Кажется, он снова принялся за свое, выругавшись про себя, подумал Тэтчер.
   – Я уверена, что вы спутали нынешнего герцога с кем-то другим, – вежливо заметила Фелисити.
   – Спутал? Да я узнал бы этого человека даже в центре Японии!
   – Это было бы совсем просто, Стюарт, – заметила леди Рода, – потому что он был бы там единственным англичанином.
   Стюи хлопнул себя по колену, отчего подпрыгнула и упала на пол салфетка.
   – Пожалуй, ты права, но все же, поверьте, я этого человека знаю. – Бросив взгляд на Тэтчера, он сказал: – Будь добр, любезный, подними салфетку.
   – Да, милорд, – сказал Тэтчер и, подняв салфетку, положил ее на колени Стюи.
   Стюи взглянул ему в лицо и поморгал. Тэтчеру показалось, что его сейчас разоблачат, но какие бы мысли ни появились в голове лорда Стюарта, связать их он не смог.
   – Так о чем я говорил? Ах да! О Холлиндрейке! Парень что надо, если нужен компаньон, чтобы прогуляться по злачным местам. Но выходить за него замуж? Смешно даже подумать об этом. Не могу представить себе его связанным узами брака. Он настоящий повеса, мисс Лэнгли. В Лондоне, бывало, ни одной юбки не пропустит. Даже с Родой флиртовал, но я быстро его спровадил.
   – Мне кажется, это я с ним флиртовала, – поправила его леди Рода и, повернувшись к Фелисити, объяснила: – Я самым бессовестным образом использовала вашего жениха, но нескольких танцев с мистером Обри Стерлингом было достаточно, чтобы заставить моего великолепного мистера Тулуза сделать мне предложение. – Она с извиняющейся улыбкой взглянула на Тэтчера, причем в ее умных глазах поблескивали озорные искорки.
   Гордость Тэтчера была капельку уязвлена. Вот тебе и его легендарное мастерство соблазнителя и обаяние!
   Однако Стюи был по-прежнему убежден в том, что это он прогнал Холлиндрейка.
   – Сразу же после того случая он исчез. Возможно, испугался, что я ему этого не спущу.
   Одна из сестер Ходжес тяжело вздохнула, а Фелисити перевела взгляд с леди Роды на лорда Стюарта.
   – Герцог уже не тот человек, каким, был тогда, – заявила она. – Он сильно изменился.
   Лорд Стюарт расхохотался.
   – Все мы делаем вид, что изменились, когда начинаем ухаживать. Но попомните мои слова: мы, повесы, никогда не меняемся.
   Тэтчер раскашлялся. Стюи считает себя повесой? Неужели у этого человека нет зеркала? К сожалению, его кашель привлек почти всеобщее внимание.
   – С вами все в порядке? – спросила Фелисити.
   – Да, мисс, – ответил он.
   А напыщенный низкорослый Стюи продолжал:
   – Нет, Холлиндрейк не изменился. Я помню, как однажды, когда старина Обри, Безумный Джек и я отправились на одну из наших вылазок – а мы очень любили шататься по Лондону, – я поспорил с Обри на какую-то смешную сумму, что он не сумеет украсть желтую нижнюю юбку леди Фэншоу…
   – Стюарт! – взмолилась леди Рода. – Это едва ли… Он отмахнулся от сестры.
   – Не будь такой занудой, Рода. Мисс Лэнгли должна знать, с каким человеком она связывает свою жизнь. Кстати, будь я проклят, если Стерлинг не появился на следующий день в «Уайтсе» с той самой нижней юбкой! Разговоров об этом хватило на целую неделю.
   Тэтчер почти забыл об этой рискованной проделке, но поежился при упоминании о ней. Трудно сказать почему, но Стюи, который не назвал бы вам столицу Франции, даже если бы стоял на ступенях собора Парижской Богоматери, держал в памяти столько сплетен, что мог бы затмить даже «Морнинг пост». Мало того, в силу своей врожденной несдержанности он имел обыкновение выкладывать свои знания, не заботясь об особенностях аудитории.
