— Вы не ошиблись, сеньор.
   — В таком случае я полагаю, что мы можем рассказать вам о нашем затруднении и о деле, по которому мы едем в Мадрид, ведь все патеры поддерживают дона Карлоса?
   — Вы можете сказать — многие, но не все, — возразил Антонио горячо.
   — Мы хотели вступить в войска карлистов и с этой целью ездили в один из их отрядов, расположенный к востоку от Виттории, но начальник его нам отказал! Деньги у нас вышли, и мы решили вернуться в Мадрид. Но, между прочим, мы узнали, что там есть тайная контора для набора людей, где желающие могут записываться в это войско, и даже говорят, что эта контора выдает деньги на дорогу. Не слыхали ли вы, сеньор, чего-нибудь об этом?
   — Нет, не слышал, я давно уже из Мадрида. Но, во всяком случае, я полагаю, что вам следовало обратиться к другому начальнику, если один вам отказал, а не возвращаться в Мадрид, чтобы искать неизвестную вам контору, тем более, что вы легко можете попасться и тогда вам грозит судебное разбирательство.
   — Вы ведь нас не выдадите? — спросил Фрацко почти угрожающим тоном.
   — Я бы должен был это сделать, — ответил искренне Антонио, — но не считаю себя вправе выдавать что бы то ни было, сказанное мне по доверию, а потому с моей стороны вам нечего опасаться.
   Сыщики замолчали, но после краткой паузы Рамон опять начал:
   — Вы, вероятно, знаете, сеньор, монастырь Святой Марии?
   — Монастырь Святой Марии находится на улице Гангренадо, — ответил Антонио.
   — Вы не можете оказать нам услугу, сеньор, сделать для нас одолжение… — продолжал Рамон.
   — Что вы хотите?
   — Контора вербовки в карлистские войска находится вблизи этого монастыря. Не могли бы вы проводить нас туда?
   — Я могу очень подробно рассказать, как добраться туда, так что вы наверняка сами найдете дорогу, — сказал Антонио.
   — Нет, очень трудно запомнить, где свернуть, где идти прямо, — заметил Фрацко, —'Особенно ночью, как раз запутаешься.
   — Если б цель ваша была другая, я бы охотно проводил вас, — ответил Антонио, — но вести вас в контору, где вербуют людей в войска дона Карлоса, я не могу, это было бы против моей совести.
   — Наконец-то мы выведали ваше мнение, — сказал Рамон, добродушно смеясь, — теперь мы знаем, с кем имеем дело. Стало быть, вы не приверженец дона Карлоса? В таком случае доверюсь вам, что мы агенты тайной полиции правительства.
   — Мне, действительно, показалось весьма подозрительно, что вы едете из Виттории в Мадрид, чтобы определяться в войска дона Карлоса.
   — Нам было дано секретное поручение, с которым мы ездили в Витторию и там узнали, что около монастыря Святой Марии находится контора, где вербуют в банды карлистов неопытных молодых людей, прибегая и к обману, и к насилию.
   — Это кладет еще одно пятно на эту несчастную войну.
   — Скверное, позорное дело! — воскликнул Рамон. — И какова дерзость, затеять его прямо в Мадриде, на глазах у правительства! Мне кажется, что обязанность каждого честного гражданина накрыть и разорить это гнездо.
   — Вы правы, сеньор.
   — Мы решили сразу, как только приедем в Мадрид, отправиться туда и поймать вербовщиков на месте преступления, ведь ночью это удобнее всего будет сделать, и такие дела, по-моему, лучше не затягивать, не откладывать на другой день.
   — И вы не знаете улицы Гангренадо, сеньор? — спросил Антонио.
   — Мы не знаем, где именно она расположена, а спрашивать мы бы не хотели, чтобы не вызвать подозрений, можно ведь попасть на какого-нибудь сторонника карлистов, и тогда вербовщики сумеют принять меры предосторожности.
