- Есть три внеочередных! - козырнул Щечкин, растерянно моргая.
- А вам... А вас... - угрожая пистолетом, закричал на Гуляйбабку младший лейтенант, - я расстреляю! Сам лично. Вот этой рукой.
- С вашего разрешения, товарищ младший лейтенант, - отвечал невозмутимо Гуляйбабка, - смею вам напомнить статью седьмую того же устава, где, между прочим, сказано: "Применение оружия является крайней мерой и допускается, если все другие меры, принятые начальником, оказались безуспешными".
- Взять! К сосне предателя! Я покажу те крайнюю меру, устав дисциплинарной службы.
В карете кто-то громыхнул кусками жести и громко, на весь лес, запел:
Наверх вы, товарищи, все по местам,
Последний парад наступает...
Младший лейтенант бросился к карете, ухватился за ручку дверцы, чтобы рвануть ее, но Гуляйбабка, опередив его, крикнул:
- Стой! Взорветесь! В карете генерал особой повстанческой армии всея Украины. Он в целях безопасности заминирован. Рывок двери, и его превосходительство вместе с секретными документами взлетит на воздух.
Младший лейтенант растерянно потоптался возле дверцы, став на ось колеса, заглянул в карету, окликнул:
- Эй, вы! Кто там? Откройте.
- Подите прочь. Прочь, сударь! Не мешайте отдыхать, танцевать кадрили. Эх, сто дивизий вправо, сто дивизий влево, а потом и прямо, прямо в Могилеве. Эх, Пронюшка, Проскуня, милая Проске.., - и через некоторое время из кареты донесся размеренный храп, напоминавший урчание кота, у которого собрались отнять кусок сала.
Храп вызвал среди рабочих, окруживших карету, хохот, недоумение, колкие насмешки. Никто не понимал, с чего бы это генерал бормочет про сто дивизий, кадрили, какую-то Проскеву. Только один Гуляйбабка сердцем чувствовал в эти минуты, куда увел сон самого мирного на земле генерала. И потому он очень любезно попросил младшего лейтенанта:
- Не будите его. Ради всего святого. Пусть отдохнет. Он так устал, командуя войсками! А тут еще кружка шнапса...
- Хорошо! - сказал младший лейтенант. - Проявим гуманность. Но только чур, чтоб лично сняли все мины с кареты, не то смотри у меня! Держись! Спуску не будет. Ни вам, ни вашему разнеженному генералу. Вы поняли меня, кавалер железных побрякушек?
- Как пятью пять - двадцать пять.
- То-то же, - сказал младший лейтенант и, повернувшись, бросил взгляд на карету:
- Вот это да! Вот это корпорация! А ну-ка, хлопцы, у кого голосок погромче. Прочтите вслух, что написано на карете.
К карете ближе всех подошел рабочий в тельняшке. Заломив бескозырку и держась за нее, под общий свист и хохот прочел:
- "Надежно, выгодно, удобно: ловить партизан, выискивать комиссаров, хоронить старост и полицейских, солдат и офицеров фюрера с помощью услуг БЕИПСА. Сотрудники БЕИПСА с готовностью помогут вам обвенчаться, вырыть могилы, возложить венки, составить планы крупных и мелких операций, написать письма калекам и тому подобное. Таксу смотри по ту сторону кареты".
Толпа, напирая, тесня, оттирая друг друга, стала обтекать карету, где матрос уже громко, нараспев читал:
- "Разработка планов окружения партизанских дивизий - пять тысяч марок! Планов поимки крупных комиссаров - тысяча марок. Одиночных партизан - сто марок..."
- Да что ж так дешево? Ах, ешь их душу!!
- А ты смотри. Смотри ниже, Фома. Это ж со скидкой. На льготных началах.
- Глянь! Тут и немцам шкала.
- А за них? За них сколько там?
- Дешевка, братцы! По-свойски берут.
- Да ты точнее! Поточней.
- Три марки за могилу. Неограниченный прием.
- Го-о! Здорово! Вот дают!
- Гляньте, гляньте! Они даже старост и полицейских венчают.
- Ну, что? Что скажете теперь, "товарищ старшина"? - спросил младший лейтенант, когда были прочтены все надписи на карете.
- То же, что и говорил. Доставьте меня срочно в штаб батальона.
- И это все?
- Пока все.
- Нет, не все. Отвечайте, кто вы? Кем засланы? С какой целью?
- Что ж, - вздохнул Гуляйбабка. - Ваша взяла. Откроюсь. Я личный представитель президента!
- Какого президента? Что за президент?
- "Благотворительного единения искренней помощи сражающемуся Адольфу".
- Благодарю вас, - просиял младший лейтенант и, обернувшись, крикнул: Марыся, рацию! Связь с ноль первым. Да живенько. Живо!!! Эх, и повезло же! Такую щучищу заманули в сети!
Он еще раз крякнул "эх" и нырнул под ветки ольховой рогатины. Вслед за ним жуликовато, как-то боком, шмыгнул удивительно знакомый старикашка с топором за поясом. Гуляйбабка вознамерился окликнуть его, но добрым намерениям всегда что-нибудь мешает. Подошел тот самый морячок, который сорвал флаг с кареты и читал рекламу.
- Прошу извинить, господин личный представитель президента, если малость заденем кормой, - сказал он, вскинув руку к бескозырке. - Ничего не попишешь. Время крутой волны. Позвольте вам кляпик.
- Благодарю за столь мягкое обхождение. Когда вы попадете ко мне в роту, я выдам вам самые мягкие портянки, а теперь лишь один вопрос. Скажите: кто та девушка, которую младший лейтенант назвал Марысей?
- Могу сказать, что это весьма милое создание, но, к сожалению, вы безнадежно опоздали. Она два месяца как помолвлена.
Гуляйбабка широко раскрыл рот:
- Кляп! Скорее кляп, иначе закричу на все Полесье.
Было уже совсем светло, когда радистке рабочего отряда удалось наконец-то связаться со штабом. Расправив под собой сшитую из плащ-палатки юбку, размяв замлевшие ноги, она уселась поудобнее на поваленной ели, весело тряхнула снопом пшеничных волос, придавленных каской:
- Готово! Можно передавать. Диктуйте, товарищ комвзвода.
- Диктую, Марысенька. Передавай! - приподнято произнес младший лейтенант, сняв каску и садясь на колени у ящика рации. - Эх, и сводочка, я те скажу! Закачаешься. Это тебе не то, что восемь полицейских укокошили. Тут целое войско во главе с генера...
Радистка застучала ключом. Комвзвода схватил ее за руку:
- Ты что? Это ж я просто свои чувства высказал тебе, восторг в связи с успехом, а ты! Уже застукала, как дятел.
- Нет, я только два слова успела: "Эх и сводочка!.." А вы говорите яснее, без этих восклицаний.
- Ну ладно, ладно. Уже и губки надула. Сегодня грех. Сегодня на нашей улице праздник! Генерал вон в карете сидит. Личного представителя президента зафаловали. Эх!
- Вы опять за восклицания?
- Извиняюсь. Диктую текст. Передавайте: "Ноль первому от ноль седьмого. Маневр "Блудная овца" удался. Обоз "икс" втянут в болото квадрат тридцать четыре и наголову разгромлен".