   Фелисити, входящая в состав его аудитории, явно не разделяла восторгов Стюи по поводу этих воспоминаний. Увидев ее выставленную вперед челюсть и прищуренные глаза, человек поумнее быстренько заткнулся бы.
   Но только не Стюи, который счел ее молчание признаком того, что она готова узнать что-нибудь еще. И он продолжил свои откровения:
   – Хотя это была забавная шутка, но мне больше нравилось, когда Обри так напился, что свалился в Темзу, и нам пришлось заплатить паромщику, чтобы тот его выудил. Стояла середина мая, но его так трясло, что казалось, будто на дворе зима. Я думал, что он в ту ночь простудится и умрет. К его счастью, мимо проезжала леди Бэбкок, которая предложила подвезти его до Мейфэра. Однако, учуяв, какой от него исходит запах, она велела ему раздеться до нижнего белья и только тогда пустила в экипаж. – Стюи рассмеялся. – И уж поверьте, старина Обри не упустил…
   – Не желаете ли еще пирожных? – спросил Тэтчер, сунув блюдо под нос болтуна.
   – Да, пожалуй, – сказал он, несколько удивленный тем, что ему не дали закончить историю.
   Фелисити, воспользовавшись случаем, попыталась придать разговору другое направление:
   – Должна признаться, что, пригласив вас всех, я преследовала определенную цель.
   – Расскажите, мисс Лэнгли. Просим вас, – сказала леди Рода.
   – Ну что ж, поскольку я очень счастлива тем, как у меня все складывается, – это было сказано специально для лорда Стюарта, – мне хотелось бы поделиться радостью с вашими дочерьми, предложив следующее…
   Тэтчер закрыл глаза, потому что никакому мужчине не захочется стать свидетелем того, как еще один злосчастный холостяк – нет, целых три злосчастных холостяка – встретится со своей судьбой в лице одной целеустремленной Фелисити Лэнгли.
   Но надо отдать ей должное: кое в чем она заслуживала восхищения.
   Она заставила Стюи Ходжеса заткнуться. Он сомневался в том, что такое когда-либо удавалось сделать хоть кому-нибудь в высшем обществе. Потому что, когда она заявила, что намерена сделать так, чтобы старшая мисс Ходжес стала следующей графиней Ламби, старый болван свалился с ног в глубоком обмороке.
 
   После того как Джамилла принесла свои нюхательные соли и лорда Стюарта привели в чувство, визит семейства Ходжес пошел лучше, чем Фелисити ожидала. Все ее предложения были встречены девицами Ходжес с большим энтузиазмом, однако, как ни удивительно, леди Рода своего мнения не высказывала, а учитывая ее репутацию человека прямолинейного, это было более чем странно.
   Леди Рода была не только прямолинейна, но и хитра, поэтому держала при себе свои вопросы, пока все не уселись в поджидавший их экипаж. Остановившись на обочине тротуара, эта женщина, все еще красивая и статная, повернулась к Фелисити:
   – С вашей стороны очень любезно, что вы помогаете моим племянницам… – Она помолчала, натягивая перчатки. – Но мне хотелось бы узнать, почему вы это делаете.
   Фелисити ожидала подобного вопроса от такого умного и опытного человека, как леди Рода.
   – Я буду с вами абсолютно откровенна, – ответила она ей. – У меня есть две причины. Во-первых, мне хотелось бы досадить мисс Саре Браун, а если я помогу вашим племянницам, заключить выгодные браки, это выведет ее из себя и поубавит ее спеси.
   Леди Рода, лукаво усмехнувшись, кивнула. Она была безупречной леди и не могла открыто высказать одобрение такому плану, но было видно, что ей известно о пренебрежительных замечаниях мисс Браун в адрес ее племянниц.
   – А вторая причина?
