Страница:
– А что еще написал твой муж? – поинтересовался Паркер.
– В том-то и дело, что ничего… – Оживление внезапно оставило ее, а взгляд потух. – Ной участвовал в подготовке «Побежденного» к изданию и настолько увлекся процессом, что… В общем, он решил, что его призвание не литература, а книгоиздание. Наверное, его можно понять. Когда твой первый роман производит такую сенсацию, невольно начинаешь бояться, что следующая книга будет намного хуже. Как бы там ни было, Ной больше не пробовал писать. Только недавно… Взгляд Паркера неожиданно стал внимательным и острым.
– Он снова взялся за перо?
– Да. Ной даже купил небольшую квартиру в Челси и оборудовал там кабинет, чтобы работать спокойно, без помех. И, сказать по правде, я этим очень довольна.
Но особенно довольной она не выглядела. На лбу Марис появилась неглубокая вертикальная морщинка, неподвижный взгляд уперся в замусоренный пол. Интересно, задумался Паркер, сознает ли она, насколько выразительна ее мимика. Скорее всего – нет, иначе бы она лучше за собой следила.
После небольшой паузы он спросил:
– Ну а кроме Сойера Беннингтона?.. Были у тебя еще какие-нибудь любимые герои?
Марис улыбнулась.
– Были, конечно, и даже несколько, но… Сойер Беннингтон затмил их всех.
Подавшись вперед, Паркер спросил так тихо, что его было едва слышно за шумом дождя по крыше:
– Скажи, Марис, ты уверена, что влюбилась именно в автора, а не в главного героя книги?
Ее лицо сделалось сердитым, как грозовая туча, но это выражение тотчас исчезло. Криво улыбнувшись, Марис кивнула:
– Справедливый вопрос – особенно после того, что я тут наговорила о Сойере Беннингтоне. Многие писатели рассказывали мне, что читатели часто отождествляют их с героями понравившихся книг и бывают весьма разочарованы, когда убеждаются, что автор – совершенно обычный человек. Сплошь и рядом случается, что писатель не соответствует представлениям, которые сложились о нем у читателей благодаря созданному им литературному герою. Исключения из этого правила есть, но они так редки, что их можно пересчитать по пальцам. Например, Шерлок Холмс и Конан-Дойль – вот один из немногих примеров, когда автор и его герой вполне достойны друг друга, хотя, по мнению некоторых литературоведов, сэр Артур был куда более интересным и разносторонним человеком, чем знаменитый сыщик. А представь себе сутулого, хилого очкарика с гнилыми зубами и желтым лицом заядлого курильщика, который строчит что-то вроде саги о Тарзане… Я уверена, что встреча с таким субъектом разочарует любого читателя, который рассчитывает увидеть нечто совершенно противоположное…
– Любопытное наблюдение, – заметил Паркер. – Но ты не ответила на мой вопрос.
Марис раздраженно поморщилась.
– Не говори глупости! Я влюбилась в своего мужа – и точка! Сначала – в его талант, а уж потом в него самого. Кстати, я до сих пор его люблю, если это тебя интересует.
Паркер долго смотрел на нее.
– И о чем он думал? – спросил он наконец.
– Кто, Ной?
– Нет, Сойер Беннингтон. Ты сказала – когда его вешали, он думал о…
– Ах да!.. Он вспоминал свою первую встречу с Шарлоттой.
Марис заколебалась, но Паркер знаком попросил ее продолжать.
– Ной описал этот момент так красочно, с такими яркими подробностями, что я словно наяву видела сад, чувствовала запах нагретой травы и созревших фруктов, ощущала жару… Перед этим Сойер несколько дней был в пути, помнишь? Случайно он натыкается на ферму родителей Шарлотты и решает заглянуть туда, чтобы попросить воды для себя и своего коня. Но на ферме никого нет, она кажется брошенной. И лишь когда Сойер ведет коня к колодцу, он замечает Шарлотту, которая спит на одеялах в тени персикового дерева. Рядом с ней спит маленький мальчик, и он решает, что это ее ребенок. – Марис улыбнулась. – Впоследствии Сойер был очень рад узнать, что малыш – ее младший брат.
«Конечно, он был рад!» – хотел сказать Паркер, но не смог. Голос Марис словно околдовал его, и на несколько мгновений он сам едва не ощутил себя Беннингтоном, сжимающим в заскорузлом кулаке сыромятные поводья своего вороного.
– Шарлотта была самой красивой женщиной, какую ему когда-либо приходилось видеть, – самозабвенно продолжала Марис. – Описание ее лица, волос, губ занимает несколько страниц. Из-за жары она завернула подол платья почти до колен, и вид ее икр и лодыжек воспламеняет в Сойере чувственность, так как по складу характера он очень женолюбив. С тем же успехом Шарлотта могла бы спать голой. Точно зачарованный глядит Сойер на то, как мерно поднимается и опускается ее грудь, как влажно блестят между приоткрывшимися губами ровные белые зубы, однако в этом разглядывании есть что-то благоговейное, словно перед ним не обычная фермерская дочка, а сама мадонна, к которой страшно прикоснуться даже пальцем.
Разумеется, Сойеру следовало бы поступить, как подобает джентльмену, и поскорее удалиться, пока Шарлотта не проснулась, но он остается и продолжает разглядывать девушку, пока на гребне ближайшего холма не показывается фургон. Это возвращаются ее родители, которые ездили в город, чтобы пополнить запасы продовольствия.
Шарлотта так и не узнала, что Сойер видел ее спящей в тот день. Сам он никогда ей об этом не рассказывал, что, как мне кажется, было с его стороны только правильно. Это воспоминание было слишком дорого Сойеру, чтобы поделиться им даже с ней. Именно о том далеком дне он вспоминал в свой последний час, когда под его ногами вот-вот должен был отвориться люк эшафота, и я уверена – он умер почти счастливым!
Паркер внимательно слушал. Он не двигался и почти что не дышал, жадно ловя каждое слово. После того как Марис закончила, оба долго молчали, боясь разрушить неуловимое нечто, связавшее их воедино на эти несколько минут.
Когда Паркер наконец заговорил, голос его звучал как-то странно:
– Тебе бы самой следовало стать писательницей, Марис.
– Мне? О, нет!.. – ответила она и негромко рассмеялась, качая головой. – У меня нет этого дара, и я завидую тем, у кого он есть. Я могу распознать талант в других, но не больше. Сама я способна только помогать таким людям, но не творить.
Некоторое время Паркер обдумывал ее слова, потом сказал:
– А ты знаешь, что сделало сцену в саду такой эротичной? Марис вопросительно наклонила голову:
– Что?
– То, что физически познав многих женщин, Сойер был близок с Шарлоттой только в воображении и без ее ведома.
