Страница:
— Если он оставил залог Робервалю, то сможет сыграть свадьбу хоть завтра, — цинично пробормотала мадам де Роберваль.
В этот момент в дверь постучали, и в комнату вошла Бастин. Мадам собралась с мыслями.
— Вы знаете, где я ее нашла? — требовательно спросила она. Бастин кивнула, почувствовав комок в горле. — Роберваль убьет нас обоих, если с ней что-нибудь случится.
— Это не то, что вы думаете, — сказала Бастин. — Они дружат несколько лет…
— Несколько лет? Вы хотите сказать, что эти тайные встречи?..
— Они тайные только из-за Пьера, — ответила Бастин. — Я часто была с ними. Они встретились, когда ей было пять, а ему — восемь. Они ни с кем больше не дружили.
— И все же вы знаете, что скажет ее дядя, если узнает об этом негодяе.
— Он не негодяй, мадам. Он племянник аббата, Пьер де Шабо, племянник аббата и…
Глаза мадам расширились.
— Племянник адмирала? — тихо спросила она.
— Да, мадам. Это и есть тот Пьер, которого должны наказать. Аббат очень строгий. Он бережет мальчика и его состояние для церкви.
— Вы думаете… они любят друг друга? — с надеждой спросила мадам.
— Любят? Они любят как дети. Они представляют себя рыцарем и дамой…
Мадам отвернулась, чтобы скрыть возбуждение. Союз с племянником Филиппа де Шабо, близкого друга короля и его советника — как бы это ускорило ее продвижение в свет! В этом случае Маргерит действительно осчастливила бы своего дядю!
— Прикажите запрягать лошадей, де Лор, — решительно приказала мадам. — И пусть соберут мои вещи. — Бастин удивленно взглянула на нее. — Мессир де Роберваль должен узнать об этом.
Бастин неохотно направилась к двери, но на пороге обернулась.
— Мадам, зачем ему знать об этом? Я клянусь, что в этом нет ничего дурного!
Мадам махнула рукой и дождалась, пока закрылась дверь. Потом вдруг театрально хлопнула в ладоши.
— Ничего такого! — нарочито громко и четко повторила она. — Ничего!
ГЛАВА 8
ГЛАВА 9
ГЛАВА 10
ГЛАВА 11
В этот момент в дверь постучали, и в комнату вошла Бастин. Мадам собралась с мыслями.
— Вы знаете, где я ее нашла? — требовательно спросила она. Бастин кивнула, почувствовав комок в горле. — Роберваль убьет нас обоих, если с ней что-нибудь случится.
— Это не то, что вы думаете, — сказала Бастин. — Они дружат несколько лет…
— Несколько лет? Вы хотите сказать, что эти тайные встречи?..
— Они тайные только из-за Пьера, — ответила Бастин. — Я часто была с ними. Они встретились, когда ей было пять, а ему — восемь. Они ни с кем больше не дружили.
— И все же вы знаете, что скажет ее дядя, если узнает об этом негодяе.
— Он не негодяй, мадам. Он племянник аббата, Пьер де Шабо, племянник аббата и…
Глаза мадам расширились.
— Племянник адмирала? — тихо спросила она.
— Да, мадам. Это и есть тот Пьер, которого должны наказать. Аббат очень строгий. Он бережет мальчика и его состояние для церкви.
— Вы думаете… они любят друг друга? — с надеждой спросила мадам.
— Любят? Они любят как дети. Они представляют себя рыцарем и дамой…
Мадам отвернулась, чтобы скрыть возбуждение. Союз с племянником Филиппа де Шабо, близкого друга короля и его советника — как бы это ускорило ее продвижение в свет! В этом случае Маргерит действительно осчастливила бы своего дядю!
— Прикажите запрягать лошадей, де Лор, — решительно приказала мадам. — И пусть соберут мои вещи. — Бастин удивленно взглянула на нее. — Мессир де Роберваль должен узнать об этом.
Бастин неохотно направилась к двери, но на пороге обернулась.
— Мадам, зачем ему знать об этом? Я клянусь, что в этом нет ничего дурного!
Мадам махнула рукой и дождалась, пока закрылась дверь. Потом вдруг театрально хлопнула в ладоши.
— Ничего такого! — нарочито громко и четко повторила она. — Ничего!
ГЛАВА 8
Раздетый до пояса и привязанный к центральному столбу, подпиравшему потолок трапезной, Пьер прислушивался к шагам монахов, собиравшихся на ужин. Мальчик чувствовал, как они приостанавливались при виде его и задерживали дыхание. «Это, — говорил он себе, будет самой тяжелой частью наказания». Иеромонах был первым. Пьер услышал свист розог, и его тело напряглось, ожидая удара, но ему не пришлось закусывать губы, чтобы сдержать крик: тело, казалось, превратилось в камень и не чувствовало боли.
Розги передавались от монаха к монаху, и Пьеру мнилось, что он узнает некоторые из рук, наносивших удары… Это, несомненно, был брат Жан, который долго размахивался и в последний момент придержал розги так, что иеромонах даже закричал:
— Не жалей грешника! Это приказ аббата!
А это наверняка брат Эсташ, который ударил с таким вожделением, что прутья даже запели. Похоже, он испытывал удовольствие, причиняя боль другому.
И все-таки тяжелее всего в наказании было молчание во время ужина. Руки и спина мальчика ныли от боли, но напряженные и сочувствующие взгляды монахов досаждали ему гораздо больше. Вот когда ему пришлось закусить губы! Один раз Пьер не смог сдержать громкого стона и думал, что умрет со стыда.
В конце трапезы иеромонах развязал его и знаком приказал следовать за ним. Выйдя из трапезной, он обратился к Пьеру.
— Ты будешь всю ночь бодрствовать перед алтарем, а аббат обещает подумать о прощении. Он встретится с тобой во время заутрени.
Мрак и пустота церкви создавали ощущение, как при погружении в реку. Огоньки лампад и свечей бликами играли на золоте и серебре, но Пьер намеренно повернулся спиной к алтарю, подальше от глаз святых. Колокола не будут звонить до полуночи, так что у него довольно времени на размышления. Он посмотрел на полуобгоревшую свечку перед ликом святого.
— Когда она погаснет, — сказал он сам себе, — я убегу!
С этими словами он вернулся к мыслям об армии короля и о том, как ему лучше пробраться к восточной границе Пикардии.
