К. Арне Блом
 
Кто-то дает сдачи

 
   Этот роман - заключительная часть трилогии о современном шведском студенчестве. Действующие лица вымышлены, но обстановка вполне реальна. За одним исключением: в Лунде нет улицы под названием Судденсвег. В книге же это одна из многих улиц в большом районе, где все, так или иначе, связано со студенческой жизнью.
Автор

ПРОЛОГ
 
В предшествующий вторник
 
1

   Апрель еще не кончился, целая неделя впереди, а весна давно вступила в свои права.
   Ехать на машине в такую погоду просто нелепо. Поэтому он отправился домой пешком.
   Было половина шестого. День выдался хлопотный, с работы он ушел последним.
   Теперь, полной грудью вдыхая весенний воздух, он слушал птичье щебетанье.
   Вечер, похоже, будет чудесный - теплый, тихий.
   Как хорошо посумерничать в саду. Может, поужинать нынче в беседке? Кофе выпить, а то и по бокальчику пунша. Да, хорошо бы.

2

   Он заметил его на Эстра-Вальгатан. И тотчас узнал. Вон, идет навстречу, правда, по другой стороне улицы. Узнать легко: на нем толстое пальто. Слишком теплое для такой погожей, солнечной весны. Слишком теплое.
   А ведь он вовсе не хотел с ним встречаться.

3

   Мог просто пойти своей дорогой, не подавая виду, что узнал его. Если только он не…
   Так и есть. Конечно.
   Конечно, он тоже узнал его.
   Два разных мира всегда замечают друг друга. Вот именно: два разных мира.
   Он пересек улицу и направился к нему.
   Сейчас они…
   Разумеется. Теперь это неизбежно.

4

   Говорили они недолго, но весьма недружелюбно.
   Внезапно он оборвал разговор, сказав, что продолжать его нет смысла, круто повернулся и зашагал прочь, к дому.
   Собеседник проводил его взглядом, и в голове у него зародилась некая мысль.

В следующий вторник
 
1

   Тихий, по-весеннему теплый майский вечер.
   Он сделал глубокую затяжку. Сигарета была докурена почти до конца и обжигала губы. Он чувствовал боль; но окурок не бросал.
   Рука не дрожала.
   На коленях лежал пистолет.

2

   Было около половины одиннадцатого, входную дверь уже заперли на ключ. Такса натягивала поводок: невтерпеж было пристроиться у столбика. Она давно облюбовала для своих делишек столб с почтовым ящиком.
   Он глубоко вздохнул. Вздох перешел в зевок.
   Зачем он надел шляпу? Самому странно. Ведь такая теплынь… Он зашагал по улице, а собака продолжала рваться с поводка.
   - Хочешь побегать? - тихонько спросил он. Такса ответила умильным взглядом.
   Он нагнулся и отстегнул поводок.
   Словно в благодарность, собака приглушенно тявкнула и припустила к столбу.
   Ни дать ни взять сарделька с лапками, улыбнулся он.
   - Сарделька…- вполголоса, ласково сказал он, глядя ей вслед.

3

   Ну, наконец-то, подумал он, заметив таксу у столба с почтовым ящиком.
   И стал наблюдать за приземистой фигурой в шляпе.
   Потер подбородок, чувствуя, что каждый нерв напрягся в ожидании.
   Однако он был спокоен. Совершенно спокоен.
   Взял пистолет в левую руку и свесил ее из окна машины. Надо выждать.
   Сейчас он пойдет сюда, мелькнуло в мозгу.
   Все его мысли были сосредоточены на человеке в шляпе, который нагнулся, отстегивая поводок.
   Как же он его ненавидит!
   Человек медленно двинулся следом за бегущей вприскочку таксой.
   Уже скоро, думал он.
   И поднял руку с пистолетом.
   Человек в шляпе шел теперь по мостовой. Вот он миновал уличный фонарь, а затем четко обозначился метрах в двадцати от машины.
   Рука не дрожала.
   Он целился в голову.

4

   Хороший нынче вечер, ни с того ни с сего подумал он.
   Но вечер и правда был хороший.
   Вот ведь дьявольщина, надо же было влипнуть в эту историю. За столько лет, пожалуй, впервые угодил в такую скверную переделку. Если б хоть кто незнакомый, еще куда ни шло. Но теперь… А газетчики? Эти-то о чем думают? Им подавай результат, ясное дело… К тому же спешка. Спешка и погоня за результатом. Черт!.. Вот только… Дознание… ну то, что было на днях… Когда же, черт побери, оно состоялось?..

5

   Пора, решил он. И спустил курок.

6

   Он не понял, что ударило его в затылок. Просто ощутил толчок, резкий толчок, от которого перехватило дыхание. И вот все вокруг словно исчезло, стерлось: время, пространство, мысль.
   Уже ничего, не сознавая, он сделал два шага вперед и тяжело упал на асфальт лицом вниз.
   Когда щека его коснулась мостовой, он уже погрузился в долгий сон без сновидений.

7

   Он взглянул на упавшего.
   Потом быстро втянул руку в машину, сунул было пистолет в карман, но передумал и положил его рядом, на сиденье.
   Повернул ключ зажигания, отпустил ручной тормоз и, включив первую скорость, не спеша покатил прочь.
   Руки не дрожали.
   Чтобы не задеть колесом тело на мостовой, пришлось въехать на тротуар.
   Страшно хотелось курить.

8

   Она слышала выстрел, но вслед за тем донесся шум автомобильного котора, и она решила, что это грохнул выхлоп.

9

   Человек неподвижно лежал на земле.
   Шляпа откатилась в сторону.
   Из раны в затылке толчками лилась кровь. Впрочем, ее было немного.
   Такса осторожно обнюхала хозяина, поняла: что-то случилось. И тревожно заскулила.
   Лизнула безвольную руку на асфальте.
   Испугалась и громко тявкнула.
   Потом уселась рядом, задрала морду и начала выть. Казалось, она плачет.

10

   Что это собака развылась? - подумала она. Странно. В чем там дело?
   Вой не утихал, не прекращался, и, приподняв жалюзи, она выглянула в окно.
   На первый взгляд ничего особенного: улица как улица.
   Затем она посмотрела направо и увидела на асфальте темную фигуру, а секунду спустя до нее дошло - она выпустила из рук жалюзи и бросилась к двери. Замок, как нарочно, заело, но наконец она справилась с ним и выскочила наружу. Побежала к распростертому на земле человеку, к нему.
   Впопыхах потеряла туфлю.
   Остановилась рядом, посмотрела. И только теперь закричала. Громко, истерично. Она увидела кровь.

11

   Теплый майский вечер. Полнолуние. Полицию вызвал мужчина из дома напротив. Он услышал крик.

12

   Вечером во вторник, второго мая 1972 года, патрульная машина, включив мигалку и завывая сиреной, на полной скорости мчалась по улицам Лунда к Судденс-вег, где на мостовой лежал раненый. Было двадцать два часа сорок три минуты.
   Светила луна. Вызвездило. Тихий, мягкий вечер, совсем неподходящий, чтобы стрелять в людей.
 

В тот день
 
1

   Праздник весны в Лунде проводят в последний день апреля.
   В 1972 году тридцатое апреля пришлось на воскресенье.
   На площади Тегнерплатс перед зданием Федерации студенческих организаций, там, где стоит памятник Эсай-асу Тегнёру
[1], собрались студенты, чтобы встретить весну.
   Председатель корпорации - он был уже чуточку навеселе - произнес речь.
   Студенческие песни.
   Студенческие шапочки.
   Все вокруг дышало весенней свежестью и надеждой.
   Торжества во славу весны начались с рассветом. Громкие голоса, музыка, веселье - словом, пир горой. Рекой лилось спиртное.
   Но, по мнению полиции, праздник выдался спокойный. Хотя в Федерации и в ресторане «Оке Ханс» не обошлось без драк. И ограбления были: в квартирах, клубах, магазинах - оттуда исчезли стереопроигрыватели, телевизоры, сигареты, вино, деньги. Кроме того, из гаражей угнали несколько машин.

2

   А в понедельник, если не считать, что многие мучились похмельем, все пошло своим чередом.
   В знак протеста против войны во Вьетнаме, против ЕЭС и империализма по улицам прошли демонстранты Красного Фронта.
   С оркестром, флагами и транспарантами проследовали в городской парк колонны социал-демократов. Они тоже протестовали против вьетнамской войны. И вышли на митинг в полном составе.
   На университетской площади собралось больше двух тысяч человек. Все ждали, когда появится ректор.
   А солнце сияло. Почти совсем по-летнему.

3

   Председатель студенческой корпорации обратился к ректору с речью, которую, кстати говоря, сочинил не сам.
   Сначала он обрушился на левых. Потом поделился опасениями насчет рескрипта «Р-68» и его возможных последствий.
   Полицейские Мартинссон и Русён, стоя чуть в стороне, обливались потом в своих черных мундирах.
   Русен пытался слушать речь, но Мартинссон без умолку бубнил над ухом, подробно расписывая, как он провел последний апрельский день. Русен молчал, стараясь по мере сил слушать и его и оратора. Голоса сливались в один.
   - «Р-68», в частности, приведет к усилению… Я и не предполагал, что она вправду приедет. Но ты ведь знаешь, что такое теща… ориентации на рынок труда и жесткому… когда мы ее приглашали, то думали, что у нее хватит ума… ограничению количества учащихся. А ведь это все равно, что решать проблемы… Только хлопала глазами, когда я открыл дверь, и протянула… которых нет… здоровенный букетище… На первый взгляд, разработанные меры вполне отвечают Syxy… ну, я стиснул зубы и взял его… семидесятых годов, а между тем не решаются проблемы сегодняшнего дня. Стоит ли решать проблему безработицы частично и только для… В общем-то, жена у меня вовсе… выпускников университета… не Дура… Такое решение приведет к росту безработицы среди других… Так или иначе, мы сели за стол и… групп населения. Работодатели явно не желают предоставлять… Сконский «аквавит», пиво, водочка к селедке… выпускникам рабочие места, занятые представителями… да, четыре сорта селедки… других категорий населения. Нужно искать совершенно новые пути… Пришлось помочь, наполнить рюмки… решения проблемы безработицы… Закемарила уже после второй рюмашки… среди студентов. Безработица - следствие… Осенью ей стукнет шестьдесят шесть, она малость сектантка… повышенного притока… А потом, когда мы перешли к цыпленку и собирались пить вино, я думал, она откажется, но где там…
   Русен сдался.
   - Давай пройдемся? - предложил он.
   - …и сразу начала икать… Что?
   - Давай, говорю, пройдемся.
   - Что ж, пошли.
   - Ох, и жарища сегодня, прямо пекло, - торопливо сказал Русен, а то ведь Мартинссон - не дай бог! - опять заведет про свою занудливую сектантку тещу, которая, по
   всему видать, к утру изрядно наклюкалась. А на столе она случайно не плясала? Русен оглянулся по сторонам:- Спокойное нынче будет Первое мая.
   - Ага,- согласился Мартинссон, потирая нос.- Не то, что год-другой назад.
   - Н-да…
   - Началось вроде в шестьдесят восьмом? Так, что ли?
   - Точно. В юбилей университета.
   - И пошло… то призывники митингуют…
   - То дома занимают…
   - То разные демонстрации устраивают, черт их разберет какие.
   - Угу.
   - Не-ет, нынче поспокойнее.
   Мартинссон остановился и прислушался к голосу, несущемуся из громкоговорителя.
   - Никак, теперь ректор говорит? - спросил он, по всей видимости забыв о теще.
   - Да, кажись, он.
   - …Некоторые полагают, что университеты - это средство политической борьбы, и в экстремальных случаях намереваются использовать их как орудие, которое поможет, например, сокрушить капитализм. Я не вижу необходимости высказываться о целях такого рода деятельности, а вот что касается средств…
   Слова, слова, слова, думал Русен, испытывая полное безразличие ко всему, что относится к университету. В его представлении и студенты и университет были связаны исключительно с неприятностями: политикой и демонстрациями.
   Это был совершенно особый мир, с которым он соприкасался, только когда надо было охранять приезжающих с визитом послов, надзирать за демонстрантами и очищать занятые дома.
   То ли дело раньше! Старослужащие рассказывают, что студенты в ту пору отличались безобидностью и если устраивали проказы, то такие, на которые можно было смотреть сквозь пальцы. Тихо, спокойно. Чуть ли не весело. По-студенчески задорно. Подвыпивший студент куда лучше левого - так они считали. К тогдашнему студенту можно было проявлять снисходительность и терпение. А вот нынешний слишком уж серьезен. Мало того, верит во все, за что борется.
   Волей-неволей голова кругом пойдет.
   До смеху ли тут.
   - …улучшить положение студентов на рынке труда,- гремел динамик.- Когда критика становится чересчур громогласной и доходит до крайности, существует опасность, что не только у ближайшего окружения, но и у широкой общественности возникнет совершенно ложное представление, будто сегодняшние студенты стоят в обществе особняком и требуют для себя как для элиты особых привилегий.

4

   Что ж, звучит разумно, решил Русен, хотя слышал только конец речи.
   Вдруг к весеннему небу взмыла песня. Она смешалась с первой зеленью, со студенческими шапочками и знаменами. Поднялась в голубую высь, к солнцу, струящему мягкое тепло. Песня слилась с жизнью.
   Мелодия была старая, всем хорошо знакомая.
   Зато слова заставили кое-кого испуганно вздрогнуть. Но мало-помалу люди заулыбались и начали пересмеиваться.
   Споем о счастливых былых временах -
   отцы наши радостно жили.
   А ты, хоть и молод, кругом в долгах,
   седой от забот и унылый.
   Сулили нам много,
   да только давно
   отправлено все в долгий ящик.
   Но в сердце пока надежда жива:
   с дипломом в кармане к конвейеру станем!
   Пусть Управление рынком труда
   деньжонок подкинет и нас переучит,
   и нас переучит, да!
   - Вот какие нынче слова у студенческих песен,- заметил Мартинссон.
   Русен потер нос и буркнул:
   - Н-да…

5

   А когда на город опустился вечер, прогремел выстрел.
 

Глава первая
 
1

   Второго мая, во вторник, все они порядком вымотались.
   Кто - они?
   Комиссар уголовной полиции Бенгт Турен.- Человек вспыльчивый, он нередко срывал злость на тех, кто его раздражал. Турен курил трубку, но умеренно, в юности с неплохим результатом бегал на восемьсот метров. Правда, это было в тридцатые годы, а сейчас ему уже сравнялся пятьдесят один. Ростом он невысок. В каштановых волосах заметна легкая проседь. Кустистые брови, толстая нижняя губа. На лице зачастую лежит печать усталости, и в глаза прежде всего бросается длинный нос, похожий на клюв хищной птицы. Лоб пересечен шрамом. Руки большие, с толстыми пальцами, покрытыми темным пушком. Телосложение худощавое.
   Инспектор уголовной полиции Севед Улофссон (отдел по борьбе с особо опасными преступлениями).- Обозначившееся брюшко досаждало больше его жене, Буэль, нежели ему самому. Лоб выпуклый, светлые волосы аккуратно зачесаны назад. С давних пор он приобрел скверную привычку ежеминутно облизывать тонкие губы. Уши слегка оттопыренные, лицо продолговатое, овальное. И вообще он весь длинный: рост приблизительно метр девяносто. Осенью ему стукнет сорок, и он гадал, подарит ему жена тот замшевый пиджак, который он присмотрел, или нет. Дело в том, что по части одежды Севед был немножко сноб. Во-первых, он обожал наряжаться, во-вторых, работать, в-третьих, мастерить авиамодели. А в-четвертых, любил поесть.
   Ассистент уголовной полиции Мартин Хольмберг (отдел по борьбе с особо опасными преступлениями).- Однажды ему сказали, что он похож на Хамфри Богарта