   — В таком случае я готов вам содействовать и буду вашим проводником.
   — Примите нашу благодарность, сеньор. Сразу видно, что вы верный слуга правительства, — проговорил Рамон.
   Около трех часов пополуночи поезд подошел к мадридскому перрону, который был почти пуст в это позднее время.
   — Не будем проходить через станцию, пойдем прямо в сторону, — сказал Фрацко, вылезая из вагона.
   Антонио и Рамон последовали за ним.
   Дорога, ведущая в город, была пуста. Когда наши путешественники вышли на нее, Рамон спросил:
   — Далеко отсюда, сеньор, улица Гангренадо?
   — Мы дойдем туда за четверть часа, — ответил Антонио.
   — Мне совестно, что пришлось просить вас об этой услуге, уже так поздно, да и идти так далеко, хотя, конечно, вы содействуете доброму делу.
   — Я не устал, — ответил Антонио, — и успею еще прийти в гостиницу.
   Антонио с Районом шли впереди, а Фрацко следовал за ними.
   Где-то на колокольне пробило три часа.
   На улицах, по которым проходили наши путешественники, встречались одни лишь ночные сторожа. Весь город был погружен в глубокий сон.
   На одном из перекрестков бандиты успели обменяться знаками.
   Антонио, не подозревая своих спутников ни в чем дурном и потому не присматриваясь к ним, не заметил этого знака.
   Так дошли они до улицы Гангренадо, вдоль которой тянулась одна из древних стен монастыря Святой Марии.
   Фрацко приготовился перерезать патеру путь к отступлению.
   Рамон же, зорко следя за каждым его движением, шел рядом, выжидая удобную минуту, чтоб напасть на него. Теперь, находясь возле монастырских стен, они были уверены, что достигли своей цели и сумеют доставить инквизиции свою жертву.
   — Вот и улица Гангренадо, сеньоры, — сказал Антонио, останавливаясь.
   Но как только, раскланявшись, он хотел повернуть назад, Фрацко так ухватил его сзади за шею, что он не мог даже вскрикнуть, и на пустынной улице прозвучал только какой-то сдавленный хрип.
   Антонио рванулся было из железных рук, сдавивших ему горло, но Рамон хватил его кулаком по голове, сбив с ног. Затем бандиты схватили свою жертву и быстро понесли ее к монастырским воротам.
   Антонио был так оглушен ударом Района, что не оказывал уже ни малейшего сопротивления, хотя сознавал, что попал в руки врагов и погиб безвозвратно.

ЧАСТЬ IV

I. Разгорелась битва!

   Маршал Конхо повел свои отряды на север, преследуя разрозненные банды дона Карлоса. Готовились дать несколько решительных сражений, на этом настаивал командующий, под началом которого соединились значительные силы; он стремился быстрей начать наступление.
   Дон Карлос, узнавший о приготовлениях противника, тоже решил вступить, в открытый бой. Он не сомневался в успехе, потому что, по дошедшим до него сведениям, войска правительства под командой Конхо и других генералов значительно уступали его армии, по крайней мере по численности. Стянув вместе отдельные отряды, он мог получить гораздо большее войско, чем у противника, правда, армия его была очень разношерстной и походила скорей на толпу пестро одетых разбойников и авантюристов.
   Конечно, войска правительства были лучше обмундированы, обучены и вооружены, чем карлисты, но дон Карлос говорил себе, что зато они могут взять отвагой. Дошло наконец до горячей, кровавой схватки между авангардом Конхо и одним из карлистских отрядов, карлисты были отбиты, но войска правительства заплатили за свою победу слишком большим числом убитых и такой невыгодной, со всех сторон открытой позицией, что победа не радовала.
   Дон Карлос между тем полностью подготовился к сражению, которое хотел дать маршалу Конхо, он был твердо уверен в успехе.