   Фелисити сделала глубокий вдох, понимая, что и в данном случае тоже разумнее всего ответить честно:
   – У нас нет угля.
   Леди Рода рассмеялась:
   – Я не ошиблась? Вы это хотите получить взамен?
   Фелисити кивнула. Было бесполезно ходить вокруг да около. Им был нужен уголь. И очевидно, всему городу было известно, что они по уши в долгах.
   – Мисс Лэнгли, вам не выжить в обществе, если все, о чем вы просите, – это кусок угля! Вы живете в пустом доме, полученном одному Богу известно каким способом.
   – Как я уже говорила, наш поверенный…
   Леди Рода отмахнулась от ее слов:
   – Прошу вас, не надо больше этого вздора о вашем поверенном. Каждому известно, какой скряга этот мистер Эллиот. Я прошу лишь, чтобы вы как-нибудь рассказали мне, каким образом вам это удалось, потому что догадываюсь, что это увлекательная история.
   Не столько увлекательная история, хотелось сказать Фелисити, сколько редкостное везение. Ожидая своей очереди в офисе мистера Эллиота, она взяла в руки газету, чтобы скоротать время. Там она случайно наткнулась на следующее объявление:
 
    «К сведению всех претендентов: урегулированием имущественных претензий в связи с завещанием покойного Уильяма Бербейджа, эскв., с Брук-стрит, поручено заниматься мистеру Джорджесу, эскв., на имя которого и следует направлять все запросы, включая, но не ограничиваясь претензиями на право владения домом № 4 по Брук-стрит. Все иски должны быть поданы до конца текущего года».
 
   Потребовалось всего лишь попросить, – и немного пофлиртовать, как добавила бы Талли, – чтобы клерки мистера Эллиота объяснили Фелисити суть данного дела, тем более что один из них несколько дней назад побеседовал с клерком мистера Джорджеса за пинтой-другой пива. Судя по всему, «наследников» оказалось несколько, причем у всех были разные варианты, завещания покойного мистера Бербейджа. Каждый из них претендовал на право проживания в этом доме, тогда как судья уже постановил, что пока вопрос не будет урегулирован, дом будет стоять пустым.
   – Конечно, это урегулирование может продлиться несколько месяцев, – сообщил ей свое профессиональное мнение высокий костлявый клерк. – С делами такого рода это обычная история.
   С точки зрения Фелисити, было бы крайне неразумно оставлять пустующим дом по такому великолепному адресу, пока идет судебное разбирательство, поэтому они…
   – Мне не нужно знать, как вам удалось заполучить такой дом, но мне кажется, что вам требуется не только уголь, – осторожно сказала леди Рода, явно подразумевая, что могла бы предложить гораздо больше.
   Но у Фелисити была своя гордость, и она не собиралась брать больше, чем было необходимо.
   – Нет, я прошу лишь запас угля на месяц. А к тому времени все должно урегулироваться…
   – С Холлиндрейком? – В вопросе явно звучала неодобрительная нотка.
   Фелисити кивнула.
   – Я знаю, что ваш брат руководствовался наилучшими побуждениями…
   Леди Рода отвела ее подальше от экипажа.
   – Мой братец едва отличает жилетку от брюк, но я хочу, чтобы вы хорошенько подумали, прежде чем очертя голову вступать в брак с человеком, о котором так мало знаете. Вы так тщательно обдумали браки моих племянниц, но сомневаюсь, что вы приложили такие же усилия, чтобы выяснить, что за человек этот мужчина, с которым вы намерены сочетаться браком. – Она натянула перчатки, поежившись от зимнего холода. – Я попрошу Элис немедленно отослать вам уголь. А тем временем я настоятельно посоветовала бы вам найти человека, которого вы сможете любить, мисс Лэнгли. Такого, который будет согревать вас гораздо дольше, чем любое количество угля. – Она взглянула куда-то над плечом Фелисити и улыбнулась, потом повернулась и взобралась в экипаж.
