Брантуэйт Лора. Ты - настоящая

   Отшвырнув стакан, Джон выбежал из кабинета.
 
   Кэссиди снова смотрела в окно такси: те же самые заповедно-пасторальные картинки, те же столбики, заборы, ухоженная зелень. Отвратительно и гадко от всего. И злость, много злости. И что-то там сломалось. Непонятно что, непонятно где, но сломалось.
   В чем же дело? Я что, уже не так привлекательна? Не произвожу впечатления на мужчин?
   Кэссиди понаблюдала за водителем. Он украдкой бросал на нее восхищенные взгляды.
   – Будьте так любезны, следите за дорогой!
   Ее властный голос подействовал на мужчину, как холодный душ. Он уставился вперед, и его лицо стало непроницаемым.
   Как же такое могло случиться? Как белую королеву могли променять на обычную, да нет, еще и бракованную пешку?
   Пешка, конечно, иногда может тоже стать королевской. Но не такая же! Жалкое создание... Как она добилась того, что Катлер женится на ней? Случайная беременность? Да нет же, слишком мало времени. И видно, что она его очаровала... Черт. Черт, черт!
   Кэссиди смотрела в окно невидящим взглядом. Как ни старалась, она не могла устроиться удобно на этом сиденье...
   Какие еще варианты? Они что, любят друг друга?
   Циничная усмешка исказила ее лицо. Она вытащила сигарету, прикурила и глубоко затянулась.
   Ага, любовь с первого взгляда. Поженились. Нарожали кучу детей и были всю жизнь счастливы. Такие банально-невозможные истории не штампует в последнее время даже Голливуд.
   И вдруг Кэссиди стало страшно. Захотелось стать совсем маленькой, чтобы ей было лет одиннадцать, и рядом были всемогущий папа и любящая мама. И чтобы исчезло гадкое чувство того, что скоро красота увянет, а мужчину она себе так и не сможет найти, потому что все они с удовольствием спят с ней и готовы давать ей деньги и делать подарки, но вот жениться...
   Кэссиди вспомнился ее любимый фильм «Римские каникулы» о принцессе и обычном репортере... О настоящей любви.
   А ведь когда-то Кэссиди свято верила, что существует нечто большее, чем просто привязанность, увлечение. Кажется, это было слишком давно, еще до колледжа. И она ждала своего прекрасного принца... А потом Кэссиди слишком рано заметили мальчики. Точнее не ее, а красивое лицо и тело.
   Мужское внимание балует. И портит девушку. И жизнь ей тоже может испортить.
   В колледже у Кэссиди не было отбою от «прекрасных принцев». Все звали ее на вечеринки, предлагали покатать на машинах. Иногда ей казалось: вот он, тот, кто навсегда займет место в ее сердце. Но потом – дешевый секс и отвратительное чувство ненужности. В общем, скоро она перестала ждать любви. Собственно говоря, у Кэссиди ее никогда и не было. Потому сейчас и было так больно и горько. То, что происходило между Катлером и Викторией, по всем признакам походило именно на то, о чем Кэссиди мечтала в юности, чего до сих пор жаждала та светлая и чистая часть ее души, в которой еще жива была маленькая девочка, маленькая принцесса.
   От осознания того, что в ее жизни это невозможно, что этому чувству не было и нет места, хотелось кусаться или плакать навзрыд.
   Но... А тогда, с Льюисом...
   Ведь что-то подобное когда-то коснулось ее, было, нет, могло быть! Льюис был художником, совсем молодой парень, кудрявый, зеленоглазый...
   Как он смотрел на меня, как красиво ухаживал... Не пытался затащить в постель. Было смешно и приятно.
   Но это был всего лишь нищий художник. У него не было денег, и Кэссиди считала его слабаком. Она посмеялась над ним в конце... Да, рассказывала подруге, и они вместе смеялись, потому что он делал то, чего не делали другие мужчины, и не делал того, что делали они: он не стремился переспать с ней, просто рисовал, смотрел с каким-то диким обожанием в глазах и придумывал все новые и новые сравнения для выражения своих чувств.