   Выдвинув вперед правый фланг, он укрепил центр, а командование поручил своему брату Альфонсу и Бланке, этой кровожадной гиене, личным примером подстрекавшей и без того жестоких карлистов к новым жестокостям по отношению к неприятельским солдатам и мирным жителям.
   Стоило возникнуть подозрению, что жители какого-нибудь селения стоят на стороне правительства или чем-нибудь поддерживают его, тотчас Бланка отдавала приказ предать селение огню и убивать всех жителей без разбора. Перед ней дрожали больше, чем перед доном Карлосом и доном Альфонсом. Она была кровожадней их обоих.
   Ей чужда была жалость! Она всюду рыскала со своими зуавами и уничтожала все, что ей сопротивлялось. Даже там, где из страха перед ней смирялись и шли на всякие жертвы, она не имела жалости, позволяя своим солдатам делать все, что им вздумается. Этим донья Бланка надеялась добиться их преданности и готовности не останавливаться ни перед чем.
   Однажды, вскоре после бегства графини Инес из разбойничьего замка Глориозо, в лагерь дона Альфонса въехала какая-то странная повозка. Это была крестьянская телега, лошадью правил карлист. В телеге на маисовой соломе лежал укутанный одеялом, по-видимому, тяжело раненный предводитель какого-то карлистского отряда. Похоже было, однако, что он уже начинал поправляться, потому что, когда повозка остановилась, он поднялся с помощью карлиста и пошел, опираясь на него, правда, при каждом шаге лицо его подергивалось и зубы крепко сжимались. Рука у него была на перевязи, и, видимо, болело плечо. Он был страшно бледен и худ и походил на живого покойника.
   — К донье Бланке! — приказал он глухим голосом. — Туда, к палатке с красным знаменем.
   Карлист повел его. Встретившиеся солдаты кланялись и провожали его глазами.
   Подойдя к палатке, раненый велел дежурному зуаву доложить и через минуту стоял перед доньей Бланкой. Она была одна.
   — Как! Это вы, капитан Тристани?
   — Я сделался неузнаваем после того выстрела, — отвечал он.
   — Слышала о вашей ране, но не поняла, как это случилось, ведь в ту местность бунтовщики еще не проникли. У вас был, верно, какой-нибудь враг среди окрестных басков или выстрел предназначался не вам.
   — Мне, ваше сиятельство! Изидор хорошо знает, кому обязан своей раной.
   — Не графиня ли Инес, бежавшая в ту ночь, указала вас какому-нибудь скрытому в засаде врагу?
   Изидор медленно покачал головой.
   — Нет, ваше сиятельство, не с этой стороны была направлена пуля! Но довольно об этом.
   — Вы на себя не похожи, Тристани!
   — На волоске висел, ваше сиятельство! Ни за какие сокровища в мире не хотел бы выдержать еще раз такие муки, я готов был лишить себя жизни, меня поддерживала только мысль о мести.
   — Вам вынули пулю?
   — Вырезали, ваше сиятельство! Доктор в поисках ее ковырялся во мне зондом. Пресвятой Бенито! Я точно жарился на вертеле! Это продолжалось целых четыре дня. Сеньор доктор думал, вероятно, что у нас лошадиные натуры. Я стал наконец биться, как безумный, меня связали и чем-то одурманили, не знаю, что было дальше, после мне показывали сплюснутую пулю, засевшую глубоко в плече. Эти мучения усиливались еще мыслью о бегстве моей пленницы. Ах, ваше сиятельство, я предпочел бы чувствовать пулю у себя в плече, чем потерпеть такую неудачу!
   — Нетрудно представить, Изидор, что я почувствовала, узнав об этом! Вам приказано было стеречь пленницу.
   — И я исполнил приказание, ваше сиятельство.
   — Дав ей убежать?