Розги передавались от монаха к монаху, и Пьеру мнилось, что он узнает некоторые из рук, наносивших удары… Это, несомненно, был брат Жан, который долго размахивался и в последний момент придержал розги так, что иеромонах даже закричал:
— Не жалей грешника! Это приказ аббата!
А это наверняка брат Эсташ, который ударил с таким вожделением, что прутья даже запели. Похоже, он испытывал удовольствие, причиняя боль другому.
И все-таки тяжелее всего в наказании было молчание во время ужина. Руки и спина мальчика ныли от боли, но напряженные и сочувствующие взгляды монахов досаждали ему гораздо больше. Вот когда ему пришлось закусить губы! Один раз Пьер не смог сдержать громкого стона и думал, что умрет со стыда.
В конце трапезы иеромонах развязал его и знаком приказал следовать за ним. Выйдя из трапезной, он обратился к Пьеру.
— Ты будешь всю ночь бодрствовать перед алтарем, а аббат обещает подумать о прощении. Он встретится с тобой во время заутрени.
Мрак и пустота церкви создавали ощущение, как при погружении в реку. Огоньки лампад и свечей бликами играли на золоте и серебре, но Пьер намеренно повернулся спиной к алтарю, подальше от глаз святых. Колокола не будут звонить до полуночи, так что у него довольно времени на размышления. Он посмотрел на полуобгоревшую свечку перед ликом святого.
— Когда она погаснет, — сказал он сам себе, — я убегу!
С этими словами он вернулся к мыслям об армии короля и о том, как ему лучше пробраться к восточной границе Пикардии.
ГЛАВА 9
Сверкающими полуприкрытыми глазами Роберваль наблюдал за своим слугой, равнодушно готовящимся к отъезду. Сам он не испытывал никакого удовольствия от этого путешествия с Турноном.
— Ишь, спесивый горбун! — проворчал Роберваль сквозь зубы. — Если бы я только знал, как он ее захочет!.. Но разве можно было ожидать чего-то подобного от пятидесятилетнего!
Род Коси, земли, драгоценности и богатства… Роберваль не мог предположить, что не это будет главной приманкой для Турнона, потому что сам во сне и наяву мечтал лишь об этом. Вот если бы он, вместо своего смазливого брата, женился на Коси — тогда бы мир узнал его имя!
— Генри никогда не был силен, — пробормотал он. — Но ему везло… Везло, пока не умер, — добавил Роберваль, подумав.
Внезапно со двора раздался стук лошадиных подков. Мессир торопливо подошел к узкому окну, выглянул наружу и с изумлением узнал своих лошадей. Он увидел мадам, вылезающую из кареты, и почти обрадовался, хотя ее появление было нарушением его приказа. Он почти улыбался, когда вышел в коридор.
— Зараза! — крикнул он. — Каким ветром тебя занесло сюда, женушка?
В темноте он заметил, что ее тень склонилась в глубоком реверансе.
— Тем же ветром, что и тебя, муженек, — язвительно ответила она. — Возможно, это само провидение.
Роберваль закрыл дверь и внимательнее обычного посмотрел на жену, подошедшую к камину. Та уже сняла накидку и стоя у огня грела руки. Он знал, что супруга его отнюдь не глупа, и вовсе не каприз привел ее сюда, поэтому надеялся, что она не будет испытывать его терпение, но и не хотел выказывать свое любопытство.
— Что скажешь? — наконец примирительно спросил он.
— Как у тебя складывается путешествие с маркизом?
— К черту этого урода! — взорвался Роберваль.
Мадам рассмеялась.
— Кажется, ты получил надбавку к цене.
— Да. Он предлагает десять тысяч экю сейчас, и еще столько же, когда получит ее. Но он требует немедленной передачи опеки…
— Невиданная щедрость, если девочка еще не потеряла невинности, — спокойно сказала мадам.
Мороз пробежал по коже Роберваля, потом кровь ударила ему в голову — и он двинулся к женщине, вытянув руки.
— Франсуа, — резко окликнула его мадам, — если ты задушишь меня, как я обо всем расскажу?
Он остановился, продолжая нервно содрогаться.
— Тогда, ради Бога, говори, Элен!
Мадам прошлась по комнате, подобрала свою накидку и наконец заговорила.
— Как только ты уехал, она потеряла кольцо…
— Изумруд! — застонал Роберваль, но мадам не дала ему опомниться и рассказала все, что видела в саду, чувствуя, что каждое ее слово впивалось в его тело подобно лезвию ножа.
— Он?.. Ты узнал а? — вскричал Роберваль, едва она закончила.
— Бастин заверяет, что нет… что они еще дети. Но… — она развела руками, — близость, удобный случай — кто знает?..
— Я убью негодяя! Я спущу с него шкуру!..
— Он не негодяй! — ответила мадам. Вот и кульминационный момент ее рассказа: Роберваль это почувствовал. — Он — Пьер де Шабо. — Она ждала ответной реакции, но муж стоял словно немой, с побледневшим лицом. — Шабо, Франсуа! — Она потрясла мужа за плечо. — Адмирал Шабо! Как тебе нравится стать родней великого флотоводца Франции?
До Роберваля дошел смысл сказанного: он пошатнулся, схватился за стул и вдруг неожиданно рухнул на пол.
Мадам склонилась над ним, усмехаясь.
— И это любовь, — добавила она. — Это то, о чем мечтает каждый. Великий союз и настоящая любовь!
Роберваль с трудом поднялся на ноги. Он ухватил супругу за плечи и тряс так исступленно, что ее кости, казалось, вот-вот не выдержат, но она совершенно не чувствовала боли.
— К черту Турнона! — победоносно воскликнул он. — Я скручу этого кривого урода. Когда он услышит…
— Нет, Франсуа, нет, мой теленочек, — нежно возразила мадам. — Ты должен это сделать, но не сегодня. — Он выжидательно посмотрел на Элен. — Как ты повидаешься с Шабо?
— Я напишу ему. Я предложу…
Мадам покачала головой.
— Что значат ее богатство и имя для него, друга короля и правителя Бургундии? Нет, мессир. Адмирала может тронуть только то, чего ты как раз не понимаешь. Это любовь. Двое милых детей, которые любят друг друга с детства. О!.. — она неожиданно замолчала, задохнувшись. — Я сама хотела бы поговорить с ним.
Роберваль странно проницательно глянул на жену.
— А что с Турноном? — спросил он.