   Боже мой, эти его слова...
   Кэссиди не могла их вспомнить! Как ни старалась – не могла, и от этого одного можно было бы завыть.
   Выходит, нужно было остаться с Льюисом? Да, он не от мира сего и, наверное, не смог бы зарабатывать деньги. Но моего упорства хватило бы на двоих. Да и отец помог бы на первых порах деньгами.
   Ведь Льюис талантлив. Если бы мы не расстались тогда! Отец умел делать деньги, пусть не такие фантастические, как Катлер, но все равно... Я могла бы сделать Льюису карьеру, он был бы уже знаменит. Или не был бы никогда. Но это не важно. Он был бы навсегда со мной, душой и телом, мыслями и взглядами!
   Это невозможно!
   Или возможно? Вдруг это все-таки есть? Как у Катлера с Викторией... Ведь они же нашли друг друга! Случайно, ни о чем таком не думая – просто нашли, и все.
   И плевать Катлеру, что о нем подумают, он выглядит счастливым...
   Да черт бы их всех побрал! Мне-то что теперь делать?
   Раньше нужно было думать! Семь лет назад...
   Думать о том, что можно остаться с человеком, который будет ее любить, а не просто хотеть, не говорить о любви пустые слова, не манипулировать ею... Будет смотреть, восхищаясь каждую секунду. И говорить слова, от которых хочется плакать и смеяться. И рисовать свою возлюбленную, свою единственную – все равно где, хоть бы и на старенькой кухне. И вдруг будет в жизни всего только один человек, с которым можно проговорить ночь напролет, не захотев спать и не устав от его общества...
   Один романтик сказал как-то Кэссиди, что, если тебя полюбили по-настоящему – сильно, бездумно, безвозмездно, – устоять невозможно. Когда кто-то испытывает такое чувство, второму остается только покориться.
   Кажется, над тем мудрым человеком она тоже посмеялась.
   Катлер ведь помчался к ней... За мной никто никогда так не побежит. Так и останусь навсегда стервозной красоткой, с которой хорошо и престижно проводить время.
   Нет, тут одна ошибка. Не навсегда. Скоро я постарею. Черт, да я уже старею. А вокруг столько молодых и амбициозных девушек. И кому я буду нужна? Что же стану делать дальше?
   Картина пустоты и одиночества приблизилась к Кэссиди с пугающей неотвратимостью. Обычно она старалась гнать от себя эти мысли и мысли о том, что произойдет, когда она перестанет быть объектом сексуального влечения мужчин. Ведь секс сам по себе ее не очень-то интересовал. Так иногда бывает с очень красивыми женщинами, особенно – когда они превращают интимные отношения в средство манипуляции. Вопрос остался открытым. Хотя нет. Просто ответ оказался слишком очевидным.
   Лицо Кэссиди не выражало сейчас никаких чувств – красивая мраморная маска. Руки спокойно лежат на коленях. Но в душе у нее разыгралась буря.
   Кукла дергалась, запутавшись в собственных нитях. Она пыталась их порвать. Жить в них дальше казалось невозможно и больно.
   Мне нужно его найти, найти моего Льюиса! Наплевать на все и начать новою жизнь. Любить его – и черт с ними, с деньгами. Жить для себя, нежась в немом обожании его ласковых взглядов, дарить ему в ответ то же и отдавать каждый дюйм своего пока еще красивого тела, чтобы он написал с него десятки холстов. Защищать и вдохновлять его...
   Лицо Кэссиди посветлело, губы тронула улыбка, ей хотелось закрыть глаза от этой пленительно яркой картинки настоящего счастья.
   Марионетка порвала несколько нитей и за-двигалась свободнее. Другие нити натянулись и странно затрещали. Это было страшно... Женщина-марионетка испугалась и вжала голову в кукольные плечи.