Отстукав номер квадрата, радистка сняла руку с ключа;
- "Наголову разгромлен" не надо бы, товарищ младший лейтенант. Они же сами руки подняли. По нас даже никто не стрельнул ни разу.
- Рядовой Марыся! - крикнул младший лейтенант. - Выполнять приказ. Передавать, что сказано.
- Слушаюсь!
- Вот так-то. А то ишь ты. Учить меня вздумала, славного командира славной Рабочей-Крестьянской Красной Армии.
- Одно слово лишнее, товарищ младший лейтенант.
- Какое?
- Дважды упомянули "славу". В первом случае не надо бы.
- Рядовой Марыся! Ваше дело молчать, ключом стучать да слушать, что я говорю. А говорю я вам, Марысенька, сущую правду. Быть бы мне, младшему лейтенанту Балабонцеву, Чапаевым, Щорсом, Котовским, на худой конец адъютантом командарма, да два дня не хватило.
- Всего два денечка?
- Да, Марысенька. Только два денечка. Войско кадровое я не успел получить. Война в дороге застала. Куда податься? И вот к вам. А у вас разве войско? Приписники, не принимавшие присяги.
По рации застучала морзянка. Радистка спохватилась:
- Ой! Нас спрашивают: почему замолчали? Что случилось? Скорей диктуйте.
- Передаю, Марысенька. Диктую: "Наголову разгромлен". Передали?
- Нет еще. Может, измените?
- Никогда! Передавайте: "Наголову разгромлен и принужден к капитуляции. Нами захвачено семьдесят пять лошадей, восемь повозок с грузами, центнер сала, пять живых свиней, двадцать живых гусей, сто кур, тридцать уток и четыре индюка". Передали - четыре индюка?
- Передала.
- Хорошо! Едем дальше. "Весь гарнизон обоза в количестве ста человек пленен вместе с оружием". Передали - с оружием?
- Да, да.
- Блестяще! Двинулись дальше. "В числе захваченных в плен генерал повстанческой армии всея Украины и личный представитель какого-то президента вместе со свитой. Жду ваших приказаний. Точка". Все!
Балабонцев не успел закурить папиросу, как застучала ответная морзянка.
Радистка поспешила доложить ее.
- Ноль первый передает, - сказала она: - "Очень занят важной работой, но ради такого случая немедленно откладываю все и выезжаю. Всем участникам "Блудной овцы" личная благодарность".
- Ну-с, Марысенька, - потер руки Балабонцев, - теперь можно и покурить. Дорога к Чапаеву началась.
- Вы хотя б генерала и этого представителя президента мне показали, выключая рацию, попросила радистка. - А то увезут, и не увидишь.
- Увидишь, Марысенька. И генерала, и личного представителя президента... Только, пожалуйста, не сейчас. Сейчас их благородие генерал отдыхает, а личному представителю президента я приказал заткнуть рот кляпом, так как он не в меру говорлив. Чуть не склонил на свою сторону мой взвод. Подбежал, смотрю, а его уже на руках качают. Вот сукин сын! И есть же ловкачи такие!
28. БАЛАБОНЦЕВ ПРЕДСТАВЛЯЕТ ПЛЕННЫХ. РАПОРТ ГУЛЯЙБАБКИ
- А ну-ка, Балабонцев, показывай своего пленного генерала повстанческой армии всея Украины! - пророкотал командир батальона капитан Рубцов, подходя к стоянке третьего взвода. - Посмотрим, что за птица, зачем она сюда залетела.
Младший лейтенант Балабонцев вскочил из-за стола, где он только что доел трофейную курицу и теперь в ожидании, пока ординарец подаст чай, распекал Щечкина за то, что тот так опрометчиво вступил в переговоры с вражеском элементом.
- Идите и чтоб впредь мне смотри! - только и успел он крикнуть и сейчас же обратился с рапортом к комбату: - Товарищ командир! Личный состав взвода после ночного успешного боя отдыхает. Пленные и трофеи под охраной.
- Хорошо, что отдыхают. Добре! - похвалил Рубцов и протянул руку: - Ну, здравствуй, герой "Блудной овцы". Рад. Поздравляю! А парнишку за что же? Чем провинился? - кивнул он вслед партизану.
- Боец хороший, но размазня, - сказал Балабонцев. - Злости к противнику не имеет. Жалостлив, как баба. Чуть не лезет с противником целоваться. Прошу к столу, товарищ командир. Позавтракать. Я приказал для вас зажарить трофейного индюка.
- С индюком разделаемся после, а сейчас генерала мне... генерала надо посмотреть, допросить. Фигура-то не малая. Командующий войск всея Украины!
Балабонцев замялся:
- Посмотреть можно, а допросить... допросить нельзя, товарищ командир.
- Как нельзя? Почему?
- Он заминирован. В карете.
- Кто заминировал? Что за чушь?
- Сам себя заминировал в целях безопасности. И к тому же пьян. А впрочем, может, и проспался. Давайте посмотрим.
Они подошли к карете, охраняемой часовым - пожилым рабочим, вооруженным винтовкой.
- Спит? - спросил Балабонцев, кивнув на карету.
- Храпит, - ответил часовой.
- Разбудить! - приказал Рубцов. Часовой забарабанил в дверь прикладом:
- Арестованный! Проснитесь! Да очнись же. В карете послышались сонное мычание человека, сладкая зевота, хруст костей и протяжное и-е-ха-ха-ха!
- Господин генерал! - постучал в оконце Балабонцев. - Вас можно на минутку?
- Чем могу быть полезен? - ответила карета.
- Имеем честь сообщить вам, что вы вместе с вашим войском захвачены в плен. Ваше дальнейшее сопротивление бессмысленно. Выходите. Сдавайтесь! Мы гарантируем вам жизнь, оружие, награды.
- Милостивый сударь, - заговорил "генерал". - Зачем уговаривать куму, если она засватана. Не тратьте даром слов. Если бы плен был раем, я бы с удовольствием поднял руки и отправился туда, но, поскольку плен всегда был адом, я лучше предпочту голодную смерть или долгое ожидание того часа, пока меня не освободят те, кому это положено.
- Фанатик. Что с ним? - отступился от кареты Балабонцев. - Под колеса мину и к богу в рай.
- Вы, сударь, как вижу, привыкли пугать, - послышалось из кареты. - А на пугало ноне и вороны хотели чихать.
Балабонцев выхватил из кобуры пистолет. Рубцов отстранил его плечом:
- Подожди, не горячись, я сам поговорю, - и, вынув из кармана темно-синих галифе коробку спичек, портсигар, протянул это через оконце в карету: Господин генерал, прошу вас, угощайтесь.
- Вот это другой разговор, - ответил человек из кареты. - За чаркой да цигаркой и упрямую сосватали.
Комбат с любопытством читал еще рекламу на карете, как в оконце повалил дымок и оттуда просунулась дегтярно-черная борода.
- С кем имею честь беседовать? Ваш чин и ранг, ибо по существующему артиклю с младшими чинами мне не положено, - сказала борода, возвратив портсигар и спички. - Претит субординация. Я, сто дивизий вправо, сто - влево, генерал! Я могу, если что, протест.
- Не беспокойтесь, - улыбнулся комбат. - Все в норме. Вашу субординацию мы не заденем даже вожжой. Прежде всего скажите, куда вы ехали?
