импровизированным столом. Увидав за фургоном шпика, Катрин пытается помешать
брату влезть на фургон. Она бежит навстречу матери до середины сцены, когда
Кураж возвращается со священником. В ожидании католиков Кураж, священник и
Катрин группируются у стола.
_Мамаша Кураж пытается заложить свой фургон проститутке, чтобы выкупить
Швейцарца_. Священник бежит навстречу измученной Кураж и подхватывает ее под
мышки. Она быстро освобождается от этого объятия, которое, впрочем,
несколько взбадривает ее, и задумывается. К тому моменту, когда появляется
Иветта с полковником, план Кураж готов. Потье оставляет полковника,
подбегает к Кураж, предательски целует ее, бегом возвращается к своему
поклоннику, затем с самым жадным видом влезает в фургон. Кураж вытаскивает
ее оттуда, ругает ее и гонит торговаться с судьями Швейцарца.
_Кураж пытается удешевить подкуп_. Кураж сажает Катрин и священника
мыть стаканы и чистить ножи, создавая тем самым некое подобие осадного
положения. Она стоит посредине сцены, между проституткой и своими
домочадцами, когда не соглашается совсем отказаться от фургона, который
защищала с таким трудом. Она снова садится чистить ножи и уже не встает,
когда Потье, возвратившись, сообщает, что чиновники требуют 200 гульденов.
Теперь Кураж сразу соглашается заплатить.
_Кураж слышит ружейный залп, обрывающий жизнь Швейцарца_. Как только
Потье убегает, Кураж вдруг встает и говорит: "Боюсь, слишком долго я
торговалась". Раздается залп, и священник, покидая Кураж, уходит за фургон.
Свет гаснет.
_Чтобы не выдать себя, Кураж отрекается от своего мертвого сына_. Из-за
фургона медленно выходит Иветта. Она бранит Кураж, учит не выдавать себя и
выводит из-за фургона Катрин. Та, отворачивая лицо, подходит к матери и
становится рядом с ней. Приносят Швейцарца, и мать, подойдя к нему,
отрекается от него.
Перемещения и группировки
Перемещения и группировки должны быть подчинены ритму повествования и
передавать события зримо.
В третьей картине лагерная идиллия нарушается атакой врага.
Следовательно, идиллию нужно с самого начала строить таким образом, чтобы
как можно нагляднее показать последующее разорение. Нужно дать актерам
возможность бегать, нужно все подготовить для наглядного изображения
суматохи и учесть, что назначение отдельных площадок сцены изменится.
Чтобы спасти свое белье, висящее на веревке, протянутой от фургона к
пушке, - в начале картины его развесила немая Катрин, так что в конце
картины Кураж может преждевременно собрать его, - Кураж должна пересечь всю
сцену по диагонали. Катрин сидит у бочки, справа, на переднем плане, где в
качестве клиентки сидела Иветта; Кураж достает сажу из фургона и несет ее к
бочке, чтобы вымазать лицо дочери. Событие частной жизни разыгрывается
теперь там, где прежде занимались только коммерцией. Когда Швейцарец, со
шкатулкой в руках, вбегает из глубины сцены, справа, и, пересекая сцену по
диагонали, бежит к фургону, который стоит на переднем плане и слева, его
путь перерезает путь спешащей к своей дочери Кураж. Сначала она пробегает
мимо своего сына, но, увидев шкатулку, оборачивается к Швейцарцу, который
как раз хочет влезть в фургон. Несколько мгновений Кураж стоит, как наседка
между двумя цыплятами: каждый из них в опасности, и она не знает, которого
спасти раньше. Покуда она мажет сажей лицо дочери, сын прячет шкатулку в
фургоне; Кураж удается приняться за сына, только покончив с дочерью, когда
сын вылез уже из фургона. Она еще стоит рядом с ним, когда священник,
выскочив из-за фургона, указывает на шведское знамя. Кураж бежит к знамени,
находящемуся посредине и в глубине сцены, и срывает его.
Лагерную идиллию, которую нарушает атака, нужно расчленить. По
окончании грязного дельца (спекуляция боеприпасами) Швейцарец уходит
направо, а за ним - интендант. Интендант узнает проститутку, которая сидит у
бочки и чинит свою шляпку; он с отвращением отводит глаза от Иветты. Иветта
кричит ему что-то вдогонку, а потом, когда центр тяжести перемещается на
правую сторону сцены, Кураж тоже медленно проходит к бочке. (Немного позднее
за матерью следует немая Катрин, которая, выйдя из-за фургона, снова
начинает развешивать белье.) Кураж с Иветтой беседуют, Катрин, развешивая
белье, прислушивается к их разговору. Иветта поет свою песню. Иветта
удаляется вызывающей походкой - справа налево, с переднего плана в глубину
сцены. Катрин глядит на нее, и Кураж предостерегает дочь. Справа, из глубины
сцены, появляются повар и священник. После короткой словесной перепалки
Кураж уводит за фургон обоих мужчин, успевших своим вниманием к Катрин
привлечь к ней внимание зрителя. Далее идут разговор о политике у фургона и
пантомима Катрин. Подражая Иветте, Катрин повторяет ее путь. Тревога
начинается с появлением интенданта и солдата, вбегающих справа, из глубины
сцены. В этом же направлении удаляется повар, после того как Кураж подбегает
к пушке, чтобы спасти белье, а Катрин к бочке, чтобы спрятать свои ноги.
Важно
Важна неизменная работоспособность Кураж. Она почти всегда занята
какой-нибудь работой. Эта-то энергия и делает потрясающей безуспешность ее
усилий.
Крошечная сценка
Крошечная сценка спекуляции армейским имуществом в начале третьей
картины показывает всеобщую и естественную коррупцию в полевых лагерях
великой религиозной войны. Честный сын слушает разговор матери с интендантом
лишь краем уха, как нечто очень привычное; мать не скрывает от него
бесчестной торговли, но учит его, чтобы сам он был честен, так как он
простодушен. Следуя этому совету, он платится жизнью.
Иветта Потье
У немой Катрин перед глазами пример Иветты. Сама Катрин должна тяжко
трудиться, а проститутка пьет и бездельничает. И для Катрин единственной
остающейся ей на войне формой любви была бы проституция. Своей песней Иветта
показывает, что другие формы ведут к тяжелым травмам. Временами, продаваясь
по дорогой цене, проститутка становится могущественной. Мамаше Кураж,
которая продает только сапоги, приходится отчаянно защищать от нее свой
фургон. Кураж, конечно, не осуждает Иветту за безнравственность, находя,
видимо, правомерной ее особую форму торговли.
