной. Я подошел к окну. За ним была глухая стена вентиляционной шахты, но я все равно задернул штору.
— Вода кипит, — сказала она. — У меня только растворимый, надеюсь, ты не против.
— Я пью растворимый.
— Молоко, сахар?
— Просто черный.
— Ты как я. Только я еще всегда кладу кубик льда, так быстрее остывает. Хочешь, положу тебе лед?
— Давай, попробую.
С чашками черного кофе мы уселись на диване. Она поджала под себя тонкие ноги, и я на мгновение подумал, что у меня дежа-вю. Через минуту я понял, в чем дело: два дня назад точно в такой же позе сидела Линда.
Она сказала:
— Я живу здесь уже почти три года. До сих пор я никого сюда не приводила. Даже когда был весь этот шмон и в гостиницы не пускали вообще никого, даже тех девушек, которых они хорошо знают. Я всегда смогу найти другую гостиницу, куда меня пустят, например на Двадцать третьей. А если нет, я лучше пропущу ночь, но сюда клиентов приводить ни за что не стану.
— Я польщен.
— Ты — другое дело. Сам знаешь, тебе опасно находиться рядом с Таймс-сквер. По-моему, ты здорово придумал с формой, но даже так тебя рано или поздно узнают. А здесь тебя не знает никто. Кроме меня.
Я зажег нам сигареты.
— Если копы тебя поймают, считай, ты покойник.
— Знаю.
— Я бы с радостью сказала тебе, что видела, как кто-то пошел за вами с Робин к «Максфилду». Но я даже не видела, как ты с ней разговаривал. Я была с клиентом.
— Ты говорила.
— Слушай, в тот момент я в любом случае не сказала бы ничего другого. Чтобы не связываться, понимаешь?
Она отхлебнула кофе.
— У тебя есть идеи насчет того, кто это сделал? Кого ты подозреваешь?
— Да так, ерунда.
— Расскажи.
Я рассказал. На этот раз я выдал ей полную версию без сокращений, от начала и до конца. Она была первым человеком, который выслушал историю целиком, и, закончив рассказ, я почувствовал себя лучше. Более внимательного слушателя трудно было себе пожелать. Она не пропускала ни одного слова, кивала, давая понять, что успевает за мной, останавливая меня то и дело, когда хотела что-то для себя прояснить. Линда вызвала у нее отвращение, Макьюэн ее напугал, а задача найти настоящего убийцу, видимо, заинтересовала ее.
Мой план подобрать девушку и задать ей вопросы показался ей неудачным.
— Никто тебе ничего не расскажет, — сказала она. — Просто убегут.
— Ты не убежала.
— Слушай, я уже сказала тебе, я — сумасшедшая. — Она задумалась. — Просто я решила поверить тебе.
— Я тоже верю тебе.
— Это необязательно. Что я-то могу тебе сделать?
— Позвонить в полицию.
— Я? — Она засмеялась. Потом подняла два пальца, сложенные вместе: — Мы с полицией не совсем в таких отношениях.
— Даже если так.
— Мне не хотелось тебе говорить, такими вещами не хвастаются, но меня арестовывали. Я сидела в тюрьме. И не один раз.
— Наверное, это было не очень приятно.
— Не очень приятно! Знаешь центр временного содержания? В Гринвиче?
— Знаю.
Она отвела глаза.
— Не нужно было тебе говорить. И так ты обо мне невысокого мнения.
— Я был за решеткой всего один раз, но зато гораздо дольше, чем ты.
— Это не одно и то же.
— Может быть, в чем-то. Мне кажется, Джеки, я тебя понимаю лучше, чем ты думаешь. Тебе не нужно волноваться из-за того, что ты говоришь мне.
Долгое молчание. Потом:
— Есть кое-что и похуже.
— Да?
— Впрочем, ты, наверное, уже догадался. Я еще и поэтому не могу все время сидеть в гостинице — мне нужно приходить сюда.
Ее глаза бегали, и она нервно втягивала носом воздух. Я знал, о чем идет речь.
— Видел мои руки?
— Конечно.
— Значит, ты знаешь.
— Конечно. Ты колешься.
— Да.
— И что?