- Этот вопрос, сударь, вам задавать бы не следовало, ибо вы сами прекрасно знаете, что на конях ездят только вперед. Стало быть, и мы ехали туда же вперед.
- Блестящий ответ, господин генерал, - похвалил комбат. - Не смею вас с этим тревожить. Еще вопрос к вам.
- Весь к вашим услугам, - пыхтя в бороду, ответил "повстанческий генерал".
- Зачем, с какой целью вы ехали? Кого искали? Кто вас послал? - высыпал сразу несколько вопросов Рубцов. "Генерал" важно выпустил дым.
- Если б я сказал вам, что ехал бесцельно, вы бы сочли меня за идиота, ибо бесцельно ездят только они, но, поскольку средь генералов нет идиотов (иначе кто бы им доверил войска), выходит, что у меня цель была. Но вот какая, вспомнить никак не могу. Не по рангу выпил, извините, заспал.
- Бросьте валять дурака, генерал! - крикнул Балабонцев. - Вы отлично знаете, куда ехали. Вы искали нас, партизан. Ну, так вы их нашли. Вы в руках партизан.
Борода пронзительно свистнула, юркнула назад и долго кашляла там и чихала. Потом в карете забулькала жидкость, звякнули кружки и раздалась команда: "Матрена, смирр-на-а! Для встречи дивизий, равняйсь!"
- Вот тебе и храбрый генерал, - сказал Балабонцев. - При одном упоминании о партизанах рассудок потерял. Вы слышите, слышите, какую околесицу понес?
Комбат подошел к Балабонцеву, протянул руку:
- Поздравляю! Горячо поздравляю с пленением очень важной персоны липового генерала.
- Товарищ комбат! Да что вы? Какая липа? Не может быть. Он же в мундире. И все о дивизиях, ста дивизиях бубнит.
- От кружки водки, товарищ Балабонцев, сто чертей в бочке наплетешь. А ну, где у вас этот личный представитель президента? Может, и тот такая же липа?
- Никак нет. Тут без осечки. Тут точненько. За этого ручаюсь головой. Жулик чистейшей воды. Мать афера. Перед Гитлером на лапках... Да вот вам доказательство, - Балабонцев протянул командиру отряда Железный крест. - Сам лично конфисковал. И плюс карета с рекламой, а на карете флаг с портретом Гитлера.
- Вот как?! Ехали даже под флагом?
- Так точно! А на флаге под косым Гитлером золотая надпись: "Поможем фюреру дойти до конца!"
- Где этот флаг?
- У меня в повозке. Разрешите принести?
- Давайте и флаг, и всю шатию-братию сюда. Свиту имею в виду.
- Вас понял. Сейчас доставлю.
Не знал, не гадал и не думал комбат Рубцов, что всю эту "шатию-братию" возглавляет старшина Бабкин. Он стоял перед ним все такой же веселый, улыбчивый, молодцеватый, с природной бесшабашной удалью и хитрецой, только не в гимнастерке старшины Красной Армии, а в черном фраке иностранного дипломата или господина, в кармане у которого по меньшей мере - миллион. А рядом с ним!.. О чудо! Не сон ли это? Не привидение ли белым днем?
Комбат потряс головой, пытаясь стряхнуть наваждение, очнуться от сна. Но не тут-то было. Никто не исчез. Став в шеренгу, как на перекличке, все они стояли перед ним. На правом фланге - старшина, на левом - ротный писарь, на середине - шеф-повар.
- Товарищ капитан! - вскинул руку к цилиндру Гуляйбабка. - Оставшаяся в тылу противника тринадцатая строительная рота двадцать шестого саперного батальона выведена в полном составе. Потери - два коня и карабин. Один человек ранен. Старшина роты Бабкин!
- Слыхали? - кивнул Балабонцев. - Вот так и со мной. Крутился, как уж. А вот это? Это что? - развернул на палке черный флаг Балабонцев. "Благотворительное единение искренней помощи сражающемуся Адольфу". И заметьте, не какой-нибудь, а искренней. Искренней помощи Адольфу! Вот она, какая штука получается. На словах одно, а на дело другое - искренняя помощь фюреру!
- Товарищ младший лейтенант, читайте лучше, - почти потребовал Гуляйбабка.
- Читал сто раз. Пусть теперь прочтет вот сам товарищ комбат. Может, я безграмотный, без очков не так прочел.
- Стойте! - поднял руку Гуляйбабка. - Коль вы ничего не поняли, дайте мне уголек или карандаш.
Старик с козьей бородкой, в котором Гуляйбабка без труда узнал проводника деда Калину, подал кусок головни.
- Разрешите штандарт, - попросил Гуляйбабка и, как только младший лейтенант и дед Калина исполнили просьбу Гуляйбабки, мазнул над буквой И в слове БЕИПСА хвостик и воскликнул:
- Читайте! Вслух читайте наш пароль и девиз.
- Бей пса! Бей пса! - раздалось вокруг. - Ай да хлопцы! Качать их! Качать!!! Комбат обнял старшину:
- Не обижайся, Иван Алексеевич. Хлопцы не знали пароль.
- Ну что вы, товарищ комбат. Ни в коем случае. А вот на деда Калину я в обиде. Ох, в какой обиде! - погрозил пальцем старшина.
- Это за что ж ты на него?
- Да как же? Объявился честно указать дорогу, а завел в болото. И паче того - карабин стащил.
- Виноват. Звиняюсь, - поклонился дед Калина. - Был такой грех. Обмишулился малошть. Возьмите свой карабинчик. Вертаю его.
Старшина подержал карабин в руках и тут же вернул его Калине:
- Возьмите, дедок. Вы настоящий партизан. Храните и бейте фашистского пса. Спасибо вам, что привели нас к своим.
Дед Калина замахал руками:
- Нет, нет. Не мне спасибо, а вот товарищу командиру. Он ведь вас давно на прицеле держал. Еще с той поры, как вы тронулись из Луцка. Только не знато было дело, кто едет в вашем хваетоне.
В карете раздался крик:
- Братцы! Да что же это? Такая радость, а вы меня... взаперти. Да откройте же. Пустите, сто полков вперед!
- Кто у вас? Что за "генерал"? - спросил комбат.
- Мой кучер Прохор. Отбывает за нарушение дисциплины трое суток гауптвахты. Сутки уже отсидел, двое осталось, а впрочем... в честь такой радости выходи, Прохор! Амнистия тебе.
Бойцы отряда подхватили прямо из кареты "генерала повстанческой армии", и, как старик ни умолял оставить его в покое, как ни кричал: "Смирно! Разойдись!", пришлось ему все же побыть в роли волейбольного мяча.
Толпа у кареты росла. Росло и ликование встретившихся после долгой разлуки строителей пограничных дотов. Не принимал в этом участия лишь Балабонцев. С грустью смотрел он на "генерала повстанческой армии" и вздыхал: "Эх, если бы это был не кучер, а в самом деле генерал!" Однако вскоре и он, послав к чертям собачьим повстанческих генералов, присоединился к общему веселью, приказал жарить кур. По курице на каждого солдата БЕИПСА, а "генералу повстанческих войск" за то, что так славно сыграл свою роль, целого гусака.