Полковник
Полковника, которого Иветта притаскивает, чтобы он купил ей фургон
Кураж, играть трудно, так как это совершенно отрицательный образ. Он должен
только показать, какой ценой покупает проститутка свое возвышение; поэтому
он должен быть страшен. Пильц тонко передал возраст полковника, заставив его
изображать пламенную страсть, на которую он отнюдь не был способен. Как по
команде в нем взыгрывала похоть, и старик, казалось, забывал обо всем
окружающем. Непосредственно вслед за этим он забывал о похоти и с
отсутствующим видом глядел в одну точку. Смелого эффекта этот актер достигал
с помощью палки. В минуты страсти он прижимал ее к полу с такой силой, что
она сгибалась, и сразу же ослаблял нажим, что самым смешным образом намекало
на страшную в своей агрессивности импотенцию. Лишь большое изящество
исполнения удерживает такие приемы в рамках хорошего вкуса.
Деталь
Развесив белье, немая Катрин с разинутым ртом глядит на гостей из
палатки командующего. Повар удостаивает ее особого внимания, когда идет
вслед за Кураж за фургон. Это, вероятно, и надоумило немую украсть сапожки
Иветты.
По эту и по ту сторону
Пока по одну сторону фургона идет откровенно насмешливый разговор о
войне, немая Катрин присваивает кое-какие орудия ремесла проститутки и
разучивает ее покачивающуюся походку, которую только что видела. Хурвиц
сохраняла при этом самое серьезное и напряженное выражение лица.
Господь - надежный наш оплот
Первая часть _пантомимы Катрин_ шла только после слов "ваш лицо меня не
обманул". Повар прибавлял: "Он есть война за веру". Затем Кураж, повар и
священник становились около фургона таким образом, что Катрин они не могли
видеть, и затягивали хорал "Господь - надежный наш оплот". Они пели его с
чувством, все время боязливо оглядываясь, словно в шведском лагере это
нелегальная песня.
Атака
Надо показать, что Кураж привыкла к таким неожиданностям войны и умеет
справляться с ними. Прежде чем позволить спасти пушку, она спасает свое
белье. Священнику она помогает переодеться, дочери мажет сажей лицо, сына
уговаривает бросить полковую кассу, шведский флаг прячет. Все это она делает
привычно, но отнюдь не равнодушно.
Попытка спасти пушку
была в новой постановке тщательно разработана. Интендант стоял спиной к
публике и, покачиваясь на носках, время от времени убирал со спины руки,
чтобы четкими, но противоречивыми жестами показать двум хлопотавшим около
пушки солдатам, как сдвинуть ее с места. Это не удается.
Интендант раздраженно отворачивается и, ухмыляясь, глядит на
священника, который не прочь уклониться от своих обязанностей; этот
почтенный господин явно слишком труслив, чтобы пуститься в бегство.
Обед
Его приготовила Кураж. Маленькая семья, к которой прибавился слуга,
бывший не далее как утром священником, кажется еще немного потрепанной, во
время беседы они еще озираются по сторонам, как пленники, но мать опять уже
отпускает шуточки - католики покупают штаны так же, как протестанты. Они еще
не знают, что, с другой стороны, честность у католиков так же опасна для
жизни, как и у протестантов.
Полковой священник
Полковой священник нашел пристанище. У него есть собственная миска, и
он неумело старается быть полезным, таскает бочки с водой, чистит ножи и
вилки и т. д. В остальном он еще чужой; по этой причине или из-за своего
флегматичного нрава он не принимает особого участия в трагедии честного
сына. Когда Кураж ведет свой слишком долгий торг из-за сына, он смотрит на
нее только как на свою кормилицу.
Швейцарец
Актерам, кажется, трудно подавить свое сочувствие к персонажу, которого
они играют, и не подать виду, что они знают об его скорой смерти. Когда
Швейцарца схватывают, трогательным делает его как раз то, что он говорит с
сестрой без каких бы то ни было предчувствий.
Брат и сестра
Маленькая беседа между немой Катрин и Швейцарцем спокойна и не лишена
нежности. Незадолго до гибели еще раз становится видно, что гибнет.
Эта сцена восходит к одной старой японской пьесе, где один мальчик в
знак дружбы показывает другому летящую птицу, а тот ему - облако.
Деталь
Сообщая матери об аресте Швейцарца, немая Катрин слишком взволнованно
жестикулирует, поэтому мать не понимает ее и говорит: "Покажи руками!
Терпеть не могу, когда ты скулишь, как щенок! Что о тебе подумает его
преподобие? Ты его еще напугаешь". В исполнении Хурвиц Катрин судорожно
делала над собой усилие и начинала кивать головой. Этот аргумент она
понимает, он убедителен.
Деталь
Когда фельдфебель допрашивал ее в присутствии Швейцарца, Кураж рылась в
корзине, изображая деловую женщину, у которой нет времени на всякие
формальности. Но после слов "руку ему не вывихните!" она бежала за
уводившими Швейцарца солдатами.
Кураж Гизе
Швейцарца увели. Рыча "руку ему не вывихните!", Кураж Гизе, находясь
возле своего фургона и под его прикрытием, с диким топотом исполняет
настоящий танец отчаяния. Она вынуждена скрывать свое отчаяние и даже
взывать к мучителям своего сына может только pro forma.
Три выхода Иветты
Три раза бегает Иветта хлопотать о сыне Кураж и об ее фургоне. Сначала
Иветта злится на Кураж просто за то, что та пытается обмануть ее и хочет
выплатить деньги из полковой кассы, но потом эта злость переходит в злость
на то, что Кураж предает своего сына.
Катрин и торг из-за Швейцарца
Немая Катрин не будет изображена реалистически, если ее добродушие
подчеркнут, например, тем, что сделают ее противницей всякой попытки
выторговать более дешевую взятку. Она перестает чистить ножи, когда начинает
понимать, что торг идет слишком долго. И если после казни, когда Иветта
приводит Катрин к Кураж, немая идет к матери, отвернув от нее лицо, то это
может выражать и упрек, но главное - Катрин стыдно глядеть ей в глаза.
Отречение
Кураж сидит, рядом с ней стоит ее дочь, которую она держит за руку.