— Турнон представит тебя ко двору. Он рекомендует своего будущего родственника королю и мадам д'Этамп, которая, как я слышала, одновременно любовница короля и Шабо. И конечно, он сведет тебя с самим Шабо. О, Франсуа, когда это случится, ты должен взять меня с собой, — молила она.
Теперь взгляд Роберваля стал отчетливо подозрительным.
— Ты слишком многого хочешь! Что бы это значило?
— Ишь, спесивый горбун! — проворчал Роберваль сквозь зубы. — Если бы я только знал, как он ее захочет!.. Но разве можно было ожидать чего-то подобного от пятидесятилетнего!
Род Коси, земли, драгоценности и богатства… Роберваль не мог предположить, что не это будет главной приманкой для Турнона, потому что сам во сне и наяву мечтал лишь об этом. Вот если бы он, вместо своего смазливого брата, женился на Коси — тогда бы мир узнал его имя!
— Генри никогда не был силен, — пробормотал он. — Но ему везло… Везло, пока не умер, — добавил Роберваль, подумав.
Внезапно со двора раздался стук лошадиных подков. Мессир торопливо подошел к узкому окну, выглянул наружу и с изумлением узнал своих лошадей. Он увидел мадам, вылезающую из кареты, и почти обрадовался, хотя ее появление было нарушением его приказа. Он почти улыбался, когда вышел в коридор.
— Зараза! — крикнул он. — Каким ветром тебя занесло сюда, женушка?
В темноте он заметил, что ее тень склонилась в глубоком реверансе.
— Тем же ветром, что и тебя, муженек, — язвительно ответила она. — Возможно, это само провидение.
Роберваль закрыл дверь и внимательнее обычного посмотрел на жену, подошедшую к камину. Та уже сняла накидку и стоя у огня грела руки. Он знал, что супруга его отнюдь не глупа, и вовсе не каприз привел ее сюда, поэтому надеялся, что она не будет испытывать его терпение, но и не хотел выказывать свое любопытство.
— Что скажешь? — наконец примирительно спросил он.
— Как у тебя складывается путешествие с маркизом?
— К черту этого урода! — взорвался Роберваль.
Мадам рассмеялась.
— Кажется, ты получил надбавку к цене.
— Да. Он предлагает десять тысяч экю сейчас, и еще столько же, когда получит ее. Но он требует немедленной передачи опеки…
— Невиданная щедрость, если девочка еще не потеряла невинности, — спокойно сказала мадам.
Мороз пробежал по коже Роберваля, потом кровь ударила ему в голову — и он двинулся к женщине, вытянув руки.
— Франсуа, — резко окликнула его мадам, — если ты задушишь меня, как я обо всем расскажу?
Он остановился, продолжая нервно содрогаться.
— Тогда, ради Бога, говори, Элен!
Мадам прошлась по комнате, подобрала свою накидку и наконец заговорила.
— Как только ты уехал, она потеряла кольцо…
— Изумруд! — застонал Роберваль, но мадам не дала ему опомниться и рассказала все, что видела в саду, чувствуя, что каждое ее слово впивалось в его тело подобно лезвию ножа.
— Он?.. Ты узнал а? — вскричал Роберваль, едва она закончила.
— Бастин заверяет, что нет… что они еще дети. Но… — она развела руками, — близость, удобный случай — кто знает?..
— Я убью негодяя! Я спущу с него шкуру!..
— Он не негодяй! — ответила мадам. Вот и кульминационный момент ее рассказа: Роберваль это почувствовал. — Он — Пьер де Шабо. — Она ждала ответной реакции, но муж стоял словно немой, с побледневшим лицом. — Шабо, Франсуа! — Она потрясла мужа за плечо. — Адмирал Шабо! Как тебе нравится стать родней великого флотоводца Франции?
До Роберваля дошел смысл сказанного: он пошатнулся, схватился за стул и вдруг неожиданно рухнул на пол.
Мадам склонилась над ним, усмехаясь.
— И это любовь, — добавила она. — Это то, о чем мечтает каждый. Великий союз и настоящая любовь!
Роберваль с трудом поднялся на ноги. Он ухватил супругу за плечи и тряс так исступленно, что ее кости, казалось, вот-вот не выдержат, но она совершенно не чувствовала боли.
— К черту Турнона! — победоносно воскликнул он. — Я скручу этого кривого урода. Когда он услышит…
— Нет, Франсуа, нет, мой теленочек, — нежно возразила мадам. — Ты должен это сделать, но не сегодня. — Он выжидательно посмотрел на Элен. — Как ты повидаешься с Шабо?
— Я напишу ему. Я предложу…
Мадам покачала головой.
— Что значат ее богатство и имя для него, друга короля и правителя Бургундии? Нет, мессир. Адмирала может тронуть только то, чего ты как раз не понимаешь. Это любовь. Двое милых детей, которые любят друг друга с детства. О!.. — она неожиданно замолчала, задохнувшись. — Я сама хотела бы поговорить с ним.
Роберваль странно проницательно глянул на жену.
— А что с Турноном? — спросил он.
— Турнон представит тебя ко двору. Он рекомендует своего будущего родственника королю и мадам д'Этамп, которая, как я слышала, одновременно любовница короля и Шабо. И конечно, он сведет тебя с самим Шабо. О, Франсуа, когда это случится, ты должен взять меня с собой, — молила она.
Теперь взгляд Роберваля стал отчетливо подозрительным.
— Ты слишком многого хочешь! Что бы это значило?
ГЛАВА 10
Роберваль как влитой держался в седле, ощущая свое тело неестественно маленьким внутри крупных складок оранжевого бархата и желтого сатина. Позади него в своем сером камзоле с серебряными пуговицами ехал Турнон; Роберваль старался не смотреть на маркиза, чтобы не выдать внутреннего торжества.
Копыта лошадей стучали по мостовой между рядами лип, а впереди маячил почти нереальный из-за собранных в нем богатств новый замок Франциска I, Фонтенбло — украшение Франции и предмет зависти остального мира.
Робервалю сделалось душно, ему хотелось расстегнуть камзол; но он не сделал этого, а попытался дышать более глубоко и часто.
— Нервишки, дядя? — спросил Турнон. После того, как Роберваль согласился на его условия, маркиз не упускал случая называть его так, причем делал это с иронией, досаждавшей Робервалю (тому казалось, что этим более старший маркиз намекает на его низкое положение. — Расслабься. Ты увидишь, король — чудесный человек, уверяю тебя.
