Бэннер нерешительно постояла во дворе, огляделась. И тут счастье улыбнулось ей. Она увидела Джейка – он сидел на заборе, огораживающем ближайшее к дому пастбище, зацепившись каблуками за нижнюю перекладину, слегка сгорбившись, совершенно неподвижный, и пристально смотрел вдаль. В надвигающихся сумерках она различила его профиль. Во рту у него торчала сигара.
   Бэннер бесшумно приблизилась. Джейк услышал ее, лишь когда она подошла почти вплотную. Он резко повернулся. Бэннер вздрогнула, отскочила и схватилась рукой за сердце, словно пытаясь удержать его, не дать выскочить из груди. «Трясусь, как безмозглая дура», – обругала она себя.
   – Мне… мне надо поговорить с тобой, Джейк.
   Он соскользнул с изгороди и неуверенным движением сдернул шляпу. Затем, сознавая, что выглядит нелепо, водрузил ее на место да еще залихватски сдвинул на затылок. Нащупал плечами жердь, на которой только что сидел, и прислонился к забору, всей позой выражая безразличие. Знай Бэннер, что сердце у него колотится так же бешено, как у нее, она бы не волновалась. Но Джейк казался недоступным, полностью владеющим собой, холодным, отстраненным.
   Она бросила взгляд на пастбище, куда он глядел минутой раньше. Силуэт ее четко вырисовывался на фоне темнеющего фиолетового неба. Теплый ветерок играл черными как смоль кудрями, то бросая их на щеки, то сдувая вновь.
   Она облизнула губы. Джейк заметил это неосознанное движение – такое невинное, но все же возбуждающее – и зажмурился, пытаясь справиться с охватившим его желанием. Снова открыв глаза, он встретился взглядом с Бэннер – она наконец решилась повернуться к нему.
   – Я хочу, чтоб ты был моим управляющим.
   – Хочешь, чтоб я был…
   Бэннер нетерпеливо махнула рукой.
   – У меня нет выбора.
   – Отчего же? Прикажи мне собрать пожитки и убраться – и ты никогда больше не увидишь меня.
   – Ничего себе выбор! Родители решат, что мы поссорились. Догадаются, что у нас что-то неладно, иначе с чего бы это я отсылаю тебя, а не умоляю остаться, как бывало. И что получится? Ты уедешь, а мне объясняться с ними, – взволнованно проговорила она и быстро отвернулась.
   Джейк прижался лбом к перекладине. Бэннер услышала позвякивание шпор, значит, он придвинулся ближе. Но она не только слышала Джейка, она спиной ощущала идущий от него жар. Сигару он бросил, но все равно от него пахло табаком, он насквозь пропитался этим запахом. И запахом кожи. От него пахло мужчиной. Она почувствовала пустоту внутри, а потом невыносимую тяжесть и теплоту между бедрами.
   – Бэннер, – мягко спросил он, – ты в порядке?
   Она подняла голову.
   – Что ты имеешь в виду?
   Отбросив притворство, он впился в нее глазами. Это было мучительно.
   – Именно то, что сказал. Ты в порядке? Ты… я не сделал тебе больно?
   Ей вдруг захотелось наказать его, наброситься на него, измолотить кулаками его грудь. Да, я истекала кровью, я безумно страдала после того, что ты сделал со мной, хотелось ей ответить. Но она не смогла. Потому что все было не так. Джейк не сделал ничего, кроме того, о чем она сама умоляла его. Она покачала головой и только тогда позволила себе отвести взгляд.
   Бэннер почувствовала, что Джейк расслабился. Внешне это никак не проявилось, разве что держаться он стал чуть менее напряженно, как человек, задерживавший дыхание и наконец вздохнувший полной грудью.
   – Бог мой, я с ума сходил от беспокойства. Я хотел спросить утром… но не было возможности.
   Она молчала, и Джейк продолжал. Он безнадежно пытался убедить себя, что все нормально, хотел, чтобы она сказала ему: не стоит больше думать об этом. Он хотел услышать, что с ней все прекрасно, чудесно и она простила его.