   Когда смысл сказанного леди Родой дошел до сознания Фелисити, она даже вздрогнула. «Сомневаюсь, что вы приложили такие же усилия, чтобы выяснить, что за человек этот мужчина, с которым вы намерены сочетаться браком».
   Потом ей вспомнились возмущенные слова Тэтчера: «Какая может быть договоренность с человеком, с которым вы никогда не встречались?»
   Пока она стояла на обочине тротуара и махала рукой вслед экипажу, к какофонии голосов в ее голове добавился голос мистера Маджетта: «Уж поверьте мне, мисс, он страшный ловкач в любовных делах. Слава о нем гремела по всему Лондону. Он совсем неподходящая компания для порядочной, леди, если вы понимаете, что я имею в виду».
   И наконец, воспоминания лорда Стюарта: «Он настоящий повеса, мисс Лэнгли. В Лондоне, бывало, ни одной юбки не пропустит».
   О Боже! Это катастрофа. Ее герцог оказался вдруг не таким уж идеальным. Скорее, ее жених оказался тем еще обманщиком.
   Она очень гордилась тем, что знает все подробности жизни стольких мужчин, тогда как в жизнь Холлиндрейка никогда глубоко не вникала. И она знала причину этого… Она боялась обнаружить там именно то, о чем рассказал лорд Стюарт или с удовольствием поведал мистер Маджетт.
   Она хотела, чтобы Холлиндрейк был идеальным герцогом и не заглядывала глубже, уверенная, что он будет любить ее за то, что она приложила столько труда, чтобы стать его безупречной герцогиней.
   Но смог ли бы он любить ее? Этот распутник? Этот повеса? Этот похититель нижних юбок? Она не знает даже, как удержать такого человека!
   И наконец снова послышался голос леди Роды, голос разума: «Я посоветовала бы вам найти человека, которого вы сможете любить». Этот голос заставил ее задрожать всем телом.
   Это был конец света. Как могла она полюбить Холлиндрейка? Полюбить такого ужасного человека?
   Потом, сама не зная почему, она оглянулась и увидела то, что привлекло внимание леди Роды. Вернее, кто привлек ее внимание.
   Там стоял Тэтчер.
   При виде его, как ни странно, ей вдруг стало тепло и спокойно. И, не успев подумать, что она делает, Фелисити взбежала по ступеням и бросилась в его объятия. И начала плакать.
   Причем ей было совершенно безразлично, кто ее видит.

Глава 11

   Я росла за границей – во дворцах, замках, великолепных резиденциях, – как принцесса, однако мне всегда хотелось узнать, как это бывает, если у человека есть дом. И теперь, когда я некоторое время прожила здесь, в Англии, я поняла, чего мне не хватало. Дома из желтого камня, окруженного садом. И моего собственного розового куста – такого, о котором я каждое утро, просыпаясь, могла бы знать, что он продолжает цвести на своем солнечном, местечке и будет год за годом расти и цвести, прочно укоренившись там. Да, я знаю, что розы могут расти почти повсюду – даже в России, – но нигде они не растут и не цветут так, как здесь, в нашей любимой Англии.
Из письма маркизу Стэндону от мисс Фелисити Лэнгли

   – Герцогиня? – осторожно окликнула Талли сестру. – Герцогиня, с тобой все в порядке?
   Фелисити почти не слышала ее и лишь едва заметно кивнула, когда Тэтчер повел ее в гостиную. Он усадил ее на кушетку, и она взглянула на него, ожидая увидеть, что он забавляется ее страданиями.
   Однако веселья в его глазах она не заметила, а заметила лишь беспокойство, отчего расстроилась еще больше.
   Неудивительно, что он беспокоится. Ведь он был человеком честным, благородным, преданным, то есть обладал всеми качествами, которыми должен обладать настоящий мужчина. Теми качествами, которых у ее герцога не было.
   – Тэтчер, – обратилась к нему Талли, – не принесете ли нам еще чаю?
   – Конечно, – сказал он, – Что-нибудь еще, мисс Лэнгли?