Роберваль не ответил. Он еще сильнее сжался, когда лошади въехали в Овальный двор. Его поразила роскошно одетая стража и шеренга лакеев. Когда один из слуг подошел, чтобы помочь им спешиться, Роберваль так разволновался, что поставил ногу мимо стремени и полетел наземь, сбивая с ног лакея. Он сильно ударился подбородком, но даже не посмотрел вниз, чтобы убедиться, что его платье не порвано. С досады он оттолкнул от себя лакея.
— Должно быть, бедняга здорово струхнул, если стал таким неуклюжим, — заметил Турнон, изящно слезая с лошади.
Роберваль заметил ухмылки стражи и покраснел от стыда и злости. Он с удовольствием бы переломил хребет проклятому старикашке, но что он будет делать без Турнона в этом запретном мире, где даже слуги презирают его? Он отступил назад, пропуская Турнона, и начал вслед за ним подниматься по лестнице.
Длинная галерея выглядела удивительно соразмерной. Вдоль нее по обе стороны замерли колоссальные статуи богов и богинь, по стенам между ними висели картины. Потолок, обрамленный позолоченным карнизом, был расписан итальянскими мастерами. Небольшие окна с глубокими амбразурами по одной стене выходили в сад, а по другой — на пруд, украшенный изящным мраморным фонтаном.
У Роберваля и вовсе сперло дыхание, и он лишь изредка бросал осторожные взгляды на окружающее великолепие. Он был обеспокоен огромным количеством дам, великолепно одетых и украшенных драгоценностями, которые приветствовали Турнона, останавливались, чтобы разглядеть его самого, и начинали перешептываться за их спинами. Теперь он жалел, что не послушал жену, которая предлагала надеть камзол из черного бархата: ему показалось, что все обсуждали его платье оранжевых и желтых оттенков.
Внезапно Турнон остановился.
— Извини меня, дядя, я должен поговорить со своим другом.
Роберваль вцепился в рукав Турнона.
— Не оставляйте меня, — его голос был хриплым, и он не мог скрыть своего ужаса.
Турнон засмеялся.
— Господи, это не страшнее, чем первая брачная ночь для твоей племянницы! Идем, скорее покончим с этим! — он взял Роберваля под руку и повел прямо к открытым дверям, за которыми находился огромный тронный зал. Турнон сообщил их имена герольду, который повторил вслух, делая ударения на титулах.
— Шарль де Турнон — виконт де Бопре, маркиз де Турнон, кавалер ордена Святого Михаила и ордена Золотого Руна, — а далее тоном, который показался Робервалю менее почтительным, продолжил, — Жан Франсуа де ла Рош, мессир де Роберваль.
Его ноги отказывались идти. Роберваль застыл, судорожно глотая воздух и молясь о том, чтобы скорее убраться из этого места, доставлявшего ему столько мучений. Турнон потянул его за руку.
— Дядя! — проворчал он, и Роберваль позволил ввести себя во внутреннюю галерею, заполненную народом. Здесь ему стало немного легче, потому что все взгляды были обращены на огромный трон, осененный знаменами, стоявший на великолепном ковре из пурпурного бархата, и на закрытые двери.
Турнон кивал направо и налево, отвечая на приветствия.
— Это двойной праздник, — объяснил он Робервалю, — в ознаменование разгрома имперской армии в Пикардии и в честь возвращения моего друга Картье из Нового Света.
В этот момент заиграли трубы — и все голоса разом смолкли в напряженном ожидании.
— Монсеньер Генрих, дофин Франции, — объявил герольд и на одном дыхании продолжал: — Мадам Диана де Пуатье, сенешаль Нормандии.
В зал вошел юноша, на вид едва достигший семнадцати лет. Его смуглая кожа оттенялась костюмом, сияющим белизной от воротника до чулок. Но об руку с ним шла не юная девушка, а женщина такой красоты, что на какой-то момент Роберваль позабыл даже свои страхи. Она была одета в черное с серебром платье, а вся ее фигура казалась усыпанной алмазами; но прекраснее всего казались ее полуобнаженные грудь и плечи, приподнятый подбородок, безукоризненно правильный нос и тонкие брови.
— Смотри в оба, — тихо предупредил Турнон, а Роберваль почти подпрыгнул, так он был восхищен.
— Это и есть герцогиня? — прошептал он.
— Нет, когда появится герцогиня, тебе лучше не смотреть с таким восхищением на любовницу дофина. Это Диана де Пуатье. Сейчас она оплакивает смерть мужа.
— Неужели она любовница этого юноши?
— Совершенно точно, что она уже стала матерью, когда он родился. Ходят слухи, что она была любовницей короля до того, как стала любовницей его сына. Есть даже такие, кто считает, что она была любовницей всех королей, начиная с Людовика Святого. Говорят, она ведьма, околдовавшая дофина. Но разве это грех — обладать секретом вечной молодости? — отвечал Турнон.
В это время снова заговорил герольд:
— Екатерина Медичи, дофина Франции.
В зал в сопровождении дам вошла девушка со светлыми волосами, в великолепном костюме, немного напоминавшем мужской. Высоко подняв голову, она перешагнула пурпурный ковер, словно он был грязной лужей. Генрих и Диана сели справа от трона, а ее кресло стояло перед ними возле короля.
— Итальянка, жена дофина, — прошептал Турнон. — Весь двор чего-то ждет: Диана ждет, когда подрастет дофин, а Екатерина ждет, когда состарится Диана.
— Мадам Анна де Писсле, герцогиня д'Этамп, — возвестил герольд.
— Вот герцогиня, любовница короля.
Это была невысокая блондинка с широким лбом и ясными голубыми глазами — женщина, которая умела смеяться и знала, когда нужно смеяться! На голове у нее покоилась золотая диадема, отделанная сапфирами, а шею украшало ожерелье — опять же из сапфиров величиной с голубиные яйца.
— Смотри, — направил внимание своего спутника Турнон.
Когда герцогиня д'Этамп села в кресло слева от трона, по залу прошло движение — и присутствующие как бы разделились на две группы.
— Вот тебе линия — незримая, но более реальная, чем государственная граница. А властительная Анна и прекрасная Диана наблюдают за присутствующими и запоминают, кто на чьей стороне.
— Мы на стороне герцогини, — благодарно вздохнул Роберваль.
Турнон кивнул.