[2]. И он это запомнил. Хольмберг молод - тридцать четыре года. Родился в Стокгольме. Из столицы уехал пять лет назад после желудочного кровотечения: открылась язва. Перебрался в Лунд. Здесь ему понравилось: есть масса возможностей удовлетворить свой интерес к людям. С окружающими он сходился легко. В первую очередь, наверно, потому, что собеседник - кто бы он ни был - неизменно читал в его взгляде живейшее внимание. К тому же его светлые глаза смотрели мягко, и женщины - в особенности женщины - проникались к нему доверием, даже находили его привлекательным. Он из тех людей, кому охотно и без утайки расскажешь обо всем. Свои волнистые темные волосы он зачесывал на косой пробор и носил пышные бакенбарды. Фигура коренастая. Ходит он слегка вразвалку и жалуется на аллергию и одышку. Слишком много курит и всем без исключения кажется человеком энергичным.
   Инспектор уголовной полиции Осборн Бекман (на-учцо-технический отдел) -Разговаривая, Бекман вечно ковырял в ухе. Лицо у него почти совершенно круглое. На носу - очки в металлической оправе. С виду он нередко казался мрачным. Может, из-за одежды, так как почти всегда ходил в сером костюме. Или из-за грустного взгляда. Или оттого, что постоянно выглядел небритым. Уже через пять минут после бритья его щеки и подбородок приобретали сизый оттенок. На этой почве у него выработался, чуть ли не комплекс.
   Ассистент уголовной полиции Курт Линдваль (научно-технический отдел).- Ухоженная шкиперская бородка говорила о том, что из него явно получился бы отличный военный. Но с неизменной носогрейкой в углу рта он больше смахивал на рыбака из Бохуслена. А с трубкой он практически не расставался. Еще он питал пристрастие к темно-синему цвету и обыкновенно носил темно-синий вельветовый костюм и темно-синюю спортивную рубашку. Волосы у него угольно-черные и всегда коротко подстрижены. Коллеги подозревали, что он каждую неделю наведывается в парикмахерскую. Темно-синее подчеркивало бледность кожи. Он страдал нарушением пигментации и из отпуска всякий раз возвращался краснолицым, что очень ему не шло. Однако через неделю нормальный белый цвет лица восстанавливался. Казалось, его раз навсегда загримировали под Гамлета. Только голос у него был совсем не актерский, и дикция тоже: Линдваль пользовался на редкость неразборчивым вариантом скон-ского диалекта.
   Накануне вечером, без пятнадцати десять, они выехали на место происшествия.
   Сигнал поступил в четверть десятого.
   Принял его Хольмберг, который дежурил по отделу. Выслушав сообщение, он решил, что ситуация требует немедленного выезда опергруппы, и позвонил Турену.
   - Привет! Тут такое творится! - возбужденно прокричал он в трубку.
   - Ну, что еще? - недовольно буркнул Турен. Язык у него чуточку заплетался.
   Улофссона известил дежурный по управлению. Он же вызвал двух сотрудников НТО.
   Только около трех ночи им удалось сделать перерыв и немного вздремнуть.
   К тому времени кое-что прояснилось. До некоторой степени.
   Наутро вид у всех был заспанный. А Турен вдобавок мучился похмельем.
   Улофссон, бог весть почему, прямо-таки со стыда сгорал, вспоминая невнятное бормотанье, пустой взгляд и сумбурные рассуждения комиссара в понедельник вечером.
   Какого дьявола? - уговаривал он себя. Разве сотруднику полиции нельзя расслабиться? Откуда он, черт побери, мог знать, что Фрома ухлопают? Именно вечером. И как назло, именно Фрома. Именно его…