   Да это же все иллюзии... Нереально! Он уже давно спился, или опиум довел его до психушки. Все же знают, какая судьба уготована художникам. О чем ты думаешь! Полная чушь. Мираж. Ничего такого нет!
   А Катлер... Катлер просто извращенец. Таких возбуждают некрасивые женщины. Да! Это все объясняет. Вот так – похоже на правду.
   Так – гораздо легче. Ничего таинственного, волшебного, тем более – прекрасного и желанного, никакой любви, просто психическая патология. Не нужно ломать свою жизнь, не нужно надрываться, строя новую, – зачем, если можно оставить все как есть, если исключения только подтверждают правила, если на одного сумасшедшего найдется десяток обыкновенных мужчин, с которыми так привычно и легко иметь дело.
   Кэссиди улыбалась совсем другой улыбкой. Она чувствовала облегчение, словно только что избежала смертельной опасности.
   Печальная и изящная кукла красавицы медленно привязывала свои порванные «поводки» на место.

9

   Люк очень беспокоился за босса.
   Еще бы: тот отослал его пить кофе, а сам взял машину и умчался куда-то! Явно ведь сел за руль впервые за много месяцев – и сразу развил такую скорость.
   Сидя на кухне за кофе с круассанами, Дейзи, Памела и Люк потратили более получаса на обсуждение того, куда это мистер Катлер так торопился...
 
   А все было очень просто.
   Джон торопился к той единственной женщине, которая была необходима ему, как воздух, как вода.
   Он ехал к Виктории.
   Я ей все объясню. Я ей все расскажу: и про глупую эту обиду, и про Кэссиди, и про то, как бил стаканы в кабинете. Она поймет. Главное – поговорить. Обязательно нужно поговорить. Я скажу, что люблю ее. Пусть думает, что хочет. Это не может быть не взаимно.
   Джон едва ли видел мелькающие за окном дома, потом – высаженные вдоль шоссе тополя...
   Включил музыку – громко, очень громко. Из динамиков с надрывом неслась старенькая песенка «Скорпионз», от которой щемило где-то внутри, хотелось колотить кулаком в ее дверь и кричать: «Да, я все еще люблю тебя! Люблю тебя!..».
   Люблю тебя!
   Джон вдавил педаль газа в пол. Мимо с неприятным свистом проносились автомобили. Джон почти не замечал их. Но сегодня удача была к нему благосклонна. Он знал это наверняка. Никогда в жизни он еще не был ни в чем так уверен, как сейчас в том, что самое главное – увидеть Викторию, поговорить с Викторией, поцеловать ей руки, и ничего не может с ним случиться прежде, чем он это сделает.
    А потом – и подавно, потому что не может быть, чтобы она не любила меня так же, как я ее!
   Одной рукой он вытащил телефон из кармана. Нервные, быстрые движения пальца, нажимающего на кнопки.
   Мэлори, ты что, оглох?! Восьмой гудок...
   – Да, босс? – наконец-то ответил Мэлори с обычной невозмутимостью.
   – Мне нужен адрес Виктории.
   – Сейчас... одну минуточку... Что-нибудь случилось, мистер Катлер?
   – Джекоб, не задавай лишних вопросов. – Джон начинал выходить из себя. – Адрес.
   – Ага. Нашел. Готовы записывать?
   – Я запомню, – прорычал Джон.
   Мэлори притих, потом, очевидно, понял, что лучше делать то, чего от него хочет босс, и назвал улицу и дом.
   – А номера квартиры я не знаю. Никогда к ней не заходил.
   – Я понял.
   Джон уже подъехал к пригороду Лондона. Спальный район. Маленькие домики, стоящие близко друг к другу. Маленькие окна. И много-много простых человеческих жизней, проходящих на этом фоне...
   Он не думал об этом. Его занимала только предстоящая встреча с Викторией.
   Что сказать? Да нет, все понятно, я, наверное, сразу же скажу ей всю правду: люблю. И что хочу прожить всю жизнь рядом с ней, хочу жить в доме, который украсит она – весь, каждую комнату. Ах да, и что я идиот. Виктория простит. Мы же поступили совершенно одинаково... Поймет. Моя Виктория.
   Джон улыбнулся: так сладко и нежно это прозвучало. Повторил вслух:
   – Моя Виктория...
   В этих словах было столько всего прекрасного: любовь. Гордость. Нежность.
   Обязательно так ее назову. Всегда буду называть. Если она позволит...
   Джон усмехнулся, вспомнив о независимом и дерзком характере Виктории.
   Ах черт, квартира...
   Снова появился из внутреннего кармана телефон. Джон порылся в электронной памяти сотового.
   – Вот оно, – пробормотал он.
 
   Мэгги Райт сделала вывод, что у нее сегодня безумный день. Началось все с утра, когда она не услышала будильника, потому что вчера вечером ходила с подругой на дискотеку и вернулась слишком поздно. Потом у нее сгорел тостер. Зато нашелся кошелек, который она уже полторы недели считала потерянным. А это, между прочим, был ее любимый кошелек эксклюзивной модели: апельсинового цвета с двумя перламутровыми замочками. Так что смерть тостера была забыта, может быть, несправедливо.
   Но счастье не может быть таким безоблачным, и впечатление от утра было испорчено каким-то негодяем, который умудрился проехать на большой скорости прямо по луже, оставшейся от вчерашнего дождя, в непосредственной близости от Мэгги, когда она стояла на автобусной остановке. Голубой костюм, к счастью, не пострадал, но вот колготки... Да. В общем, на работу Мэгги примчалась в «превосходном» расположении духа.
   Примчалась, чтобы обнаружить на своем рабочем столе внушительных размеров стопку бумаг, которых, она могла поклясться, еще вчера здесь не было.
   Шеф не сделал ей выговор за опоздание, но выразил надежду, что Мэгги просмотрит всю документацию по контрактам, заключенным в этом месяце, обзвонит клиентов из этого списка – «да-да, со второго по шестнадцатый номер» – и оформит «тот чертов контракт», то есть его аннулирование, с Джоном Катлером. До обеда.
   Но по-настоящему несчастной или в лучшем случае не совсем здоровой. Мэгги почувствовала себя, когда в офисе раздался звонок и она услышала голос, от которого внутренне содрогнулась, потому что, хотя слышала его во второй раз в жизни, забыть не смогла:
   – Здравствуйте, мисс Райт. Это Джон Катлер. Я думаю, произошло недоразумение. Я все еще нуждаюсь в услугах мисс Маклин.
   – Да? – В голосе Мэгги отчетливо слышалась радость, смешанная с недоверием.
   – Да, – подтвердил Катлер. – Ни о каком разрыве контракта не может быть и речи. Прошу вас довести это до сведения вашего руководства.
   – Да, мистер Катлер. Я это сделаю. – Наверное, голосок Мэгги звучал немножко тоскливо: ей даже не хотелось думать о том, что скажет шеф, когда услышит про все это безумие...
    ...и всех этих ненормальных, которые сами не знают, чего хотят.
   – Да, кстати, мне нужен адрес мисс Маклин.
   – А... Сожалею, мистер Катлер, но мы не предоставляем такую информацию.
   – Видите ли, мисс Райт, – Джон Катлер говорил так ласково и тихо, что в этом небезосновательно можно было усмотреть угрозу, – проблема в том, что я не могу дозвониться до мисс Маклин. А вопрос очень-очень срочный. Я понимаю, что личные сведения о ваших сотрудниках – это конфиденциальная информация, но это все так важно, что я могу приехать и лично спросить об этом вашего шефа!
   Джон закончил свою тираду совсем уж на повышенных тонах.
   Мэгги не составило особого труда прикинуть разницу в годовом доходе босса и Джона Катлера... и воображение услужливо, точнее подло, сразу же нарисовало ей живописную картину того, что с ней будет, если сюда явится Катлер и начнет орать на мистера Каппема.