Когда входят солдаты с телом и Кураж должна взглянуть на него, она встает,
подходит к трупу, бросает на него взгляд, качает головой, возвращается на
прежнее место и садится. У нее все время ожесточенное выражение лица; нижняя
губа выпячена вперед. Смелость Вайгель в разоблачении Кураж достигала здесь
высшей точки.
(Исполнитель роли фельдфебеля может форсировать изумление зрителя,
изумленно оглянувшись на своих солдат при виде такой выдержки.)
Наблюдение
Выражение предельной боли при звуке залпа, раскрытый без крика рот,
запрокинутая голова идут, вероятно, от газетной фотографии индийской
женщины, сидевшей во время обстрела Сингапура у трупа убитого сына. Наверно,
много лет назад Вайгель видела эту фотографию, хотя расспросы показали, что
она не помнит. Так входят наблюдения в актерский багаж... Впрочем, эту позу
Вайгель внесла лишь в позднейшие спектакли.
Кураж Гизе
Перед отречением, когда немая Катрин, посланная Иветтой вперед, с
неудовольствием становится рядом с матерью, Кураж в какой-то миг слабости
опирается на дочь и хватает ее руку. Она сразу же отпускает эту руку, когда
появляются солдаты с телом Швейцарца. Она идет от бочки к носилкам и обратно
покачивающейся, дерзкой походкой, а перед носилками стоит очень прямо, в
какой-то вызывающей, даже щегольской позе, словно она просто-напросто
выполняет оскорбительное требование. Когда носилки уносят, она без всякого
перехода беззвучно падает с табурета ничком.
_Песня о великом смирении
Мамаша Кураж сидит перед палаткой ротмистра, собираясь пожаловаться ему
на ущерб, причиненный ее фургону. Писарь тщетно советует ей не поднимать
шума. Приходит, тоже с жалобой, молодой солдат. Кураж отговаривает его
жаловаться. Горькая песня о великом смирении. Вразумленная собственными
вразумлениями, она тоже уходит, раздумав жаловаться_.
Главные мизансцены
_Мамаша Кураж сидит перед палаткой ротмистра, собираясь пожаловаться
ему на ущерб, причиненный ее фургону. Писарь тщетно советует ей не поднимать
шума_. Писарь подходит к скамье, на которой сидит Кураж, и уговаривает ее
по-хорошему. Она остается непреклонна.
_Приходит, тоже с жалобой, молодой солдат. Кураж отговаривает его
жаловаться, потому что его злость слишком кратковременна_. Входят два
солдата. Старший силой не дает младшему ворваться в палатку офицера. Кураж
вмешивается и втягивает молодого человека в разговор об опасности коротких
приступов злости.
_Горькая песня о великом смирении_. Молодой солдат, злость которого
улетучилась, уходит с проклятиями.
_Вразумленная собственными вразумлениями, Кураж тоже уходит, раздумав
жаловаться_.
Настроение Кураж в начале картины
На первых репетициях Вайгель, открывая эту картину, изображала
подавленность. Это было неверно.
Кураж учится, уча другого. Она учит и учится капитуляции.
Картина эта требует ожесточения вначале и подавленности в конце.
Подлость Кураж
Ни в одной другой сцене подлость Кураж не велика так, как в этой, где
она учит молодого человека капитулировать перед начальством, чтобы суметь
капитулировать самой. И все же лицо Вайгель светится при этом мудростью и
даже благородством, и это хорошо. Тут дело не столько в ее личной подлости,
сколько в подлости ее плана, а она сама немного поднимается над ним хотя бы
уж тем, что явно понимает эту слабость и даже злится на нее.
Уходы
Актер Шефер в роли молодого солдата показал примечательную походку.
Обругав Кураж, он уходил так, словно в движение его приводили только ступни
- с подкосившимися ногами, делая на полдороге два шага назад к Кураж (без
нарушения общего, непрерывающегося рисунка походки), словно он хочет сказать
ей что-то еще, но и от этого тоже отказывается; короче говоря, как вол,
оглушенный ударом по голове и не знающий, куда податься.
Кураж Вайгель, напротив, уходила быстро, опустив голову, по прямой.
Кураж Гизе
Песне о великом смирении Гизе придавала наступательный смысл, исполняя
последний припев как бы от имени зрителей - она выступала в "городе
движения" и ремилитаризации.
От своего цюрихского окончания сцены - там Гизе, по-военному
вытянувшись, говорила: "Не буду я жаловаться" - она в Мюнхене отказалась;
Кураж уходила с опущенной головой вдоль рампы мимо писаря, чем и
подчеркивалось поражение.
Игра без очуждения
Такая сцена таит в себе социальную опасность, если исполнительница роли
Кураж, гипнотизируя зрителя своей игрой, призывает его вжиться в эту
героиню. Это только усилит его собственную тенденцию к покорности и
капитуляции, а кроме того и вдобавок, доставит ему удовольствие подняться
над самим собой. Красоты и притягательной силы социальной проблемы он не
сумеет почувствовать.
_Мамаша Кураж теряет четыре офицерские рубашки, а немая Катрин находит
грудного ребенка
После битвы. Кураж не дает священнику своих офицерских рубашек,
которыми тот хочет перевязать раненых крестьян. Немая Катрин угрожает
матери. Рискуя жизнью, Катрин спасает грудного ребенка. Кураж досадует на
потерю рубах и срывает с солдата, укравшего у нее водку, трофейную шубу, а
Катрин баюкает трофейного ребенка_.
Главные мизансцены
_После битвы_. Кураж стоит с двумя солдатами перед своим фургоном,
опущенная боковина которого превращена в питейную стойку. Катрин сидит на
лесенке фургона и волнуется. Кураж осушает два стаканчика водки; ей нужна
водка, чтобы быть твердой при виде беды.
_Кураж не дает священнику своих офицерских рубашек, которыми тот хочет
перевязать раненых крестьян_. Священник кричит из разрушенной крестьянской
хижины, чтобы ему принесли кусок полотна. Кураж не дает Катрин вынести из
фургона офицерские рубашки. Кураж упрямо садится на лестницу фургона и
никого не впускает.
_Немая Катрин угрожает матери_. Священник с одним из солдат вытащил из
хижины раненую женщину, затем старика-крестьянина, у которого одна рука
безжизненно свисает с плеча. Священник снова требует полотна, и все смотрят
на Кураж, которая отделывается молчанием. Катрин со злостью хватает доску и
замахивается на мать. Священник вырывает у Катрин доску. Он поднимает Кураж,
сажает ее на ящик и достает офицерские рубашки.
_Рискуя жизнью, Катрин спасает грудного ребенка_. Продолжая бороться со
священником, Кураж видит, что ее дочь бежит к грозящей вот-вот рухнуть
хижине, чтобы спасти грудного ребенка. Кураж мечется, разрываясь между
Катрин и рубашками; наконец рубашки разорваны на бинты, а Катрин с ребенком
выходит из хижины. Кураж преследует дочь, чтобы отнять у нее ребенка.
(Перемещения: Катрин с ребенком бегает против часовой стрелки вокруг
раненых, затем по часовой стрелке - вокруг фургона.) Ее мать остается на
месте в середине сцены, так как священник выходит из фургона с рубашками.
Катрин садится на ящик справа.
_Кураж досадует на потерю рубах и срывает с солдата, укравшего у нее
водку, трофейную шубу, а Катрин баюкает трофейного ребенка_. Ринувшись, как
тигрица, на не заплатившего за водку солдата, Кураж запихивает шубу в
фургон.
Другая Кураж
С Кураж произошла перемена. Она принесла сына в жертву фургону, поэтому
теперь она, как тигрица, защищает фургон. Жестоко торгуясь, она ожесточила
себя.
Деталь
В начале картины (после слов "победу трубить - они все тут, а жалованье
солдатам платить - их никого нет") Кураж - Вайгель выпивала подряд два
стаканчика водки. Это служило ей смягчающим обстоятельством, когда в течение
всей этой сцены Кураж торговалась, бранилась и буйствовала.
Деталь
Между солдатом, который не получает у Кураж водки, и солдатом, который
пьет водку у импровизированной стойки, завязывалась небольшая игра. Она
выражала враждебность между имущим и неимущим. Получивший водку насмешливо
ухмыляется и пьет ее с подчеркнутым наслаждением, опоздавший долго глядит на
него с неприязнью, потом ему становится противно, и, побежденный, он
отворачивается и уходит в глубину сцены, ожидая лишь случая добраться до
водки. Позднее хлебнувший водки отнесется к раненой крестьянке сердечнее,
чем тот, которому не удалось выпить.
Противоречия не должны исчезать
Основываясь на противоречии между положением опустившегося оборванца и
нравственным превосходством, актер Хинц придавал священнику какую-то смешную
беспомощность и деревянность. Эти черты сохранялись и в сцене, где он
проявлял милосердие. Он действовал холодно, словно только его прежнее звание
духовного пастыря заставило его напасть на теперешнюю свою кормилицу, но при
этом проглядывало и нечто другое: его поведение на поле битвы вызывалось
прежним высоким его положением, он вел себя так потому, что теперь и сам в
сущности принадлежал к угнетенным. Когда он помогает пострадавшим, видно,
что и его самого впору пожалеть.
Сцена зависит от разработанности пантомимы
Сила сцены на поле битвы целиком зависит от разработанности пантомимы,
которой исполнительница роли немой Катрин показывает растущую злость на
бесчеловечность матери. Актриса Ангелика Хурвиц бегала между ранеными
крестьянами и Кураж, как испуганная наседка. Она не подавляла
сладострастного любопытства инфантильных созданий к жестокостям жизни, перед
тем как начать объясняться жестами с матерью. Ребенка она выносила из дому,
как воровка; в конце сцены она обеими руками рывком высоко поднимала
ребенка, словно пытаясь его рассмешить. Если трофей матери - шуба, то ее
трофей - этот младенец.
Катрин
В сцене на поле битвы немая Катрин грозится убить мать за то, что та не
дает полотна раненым. Необходимо с самого начала показать, что Катрин -
смышленое существо. (Ее физический недостаток соблазняет актеров показать ее
тупицей). Вначале она свежа, бодра и уравновешена - в беседе с братом в
третьей картине Хурвиц придала ей даже какое-то обаяние беспомощности. Хотя
ее речевая беспомощность сказывается и на ее физическом облике, сломлена она
на поверку войной, а не своим физическим недостатком; говоря проще, война
всегда найдет, что сломить.
Все будет потеряно, если ее любовь к детям представят какой-то темной,
животной страстью. Спасение города Галле - поступок разумный. Иначе никак не
получилось бы то, что должно получиться а именно: что и самый беспомощный
готов тут оказать помощь.
Деталь
В конце этой сцены немая Катрин высоко поднимала ребенка, в то время
как Кураж свертывала шубу и бросала ее в фургон: у каждой свои трофеи.
Музыка и паузы
Пятая картина (после битвы) строилась на музыке и паузах.
Победный марш: от начала до слов "помогите мне кто-нибудь".
От слов "остался я без руки" до слов "ничего не дам! Не желаю и все!"
От слов "...кругом такая беда, а эта дуреха рада-радехонька" до конца
картины.
Паузы после:
"Наверно, его горожане подмазать успели".
"Где бинты?"
"Кровь просачивается".
_Дела налаживаются, но немая Катрин изуродована
Мамаша Кураж, наладив свои дела, производит учет товара. Надгробное
слово об убитом главнокомандующем Тилли. Разговоры о продолжительности
войны. Священник доказывает, что война продлится долго. Немую Катрин
посылают закупить товар. Кураж отвечает отказом на предложение руки и сердца
и требует дров. Немая Катрин навсегда изуродована солдатами: она
отказывается от красных башмаков проститутки Иветты. Мамаша Кураж проклинает
войну_.
Главные мизансцены
_Мамаша Кураж, наладив свои дела, производит учет товара_. Надгробное
слово об убитом главнокомандующем. Кураж прерывает учет, чтобы налить водки
солдатам, удравшим с церемонии похорон. Она добродетельно отчитывает
удравших и, вытаскивая из какой-то жестянки червей, жалеет
главнокомандующих, потому что народ не оказывает их великим замыслам должной
поддержки. Полковой писарь тщетно прислушивается к ее словам, чтобы поймать
ее на каком-нибудь неподобающем замечании.
_Разговор о продолжительности войны. Священник доказывает, что война
продлится долго_. Правая часть сцены - для частной жизни, слева - стойка и
столик для посетителей, где сидят писарь и священник. Разделение сцены на
левую и правую части обыгрывается, когда солдат, который пьет водку,
напиваясь, глядит на Катрин, а она улыбается ему, меж тем как Кураж,
пересчитывая пояса в связке, подходит к столику, чтобы спросить своего
работника-священника, долго ли, по его мнению, продлится война. Слушая его
брату влезть на фургон. Она бежит навстречу матери до середины сцены, когда
Кураж возвращается со священником. В ожидании католиков Кураж, священник и
Катрин группируются у стола.
_Мамаша Кураж пытается заложить свой фургон проститутке, чтобы выкупить
Швейцарца_. Священник бежит навстречу измученной Кураж и подхватывает ее под
мышки. Она быстро освобождается от этого объятия, которое, впрочем,
несколько взбадривает ее, и задумывается. К тому моменту, когда появляется
Иветта с полковником, план Кураж готов. Потье оставляет полковника,
подбегает к Кураж, предательски целует ее, бегом возвращается к своему
поклоннику, затем с самым жадным видом влезает в фургон. Кураж вытаскивает
ее оттуда, ругает ее и гонит торговаться с судьями Швейцарца.
_Кураж пытается удешевить подкуп_. Кураж сажает Катрин и священника
мыть стаканы и чистить ножи, создавая тем самым некое подобие осадного
положения. Она стоит посредине сцены, между проституткой и своими
домочадцами, когда не соглашается совсем отказаться от фургона, который
защищала с таким трудом. Она снова садится чистить ножи и уже не встает,
когда Потье, возвратившись, сообщает, что чиновники требуют 200 гульденов.
Теперь Кураж сразу соглашается заплатить.
_Кураж слышит ружейный залп, обрывающий жизнь Швейцарца_. Как только
Потье убегает, Кураж вдруг встает и говорит: "Боюсь, слишком долго я
торговалась". Раздается залп, и священник, покидая Кураж, уходит за фургон.
Свет гаснет.
_Чтобы не выдать себя, Кураж отрекается от своего мертвого сына_. Из-за
фургона медленно выходит Иветта. Она бранит Кураж, учит не выдавать себя и
выводит из-за фургона Катрин. Та, отворачивая лицо, подходит к матери и
становится рядом с ней. Приносят Швейцарца, и мать, подойдя к нему,
отрекается от него.
Перемещения и группировки
Перемещения и группировки должны быть подчинены ритму повествования и
передавать события зримо.
В третьей картине лагерная идиллия нарушается атакой врага.
Следовательно, идиллию нужно с самого начала строить таким образом, чтобы
как можно нагляднее показать последующее разорение. Нужно дать актерам
возможность бегать, нужно все подготовить для наглядного изображения
суматохи и учесть, что назначение отдельных площадок сцены изменится.
Чтобы спасти свое белье, висящее на веревке, протянутой от фургона к
пушке, - в начале картины его развесила немая Катрин, так что в конце
картины Кураж может преждевременно собрать его, - Кураж должна пересечь всю
сцену по диагонали. Катрин сидит у бочки, справа, на переднем плане, где в
качестве клиентки сидела Иветта; Кураж достает сажу из фургона и несет ее к
бочке, чтобы вымазать лицо дочери. Событие частной жизни разыгрывается
теперь там, где прежде занимались только коммерцией. Когда Швейцарец, со
шкатулкой в руках, вбегает из глубины сцены, справа, и, пересекая сцену по
диагонали, бежит к фургону, который стоит на переднем плане и слева, его
путь перерезает путь спешащей к своей дочери Кураж. Сначала она пробегает
мимо своего сына, но, увидев шкатулку, оборачивается к Швейцарцу, который
как раз хочет влезть в фургон. Несколько мгновений Кураж стоит, как наседка
между двумя цыплятами: каждый из них в опасности, и она не знает, которого
спасти раньше. Покуда она мажет сажей лицо дочери, сын прячет шкатулку в
фургоне; Кураж удается приняться за сына, только покончив с дочерью, когда
сын вылез уже из фургона. Она еще стоит рядом с ним, когда священник,
выскочив из-за фургона, указывает на шведское знамя. Кураж бежит к знамени,
находящемуся посредине и в глубине сцены, и срывает его.
Лагерную идиллию, которую нарушает атака, нужно расчленить. По
окончании грязного дельца (спекуляция боеприпасами) Швейцарец уходит
направо, а за ним - интендант. Интендант узнает проститутку, которая сидит у
бочки и чинит свою шляпку; он с отвращением отводит глаза от Иветты. Иветта
кричит ему что-то вдогонку, а потом, когда центр тяжести перемещается на
правую сторону сцены, Кураж тоже медленно проходит к бочке. (Немного позднее
за матерью следует немая Катрин, которая, выйдя из-за фургона, снова
начинает развешивать белье.) Кураж с Иветтой беседуют, Катрин, развешивая
белье, прислушивается к их разговору. Иветта поет свою песню. Иветта
удаляется вызывающей походкой - справа налево, с переднего плана в глубину
сцены. Катрин глядит на нее, и Кураж предостерегает дочь. Справа, из глубины
сцены, появляются повар и священник. После короткой словесной перепалки
Кураж уводит за фургон обоих мужчин, успевших своим вниманием к Катрин
привлечь к ней внимание зрителя. Далее идут разговор о политике у фургона и
пантомима Катрин. Подражая Иветте, Катрин повторяет ее путь. Тревога
начинается с появлением интенданта и солдата, вбегающих справа, из глубины
сцены. В этом же направлении удаляется повар, после того как Кураж подбегает
к пушке, чтобы спасти белье, а Катрин к бочке, чтобы спрятать свои ноги.
Важно
Важна неизменная работоспособность Кураж. Она почти всегда занята
какой-нибудь работой. Эта-то энергия и делает потрясающей безуспешность ее
усилий.
Крошечная сценка
Крошечная сценка спекуляции армейским имуществом в начале третьей
картины показывает всеобщую и естественную коррупцию в полевых лагерях
великой религиозной войны. Честный сын слушает разговор матери с интендантом
лишь краем уха, как нечто очень привычное; мать не скрывает от него
бесчестной торговли, но учит его, чтобы сам он был честен, так как он
простодушен. Следуя этому совету, он платится жизнью.
Иветта Потье
У немой Катрин перед глазами пример Иветты. Сама Катрин должна тяжко
трудиться, а проститутка пьет и бездельничает. И для Катрин единственной
остающейся ей на войне формой любви была бы проституция. Своей песней Иветта
показывает, что другие формы ведут к тяжелым травмам. Временами, продаваясь
по дорогой цене, проститутка становится могущественной. Мамаше Кураж,
которая продает только сапоги, приходится отчаянно защищать от нее свой
фургон. Кураж, конечно, не осуждает Иветту за безнравственность, находя,
видимо, правомерной ее особую форму торговли.
