Страница:
– Видели отборочные матчи? – спрашивает Бленхейм Петворта, закуривая трубку.
– О, вы тоже курите трубку? – восклицает Плитплов, доставая свою, резную. – И я.
– Боюсь, я за ними не слежу, – отвечает Петворт.
– Крикет? Вы говорите о крикете, вашей национальной игре? Люди в белом, как врачи? – спрашивает Плитплов.
– Говорят, кто устал от крикета, устал от жизни, – замечает Бленхейм.
– Не думаю, что мистер Петворт устал от жизни, – говорит мисс Пил.
– Устал от жизни, устал по жизни, – бормочет Плитплов.
– Я могу его смотреть, могу не смотреть, – говорит Петворт.
– Вы, наверное, знаете моего друга, сэра Лоуренса Оливье? – спрашивает мисс Пил.
– Лично – нет, – отвечает Петворт.
– О, тогда вы вовсе его не знаете! – восклицает мисс Пил.
Дважды уличенный в невежестве, Петворт тем не менее понимает истинно английским чутьем, что его приняли в компанию; на свой манер британцы начинают приятно проводить время.
Снаружи предательский темный город смыкает кольцо;
внутри разворачивается некая версия хорошей жизни. Мисс Пил щебечет о какой-то оперной постановке; Стедимен рассказывает о визите принцессы Маргарет на некий остров, где он служил в посольстве; мистер Бленхейм вещает о регби, и даже Плитплов, не желая остаться в стороне, показывает салонные фокусы – извлекает из ушей орехи.
– Я слышала, в Лондоне теперь все пьесы про неприличное и актеры скачут по сцене голые, – говорит мисс Пил. – Должно быть, очень скучно. Я никогда не любила реализм.
– Пьесы вашего Эдварда Бонда очень знамениты, – замечает Плитплов.
– Кого-кого? – спрашивает Бленхейм.
– Он написал «Спасенных» и «Лира», – отвечает Плитплов.
– Драматург из левых, – объясняет мисс Пил. – Здесь он
популярен.
– Думаю, в Англии теперь никто не хочет работать, – заявляет Плитплов. – Наш народ здесь очень любит труд. Наши рабочие часто просят разрешения выпустить больше продукции бесплатно, из одного энтузиазма.
– Правда? – восклицает мисс Пил. – Потрясающе.
– Здесь невысоко ценят британскую репу… репу… репутацию как промышленный державы, – замечает Стедимен.
– Нелегко объяснить миру, что мы за народ, – произносит Бленхейм, довольно попыхивая трубкой.
– Но, может быть, это ваша работа? – спрашивает Плитплов. – Может быть, для ради этого ваше правительство и послало вас в Слаку?
– А, – хихикает Бленхейм. – Вы спрашиваете, чем я занимаюсь? На какой ниве тружусь? Вообще-то на дипломатической.
– Думаю, вы любите осторожность, – говорит Плитплов, – но разве ваша экономика не рушится? Не станет ли она со временем социалистической, как у нас?
– Вряд ли, – отвечает Бленхейм, – это не в нашем духе.
– Вижу, веселье кипит! – восклицает Баджи Стедимен, выходя из недр квартиры в кокетливом фартучке. – Наша маленькая сенсация продвигается весьма успешно. Энгус, позвольте отпить из вашего бокала. Надеюсь, все вас развлекают. Кто-нибудь удосужился показать вам замечательный вид из окна?
Замечательный вид из окна, который Баджи показывает Петворту, составляет по большей части непроглядная темень, поскольку Слака по ночам освещена много хуже западных городов. Однако огромная луна сияет, на ее фоне прорисованы купол и пара шпилей, где-то внизу мигают огни, над зданием ЦК Партии вспыхивает красная звезда. Внизу, под бледными деревьями, движутся редкие машины и закутанные в кашне прохожие.
– Я никогда не блистала умением готовить, – говорит Баджи, сплетая свои пальцы с пальцами Петворта. – Мы всегда советовали гостям наесться, прежде чем идти к нам. Однако я – замечательная хозяйка, поскольку получила прекрасное воспитание. Я не кажусь вам чересчур важной дамой для моего юного возраста?
– Ничуть, – отвечает Петворт.
– Ах, Энгус, – говорит Баджи, – знаете, я думаю, что мы с вами – родственные души. Два одиноких, обиженных судьбой человека. В этом мире подобное стремится к подобному. Я чувствую, что между нами возникает глубокая внутренняя связь.
– Камърадаку, – произносит голос; между ними втискивается мощная фигура Магды.
– Простите, Энгус, – говорит Баджи, – сейчас попробую объясниться по-местному. Та, Магда?
– Сквассу, сквассу, – шипит Магда.
– Боюсь, что наш тет-а-тет придется временно отложить, надеюсь, что ненадолго. Магда говорит, что суп готов. Прошу общего внимания! Магда зовет за стол.
Немногочисленная компания перемещается от иранских переметных сум и мексиканских масок к столу, уставленному парижским серебром и корейскими подставками под горячее. Перед каждым прибором карточка, написанная неанглийским почерком; на той, что справа от хозяйки, значится «Doktor Pumwum».
– Да, садитесь рядом со мной, Энгус, – говорит Баджи, под столом стискивая Петворту коленку. – А вы – по другую сторону, доктор Плитплов.
– Мы приближаемся к секрету? – спрашивает Плитплов, усаживаясь и встряхивая салфетку. – Может быть, это что-то съедобное?
– Вы очень догадливы. – Баджи игриво хлопает Плитплова по руке. – Помните: чем дольше ждешь, тем больше удовольствие. Мой любимый девиз, если только ждать не очень долго. Как сказала однажды великая Мэй Уэст, я предпочитаю мужчин, которые не торопятся.
– Это философ? – спрашивает Плитплов.
– Нет, это кинозвезда, в нашей части мира, – отвечает Баджи. – Вы бывали в нашей части мира, доктор Плитплов? Вас пускают за границу?
– Был несколько раз, – говорит Плитплов. – В Лондоне и некоторых других городах. Я прекрасно помню Тотенхем-корт-Роуд.
– Неудивительно, – замечает Баджи, – она навсегда остается в памяти. Вероятно, вы на хорошем счету, если вас пускают за рубеж.
– Я не совершал тяжелых проступков, – говорит Плитплов. – Разумеется, мы здесь вполне либеральны, во многих смыслах. Как видите, мы приглашаем ваших выдающихся лекторов, таких, как доктор Петворт.
– Замечательный выбор! – кивает Баджи.
– Мы ожидаем узнать от него много полезных вещей и улучшить нашу самокритику. Быть может, вы читали его книги?
– Нет, – отвечает Баджи, – я лучше дождусь фильма. Появляется Магда с половником и супницей; Стедимен обходит стол, наливая всем белое вино.
– У вас, возможно, есть дети? – спрашивает Плитплов.
– Да, где-то есть, двое или трое, – отвечает Баджи. – Где сейчас наши дети, Феликс?