   – Да, мистер Катлер, – пискнула Мэгги, – записывайте...
   Через двадцать пять секунд Мэгги уже дрожащими руками заваривала себе мятный чай и возмущенно делилась новостями с подругой, менеджером из рекламного отдела.
 
   Джон нервно насвистывал только что придуманную веселенькую песенку. Он очень волновался. А еще его вполне ощутимо мучила совесть – за то, что так надавил на девочку-секретаршу.
 
   Пошел дождь. Джон любил его. Легкий шум, частые капли на стекле, темная блестящая лента дороги впереди... Работающие стеклоочистители, конечно, нервируют немного, но в принципе – это мелочи.
   Доехал, как показалось, быстро.
   Здесь живет моя Виктория...
   Джон остановился перед длинным семиэтажным домом желтого кирпича. Тихий двор, клумбы под окном, кое-где даже виднеются розы... Жасмин и жимолость.
   Вдох-выдох.
    Сейчас все решится.
   Путь до подъезда – немыслимо труден. Джон чувствовал, что у него буквально изменилась походка. Час назад, когда он выехал из дому, он пребывал в твердой уверенности, что все будет хорошо. Что он поговорит с Викторией, попросит прощения, расскажет о том, как сильно любит ее, а она...
   ...Она покраснеет, посмотрит на меня счастливыми глазами и скажет, что тоже любит.
   Сейчас же уверенность испарилась без следа. Джону казалось, что перед ним не просто стеклянная дверь подъезда, а дверь в будущее, и совсем, совсем неизвестно в какое: безоблачно-розовое или тусклое и пустое. Все зависит от одной-единственной женщины.
   Черт, идиот я! Полный кретин!
   Джон бросился обратно к машине.
   Прийти к любимой женщине с объяснением – и не принести цветов!
   Цветочный магазин, впрочем, обнаружился неподалеку. Джон не был уверен, что искренне рад этому. Отсрочка оказалась слишком короткой...
   Через шестнадцать минут Джон стоял перед той же стеклянной дверью, сжимая в руках огромный букет.
   Он выбрал орхидеи. Бело-розовые, очень нежные, крупные цветы с необычным тонким сладким ароматом.
   Джон коснулся горячими пальцами холодного стекла, прочертил короткую дорожку.
   Ну что же ты?!
   Крепко ухватился за стальную вертикальную ручку, с силой толкнул дверь и оказался в прохладном полумраке холла. В голове шумело, нервы разве что не звенели. Джон запомнил только множество зеркал по стенам и какое-то большое растение в углу с разлапистыми кожистыми листьями.
    В них отражается ее фигура, когда она проходит мимо – каждый день, она знает, как называется это чудовищное растение...
   Консьерж, милого вида лысый человечек в возрасте, поднял на него глаза, посмотрел поверх очков.
   – Добрый день, вы к ко...
   Джон широкими шагами уже преодолел расстояние до лестницы.
   – Виктория Маклин, восемнадцать-а, – бросил Джон через плечо и помчался по лестнице, перескакивая через две ступеньки.
   Как мальчишка, ей-богу...
   Нужная квартира оказалась, естественно, невысоко. Джон остановился на лестничной площадке, переводя дух. Светлые мраморные плиты на полу, шероховатая стена непонятного, с тонким намеком на оливковый цвета, неяркий свет льется из высоко расположенных окон. Сердце стучало в безумном ритме, и Джон не знал, что тому причиной: бег по лестнице или же предстоящая встреча.
   Несколько шагов, быстрых, порывистых.
   Невозможно больше ждать...
   Джон стоял перед ореховой дверью с блестящей табличкой: «18 А». Маленький черный квадратик звонка. Нажал. За дверью раздался резкий звенящий звук.
   А потом повисла тишина. Джону казалось, что никогда в жизни он не ощущал тишины полнее. Не было для него ни отзвука какого-то разговора внизу, ни шума автомобиля, проезжающего мимо по улице, ни детских голосов во дворе, ни легкомысленной популярной мелодии, доносившейся из соседней квартиры. Джон напрягся в ожидании звуков за этой дверью.