— Нужно быть уверенным, что находишься на нужной половине. От этого многое зависит…
Восемь герольдов разом провозгласили:
— Король и королева!
В это мгновение невероятное стало реальным. Даже если бы вошедший родился с рогами и хвостом, он все равно выглядел бы естественно, а все остальные мужчины смотрелись бы уродами. Он был настоящим, живым, ему хотелось верить, его хотелось любить
Под руку государь вел Элеонору, королеву Франции, но она терялась в его великолепии. Его взгляд охватил весь зал. Роберваль даже почувствовал, как глаза короля удивленно сощурились при виде его оранжево-желтого наряда. Франциск подвел королеву к ее креслу, в который раз оценил красоту Дианы, встретился взглядом с Анной и опустился на трон, расправив полы своей шелковой мантии по пурпурному бархату, как на картинах.
У Роберваля задрожали колени.
Началось какое-то шевеление: те, кто долго отсутствовал при дворе, или те, кто должен быть представлен, заняли позиции согласно списку. Но Турнон проигнорировал установленный порядок.
— Нас не забудут, — сказал он. — Давай-ка воспользуемся этим минутным переполохом, чтобы приблизиться к светилам, которые не так ярки, но обладают не меньшей властью.
Роберваль полностью положился на Турнона и неуклюже поспешил за его сухой фигуркой.
— Пардон, монсеньер. Пардон, мадам. О-о-о! Бонжур! Какое удовольствие, графиня. Вы все так же прекрасны и обворожительны. Пардон, монсеньер!
Они продолжали свой путь, и мгновение спустя Роберваль заметил поверх перекошенного плеча маркиза приближающуюся улыбку герцогини.
— Мой дорогой, — сказала она, поднимая руку так высоко, что Турнон не мог проигнорировать ее. — Это, несомненно, ваш день. Мы все ждем нашего дорогого Первооткрывателя.
— А как же адмирал? — спросил Турнон. — Это и его триумф. Картье — его протеже.
Д'Этамп взглянула на дверь.
— Что-то задерживает его. Он пожалеет, если пропустит прием Картье.
Турнон вспомнил про Роберваля.
— Мадам, позвольте представить вам моего дядюшку, господина де Роберваля. Я сватаюсь к его племяннице…
Герцогиня учтиво повернулась к Робервалю, но потом изумленно уставилась на него и взорвалась таким громким смехом, что разговоры вокруг нее утихли. Даже король обернулся на звуки столь любимого им голоса.
Мадам легонько хлопнула Турнона по плечу.
— Неподражаемый младенец! — сказала она так громко, чтобы ее могли услышать Генрих и Диана. — Вы появились при странном дворе, Роберваль: здесь бабушек лелеют как любовниц, а дедушки сватаются к детям. Сир, вы слышали: наш дорогой Турнон привел своего дядюшку.
Роберваль чувствовал, как бешено заколотилось его сердце. Теперь весь двор смотрел на него. Дофин поднялся, держа руку на эфесе шпаги, а его лицо стало таким же белым, как и платье. Но король прервал несколько затянувшуюся паузу. Он картинно запрокинул голову и расхохотался.
— Господи! Он находит чудесный омолаживающий источник в своем новом мире — и не приносит нам даже бокала воды, чтобы и мы сумели продлить молодость! Ну, Турнон, представьте своего дядю!
Роберваль поклонился, пытаясь сосредоточить внимание на пурпурном бархате, подоле мантии Франциска и золотых пряжках его туфель. Был ли это конец или только начало? Что же ему теперь делать? Заявление Турнона обеспечило Робервалю могущественных врагов и разрушило его планы. Что он скажет Элен? Но даже целуя королевское колено, он заметил, что Турнон остался стоять, лишь немного склонив голову. Сейчас Роберваль ненавидел его — за эту самоуверенность тоже.
— Роберваль? — спросил король. — Из Пикардии?
— Это был титул моего отца, Ваше Величество, полученный им от Людовика XII.
Франциск так внимательно разглядывал Роберваля, что тот снова начал дрожать, чувствуя, что может случиться что-то невероятное.
— То, что дано, может быть отобрано. А то, что отобрано, может быть возвращено. Новое лицо всегда желанно здесь, сударь… — его голос затих, и только после кивка Турнона Роберваль понял, что эта божественная аудиенция закончилась.
Король и весь двор смотрели на высокого и красивого рыцаря, который прошел через длинную галерею и грациозно преклонил колено перед королем, словно приглашая его на танец.
— Мои извинения, государь.
— Не стоило спешить, Филипп, — ответил Франциск, улыбаясь. — Мы не смогли бы начать без тебя — во всяком случае, сегодня.
— Семейные дела… — начал рыцарь, но король остановил объяснения.
— Королю нужны великие полководцы, Филипп, — он кивнул герольду. — Пригласите Первооткрывателя.
Рыцарь отошел к мадам д'Этамп.
— Значит, дела семейные, Филипп?
— Не слишком важные, — равнодушно отозвался Филипп.
— Однако ты заставил ждать короля… и меня, — заметила она, надув губы.
— У нас дружная семья, Анна, ты же знаешь, — ответил он, как бы предотвращая дальнейшие вопросы. — Турнон! — воскликнул он с дружеским кивком.
— Дорогой адмирал!
Только сейчас Роберваль понял, что перед ним — Шабо, но возможности для знакомства не представилось: зазвучали трубы, и в зал вошел низкорослый мужчина, обтянутый камзолом из коричневого бархата, с бегающими голубыми глазками.
Картье ожидали, но все присутствующие даже охнули при виде его спутников: это были два вождя, такие же величественные, как сам Франциск или его адмирал, со свитой диких воинов.
— Монсеньеры Доннакона и Домагайя, — едва вымолвил герольд.
Мантии из бобровых шкур с лисьими хвостами только наполовину прикрывали их бронзовые тела. Воины не впервые появлялись при дворе, но каждый раз их мужество и красота заменяли им одежды, заставляя относиться к ним, как к настоящим вельможам. Они преклонили колени, как это сделал Картье, и стояли так, пока король не подошел и не обнял его.
— Добро пожаловать домой, дорогой Первооткрыватель. Ты заслужил нашу благодарность и получишь ее сполна.