Молчание затянулось. Потом:
— Мне нужно принять дозу. Я не хочу, чтобы ты видел меня. Тебя стошнит.
— Не стошнит.
— Да нет, не в том смысле, просто, если ты это увидишь, я не буду тебе нравиться. Я уйду в другую комнату.
— Ладно.
— Алекс...
— Что?
— Я сейчас.
— Ладно.
— Ты будешь здесь? Не уйдешь? Мне кажется, я смогу помочь тебе. Ну то есть помочь найти того, кто это сделал. Не уйдешь?
— Куда мне идти?
— Не знаю. Уйдешь и все.
— Никуда я не уйду.
— Хорошо.
Тыльной стороной ладони она терла себе глаза. Затем встала и быстро вышла из комнаты.
— Я сейчас вернусь, Алекс. Это займет не больше минуты, я сейчас вернусь.
Глава 18
Когда она вернулась, перемена была разительная. И дело было не в одних только расширенных зрачках. Ее лицо, нервное и оживленное до того, как она укололась, выглядело теперь совершенно бесстрастным. Она передвигалась медленно, как будто на ватных ногах, плечи обвисли. Она села на диван, вытянула ноги и сказала:
— Слишком светло, слишком светло.
Я прошел и выключил все лампы.
Немного спустя она сказала:
— Я продержалась целый год. Не работала. Со мной был один человек. Он жил в Скарсдейле. Знаешь, где это?
— Да.
— Я там никогда не была. Там хорошо?
— Да.
— Он был женат. Он оплачивал мне квартиру и давал мне деньги, а я ни с кем больше не встречалась. Мы виделись днем, а иногда он оставался на ночь.
Она закрыла глаза. Ее сигарета догорела до фильтра, я осторожно вынул ее из ослабевших пальцев и затушил. Потом она открыла глаза и взглянула на меня.
— Мы любили друг друга, — сказала она.
Ее голос звучал очень мягко, она говорила медленно, ровно. Только губы шевелились. Перед тем она жестикулировала во время разговора, теперь руки неподвижно лежали на коленях.
— Час тут, час там. А летом он всегда уезжал с женой в Европу, на два месяца. Детей он отправлял в лагерь в Новой Англии, а сам с женой уезжал в Европу, так каждое лето. В то лето, когда мы встречались, он собирался оплатить мне путешествие. Он хотел дать мне денег, чтобы я купила себе новые шмотки, и отправить меня в Пуэрто-Рико. Сказал, что оплатит гостиницу, билет, понимаешь?
— Да.
— Я этого очень ждала, Алекс. Ты сам из Нью-Йорка?
— Нет.
— А откуда?
— Из Огайо.
— Там хорошо?
— Обычно.
— Понятно. А я родилась в Нью-Йорке и никогда нигде не была. Всю жизнь здесь, в Нью-Йорке. Поэтому я ждала этой поездки. Начала ходить по магазинам и покупать вещи, а потом этот человек признался, что его дела идут не так уж хорошо и такое путешествие он не потянет. Сказал, что даст мне немного денег, но на поездку этого не хватит.
Она снова закрыла глаза. Я докурил сигарету до половины, когда она, по-прежнему не открывая глаз, сказала:
— Он, как и раньше, мог отправить детей в лагерь и отвезти жену в Европу, но не смог потянуть для меня поездку. Понимаешь?
— Понимаю.
— Мне было очень обидно, Алекс, и когда он вернулся из Европы, меня уже не было в том месте. Я снова начала работать, водить клиентов, и снова начала колоться, и перестала любить его, и когда он вернулся, меня уже там не было.
Она снова замолчала. Я посмотрел на нее, и мне захотелось коснуться ее лица.
Она сказала:
— Человеку нужна опора, вот в чем дело. То, что держит его на плаву.
Она открыла глаза.
— Я говорю тебе то, о чем никогда и никому не говорила. Алекс, как получилось, что ты выбрал именно меня?
— Мне нужно было узнать, как...
— Нет-нет-нет. Я видела тебя на улице. Ты ходил взад-вперед, взад-вперед. Сегодня на улице было полно девушек. Почему ты выбрал меня?
— Ты была самая красивая.