   – Я тебе говорил, будет больно.
   – Я была готова к этому.
   – Так все-таки было больно?
   – Немножко.
   – Мне следовало быть нежнее.
   – Все нормально.
   – Я не хотел сделать тебе больно.
   – Пожалуйста, Джейк, – прошептала Бэннер и, опустив голову, зажала уши, только бы не слышать его слов. Но что толку – они запечатлелись в мозгу, их не заглушить.
   Я не хотел сделать тебе больно. Я говорил, будет больно. О, боже милосердный…
   Судорога прошла по ее телу. Еще и еще. Даже сейчас она вспоминала то мгновение сладостной боли, когда знала, что находится в полной его власти.
   Джейк пристально смотрел на девушку, чувствуя свою беспомощность и злясь на себя. Она выглядела такой робкой и беззащитной. Ряд пуговиц сзади на блузке подчеркивал изящный изгиб спины. Ему хотелось приголубить, успокоить ее, но он не осмеливался.
   Раньше он не стал бы задумываться – прикоснуться к Бэннер или нет. Он часто трогал ее, сжимал в медвежьих объятиях, а она визжала якобы от боли. Он дергал ее за выбившиеся из прически своенравные пряди волос. И разве не в самое утро свадьбы он шлепнул ее по заду? Теперь ничего подобного ему и в голову не пришло бы. Они сами лишили себя невинных забав.
   – Я не хочу говорить об этом, – грубовато отрезала Бэннер, отнимая руки от ушей.
   – Но мы должны поговорить. Мы не сможем видеться ежедневно, если что-то такое будет все время тяготить нас. Мы спятим через неделю.
   Она сердито взглянула ему в лицо.
   – Почему ты не подумал об этом раньше, Джейк? Почему ты поставил меня перед выбором? Почему ты просто не отказался от этого предложения и не уехал?
   – Я пытался. Но не смог.
   – Почему?
   Куда делись стыд, смущение? Бэннер опять наступала. Все тело ее вибрировало от сдерживаемого гнева. И желание с новой силой охватило Джейка. Но как мог он желать ее? Ведь он все отдал бы, на что угодно пошел, лишь бы сделать бывшее небывшим. Как мог он вновь хотеть обнять это изящное тело, смять его, прижать к себе, еще раз ощутить вкус сладостных губ? Хотя бы только один раз.
   Воспоминания не давали ему покоя, дразнили, как красная тряпка быка. Он знал теперь, как ее кудри, точно змейки, обвиваются вокруг пальцев, знал вкус ее кожи и каковы на ощупь мочки ее ушей. Против воли глаза его опускались к вздымавшейся от гнева груди Бэннер. Неужели его руки в самом деле скользили по ней или все это лишь плод его воображения?
   Он снова перевел глаза на лицо девушки, на этот раз на ее губы. Он разжал их, терзал, насиловал своим языком. Невысокого полета шлюха – и та не позволила бы целовать себя так. Джейк ненавидел себя и удивлялся, почему Бэннер не остановила его. И все-таки мечтал вновь целовать ее, вновь пить нектар ее губ.
   Джейк резко отвернулся, поставил локти на верхнюю перекладину изгороди, сцепил пальцы и постучал ногтями по зубам. Стало видно, как жестко очерчены его челюсти.
   – Я чувствовал, что остаться – мой долг. Перед тобой.
   – Долг передо мной? – поперхнулась Бэннер.
   – Да. Долг. Так я могу заплатить за то, что отнял у тебя.
   – Не надо мне твоих самопожертвований. Ты не взял ничего, кроме того, что я предложила.
   Мускулы на его руках напряглись.
   – Ты предложила, но я должен был дать тебе подзатыльник и отослать домой. – Джейк смерил Бэннер взглядом. – Я этого не сделал. И теперь должен проследить, чтоб дела на ранчо шли хорошо. Когда они наладятся, может, я уеду с чистой совестью.