Полковник
Полковника, которого Иветта притаскивает, чтобы он купил ей фургон
Кураж, играть трудно, так как это совершенно отрицательный образ. Он должен
только показать, какой ценой покупает проститутка свое возвышение; поэтому
он должен быть страшен. Пильц тонко передал возраст полковника, заставив его
изображать пламенную страсть, на которую он отнюдь не был способен. Как по
команде в нем взыгрывала похоть, и старик, казалось, забывал обо всем
окружающем. Непосредственно вслед за этим он забывал о похоти и с
отсутствующим видом глядел в одну точку. Смелого эффекта этот актер достигал
с помощью палки. В минуты страсти он прижимал ее к полу с такой силой, что
она сгибалась, и сразу же ослаблял нажим, что самым смешным образом намекало
на страшную в своей агрессивности импотенцию. Лишь большое изящество
исполнения удерживает такие приемы в рамках хорошего вкуса.
Деталь
Развесив белье, немая Катрин с разинутым ртом глядит на гостей из
палатки командующего. Повар удостаивает ее особого внимания, когда идет
вслед за Кураж за фургон. Это, вероятно, и надоумило немую украсть сапожки
Иветты.
По эту и по ту сторону
Пока по одну сторону фургона идет откровенно насмешливый разговор о
войне, немая Катрин присваивает кое-какие орудия ремесла проститутки и
разучивает ее покачивающуюся походку, которую только что видела. Хурвиц
сохраняла при этом самое серьезное и напряженное выражение лица.
Господь - надежный наш оплот
Первая часть _пантомимы Катрин_ шла только после слов "ваш лицо меня не
обманул". Повар прибавлял: "Он есть война за веру". Затем Кураж, повар и
священник становились около фургона таким образом, что Катрин они не могли
видеть, и затягивали хорал "Господь - надежный наш оплот". Они пели его с
чувством, все время боязливо оглядываясь, словно в шведском лагере это
нелегальная песня.
Атака
Надо показать, что Кураж привыкла к таким неожиданностям войны и умеет
справляться с ними. Прежде чем позволить спасти пушку, она спасает свое
белье. Священнику она помогает переодеться, дочери мажет сажей лицо, сына
уговаривает бросить полковую кассу, шведский флаг прячет. Все это она делает
привычно, но отнюдь не равнодушно.
Попытка спасти пушку
была в новой постановке тщательно разработана. Интендант стоял спиной к
публике и, покачиваясь на носках, время от времени убирал со спины руки,
чтобы четкими, но противоречивыми жестами показать двум хлопотавшим около
пушки солдатам, как сдвинуть ее с места. Это не удается.
Интендант раздраженно отворачивается и, ухмыляясь, глядит на
священника, который не прочь уклониться от своих обязанностей; этот
почтенный господин явно слишком труслив, чтобы пуститься в бегство.
Обед
Его приготовила Кураж. Маленькая семья, к которой прибавился слуга,
бывший не далее как утром священником, кажется еще немного потрепанной, во
время беседы они еще озираются по сторонам, как пленники, но мать опять уже
отпускает шуточки - католики покупают штаны так же, как протестанты. Они еще
не знают, что, с другой стороны, честность у католиков так же опасна для
жизни, как и у протестантов.
Полковой священник
Полковой священник нашел пристанище. У него есть собственная миска, и
он неумело старается быть полезным, таскает бочки с водой, чистит ножи и
вилки и т. д. В остальном он еще чужой; по этой причине или из-за своего
флегматичного нрава он не принимает особого участия в трагедии честного
сына. Когда Кураж ведет свой слишком долгий торг из-за сына, он смотрит на
нее только как на свою кормилицу.
Швейцарец
Актерам, кажется, трудно подавить свое сочувствие к персонажу, которого
они играют, и не подать виду, что они знают об его скорой смерти. Когда
Швейцарца схватывают, трогательным делает его как раз то, что он говорит с
сестрой без каких бы то ни было предчувствий.
Брат и сестра
Маленькая беседа между немой Катрин и Швейцарцем спокойна и не лишена
нежности. Незадолго до гибели еще раз становится видно, что гибнет.
Эта сцена восходит к одной старой японской пьесе, где один мальчик в
знак дружбы показывает другому летящую птицу, а тот ему - облако.
Деталь
Сообщая матери об аресте Швейцарца, немая Катрин слишком взволнованно
жестикулирует, поэтому мать не понимает ее и говорит: "Покажи руками!
Терпеть не могу, когда ты скулишь, как щенок! Что о тебе подумает его
преподобие? Ты его еще напугаешь". В исполнении Хурвиц Катрин судорожно
делала над собой усилие и начинала кивать головой. Этот аргумент она
понимает, он убедителен.
Деталь
Когда фельдфебель допрашивал ее в присутствии Швейцарца, Кураж рылась в
корзине, изображая деловую женщину, у которой нет времени на всякие
формальности. Но после слов "руку ему не вывихните!" она бежала за
уводившими Швейцарца солдатами.
Кураж Гизе
Швейцарца увели. Рыча "руку ему не вывихните!", Кураж Гизе, находясь
возле своего фургона и под его прикрытием, с диким топотом исполняет
настоящий танец отчаяния. Она вынуждена скрывать свое отчаяние и даже
взывать к мучителям своего сына может только pro forma.
Три выхода Иветты
Три раза бегает Иветта хлопотать о сыне Кураж и об ее фургоне. Сначала
Иветта злится на Кураж просто за то, что та пытается обмануть ее и хочет
выплатить деньги из полковой кассы, но потом эта злость переходит в злость
на то, что Кураж предает своего сына.
Катрин и торг из-за Швейцарца
Немая Катрин не будет изображена реалистически, если ее добродушие
подчеркнут, например, тем, что сделают ее противницей всякой попытки
выторговать более дешевую взятку. Она перестает чистить ножи, когда начинает
понимать, что торг идет слишком долго. И если после казни, когда Иветта
приводит Катрин к Кураж, немая идет к матери, отвернув от нее лицо, то это
может выражать и упрек, но главное - Катрин стыдно глядеть ей в глаза.
Отречение
Кураж сидит, рядом с ней стоит ее дочь, которую она держит за руку.