– Да, пожалуй…
– Его глаза и разум прикасались к тому, к чему ему хотелось бы прикоснуться руками, губами. Я согласен – Сойер видел совсем немного, и все равно он чувствовал себя виноватым, потому что смотрел…
– Запретный плод?
– Точно. – Паркер кивнул и добавил негромко:
– Со дня сотворения мира это, наверное, самый сильный половой стимулятор. Мы вожделеем в первую очередь то, что нам нельзя, вредно, недоступно. То, что мы жаждем попробовать на вкус, но не смеем даже прикоснуться…
Марис прерывисто вздохнула и ничего не ответила. Словно только сейчас заметив, что ее волосы растрепались, она попыталась заправить выбившиеся пряди за ухо, но без особого успеха. Сдавшись, Марис снова опустила руки на колени, машинально тронув верхнюю пуговицу рубашки, с которой она время от времени бессознательно принималась играть. На этот раз, однако, Марис лишь слегка коснулась ее кончиками пальцев, словно желая убедиться, что пуговица на месте.
Пуговица была на месте, и Паркер снова не мог оторвать от нее взгляда.
Неожиданно Марис остановилась:
– Я, пожалуй, пойду назад. Дождь кончился.
Это было не совсем так. Ливень, правда, прекратился, но облака еще не разошлись, и по крыше продолжали барабанить редкие дождевые капли. Паркер, однако, не стал спорить.
И не стал ее задерживать.
Вернее, он не собирался ее задерживать, но, прежде чем Марис шагнула к выходу, он потянулся вперед и обхватил ее руками чуть ниже талии. Его запястья легли на ее бедра, пальцы обхватили округлые ягодицы, а глаза смотрели прямо на полоску гладкой кожи между узлом рубашки и поясом юбки. Прошла целая секунда, прежде чем Паркер сумел поднять взгляд.
Марис смотрела на него удивленно и чуть-чуть растерянно. Руки ее бессильно висели вдоль тела, словно она собиралась оттолкнуть его, но вдруг передумала.
– Мы оба знаем, почему я поцеловал тебя вчера вечером, Марис, – сказал он.
– Да. – Она кивнула. – Ты хотел напугать меня, заставить уехать. Так?
Паркер нахмурился:
– Не так. Я поцеловал тебя, потому что ты не испугалась ни Терри, ни людей в баре. Я поцеловал тебя, потому что даже смотреть на тебя мне было больно. Я поцеловал тебя потому, что я – законченный сукин сын, а твои губы выглядели очень… соблазнительно. Короче говоря, я поцеловал тебя просто потому, что мне так захотелось, и я не стыжусь в этом признаться. Я не могу понять только одного… – Его взгляд стал острым и пронзительным. – Скажи, Марис, почему ты ответила на мой поцелуй?..
12
– В том-то и дело, что ничего… – Оживление внезапно оставило ее, а взгляд потух. – Ной участвовал в подготовке «Побежденного» к изданию и настолько увлекся процессом, что… В общем, он решил, что его призвание не литература, а книгоиздание. Наверное, его можно понять. Когда твой первый роман производит такую сенсацию, невольно начинаешь бояться, что следующая книга будет намного хуже. Как бы там ни было, Ной больше не пробовал писать. Только недавно… Взгляд Паркера неожиданно стал внимательным и острым.
– Он снова взялся за перо?
– Да. Ной даже купил небольшую квартиру в Челси и оборудовал там кабинет, чтобы работать спокойно, без помех. И, сказать по правде, я этим очень довольна.
Но особенно довольной она не выглядела. На лбу Марис появилась неглубокая вертикальная морщинка, неподвижный взгляд уперся в замусоренный пол. Интересно, задумался Паркер, сознает ли она, насколько выразительна ее мимика. Скорее всего – нет, иначе бы она лучше за собой следила.
После небольшой паузы он спросил:
– Ну а кроме Сойера Беннингтона?.. Были у тебя еще какие-нибудь любимые герои?
Марис улыбнулась.
– Были, конечно, и даже несколько, но… Сойер Беннингтон затмил их всех.
Подавшись вперед, Паркер спросил так тихо, что его было едва слышно за шумом дождя по крыше:
– Скажи, Марис, ты уверена, что влюбилась именно в автора, а не в главного героя книги?
Ее лицо сделалось сердитым, как грозовая туча, но это выражение тотчас исчезло. Криво улыбнувшись, Марис кивнула:
– Справедливый вопрос – особенно после того, что я тут наговорила о Сойере Беннингтоне. Многие писатели рассказывали мне, что читатели часто отождествляют их с героями понравившихся книг и бывают весьма разочарованы, когда убеждаются, что автор – совершенно обычный человек. Сплошь и рядом случается, что писатель не соответствует представлениям, которые сложились о нем у читателей благодаря созданному им литературному герою. Исключения из этого правила есть, но они так редки, что их можно пересчитать по пальцам. Например, Шерлок Холмс и Конан-Дойль – вот один из немногих примеров, когда автор и его герой вполне достойны друг друга, хотя, по мнению некоторых литературоведов, сэр Артур был куда более интересным и разносторонним человеком, чем знаменитый сыщик. А представь себе сутулого, хилого очкарика с гнилыми зубами и желтым лицом заядлого курильщика, который строчит что-то вроде саги о Тарзане… Я уверена, что встреча с таким субъектом разочарует любого читателя, который рассчитывает увидеть нечто совершенно противоположное…
– Любопытное наблюдение, – заметил Паркер. – Но ты не ответила на мой вопрос.
Марис раздраженно поморщилась.
– Не говори глупости! Я влюбилась в своего мужа – и точка! Сначала – в его талант, а уж потом в него самого. Кстати, я до сих пор его люблю, если это тебя интересует.
Паркер долго смотрел на нее.
– И о чем он думал? – спросил он наконец.
– Кто, Ной?
– Нет, Сойер Беннингтон. Ты сказала – когда его вешали, он думал о…
– Ах да!.. Он вспоминал свою первую встречу с Шарлоттой.
Марис заколебалась, но Паркер знаком попросил ее продолжать.
– Ной описал этот момент так красочно, с такими яркими подробностями, что я словно наяву видела сад, чувствовала запах нагретой травы и созревших фруктов, ощущала жару… Перед этим Сойер несколько дней был в пути, помнишь? Случайно он натыкается на ферму родителей Шарлотты и решает заглянуть туда, чтобы попросить воды для себя и своего коня. Но на ферме никого нет, она кажется брошенной. И лишь когда Сойер ведет коня к колодцу, он замечает Шарлотту, которая спит на одеялах в тени персикового дерева. Рядом с ней спит маленький мальчик, и он решает, что это ее ребенок. – Марис улыбнулась. – Впоследствии Сойер был очень рад узнать, что малыш – ее младший брат.
«Конечно, он был рад!» – хотел сказать Паркер, но не смог. Голос Марис словно околдовал его, и на несколько мгновений он сам едва не ощутил себя Беннингтоном, сжимающим в заскорузлом кулаке сыромятные поводья своего вороного.
– Шарлотта была самой красивой женщиной, какую ему когда-либо приходилось видеть, – самозабвенно продолжала Марис. – Описание ее лица, волос, губ занимает несколько страниц. Из-за жары она завернула подол платья почти до колен, и вид ее икр и лодыжек воспламеняет в Сойере чувственность, так как по складу характера он очень женолюбив. С тем же успехом Шарлотта могла бы спать голой. Точно зачарованный глядит Сойер на то, как мерно поднимается и опускается ее грудь, как влажно блестят между приоткрывшимися губами ровные белые зубы, однако в этом разглядывании есть что-то благоговейное, словно перед ним не обычная фермерская дочка, а сама мадонна, к которой страшно прикоснуться даже пальцем.
Разумеется, Сойеру следовало бы поступить, как подобает джентльмену, и поскорее удалиться, пока Шарлотта не проснулась, но он остается и продолжает разглядывать девушку, пока на гребне ближайшего холма не показывается фургон. Это возвращаются ее родители, которые ездили в город, чтобы пополнить запасы продовольствия.
Шарлотта так и не узнала, что Сойер видел ее спящей в тот день. Сам он никогда ей об этом не рассказывал, что, как мне кажется, было с его стороны только правильно. Это воспоминание было слишком дорого Сойеру, чтобы поделиться им даже с ней. Именно о том далеком дне он вспоминал в свой последний час, когда под его ногами вот-вот должен был отвориться люк эшафота, и я уверена – он умер почти счастливым!
Паркер внимательно слушал. Он не двигался и почти что не дышал, жадно ловя каждое слово. После того как Марис закончила, оба долго молчали, боясь разрушить неуловимое нечто, связавшее их воедино на эти несколько минут.
Когда Паркер наконец заговорил, голос его звучал как-то странно:
– Тебе бы самой следовало стать писательницей, Марис.
– Мне? О, нет!.. – ответила она и негромко рассмеялась, качая головой. – У меня нет этого дара, и я завидую тем, у кого он есть. Я могу распознать талант в других, но не больше. Сама я способна только помогать таким людям, но не творить.
Некоторое время Паркер обдумывал ее слова, потом сказал:
– А ты знаешь, что сделало сцену в саду такой эротичной? Марис вопросительно наклонила голову:
– Что?
– То, что физически познав многих женщин, Сойер был близок с Шарлоттой только в воображении и без ее ведома.
– Да, пожалуй…
– Его глаза и разум прикасались к тому, к чему ему хотелось бы прикоснуться руками, губами. Я согласен – Сойер видел совсем немного, и все равно он чувствовал себя виноватым, потому что смотрел…
– Запретный плод?
– Точно. – Паркер кивнул и добавил негромко:
– Со дня сотворения мира это, наверное, самый сильный половой стимулятор. Мы вожделеем в первую очередь то, что нам нельзя, вредно, недоступно. То, что мы жаждем попробовать на вкус, но не смеем даже прикоснуться…
Марис прерывисто вздохнула и ничего не ответила. Словно только сейчас заметив, что ее волосы растрепались, она попыталась заправить выбившиеся пряди за ухо, но без особого успеха. Сдавшись, Марис снова опустила руки на колени, машинально тронув верхнюю пуговицу рубашки, с которой она время от времени бессознательно принималась играть. На этот раз, однако, Марис лишь слегка коснулась ее кончиками пальцев, словно желая убедиться, что пуговица на месте.
Пуговица была на месте, и Паркер снова не мог оторвать от нее взгляда.
Неожиданно Марис остановилась:
– Я, пожалуй, пойду назад. Дождь кончился.
Это было не совсем так. Ливень, правда, прекратился, но облака еще не разошлись, и по крыше продолжали барабанить редкие дождевые капли. Паркер, однако, не стал спорить.
И не стал ее задерживать.
Вернее, он не собирался ее задерживать, но, прежде чем Марис шагнула к выходу, он потянулся вперед и обхватил ее руками чуть ниже талии. Его запястья легли на ее бедра, пальцы обхватили округлые ягодицы, а глаза смотрели прямо на полоску гладкой кожи между узлом рубашки и поясом юбки. Прошла целая секунда, прежде чем Паркер сумел поднять взгляд.
Марис смотрела на него удивленно и чуть-чуть растерянно. Руки ее бессильно висели вдоль тела, словно она собиралась оттолкнуть его, но вдруг передумала.
– Мы оба знаем, почему я поцеловал тебя вчера вечером, Марис, – сказал он.
– Да. – Она кивнула. – Ты хотел напугать меня, заставить уехать. Так?
Паркер нахмурился:
– Не так. Я поцеловал тебя, потому что ты не испугалась ни Терри, ни людей в баре. Я поцеловал тебя, потому что даже смотреть на тебя мне было больно. Я поцеловал тебя потому, что я – законченный сукин сын, а твои губы выглядели очень… соблазнительно. Короче говоря, я поцеловал тебя просто потому, что мне так захотелось, и я не стыжусь в этом признаться. Я не могу понять только одного… – Его взгляд стал острым и пронзительным. – Скажи, Марис, почему ты ответила на мой поцелуй?..
12
Марис позвонила в самое неподходящее время, но Ной решил ответить, чтобы не возбуждать ненужные подозрения. До начала деловой встречи оставалось меньше десяти минут, однако он все же велел секретарше соединить его с женой.
– Дорогая! – воскликнул он, услышав в трубке голос Марис. – Я так рад твоему звонку.
– Наконец-то я тебя застала, – проговорила Марис. – Мы так давно не разговаривали, что твой голос кажется мне странным.
– Странным?
– Ну да! Должно быть, я здесь уже привыкла к южному выговору, – объяснила она.
– Бедная, бедная Марис!.. Я чувствую, тебе нелегко приходится!
– Дело обстоит даже хуже, чем ты думаешь. Недавно я поймала себя на том, что вместо «Нью-Йорк» сказала «Ну-урк». Здесь все так говорят. А еще мне нравится здешняя овсянка, которую на самом деле готовят из пропаренной кукурузы. Знаешь, ее вполне можно есть – главное класть побольше перца и соли, а также сливочного масла.
– Сливочного масла? – переспросил Ной. – А ты не боишься, что тебя разнесет?
– Вообще-то, боюсь, – призналась Марис. – Но ничего не поделаешь – таковы особенности местной кухни. Южане все блюда готовят либо со сливочным маслом, либо со свиным жиром. Знаешь, получается ужасно вкусно! Ты когда-нибудь пробовал жареные зеленые помидоры со шкварками?
– Кажется, был такой фильм – «Жареные зеленые помидоры», – припомнил Ной.
– И книга! – добавила Марис. – Я всегда думала, что это удачная авторская метафора, а оказывается, такое блюдо действительно существует. Зеленые томаты нужно обвалять в муке и зажарить в растопленном сале. Получается очень здорово, просто пальчики оближешь! Майкл меня научил. Когда я вернусь, обязательно тебе приготовлю.
– Твой гениальный автор еще и готовит?
– Нет, это не он. Майкл просто… В общем, он занимается всеми домашними делами.
Ной бросил взгляд на серебряные настольные часы от Тиффани, не зная, как поскорее закончить этот разговор.
– Как продвигается книга? – спросил он. – Ты уже начала работать с автором?
– Нет, то есть еще не совсем. Он, бесспорно, талантлив, но упрям, как мул. Иметь с ним дело нелегко, порой – просто невозможно, однако дело того стоит. В целом, я думаю, что в конце концов нам удастся обо всем договориться.
– То есть твоя поездка была продуктивной?
– Да, и весьма, так что, если у вас там нет ничего срочного, я, пожалуй, задержусь на выходные и попробую лестью и уговорами наставить нашего автора на путь истинный. Ведь у вас там все в порядке? Я не нужна?
– Нет, если не считать того, что я очень по тебе соскучился.
– Это, конечно, не пустяк, но…
– Я понимаю, – перебил Ной. – И не стану настаивать, как бы ни хотелось мне тебя увидеть. С моей стороны это было бы чистой воды эгоизмом, к тому же по твоему голосу я слышу, как ты рада вернуться к редакторской работе.
– Да, я действительно очень рада, – призналась Марис. – А как твои дела? Ты пишешь?
– Когда бывает свободная минутка. Приходилось много работать с бухгалтерской отчетностью за первое полугодие, но часа по два в день я выкраиваю. – Он сделал небольшую паузу и добавил:
– Ты ведь не станешь настаивать, чтобы к твоему возвращению я предъявил готовый бестселлер?
– Ну, не знаю, не знаю… – шутливо сказала Марис, но тут же стала серьезной. – Ты же понимаешь, что мне хочется увидеть твою новую книгу как можно скорее!..
– Я понимаю, но ведь не могу же я посвящать писательству все свое время, – возразил Ной. – Как-никак для меня это не основная работа, а что-то вроде хобби, которым я могу заниматься только на досуге.
– Я знаю. И все равно я очень жду новое произведение своего любимого автора!
– Раз я твой любимый автор, в таком случае изволь меня не подгонять, иначе вместо шедевра получится «мокрая псина».
Марис фыркнула. «Мокрой псиной» на издательском жаргоне назывались книги-скороспелки, написанные на гребне успеха издания-бестселлера. Такие книги действительно пользовались некоторым спросом, однако из-за их низкого качества репутация автора – и издательства – часто оказывалась подмочена. В «Мадерли-пресс» «мокрой псины» всегда старались избегать.
– Но главную идею ты для себя определил? – спросила Марис.
– Еще не совсем, – уклончиво ответил Ной, и Марис вздохнула.
– Что ж, твоя книга, несомненно, заслуживает того, чтобы немного потерпеть, потому что это твоя книга, – сказала она. – Кстати, я могла бы ее отредактировать…
– Если у тебя есть время на такую ерунду, значит, ты у нас недостаточно загружена, – пошутил Ной.
– Черта с два – недостаточно загружена! – отрезала Марис. – Я уже предчувствую, что с этим новым автором не расслабишься. С ним придется возиться, как с ребенком, а от моих прямых обязанностей меня никто не освобождал. Кроме того, в ближайшие месяцы нам обещали еще несколько рукописей, с которыми тоже придется работать мне. Редактировать твой новый роман я смогу разве что по ночам!
– Очень тебе сочувствую, Марис! – сказал Ной, но в душе он был доволен. Если Марис будет загружена работой, он сможет без помех провернуть свою сделку с «Уорлд Вью». Срок, назначенный Моррисом, висел над ним дамокловым мечом, и Ной начинал нервничать – главным образом потому, что терпеть не мог, чтобы его подгоняли. Вместе с тем он был рад, что у него появилась конкретная цель – своего рода финишная черта, к которой можно было стремиться.
Каждый раз, когда Ной думал об этом, он испытывал волнение, подобное тому, какое бывает у спортсменов перед финалом. В успехе Ной не сомневался; единственное, что вызывало у него некоторые сомнения, это сумеет ли он уложиться в назначенный срок – как-никак старый Мадерли был крепким орешком, и чтобы обработать его надлежащим образом, требовалось время. Вместе с тем Ной был уверен, что сумеет уговорить Морриса подождать еще немного – уж больно лакомым куском был для магната издательский дом «Мадерли-пресс».
Впрочем, Ной и сам не собирался медлить. А отсутствие Марис в значительной степени развязывало ему руки. Теперь, думал он, никто не помешает ему вплотную заняться Дэниэлом. Главное, чтобы старик ничего не заподозрил, пока не станет слишком поздно! Ной успел неплохо изучить характер тестя и прекрасно знал: атаковать в лоб бессмысленно и опасно. Из одного упрямства старик будет сопротивляться до последнего вздоха. И даже если в конце концов он уступит, время будет безвозвратно потеряно. Нет, в данном случае необходимо действовать тонко, очень тонко. Легкого намека может оказаться достаточно, чтобы заставить Дэниэла повернуться в нужном направлении. Конечно, это произойдет не сразу, но Ной верил – он сумеет убедить Дэниэла в том, что слияние с «Уорлд Вью» выгодно всем.
Кроме всего прочего, отсутствие Марис позволяло ему чаще видеться с Надей. Она превращалась в настоящую стерву, когда ей что-то не нравилось, а не нравилось Наде, когда ей уделяли меньше внимания, чем – как ей казалось – она заслуживала.
– Мне бы очень хотелось, чтобы ты поскорее прочел эту книгу, – сказала Марис, и Ной, вздрогнув, вернулся с небес на землю. «Какую книгу?» – чуть не ляпнул он, совершенно забыв, о чем они только что говорили.
– А о чем она? – нашелся Ной.
– К сожалению, автор еще не рассказал мне, в чем там дело, но я думаю – роман будет отличный.
– Если ты так думаешь, значит, нам с Дэниэлом можно не волноваться, – сказал Ной, снова бросая взгляд на часы. – Послушай, Марис, мне ужасно неловко, но мне пора бежать. Через две минуты я должен быть на втором этаже.
– Что-нибудь важное? – уточнила Марис деловым тоном. Работа была для нее святым, поэтому она ничуть не обиделась на Ноя за то, что он свернул разговор.
– Мне нужно поговорить с Говардом, а ты сама знаешь, какой он нудный тип. Если я опоздаю хоть на секунду, он будет дуться на меня месяц.