— Мы выполнили задачу, Ваше Величество, — сказал Картье приглушенным голосом. — Это мгновение вознаграждает все — длинную холодную зиму, смерть… — он выразительно развел руками, показывая всем, чего это стоило. Мореплаватель напоминал ребенка, удовлетворившего свое любопытство. Его хриплый голос звучал уверенно. — Вожди Доннакона и Домагайя принесли вам подарки, Ваше Величество. Я пришел с пустыми руками, но я дарю вам канадскую землю, самую величественную в мире реку Святого Лаврентия, которая простирается до дальнего моря. Я дарю вам город на скалах, который мы назвали Монреаль.
На глазах Франциска выступили слезы. Он привлек Картье к себе и расцеловал в обе щеки. Дофин вскрикнул, подбежал, чтобы тоже обнять Картье. Королева, дофина, герцогиня и Диана встали, захваченные общим порывом. Все обнимали Картье, что-то восклицая.
Шабо тоже обнял Картье.
— Сын мой! Сын мой!
Турнон пожал Картье руку.
— Адмирал называет тебя своим сыном, а я называю тебя своим старым другом!
Картье обнял сутулые плечи.
— Это все правда, — сказал он. — Они действительно существуют — твой Новый Свет и твоя Новая Франция!
Копыта лошадей стучали по мостовой между рядами лип, а впереди маячил почти нереальный из-за собранных в нем богатств новый замок Франциска I, Фонтенбло — украшение Франции и предмет зависти остального мира.
Робервалю сделалось душно, ему хотелось расстегнуть камзол; но он не сделал этого, а попытался дышать более глубоко и часто.
— Нервишки, дядя? — спросил Турнон. После того, как Роберваль согласился на его условия, маркиз не упускал случая называть его так, причем делал это с иронией, досаждавшей Робервалю (тому казалось, что этим более старший маркиз намекает на его низкое положение. — Расслабься. Ты увидишь, король — чудесный человек, уверяю тебя.
Роберваль не ответил. Он еще сильнее сжался, когда лошади въехали в Овальный двор. Его поразила роскошно одетая стража и шеренга лакеев. Когда один из слуг подошел, чтобы помочь им спешиться, Роберваль так разволновался, что поставил ногу мимо стремени и полетел наземь, сбивая с ног лакея. Он сильно ударился подбородком, но даже не посмотрел вниз, чтобы убедиться, что его платье не порвано. С досады он оттолкнул от себя лакея.
— Должно быть, бедняга здорово струхнул, если стал таким неуклюжим, — заметил Турнон, изящно слезая с лошади.
Роберваль заметил ухмылки стражи и покраснел от стыда и злости. Он с удовольствием бы переломил хребет проклятому старикашке, но что он будет делать без Турнона в этом запретном мире, где даже слуги презирают его? Он отступил назад, пропуская Турнона, и начал вслед за ним подниматься по лестнице.
Длинная галерея выглядела удивительно соразмерной. Вдоль нее по обе стороны замерли колоссальные статуи богов и богинь, по стенам между ними висели картины. Потолок, обрамленный позолоченным карнизом, был расписан итальянскими мастерами. Небольшие окна с глубокими амбразурами по одной стене выходили в сад, а по другой — на пруд, украшенный изящным мраморным фонтаном.
У Роберваля и вовсе сперло дыхание, и он лишь изредка бросал осторожные взгляды на окружающее великолепие. Он был обеспокоен огромным количеством дам, великолепно одетых и украшенных драгоценностями, которые приветствовали Турнона, останавливались, чтобы разглядеть его самого, и начинали перешептываться за их спинами. Теперь он жалел, что не послушал жену, которая предлагала надеть камзол из черного бархата: ему показалось, что все обсуждали его платье оранжевых и желтых оттенков.
Внезапно Турнон остановился.
— Извини меня, дядя, я должен поговорить со своим другом.
Роберваль вцепился в рукав Турнона.
— Не оставляйте меня, — его голос был хриплым, и он не мог скрыть своего ужаса.
Турнон засмеялся.
— Господи, это не страшнее, чем первая брачная ночь для твоей племянницы! Идем, скорее покончим с этим! — он взял Роберваля под руку и повел прямо к открытым дверям, за которыми находился огромный тронный зал. Турнон сообщил их имена герольду, который повторил вслух, делая ударения на титулах.
— Шарль де Турнон — виконт де Бопре, маркиз де Турнон, кавалер ордена Святого Михаила и ордена Золотого Руна, — а далее тоном, который показался Робервалю менее почтительным, продолжил, — Жан Франсуа де ла Рош, мессир де Роберваль.
Его ноги отказывались идти. Роберваль застыл, судорожно глотая воздух и молясь о том, чтобы скорее убраться из этого места, доставлявшего ему столько мучений. Турнон потянул его за руку.
— Дядя! — проворчал он, и Роберваль позволил ввести себя во внутреннюю галерею, заполненную народом. Здесь ему стало немного легче, потому что все взгляды были обращены на огромный трон, осененный знаменами, стоявший на великолепном ковре из пурпурного бархата, и на закрытые двери.
Турнон кивал направо и налево, отвечая на приветствия.
— Это двойной праздник, — объяснил он Робервалю, — в ознаменование разгрома имперской армии в Пикардии и в честь возвращения моего друга Картье из Нового Света.
В этот момент заиграли трубы — и все голоса разом смолкли в напряженном ожидании.
— Монсеньер Генрих, дофин Франции, — объявил герольд и на одном дыхании продолжал: — Мадам Диана де Пуатье, сенешаль Нормандии.
В зал вошел юноша, на вид едва достигший семнадцати лет. Его смуглая кожа оттенялась костюмом, сияющим белизной от воротника до чулок. Но об руку с ним шла не юная девушка, а женщина такой красоты, что на какой-то момент Роберваль позабыл даже свои страхи. Она была одета в черное с серебром платье, а вся ее фигура казалась усыпанной алмазами; но прекраснее всего казались ее полуобнаженные грудь и плечи, приподнятый подбородок, безукоризненно правильный нос и тонкие брови.
— Смотри в оба, — тихо предупредил Турнон, а Роберваль почти подпрыгнул, так он был восхищен.
— Это и есть герцогиня? — прошептал он.
— Нет, когда появится герцогиня, тебе лучше не смотреть с таким восхищением на любовницу дофина. Это Диана де Пуатье. Сейчас она оплакивает смерть мужа.
— Неужели она любовница этого юноши?
— Совершенно точно, что она уже стала матерью, когда он родился. Ходят слухи, что она была любовницей короля до того, как стала любовницей его сына. Есть даже такие, кто считает, что она была любовницей всех королей, начиная с Людовика Святого. Говорят, она ведьма, околдовавшая дофина. Но разве это грех — обладать секретом вечной молодости? — отвечал Турнон.
В это время снова заговорил герольд:
— Екатерина Медичи, дофина Франции.
В зал в сопровождении дам вошла девушка со светлыми волосами, в великолепном костюме, немного напоминавшем мужской. Высоко подняв голову, она перешагнула пурпурный ковер, словно он был грязной лужей. Генрих и Диана сели справа от трона, а ее кресло стояло перед ними возле короля.
— Итальянка, жена дофина, — прошептал Турнон. — Весь двор чего-то ждет: Диана ждет, когда подрастет дофин, а Екатерина ждет, когда состарится Диана.
— Мадам Анна де Писсле, герцогиня д'Этамп, — возвестил герольд.
— Вот герцогиня, любовница короля.
Это была невысокая блондинка с широким лбом и ясными голубыми глазами — женщина, которая умела смеяться и знала, когда нужно смеяться! На голове у нее покоилась золотая диадема, отделанная сапфирами, а шею украшало ожерелье — опять же из сапфиров величиной с голубиные яйца.
— Смотри, — направил внимание своего спутника Турнон.
Когда герцогиня д'Этамп села в кресло слева от трона, по залу прошло движение — и присутствующие как бы разделились на две группы.
— Вот тебе линия — незримая, но более реальная, чем государственная граница. А властительная Анна и прекрасная Диана наблюдают за присутствующими и запоминают, кто на чьей стороне.
— Мы на стороне герцогини, — благодарно вздохнул Роберваль.
Турнон кивнул.
— Нужно быть уверенным, что находишься на нужной половине. От этого многое зависит…
Восемь герольдов разом провозгласили:
— Король и королева!
В это мгновение невероятное стало реальным. Даже если бы вошедший родился с рогами и хвостом, он все равно выглядел бы естественно, а все остальные мужчины смотрелись бы уродами. Он был настоящим, живым, ему хотелось верить, его хотелось любить
Под руку государь вел Элеонору, королеву Франции, но она терялась в его великолепии. Его взгляд охватил весь зал. Роберваль даже почувствовал, как глаза короля удивленно сощурились при виде его оранжево-желтого наряда. Франциск подвел королеву к ее креслу, в который раз оценил красоту Дианы, встретился взглядом с Анной и опустился на трон, расправив полы своей шелковой мантии по пурпурному бархату, как на картинах.
У Роберваля задрожали колени.
Началось какое-то шевеление: те, кто долго отсутствовал при дворе, или те, кто должен быть представлен, заняли позиции согласно списку. Но Турнон проигнорировал установленный порядок.
— Нас не забудут, — сказал он. — Давай-ка воспользуемся этим минутным переполохом, чтобы приблизиться к светилам, которые не так ярки, но обладают не меньшей властью.
Роберваль полностью положился на Турнона и неуклюже поспешил за его сухой фигуркой.
— Пардон, монсеньер. Пардон, мадам. О-о-о! Бонжур! Какое удовольствие, графиня. Вы все так же прекрасны и обворожительны. Пардон, монсеньер!
Они продолжали свой путь, и мгновение спустя Роберваль заметил поверх перекошенного плеча маркиза приближающуюся улыбку герцогини.
— Мой дорогой, — сказала она, поднимая руку так высоко, что Турнон не мог проигнорировать ее. — Это, несомненно, ваш день. Мы все ждем нашего дорогого Первооткрывателя.
— А как же адмирал? — спросил Турнон. — Это и его триумф. Картье — его протеже.
Д'Этамп взглянула на дверь.
— Что-то задерживает его. Он пожалеет, если пропустит прием Картье.
Турнон вспомнил про Роберваля.
— Мадам, позвольте представить вам моего дядюшку, господина де Роберваля. Я сватаюсь к его племяннице…
Герцогиня учтиво повернулась к Робервалю, но потом изумленно уставилась на него и взорвалась таким громким смехом, что разговоры вокруг нее утихли. Даже король обернулся на звуки столь любимого им голоса.
Мадам легонько хлопнула Турнона по плечу.
— Неподражаемый младенец! — сказала она так громко, чтобы ее могли услышать Генрих и Диана. — Вы появились при странном дворе, Роберваль: здесь бабушек лелеют как любовниц, а дедушки сватаются к детям. Сир, вы слышали: наш дорогой Турнон привел своего дядюшку.
Роберваль чувствовал, как бешено заколотилось его сердце. Теперь весь двор смотрел на него. Дофин поднялся, держа руку на эфесе шпаги, а его лицо стало таким же белым, как и платье. Но король прервал несколько затянувшуюся паузу. Он картинно запрокинул голову и расхохотался.
— Господи! Он находит чудесный омолаживающий источник в своем новом мире — и не приносит нам даже бокала воды, чтобы и мы сумели продлить молодость! Ну, Турнон, представьте своего дядю!
Роберваль поклонился, пытаясь сосредоточить внимание на пурпурном бархате, подоле мантии Франциска и золотых пряжках его туфель. Был ли это конец или только начало? Что же ему теперь делать? Заявление Турнона обеспечило Робервалю могущественных врагов и разрушило его планы. Что он скажет Элен? Но даже целуя королевское колено, он заметил, что Турнон остался стоять, лишь немного склонив голову. Сейчас Роберваль ненавидел его — за эту самоуверенность тоже.
— Роберваль? — спросил король. — Из Пикардии?
— Это был титул моего отца, Ваше Величество, полученный им от Людовика XII.
Франциск так внимательно разглядывал Роберваля, что тот снова начал дрожать, чувствуя, что может случиться что-то невероятное.
— То, что дано, может быть отобрано. А то, что отобрано, может быть возвращено. Новое лицо всегда желанно здесь, сударь… — его голос затих, и только после кивка Турнона Роберваль понял, что эта божественная аудиенция закончилась.
Король и весь двор смотрели на высокого и красивого рыцаря, который прошел через длинную галерею и грациозно преклонил колено перед королем, словно приглашая его на танец.
— Мои извинения, государь.
— Не стоило спешить, Филипп, — ответил Франциск, улыбаясь. — Мы не смогли бы начать без тебя — во всяком случае, сегодня.
— Семейные дела… — начал рыцарь, но король остановил объяснения.
— Королю нужны великие полководцы, Филипп, — он кивнул герольду. — Пригласите Первооткрывателя.