Не зря говорится, "земля слухом полна". К карете привалили все и, конечно же, примчалась Марийка.
- Ваня! - только и могла сказать она. И, уткнувшись в грудь старшины, заплакала.
29. НОЧЬ В ПОЛЕССКОМ БОРУ, ИЛИ РАССКАЗ О ТОМ, КАК МЮНХЕНСКИЙ БЮРГЕР УТАЩИЛ МАРИЙКИНУ ПЕРИНУ
Она, как ночная птица, не умолкала всю ночь, все рассказывала и пересказывала, что было после того, как расстались за час до войны, как прощалась с мачехой Гапкой, куда уходили потом со штабом батальона, который стоял в ту ночь в Жменьках, а он не уставал ее слушать и, жарко обнимая, просил:
- Говори, говори, Марийка. Полесская зоряночка моя. Я так давно не слыхал твоего голоса!
- О чем же тебе, Ванечка, еще? Кажется, про все вспомнила. Ах, да! О самом главном забыла. Вот растереха.
- О чем, Мариночка?
- Да я же письмо от мачехи получила.
Она выхватила из кармана гимнастерки комсомольский билет и письмо. Билет положила в карман. Письмо протянула любимому.
- Оно пришло, когда штаб батальона еще в тридцати километрах от Жменек стоял. Связной привез. Дед Тихонович. Прочтешь? Не темно?
- Прочту. Светает уже, - кивнул Бабкин на белое в красных подтеках небо.
Он сел, вытянув по плащ-палатке ноги, вытащил из конверта листок из школьной тетради. Она положила ему голову на колени, заглянула в его помрачневшие, запалые глаза, провела ладонью по небритой щеке.
- Я изредка читаю, когда скучно бывает. И грустно и смешно.
"Мариночка, ягодиночка моя! - начиналось так письмо. - Слава богу, немецкому хвюлеру, я жива, здорова и так счастлива, что от счастья плачу день и ночь. Какие мы были дурные. Жили в своих мазанках, растили бураки, картошку, песни в садочках спивали и думали, шо в том весь смак жизни. А объявился хвюлер, все по-другому пошло. Живем мы теперь в погребах, ямах и хлевках со скотиной. Правда, от скотины остался один лишь навоз, а от птицы перья. Кстати, перья на хуторе тоже забрали. Сборщики сказали, шо спать на пуху и перьях при "новом порядке" нам вредно. Пух и перо будто бы делают людей ленивыми. Хвюлер побоялся, шо мы обленимся и не станем хорошо работать, оттого и приказал отобрать все подушки и перины.
Свою старую перину я отдала сразу, а твою, Мариночка, сховала под старой копной очерета в подсолнухах. Туда же и подушки с гусиного пуха. Ах, как мне хотелось сберечь твое приданое! Ан нет же. Кто-то из полицаев донес, шо я утаила от хвюлера новую перину и подушек гору. И тады приехал на грузовике якись мюнхенский бюргер. Я у спрятка с жердиною стала..."
- Слышь? С жердиною стала, - оторвался от письма Бабкин. - Вот это защита!
- Ой, не говори! Я чуть в обморок не упала, когда дед Тихонович рассказал, как она воевала за мою перину. Прочитай, прочитай.
"Стою я с жердягою и думаю: не отдам и годи. Не дозволю, чтоб на чистой постели моей дочки - невесты - спал какой-то старый германский боров. Не затем я по перышку да пушинке ее собирала. Уложу его тут навеки. Баба я сильная. Тюкну раз, и ногами не дрыгнет. Да только оказия вышла. Ахнула я его жердягой (со всего размаха по черепу била), и у самой в глазах помутилось. Стоит бюргер, только чуть покачнулся. Второй раз гвозданула. Стоит! Только усами крутит. О маты божья! Бык бы свалился, а он стоит. И только когда солдаты отняли у меня жердягу, а бюргер снял шляпу, чтоб стряхнуть с нее пыль, сообразила я: да у него же под шляпой пробковая подушка. Видать, не первый раз этого перинника по башке колами крушили. Так и увезли твое приданое, коханая моя дитка. Але годи. Спать на твоей перине та подушках пузатому бюргеру не доведется. Коли воны ловили на соседнем двори кур, я подкралась к машине и распорола все с потрохами. Так шо пока воны доедут до неметчины, по дороге весь пух разлетится. На том и прощай, моя детка!"
По щеке Марийки покатилась слеза. Бабкин обнял свою зорянку:
- Не надо, Марийка. Они получат и за пух и за перья, и не поможет им никакая пробковая подушка.
30. ТЕЛЕГРАММА ВОЕННОГО СОВЕТА. НОВЫЙ КУРС БЕИПСА
В землянку, где расположились старшина и кучер Прохор, стуча каблуками по дощатым ступенькам, вбежал комбат Рубцов.
- Итак, "господин личный представитель президента", "знаменитый коллекционер ослов и свиней", я должен, к сожалению, вас огорчить, - сказал он с порога.
- Горше того, что я перенес, уже быть не может, - спокойно сказал Бабкин. - Слушаю вас, товарищ комбат.
- Высшее начальство, - начал Рубцов, - запретило брать в наш отряд вашу команду.
Бабкин вздрогнул. В глазах его вспыхнули боль, недоумение.
- Что за глупость?! На каком основании? Рубцов прошел в другую комнату землянки, закрыл за Бабкиным дверь.
- Видите ли, господин Гуляйбабка, вы слишком усердно помогали старостам и фюреру. А это, как сами знаете...
- В таком случае, - рассердился Бабкин, - пусть обезоруженных саперов выводит не Бабкин, а те, кто оставил их на границе с лопатами. Я же умываю руки. Мой поклон высшему начальству.
Комбат обнял старшину:
- Не горячись. Я пошутил.
- Петр Иваныч! В самом деле шутка?
- Точно. Ты же любишь шутки. Как мне сказали - даже ввел смехочас.
- Ах, чтоб вас намочило и семь раз подсушило!
- Подожди. Не больно радуйся. Командованием принято решение зачислить в партизанский отряд только два взвода.
- А третий чем провинился? У бога бороду сжевал?
- А третий, Ваня, оставляется тебе как личная охрана личного представителя президента плюс коллекционера ослов и свиней. С этим третьим тебе предстоит дальняя дорога.
- Снова шутка?
- Без шуток. Начальство считает, что свертывать работу БЕИПСА нецелесообразно. Но идти дальше такой большой группой рискованно. Чем ближе к фронту, тем больше гестаповских ищеек.
- Но мы же шли.
- Ваше счастье, что шли глухими селами, вдали от больших дорог. Иначе вряд ли бы вам помогли пропуска, Железный крест и портрет фюрера на цыганской шали. А без трюка с расстрелом сынка генерала вообще о вашей миссии и речи не могло быть. С генеральским сынком вам просто повезло.
- Черта с два повезет, если хитрость не придет, - ответил Бабкин. - Группа захвата ждала этого сынка трое суток. Не специально его, конечно, а какую-нибудь птицу с важным оперением. Попался "петух".
- Великолепный "петух". И комедия с расстрелом хороша, и липово убитые вами "красные бандиты" тоже хорошо, и хитростью казненные Гнида, Песик замечательно. Короче говоря, слушать мою команду, товарищ старшина. Приказываю вам построить роту.