Она распахнула глаза и слегка повернулась ко мне. Наверное, правда заразительна; я не собирался ей говорить, не хотел признаваться в этом даже себе, но все получилось само собой. Она очень внимательно посмотрела мне в глаза.
— Ты очень хороший, Алекс.
Я растерянно взглянул на нее.
— Да, Алекс, — очень мягко сказала она, отвечая на вопрос, который не был задан. — Мне очень хочется этого.
И я поцеловал ее.
Шатаясь, как пьяные, мы пошли в ее маленькую спальню и снова в дверях остановились и стали целоваться. Она вздохнула и пробормотала мое имя. Не зажигая свет, мы вошли в спальню и разделись. Она сняла покрывало, и мы легли на кровать.
— Не сразу, но мы все-таки добрались до постели. Кто мог подумать?
— Тсс...
— Алекс...
Мы поцеловались, она прижалась ко мне, и я ощутил ее невероятную мягкость. Каждый сантиметр ее тела был мягким и гладким. Я не мог от нее оторваться. Я трогал ее грудь, живот, спину, ноги. Мне нравилось, какие они на ощупь.
Она лежала совсем тихо, закрыв глаза, тело расслаблено в сладкой истоме героина, а я тем временем «пел гимны» всем прелестям ее плоти. Я гладил ее и целовал ее, и наконец ее тело стало сладко подрагивать, дыхание установилось в такт этим движениям. Она стала тихонько постанывать, тоненько, еле слышно. Я перестал думать, я полностью растворился в ее запахе, вкусе, близости. И наконец она сказала, неожиданно настойчиво:
— Ну же, милый, иди ко мне.
Я лег сверху на ее маленькое мягкое тело, ее рука обхватила и направила меня. Она билась подо мной изо всех сил в сладкой агонии. И причиной этому был я. Я услышал ее крик и почувствовал ее дрожь, а потом сам растаял внутри нее в неизъяснимом блаженстве.
— Тебе не нужно беспокоиться, я не больна.
— Я и не беспокоюсь.
— А зря.
— Нет.
— У меня три раза был триппер. Не повезло.
Ее голос звучал ровно.
— Кем я только не была, чего у меня только не было. Черт возьми, как хочется быть кем-то другим.
— Не нужно.
— Я проснусь, а ты уже ушел.
— Нет.
— В своем военном мундирчике.
— Нет.
— Обними меня, Алекс. Мне холодно.
Я обнял ее и снова почувствовал, какая она маленькая и мягкая. Я поцеловал ее. Она на мгновение открыла глаза, потом снова закрыла и расслабилась. Я дал сомкнуться своим векам и тут только понял, как устал. Наступал спасительный покой, и я ждал этого.
Она сказала:
— Часы и бумажник. И сумочка Робин.
— А?
— Завтра.
— Я не понимаю тебя.
Она говорила с усилием, выдавливая из себя слова.
— Человек, который их убил. У меня появилась идея. Завтра. Сначала — спать.
Мы заснули, обнимая друг друга.
— Слишком светло, слишком светло.
Я прошел и выключил все лампы.
Немного спустя она сказала:
— Я продержалась целый год. Не работала. Со мной был один человек. Он жил в Скарсдейле. Знаешь, где это?
— Да.
— Я там никогда не была. Там хорошо?
— Да.
— Он был женат. Он оплачивал мне квартиру и давал мне деньги, а я ни с кем больше не встречалась. Мы виделись днем, а иногда он оставался на ночь.
Она закрыла глаза. Ее сигарета догорела до фильтра, я осторожно вынул ее из ослабевших пальцев и затушил. Потом она открыла глаза и взглянула на меня.
— Мы любили друг друга, — сказала она.
Ее голос звучал очень мягко, она говорила медленно, ровно. Только губы шевелились. Перед тем она жестикулировала во время разговора, теперь руки неподвижно лежали на коленях.
— Час тут, час там. А летом он всегда уезжал с женой в Европу, на два месяца. Детей он отправлял в лагерь в Новой Англии, а сам с женой уезжал в Европу, так каждое лето. В то лето, когда мы встречались, он собирался оплатить мне путешествие. Он хотел дать мне денег, чтобы я купила себе новые шмотки, и отправить меня в Пуэрто-Рико. Сказал, что оплатит гостиницу, билет, понимаешь?
— Да.
— Я этого очень ждала, Алекс. Ты сам из Нью-Йорка?
— Нет.
— А откуда?
— Из Огайо.
— Там хорошо?
— Обычно.
— Понятно. А я родилась в Нью-Йорке и никогда нигде не была. Всю жизнь здесь, в Нью-Йорке. Поэтому я ждала этой поездки. Начала ходить по магазинам и покупать вещи, а потом этот человек признался, что его дела идут не так уж хорошо и такое путешествие он не потянет. Сказал, что даст мне немного денег, но на поездку этого не хватит.
Она снова закрыла глаза. Я докурил сигарету до половины, когда она, по-прежнему не открывая глаз, сказала:
— Он, как и раньше, мог отправить детей в лагерь и отвезти жену в Европу, но не смог потянуть для меня поездку. Понимаешь?
— Понимаю.
— Мне было очень обидно, Алекс, и когда он вернулся из Европы, меня уже не было в том месте. Я снова начала работать, водить клиентов, и снова начала колоться, и перестала любить его, и когда он вернулся, меня уже там не было.
Она снова замолчала. Я посмотрел на нее, и мне захотелось коснуться ее лица.
Она сказала:
— Человеку нужна опора, вот в чем дело. То, что держит его на плаву.
Она открыла глаза.
— Я говорю тебе то, о чем никогда и никому не говорила. Алекс, как получилось, что ты выбрал именно меня?
— Мне нужно было узнать, как...
— Нет-нет-нет. Я видела тебя на улице. Ты ходил взад-вперед, взад-вперед. Сегодня на улице было полно девушек. Почему ты выбрал меня?
— Ты была самая красивая.
Она распахнула глаза и слегка повернулась ко мне. Наверное, правда заразительна; я не собирался ей говорить, не хотел признаваться в этом даже себе, но все получилось само собой. Она очень внимательно посмотрела мне в глаза.
— Ты очень хороший, Алекс.
Я растерянно взглянул на нее.
— Да, Алекс, — очень мягко сказала она, отвечая на вопрос, который не был задан. — Мне очень хочется этого.
И я поцеловал ее.
* * *
Она целовалась жадно, самозабвенно, как влюбленная школьница в припаркованной машине. Ее губы были влажными и горячими, ее руки крепко обвивали мою шею. Ее губы были мягкими и сладкими, и я проводил пальцами по ее шее и гладил ее, как испуганного котенка.Шатаясь, как пьяные, мы пошли в ее маленькую спальню и снова в дверях остановились и стали целоваться. Она вздохнула и пробормотала мое имя. Не зажигая свет, мы вошли в спальню и разделись. Она сняла покрывало, и мы легли на кровать.
— Не сразу, но мы все-таки добрались до постели. Кто мог подумать?
— Тсс...
— Алекс...
Мы поцеловались, она прижалась ко мне, и я ощутил ее невероятную мягкость. Каждый сантиметр ее тела был мягким и гладким. Я не мог от нее оторваться. Я трогал ее грудь, живот, спину, ноги. Мне нравилось, какие они на ощупь.
Она лежала совсем тихо, закрыв глаза, тело расслаблено в сладкой истоме героина, а я тем временем «пел гимны» всем прелестям ее плоти. Я гладил ее и целовал ее, и наконец ее тело стало сладко подрагивать, дыхание установилось в такт этим движениям. Она стала тихонько постанывать, тоненько, еле слышно. Я перестал думать, я полностью растворился в ее запахе, вкусе, близости. И наконец она сказала, неожиданно настойчиво:
— Ну же, милый, иди ко мне.
Я лег сверху на ее маленькое мягкое тело, ее рука обхватила и направила меня. Она билась подо мной изо всех сил в сладкой агонии. И причиной этому был я. Я услышал ее крик и почувствовал ее дрожь, а потом сам растаял внутри нее в неизъяснимом блаженстве.
* * *
Она вернулась из ванной. Я не шевелился и не открывал глаз. Она забралась в кровать рядом со мной и сказала:— Тебе не нужно беспокоиться, я не больна.