   — Вы правы, ваше сиятельство, конечно, я виноват, — отвечал Изидор, останавливаясь на каждом слове, так прерывисто было его дыхание, — но на самом деле я не сидел сложа руки. Я отравил питье пленницы, но или она его не пила, или выпила недостаточно!
   — Может быть, оно подействовало на нее позже, и она уже мертва?
   — Нет, ваше сиятельство, она жива и благополучно добралась до Пуисерды.
   — До Пуисерды? — быстро повторила Бланка Мария, и лицо ее приняло вдруг демоническое выражение. — Вы это точно знаете, Тристани, она в Пуисерде?
   — Так мне передали мои агенты.
   — Так, теперь я все понимаю! У вас хорошие шпионы. В Пуисерде!
   — Там живет дядя графини Кортециллы.
   — Да, да! Она нашла у него приют. Вчера мне сообщили, что генерал Мануэль Павиа воспользовался коротким затишьем и поехал в Пуисерду. Я думала, захотел осмотреть крепость, ха-ха-ха! — засмеялась Бланка с такой злобой, что даже Изидор с ужасом взглянул на нее. — Теперь все понятно! — продолжала Бланка. — Маркиз Павиа де Албукерке поехал в Пуисерду искать свою прекрасную возлюбленную! Добрый дядюшка выступит сводником, и молодая чета отпразднует там свою свадьбу! О, это приводит меня в бешенство!
   — Дон Мануэль в Пуисерде! — сказал с усмешкой Изидор. — Черт возьми! А я хотел с помощью вашего сиятельства дойти до генерала. Теперь приходится расстаться с этими мечтами.
   — Они теперь торжествуют в Пуисерде, — продолжала Бланка Мария. — Ну, Тристани, поблагодарила бы я вас за такую услугу, если бы не вспомнила…
   — Вы приказали бы повесить меня, ваше сиятельство, я догадываюсь и на вашем месте сделал бы то же самое! Но я могу поправить дело, и тогда вы смените гнев на милость, ваше сиятельство.
   — Вы — калека! — презрительно воскликнула Бланка.
   — И калеке может прийти умная мысль, даже иногда умнее, чем геркулесу, ваше сиятельство, — отвечал Изидор, сдерживая досаду. — Во всяком случае, я ведь и калекой сделался, служа вашему сиятельству…
   — Вы должны были сделать свое дело получше, а вы позволили выстрелить в себя и стали в результате совершенно бесполезны.
   — Это я тоже понимаю, ваше сиятельство, — отвечал Изидор, едва сдерживаясь, — но надеюсь скоро выздороветь и снова стать полезным. Конечно, с моим назначением теперь придется повременить, я вижу, что мне нечего ждать от вашего сиятельства. Есть люди, напоминающие муху, попавшую в миску с супом, — она все старается выползти оттуда, но всякий раз снова соскальзывает в суп. Как только я подхожу к самой цели — вдруг словно что-то толкает меня назад. Черт возьми! Это, впрочем, не моя вина, ваше сиятельство. Меня приводит в ярость мысль о том, что враги мои теперь торжествуют, а я должен опять все начинать сначала. Мне это так же досадно, как вашему сиятельству досадна мысль о маркизе Павиа, обнимающем графиню Инес. Ваше сиятельство, если бы мы опять стали действовать заодно…
   — Могу ли я рассчитывать на вас, если вы не сумели справиться с поручением, когда были здоровы!
   — Я скоро выздоровею, ваше сиятельство!
   — А события в Пуисерде будут ждать этого? — холодно спросила Бланка Мария. — У вас голова тоже, кажется, пострадала во время болезни. Между нами больше нет ничего общего.
   — Это жестоко сказано, ваше сиятельство! Я пришел сюда в надежде поправить дело… Что бы вы сказали, если бы я предложил вам окружить Пуисерду и поймать птицу в клетке? Пуисерда — крепость, которую нужно взять…
   — Его величество, дон Карлос, не хочет делать этого сейчас.