   – Я не нуждаюсь в твоей жалости!
   Джейк повернулся, и Бэннер вспомнила, каким холодным светом способны загораться его глаза.
   – Той ночью я не пожалел тебя, не так ли? Черт возьми, не из сострадания я сделал то, что сделал. – Джейк шагнул к Бэннер, схватил ее за плечи. – Я хотел тебя. Ясно и без оговорок, я хотел тебя. Ты задала мне трудную задачку. Настолько трудную, что я не справился с собой. Но если уж я сделал это, то почему не смог овладеть тобой спокойно, бережно, а не как последней…
   Он не смог бы объяснить, что остановило поток его слов. Просто губы вдруг сомкнулись, а взгляд стал пустым. Бэннер смотрела на него снизу вверх. Глаза у нее были прозрачными, рот слегка приоткрыт. Совсем взрослое, женское, завораживающее лицо гипнотизировало его.
   Мгновения свирепого соития связывали их невидимыми, но прочными, почти осязаемыми путами. Мгновения те нельзя похоронить в склепах памяти – слишком сильная была буря, встряхнувшая их души, – сродни оргазму, потрясшему тело Джейка.
   Потом все прошло.
   Бэннер первая отвела взгляд. Руки Джейка скользнули с ее плеч. Молчание тянулось бесконечно. Оба были смущены. Бэннер надеялась, что Джейк не догадывается, что она до сих пор страдает от чего-то неведомого, чего-то выше ее понимания. А Джейк беспокоился, как бы Бэннер не догадалась, что ему мучительно хочется вновь обладать ею.
   – Почему ты остался?
   – Мне нужна работа.
   Теперь они говорили резко, почти грубо, не глядя друг на друга. Есть нечто, что должно быть сказано, выяснено прямо сейчас, иначе будет только хуже.
   – Ковбоем ты всегда можешь наняться.
   – Да, но это не жизнь. Не жизнь для человека в моем возрасте. Мне нужно это место, Бэннер.
   – Понимаю. – Она в самом деле понимала. – Это единственная причина?
   – Мне нужно быть ближе к Ма. – Джейк привел тот же неубедительный довод, что приводила ему Лидия. Но Ма действительно не молода. Кто знает, когда пробьет ее час?
   – Понимаю.
   – И все-таки я хочу, чтобы ты знала, – я сначала отказал Россу.
   – Почему?
   – Потому что. Я знал, каково тебе будет находиться рядом со мной после… после той ночи.
   – Что же изменило твое решение?
   – Упрямство Росса. Он не дал бы тебе того, чего ты хочешь. Мое согласие было обязательным условием.
   – Мы оба знаем – возможно, я бы уломала его. – Теперь Бэннер смотрела Джейку прямо в глаза. Ей неприятно спрашивать, ей ненавистен этот вопрос, но она должна знать. – Почему ты остался?
   Он честно встретил ее взгляд.
   – Потому что Лидия попросила меня.
   Бэннер молча кивнула, повернулась и побрела через луг к дому. Ладно, она спросила, он ответил.
   Она удивилась, даже испугалась немного – такую боль причинил ей ответ Джейка.

6

   – И это все?
   Ванда Бернс, неряшливая по обыкновению, уперлась руками в бока и уставилась на своего новоиспеченного мужа. Она хищно исследовала содержимое ящиков, которые он притащил в их с отцом лачугу: платья, шляпки, перчатки были разбросаны среди едва прикрытых драных тюфяков.
   – Все? – проворчал Грейди. – Тебе мало? Да ты не успеешь все сносить, как твое отродье появится на свет.
   Он с отвращением взглянул на Ванду. Грязная, с обрюзгшим лицом, с распухшими руками и ногами, непристойно брюхатая, а он все еще не уверен, что ребенок его. Он представления не имел, зачем она заставила его накупить новых тряпок. Разве чтоб окончательно наложить на него лапу, доказать, что она настоящая миссис Грейди Шелдон.