- А вам... А вас... - угрожая пистолетом, закричал на Гуляйбабку младший лейтенант, - я расстреляю! Сам лично. Вот этой рукой.
- С вашего разрешения, товарищ младший лейтенант, - отвечал невозмутимо Гуляйбабка, - смею вам напомнить статью седьмую того же устава, где, между прочим, сказано: "Применение оружия является крайней мерой и допускается, если все другие меры, принятые начальником, оказались безуспешными".
- Взять! К сосне предателя! Я покажу те крайнюю меру, устав дисциплинарной службы.
В карете кто-то громыхнул кусками жести и громко, на весь лес, запел:
Наверх вы, товарищи, все по местам,
Последний парад наступает...
Младший лейтенант бросился к карете, ухватился за ручку дверцы, чтобы рвануть ее, но Гуляйбабка, опередив его, крикнул:
- Стой! Взорветесь! В карете генерал особой повстанческой армии всея Украины. Он в целях безопасности заминирован. Рывок двери, и его превосходительство вместе с секретными документами взлетит на воздух.
Младший лейтенант растерянно потоптался возле дверцы, став на ось колеса, заглянул в карету, окликнул:
- Эй, вы! Кто там? Откройте.
- Подите прочь. Прочь, сударь! Не мешайте отдыхать, танцевать кадрили. Эх, сто дивизий вправо, сто дивизий влево, а потом и прямо, прямо в Могилеве. Эх, Пронюшка, Проскуня, милая Проске.., - и через некоторое время из кареты донесся размеренный храп, напоминавший урчание кота, у которого собрались отнять кусок сала.
Храп вызвал среди рабочих, окруживших карету, хохот, недоумение, колкие насмешки. Никто не понимал, с чего бы это генерал бормочет про сто дивизий, кадрили, какую-то Проскеву. Только один Гуляйбабка сердцем чувствовал в эти минуты, куда увел сон самого мирного на земле генерала. И потому он очень любезно попросил младшего лейтенанта:
- Не будите его. Ради всего святого. Пусть отдохнет. Он так устал, командуя войсками! А тут еще кружка шнапса...
- Хорошо! - сказал младший лейтенант. - Проявим гуманность. Но только чур, чтоб лично сняли все мины с кареты, не то смотри у меня! Держись! Спуску не будет. Ни вам, ни вашему разнеженному генералу. Вы поняли меня, кавалер железных побрякушек?
- Как пятью пять - двадцать пять.
- То-то же, - сказал младший лейтенант и, повернувшись, бросил взгляд на карету:
- Вот это да! Вот это корпорация! А ну-ка, хлопцы, у кого голосок погромче. Прочтите вслух, что написано на карете.
К карете ближе всех подошел рабочий в тельняшке. Заломив бескозырку и держась за нее, под общий свист и хохот прочел:
- "Надежно, выгодно, удобно: ловить партизан, выискивать комиссаров, хоронить старост и полицейских, солдат и офицеров фюрера с помощью услуг БЕИПСА. Сотрудники БЕИПСА с готовностью помогут вам обвенчаться, вырыть могилы, возложить венки, составить планы крупных и мелких операций, написать письма калекам и тому подобное. Таксу смотри по ту сторону кареты".
Толпа, напирая, тесня, оттирая друг друга, стала обтекать карету, где матрос уже громко, нараспев читал:
- "Разработка планов окружения партизанских дивизий - пять тысяч марок! Планов поимки крупных комиссаров - тысяча марок. Одиночных партизан - сто марок..."
- Да что ж так дешево? Ах, ешь их душу!!
- А ты смотри. Смотри ниже, Фома. Это ж со скидкой. На льготных началах.
- Глянь! Тут и немцам шкала.
- А за них? За них сколько там?
- Дешевка, братцы! По-свойски берут.
- Да ты точнее! Поточней.
- Три марки за могилу. Неограниченный прием.
- Го-о! Здорово! Вот дают!
- Гляньте, гляньте! Они даже старост и полицейских венчают.
- Ну, что? Что скажете теперь, "товарищ старшина"? - спросил младший лейтенант, когда были прочтены все надписи на карете.
- То же, что и говорил. Доставьте меня срочно в штаб батальона.
- И это все?
- Пока все.
- Нет, не все. Отвечайте, кто вы? Кем засланы? С какой целью?
- Что ж, - вздохнул Гуляйбабка. - Ваша взяла. Откроюсь. Я личный представитель президента!
- Какого президента? Что за президент?
- "Благотворительного единения искренней помощи сражающемуся Адольфу".
- Благодарю вас, - просиял младший лейтенант и, обернувшись, крикнул: Марыся, рацию! Связь с ноль первым. Да живенько. Живо!!! Эх, и повезло же! Такую щучищу заманули в сети!
Он еще раз крякнул "эх" и нырнул под ветки ольховой рогатины. Вслед за ним жуликовато, как-то боком, шмыгнул удивительно знакомый старикашка с топором за поясом. Гуляйбабка вознамерился окликнуть его, но добрым намерениям всегда что-нибудь мешает. Подошел тот самый морячок, который сорвал флаг с кареты и читал рекламу.
- Прошу извинить, господин личный представитель президента, если малость заденем кормой, - сказал он, вскинув руку к бескозырке. - Ничего не попишешь. Время крутой волны. Позвольте вам кляпик.
- Благодарю за столь мягкое обхождение. Когда вы попадете ко мне в роту, я выдам вам самые мягкие портянки, а теперь лишь один вопрос. Скажите: кто та девушка, которую младший лейтенант назвал Марысей?
- Могу сказать, что это весьма милое создание, но, к сожалению, вы безнадежно опоздали. Она два месяца как помолвлена.
Гуляйбабка широко раскрыл рот:
- Кляп! Скорее кляп, иначе закричу на все Полесье.
Было уже совсем светло, когда радистке рабочего отряда удалось наконец-то связаться со штабом. Расправив под собой сшитую из плащ-палатки юбку, размяв замлевшие ноги, она уселась поудобнее на поваленной ели, весело тряхнула снопом пшеничных волос, придавленных каской:
- Готово! Можно передавать. Диктуйте, товарищ комвзвода.
- Диктую, Марысенька. Передавай! - приподнято произнес младший лейтенант, сняв каску и садясь на колени у ящика рации. - Эх, и сводочка, я те скажу! Закачаешься. Это тебе не то, что восемь полицейских укокошили. Тут целое войско во главе с генера...
Радистка застучала ключом. Комвзвода схватил ее за руку:
- Ты что? Это ж я просто свои чувства высказал тебе, восторг в связи с успехом, а ты! Уже застукала, как дятел.
- Нет, я только два слова успела: "Эх и сводочка!.." А вы говорите яснее, без этих восклицаний.
- Ну ладно, ладно. Уже и губки надула. Сегодня грех. Сегодня на нашей улице праздник! Генерал вон в карете сидит. Личного представителя президента зафаловали. Эх!
- Вы опять за восклицания?
- Извиняюсь. Диктую текст. Передавайте: "Ноль первому от ноль седьмого. Маневр "Блудная овца" удался. Обоз "икс" втянут в болото квадрат тридцать четыре и наголову разгромлен".