— Я и не беспокоюсь.
— А зря.
— Нет.
— У меня три раза был триппер. Не повезло.
Ее голос звучал ровно.
— Кем я только не была, чего у меня только не было. Черт возьми, как хочется быть кем-то другим.
— Не нужно.
— Я проснусь, а ты уже ушел.
— Нет.
— В своем военном мундирчике.
— Нет.
— Обними меня, Алекс. Мне холодно.
Я обнял ее и снова почувствовал, какая она маленькая и мягкая. Я поцеловал ее. Она на мгновение открыла глаза, потом снова закрыла и расслабилась. Я дал сомкнуться своим векам и тут только понял, как устал. Наступал спасительный покой, и я ждал этого.
Она сказала:
— Часы и бумажник. И сумочка Робин.
— А?
— Завтра.
— Я не понимаю тебя.
Она говорила с усилием, выдавливая из себя слова.
— Человек, который их убил. У меня появилась идея. Завтра. Сначала — спать.
Мы заснули, обнимая друг друга.
Глава 19
Когда ближе к полудню я проснулся, Джеки принесла мне чашку кофе и сладкую булочку.
— Я обычно завтракаю в кафе на углу, — сказала она. — Но чем меньше ты будешь выходить на улицу и появляться среди людей, тем лучше. Булочка сойдет?
— Более чем.
— Я купила тебе носки и нижнее белье. Надеюсь, размер тот. Из сэконд-хэнда на Коламбус-авеню, но вещи чистые.
Я оделся. Носки и нижнее белье были моего размера. Снова надевая форму, я чувствовал себя как-то по-дурацки, но она по-прежнему казалась удачной маскировкой. Я прошел на кухню, налил еще одну чашку кофе и прошел с ней в гостиную.
Мы курили и пили кофе. Судя по ее виду, она приняла дозу около часа назад. Движения ее были медлительны и как бы заучены, но ее состояние не так бросалось в глаза, как накануне вечером. Ее лицо, чистое и свежее, выглядело очень ранимым.
Она время от времени бросала на меня быстрые взгляды, а потом переводила глаза на сигарету и кофе.
Потом я сказал:
— Ну, мне, наверное, пора.
— Это кто сказал?
— Слушай, я...
Она отвернулась.
— Иди, если хочешь. Не нужно оставаться ради меня.
Я отложил сигарету и поставил пустую чашку на журнальный столик, но не вставал с дивана. Я не читал сценария и не знал своей роли. Она была шлюха, а я — клиент, она была ангел милосердия, а я — человек, попавший в беду, она была Джейн, а я — Тарзан и так далее. Я не знал, как мне себя вести.
— Я обычно завтракаю в кафе на углу, — сказала она. — Но чем меньше ты будешь выходить на улицу и появляться среди людей, тем лучше. Булочка сойдет?
— Более чем.
— Я купила тебе носки и нижнее белье. Надеюсь, размер тот. Из сэконд-хэнда на Коламбус-авеню, но вещи чистые.
Я оделся. Носки и нижнее белье были моего размера. Снова надевая форму, я чувствовал себя как-то по-дурацки, но она по-прежнему казалась удачной маскировкой. Я прошел на кухню, налил еще одну чашку кофе и прошел с ней в гостиную.
Мы курили и пили кофе. Судя по ее виду, она приняла дозу около часа назад. Движения ее были медлительны и как бы заучены, но ее состояние не так бросалось в глаза, как накануне вечером. Ее лицо, чистое и свежее, выглядело очень ранимым.
Она время от времени бросала на меня быстрые взгляды, а потом переводила глаза на сигарету и кофе.
Потом я сказал:
— Ну, мне, наверное, пора.
— Это кто сказал?
— Слушай, я...
Она отвернулась.
— Иди, если хочешь. Не нужно оставаться ради меня.
Я отложил сигарету и поставил пустую чашку на журнальный столик, но не вставал с дивана. Я не читал сценария и не знал своей роли. Она была шлюха, а я — клиент, она была ангел милосердия, а я — человек, попавший в беду, она была Джейн, а я — Тарзан и так далее. Я не знал, как мне себя вести.