Говард Бэнкрофт был старшим юрисконсультом и начальником юридического отдела «Мадерли-пресс».
– О чем? – спросила Марис.
– Точно не знаю. Кажется, у него возникли сомнения по поводу одного нашего иностранного партнера, которому мы уступили права на несколько наших книг.
– Мне очень не хочется ссорить тебя с Говардом, однако я хотела задать тебе еще один вопрос, – сказала Марис.
– Я слушаю, – коротко ответил Ной, стараясь скрыть нетерпение. – Говард подождет.
– Как там папа? Ты давно ею видел?
– По-моему, неплохо. Я разговаривал с ним вчера вечером и сегодня утром.
– Он приезжал в издательство?
– Нет, вчера вечером я сам ездил к нему, а сегодня он позвонил, чтобы спросить, сумею я справиться один или его присутствие обязательно. Я сказал, что никаких срочных дел нет и что он может отдыхать до понедельника. Поскольку ты в отъезде, на этой неделе у нас не запланировано никаких важных мероприятий. Так что пусть Дэниэл отдохнет.
– Боюсь, папа будет скучать.
– Не думаю. Насколько я понял, у него много своих дел. Он говорил, что давно хочет привести в порядок кое-какие личные бумаги. Кроме того, сегодня Дэниэл обедает с каким-то своим старинным приятелем во «Временах года».
– Обедает со старинным приятелем? – рассеянно повторила Марис. – Надеюсь, он не будет слишком много пить – ведь там не будет Максины, чтобы за ним приглядывать.
– А мне кажется, что несколько бокалов хорошего вина ему не повредят, – заметил Ной, еле сдерживая нетерпение.
– Я знаю, но я боюсь, как бы он не захмелел и не оступился на лестнице, когда вернется домой, – ответила Марис. – Ты же знаешь, у него болят колени, и…
– …И он может потерять равновесие, – закончил Ной. – Пожалуй, ты права.
– Он может сломать шейку бедра, – продолжала Марис. – А эта травма очень плохо поддается лечению – особенно в его возрасте. Он будет прикован к постели, а для него это непереносимо, и в первую очередь – психологически.
– Я попрошу Максину, чтобы она ему помогла.
– Только не это! – воскликнула Марис. – Ты что, не понимаешь?! Это же будет Третья мировая война! Отец терпеть не может, когда его начинают опекать. Кроме того, он сразу поймет, откуда ветер дует, и разозлится на меня, а мне этого совсем не хочется.
– Тоже верно, – согласился Ной. – Может быть, мне самому с ним поговорить? Один на один, как мужчина с мужчиной? Я мог бы воззвать к его отцовскому долгу, гражданской совести и прочему…
– Знаешь, это хорошая мысль, – с облегчением сказала Марис. – Попробуй, может, что и выйдет.
– Тогда я съезжу к нему сразу после встречи с Говардом. Или позвоню, хотя это, конечно, хуже…
– Съезди к нему, пожалуйста! Тогда я не буду волноваться.
– Хорошо.
– Спасибо, Ной.
– Не за что. У тебя все, Марис?
– А что?
– Говард ждет, я же сказал тебе.
– Ох, извини, я совсем забыла! Мне не следовало тебя задерживать.
– Пустяки! К тому же насчет Дэниэла – это действительно важно. – Ною давно хотелось швырнуть трубку на рычаги, но, если бы он ее не успокоил, она, чего доброго, могла примчаться из Джорджии, а это не входило в его планы. – Не беспокойся, – сказал он как только мог убедительно. – На самом деле Дэниэл крепче, чем мы с тобой думаем. Кстати, в последние несколько дней он выглядит молодцом – совсем как в прежние времена. Он буквально излучает энергию…
– Хорошо, если так, – сказала Марис, успокаиваясь. – Может, я действительно преувеличиваю?.. Каждый раз, когда я куда-нибудь уезжаю, мне начинает казаться, что с ним непременно должно что-то случиться, и тогда я просто места себе не нахожу.
– Ну и напрасно, – ответил Ной, начиная приплясывать на месте от нетерпения. – А теперь извини, но мне и правда пора.
– Извинись перед Говардом от моего имени. Скажи ему, что это я тебя задержала.
– Конечно, скажу, только это вряд ли поможет. Старый Говард Бэнкрофт не слушает ни бога, ни черта – одного только Дэниэла Мадерли.
Марис рассмеялась, потом сказала нежно:
– Ну, ладно, до свидания. Я люблю тебя, Ной.
Ной не ожидал такого признания, но быстро взял себя в руки и ответил рассеянным тоном любящего, но слишком занятого супруга:
– Я тоже тебя люблю, дорогая.
Но на самом деле все любовные клятвы ничего для него не значили. Это были всего лишь слова, которые было необходимо произносить в определенных случаях. Ной много раз признавался в любви самым разным женщинам, но только для того, чтобы затащить их в постель. Ухаживая за Марис, он много говорил с ней о своих чувствах, но только потому, что она от него этого ожидала. Ной поклялся ей в любви только для того, чтобы получить благословение на брак от отца Марис, и продолжал разыгрывать страсть даже после свадьбы, чтобы не вызвать подозрений старика. Лишь в последние несколько месяцев он стал несколько небрежнее и почти не заговаривал с Марис о своих чувствах.
Марис была, конечно, гораздо более чувствительной и сентиментальной, что раздражало Ноя. Он терпеть не мог всех этих излияний, и поначалу ему было невероятно трудно сдерживаться, когда Марис говорила: «Я люблю тебя». Она же ничего не замечала, и не было дня, когда бы Марис не объявила ему о своих чувствах. Впрочем, со временем Ной привык к этим нежностям и воспринимал их уже спокойно.
Но сегодня ее слова застали его врасплох, и дело было даже не в том, что она сказала, а как сказала. Сегодняшнее «люблю» Марис прозвучало так, словно она пыталась убедить в этом то ли его, то ли себя. Неужели, задумался Ной, вечеринка-сюрприз, которую он так тщательно спланировал и организовал, не успокоила ее? Неужели Марис все еще подозревает его в неверности?
Входя в приемную Бэнкрофта, Ной все еще думал о разговоре с Марис. Что-то было не так, но что? В ее последних словах явно прозвучало что-то похожее на отчаяние. Интересно было бы узнать, что с ней такое? Что она знает? О чем догадывается?
Ной не сдержал улыбки. Несомненно, Марис говорила бы с ним совершенно по-другому, если бы ей стало известно содержание папки, которую он держал в руках.
На ходу кивнув секретарю Бэнкрофта, Ной толкнул дверь кабинета.
– Добрый день, Говард. Извините, что задержался, – начал он с порога, зная, что лучшая защита – нападение. – Мне как раз звонила Марис, и я обещал ей, что документы, о которых мы с вами говорили, будут у нее завтра, в крайнем случае – послезавтра. Она находится в командировке в каком-то медвежьем углу Джорджии, но, насколько я понял, такое достижение цивилизации, как срочная почта, там существует.
Не дожидаясь приглашения, Ной сел в обитое красной кожей кресло и, закинув ногу на ногу, положил папку на колени. Сам он с удобством откинулся на спинку, а руки положил на подлокотники, стараясь, чтобы его поза выглядела как можно более беззаботной. Поглядев на окно позади рабочего стола Бэнкрофта, Ной заметил:
– Прямо не знаю, за какие заслуги вам предоставили этот кабинет. Отсюда открывается прекрасный вид!..
На самом деле ему было решительно наплевать, какой вид открывается из окон кабинета Говарда Бэнкрофта. Его нарочитая развязность была призвана отвлечь старого юриста от дела, ради которого Ной сюда пришел. Впрочем, Бэнкрофт был слишком хитер и опытен, чтобы поддаться на такую нехитрую уловку. Сухонький, невысокий, он выглядел лет на десять старше своих лет и был похож на злого гнома. Самой выдающейся его чертой был яйцевидный и совершенно лысый череп с шарообразной шишкой на самой макушке. Одевался Говард Бэнкрофт всегда одинаково – в лоснящийся на локтях пиджак, белую сорочку и просторные твидовые брюки, которые наверняка бы сваливались на ходу, если бы не широкие старомодные подтяжки. На носу Бэнкрофта ловко сидели круглые очки в тонкой металлической оправе с очень сильными линзами – юрист был отчаянно близорук, хотя и пытался это скрывать.
– Ну что, бумаги готовы? – спросил Ной, хотя ему было хорошо видно – нужный документ лежал перед Бэнкрофтом на столе.
– Да, бумаги готовы, – ответил юрист.
– Вот и отлично! Позвольте поблагодарить вас за оперативность, мистер Бэнкрофт… – Ной наклонился вперед, чтобы взять документ, но Бэнкрофт положил на него свою сухонькую, переплетенную синеватыми венами стариковскую руку.
– Не спешите, мистер Рид, – ответил юрист. – Документы готовы, но я их вам не отдам. Сегодня не отдам.
– Это еще почему?
– Я исполнил ваше распоряжение и составил договор в точности, как вы просили, но… Могу я говорить откровенно?
– Разумеется.
– Так вот, мистер Рид, содержание этого договора меня очень и очень беспокоит… – Бэнкрофт снял очки и принялся протирать их большим белым носовым платком, который он вытащил из кармана. Со стороны это выглядело так, словно юрист машет белым флагом, собираясь сдаваться, и Ной усмехнулся про себя. При всем своем опыте и знаниях этот раунд Бэнкрофт выиграть не мог.
– Дорогая! – воскликнул он, услышав в трубке голос Марис. – Я так рад твоему звонку.
– Наконец-то я тебя застала, – проговорила Марис. – Мы так давно не разговаривали, что твой голос кажется мне странным.
– Странным?
– Ну да! Должно быть, я здесь уже привыкла к южному выговору, – объяснила она.
– Бедная, бедная Марис!.. Я чувствую, тебе нелегко приходится!
– Дело обстоит даже хуже, чем ты думаешь. Недавно я поймала себя на том, что вместо «Нью-Йорк» сказала «Ну-урк». Здесь все так говорят. А еще мне нравится здешняя овсянка, которую на самом деле готовят из пропаренной кукурузы. Знаешь, ее вполне можно есть – главное класть побольше перца и соли, а также сливочного масла.
– Сливочного масла? – переспросил Ной. – А ты не боишься, что тебя разнесет?
– Вообще-то, боюсь, – призналась Марис. – Но ничего не поделаешь – таковы особенности местной кухни. Южане все блюда готовят либо со сливочным маслом, либо со свиным жиром. Знаешь, получается ужасно вкусно! Ты когда-нибудь пробовал жареные зеленые помидоры со шкварками?
– Кажется, был такой фильм – «Жареные зеленые помидоры», – припомнил Ной.
– И книга! – добавила Марис. – Я всегда думала, что это удачная авторская метафора, а оказывается, такое блюдо действительно существует. Зеленые томаты нужно обвалять в муке и зажарить в растопленном сале. Получается очень здорово, просто пальчики оближешь! Майкл меня научил. Когда я вернусь, обязательно тебе приготовлю.
– Твой гениальный автор еще и готовит?
– Нет, это не он. Майкл просто… В общем, он занимается всеми домашними делами.
Ной бросил взгляд на серебряные настольные часы от Тиффани, не зная, как поскорее закончить этот разговор.
– Как продвигается книга? – спросил он. – Ты уже начала работать с автором?
– Нет, то есть еще не совсем. Он, бесспорно, талантлив, но упрям, как мул. Иметь с ним дело нелегко, порой – просто невозможно, однако дело того стоит. В целом, я думаю, что в конце концов нам удастся обо всем договориться.
– То есть твоя поездка была продуктивной?
– Да, и весьма, так что, если у вас там нет ничего срочного, я, пожалуй, задержусь на выходные и попробую лестью и уговорами наставить нашего автора на путь истинный. Ведь у вас там все в порядке? Я не нужна?
– Нет, если не считать того, что я очень по тебе соскучился.
– Это, конечно, не пустяк, но…
– Я понимаю, – перебил Ной. – И не стану настаивать, как бы ни хотелось мне тебя увидеть. С моей стороны это было бы чистой воды эгоизмом, к тому же по твоему голосу я слышу, как ты рада вернуться к редакторской работе.
– Да, я действительно очень рада, – призналась Марис. – А как твои дела? Ты пишешь?
– Когда бывает свободная минутка. Приходилось много работать с бухгалтерской отчетностью за первое полугодие, но часа по два в день я выкраиваю. – Он сделал небольшую паузу и добавил:
– Ты ведь не станешь настаивать, чтобы к твоему возвращению я предъявил готовый бестселлер?
– Ну, не знаю, не знаю… – шутливо сказала Марис, но тут же стала серьезной. – Ты же понимаешь, что мне хочется увидеть твою новую книгу как можно скорее!..
– Я понимаю, но ведь не могу же я посвящать писательству все свое время, – возразил Ной. – Как-никак для меня это не основная работа, а что-то вроде хобби, которым я могу заниматься только на досуге.
– Я знаю. И все равно я очень жду новое произведение своего любимого автора!
– Раз я твой любимый автор, в таком случае изволь меня не подгонять, иначе вместо шедевра получится «мокрая псина».
Марис фыркнула. «Мокрой псиной» на издательском жаргоне назывались книги-скороспелки, написанные на гребне успеха издания-бестселлера. Такие книги действительно пользовались некоторым спросом, однако из-за их низкого качества репутация автора – и издательства – часто оказывалась подмочена. В «Мадерли-пресс» «мокрой псины» всегда старались избегать.
– Но главную идею ты для себя определил? – спросила Марис.
– Еще не совсем, – уклончиво ответил Ной, и Марис вздохнула.
– Что ж, твоя книга, несомненно, заслуживает того, чтобы немного потерпеть, потому что это твоя книга, – сказала она. – Кстати, я могла бы ее отредактировать…
– Если у тебя есть время на такую ерунду, значит, ты у нас недостаточно загружена, – пошутил Ной.
– Черта с два – недостаточно загружена! – отрезала Марис. – Я уже предчувствую, что с этим новым автором не расслабишься. С ним придется возиться, как с ребенком, а от моих прямых обязанностей меня никто не освобождал. Кроме того, в ближайшие месяцы нам обещали еще несколько рукописей, с которыми тоже придется работать мне. Редактировать твой новый роман я смогу разве что по ночам!
– Очень тебе сочувствую, Марис! – сказал Ной, но в душе он был доволен. Если Марис будет загружена работой, он сможет без помех провернуть свою сделку с «Уорлд Вью». Срок, назначенный Моррисом, висел над ним дамокловым мечом, и Ной начинал нервничать – главным образом потому, что терпеть не мог, чтобы его подгоняли. Вместе с тем он был рад, что у него появилась конкретная цель – своего рода финишная черта, к которой можно было стремиться.
Каждый раз, когда Ной думал об этом, он испытывал волнение, подобное тому, какое бывает у спортсменов перед финалом. В успехе Ной не сомневался; единственное, что вызывало у него некоторые сомнения, это сумеет ли он уложиться в назначенный срок – как-никак старый Мадерли был крепким орешком, и чтобы обработать его надлежащим образом, требовалось время. Вместе с тем Ной был уверен, что сумеет уговорить Морриса подождать еще немного – уж больно лакомым куском был для магната издательский дом «Мадерли-пресс».
Впрочем, Ной и сам не собирался медлить. А отсутствие Марис в значительной степени развязывало ему руки. Теперь, думал он, никто не помешает ему вплотную заняться Дэниэлом. Главное, чтобы старик ничего не заподозрил, пока не станет слишком поздно! Ной успел неплохо изучить характер тестя и прекрасно знал: атаковать в лоб бессмысленно и опасно. Из одного упрямства старик будет сопротивляться до последнего вздоха. И даже если в конце концов он уступит, время будет безвозвратно потеряно. Нет, в данном случае необходимо действовать тонко, очень тонко. Легкого намека может оказаться достаточно, чтобы заставить Дэниэла повернуться в нужном направлении. Конечно, это произойдет не сразу, но Ной верил – он сумеет убедить Дэниэла в том, что слияние с «Уорлд Вью» выгодно всем.
Кроме всего прочего, отсутствие Марис позволяло ему чаще видеться с Надей. Она превращалась в настоящую стерву, когда ей что-то не нравилось, а не нравилось Наде, когда ей уделяли меньше внимания, чем – как ей казалось – она заслуживала.
– Мне бы очень хотелось, чтобы ты поскорее прочел эту книгу, – сказала Марис, и Ной, вздрогнув, вернулся с небес на землю. «Какую книгу?» – чуть не ляпнул он, совершенно забыв, о чем они только что говорили.
– А о чем она? – нашелся Ной.
– К сожалению, автор еще не рассказал мне, в чем там дело, но я думаю – роман будет отличный.
– Если ты так думаешь, значит, нам с Дэниэлом можно не волноваться, – сказал Ной, снова бросая взгляд на часы. – Послушай, Марис, мне ужасно неловко, но мне пора бежать. Через две минуты я должен быть на втором этаже.
– Что-нибудь важное? – уточнила Марис деловым тоном. Работа была для нее святым, поэтому она ничуть не обиделась на Ноя за то, что он свернул разговор.
– Мне нужно поговорить с Говардом, а ты сама знаешь, какой он нудный тип. Если я опоздаю хоть на секунду, он будет дуться на меня месяц.
Говард Бэнкрофт был старшим юрисконсультом и начальником юридического отдела «Мадерли-пресс».
– О чем? – спросила Марис.
– Точно не знаю. Кажется, у него возникли сомнения по поводу одного нашего иностранного партнера, которому мы уступили права на несколько наших книг.
– Мне очень не хочется ссорить тебя с Говардом, однако я хотела задать тебе еще один вопрос, – сказала Марис.
– Я слушаю, – коротко ответил Ной, стараясь скрыть нетерпение. – Говард подождет.
– Как там папа? Ты давно ею видел?
– По-моему, неплохо. Я разговаривал с ним вчера вечером и сегодня утром.
– Он приезжал в издательство?
– Нет, вчера вечером я сам ездил к нему, а сегодня он позвонил, чтобы спросить, сумею я справиться один или его присутствие обязательно. Я сказал, что никаких срочных дел нет и что он может отдыхать до понедельника. Поскольку ты в отъезде, на этой неделе у нас не запланировано никаких важных мероприятий. Так что пусть Дэниэл отдохнет.
– Боюсь, папа будет скучать.
– Не думаю. Насколько я понял, у него много своих дел. Он говорил, что давно хочет привести в порядок кое-какие личные бумаги. Кроме того, сегодня Дэниэл обедает с каким-то своим старинным приятелем во «Временах года».
– Обедает со старинным приятелем? – рассеянно повторила Марис. – Надеюсь, он не будет слишком много пить – ведь там не будет Максины, чтобы за ним приглядывать.
– А мне кажется, что несколько бокалов хорошего вина ему не повредят, – заметил Ной, еле сдерживая нетерпение.
– Я знаю, но я боюсь, как бы он не захмелел и не оступился на лестнице, когда вернется домой, – ответила Марис. – Ты же знаешь, у него болят колени, и…
– …И он может потерять равновесие, – закончил Ной. – Пожалуй, ты права.
– Он может сломать шейку бедра, – продолжала Марис. – А эта травма очень плохо поддается лечению – особенно в его возрасте. Он будет прикован к постели, а для него это непереносимо, и в первую очередь – психологически.
– Я попрошу Максину, чтобы она ему помогла.
– Только не это! – воскликнула Марис. – Ты что, не понимаешь?! Это же будет Третья мировая война! Отец терпеть не может, когда его начинают опекать. Кроме того, он сразу поймет, откуда ветер дует, и разозлится на меня, а мне этого совсем не хочется.
– Тоже верно, – согласился Ной. – Может быть, мне самому с ним поговорить? Один на один, как мужчина с мужчиной? Я мог бы воззвать к его отцовскому долгу, гражданской совести и прочему…
– Знаешь, это хорошая мысль, – с облегчением сказала Марис. – Попробуй, может, что и выйдет.