   — Крепость нужно взять в осаду и захватить рано или поздно, ваше сиятельство; нельзя иметь с тыла защищенную неприятельскую местность.
   — Повторяю вам, что король Карл против этого плана! Ничто не заставит его пойти сейчас на Пуисерду!
   — Скажите прежде всего, ваше сиятельство, хотите ли вы, чтобы крепость была взята? Ведь тогда, во всяком случае, хоть одна птица будет в наших руках.
   — Я бы прямо сейчас взяла Пуисерду в осаду и приказала обстрелять ее из пушек! — вскричала Бланка Мария, и глаза ее сверкнули мрачно и грозно. — Я бы разрушила эту крепость, сровняла ее с землей, но, увы! Это желание никогда не исполнится.
   — А если бы я сделал его исполнимым, ваше сиятельство? — спросил Изидор, взглянув на нее своими косыми глазами, и самоуверенная улыбка скользнула по бледному, худому лицу.
   — Вы хотите сделать то, что не под силу даже мне? Повторяю вам, король Карл намерен вступить в открытый бой с бунтовщиками и не согласен затевать сейчас что-либо еще.
   — Никогда бы я не осмелился сомневаться в вашем влиянии, ваше сиятельство, или превозносить себя — нет, нет! Но у меня есть верное средство убедить его величество короля Карла благосклонно отнестись к плану. Я обещаю вашему сиятельству осуществить ваше желание и взять Пуисерду!
   — Вы, кажется, относитесь к тому типу людей, которые все хотят сделать, много обещают и ничего не исполняют.
   — Испытайте меня еще раз, ваше сиятельство, в этот раз я не обещаю ничего такого, чего бы не мог выполнить.
   — Мне и самой хотелось бы сделать последнюю пробу, хотя бы для того, чтобы посмотреть, удастся ли вам повлиять на дона Карлоса и убедить его предпринять осаду Пуисерды.
   — Я калека, но вашему сиятельству не придется повторить, что мой мозг пострадал так же, как и мое тело. Я исполню свое обещание. Смогу ли я потом надеяться на прошение и прежнюю милость?
   — Если Пуисерда будет взята в осаду — клянусь душой, вы будете генералом и главнокомандующим.
   — Я еще чертовски слаб, — сказал Изидор, — но обещание такого будущего действует на меня лучше всякого лекарства. Сейчас же отправляюсь в штаб-квартиру. Не могу обещать вашему сиятельству, что исполню ваше желание на этих днях, но ручаюсь, что оно будет исполнено непременно. Пуисерда будет взята в осаду. Честь имею кланяться вашему сиятельству! По всей вероятности, скоро вернусь с отчетом.
   Изидор поклонился, насколько позволяла ему его рана в плече, и вышел.
   Он тотчас же хотел отправиться в штаб-квартиру. Снова устроившись на маисовой соломе в телеге, он велел карлисту ехать туда, и повозка снова застучала по дороге.
   Изидор улыбался. Он, видимо, доволен был результатом своего визита к Бланке Марии и не сомневался в дальнейших успехах.
   Эта уверенность вливала в него новые силы, в первый раз он почувствовал, что не умрет от своей раны.
   Имя Доррегарая огненными буквами горело в его воспаленном мозгу! Ненависть и жажда мести затмили ему все — а средства удовлетворить их все еще не было, все еще приходилось утешаться мыслью, что желанной минуты надо только немного подождать. Но так или иначе, а он должен был отомстить ненавистному. Бумаги, взятые у суперьора, ничему не могли помочь, потому что дон Карлос не обращал никакого внимания на подобные тайные общества, которые ему нисколько не вредили. Найти же какую-то другую силу и перед ней обвинить его в связях с Гардунией, было бы не только безумно, но даже невыполнимо при настоящем положении дел.
   Этому воскресшему покойнику приходилось рассчитывать только на себя! Он должен был пролить кровь ненавистного на поле сражения или подкараулить его и выстрелить из засады. Эти мысли благотворно действовали на карлистского черта. Один сообщник сатаны поклялся извести другого. Доррегарай не уступал Тристани в жестокости и коварстве, только был несколько в другом роде.
   Изидор занимался пустяками, то есть преследовал планы, которые сравнительно с планами мексиканца были пустяками! Доррегарай же был убийцей высшего полета, и если не считать донью Бланку, то самые страшные дела на этой войне, как мы увидим дальше, творил именно он. В последнее время он еще больше вошел в милость дону Карлосу, оставшись победителем в нескольких битвах и отличившись редкой бесчеловечностью во многих случаях.
   Имя его произносилось со страхом. Пленные, имевшие несчастье попасть к нему в руки, были обречены на смерть. Он прославился своей смелостью, солдаты называли его новым Кабрерой и все как один хотели служить под его начальством.
   Не только в лагере, но и на поле битвы, в самых кровавых схватках он постоянно был впереди со шпагой в руке. С тайным страхом уже начинали говорить, что он неуязвим и, наверное, связан с сатаной, так как его не берут ни штык, ни пуля.
   Для предводителя банд авантюристов была очень выгодна такая репутация.
   Доррегарай боялся Тристани, тот был опасен для него. Через несколько дней после выстрела, сбившего Изидора с ног, Доррегараю донесли об этом, и он считал его теперь умершим.
   Изидор знал это и заранее радовался, представляя себе удивление Доррегарая, когда он вдруг явится перед ним.
   Занятый этими мыслями, он и не заметил, как доехал до штаб-квартиры. Уже наступил вечер. От штабных офицеров он узнал, что дон Карлос уехал и вернется не раньше завтрашнего дня. Ему отвели помещение, куда он пригласил полкового доктора, осмотревшего рану и сделавшего новую перевязку. Изидор уснул в эту ночь спокойнее, хотя тревожные мысли все еще не покидали его.
   На следующее утро знакомый офицер из свиты дона Карлоса позаботился, чтобы его хорошо покормили, и, как только дон Карлос вернулся, Тристани велел отвести себя к нему.
   Ему довольно долго пришлось ждать, пока до него дошла очередь, так как в штаб-квартире принца скопилось много дежурных офицеров и адъютантов с депешами. Когда они закончили свои доклады, Изидора ввели к дону Карлосу. При нем были адъютант и его секретарь Виналет, которому он отдавал приказания на вечер.
   Появление Изидора, казалось, не было ему неприятно. Тристани, несмотря на рану, стоял, вытянувшись по-военному. Дон Карлос тотчас обратился к нему.
   — Так вам удалось спастись, капитан? — спросил он. — Мне сообщили, что в вас выстрелили из засады и что вы убиты.
   — На этот раз кое-как уцелел, ваше величество, — отвечал Изидор. — Недалеко был от смерти, но, видимо, не суждено еще мне умереть.
   — Да вы и теперь, кажется, не совсем оправились, капитан?
   — Рана еще не закрылась, ваше величество.
   — А вы уже опять торопитесь на службу? Слишком рано! Вам надо прежде окрепнуть. Здесь сейчас не место для инвалидов, потому что в ближайшее время нам предстоит большое сражение, где будут задействованы все наши военные силы.
   — Я и сам чувствую, ваше величество, — отвечал Изидор, — что не в состоянии еще исполнять какие-либо обязанности, я пришел с тайным донесением, которое должно быть передано только вашему величеству.
   — Тайное донесение? Говорите, капитан.
   — Прошу ваше величество всемилостивейше простить, но это частное и очень деликатное дело, — сказал Изидор, взглянув на адъютанта и Виналета.
   — Ваши частные дела требуют, как видно, больших предосторожностей, — сказал дон Карлос, — но я исполню желание воскресшего из мертвых.
   Он сделал знак адъютанту и Виналету удалиться.