2

   Утро во вторник выдалось по-весеннему безмятежное, но отнюдь не для сотрудников полиции.
   - Давайте-ка еще раз прокрутим все с самого начала,- сказал Турен,- а потом опросим свидетелей и попытаемся найти хоть какую-нибудь зацепку.
   Совещание проходило за большим столом в кабинете комиссара.
   - Севед, может быть, ты?
   - Хорошо.- Улофссон положил перед собой пачку исписанных листов.- Итак, все началось вчера вечером, в двадцать один пятнадцать. По телефону девяносто-ноль-ноль-ноль дежурному сообщили, что три минуты назад кто-то стрелял в директора Эрика Вальфрида Густава Фрома…- Улофссон излагал факты в своей обычной манере - сухо и деловито. Кое-кому это здорово действовало на нервы.- После этого опергруппу подняли по тревоге.
   В двадцать один ноль-ноль Фром, его жена Анна и сын Курт Рогер с невестой вернулись из своего загородного коттеджа в Эстерлене. Машину - «мерседес двести двадцать»- вел сын. Их гараж расположен в глубине двора, за домом. Фром вышел из автомобиля у ворот, сославшись на то, что должен срочно позвонить своей секретарше Инге Йонссон.
   Поставив машину, сын вместе с женщинами начал выгружать вещи. Когда они уже хотели нести походные причиндалы в дом, раздался выстрел. Все трое бросились к дому и увидели: входная дверь широко распахнута, через калитку выходит какой-то человек, а Фром навзничь лежит на пороге.
   Потом с улицы донесся шум отъезжающего автомобиля. Фром был ранен. Из отверстия в груди текла кровь.
   Анне Фром стало дурно, она потеряла сознание. Невеста сына едва успела подхватить ее, иначе она бы упала. Курт Рогер Фром опустился на колени возле раненого и пощупал пульс. Пульс был, хотя и слабый. Затем он вызвал «скорую» и позвонил в полицию.
   Вернувшись, он еще раз проверил пульс.
   Пульса не было.
   Вместе с невестой они перенесли мать в дом, уложили на софу и стали ждать полицию.
   Первыми на Студентгатан к вилле Фрома прибыли две патрульные машины. Следом подъехала «скорая».
   Еще через двадцать минут появились, Турен, Улофссон и Хольмберг. Тремя минутами позже - Бекман и Линд-валь. А через восемь минут - судебный медик.
   Предварительное расследование показало, что Фром скончался почти мгновенно, так как пуля вошла в сердце.
   Был произведен осмотр места происшествия и по мере возможности опрошены свидетели.
   Все они слышали шум отъезжающего автомобиля. Но только сын, по его словам, смутно припоминает, что, сворачивая во двор, видел на улице какую-то машину.
   Вот что сообщил Улофссон, по обыкновению сухо и деловито.
   Хольмбергу эта его манера действовала на нервы.
   Он смертельно устал и находился в прескверном расположении духа. Мало того, что чуть не до рассвета работал, так нет же, пришел домой, а у дочки - ей не было и года - разболелся животик, и она всю ночь хныкала. Они с Черстин по очереди сидели возле малышки. Поэтому спал он всего-навсего час с четвертью. А утром девочка повеселела: боль как рукой сняло. Хольмберг зевнул.
   - …как я уже говорил, они видели стрелявшего только со спины. Но, тем не менее считают, что это мужчина. Неуверенность вызвана темнотой. Вот, пожалуй, и все.
   - Ну-с,- сказал Турен.- Значит, складывается примерно такая картина: некто звонит у двери Фрома в четверть десятого вечером первого мая, а когда Фром отворяет дверь, этот некто стреляет ему в сердце, после чего спокойненько садится в машину и уезжает. Стрелявший… этот некто… нам неизвестно, кто он… пока. И
   неизвестно, почему он стрелял. Черт побери! Вот ведь дьявольщина!
   Он знал Фрома. Лично. По клубу «Ротари»
[3].
   И начальник полиции тоже его знал.
   «Это ужасно»,- сказал он ночью по телефону в разговоре с Туреном.
   Турен слышал, как НП безуспешно старается унять дрожь в голосе.
   «Фром убит,- продолжал НП.- В голове не укладывается… Кошмар какой-то. Звонят у двери и убивают. Просто так…»
   «Едва ли это сделано просто так».
   «Да… да, конечно. Просто так не могло быть. Но я действительно не могу понять, в чем причина. Какой-нибудь психопат, не иначе. След есть?»
   «Нет. Я же говорил. Пока нет… ни черта».
   «Дело дрянь».
   «Гм».
   НП помолчал. Потом тихо сказал:
   «Видишь ли, я его знал».
   «Понимаю. Я тоже…»
   «Конечно… Конечно. Ты тоже».

3

   - Директор Эрик Вальфрид Густав Фром,- по бумажке читал Турен, впервые за это утро, набивая трубку.- Родился двадцать четвертого сентября тысяча девятьсот четырнадцатого года. Таким образом, ему было пятьдесят восемь лет. Владелец фирмы А/О «Реклама», а это… как вам, может быть, известно, одно из крупнейших в южной Швеции предприятий такого профиля. Контора фирмы размещается на Стура-Сёдергатан в желтом трехэтажном доме. Если не ошибаюсь, сотрудников там человек двадцать.
   Он умолк и как будто задумался.
   Повертел трубку в руке, потом раскурил.
   - Но черт меня возьми,- тихо продолжал он,- зачем какому-то сумасшедшему вздумалось стрелять в хозяина рекламной фирмы? Это выше моего разумения.
   - Он что, известная шишка? - поинтересовался Хольмберг, в первый раз за это утро открывая рот.
   Турен взглянул на него и легонько кивнул.
   - Известная шишка?.. Пожалуй. Он активно сотрудничал в УКПШ
[4]. Как правило, обеспечивал им перед выборами агитационную кампанию. Был депутатом муниципалитета и членом комиссии по организации досуга, состоял в клубах «Ротари» и «Лайонс». Словом, фигура в Лунде весьма заметная.
   - Только нам от этого не легче.
   - Что верно, то верно.
   Именно такие соображения и навели НП на мысль, которой он прошлой ночью поделился с Туреном.
   «Как, по-твоему, может, нам обратиться за помощью в Центральное управление?»
   «Я и сам об этом думал. Но сейчас еще рано. Попробуем своими силами. Не выйдет, тогда… А пока рано. Мы ведь не первый раз имеем дело с убийством».
   «Так-то оно так, только раньше масштаб был другой».