– Тогда я съезжу к нему сразу после встречи с Говардом. Или позвоню, хотя это, конечно, хуже…
– Съезди к нему, пожалуйста! Тогда я не буду волноваться.
– Хорошо.
– Спасибо, Ной.
– Не за что. У тебя все, Марис?
– А что?
– Говард ждет, я же сказал тебе.
– Ох, извини, я совсем забыла! Мне не следовало тебя задерживать.
– Пустяки! К тому же насчет Дэниэла – это действительно важно. – Ною давно хотелось швырнуть трубку на рычаги, но, если бы он ее не успокоил, она, чего доброго, могла примчаться из Джорджии, а это не входило в его планы. – Не беспокойся, – сказал он как только мог убедительно. – На самом деле Дэниэл крепче, чем мы с тобой думаем. Кстати, в последние несколько дней он выглядит молодцом – совсем как в прежние времена. Он буквально излучает энергию…
– Хорошо, если так, – сказала Марис, успокаиваясь. – Может, я действительно преувеличиваю?.. Каждый раз, когда я куда-нибудь уезжаю, мне начинает казаться, что с ним непременно должно что-то случиться, и тогда я просто места себе не нахожу.
– Ну и напрасно, – ответил Ной, начиная приплясывать на месте от нетерпения. – А теперь извини, но мне и правда пора.
– Извинись перед Говардом от моего имени. Скажи ему, что это я тебя задержала.
– Конечно, скажу, только это вряд ли поможет. Старый Говард Бэнкрофт не слушает ни бога, ни черта – одного только Дэниэла Мадерли.
Марис рассмеялась, потом сказала нежно:
– Ну, ладно, до свидания. Я люблю тебя, Ной.
Ной не ожидал такого признания, но быстро взял себя в руки и ответил рассеянным тоном любящего, но слишком занятого супруга:
– Я тоже тебя люблю, дорогая.
Но на самом деле все любовные клятвы ничего для него не значили. Это были всего лишь слова, которые было необходимо произносить в определенных случаях. Ной много раз признавался в любви самым разным женщинам, но только для того, чтобы затащить их в постель. Ухаживая за Марис, он много говорил с ней о своих чувствах, но только потому, что она от него этого ожидала. Ной поклялся ей в любви только для того, чтобы получить благословение на брак от отца Марис, и продолжал разыгрывать страсть даже после свадьбы, чтобы не вызвать подозрений старика. Лишь в последние несколько месяцев он стал несколько небрежнее и почти не заговаривал с Марис о своих чувствах.
Марис была, конечно, гораздо более чувствительной и сентиментальной, что раздражало Ноя. Он терпеть не мог всех этих излияний, и поначалу ему было невероятно трудно сдерживаться, когда Марис говорила: «Я люблю тебя». Она же ничего не замечала, и не было дня, когда бы Марис не объявила ему о своих чувствах. Впрочем, со временем Ной привык к этим нежностям и воспринимал их уже спокойно.
Но сегодня ее слова застали его врасплох, и дело было даже не в том, что она сказала, а как сказала. Сегодняшнее «люблю» Марис прозвучало так, словно она пыталась убедить в этом то ли его, то ли себя. Неужели, задумался Ной, вечеринка-сюрприз, которую он так тщательно спланировал и организовал, не успокоила ее? Неужели Марис все еще подозревает его в неверности?
Входя в приемную Бэнкрофта, Ной все еще думал о разговоре с Марис. Что-то было не так, но что? В ее последних словах явно прозвучало что-то похожее на отчаяние. Интересно было бы узнать, что с ней такое? Что она знает? О чем догадывается?
Ной не сдержал улыбки. Несомненно, Марис говорила бы с ним совершенно по-другому, если бы ей стало известно содержание папки, которую он держал в руках.
На ходу кивнув секретарю Бэнкрофта, Ной толкнул дверь кабинета.
– Добрый день, Говард. Извините, что задержался, – начал он с порога, зная, что лучшая защита – нападение. – Мне как раз звонила Марис, и я обещал ей, что документы, о которых мы с вами говорили, будут у нее завтра, в крайнем случае – послезавтра. Она находится в командировке в каком-то медвежьем углу Джорджии, но, насколько я понял, такое достижение цивилизации, как срочная почта, там существует.
Не дожидаясь приглашения, Ной сел в обитое красной кожей кресло и, закинув ногу на ногу, положил папку на колени. Сам он с удобством откинулся на спинку, а руки положил на подлокотники, стараясь, чтобы его поза выглядела как можно более беззаботной. Поглядев на окно позади рабочего стола Бэнкрофта, Ной заметил:
– Прямо не знаю, за какие заслуги вам предоставили этот кабинет. Отсюда открывается прекрасный вид!..
На самом деле ему было решительно наплевать, какой вид открывается из окон кабинета Говарда Бэнкрофта. Его нарочитая развязность была призвана отвлечь старого юриста от дела, ради которого Ной сюда пришел. Впрочем, Бэнкрофт был слишком хитер и опытен, чтобы поддаться на такую нехитрую уловку. Сухонький, невысокий, он выглядел лет на десять старше своих лет и был похож на злого гнома. Самой выдающейся его чертой был яйцевидный и совершенно лысый череп с шарообразной шишкой на самой макушке. Одевался Говард Бэнкрофт всегда одинаково – в лоснящийся на локтях пиджак, белую сорочку и просторные твидовые брюки, которые наверняка бы сваливались на ходу, если бы не широкие старомодные подтяжки. На носу Бэнкрофта ловко сидели круглые очки в тонкой металлической оправе с очень сильными линзами – юрист был отчаянно близорук, хотя и пытался это скрывать.
– Ну что, бумаги готовы? – спросил Ной, хотя ему было хорошо видно – нужный документ лежал перед Бэнкрофтом на столе.
– Да, бумаги готовы, – ответил юрист.
– Вот и отлично! Позвольте поблагодарить вас за оперативность, мистер Бэнкрофт… – Ной наклонился вперед, чтобы взять документ, но Бэнкрофт положил на него свою сухонькую, переплетенную синеватыми венами стариковскую руку.
– Не спешите, мистер Рид, – ответил юрист. – Документы готовы, но я их вам не отдам. Сегодня не отдам.
– Это еще почему?
– Я исполнил ваше распоряжение и составил договор в точности, как вы просили, но… Могу я говорить откровенно?
– Разумеется.
– Так вот, мистер Рид, содержание этого договора меня очень и очень беспокоит… – Бэнкрофт снял очки и принялся протирать их большим белым носовым платком, который он вытащил из кармана. Со стороны это выглядело так, словно юрист машет белым флагом, собираясь сдаваться, и Ной усмехнулся про себя. При всем своем опыте и знаниях этот раунд Бэнкрофт выиграть не мог.