Отстукав номер квадрата, радистка сняла руку с ключа;
- "Наголову разгромлен" не надо бы, товарищ младший лейтенант. Они же сами руки подняли. По нас даже никто не стрельнул ни разу.
- Рядовой Марыся! - крикнул младший лейтенант. - Выполнять приказ. Передавать, что сказано.
- Слушаюсь!
- Вот так-то. А то ишь ты. Учить меня вздумала, славного командира славной Рабочей-Крестьянской Красной Армии.
- Одно слово лишнее, товарищ младший лейтенант.
- Какое?
- Дважды упомянули "славу". В первом случае не надо бы.
- Рядовой Марыся! Ваше дело молчать, ключом стучать да слушать, что я говорю. А говорю я вам, Марысенька, сущую правду. Быть бы мне, младшему лейтенанту Балабонцеву, Чапаевым, Щорсом, Котовским, на худой конец адъютантом командарма, да два дня не хватило.
- Всего два денечка?
- Да, Марысенька. Только два денечка. Войско кадровое я не успел получить. Война в дороге застала. Куда податься? И вот к вам. А у вас разве войско? Приписники, не принимавшие присяги.
По рации застучала морзянка. Радистка спохватилась:
- Ой! Нас спрашивают: почему замолчали? Что случилось? Скорей диктуйте.
- Передаю, Марысенька. Диктую: "Наголову разгромлен". Передали?
- Нет еще. Может, измените?
- Никогда! Передавайте: "Наголову разгромлен и принужден к капитуляции. Нами захвачено семьдесят пять лошадей, восемь повозок с грузами, центнер сала, пять живых свиней, двадцать живых гусей, сто кур, тридцать уток и четыре индюка". Передали - четыре индюка?
- Передала.
- Хорошо! Едем дальше. "Весь гарнизон обоза в количестве ста человек пленен вместе с оружием". Передали - с оружием?
- Да, да.
- Блестяще! Двинулись дальше. "В числе захваченных в плен генерал повстанческой армии всея Украины и личный представитель какого-то президента вместе со свитой. Жду ваших приказаний. Точка". Все!
Балабонцев не успел закурить папиросу, как застучала ответная морзянка.
Радистка поспешила доложить ее.
- Ноль первый передает, - сказала она: - "Очень занят важной работой, но ради такого случая немедленно откладываю все и выезжаю. Всем участникам "Блудной овцы" личная благодарность".
- Ну-с, Марысенька, - потер руки Балабонцев, - теперь можно и покурить. Дорога к Чапаеву началась.
- Вы хотя б генерала и этого представителя президента мне показали, выключая рацию, попросила радистка. - А то увезут, и не увидишь.
- Увидишь, Марысенька. И генерала, и личного представителя президента... Только, пожалуйста, не сейчас. Сейчас их благородие генерал отдыхает, а личному представителю президента я приказал заткнуть рот кляпом, так как он не в меру говорлив. Чуть не склонил на свою сторону мой взвод. Подбежал, смотрю, а его уже на руках качают. Вот сукин сын! И есть же ловкачи такие!
28. БАЛАБОНЦЕВ ПРЕДСТАВЛЯЕТ ПЛЕННЫХ. РАПОРТ ГУЛЯЙБАБКИ
- А ну-ка, Балабонцев, показывай своего пленного генерала повстанческой армии всея Украины! - пророкотал командир батальона капитан Рубцов, подходя к стоянке третьего взвода. - Посмотрим, что за птица, зачем она сюда залетела.
Младший лейтенант Балабонцев вскочил из-за стола, где он только что доел трофейную курицу и теперь в ожидании, пока ординарец подаст чай, распекал Щечкина за то, что тот так опрометчиво вступил в переговоры с вражеском элементом.
- Идите и чтоб впредь мне смотри! - только и успел он крикнуть и сейчас же обратился с рапортом к комбату: - Товарищ командир! Личный состав взвода после ночного успешного боя отдыхает. Пленные и трофеи под охраной.
- Хорошо, что отдыхают. Добре! - похвалил Рубцов и протянул руку: - Ну, здравствуй, герой "Блудной овцы". Рад. Поздравляю! А парнишку за что же? Чем провинился? - кивнул он вслед партизану.
- Боец хороший, но размазня, - сказал Балабонцев. - Злости к противнику не имеет. Жалостлив, как баба. Чуть не лезет с противником целоваться. Прошу к столу, товарищ командир. Позавтракать. Я приказал для вас зажарить трофейного индюка.
- С индюком разделаемся после, а сейчас генерала мне... генерала надо посмотреть, допросить. Фигура-то не малая. Командующий войск всея Украины!
Балабонцев замялся:
- Посмотреть можно, а допросить... допросить нельзя, товарищ командир.
- Как нельзя? Почему?
- Он заминирован. В карете.
- Кто заминировал? Что за чушь?
- Сам себя заминировал в целях безопасности. И к тому же пьян. А впрочем, может, и проспался. Давайте посмотрим.
Они подошли к карете, охраняемой часовым - пожилым рабочим, вооруженным винтовкой.
- Спит? - спросил Балабонцев, кивнув на карету.
- Храпит, - ответил часовой.
- Разбудить! - приказал Рубцов. Часовой забарабанил в дверь прикладом:
- Арестованный! Проснитесь! Да очнись же. В карете послышались сонное мычание человека, сладкая зевота, хруст костей и протяжное и-е-ха-ха-ха!
- Господин генерал! - постучал в оконце Балабонцев. - Вас можно на минутку?
- Чем могу быть полезен? - ответила карета.
- Имеем честь сообщить вам, что вы вместе с вашим войском захвачены в плен. Ваше дальнейшее сопротивление бессмысленно. Выходите. Сдавайтесь! Мы гарантируем вам жизнь, оружие, награды.
- Милостивый сударь, - заговорил "генерал". - Зачем уговаривать куму, если она засватана. Не тратьте даром слов. Если бы плен был раем, я бы с удовольствием поднял руки и отправился туда, но, поскольку плен всегда был адом, я лучше предпочту голодную смерть или долгое ожидание того часа, пока меня не освободят те, кому это положено.
- Фанатик. Что с ним? - отступился от кареты Балабонцев. - Под колеса мину и к богу в рай.
- Вы, сударь, как вижу, привыкли пугать, - послышалось из кареты. - А на пугало ноне и вороны хотели чихать.
Балабонцев выхватил из кобуры пистолет. Рубцов отстранил его плечом:
- Подожди, не горячись, я сам поговорю, - и, вынув из кармана темно-синих галифе коробку спичек, портсигар, протянул это через оконце в карету: Господин генерал, прошу вас, угощайтесь.
- Вот это другой разговор, - ответил человек из кареты. - За чаркой да цигаркой и упрямую сосватали.
Комбат с любопытством читал еще рекламу на карете, как в оконце повалил дымок и оттуда просунулась дегтярно-черная борода.
- С кем имею честь беседовать? Ваш чин и ранг, ибо по существующему артиклю с младшими чинами мне не положено, - сказала борода, возвратив портсигар и спички. - Претит субординация. Я, сто дивизий вправо, сто - влево, генерал! Я могу, если что, протест.
- Не беспокойтесь, - улыбнулся комбат. - Все в норме. Вашу субординацию мы не заденем даже вожжой. Прежде всего скажите, куда вы ехали?