– В Ундле, – отвечает Стедимен, наливая вино.
– Простите? – переспрашивает Плитплов.
– Это частная английская школа, – объясняет Баджи. – Вы, вероятно, знаете, что британская аристократия предпочитает отправлять детей в школу, пока они не повзрослеют и не поумнеют. А когда они оттуда выходят, они уже слишком взрослые и умные. Энгус, у вас есть дети? Маленькие петворты в колыбельках?
– Нет, – отвечает Петворт.
– Однако миссис Петворт есть? – продолжает пытать Баджи. – Брак не обошел вас стороной?
– Да, – отвечает Петворт.
– Надеюсь, она очень мила, – замечает Плитплов.
– Да, – говорит Петворт.
– Вы не взяли ее в Слаку, – произносит Баджи. – Это упущение или сознательный расчет?
– Она не очень здорова, – отвечает Петворт. Плитплов смотрит на него через стол.
– Надеюсь, вы не забыли ей позвонить?
– Мистер Плитплов, мне припоминается, что мы как-то посылали вас на летний семинар в Кембридж, – говорит мисс Пил, перегибаясь через стол.
– Кого, меня? – восклицает Плитплов.
– Вы знаете этот семинар, доктор Петворт? – спрашивает мисс Пил.
– Да, я иногда читаю там лекции.
– Нам иногда удается отправить несколько человек на учебу, – говорит мисс Пил. – Это очень сложно, здешние власти всегда пытаются подсунуть вместо них кого-то своего. Кажется, мы посылали вас три года назад, мистер Плитплов.
– В Кембридж? – спрашивает Плитплов.
– Да, в Кембридж, – отвечает мисс Пил.
Магда входит забрать тарелки из-под супа; Стедимен встает, чтобы еще раз наполнить бокалы.
– Секрета ждать уже недолго! – восклицает Баджи. – Я училась в Оксфорде, слушала историю у А. Дж.П. Тейлора. Меня знал весь университет – из-за моего бюста.
– Разумеется, – галантно произносит Плитплов. – Неудивительно.
– Конечно, он уже не тот, – говорит Баджи. – Годы не щадят даже самые выдающиеся творения природы и человека.
– О, напротив, он всё так же великолепен! – восклицает Плитплов. – Вы согласны, доктор Петворт?
– Вы очень добры, – отвечает Баджи. – Хорош, возможно, но не великолепен. Не высший сорт, но вполне достоин того, чтобы его посетить.
– Так вы были в Кембридже? – спрашивает мисс Пил.
– В восхитительном Кембридже? – повторяет Плитплов. – Возможно, и был. Однако вы должны понять мою растерянность. В моей стране, если изучаешь английский, надо обязательно учить и русский, так поддерживается баланс. Поэтому сегодня я в Москве, завтра, возможно, в Кембридже. Тут я изучаю Горького, там – Троллопа. Тут я посещаю Большой, там – Ковент-Гарден. В Москве я изучаю марксистскую эстетику, а в Кембридже, если это был Кембридж…
– Тоже изучаете марксистскую эстетику, – подхватывает Баджи Стедимен.
– А когда много ездишь, легко всё перепутать, не правда ли, доктор Петворт? – говорит Плитплов.
– Всё сливается, – кивает Петворт.
– Кембридж и Москва? Неужели? – с сомнением произносит мисс Пил. – Я не думала, что их так легко спутать.
– Разумеется, в памяти остаются некоторые отличия, – отвечает Плитплов.
– Какие, например? – спрашивает мистер Бленхейм.
– В России пахнет едой и кошками, – говорит Плитплов, – в Англии – собаками и спиртным.
– Вижу, у вас тонкое чутье на культурные различия, – замечает Баджи.
– Нельзя ли уточнить, – говорит мисс Пил, – вы были в Кембридже или нет? Я уверена, что мы оплачивали вашу поездку.
– Минуточку, минуточку! – восклицает Баджи. – Вот и секрет! Гвоздь программы!
Из кухни выходит Магда, массивная, в черном платье, неся перед собой серебряное блюдо под крышкой.
– Он здесь, ваш секрет? – спрашивает Плитплов, привставая от любопытства.
– Поставьте на стол, Магда, – говорит Баджи. – Большое спасибо. Давайте попросим нашего почетного гостя совершить церемонию открытия. Я всегда считаю, что гостей следует приставлять к делу. Прошу, Энгус.
Под взглядами собравшихся Петворт снимает крышку. На блюде рядами лежат бурые, мясистые, кожистые предметы, немного похожие на печеные экскременты.
– О, какой восторг! – кричит мисс Пил.
– Bella, multabella! [20] – подхватывает Бленхейм.
Только Плитплов, не разделяя общего восхищения, недоверчиво подается вперед.
– Вы знаете, что это? – спрашивает Баджи.
– Конечно, – отвечает Плитплов, не веря своим глазам. – Сардельки.
– Британские сардельки, – говорит Баджи.
– От Маркса и Спенсера, – подхватывает мисс Пил.
– Секрет – это сардельки? – недоумевает Плитплов.
– Вам, должно быть, стоило огромного труда выписать их из Англии! – восклицает мисс Пил.
– Вообще-то они прибыли вчера, с дипломатической почтой, – отвечает Баджи. – Тем же самолетом, что и вы, Энгус.
– Давайте освободим бокалы, – говорит Феликс Стедимен. – Думаю, пора перейти к кра-кра-красному.
– Этот прием по поводу сарделек? – спрашивает Плитплов.
– По поводу приезда Энгуса, – отвечает Баджи, под столом стискивая Петворту коленку, – но мы хотели доставить всем удовольствие.
– Я тоже расскажу секрет, – говорит Плитплов. – Даже здесь, в Слаке, при всей своей отсталости, мы изобрели сардельки.
– Ах, но не такие, как эти, – возражает мисс Пил.
В ночи лихорадочно вспыхивают неоновые надписи «МУГ» и «КОМФЛУГ», огромная луна с любопытством смотрит через стекло, как несколько британцев на чужбине берутся за ножи и вилки, чтобы приступить к вожделенной трапезе. К сарделькам, естественно, подают некое подобие картофельного пюре, бутылку красного томатного соуса и красное вино, которое Стедимен разливает со словами: «Здесь есть отменные вина, которых не найдешь в Англии; к сожалению, это не такое».
Пламя свечей подрагивает; только Плитплов по-прежнему выглядит ошарашенным.
– Как я объясню своим студентам такой национальный характер? – спрашивает он. – В разгар исторического процесса, в наши нелегкие времена, когда повсюду дипломатические угрозы, вы собираетесь ради сарделек. Не это ли зовется флегмой?
– Просто скажите им, что британцы умеют делать настоящие сардельки, – говорит Бленхейм.
– Боюсь, это не такое уж удовольствие для вас, Энгус, – говорит Баджи. – Вы, вероятно, едите их постоянно.