   Сейчас раздастся шорох шагов, ее дыхание за дверью, если повезет – щелчок открываемого замка.
   Ничего.
   Джон приник ухом к двери, пытаясь услышать хоть что-нибудь: звук работающего телевизора, шум текущей воды, звяканье посуды.
   Ничего.
   И тогда ему стало страшно. Очень-очень страшно, будто там, за дверью, могло произойти что-то плохое, ужасное. Вдруг Виктория...
   Нет!
   – Нет! – Джон надавил на кнопку звонка и не отпускал с полминуты.
   Потом он стал в какой-то агонии колотить кулаком в дверь.
   В таком состоянии... Нет, Господи, только бы с ней все было в порядке! Не может же быть...
   Снизу раздался звук торопливых мелких, но частых шагов.
   – Вы что здесь делаете?! – К Джону спешил консьерж. – Прекратите немедленно весь этот шум! Я вызову полицию!
   – Да, службу спасения, немедленно! С ней могло произойти что-то ужасное! Да скорее же, черт бы вас побрал!
   – Мисс Маклин уехала! – с неожиданной силой заорал старичок в съехавших набок очках. – Слушать надо, что говорят!
   Джон замер.
   – Как... уехала? Навсегда?
   – Не знаю. – Судя по тону, старичок смягчился сразу после установления относительной тишины и порядка. – Вообще-то вряд ли. Вещей было немного.
   – Когда? – выдохнул Джон.
   – Часа два назад. Я вызывал им такси до аэропорта.
   – Им?
   – Да. Мисс Маклин и ее сестре.
   Джон снова выдохнул.
   Она с Клер. Клер не позволит случиться ничему плохому.
   – А вы не знаете, куда они направлялись?
   – Нет. И незачем здесь стоять. Говоря по совести, я вообще уже должен был вызвать охрану и выдворить вас отсюда.
   – Да. Конечно. Спасибо, – пробормотал Джон.
   Из его мира исчезли краски. Раз – и нет их. Черный и серый. Белого не видно.
   Он слишком волновался перед этим разговором. Он не знал ничего важнее тех слов, что скажет Виктории и что услышит в ответ. Банально, но настоящий вопрос жизни и смерти. А теперь ответ на него откладывался. На срок настолько неопределенный, что он казался длиннее вечности. Ведь нечего надеяться на конец вечности, незачем его ждать. У Джона осталась надежда, маленький мерцающий огонек в чернильной тьме. Каждый раз, когда свет его дрожал и почти исчезал, сердце пронзала боль, похожая на иголочку мороза.
   Действительно больно. Потому что огонек дрожал сильно, очень сильно.
   Клер очень нервничала.
   И вовсе не потому, что отель, в котором они поселились, оказался весьма и весьма среднего уровня, не потому, что внизу сидел не внушающий доверия тощий молодой менеджер, не потому, что номер оказался крохотной комнаткой с бледными желтоватыми стенами – как раз того цвета, который Клер ненавидела больше всего на свете, не потому, что простыни даже на вид были жесткими, а из ванной слышался неумолчный шум – звук частых капель, срывающихся с крана и бьющихся о раковину со звоном, который по истечение часа кажется почти оглушительным.
   Клер беспокоилась за сестру.
   Виктория молодец. Она очень-очень волевая. Нет, правда, иначе мне не удалось бы привезти ее на этот фестиваль, которого мы так ждали...
   Виктории удалось взять себя в руки, в такси она пыталась шутить, в самолете спала...
   Или делала вид, что спала, чтобы я не приставала к ней с разговорами.
   Но ведь все это было ненастоящим. Виктория пыталась казаться сильной, такой, какой ее знала сестра, она очень, очень старалась, но внутри...
   Клер же не первый год знала Викторию. И совсем не была слепой.