   Фелисити покачала головой. Она не могла даже смотреть на него. Он держал ее в объятиях на лестнице, пока она плакала, и ничуть не возражал против этого. Хотя мог бы и, наверное, должен был это сделать.
   Когда она наконец подняла взгляд, он уже ушел, а напротив нее сидели Талли и Пиппин. Судя по выражению их лиц, они были так же, как она, потрясены откровениями лорда Стюарта. Тетушка Минти сидела у огня и энергично вязала, а Джамилла, сидевшая на другом конце кушетки, задумчиво выбирала себе пирожное на подносе.
   Значит, Холлиндрейк – это волк в овечьей шкуре? Но этого не может быть! Разумеется, до нее доходили кое-какие слухи о его прошлом. Но ведь у Безумного Джека Тремонта юность была не лучше, а он оказался и благородной, и героической личностью.
   «От прошлого мужчине нельзя отречься. Но время заставляет его все расставить по своим местам, решить, что для него важно и необходимо, и понять, что изменить свой образ жизни не так уж трудно и бывает даже приятно».
   Холлиндрейк сам написал ей эти слова, не так ли? Она с отсутствующим видом поднялась с кушетки и подошла к письменному столу.
   – Фелисити, ты не хочешь, чтобы Тэтчер принес тебе чего-нибудь еще? – спросила Талли. – Например, какого-нибудь вкусненького джема и хлеба?
   – Или немного подогретого бренди? – предложила тетушка Минти.
   – Или прислал другого ливрейного лакея? – посоветовала Джамилла.
   Фелисити покачала головой и уселась в свое кресло. Потянув зацепочку, висевшую на шее, она достала ключик и принялась отпирать свой ящик-секретер. Но у нее так дрожали руки, что ничего не получалось.
   Она вдруг снова заплакала. Что она наделала? Связалась с человеком, который, судя по всему, является самым большим распутником за всю историю Лондона.
   Ну почему он не такой, как… Тэтчер?
   От этой мысли она расплакалась еще сильнее. Как получилось, что всего за два дня она, исключительно уверенный в себе человек, дошла до такого состояния? Будьте прокляты лорд Стюарт и мистер Маджетт! И Тэтчер вместе с ними. Ему не следовало заставлять ее кататься на коньках. И пить кофе по-турецки. Или – что хуже всего – целовать ее и переворачивать вверх тормашками весь ее мир. Нет, подумала она, собирая в кулак остатки гордости и уверенности в себе. Она еще всем им докажет, что они ошибаются. Докажет сама себе, что была права относительно Холлиндрейка.
   – Что ты хочешь, дорогая? – сказала Талли, подходя к ней. Фелисити указала на ящик секретера, в котором хранились все письма.
   Его письма. Они подтвердят ее точку зрения. Заставят всех увидеть правду.
   Вытащив из волос шпильку, Талли вставила ее в замочную скважину и открыла замок скорее, чем сделала бы это с помощью ключа. Она пожала плечами, словно извиняясь. Нажав на пружинку, она извлекла из потайного отделения стопку писем, перевязанных голубой ленточкой.
   – Ты это искала?
   Фелисити кивнула и схватила письма. Закусив нижнюю губку и избегая смотреть сестре в глаза, Талли, понизив голос, сказала:
   – Письма письмами, но дело в том, что ты его никогда не видела, а лорд Стюарт видел. И, судя по тому, что он рассказывал, Холлиндрейк, видимо, порядочный…
   – Повеса, – подсказала Пиппин.
   – И настоящий дьявол в придачу, – добавила тетушка Минти.
   – Он великолепен! – воскликнула Джамилла. – Твой Холлиндрейк абсолютно великолепен! Он мужчина опытный. Такой, несомненно, доставит тебе массу удовольствия, маленькая Герцогиня! Он будет знать, как унести тебя в заоблачные выси… – Она издала какое-то гортанное мурлыканье и закончила томным вздохом.