– Да, – отвечает Петворт, – но они очень вкусные,
– Он всегда дипломатичен, – замечает Плитплов. – Это было замечено даже в…
– Кембридже? – спрашивает мисс Пил. – Вы встречались там?
– Трудно сказать, – отвечает Плитплоз. – Столько лекций, столько лиц. Разве всё припомнишь?
– А вы, доктор Петворт? – не отстает мисс Пил. – Помните ли вы доктора Плитплова?
– Мы разговаривали один раз, в пабе, – отвечает Петворт.
– Вряд ли, – говорит Плитплов. – Я предпочитаю не ходить в такие заведения.
– О чем была ваши лекция, доктор Петворт? – спрашивает мисс Пил.
– О лингвистике Хомского, – отвечает Петворт. – Довольно специальная тема.
– Это ничего вам не говорит, доктор Плитплов? – настаивает мисс Пил. – Лекция не оставила никакого следа в вашей памяти?
– Кажется, теперь припоминаю, – говорит Плитплов. – Превосходная лекция. Какое странное совпадение, что наши пути снова пересеклись.
– Да, действительно, – замечает мисс Пил.
– Конечно, вы меня совсем не помните, – продолжает Плитплов. – Я был только всего лишь один из множества ваших восторженных внимателей.
– Вообще-то помню, – отвечает Петворт. – Разве не вы писали о Троллопе?
– О, мой маленький шедевр! – радуется Плитплов. – Вы его помните?
– Троллоп… – повторяет Баджи, – это был какой-то почтмейстер?
– Ваш великий писатель, – поправляет Плитплов. – Более знаменитый, чем сарделька.
– Мне кажется, вы отлично друг друга знаете, – вмешивается мисс Пил. – Не понимаю, что тут скрывать.
– Ну… – Плитплов внезапно бросает на Петворта птичий взгляд. – Может быть, я не хотел смущать вашего гостя.
– Чем вы можете его смутить? – удивляется Баджи. – Он совсем не выглядит смущенным.
– О, я думаю, не стоит обсуждать такие вещи, – говорит Плитплов, – в присутствии многих милых людей, которые с удовольствием едят сардельками. Кажется, у вас есть пословица: слово – воробей, а молчание – золото.
– Не понимаю, о чем вы, – говорит Петворт.
– Я просто вспомнил небольшое затруднение между нами, которое вынуждает меня к большой осторожности в словах.
– Как интересно! – восклицает Баджи. – Какое затруднение?
– Нет, я слишком далеко зашел, – говорит Плитплов. – Мне не следовало заводить такие речи. Ваша жена меня бы не одобрила.
– Моя жена? – переспрашивает Петворт.
– Ее зовут Лотти, – говорит Плитплов.
– Я знаю, что ее зовут Лотти, – отвечает Петворт.
– Очень занимательная дама, – говорит Плитплов, – курит маленькие сигары. Она приехала в Кембридж, мы вместе совершали чудесные прогулки, в том числе по магазинам. Во время одной из таких прогулок прозвучали откровенности, которые не следует повторять. Теперь вы понимаете, почему я был несколько скрытен.
– Вы ходили гулять с моей женой? – спрашивает Петворт.
– Разве вы не знали? – удивляется Плитплов. – В таком случае я зря об этом упомянул. Я не хотел, однако после такого количества виски и восхитительных сарделек легко потерять бдительность.
– Какая прелесть! – восклицает Баджи.
– Какие откровенности? – спрашивает Петворт.
– Думаю, я всего лишь проявил по отношению к ней необходимое дружеское участие, – говорит Плитплов. – Женщинам часто нужен человек, с которым можно поделиться своими горестями.
– Ах, как верно! – восклицает Баджи.
– Какими горестями? – настаивает Петворт.
– О, вы сердитесь, пожалуйста, не вините меня, – говорит Плитплов. – Вы видите, как сильно я старался скрыть произошедшее от этих милых людей. Вы знаете, что я ваш добрый друг. Только если ваша жена по-прежнему с вами и вы снова счастливы, не забывайте, пожалуйста, что я приложил тут легкую руку.
– Она собиралась уходить? – спрашивает Баджи. – Ах, Энгус, теперь понятно, отчего вы такой мрачный!
– Чушь, – говорит Петворт.
– Она ничего вам не объяснила? – удивляется Плитплов. – Что ж, это естественно. Мы не всегда можем говорить о наших огорчениях близким людям. Вот почему посторонний иногда бывает самым хорошим другом. Он видит то, чего не видят близкие – что кто-то чувствует себя одиноким, заброшенным и несчастным.
– И эту щедрую услугу вы оказали моей жене? – спрашивает Петворт.
– Я был рядом, когда понадобилась помощь, – говорит Плитплов. – Вспомните, вы – прославленный ученый, все от вас без ума. Вы читаете замечательные лекции о лингвистике Хомского, которые слушают затаив дыхание. Однако жизнь вашей жены не такова. Никто на нее не смотрит. Она ходит по улицам одна. В определенных резонах ей нет удовлетворения. Естественно, она говорит с кем-то, кто может слушать, даже если это незнакомый человек из далекой страны, где нельзя добыть английских сарделек.
– Как я понимаю! – восклицает Баджи Стедимен.
– Чем именно вы занимались с моей женой? – настаивает Петворт.
– Умоляю вас, это была всего лишь легкая дружба, – отвечает Плитплов. – Всё время я говорил о вас очень хорошо. Я сказал, что вы замечательный ученый и ценный человек, которому требуется особое понимание. Не каждая женщина способна оценить такие достижения. Я объяснил, разумеется, что вы привлекательны для других женщин, и, конечно, ваши студентки иногда немного в вас влюбляются, и вам лестно. Однако это не всегда означает, что любовь кончилась. Теперь вы понимаете, почему я интересуюсь ее состоянием. Когда окажешь кому-то руку помощи, поневоле чувствуешь привязанность. Само собой, я уважаю вас обоих. Вы очень помогли мне с книгой. Я выразил должную признательность в интродукции, которую хотел бы вам показать. Однако теперь вы понимаете, почему я пытался скрыть наше знакомство. Такие вещи лучше хранить в секрете. Как сардельки.
– Я тоже думаю, что интимные вопросы лучше не афишировать, – объявляет Баджи Стедимен. – Мы живем в век излишней откровенности. Есть люди, которые ложатся с тобой в постель, только чтобы рассказать о своих предыдущих романах – с кем, когда, сколько раз, где, почему и как именно. Лично я нахожу это дурным тоном. Мне таких разговоров вполне хватает у парикмахерши.
– Пожалуйста, доктор Петворт, поймите, – говорит Плитплов, сверкая птичьим взглядом. – Я хотел бы сказать хороший тост за ваше турне и выразить пожелания, чтобы оно было очень успешным. И я постараюсь попасть на вашу лекцию, поскольку надеюсь, что наши дороги еще пересекутся.
– Как мило! – подхватывает Баджи.
Тут снова входит Магда и ставит на стол что-то кремово-пироженное.
– Может быть, вы немного расскажете доктору Петворту о тех местах, которые он собирается посетить? – говорит Феликс Стедимен с другого конца стола.
– Я с удовольствием дам советы, если смогу, – отвечает Плитплов, – но я, конечно, не знаю, куда едет ваш гость.
– Глит, Ногод и Провд, – говорит Петворт.
– О, вот как? Ну, это города. Уверен, там вам очень понравится.
– Да, но какие они? – спрашивает Стедимен.
– Города, как любые другие, – отвечает Плитплов. – Я не очень хорошо их знаю. Наверное, ваш гид расскажет, куда вы приехали. Знаете ли, в нашей стране есть пословица…
– Нимало не сомневаюсь, – замечает мистер Бленхейм.
– Нельзя построить город из одних слов, – продолжает Плитплов. – И еще: будущее придет, говорить о нем или нет. Боюсь, мои бледные слова испортят вам удовольствие от этих городов.
– С кем же Энгус там встретится? – спрашивает Баджи.
– В Глите с деканом Влич, – говорит Плитплов. – У него хорошие ассистенты, которые будут задавать серьезные марксистские вопросы. В Ногоде, к сожалению, декан – женщина, Персониii. В Провде университета нет. Думаю, вы посетите конгресс, может быть, в бывшем охотничьем домике императора. Однако, полагаю, мистер Стедимен, вы сами можете многое рассказать.
– Увы, нет, – отвечает Стедимен, – все эти места в желтых районах.
– Что такое желтые районы? – спрашивает Плитплов.
– Места, отмеченные желтым на дипломатических картах. Туда нам ездить запрещено.
Плитплов бледнеет.
– Тогда вам не следовало спрашивать, – говорит он. – Я сболтнул лишнего. Сегодня я чересчур много говорю.
Сверху снова нависает Магда, забирая последние тарелки; под столом Баджи Стедимен гладит Петворту колено. Напротив поблескивают пронзительные глаза Плитплова, наполовину встревоженные, наполовину зловещие. Неприятный разговор крутится в мозгу, затуманенном алкоголем. Петворт пытается думать о жене, о темном женском начале; сидя при свечах в Слаке, он силится вспомнить Кембридж, бурую реку, лодочки, тлю на листьях, но всё кажется невероятно далеким. Птичье лицо напротив поблескивает виновато, а может быть, торжествующе, в памяти всплывают отблески этого же лица поздним вечером, в их с женой кембриджском номере, какой-то деревянный предмет, рюмочка для яиц или подставка под трубку, сувенир, вырезанный неведомым крестьянином в глухих слакских лесах, и разговор за полночь, когда сам Петворт давно уже ушел спать. Однако было ли что-то еще? Он пытается припомнить длительные отлучки жены, и был ли тогда Плитплов на лекциях, но всё слишком далеко. Он оглядывает британцев на чужбине и гадает, зачем его сюда занесло; припоминает давнишний разговор: «Он спросил, хорош ли ты в постели; я ответила, что да». Накатывает ощущение запутанности, завязанности в чьем-то чужом сюжете, однако он слишком устал, чтобы разбираться, слишком одинок, безволен и безличен – не дополнение, но и не подлежащее.
– Бренди? – спрашивает Стедимен, подходя с бутылкой.
– Нет, спасибо. – Петворт ослабевшей рукой прикрывает бокал.
– Вижу, у вас прекрасное собрание наших спиртных напитков, – с улыбкой произносит Плитплов. – Только маленькую чуточку. Полагаю, вам очень нравится ваша дипломатическая жизнь здесь?
– Кстати о секретах, – говорит Баджи Стедимен, снова кладя руку Петворту на колено. – Маленькая иллюстрация на тему нелепых сложностей здешней жизни. Насчет желтых районов. Знаете, всякий раз, выезжая из Слаки, мы должны сообщать, куда едем, и отмечаться во всех контрольных пунктах по дороге. Однажды в пятницу вечером мы выехали на уик-энд докататься на лыжах. Дороги были темные, ехать надо было через лес, и, видимо, мы пропустили поворот. Въезжаем в городок, проверяем по карте, и оказывается, что он в желтом районе. Феликс хотел повернуть назад, но на улице плясали, танцоры окружили машину, цыгане играли на скрипках в самые окна, ну, представляете. Мы не могли тронуться с места, и я уговорила Феликса выйти и присоединиться к танцующим.
– Я хотел ехать, ты помнишь, – говорит Феликс.
– Но я люблю танцевать. Ты же знаешь, у меня дикий, необузданный нрав. Да, мы танцевали, а потом пошли в дом согреться, и крестьяне принялись накачивать нас бренди. Когда мы вернулись к машине, оказалось, что над ней растянули огромную палатку.
– Кто? – спрашивает мисс Пил.
– Милиционеры. Понимаете, они не могли ее увезти, потому что на ней дипломатические номера, но и не хотели, чтобы мы уехали.
– И что вы сделали? – спрашивает мисс Пил.
– Проспали всю ночь в машине, – отвечает Баджи. – Утром Феликс понял, что единственный выход – пойти в милицию и объясниться. Нас задержали на два дня. В конце концов я сказала их полковнику не валять дурака, нас посадили в машину, и всю дорогу до Слаки мы ехали между двумя армейскими грузовиками. На следующий день посол надел пальто и пошел извиняться. Инцидент был закрыт.
– Вам не следовало этого делать, – говорит Плитплов. – Вы не должны знать про это место.
– Вы хотите сказать, танец был секретный? – спрашивает Баджи.
– Ваш секрет – сардельки, – отвечает Плитплов, – почему нашему не быть танцем?
– Ты знаешь, как такие вещи тебя заводят, Баджи, – говорит Стедимен с другого конца стола.
– Заводят?! – кричит Баджи. – Кто знает, что меня заводит? Кто за тридцать пять лет сумел хотя бы приоткрыть эту дверь?
– Мне кажется, уже поздно, – замечает мисс Пил. Рядом со столом мрачно вырастает Магда в массивном темном плаще и с полиэтиленовым пакетом в руках.
– Да, пора везти Магду домой, – говорит Стедимен, вставая и отправляясь за «дворниками».
– Мистер Плитплов, – обращается Баджи к гостю, хватая его за руку, – быть может, теперь вы понимаете хоть отчасти, почему в этой стране, в этом мире, я чувствую себя пленницей?
– Конечно, – отвечает Плитплов, – но не надо удручать.
– Удручать?! – восклицает Баджи. – Мне кажется, я безумно весела!
– По-моему, время прощаться, – произносит Бленхейм, потягиваясь. – Давайте я прослежу, чтобы мисс Пил благополучно спустилась по лестнице, и доставлю ее домой.
– Думаю, я тоже тихо откланяю, – говорит Плитплов. – У моей жены, наверное, болит голова. И, может быть, я сболтнул некоторые лишние вещи.
– О, вы тоже курите трубку? – восклицает Плитплов, доставая свою, резную. – И я.
– Боюсь, я за ними не слежу, – отвечает Петворт.
– Крикет? Вы говорите о крикете, вашей национальной игре? Люди в белом, как врачи? – спрашивает Плитплов.
– Говорят, кто устал от крикета, устал от жизни, – замечает Бленхейм.
– Не думаю, что мистер Петворт устал от жизни, – говорит мисс Пил.
– Устал от жизни, устал по жизни, – бормочет Плитплов.
– Я могу его смотреть, могу не смотреть, – говорит Петворт.
– Вы, наверное, знаете моего друга, сэра Лоуренса Оливье? – спрашивает мисс Пил.
– Лично – нет, – отвечает Петворт.
– О, тогда вы вовсе его не знаете! – восклицает мисс Пил.
Дважды уличенный в невежестве, Петворт тем не менее понимает истинно английским чутьем, что его приняли в компанию; на свой манер британцы начинают приятно проводить время.
Снаружи предательский темный город смыкает кольцо;
внутри разворачивается некая версия хорошей жизни. Мисс Пил щебечет о какой-то оперной постановке; Стедимен рассказывает о визите принцессы Маргарет на некий остров, где он служил в посольстве; мистер Бленхейм вещает о регби, и даже Плитплов, не желая остаться в стороне, показывает салонные фокусы – извлекает из ушей орехи.
– Я слышала, в Лондоне теперь все пьесы про неприличное и актеры скачут по сцене голые, – говорит мисс Пил. – Должно быть, очень скучно. Я никогда не любила реализм.
– Пьесы вашего Эдварда Бонда очень знамениты, – замечает Плитплов.
– Кого-кого? – спрашивает Бленхейм.
– Он написал «Спасенных» и «Лира», – отвечает Плитплов.
– Драматург из левых, – объясняет мисс Пил. – Здесь он
популярен.
– Думаю, в Англии теперь никто не хочет работать, – заявляет Плитплов. – Наш народ здесь очень любит труд. Наши рабочие часто просят разрешения выпустить больше продукции бесплатно, из одного энтузиазма.
– Правда? – восклицает мисс Пил. – Потрясающе.
– Здесь невысоко ценят британскую репу… репу… репутацию как промышленный державы, – замечает Стедимен.
– Нелегко объяснить миру, что мы за народ, – произносит Бленхейм, довольно попыхивая трубкой.
– Но, может быть, это ваша работа? – спрашивает Плитплов. – Может быть, для ради этого ваше правительство и послало вас в Слаку?
– А, – хихикает Бленхейм. – Вы спрашиваете, чем я занимаюсь? На какой ниве тружусь? Вообще-то на дипломатической.
– Думаю, вы любите осторожность, – говорит Плитплов, – но разве ваша экономика не рушится? Не станет ли она со временем социалистической, как у нас?
– Вряд ли, – отвечает Бленхейм, – это не в нашем духе.
– Вижу, веселье кипит! – восклицает Баджи Стедимен, выходя из недр квартиры в кокетливом фартучке. – Наша маленькая сенсация продвигается весьма успешно. Энгус, позвольте отпить из вашего бокала. Надеюсь, все вас развлекают. Кто-нибудь удосужился показать вам замечательный вид из окна?
Замечательный вид из окна, который Баджи показывает Петворту, составляет по большей части непроглядная темень, поскольку Слака по ночам освещена много хуже западных городов. Однако огромная луна сияет, на ее фоне прорисованы купол и пара шпилей, где-то внизу мигают огни, над зданием ЦК Партии вспыхивает красная звезда. Внизу, под бледными деревьями, движутся редкие машины и закутанные в кашне прохожие.
– Я никогда не блистала умением готовить, – говорит Баджи, сплетая свои пальцы с пальцами Петворта. – Мы всегда советовали гостям наесться, прежде чем идти к нам. Однако я – замечательная хозяйка, поскольку получила прекрасное воспитание. Я не кажусь вам чересчур важной дамой для моего юного возраста?
– Ничуть, – отвечает Петворт.
– Ах, Энгус, – говорит Баджи, – знаете, я думаю, что мы с вами – родственные души. Два одиноких, обиженных судьбой человека. В этом мире подобное стремится к подобному. Я чувствую, что между нами возникает глубокая внутренняя связь.
– Камърадаку, – произносит голос; между ними втискивается мощная фигура Магды.
– Простите, Энгус, – говорит Баджи, – сейчас попробую объясниться по-местному. Та, Магда?
– Сквассу, сквассу, – шипит Магда.
– Боюсь, что наш тет-а-тет придется временно отложить, надеюсь, что ненадолго. Магда говорит, что суп готов. Прошу общего внимания! Магда зовет за стол.
Немногочисленная компания перемещается от иранских переметных сум и мексиканских масок к столу, уставленному парижским серебром и корейскими подставками под горячее. Перед каждым прибором карточка, написанная неанглийским почерком; на той, что справа от хозяйки, значится «Doktor Pumwum».
– Да, садитесь рядом со мной, Энгус, – говорит Баджи, под столом стискивая Петворту коленку. – А вы – по другую сторону, доктор Плитплов.
– Мы приближаемся к секрету? – спрашивает Плитплов, усаживаясь и встряхивая салфетку. – Может быть, это что-то съедобное?
– Вы очень догадливы. – Баджи игриво хлопает Плитплова по руке. – Помните: чем дольше ждешь, тем больше удовольствие. Мой любимый девиз, если только ждать не очень долго. Как сказала однажды великая Мэй Уэст, я предпочитаю мужчин, которые не торопятся.
– Это философ? – спрашивает Плитплов.
– Нет, это кинозвезда, в нашей части мира, – отвечает Баджи. – Вы бывали в нашей части мира, доктор Плитплов? Вас пускают за границу?
– Был несколько раз, – говорит Плитплов. – В Лондоне и некоторых других городах. Я прекрасно помню Тотенхем-корт-Роуд.
– Неудивительно, – замечает Баджи, – она навсегда остается в памяти. Вероятно, вы на хорошем счету, если вас пускают за рубеж.
– Я не совершал тяжелых проступков, – говорит Плитплов. – Разумеется, мы здесь вполне либеральны, во многих смыслах. Как видите, мы приглашаем ваших выдающихся лекторов, таких, как доктор Петворт.
– Замечательный выбор! – кивает Баджи.
– Мы ожидаем узнать от него много полезных вещей и улучшить нашу самокритику. Быть может, вы читали его книги?
– Нет, – отвечает Баджи, – я лучше дождусь фильма. Появляется Магда с половником и супницей; Стедимен обходит стол, наливая всем белое вино.
– У вас, возможно, есть дети? – спрашивает Плитплов.
– Да, где-то есть, двое или трое, – отвечает Баджи. – Где сейчас наши дети, Феликс?
– В Ундле, – отвечает Стедимен, наливая вино.
– Простите? – переспрашивает Плитплов.
– Это частная английская школа, – объясняет Баджи. – Вы, вероятно, знаете, что британская аристократия предпочитает отправлять детей в школу, пока они не повзрослеют и не поумнеют. А когда они оттуда выходят, они уже слишком взрослые и умные. Энгус, у вас есть дети? Маленькие петворты в колыбельках?
– Нет, – отвечает Петворт.
– Однако миссис Петворт есть? – продолжает пытать Баджи. – Брак не обошел вас стороной?
– Да, – отвечает Петворт.
– Надеюсь, она очень мила, – замечает Плитплов.
– Да, – говорит Петворт.
– Вы не взяли ее в Слаку, – произносит Баджи. – Это упущение или сознательный расчет?
– Она не очень здорова, – отвечает Петворт. Плитплов смотрит на него через стол.
– Надеюсь, вы не забыли ей позвонить?
– Мистер Плитплов, мне припоминается, что мы как-то посылали вас на летний семинар в Кембридж, – говорит мисс Пил, перегибаясь через стол.
– Кого, меня? – восклицает Плитплов.
– Вы знаете этот семинар, доктор Петворт? – спрашивает мисс Пил.
– Да, я иногда читаю там лекции.
– Нам иногда удается отправить несколько человек на учебу, – говорит мисс Пил. – Это очень сложно, здешние власти всегда пытаются подсунуть вместо них кого-то своего. Кажется, мы посылали вас три года назад, мистер Плитплов.
– В Кембридж? – спрашивает Плитплов.
– Да, в Кембридж, – отвечает мисс Пил.
Магда входит забрать тарелки из-под супа; Стедимен встает, чтобы еще раз наполнить бокалы.
– Секрета ждать уже недолго! – восклицает Баджи. – Я училась в Оксфорде, слушала историю у А. Дж.П. Тейлора. Меня знал весь университет – из-за моего бюста.
– Разумеется, – галантно произносит Плитплов. – Неудивительно.
– Конечно, он уже не тот, – говорит Баджи. – Годы не щадят даже самые выдающиеся творения природы и человека.
– О, напротив, он всё так же великолепен! – восклицает Плитплов. – Вы согласны, доктор Петворт?
– Вы очень добры, – отвечает Баджи. – Хорош, возможно, но не великолепен. Не высший сорт, но вполне достоин того, чтобы его посетить.
– Так вы были в Кембридже? – спрашивает мисс Пил.
– В восхитительном Кембридже? – повторяет Плитплов. – Возможно, и был. Однако вы должны понять мою растерянность. В моей стране, если изучаешь английский, надо обязательно учить и русский, так поддерживается баланс. Поэтому сегодня я в Москве, завтра, возможно, в Кембридже. Тут я изучаю Горького, там – Троллопа. Тут я посещаю Большой, там – Ковент-Гарден. В Москве я изучаю марксистскую эстетику, а в Кембридже, если это был Кембридж…
– Тоже изучаете марксистскую эстетику, – подхватывает Баджи Стедимен.
– А когда много ездишь, легко всё перепутать, не правда ли, доктор Петворт? – говорит Плитплов.
– Всё сливается, – кивает Петворт.
– Кембридж и Москва? Неужели? – с сомнением произносит мисс Пил. – Я не думала, что их так легко спутать.
– Разумеется, в памяти остаются некоторые отличия, – отвечает Плитплов.
– Какие, например? – спрашивает мистер Бленхейм.
– В России пахнет едой и кошками, – говорит Плитплов, – в Англии – собаками и спиртным.
– Вижу, у вас тонкое чутье на культурные различия, – замечает Баджи.
– Нельзя ли уточнить, – говорит мисс Пил, – вы были в Кембридже или нет? Я уверена, что мы оплачивали вашу поездку.
– Минуточку, минуточку! – восклицает Баджи. – Вот и секрет! Гвоздь программы!
Из кухни выходит Магда, массивная, в черном платье, неся перед собой серебряное блюдо под крышкой.
– Он здесь, ваш секрет? – спрашивает Плитплов, привставая от любопытства.
– Поставьте на стол, Магда, – говорит Баджи. – Большое спасибо. Давайте попросим нашего почетного гостя совершить церемонию открытия. Я всегда считаю, что гостей следует приставлять к делу. Прошу, Энгус.
Под взглядами собравшихся Петворт снимает крышку. На блюде рядами лежат бурые, мясистые, кожистые предметы, немного похожие на печеные экскременты.
– О, какой восторг! – кричит мисс Пил.
– Bella, multabella! [20] – подхватывает Бленхейм.
Только Плитплов, не разделяя общего восхищения, недоверчиво подается вперед.
– Вы знаете, что это? – спрашивает Баджи.
– Конечно, – отвечает Плитплов, не веря своим глазам. – Сардельки.
– Британские сардельки, – говорит Баджи.
– От Маркса и Спенсера, – подхватывает мисс Пил.
– Секрет – это сардельки? – недоумевает Плитплов.
– Вам, должно быть, стоило огромного труда выписать их из Англии! – восклицает мисс Пил.
– Вообще-то они прибыли вчера, с дипломатической почтой, – отвечает Баджи. – Тем же самолетом, что и вы, Энгус.
– Давайте освободим бокалы, – говорит Феликс Стедимен. – Думаю, пора перейти к кра-кра-красному.
– Этот прием по поводу сарделек? – спрашивает Плитплов.
– По поводу приезда Энгуса, – отвечает Баджи, под столом стискивая Петворту коленку, – но мы хотели доставить всем удовольствие.
– Я тоже расскажу секрет, – говорит Плитплов. – Даже здесь, в Слаке, при всей своей отсталости, мы изобрели сардельки.
– Ах, но не такие, как эти, – возражает мисс Пил.
В ночи лихорадочно вспыхивают неоновые надписи «МУГ» и «КОМФЛУГ», огромная луна с любопытством смотрит через стекло, как несколько британцев на чужбине берутся за ножи и вилки, чтобы приступить к вожделенной трапезе. К сарделькам, естественно, подают некое подобие картофельного пюре, бутылку красного томатного соуса и красное вино, которое Стедимен разливает со словами: «Здесь есть отменные вина, которых не найдешь в Англии; к сожалению, это не такое».
Пламя свечей подрагивает; только Плитплов по-прежнему выглядит ошарашенным.
– Как я объясню своим студентам такой национальный характер? – спрашивает он. – В разгар исторического процесса, в наши нелегкие времена, когда повсюду дипломатические угрозы, вы собираетесь ради сарделек. Не это ли зовется флегмой?
– Просто скажите им, что британцы умеют делать настоящие сардельки, – говорит Бленхейм.
– Боюсь, это не такое уж удовольствие для вас, Энгус, – говорит Баджи. – Вы, вероятно, едите их постоянно.
– Да, – отвечает Петворт, – но они очень вкусные,
– Он всегда дипломатичен, – замечает Плитплов. – Это было замечено даже в…
– Кембридже? – спрашивает мисс Пил. – Вы встречались там?
– Трудно сказать, – отвечает Плитплоз. – Столько лекций, столько лиц. Разве всё припомнишь?
– А вы, доктор Петворт? – не отстает мисс Пил. – Помните ли вы доктора Плитплова?
– Мы разговаривали один раз, в пабе, – отвечает Петворт.
– Вряд ли, – говорит Плитплов. – Я предпочитаю не ходить в такие заведения.
– О чем была ваши лекция, доктор Петворт? – спрашивает мисс Пил.
– О лингвистике Хомского, – отвечает Петворт. – Довольно специальная тема.
– Это ничего вам не говорит, доктор Плитплов? – настаивает мисс Пил. – Лекция не оставила никакого следа в вашей памяти?
– Кажется, теперь припоминаю, – говорит Плитплов. – Превосходная лекция. Какое странное совпадение, что наши пути снова пересеклись.
– Да, действительно, – замечает мисс Пил.
– Конечно, вы меня совсем не помните, – продолжает Плитплов. – Я был только всего лишь один из множества ваших восторженных внимателей.
– Вообще-то помню, – отвечает Петворт. – Разве не вы писали о Троллопе?
– О, мой маленький шедевр! – радуется Плитплов. – Вы его помните?
– Троллоп… – повторяет Баджи, – это был какой-то почтмейстер?
– Ваш великий писатель, – поправляет Плитплов. – Более знаменитый, чем сарделька.
– Мне кажется, вы отлично друг друга знаете, – вмешивается мисс Пил. – Не понимаю, что тут скрывать.
– Ну… – Плитплов внезапно бросает на Петворта птичий взгляд. – Может быть, я не хотел смущать вашего гостя.
– Чем вы можете его смутить? – удивляется Баджи. – Он совсем не выглядит смущенным.
– О, я думаю, не стоит обсуждать такие вещи, – говорит Плитплов, – в присутствии многих милых людей, которые с удовольствием едят сардельками. Кажется, у вас есть пословица: слово – воробей, а молчание – золото.
– Не понимаю, о чем вы, – говорит Петворт.
– Я просто вспомнил небольшое затруднение между нами, которое вынуждает меня к большой осторожности в словах.
– Как интересно! – восклицает Баджи. – Какое затруднение?
– Нет, я слишком далеко зашел, – говорит Плитплов. – Мне не следовало заводить такие речи. Ваша жена меня бы не одобрила.
– Моя жена? – переспрашивает Петворт.
– Ее зовут Лотти, – говорит Плитплов.
– Я знаю, что ее зовут Лотти, – отвечает Петворт.
– Очень занимательная дама, – говорит Плитплов, – курит маленькие сигары. Она приехала в Кембридж, мы вместе совершали чудесные прогулки, в том числе по магазинам. Во время одной из таких прогулок прозвучали откровенности, которые не следует повторять. Теперь вы понимаете, почему я был несколько скрытен.
– Вы ходили гулять с моей женой? – спрашивает Петворт.
– Разве вы не знали? – удивляется Плитплов. – В таком случае я зря об этом упомянул. Я не хотел, однако после такого количества виски и восхитительных сарделек легко потерять бдительность.
– Какая прелесть! – восклицает Баджи.
– Какие откровенности? – спрашивает Петворт.
– Думаю, я всего лишь проявил по отношению к ней необходимое дружеское участие, – говорит Плитплов. – Женщинам часто нужен человек, с которым можно поделиться своими горестями.
– Ах, как верно! – восклицает Баджи.
– Какими горестями? – настаивает Петворт.
– О, вы сердитесь, пожалуйста, не вините меня, – говорит Плитплов. – Вы видите, как сильно я старался скрыть произошедшее от этих милых людей. Вы знаете, что я ваш добрый друг. Только если ваша жена по-прежнему с вами и вы снова счастливы, не забывайте, пожалуйста, что я приложил тут легкую руку.
– Она собиралась уходить? – спрашивает Баджи. – Ах, Энгус, теперь понятно, отчего вы такой мрачный!
– Чушь, – говорит Петворт.
– Она ничего вам не объяснила? – удивляется Плитплов. – Что ж, это естественно. Мы не всегда можем говорить о наших огорчениях близким людям. Вот почему посторонний иногда бывает самым хорошим другом. Он видит то, чего не видят близкие – что кто-то чувствует себя одиноким, заброшенным и несчастным.
– И эту щедрую услугу вы оказали моей жене? – спрашивает Петворт.
– Я был рядом, когда понадобилась помощь, – говорит Плитплов. – Вспомните, вы – прославленный ученый, все от вас без ума. Вы читаете замечательные лекции о лингвистике Хомского, которые слушают затаив дыхание. Однако жизнь вашей жены не такова. Никто на нее не смотрит. Она ходит по улицам одна. В определенных резонах ей нет удовлетворения. Естественно, она говорит с кем-то, кто может слушать, даже если это незнакомый человек из далекой страны, где нельзя добыть английских сарделек.
– Как я понимаю! – восклицает Баджи Стедимен.
– Чем именно вы занимались с моей женой? – настаивает Петворт.
– Умоляю вас, это была всего лишь легкая дружба, – отвечает Плитплов. – Всё время я говорил о вас очень хорошо. Я сказал, что вы замечательный ученый и ценный человек, которому требуется особое понимание. Не каждая женщина способна оценить такие достижения. Я объяснил, разумеется, что вы привлекательны для других женщин, и, конечно, ваши студентки иногда немного в вас влюбляются, и вам лестно. Однако это не всегда означает, что любовь кончилась. Теперь вы понимаете, почему я интересуюсь ее состоянием. Когда окажешь кому-то руку помощи, поневоле чувствуешь привязанность. Само собой, я уважаю вас обоих. Вы очень помогли мне с книгой. Я выразил должную признательность в интродукции, которую хотел бы вам показать. Однако теперь вы понимаете, почему я пытался скрыть наше знакомство. Такие вещи лучше хранить в секрете. Как сардельки.
– Я тоже думаю, что интимные вопросы лучше не афишировать, – объявляет Баджи Стедимен. – Мы живем в век излишней откровенности. Есть люди, которые ложатся с тобой в постель, только чтобы рассказать о своих предыдущих романах – с кем, когда, сколько раз, где, почему и как именно. Лично я нахожу это дурным тоном. Мне таких разговоров вполне хватает у парикмахерши.
– Пожалуйста, доктор Петворт, поймите, – говорит Плитплов, сверкая птичьим взглядом. – Я хотел бы сказать хороший тост за ваше турне и выразить пожелания, чтобы оно было очень успешным. И я постараюсь попасть на вашу лекцию, поскольку надеюсь, что наши дороги еще пересекутся.
– Как мило! – подхватывает Баджи.