   Тем страшнее ей делалось, когда Виктория вдруг умолкала, взгляд ее останавливался, руки замирали в каком-то положении. Что же творилось у нее внутри... Ох, этого не могла знать даже она, родная сестра Виктории. И от этого было очень страшно.
   У Клер возникло острое желание закричать и надавать Виктории пощечин, чтобы привести в чувство, когда та никак не отреагировала на весь спектр удобств и достоинств четырехзвездочного отеля с великолепным названием «Поющий водопад».
   И это моя сестра, помешанная на красоте и уюте, со спокойным лицом повесила на руку э-э-э... темно-белое полотенце и заперлась в ванной?! Быть такого не может!
   Клер не знала, что делать. Она чувствовала себя тигром в клетке. Ну, по крайней мере, кошкой. Комнатка оказалась очень удобной для хождения взад-вперед: от двери шесть шагов до окна – поворот – шесть шагов – поворот.
   Что я могу сделать?!
    Моя сестра страдает. Полюбила этого... А он?..
   Где-то на краю сознания повернулась мысль, от которой Клер чуть не споткнулась на ровном месте.
   Он ведь тоже страдает. Там. Сам сказал. Вот и отлично.
   Только ему-то отчего плохо? Тори полюбила этого подонка, который... А он?..
   Клер не могла объяснить, почему так навязчива эта мысль и что ей вообще за дело до этого человека. Просто ее сознание искало выход.
   Она сходит с ума здесь. Из-за этого... человека. Ей плохо, очень плохо. Она полюбила и уверена, что он не любит ее. Что же причиняет боль ему? О чем он там говорил?
   Клер резко остановилась у окна, прижалась горячим лбом к холодному стеклу.
   Неужели... он тоже что-то к ней чувствует?!
   Я его убью. Если это так, то... Черт, все же должно разрешиться!
   Так. Только не размышлять. Это выход. Надежда на выход. Скорее!
   Клер прислушалась: вода в ванной шумела ровно. Подошла к двери.
   – Тори, ты скоро?
   – Прости, я слишком долго, да? – Голос сестры звучал немного искаженно в воздухе, насыщенном горячим паром.
   – Нет-нет, можешь не торопиться, я посплю.
   – Спасибо, Клер!
   – Ага.
   Клер с быстротой охотящейся кошки бросилась к телефону. Номер она запомнила, наверное, навсегда.
 
   Джон лежал на кровати. Просто лежал, скрестив руки на груди. Ничего не хотелось. Точнее, то, чего хотелось, было недостижимо. Сотовый Виктории был отключен.
   Над ухом раздалась пронзительная трель телефона, от неожиданности Джон подскочил на кровати.
   Пошли все к черту!
   Телефон звонил. От этих звуков Джон готов был бросаться на стену.
   Рванул трубку. «Джон Катлер! Слушаю!» – прозвучало так, что на другом конце провода кто-то нервно вдохнул. Джону показалось, что сейчас звонивший повесит трубку. Нет, не повесил.
   – Мистер Катлер, это Клер Джеймс. Сестра Виктории Маклин.
   Зачем я ему позвонила?! Ну зачем? Что я скажу?!
 
   – Клер?! Клер! – Он задохнулся. Он уже стоял на ногах. – Где вы? С Викторией все в порядке?! Ради бога...
   В жизни Джона Катлера было не очень много моментов, когда он не знал, что сказать.
   – Да, все в порядке... То есть нет... Мистер Катлер, эта ситуация... Нужно найти выход. – Джон уловил, как девушка на другом конце провода набрала воздуху в грудь. – Черт побери, вы ее?..
   – Да, люблю, – срывающимся и глухим голосом произнес Джон Катлер. Будто слова не из горла выходили, а прямо из грудной клетки. Откуда-то слева.
   Молчание. Сопение в трубке.
 
   Клер почувствовала, как обрушилась лавина. Обрушилась где-то в стороне. А она стояла в безопасности на другой вершине. И ощущала себя теперь хозяйкой положения. Приятное чувство, ничего не скажешь.