   – Это уж наверное, – согласилась Талли.
   – Значит, он может доставить удовольствие женщине, – сказала в ответ Фелисити, – но как я-то доставлю ему удовольствие? Что, если герцог сочтет меня скучной в плане супружеских обязанностей и решит искать утешения где-нибудь на стороне? – Она разрыдалась. – А я не буду знать, что делать.
   – Ну что ж, ты целовала Тэт… – начала было Талли, но тут же зажала рот руками, чтобы не выболтать секреты сестры. Но было поздно.
   – Тэтчера? – закончила за нее Пиппин и, встав с кресла, подошла к Фелисити и уселась на низенький табурет у ее ног. – Так ты с ним целовалась?
   Фелисити, закрыв руками лицо, заплакала еще сильнее. Она и сама не понимала, почему стала такой плаксой. Наверное, дело было в том, что тот факт, что она целовалась с Тэтчером, сводил на нет все шансы заполучить Холлиндрейка. Ведь если бы он узнал…
   – Ты действительно поцеловала его? – снова спросила Пиппин. Всхлипнув еще пару раз, Фелисити кивнула. – Но это чудесно. Он просто великолепен. Он значительно лучше Холлиндрейка, потому что мистер Тэтчер в десять раз красивее его и героичнее.
   – Великолепен? Но он абсолютно неприемлем. Ведь я почти помолвлена! О чем я только думала, когда позволила… – Теплая волна пробежала по ее телу, и ей захотелось забыть его поцелуй.
   Но она сомневалась, что когда-нибудь сможет это сделать, пропади пропадом этот человек!
   – Красивый дьявол, – заметила Талли.
   – Очень красивый. Я не удивилась бы, узнав, что в нем течет благородная кровь, – сказала Пиппин. – За последние два дня он был так добр по отношению к нам: спас нас от мисс Браун и помог в инциденте с леди Ламби. Похоже, что он просто не может удержаться, чтобы не совершить добрый поступок. – Она вдруг замолчала, глаза ее приобрели мечтательное выражение, губы приоткрылись. – Ох, Талли, из этого может получиться новая пьеса. «Исчезнувший герцог». Человек работает в качестве ливрейного лакея, и вдруг обнаруживается, что на самом деле он герцог, который был похищен в детстве… – Пиппин помедлила.
   – Пиратами, – подсказала Талли.
   – Великолепно, – сразу же согласилась Пиппин. – И он полностью позабыл свое аристократическое происхождение.
   Ну вот, подумала Фелисити. Все идет именно так, как она предсказывала. Они все-таки нашли способ использовать образ Тэтчера в одной из своих смехотворных пьес и сразу же забыли о самом важном – о ее судьбе.
   Словно в подтверждение ее мыслей, Талли схватила несколько листов писчей бумаги и слегка подтолкнула локтем Фелисити, сгоняя ее с кресла.
   – У меня есть великолепный подзаголовок: «Благородное происхождение проявляет себя».
   Пиппин захлопала в ладоши:
   – Великолепно! В первом акте местом действия должно быть море.
   – Нет, нет и нет! Сначала пролог: похищение, его мать умоляет пиратов не отбирать у нее ее драгоценное дитя, ее единственного сына. – Открыв бутылочку с чернилами, Талли обмакнула перо и принялась торопливо писать. Пиппин, взяв тарелку с остатками пирожных, пристроила ее на коленях и начала с аппетитом поглощать их, одновременно диктуя текст.
   – Нет, вы обе неисправимы! – взмолилась Фелисити, воздев руки. – Моя жизнь рухнула, а они затеяли писать еще одну из своих дурацких пьес!
   Ни одна из них не слышала ее, но кто-то осторожно потянул ее за локоть. Оглянувшись, она увидела Джамиллу, которая увела ее от этой с головой ушедшей в работу парочки.
   – Они не могут помочь тебе, маленькая Герцогиня, – сказала Джамилла, – а я понимаю, что тебя беспокоит. Джамилла здесь, чтобы помочь тебе.