Когда входят солдаты с телом и Кураж должна взглянуть на него, она встает,
подходит к трупу, бросает на него взгляд, качает головой, возвращается на
прежнее место и садится. У нее все время ожесточенное выражение лица; нижняя
губа выпячена вперед. Смелость Вайгель в разоблачении Кураж достигала здесь
высшей точки.
(Исполнитель роли фельдфебеля может форсировать изумление зрителя,
изумленно оглянувшись на своих солдат при виде такой выдержки.)
Наблюдение
Выражение предельной боли при звуке залпа, раскрытый без крика рот,
запрокинутая голова идут, вероятно, от газетной фотографии индийской
женщины, сидевшей во время обстрела Сингапура у трупа убитого сына. Наверно,
много лет назад Вайгель видела эту фотографию, хотя расспросы показали, что
она не помнит. Так входят наблюдения в актерский багаж... Впрочем, эту позу
Вайгель внесла лишь в позднейшие спектакли.
Кураж Гизе
Перед отречением, когда немая Катрин, посланная Иветтой вперед, с
неудовольствием становится рядом с матерью, Кураж в какой-то миг слабости
опирается на дочь и хватает ее руку. Она сразу же отпускает эту руку, когда
появляются солдаты с телом Швейцарца. Она идет от бочки к носилкам и обратно
покачивающейся, дерзкой походкой, а перед носилками стоит очень прямо, в
какой-то вызывающей, даже щегольской позе, словно она просто-напросто
выполняет оскорбительное требование. Когда носилки уносят, она без всякого
перехода беззвучно падает с табурета ничком.
_Песня о великом смирении
Мамаша Кураж сидит перед палаткой ротмистра, собираясь пожаловаться ему
на ущерб, причиненный ее фургону. Писарь тщетно советует ей не поднимать
шума. Приходит, тоже с жалобой, молодой солдат. Кураж отговаривает его
жаловаться. Горькая песня о великом смирении. Вразумленная собственными
вразумлениями, она тоже уходит, раздумав жаловаться_.
Главные мизансцены
_Мамаша Кураж сидит перед палаткой ротмистра, собираясь пожаловаться
ему на ущерб, причиненный ее фургону. Писарь тщетно советует ей не поднимать
шума_. Писарь подходит к скамье, на которой сидит Кураж, и уговаривает ее
по-хорошему. Она остается непреклонна.
_Приходит, тоже с жалобой, молодой солдат. Кураж отговаривает его
жаловаться, потому что его злость слишком кратковременна_. Входят два
солдата. Старший силой не дает младшему ворваться в палатку офицера. Кураж
вмешивается и втягивает молодого человека в разговор об опасности коротких
приступов злости.
_Горькая песня о великом смирении_. Молодой солдат, злость которого
улетучилась, уходит с проклятиями.
_Вразумленная собственными вразумлениями, Кураж тоже уходит, раздумав
жаловаться_.
Настроение Кураж в начале картины
На первых репетициях Вайгель, открывая эту картину, изображала
подавленность. Это было неверно.
Кураж учится, уча другого. Она учит и учится капитуляции.
Картина эта требует ожесточения вначале и подавленности в конце.
Подлость Кураж
Ни в одной другой сцене подлость Кураж не велика так, как в этой, где
она учит молодого человека капитулировать перед начальством, чтобы суметь
капитулировать самой. И все же лицо Вайгель светится при этом мудростью и
даже благородством, и это хорошо. Тут дело не столько в ее личной подлости,
сколько в подлости ее плана, а она сама немного поднимается над ним хотя бы
уж тем, что явно понимает эту слабость и даже злится на нее.
Уходы
Актер Шефер в роли молодого солдата показал примечательную походку.
Обругав Кураж, он уходил так, словно в движение его приводили только ступни
- с подкосившимися ногами, делая на полдороге два шага назад к Кураж (без
нарушения общего, непрерывающегося рисунка походки), словно он хочет сказать
ей что-то еще, но и от этого тоже отказывается; короче говоря, как вол,
оглушенный ударом по голове и не знающий, куда податься.
Кураж Вайгель, напротив, уходила быстро, опустив голову, по прямой.
Кураж Гизе
Песне о великом смирении Гизе придавала наступательный смысл, исполняя
последний припев как бы от имени зрителей - она выступала в "городе
движения" и ремилитаризации.
От своего цюрихского окончания сцены - там Гизе, по-военному
вытянувшись, говорила: "Не буду я жаловаться" - она в Мюнхене отказалась;
Кураж уходила с опущенной головой вдоль рампы мимо писаря, чем и
подчеркивалось поражение.
Игра без очуждения
Такая сцена таит в себе социальную опасность, если исполнительница роли
Кураж, гипнотизируя зрителя своей игрой, призывает его вжиться в эту
героиню. Это только усилит его собственную тенденцию к покорности и
капитуляции, а кроме того и вдобавок, доставит ему удовольствие подняться
над самим собой. Красоты и притягательной силы социальной проблемы он не
сумеет почувствовать.
_Мамаша Кураж теряет четыре офицерские рубашки, а немая Катрин находит
грудного ребенка
После битвы. Кураж не дает священнику своих офицерских рубашек,
которыми тот хочет перевязать раненых крестьян. Немая Катрин угрожает
матери. Рискуя жизнью, Катрин спасает грудного ребенка. Кураж досадует на
потерю рубах и срывает с солдата, укравшего у нее водку, трофейную шубу, а
Катрин баюкает трофейного ребенка_.
Главные мизансцены
_После битвы_. Кураж стоит с двумя солдатами перед своим фургоном,
опущенная боковина которого превращена в питейную стойку. Катрин сидит на
лесенке фургона и волнуется. Кураж осушает два стаканчика водки; ей нужна
водка, чтобы быть твердой при виде беды.
_Кураж не дает священнику своих офицерских рубашек, которыми тот хочет
перевязать раненых крестьян_. Священник кричит из разрушенной крестьянской
хижины, чтобы ему принесли кусок полотна. Кураж не дает Катрин вынести из
фургона офицерские рубашки. Кураж упрямо садится на лестницу фургона и
никого не впускает.
_Немая Катрин угрожает матери_. Священник с одним из солдат вытащил из
хижины раненую женщину, затем старика-крестьянина, у которого одна рука
безжизненно свисает с плеча. Священник снова требует полотна, и все смотрят
на Кураж, которая отделывается молчанием. Катрин со злостью хватает доску и
замахивается на мать. Священник вырывает у Катрин доску. Он поднимает Кураж,
сажает ее на ящик и достает офицерские рубашки.