Рыцарь отошел к мадам д'Этамп.
— Значит, дела семейные, Филипп?
— Не слишком важные, — равнодушно отозвался Филипп.
— Однако ты заставил ждать короля… и меня, — заметила она, надув губы.
— У нас дружная семья, Анна, ты же знаешь, — ответил он, как бы предотвращая дальнейшие вопросы. — Турнон! — воскликнул он с дружеским кивком.
— Дорогой адмирал!
Только сейчас Роберваль понял, что перед ним — Шабо, но возможности для знакомства не представилось: зазвучали трубы, и в зал вошел низкорослый мужчина, обтянутый камзолом из коричневого бархата, с бегающими голубыми глазками.
Картье ожидали, но все присутствующие даже охнули при виде его спутников: это были два вождя, такие же величественные, как сам Франциск или его адмирал, со свитой диких воинов.
— Монсеньеры Доннакона и Домагайя, — едва вымолвил герольд.
Мантии из бобровых шкур с лисьими хвостами только наполовину прикрывали их бронзовые тела. Воины не впервые появлялись при дворе, но каждый раз их мужество и красота заменяли им одежды, заставляя относиться к ним, как к настоящим вельможам. Они преклонили колени, как это сделал Картье, и стояли так, пока король не подошел и не обнял его.
— Добро пожаловать домой, дорогой Первооткрыватель. Ты заслужил нашу благодарность и получишь ее сполна.
— Мы выполнили задачу, Ваше Величество, — сказал Картье приглушенным голосом. — Это мгновение вознаграждает все — длинную холодную зиму, смерть… — он выразительно развел руками, показывая всем, чего это стоило. Мореплаватель напоминал ребенка, удовлетворившего свое любопытство. Его хриплый голос звучал уверенно. — Вожди Доннакона и Домагайя принесли вам подарки, Ваше Величество. Я пришел с пустыми руками, но я дарю вам канадскую землю, самую величественную в мире реку Святого Лаврентия, которая простирается до дальнего моря. Я дарю вам город на скалах, который мы назвали Монреаль.
На глазах Франциска выступили слезы. Он привлек Картье к себе и расцеловал в обе щеки. Дофин вскрикнул, подбежал, чтобы тоже обнять Картье. Королева, дофина, герцогиня и Диана встали, захваченные общим порывом. Все обнимали Картье, что-то восклицая.
Шабо тоже обнял Картье.
— Сын мой! Сын мой!
Турнон пожал Картье руку.
— Адмирал называет тебя своим сыном, а я называю тебя своим старым другом!
Картье обнял сутулые плечи.
— Это все правда, — сказал он. — Они действительно существуют — твой Новый Свет и твоя Новая Франция!
ГЛАВА 11
Роберваль прогуливался по пустым галереям. Он ушел из тронного зала, когда Шабо увлек его покровителя, но перед встречей с адмиралом он хотел обдумать ту сцену, свидетелем которой только что был: невиданная щедрость благодарного короля. Картье было обещано все, чего он ни пожелает/ Роберваль осознавал великолепие его открытия, но больше всего его поразили открытые двери к богатству и титулам — его целовал сам король! За это можно было пойти на все, что угодно! А Картье был протеже адмирала. Именно Шабо сделал все это возможным. Он сделал так много для простого бретонского моряка! «Мы дружная семья», — сказал он.
Роберваль начал было грызть ногти, но, опомнившись, оглянулся вокруг. Галерея была пуста, так что он снова поднес руку ко рту. Если бы только Турнон так много не болтал! Его дядя! Дядя этого уродливого горбуна! когда он мог породниться с величайшим человеком во Франции после короля! Судьба всегда играла с ним недобрые шутки. Что он скажет Шабо, если встретит его? Должен быть какой-то выход. Он подумал о своей жене.
— Что она могла бы сделать, чего бы я не смог? — громко спросил он с саркастической усмешкой, — Она говорит о любви…
Неожиданно его лицо посветлело, а палец замер по дороге ко рту. Любовь? Шабо был, несомненно, чувствительным человеком. Он целовал Картье и плакал. Шабо любил свою семью…
Роберваль быстро обернулся, высматривая лакея.
— Где находятся покои адмирала? — спросил он посыльного, торопливо спешащего мимо.
Мальчик остановился и посмотрел на Роберваля.
— Я иду от него, монсеньер. Но адмирал послал за своей лошадью — он сейчас уезжает.
Роберваль увидел фигуру в плаще и высоких сапогах, приближающуюся по галерее, и закусил губу.
— Монсеньер! — позвал он и напряженно улыбнулся. Но Шабо не услышал. — Монсеньер адмирал!
Шабо остановился.
— Да, — учтиво отозвался он и, моргнув, посмотрел на Роберваля.
— Я — Роберваль, монсеньер. Я был с монсеньером де Турноном. У меня не было возможности быть представленным вам…
Роберваль начал было грызть ногти, но, опомнившись, оглянулся вокруг. Галерея была пуста, так что он снова поднес руку ко рту. Если бы только Турнон так много не болтал! Его дядя! Дядя этого уродливого горбуна! когда он мог породниться с величайшим человеком во Франции после короля! Судьба всегда играла с ним недобрые шутки. Что он скажет Шабо, если встретит его? Должен быть какой-то выход. Он подумал о своей жене.
— Что она могла бы сделать, чего бы я не смог? — громко спросил он с саркастической усмешкой, — Она говорит о любви…
Неожиданно его лицо посветлело, а палец замер по дороге ко рту. Любовь? Шабо был, несомненно, чувствительным человеком. Он целовал Картье и плакал. Шабо любил свою семью…
Роберваль быстро обернулся, высматривая лакея.
— Где находятся покои адмирала? — спросил он посыльного, торопливо спешащего мимо.
Мальчик остановился и посмотрел на Роберваля.
— Я иду от него, монсеньер. Но адмирал послал за своей лошадью — он сейчас уезжает.
Роберваль увидел фигуру в плаще и высоких сапогах, приближающуюся по галерее, и закусил губу.
— Монсеньер! — позвал он и напряженно улыбнулся. Но Шабо не услышал. — Монсеньер адмирал!
Шабо остановился.
— Да, — учтиво отозвался он и, моргнув, посмотрел на Роберваля.
— Я — Роберваль, монсеньер. Я был с монсеньером де Турноном. У меня не было возможности быть представленным вам…