   «Чтобы воспользоваться нашим необдуманным гостеприимством, запасами из нашей кладовки и нашим социальным статусом», – подумала Фелисити. Однако в данный момент она была готова прислушаться к любому совету, откуда бы он ни исходил.
   К тому же кто лучше Джамиллы разбирался во всем, что касается мужчин?
   – У герцога такой богатый опыт…
   – И это очень хорошо, – заверила ее Джамилла, усаживаясь вместе с ней перед камином.
   Догорают последние оставшиеся у них кусочки угля, подумала Фелисити. Но по крайней мере теперь не надо беспокоиться о том, что они замерзнут, потому что леди Рода пообещала прислать им столько угля, что его хватит до конца месяца.
   – Нет ничего плохого в том, что мужчина имеет опыт в искусстве любви, – сказала ей Джамилла.
   – Но у меня-то нет никакого опыта, – возразила Фелисити. – Что, если он ожидает…
   – Он ничего не будет ожидать от тебя. Эти англичане такие глупцы. Они хотят, чтобы их невесты были невинными дурочками, а потом сами же начинают скучать. А вы, англичанки, хотите любви и верности. Какой вздор! Разве можно добиться этого, если вы скучны и не желаете экспериментировать в этой области? Но ты, маленькая Герцогиня, будешь исключением для своего герцога.
   Фелисити покачала головой:
   – Кто меня этому научит?
   – Твой ливрейный лакей, дорогая! – заявила Джамилла. – Именно так все женщины мира приобретают практику в искусстве любви.
   – Тэтчер? – пробормотала Фелисити. – Ты хочешь, чтобы я снова его поцеловала?
   – И не только поцеловала, маленькая Герцогиня, – заявила Джамилла. – Я заметила этот голодный огонек в его глазах. Уж поверь мне, он сам будет знать, что надо делать. Позволь Тэтчеру заняться с тобой любовью, и ты предстанешь перед своим герцогом опытной женщиной.
   Стоявший в коридоре Тэтчер открыл рот от удивления. Уж не ослышался ли он?
   Но нет, не ослышался, потому что эта проклятая женщина повторила свою мысль.
   – Фелисити, некрасиво так открывать рот. Ты напоминаешь рыбу, которую продают на рынке. Ты услышала меня правильно: позволь этому Тэтчеру заняться с тобой любовью.
   Значит, вот как принцесса решила помочь? Если бы все нянюшки были подобны Джамилле, лондонское общество лежало бы в руинах.
   – Ты так считаешь? – спросила Фелисити с некоторым любопытством и, как ему показалось, с ноткой надежды в голосе, что заставило его в потрясении уставиться на открытую дверь.
   В его воображении немедленно предстала такая картина: Фелисити в его постели, во всем великолепии своей наготы, с белокурыми волосами, освобожденными от этих адских шпилек, не позволяющих любоваться их медовыми глубинами. Изящные длинные ножки гостеприимно раскинулись, ожидая его…
   Фантастическая картина заставила бешено биться его сердце, но он понял еще кое-что. Несмотря на зловещие предостережения Стюи относительно характера Холлиндрейка, Фелисити не отказалась от намерения выйти замуж за своего «благородного герцога» и даже была готова позволить лакею обесчестить себя, чтобы научиться удовлетворять распутного мужа.
   Подивившись тому, что по иронии судьбы он оказался и лакеем, и герцогом одновременно, Тэтчер быстро повернулся и, спустившись по ступеням, выбежал из дома. Дойдя до половины переулка, он остановился, почувствовав, как защемило сердце. Такого он еще никогда не испытывал, во всяком случае, не испытывал из-за женщины. Это была ревность. Он ревновал к самому себе. Вернее, к тому проклятому Холлиндрейку, образ которого создали его дедушка и мистер Гиббенз и который никогда не мог бы существовать в реальной жизни. Потому что ни один мужчина не смог бы быть таким образцом добродетели и благородства.