_Рискуя жизнью, Катрин спасает грудного ребенка_. Продолжая бороться со
священником, Кураж видит, что ее дочь бежит к грозящей вот-вот рухнуть
хижине, чтобы спасти грудного ребенка. Кураж мечется, разрываясь между
Катрин и рубашками; наконец рубашки разорваны на бинты, а Катрин с ребенком
выходит из хижины. Кураж преследует дочь, чтобы отнять у нее ребенка.
(Перемещения: Катрин с ребенком бегает против часовой стрелки вокруг
раненых, затем по часовой стрелке - вокруг фургона.) Ее мать остается на
месте в середине сцены, так как священник выходит из фургона с рубашками.
Катрин садится на ящик справа.
_Кураж досадует на потерю рубах и срывает с солдата, укравшего у нее
водку, трофейную шубу, а Катрин баюкает трофейного ребенка_. Ринувшись, как
тигрица, на не заплатившего за водку солдата, Кураж запихивает шубу в
фургон.
Другая Кураж
С Кураж произошла перемена. Она принесла сына в жертву фургону, поэтому
теперь она, как тигрица, защищает фургон. Жестоко торгуясь, она ожесточила
себя.
Деталь
В начале картины (после слов "победу трубить - они все тут, а жалованье
солдатам платить - их никого нет") Кураж - Вайгель выпивала подряд два
стаканчика водки. Это служило ей смягчающим обстоятельством, когда в течение
всей этой сцены Кураж торговалась, бранилась и буйствовала.
Деталь
Между солдатом, который не получает у Кураж водки, и солдатом, который
пьет водку у импровизированной стойки, завязывалась небольшая игра. Она
выражала враждебность между имущим и неимущим. Получивший водку насмешливо
ухмыляется и пьет ее с подчеркнутым наслаждением, опоздавший долго глядит на
него с неприязнью, потом ему становится противно, и, побежденный, он
отворачивается и уходит в глубину сцены, ожидая лишь случая добраться до
водки. Позднее хлебнувший водки отнесется к раненой крестьянке сердечнее,
чем тот, которому не удалось выпить.
Противоречия не должны исчезать
Основываясь на противоречии между положением опустившегося оборванца и
нравственным превосходством, актер Хинц придавал священнику какую-то смешную
беспомощность и деревянность. Эти черты сохранялись и в сцене, где он
проявлял милосердие. Он действовал холодно, словно только его прежнее звание
духовного пастыря заставило его напасть на теперешнюю свою кормилицу, но при
этом проглядывало и нечто другое: его поведение на поле битвы вызывалось
прежним высоким его положением, он вел себя так потому, что теперь и сам в
сущности принадлежал к угнетенным. Когда он помогает пострадавшим, видно,
что и его самого впору пожалеть.
Сцена зависит от разработанности пантомимы
Сила сцены на поле битвы целиком зависит от разработанности пантомимы,
которой исполнительница роли немой Катрин показывает растущую злость на
бесчеловечность матери. Актриса Ангелика Хурвиц бегала между ранеными
крестьянами и Кураж, как испуганная наседка. Она не подавляла
сладострастного любопытства инфантильных созданий к жестокостям жизни, перед
тем как начать объясняться жестами с матерью. Ребенка она выносила из дому,
как воровка; в конце сцены она обеими руками рывком высоко поднимала
ребенка, словно пытаясь его рассмешить. Если трофей матери - шуба, то ее
трофей - этот младенец.
Катрин
В сцене на поле битвы немая Катрин грозится убить мать за то, что та не
дает полотна раненым. Необходимо с самого начала показать, что Катрин -
смышленое существо. (Ее физический недостаток соблазняет актеров показать ее
тупицей). Вначале она свежа, бодра и уравновешена - в беседе с братом в
третьей картине Хурвиц придала ей даже какое-то обаяние беспомощности. Хотя
ее речевая беспомощность сказывается и на ее физическом облике, сломлена она
на поверку войной, а не своим физическим недостатком; говоря проще, война
всегда найдет, что сломить.
Все будет потеряно, если ее любовь к детям представят какой-то темной,
животной страстью. Спасение города Галле - поступок разумный. Иначе никак не
получилось бы то, что должно получиться а именно: что и самый беспомощный
готов тут оказать помощь.
Деталь
В конце этой сцены немая Катрин высоко поднимала ребенка, в то время
как Кураж свертывала шубу и бросала ее в фургон: у каждой свои трофеи.
Музыка и паузы
Пятая картина (после битвы) строилась на музыке и паузах.
Победный марш: от начала до слов "помогите мне кто-нибудь".
От слов "остался я без руки" до слов "ничего не дам! Не желаю и все!"
От слов "...кругом такая беда, а эта дуреха рада-радехонька" до конца
картины.
Паузы после:
"Наверно, его горожане подмазать успели".
"Где бинты?"
"Кровь просачивается".
_Дела налаживаются, но немая Катрин изуродована
Мамаша Кураж, наладив свои дела, производит учет товара. Надгробное
слово об убитом главнокомандующем Тилли. Разговоры о продолжительности
войны. Священник доказывает, что война продлится долго. Немую Катрин
посылают закупить товар. Кураж отвечает отказом на предложение руки и сердца
и требует дров. Немая Катрин навсегда изуродована солдатами: она
отказывается от красных башмаков проститутки Иветты. Мамаша Кураж проклинает
войну_.
Главные мизансцены
_Мамаша Кураж, наладив свои дела, производит учет товара_. Надгробное
слово об убитом главнокомандующем. Кураж прерывает учет, чтобы налить водки
солдатам, удравшим с церемонии похорон. Она добродетельно отчитывает
удравших и, вытаскивая из какой-то жестянки червей, жалеет
главнокомандующих, потому что народ не оказывает их великим замыслам должной
поддержки. Полковой писарь тщетно прислушивается к ее словам, чтобы поймать
ее на каком-нибудь неподобающем замечании.
_Разговор о продолжительности войны. Священник доказывает, что война
продлится долго_. Правая часть сцены - для частной жизни, слева - стойка и
столик для посетителей, где сидят писарь и священник. Разделение сцены на
левую и правую части обыгрывается, когда солдат, который пьет водку,
напиваясь, глядит на Катрин, а она улыбается ему, меж тем как Кураж,
пересчитывая пояса в связке, подходит к столику, чтобы спросить своего
работника-священника, долго ли, по его мнению, продлится война. Слушая его