- Этот вопрос, сударь, вам задавать бы не следовало, ибо вы сами прекрасно знаете, что на конях ездят только вперед. Стало быть, и мы ехали туда же вперед.
- Блестящий ответ, господин генерал, - похвалил комбат. - Не смею вас с этим тревожить. Еще вопрос к вам.
- Весь к вашим услугам, - пыхтя в бороду, ответил "повстанческий генерал".
- Зачем, с какой целью вы ехали? Кого искали? Кто вас послал? - высыпал сразу несколько вопросов Рубцов. "Генерал" важно выпустил дым.
- Если б я сказал вам, что ехал бесцельно, вы бы сочли меня за идиота, ибо бесцельно ездят только они, но, поскольку средь генералов нет идиотов (иначе кто бы им доверил войска), выходит, что у меня цель была. Но вот какая, вспомнить никак не могу. Не по рангу выпил, извините, заспал.
- Бросьте валять дурака, генерал! - крикнул Балабонцев. - Вы отлично знаете, куда ехали. Вы искали нас, партизан. Ну, так вы их нашли. Вы в руках партизан.
Борода пронзительно свистнула, юркнула назад и долго кашляла там и чихала. Потом в карете забулькала жидкость, звякнули кружки и раздалась команда: "Матрена, смирр-на-а! Для встречи дивизий, равняйсь!"
- Вот тебе и храбрый генерал, - сказал Балабонцев. - При одном упоминании о партизанах рассудок потерял. Вы слышите, слышите, какую околесицу понес?
Комбат подошел к Балабонцеву, протянул руку:
- Поздравляю! Горячо поздравляю с пленением очень важной персоны липового генерала.
- Товарищ комбат! Да что вы? Какая липа? Не может быть. Он же в мундире. И все о дивизиях, ста дивизиях бубнит.
- От кружки водки, товарищ Балабонцев, сто чертей в бочке наплетешь. А ну, где у вас этот личный представитель президента? Может, и тот такая же липа?
- Никак нет. Тут без осечки. Тут точненько. За этого ручаюсь головой. Жулик чистейшей воды. Мать афера. Перед Гитлером на лапках... Да вот вам доказательство, - Балабонцев протянул командиру отряда Железный крест. - Сам лично конфисковал. И плюс карета с рекламой, а на карете флаг с портретом Гитлера.
- Вот как?! Ехали даже под флагом?
- Так точно! А на флаге под косым Гитлером золотая надпись: "Поможем фюреру дойти до конца!"
- Где этот флаг?
- У меня в повозке. Разрешите принести?
- Давайте и флаг, и всю шатию-братию сюда. Свиту имею в виду.
- Вас понял. Сейчас доставлю.
Не знал, не гадал и не думал комбат Рубцов, что всю эту "шатию-братию" возглавляет старшина Бабкин. Он стоял перед ним все такой же веселый, улыбчивый, молодцеватый, с природной бесшабашной удалью и хитрецой, только не в гимнастерке старшины Красной Армии, а в черном фраке иностранного дипломата или господина, в кармане у которого по меньшей мере - миллион. А рядом с ним!.. О чудо! Не сон ли это? Не привидение ли белым днем?
Комбат потряс головой, пытаясь стряхнуть наваждение, очнуться от сна. Но не тут-то было. Никто не исчез. Став в шеренгу, как на перекличке, все они стояли перед ним. На правом фланге - старшина, на левом - ротный писарь, на середине - шеф-повар.
- Товарищ капитан! - вскинул руку к цилиндру Гуляйбабка. - Оставшаяся в тылу противника тринадцатая строительная рота двадцать шестого саперного батальона выведена в полном составе. Потери - два коня и карабин. Один человек ранен. Старшина роты Бабкин!
- Слыхали? - кивнул Балабонцев. - Вот так и со мной. Крутился, как уж. А вот это? Это что? - развернул на палке черный флаг Балабонцев. "Благотворительное единение искренней помощи сражающемуся Адольфу". И заметьте, не какой-нибудь, а искренней. Искренней помощи Адольфу! Вот она, какая штука получается. На словах одно, а на дело другое - искренняя помощь фюреру!
- Товарищ младший лейтенант, читайте лучше, - почти потребовал Гуляйбабка.
- Читал сто раз. Пусть теперь прочтет вот сам товарищ комбат. Может, я безграмотный, без очков не так прочел.
- Стойте! - поднял руку Гуляйбабка. - Коль вы ничего не поняли, дайте мне уголек или карандаш.
Старик с козьей бородкой, в котором Гуляйбабка без труда узнал проводника деда Калину, подал кусок головни.
- Разрешите штандарт, - попросил Гуляйбабка и, как только младший лейтенант и дед Калина исполнили просьбу Гуляйбабки, мазнул над буквой И в слове БЕИПСА хвостик и воскликнул:
- Читайте! Вслух читайте наш пароль и девиз.
- Бей пса! Бей пса! - раздалось вокруг. - Ай да хлопцы! Качать их! Качать!!! Комбат обнял старшину:
- Не обижайся, Иван Алексеевич. Хлопцы не знали пароль.
- Ну что вы, товарищ комбат. Ни в коем случае. А вот на деда Калину я в обиде. Ох, в какой обиде! - погрозил пальцем старшина.
- Это за что ж ты на него?
- Да как же? Объявился честно указать дорогу, а завел в болото. И паче того - карабин стащил.
- Виноват. Звиняюсь, - поклонился дед Калина. - Был такой грех. Обмишулился малошть. Возьмите свой карабинчик. Вертаю его.
Старшина подержал карабин в руках и тут же вернул его Калине:
- Возьмите, дедок. Вы настоящий партизан. Храните и бейте фашистского пса. Спасибо вам, что привели нас к своим.
Дед Калина замахал руками:
- Нет, нет. Не мне спасибо, а вот товарищу командиру. Он ведь вас давно на прицеле держал. Еще с той поры, как вы тронулись из Луцка. Только не знато было дело, кто едет в вашем хваетоне.
В карете раздался крик:
- Братцы! Да что же это? Такая радость, а вы меня... взаперти. Да откройте же. Пустите, сто полков вперед!
- Кто у вас? Что за "генерал"? - спросил комбат.
- Мой кучер Прохор. Отбывает за нарушение дисциплины трое суток гауптвахты. Сутки уже отсидел, двое осталось, а впрочем... в честь такой радости выходи, Прохор! Амнистия тебе.
Бойцы отряда подхватили прямо из кареты "генерала повстанческой армии", и, как старик ни умолял оставить его в покое, как ни кричал: "Смирно! Разойдись!", пришлось ему все же побыть в роли волейбольного мяча.
Толпа у кареты росла. Росло и ликование встретившихся после долгой разлуки строителей пограничных дотов. Не принимал в этом участия лишь Балабонцев. С грустью смотрел он на "генерала повстанческой армии" и вздыхал: "Эх, если бы это был не кучер, а в самом деле генерал!" Однако вскоре и он, послав к чертям собачьим повстанческих генералов, присоединился к общему веселью, приказал жарить кур. По курице на каждого солдата БЕИПСА, а "генералу повстанческих войск" за то, что так славно сыграл свою роль, целого гусака.