   — Теперь мы одни, — прибавил он, — говорите.
   — Дело, о котором я буду говорить, — продолжал Изидор, — касается не меня. Я, с позволения вашего величества, хотел бы сказать об одном обстоятельстве, все детали которого известны только мне.
   — О каком обстоятельстве вы говорите, капитан?
   — О привидении, явившемся в полночь в замке Глориозо, с позволения вашего величества.
   Дон Карлос быстро взглянул на Изидора.
   — О привидении? Разве оно появлялось еще раз? — спросил он.
   — Несколько иначе, чем в первый раз, ваше величество. Привидение явилось снова в ту ночь, когда я был так тяжело ранен и когда графиня Инес таким непонятным образом ушла из замка. Говорят, молодая графиня Кортецилла подвержена лунатизму, может быть, эта таинственная болезнь и дала ей возможность выйти из замка, окруженного со всех сторон солдатами. Это было первое привидение, я его хорошо узнал, а второе привидение помогало графине в побеге.
   — Лунатик действует во сне, а побег может быть совершен только в сознательном состоянии.
   — В таком случае, ваше величество, это непостижимо.
   — Кто же был вторым привидением?
   — Это была сеньора Амаранта! Она жива, это была она, а не призрак! Ваше величество, поверьте мне, я хорошо знаю сеньору.
   — Она жива, — Карлос, по-видимому, не хотел показать своего удивления или интереса, которое вызвало у него это сообщение. — Значит, сеньора пришла за графиней Кортециллой, но ведь та в замке Глориозо была вне опасности! Я был бы не против, если бы вы, вместо того чтобы выпустить графиню, привели к ней сеньору, и заперли бы их вместе, капитан.
   — Я пытался вернуть их в замок, несмотря на свою рану, но напрасно. Однако желание вашего величества может быть исполнено еще и теперь.
   — Каким образом, капитан? Разве обе сеньоры находятся сейчас в таком месте, где их можно поймать?
   — Сеньора Амаранта проводила графиню в Пуисерду. По моему приказанию за ними следили, и моим солдатам удалось узнать, что сеньоры нашли убежище в доме дяди графини.
   — Пуисерда…
   — Это небольшая крепость, принадлежащая бунтовщикам, и там стоит небольшой неприятельский гарнизон. Если бы ваше величество отдали приказ окружить ее и взять, обе сеньоры были бы в ваших руках. Занять же крепость — просто пустяки.
   — Но в настоящую минуту я не могу дробить силы, мои планы этого не позволяют.
   — Ваше величество, я не говорю о непременном захвате, Пуисерду можно просто окружить небольшим числом солдат. Рано или поздно ведь ее все равно придется брать, а до тех пор я буду стоять в карауле с какой-нибудь сотней человек. Ваше величество дадите мне таким образом спокойный пост, на котором я успею окрепнуть, пока со своей сотней буду ждать, когда ваше величество вернетесь с победой и соберете войско для дальнейших завоеваний.
   — Боюсь, что вас с вашей сотней ожидает плохой конец в случае вылазки гарнизона.
   — Испытайте нас, ваше величество, жертва, во всяком случае, будет невелика, но я ручаюсь, что с сотней своих солдат неделями буду стоять в Пуисерде и не дам шевельнуться ее гарнизону.
   Ну, хорошо, желание ваше будет исполнено, капитан.
   Благодарю, ваше величество, за вашу милость и даю слово, что ни одна мышь не выйдет из Пуисерды и не войдет в нее, пока войска не придут брать крепость.
   — Оставайтесь здесь, в штаб-квартире, и ожидайте дальнейших приказаний, —сказал дон Карлос Изидору, который теперь достиг своей цели и мог сообщить донье Бланке о предстоящей осаде Пуисерды.
   Спустя несколько дней карлистский черт шел со ста пятьюдесятью вверенными ему солдатами к маленькой крепости.