Тут снова входит Магда и ставит на стол что-то кремово-пироженное.
– Может быть, вы немного расскажете доктору Петворту о тех местах, которые он собирается посетить? – говорит Феликс Стедимен с другого конца стола.
– Я с удовольствием дам советы, если смогу, – отвечает Плитплов, – но я, конечно, не знаю, куда едет ваш гость.
– Глит, Ногод и Провд, – говорит Петворт.
– О, вот как? Ну, это города. Уверен, там вам очень понравится.
– Да, но какие они? – спрашивает Стедимен.
– Города, как любые другие, – отвечает Плитплов. – Я не очень хорошо их знаю. Наверное, ваш гид расскажет, куда вы приехали. Знаете ли, в нашей стране есть пословица…
– Нимало не сомневаюсь, – замечает мистер Бленхейм.
– Нельзя построить город из одних слов, – продолжает Плитплов. – И еще: будущее придет, говорить о нем или нет. Боюсь, мои бледные слова испортят вам удовольствие от этих городов.
– С кем же Энгус там встретится? – спрашивает Баджи.
– В Глите с деканом Влич, – говорит Плитплов. – У него хорошие ассистенты, которые будут задавать серьезные марксистские вопросы. В Ногоде, к сожалению, декан – женщина, Персониii. В Провде университета нет. Думаю, вы посетите конгресс, может быть, в бывшем охотничьем домике императора. Однако, полагаю, мистер Стедимен, вы сами можете многое рассказать.
– Увы, нет, – отвечает Стедимен, – все эти места в желтых районах.
– Что такое желтые районы? – спрашивает Плитплов.
– Места, отмеченные желтым на дипломатических картах. Туда нам ездить запрещено.
Плитплов бледнеет.
– Тогда вам не следовало спрашивать, – говорит он. – Я сболтнул лишнего. Сегодня я чересчур много говорю.
Сверху снова нависает Магда, забирая последние тарелки; под столом Баджи Стедимен гладит Петворту колено. Напротив поблескивают пронзительные глаза Плитплова, наполовину встревоженные, наполовину зловещие. Неприятный разговор крутится в мозгу, затуманенном алкоголем. Петворт пытается думать о жене, о темном женском начале; сидя при свечах в Слаке, он силится вспомнить Кембридж, бурую реку, лодочки, тлю на листьях, но всё кажется невероятно далеким. Птичье лицо напротив поблескивает виновато, а может быть, торжествующе, в памяти всплывают отблески этого же лица поздним вечером, в их с женой кембриджском номере, какой-то деревянный предмет, рюмочка для яиц или подставка под трубку, сувенир, вырезанный неведомым крестьянином в глухих слакских лесах, и разговор за полночь, когда сам Петворт давно уже ушел спать. Однако было ли что-то еще? Он пытается припомнить длительные отлучки жены, и был ли тогда Плитплов на лекциях, но всё слишком далеко. Он оглядывает британцев на чужбине и гадает, зачем его сюда занесло; припоминает давнишний разговор: «Он спросил, хорош ли ты в постели; я ответила, что да». Накатывает ощущение запутанности, завязанности в чьем-то чужом сюжете, однако он слишком устал, чтобы разбираться, слишком одинок, безволен и безличен – не дополнение, но и не подлежащее.
– Бренди? – спрашивает Стедимен, подходя с бутылкой.
– Нет, спасибо. – Петворт ослабевшей рукой прикрывает бокал.
– Вижу, у вас прекрасное собрание наших спиртных напитков, – с улыбкой произносит Плитплов. – Только маленькую чуточку. Полагаю, вам очень нравится ваша дипломатическая жизнь здесь?
– Кстати о секретах, – говорит Баджи Стедимен, снова кладя руку Петворту на колено. – Маленькая иллюстрация на тему нелепых сложностей здешней жизни. Насчет желтых районов. Знаете, всякий раз, выезжая из Слаки, мы должны сообщать, куда едем, и отмечаться во всех контрольных пунктах по дороге. Однажды в пятницу вечером мы выехали на уик-энд докататься на лыжах. Дороги были темные, ехать надо было через лес, и, видимо, мы пропустили поворот. Въезжаем в городок, проверяем по карте, и оказывается, что он в желтом районе. Феликс хотел повернуть назад, но на улице плясали, танцоры окружили машину, цыгане играли на скрипках в самые окна, ну, представляете. Мы не могли тронуться с места, и я уговорила Феликса выйти и присоединиться к танцующим.
– Я хотел ехать, ты помнишь, – говорит Феликс.
– Но я люблю танцевать. Ты же знаешь, у меня дикий, необузданный нрав. Да, мы танцевали, а потом пошли в дом согреться, и крестьяне принялись накачивать нас бренди. Когда мы вернулись к машине, оказалось, что над ней растянули огромную палатку.
– Кто? – спрашивает мисс Пил.
– Милиционеры. Понимаете, они не могли ее увезти, потому что на ней дипломатические номера, но и не хотели, чтобы мы уехали.
– И что вы сделали? – спрашивает мисс Пил.
– Проспали всю ночь в машине, – отвечает Баджи. – Утром Феликс понял, что единственный выход – пойти в милицию и объясниться. Нас задержали на два дня. В конце концов я сказала их полковнику не валять дурака, нас посадили в машину, и всю дорогу до Слаки мы ехали между двумя армейскими грузовиками. На следующий день посол надел пальто и пошел извиняться. Инцидент был закрыт.
– Вам не следовало этого делать, – говорит Плитплов. – Вы не должны знать про это место.
– Вы хотите сказать, танец был секретный? – спрашивает Баджи.
– Ваш секрет – сардельки, – отвечает Плитплов, – почему нашему не быть танцем?
– Ты знаешь, как такие вещи тебя заводят, Баджи, – говорит Стедимен с другого конца стола.
– Заводят?! – кричит Баджи. – Кто знает, что меня заводит? Кто за тридцать пять лет сумел хотя бы приоткрыть эту дверь?
– Мне кажется, уже поздно, – замечает мисс Пил. Рядом со столом мрачно вырастает Магда в массивном темном плаще и с полиэтиленовым пакетом в руках.
– Да, пора везти Магду домой, – говорит Стедимен, вставая и отправляясь за «дворниками».
– Мистер Плитплов, – обращается Баджи к гостю, хватая его за руку, – быть может, теперь вы понимаете хоть отчасти, почему в этой стране, в этом мире, я чувствую себя пленницей?
– Конечно, – отвечает Плитплов, – но не надо удручать.
– Удручать?! – восклицает Баджи. – Мне кажется, я безумно весела!
– По-моему, время прощаться, – произносит Бленхейм, потягиваясь. – Давайте я прослежу, чтобы мисс Пил благополучно спустилась по лестнице, и доставлю ее домой.
– Думаю, я тоже тихо откланяю, – говорит Плитплов. – У моей жены, наверное, болит голова. И, может быть, я сболтнул некоторые лишние вещи.