Не зря говорится, "земля слухом полна". К карете привалили все и, конечно же, примчалась Марийка.
- Ваня! - только и могла сказать она. И, уткнувшись в грудь старшины, заплакала.
29. НОЧЬ В ПОЛЕССКОМ БОРУ, ИЛИ РАССКАЗ О ТОМ, КАК МЮНХЕНСКИЙ БЮРГЕР УТАЩИЛ МАРИЙКИНУ ПЕРИНУ
Она, как ночная птица, не умолкала всю ночь, все рассказывала и пересказывала, что было после того, как расстались за час до войны, как прощалась с мачехой Гапкой, куда уходили потом со штабом батальона, который стоял в ту ночь в Жменьках, а он не уставал ее слушать и, жарко обнимая, просил:
- Говори, говори, Марийка. Полесская зоряночка моя. Я так давно не слыхал твоего голоса!
- О чем же тебе, Ванечка, еще? Кажется, про все вспомнила. Ах, да! О самом главном забыла. Вот растереха.
- О чем, Мариночка?
- Да я же письмо от мачехи получила.
Она выхватила из кармана гимнастерки комсомольский билет и письмо. Билет положила в карман. Письмо протянула любимому.
- Оно пришло, когда штаб батальона еще в тридцати километрах от Жменек стоял. Связной привез. Дед Тихонович. Прочтешь? Не темно?
- Прочту. Светает уже, - кивнул Бабкин на белое в красных подтеках небо.
Он сел, вытянув по плащ-палатке ноги, вытащил из конверта листок из школьной тетради. Она положила ему голову на колени, заглянула в его помрачневшие, запалые глаза, провела ладонью по небритой щеке.
- Я изредка читаю, когда скучно бывает. И грустно и смешно.
"Мариночка, ягодиночка моя! - начиналось так письмо. - Слава богу, немецкому хвюлеру, я жива, здорова и так счастлива, что от счастья плачу день и ночь. Какие мы были дурные. Жили в своих мазанках, растили бураки, картошку, песни в садочках спивали и думали, шо в том весь смак жизни. А объявился хвюлер, все по-другому пошло. Живем мы теперь в погребах, ямах и хлевках со скотиной. Правда, от скотины остался один лишь навоз, а от птицы перья. Кстати, перья на хуторе тоже забрали. Сборщики сказали, шо спать на пуху и перьях при "новом порядке" нам вредно. Пух и перо будто бы делают людей ленивыми. Хвюлер побоялся, шо мы обленимся и не станем хорошо работать, оттого и приказал отобрать все подушки и перины.
Свою старую перину я отдала сразу, а твою, Мариночка, сховала под старой копной очерета в подсолнухах. Туда же и подушки с гусиного пуха. Ах, как мне хотелось сберечь твое приданое! Ан нет же. Кто-то из полицаев донес, шо я утаила от хвюлера новую перину и подушек гору. И тады приехал на грузовике якись мюнхенский бюргер. Я у спрятка с жердиною стала..."
- Слышь? С жердиною стала, - оторвался от письма Бабкин. - Вот это защита!
- Ой, не говори! Я чуть в обморок не упала, когда дед Тихонович рассказал, как она воевала за мою перину. Прочитай, прочитай.
"Стою я с жердягою и думаю: не отдам и годи. Не дозволю, чтоб на чистой постели моей дочки - невесты - спал какой-то старый германский боров. Не затем я по перышку да пушинке ее собирала. Уложу его тут навеки. Баба я сильная. Тюкну раз, и ногами не дрыгнет. Да только оказия вышла. Ахнула я его жердягой (со всего размаха по черепу била), и у самой в глазах помутилось. Стоит бюргер, только чуть покачнулся. Второй раз гвозданула. Стоит! Только усами крутит. О маты божья! Бык бы свалился, а он стоит. И только когда солдаты отняли у меня жердягу, а бюргер снял шляпу, чтоб стряхнуть с нее пыль, сообразила я: да у него же под шляпой пробковая подушка. Видать, не первый раз этого перинника по башке колами крушили. Так и увезли твое приданое, коханая моя дитка. Але годи. Спать на твоей перине та подушках пузатому бюргеру не доведется. Коли воны ловили на соседнем двори кур, я подкралась к машине и распорола все с потрохами. Так шо пока воны доедут до неметчины, по дороге весь пух разлетится. На том и прощай, моя детка!"
По щеке Марийки покатилась слеза. Бабкин обнял свою зорянку:
- Не надо, Марийка. Они получат и за пух и за перья, и не поможет им никакая пробковая подушка.
30. ТЕЛЕГРАММА ВОЕННОГО СОВЕТА. НОВЫЙ КУРС БЕИПСА
В землянку, где расположились старшина и кучер Прохор, стуча каблуками по дощатым ступенькам, вбежал комбат Рубцов.
- Итак, "господин личный представитель президента", "знаменитый коллекционер ослов и свиней", я должен, к сожалению, вас огорчить, - сказал он с порога.
- Горше того, что я перенес, уже быть не может, - спокойно сказал Бабкин. - Слушаю вас, товарищ комбат.
- Высшее начальство, - начал Рубцов, - запретило брать в наш отряд вашу команду.
Бабкин вздрогнул. В глазах его вспыхнули боль, недоумение.
- Что за глупость?! На каком основании? Рубцов прошел в другую комнату землянки, закрыл за Бабкиным дверь.
- Видите ли, господин Гуляйбабка, вы слишком усердно помогали старостам и фюреру. А это, как сами знаете...
- В таком случае, - рассердился Бабкин, - пусть обезоруженных саперов выводит не Бабкин, а те, кто оставил их на границе с лопатами. Я же умываю руки. Мой поклон высшему начальству.
Комбат обнял старшину:
- Не горячись. Я пошутил.
- Петр Иваныч! В самом деле шутка?
- Точно. Ты же любишь шутки. Как мне сказали - даже ввел смехочас.
- Ах, чтоб вас намочило и семь раз подсушило!
- Подожди. Не больно радуйся. Командованием принято решение зачислить в партизанский отряд только два взвода.
- А третий чем провинился? У бога бороду сжевал?
- А третий, Ваня, оставляется тебе как личная охрана личного представителя президента плюс коллекционера ослов и свиней. С этим третьим тебе предстоит дальняя дорога.
- Снова шутка?
- Без шуток. Начальство считает, что свертывать работу БЕИПСА нецелесообразно. Но идти дальше такой большой группой рискованно. Чем ближе к фронту, тем больше гестаповских ищеек.
- Но мы же шли.
- Ваше счастье, что шли глухими селами, вдали от больших дорог. Иначе вряд ли бы вам помогли пропуска, Железный крест и портрет фюрера на цыганской шали. А без трюка с расстрелом сынка генерала вообще о вашей миссии и речи не могло быть. С генеральским сынком вам просто повезло.
- Черта с два повезет, если хитрость не придет, - ответил Бабкин. - Группа захвата ждала этого сынка трое суток. Не специально его, конечно, а какую-нибудь птицу с важным оперением. Попался "петух".
- Великолепный "петух". И комедия с расстрелом хороша, и липово убитые вами "красные бандиты" тоже хорошо, и хитростью казненные Гнида, Песик замечательно. Короче говоря, слушать мою команду, товарищ старшина. Приказываю вам построить роту.