   – Мы с тобой скоро поедем в город, так мне охота нарядиться настоящей леди, – мечтательно протянула Ванда.
   Грейди был уверен, что скорее умрет, чем появится с ней на людях, тем паче в городе, где перешептывания и пересуды следовали за ним по пятам.
   Он только посмеялся, когда она потребовала обновок. Но зловещая ухмылка Догги, постукивавшего пальцем по стволу ружья, изменила его мнение. Пришлось пообещать принести кое-что из вещей, когда он в следующий раз придет в их домишко в чаще соснового леса. Увы, не только расстояние отделяло отца и дочь от цивилизованного мира.
   Бернсы сделали из него идиота, и Грейди это, конечно, не нравилось. Следовало что-то предпринять. Но что? И когда?
   – Недурные вещички, а, Ванда? – Догги шагнул в комнату, держа в руках двух мертвых белок. Хотя тушки еще кровоточили, он бросил их на непокрытый, грубо сколоченный стол. – Как муженек, ублажает тебя, дорогуша?
   – Более-менее, папочка, – сердито отозвалась Ванда. – Но он все еще не хочет позволить мне переехать в город, в его роскошный дом.
   Она скорчила Грейди недовольную гримасу. Он не переставал удивляться, как мог когда-то целовать эти раздутые губы.
   В тот осенний вечер, когда он впервые увидел ее, она показалась ему довольно смазливой. Он приехал верхом, чтобы купить самогону, но Догги отлучился куда-то, и делами заправляла Ванда. Огромная луна низко висела над верхушками деревьев, воздух был свеж и прохладен. Только что выкупавшаяся в ближайшем ручье, Ванда была сравнительно чистой. Ее вытертое до ниток платье туго обтягивало влажную кожу, видно было, что под платьем на ней ничего нет. А она уж старалась вовсю, выставляя напоказ свое цветущее тело, виляла бедрами, вся извивалась.
   И говорила шепотом, как будто у них уже завелся некий восхитительный секрет. Грейди приходилось стоять совсем близко, чтобы слышать ее, и наклонять голову, чтобы губы их были на одном уровне. Но усилия того стоили: каждое слово льстило его тщеславию.
   Он такой высокий, крепкий.
   Ей так нравятся его вьющиеся волосы.
   Она притворилась, что ей не под силу поднять бочонок, и благодарно заворковала, когда Грейди поднял его на плечо, чтобы помочь ей.
   Он свалял дурака. А виновата Бэннер. Это она распалила его. Не обещай ее невинные поцелуи столько страсти, его бы не потянуло отведать, каковы на вкус губы Ванды. А когда он поцеловал ее и почувствовал жаркую готовность ее тела, такого податливого, щедрого, гибкого, как у пантеры, ничто уже не могло остановить его.
   Ощущение оказалось потрясающим. Ванда вопила от удовольствия. Она уверяла Грейди, что в постели ему нет равных, словом, выложила все, что ему необходимо было услышать. Будущий тесть Росс Коулмэн раздражал его. Грейди завидовал Коулмэну: тот затмевал его. Но он готов был заплатить эту цену за Бэннер и те выгоды, которые сулил брак с ней. Например, участок леса. Но все же гордость его страдала от каждого посещения Излучины. Никогда ему не сравняться с Россом ни в глазах общества, ни даже в глазах Бэннер.
   Ванда Бернс вернула Грейди самоуважение, выкупила его, воспользовавшись своим телом, как звонкой монетой. После того раза он стал приезжать часто. Их встречи были разнузданны, страстны, неистовы. Ванда выматывала его. Но Грейди гордился, что способен удовлетворить женщину с таким сексуальным аппетитом.
   Он поговорил кое с кем в городе. Он не закрывал глаз на репутацию Ванды. Наоборот, она гарантировала ему безопасность. Он черпал из того же источника, что и многие, – ведь мужчина имеет право на свою порцию наслаждения, даже если у жены месячные. Черт возьми, он не видел причины, почему бы ему не встречаться с Вандой после свадьбы с Бэннер.
   
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента