и вовсе отказаться от новых задач.
Актер. Вся эта затея с демонстрацией действенных выводов представляется
мне пустой и скучной. Мы будем потчевать зрителя одними решенными
проблемами.
Завлит. Нет, и нерешенными тоже!
Актер. Да, чтобы и они получили свое решение! Это не жизнь. Можно
рассматривать жизнь как клубок решенных - или нерешенных - проблем, но все
же проблемы - это еще не жизнь. В жизни встречается и беспроблемное, не
говоря уж о неразрешимых проблемах, которые тоже существуют! Не хочу играть
одни шарады!
Завлит. Я понимаю его. Он хочет, как говорится, "добыть лопатой
глубинный пласт". Чтобы ожидаемое смешалось с неожиданным, понятное - с
непостижимым. Он хочет смешать ужас с восхищением, радость - с печалью.
Короче, он хочет творить искусство.
Актер. Не выношу всей этой болтовни об искусстве как о слуге общества.
Вот восседает всесильное общество, но искусство не спутник ему, оно обязано
обслуживать его как официант посетителя. Неужто все мы непременно должны
быть слугами? Разве мы не можем стать господами? Разве искусство не может
господствовать? Давайте упраздним всех слуг, в том числе и слуг искусства!
Философ. Браво!
Завлит. К чему это "браво"? Этим необдуманным возгласом ты сводишь на
нет все, что говорил. Стоит только кому-нибудь заявить, что его угнетают,
как ты сразу принимаешь его сторону!
Философ. Твоими бы устами... Теперь я понял актера. Он тревожится, как
бы мы не превратили его в государственного чиновника, в церемониймейстера
или проповедника, оперирующего "средствами искусства". Успокойся, этого - не
будет. Сценическое искусство можно рассматривать как элементарное
человеческое проявление, а потому как самоцель. Этим оно отличается от
военного искусства, которое не может быть самоцелью. Сценическое искусство
принадлежит к числу первозданных общественных сил, в его основе -
непосредственная способность людей получать наслаждение сообща. Искусство
подобно языку, оно и есть своего рода язык. Я предлагаю всем подняться,
чтобы как-то запечатлеть это признание в нашей памяти.
Все встают.
Философ. А теперь - коль скоро мы встали - предлагаю воспользоваться
случаем и выйти помочиться.
Актер. О, этим ты все испортил! Я протестую!
Философ. Но почему? Тут я также следую порыву, я уважаю его и повинуюсь
ему. И в то же время забочусь о том, чтобы торжественная минута нашла
достойное завершение в будничном акте.
Наступает пауза.
Философ. Как мы уже убедились, наш "таетр" будет существенно отличаться
от театра - этого общедоступного, испытанного, прославленного и необходимого
учреждения. Важное отличие должно заключаться в том - и надеюсь, это немало
вас успокоит, - что он будет открыт не на вечные времена. Он должен служить
лишь нуждам дня, нуждам нашего сегодняшнего дня, хотя бы и окутанного
мраком.
Философ. Не могу дольше таить от вас, не могу скрывать: у меня нет ни
средств, ни дома, ни театра, ни костюмов, ни даже баночки с гримом. Мои
покровители - "Никто" и "Вон пошел". Я ничего не смогу платить вам за
усилия, которые должны быть несравненно больше прежних, но и славу я не могу
вам обещать. Славы тоже не будет, - ведь у меня нет газет, которые
прославили бы моих помощников.
Пауза.
Актер. Значит, требование таково: работать во имя самой работы.
Рабочий. Очень скверное требование! Лично я ни от кого не стал бы этого
требовать, потому что сам я все время только это и слышу. "Разве тебе не
нравится твоя работа?" - недовольно спрашивают меня, когда я требую своей
платы. "Разве ты не трудишься во имя самого дела?" Нет, я все же стал 'бы
хоть что-нибудь платить. Мало, конечно, потому что денег у нас мало, но все
же это лучше, чем ничего, потому что за работу надо платить.
Завлит. Думается мне, вам будет легче заполучить актеров, если вы
ничего не станете платить, чем если вы предложите им какие-то жалкие гроши.
Играя задаром, они по крайней мере очутятся в положении дающих.
Актер. Значит, какие-то гроши вы все-таки готовы платить? Что до меня,
я взял бы их. Можете не сомневаться. Это упорядочит наши отношения,
превратив их в самые обыкновенные, будничные. К тому же вы, может,
постеснялись бы слишком часто смотреть в зубы дареному коню, а ведь этому
новому искусству не грех почаще заглядывать в рот. Я и сам понимаю: конь
будет рад, если ему станут смотреть в зубы. Считаю финансовый вопрос
принципиально урегулированным.
Завлит. Легкомыслие актеров - вам на руку. Наш приятель совсем позабыл
о том, что отныне он уже не сможет каждый вечер превращаться в короля.
Актер. Зато мне как будто позволили превращать в королей зрителей моего
нового театра. И они будут не вымышленными, а настоящими королями.
Государственными деятелями, мыслителями, инженерами. Что за публика у меня
будет! Я буду отдавать на их суд все, что случается в этом мире. А каким
благородным, полезным, славным местом будет мой театр, когда он станет
лабораторией всех людей труда! Я же буду следовать призыву классиков:
"Преобразуйте мир! Он в этом нуждается!"
Рабочий. Эти слова звучат несколько высокопарно. Впрочем, почему бы им
так не звучать, коль скоро за ними стоит великое дело?
(Мечты автора)
Но разве нет в магах величия, разве они не околдовывают всех вокруг?
Они никому не позволяют чувствовать иначе, чем чувствуют сами, они всех
заражают своими мыслями. Разве это не великое искусство? Для того чтобы
гипнотизировать, несомненно, требуется ловкость, искусность и даже, может
быть, когда маги впадают в транс, некоторое искусство; но переживание,
вызываемое ими, неполноценно, - оно ослабляет и унижает.
Смотрите: маг чудодейственным жестом
Кролика извлекает из шляпы.
Но дрессировщику кроликов тоже
Свойствен порой чудодейственный жест.
Поднимитесь на сцену и ударьте мага палочкой по икроножным мышцам в то
время, как он колдует, - и сила его исчезнет. Ибо мышцы его напряжены до
судорог, настолько это трудно - заставить нас поверить в невероятное,
продать нам глупое за умное, низменное за возвышенное, эффектную красивость
за красоту.
Многие исходят из того, что человек - нечто законченное; в таком-то
освещении он выглядит так-то, а в другом так-то, в такой-то ситуации он
говорит то-то, а в другой то-то; и потому они стремятся с самого начала
охватить данную фигуру и придать ей целостность. Но лучше рассматривать
человека как нечто незаконченное и добиваться постепенного его становления -
от высказывания к высказыванию и от поступка к поступку. Изучая роль, вы,
конечно, можете себя спрашивать, что за человек говорит именно то или
другое, но вы должны также знать (и из этого знания исходить), что человек
как данная индивидуальность возникнет и станет зримым лишь после того, как
все его высказывания и поступки, связанные между собой определенной
закономерностью, будут представлены вами достаточно выразительно и
правдоподобно.
Как он говорит "да", как он говорит "нет",
Как он бьет и как бьют его,
Как он дружит с одним, как он дружит с другим;
Так образуется человек, изменяясь,
И так возникает в нас его образ,
Будучи схожим с нами и будучи с нами несхожим.
Значит, спросите вы, мы не должны представлять человека, который
остается равен самому себе, выступая различно в различных ситуациях? Разве
этот человек не должен быть определенной особью, которая меняется
определенным образом - иначе, чем меняется другая особь? Ответ таков: он
будет определенной особью, если только вы будете все подряд хорошо
выполнять, а также помнить о людях, которых вы наблюдали. Вполне возможно,
что этот определенный некто будет меняться определенным образом и долгое
время будет данной определенной особью, а в один прекрасный день он станет
другой определенной особью - это может случиться. Вам только не следует
гоняться за каким-то одним лицом, за персонажем, который с самого начала
содержит в себе все и разыгрывает только свои карты, каждую по
обстоятельствам. Исполняйте только все по порядку, изучайте все, удивляйтесь
всему, делайте все легко и правдоподобно, и человек непременно получится -
вы ведь и сами люди.
Когда ваша работа окончена, она должна казаться легкой. Легкость должна
напоминать об усилиях; легкость - это преодоленное усилие или, иначе, усилие
победоносное. Поэтому, едва только вы приступили к работе, вам следует
выработать позицию, направленную на достижение легкости. Не нужно
отбрасывать трудности, - их следует накоплять и при помощи работы делать
так, чтобы они становились легкими для вас. Ибо ценна только та легкость,
которая является победоносным усилием.
Поглядите на легкость,
С которой могучий
Поток прорывает плотины!
Землетрясение
Почву колеблет небрежной рукой.
Страшное пламя
С легким изяществом овладевает домами,
Их пожирая со смаком:
Опытный хищник.
Есть такая позиция начинания, которая благоприятна для достижения
легкости. Этой позиции можно научиться. Вы знаете, что овладение ремеслом
означает: научиться тому, чтобы учиться. Если хочешь напрячь все силы, то
нужно их беречь. Не следует делать того, что не можешь; не следует до поры
делать и того, что еще не можешь. Надо так расчленить свою задачу, чтобы
каждую из частей можно было легко одолеть, ибо тот, кто перенапрягается, не
достигает легкости.
О, радость начала! О раннее утро!
Первая травка, когда ты, казалось, забыл,
Что значит - зеленое! Радость от первой страницы
Книги, которой ты ждал, и восторг удивленья!
Читай не спеша, слишком скоро
Часть непрочтенная станет тонка! О первая пригоршня влаги
На лицо, покрытое п_о_том! Прохлада
Свежей сорочки! О начало любви! И отведенный взгляд!
О начало работы! Заправить горючим
Остывший двигатель! Первый рывок рычага,
И первый стрекот мотора! И первой затяжки
Дым, наполняющий легкие! И рожденье твое,
Новая мысль!
Человек, который только подражает,
И не может сказать
Ничего о том, чему он подражает,
Подобен шимпанзе, который
Подражает куренью того, кто его дрессирует, однако
Не курит при этом. А дело-то в том, что,
Когда подражанье бездумно,
Оно никогда настоящим
Подражаньем не станет.
Вы, артисты, устраивающие свои театры
В больших домах, под искусственными светочами,
Перед молчащей толпой, - ищите время от времени
Тот театр, который разыгрывается на улице.
Повседневный, тысячеликий и ничем не прославленный,
Но зато столь жизненный, земной театр, корни которого
Уходят в совместную жизнь людей, В жизнь улицы.
Здесь ваша соседка изображает домохозяина, ярко показывает она,
Имитируя поток его красноречия,
Как он пытается замять разговор
Об испорченном водопроводе. В скверах
Молодые люди имитируют хихикающих девушек,
Как те по вечерам отстраняются, защищаются и при этом
Ловко показывают грудь. А тот вот пьяный
Показывает проповедующего священника, отсылающего неимущих
На щедрые эдемские луга. Как полезен
Такой театр, как он серьезен и весел
И какого достоинства исполнен! Он не похож на попугая или обезьяну:
Те подражают лишь из стремления к подражанию, равнодушные
К тому, чему они подражают, лишь затем, чтобы показать,
Что они прекрасно умеют подражать, но
Безо всякой цели. И вы,
Великие художники, умелые подражатели, вы не должны
Уподобляться им! Не удаляйтесь,
Хотя бы ваше искусство непрерывно совершенствовалось, слишком далеко
От того повседневного театра,
Который разыгрывается на улице.
Взгляните на этого человека на перекрестке! Он демонстрирует, как
Произошел несчастный случай. Он как раз
Передает водителя на суд толпы. Как тот
Сидел за рулем, а вот теперь
Изображает он пострадавшего, по-видимому,
Пожилого человека. О них обоих
Он рассказывает лишь такие подробности,
Которые помогают нам понять, как произошло несчастье, и, однако,
Этого довольно, для того чтобы они предстали перед вами. Обоих
Он показывает вовсе не так, чтобы создалось впечатление: они-де
Не могли избежать несчастья. Несчастный случай
Становится таким понятным и все же непостижимым, так как оба
Могли ведь передвигаться и совершенно иначе, дабы несчастья
Не произошло. Тут нет места суеверию:
Очевидец не подчиняет смертных
Власти созвездий, под которыми они рождены,
А только власти их ошибок.
Обратите внимание также
На его серьезность и на тщательность его имитации. Он сознает,
Что от его точности зависит многое: избежит ли невинный
Гибели и будет ли вознагражден Пострадавший. Посмотрите,
Как он теперь повторяет то, что он уже однажды проделал. Колеблясь,
Хорошо ли он подражает, запинаясь
И предлагая другому очевидцу рассказать о тех
Или иных подробностях. Взирайте на него
С благоговением! И с изумлением
Заметьте еще одно: что этот подражатель
Никогда не растворяется в подражаемом. Он никогда
Не преображается окончательно в того, кому он подражает. Всегда
Он остается демонстратором, а не воплощением. Воплощаемый
Не слился с ним, - он, подражатель,
Не разделяет ни его чувств,
Ни его воззрений. Он знает о нем
Лишь немногое. В его имитации
Не возникает нечто третье, из него и того, другого,
Как бы состоящее из них обоих, - нечто третье, в котором
Билось бы единое сердце и
Мыслил бы единый мозг. Сохраняя при себе все свои чувства,
Стоит перед вами изображающий и демонстрирует вам
Чуждого ему человека.
Таинственное превращение,
Совершающееся в ваших театрах якобы само собой
Между уборной и сценой: актер
Оставляет уборную, король
Вступает на подмостки, то чудо,
Посмеивающимися над которым с пивными бутылками в руках
Мне столько раз случалось видеть рабочих сцены, - это чудо
Здесь не происходит. Наш очевидец на перекрестке
Вовсе не сомнамбула, которого нельзя окликнуть. Он не
Верховный жрец в момент богослужения. В любую минуту
Вы можете прервать его: он ответит вам
Преспокойно и продолжит,
Побеседовав с вами, свой спектакль.
Не говорите, однако: этот человек
Не артист. Воздвигая такое средостение
Между собой и остальным миром, вы только
Отделяете себя от мира. Если вы не называете
Этого человека артистом, то он вправе не назвать
Вас людьми, а это было бы куда худшим упреком. Скажите лучше:
Он артист, ибо он человек. Мы
Сможем сделать то, что он делает, совершенней и
Снискать за это уважение, но то, что мы делаем,
Есть нечто всеобщее и человеческое, ежечасно
Происходящее в уличной сутолоке, почти столь же
Необходимое и приятное человеку, как пища и воздух!
Ваше театральное искусство
Приведет вас назад, в область практического.
Утверждайте, что наши маски
Не являются ничем особенным, это просто маски.
Вот продавец шалей
Напяливает жесткую круглую шляпу покорителя сердец,
Хватает тросточку, наклеивает
Усики и делает за своей лавчонкой
Несколько кокетливых шажков, показывая
Замечательное преображение, которое,
Не без помощи шалей, усиков и шляп,
Оказывает волшебное воздействие на женщин. Вы скажите, что и наши стихи
Тоже не новость: газетчики
Выкрикивают сообщения, ритмизуя их, тем самым
Усиливая их действие и облегчая себе многократное
Их повторение! Мы
Произносим чужой текст, но влюбленные
И продавцы тоже заучивают наизусть чужие тексты, и как часто
Цитируете вы изречения! Таким образом,
Маска, стих и цитата оказываются обычными явлениями, необычными же:
Великая Маска, красиво произнесенный стих
И разумное цитирование.
Но, чтобы не было никаких недоразумений между нами,
Поймите: даже когда вы усовершенствуете
То, что проделывает этот человек на перекрестке, вы сделаете меньше,
Чем он, если вы
Сделаете ваш театр менее осмысленным, менее обусловленным событиями,
Менее вторгающимся в жизнь зрителей и
Менее полезным.
Вы пришли сюда, чтобы играть на театре, но вас
Спросят теперь: для чего?
Вы пришли показать себя людям,
Показать все, что вы умеете делать,
Показать людям то,
Что созерцанья достойно...
И люди, надеюсь,
Будут рукоплескать вам: ведь вы поднимете их
Из тесного быта в высокие сферы,
Они, как и вы, испытают головокруженье на горной круче,
Страсти большого накала. И вот
Теперь задают вам вопрос: для чего?
Дело в том, что здесь, на низких скамейках
Зрителей, разгорелся спор: упрямо
Одни утверждают, что вы
Не должны им себя демонстрировать, но
Показывать мир. Для чего, говорят вам,
Смотреть нам все снова и снова, как этот
Умеет быть грустным, другой - бессердечным, а третий
Умеет представить тирана? К чему
Постоянно нам видеть повадки и жесты
Людей, над которыми властна судьба?
Вы нам представляете одних только жертв, делая вид,
Что сами вы - жертвы таинственных сил
И собственных страстей.
Незримые руки внезапно бросают вам радости жизни.
Словно вы псы, которым
Швыряют кость. И так же внезапно
Вокруг вашей шеи ложится петля - заботы,
Что сверху нисходят на вас. Мы же, зрители, мы
На низких скамьях сидим и, остекленевшим взором
Следя за каждым движеньем, за вашей мимикой, взглядом
Ловим крохи от радости, даруемой вами,
И от ниспосланной свыше заботы.
Нет, говорим мы, недовольные, сидящие на низких скамьях,
Нет, хватит! Нам этого мало! Вы разве
Не слышали: ведь теперь уже стало известно,
Как соткана эта сеть, накинутая на людей.
Уже отовсюду - от городов стоэтажных,
Через моря, бороздимые многолюдными кораблями,
До отдаленнейших сел - все повторяют друг другу,
Что судьба человека - сам человек. Потому
Мы от вас, актеров
Нашей эпохи, эпохи великого перелома,
Власти людей над миром и над людской природой,
Требуем: играйте иначе и покажите
Нам мир человека таким, каков он на самом деле:
Созданный нами, людьми,
И подверженный изменению.
Примерно так говорят на скамьях. Конечно, не все
С этим согласны. Еще большинство, угрюмо
Голову в плечи втянув, сидят, и на лбу их морщины,
Как борозды на бесплодных полях. Обессилев
От бесконечной борьбы за кусок хлеба,
Ждут они жадно того, что так отвергают другие:
Легкой встряски для вялых чувств. Легкого напряженья
Для расслабленных нервов. И чтобы таинственная рука
Увела их из этого мира, который навязан им
И с которым нельзя совладать. Кому же из зрителей ваших
Вы подчинитесь, актеры? Мой вам совет:
Недовольным.
Но как
Можно это представить? Как
Показать сосуществование людей,
Чтобы его можно было понять и им овладеть? Как
Показать не только себя, а в других - не только
Их поведенье, когда они
Попадаются в сеть?
Показать, как сплетается и набрасывается сеть судьбы?
Сплетается и набрасывается на людей
Людьми? Первое,
Что вам следует изучить, - это
_Искусство наблюдения_.
Ты, актер,
Прежде всех искусств
Овладей искусством наблюденья.
Ибо важно не то, как выглядишь ты, но
Чт_о_ ты видел и показываешь людям. Людям важно узнать,
Чт_о_ ты знаешь,
Тебя будут наблюдать, чтоб увидеть,
Хорошо ли ты наблюдал.
Но познанье людей недоступно тому,
Кто наблюдал лишь себя самого. Слишком много
Скрывает он сам от себя. И нет никого,
Кто был бы хитрей, чем он сам.
Обученье свое вы должны начать
В школе живых людей. И пусть вашей первой школой
Будет рабочее место, квартира, квартал,
Улица, метрополитен, магазин... Всех людей
Вы там должны наблюдать,
Чужих, словно они вам знакомы, знакомых -
Словно они вам чужие.
Вот человек, который платит налоги, и он не похож
На всякого, кто платит налоги, хотя
Каждый платит их неохотно. Да и сам он
Не всегда похож сам на себя, когда платит налоги.
А человек, взимающий их,
Разве он в самом деле совсем не похож на того,
Кто платит?
Он ведь не только платит налоги и сам, но много
Общего есть у него с тем, кого он угнетает.
А эта женщина
Не всегда говорила так резко, да и не с каждым
Она так резка. А та, другая,
Не с каждым любезна. А этот надменный клиент,
Разве он только надменен? Разве не полон боязни?
А женщина эта, ставшая малодушной,
У которой нет обуви для ребенка,
Разве с остатком ее мужества нельзя побеждать государства?
Смотрите, она беременна снова! А видали ли вы
Взгляд больного, когда он узнал, что уже не будет здоров?
А если он будет здоров, что из того, -
Ведь он не сможет работать. Теперь он, смотрите,
Проводит остаток своей жизни, листая книгу,
В которой написано, как превратить землю
В планету, пригодную для жилья.
И не забудьте об изображениях на экране и газетных листах!
Смотрите, как говорят и как ходят они, власть имущие,
Держащие нити вашей судьбы
В белых жестоких руках.
К ним присмотритесь внимательно. И теперь
Представьте себе все, что вокруг,
Все эти битвы,
Словно событья истории,
Ибо так вы должны их потом представить на сцене:
Борьбу за рабочее место, разговор жестокий и нежный
Между женою и мужем, споры о книгах,
Мятеж и смиренье, попытку и неудачу -
Все вы представите после как событья истории.
(Даже то, что происходит в эту минуту,
Вы можете так увидеть: вот эмигрант-писатель
Вас поучает искусству Наблюденья.)
Чтоб наблюдать,
Нужно делать сравненья. Чтоб делать сравненья,
Нужно многое наблюдать. Мы, наблюдая,
Приобретаем знанья. Но для наблюденья
Необходимы знанья. И вот еще что:
Дурной наблюдатель тот, кто не знает, что делать
С тем, что он наблюдал. Прохожий на яблоню смотрит
Не тем проницательным взглядом, которым смотрит садовник,
Мало увидит человек тот, кто не знает, что
Человек - судьба человека.
Искусство Наблюденья,
Примененное к человеку, это лишь ветвь
Искусства обращенья с людьми. Ваша задача, актеры,
Быть учеными и наставниками
В искусстве обращенья людей друг с другом.
Познавая природу людей и ее воплощая,
Вы учите их обращенью друг с другом.
Вы учите их великому
Искусству общежития.
Но как же, спросите вы, должны мы,
Униженные и травимые, угнетенные и зависимые,
Мы, что коснеем в невежестве и не видим просветов,
Как же можем мы встать, голову гордо подняв,
В позу ученых и землепроходцев,
Изучивших неведомый край, чтобы его подчинить
И присвоить себе богатства его? Ведь доселе
На нас наживались другие, кто был поудачливей. Разве
Можем мы, бывшие только
Плодоносящею яблоней, стать садовником? Да,
Именно это и кажется мне тем искусством,
Которое вам надлежит изучить, вам, актеры
И в то же время - рабочие люди.
Не может быть невозможным
Учиться тому, что полезно. Именно вы ежедневно
Копите тьму наблюдений. М_а_стера слабость и силу,
Привычки товарищей, образ их мыслей
Всесторонне обдумать - вам и полезно и нужно.
В классовых битвах беспомощны те, кто
Не знает людей. Я вижу, как все вы,
Как лучшие среди вас жадно тянутся к знанью,
К знанью, что делает ярче все наблюденья, а эти
К новым знаньям ведут. И уже изучают
Многие среди вас законы общенья людей.
Класс ваш готов победить свои трудности и вместе с этим
Трудности
Всего человечества. И тогда вам удастся,
Вам, актеры рабочих, изучая и обучая,
Своей игрою вмешаться в битвы
Людей вашей эпохи, и так
Серьезностью изученья и смелой веселостью знанья
Помочь тому, чтобы опыт борьбы
Стал достоянием всех
И справедливость - страстью.
Когда вы читаете свои роли,
Изучая, готовые всегда удивляться,
Ищите новое и старое, ибо наше время
И время наших детей - это время борьбы
Нового со старым. Хитрость работницы,
Которая берет у учителя его знанья,
Словно облегчая ему слишком тяжелую ношу, это
Новое, и как новое это надо показывать. А старым
Актер. Вся эта затея с демонстрацией действенных выводов представляется
мне пустой и скучной. Мы будем потчевать зрителя одними решенными
проблемами.
Завлит. Нет, и нерешенными тоже!
Актер. Да, чтобы и они получили свое решение! Это не жизнь. Можно
рассматривать жизнь как клубок решенных - или нерешенных - проблем, но все
же проблемы - это еще не жизнь. В жизни встречается и беспроблемное, не
говоря уж о неразрешимых проблемах, которые тоже существуют! Не хочу играть
одни шарады!
Завлит. Я понимаю его. Он хочет, как говорится, "добыть лопатой
глубинный пласт". Чтобы ожидаемое смешалось с неожиданным, понятное - с
непостижимым. Он хочет смешать ужас с восхищением, радость - с печалью.
Короче, он хочет творить искусство.
Актер. Не выношу всей этой болтовни об искусстве как о слуге общества.
Вот восседает всесильное общество, но искусство не спутник ему, оно обязано
обслуживать его как официант посетителя. Неужто все мы непременно должны
быть слугами? Разве мы не можем стать господами? Разве искусство не может
господствовать? Давайте упраздним всех слуг, в том числе и слуг искусства!
Философ. Браво!
Завлит. К чему это "браво"? Этим необдуманным возгласом ты сводишь на
нет все, что говорил. Стоит только кому-нибудь заявить, что его угнетают,
как ты сразу принимаешь его сторону!
Философ. Твоими бы устами... Теперь я понял актера. Он тревожится, как
бы мы не превратили его в государственного чиновника, в церемониймейстера
или проповедника, оперирующего "средствами искусства". Успокойся, этого - не
будет. Сценическое искусство можно рассматривать как элементарное
человеческое проявление, а потому как самоцель. Этим оно отличается от
военного искусства, которое не может быть самоцелью. Сценическое искусство
принадлежит к числу первозданных общественных сил, в его основе -
непосредственная способность людей получать наслаждение сообща. Искусство
подобно языку, оно и есть своего рода язык. Я предлагаю всем подняться,
чтобы как-то запечатлеть это признание в нашей памяти.
Все встают.
Философ. А теперь - коль скоро мы встали - предлагаю воспользоваться
случаем и выйти помочиться.
Актер. О, этим ты все испортил! Я протестую!
Философ. Но почему? Тут я также следую порыву, я уважаю его и повинуюсь
ему. И в то же время забочусь о том, чтобы торжественная минута нашла
достойное завершение в будничном акте.
Наступает пауза.
Философ. Как мы уже убедились, наш "таетр" будет существенно отличаться
от театра - этого общедоступного, испытанного, прославленного и необходимого
учреждения. Важное отличие должно заключаться в том - и надеюсь, это немало
вас успокоит, - что он будет открыт не на вечные времена. Он должен служить
лишь нуждам дня, нуждам нашего сегодняшнего дня, хотя бы и окутанного
мраком.
Философ. Не могу дольше таить от вас, не могу скрывать: у меня нет ни
средств, ни дома, ни театра, ни костюмов, ни даже баночки с гримом. Мои
покровители - "Никто" и "Вон пошел". Я ничего не смогу платить вам за
усилия, которые должны быть несравненно больше прежних, но и славу я не могу
вам обещать. Славы тоже не будет, - ведь у меня нет газет, которые
прославили бы моих помощников.
Пауза.
Актер. Значит, требование таково: работать во имя самой работы.
Рабочий. Очень скверное требование! Лично я ни от кого не стал бы этого
требовать, потому что сам я все время только это и слышу. "Разве тебе не
нравится твоя работа?" - недовольно спрашивают меня, когда я требую своей
платы. "Разве ты не трудишься во имя самого дела?" Нет, я все же стал 'бы
хоть что-нибудь платить. Мало, конечно, потому что денег у нас мало, но все
же это лучше, чем ничего, потому что за работу надо платить.
Завлит. Думается мне, вам будет легче заполучить актеров, если вы
ничего не станете платить, чем если вы предложите им какие-то жалкие гроши.
Играя задаром, они по крайней мере очутятся в положении дающих.
Актер. Значит, какие-то гроши вы все-таки готовы платить? Что до меня,
я взял бы их. Можете не сомневаться. Это упорядочит наши отношения,
превратив их в самые обыкновенные, будничные. К тому же вы, может,
постеснялись бы слишком часто смотреть в зубы дареному коню, а ведь этому
новому искусству не грех почаще заглядывать в рот. Я и сам понимаю: конь
будет рад, если ему станут смотреть в зубы. Считаю финансовый вопрос
принципиально урегулированным.
Завлит. Легкомыслие актеров - вам на руку. Наш приятель совсем позабыл
о том, что отныне он уже не сможет каждый вечер превращаться в короля.
Актер. Зато мне как будто позволили превращать в королей зрителей моего
нового театра. И они будут не вымышленными, а настоящими королями.
Государственными деятелями, мыслителями, инженерами. Что за публика у меня
будет! Я буду отдавать на их суд все, что случается в этом мире. А каким
благородным, полезным, славным местом будет мой театр, когда он станет
лабораторией всех людей труда! Я же буду следовать призыву классиков:
"Преобразуйте мир! Он в этом нуждается!"
Рабочий. Эти слова звучат несколько высокопарно. Впрочем, почему бы им
так не звучать, коль скоро за ними стоит великое дело?
(Мечты автора)
Но разве нет в магах величия, разве они не околдовывают всех вокруг?
Они никому не позволяют чувствовать иначе, чем чувствуют сами, они всех
заражают своими мыслями. Разве это не великое искусство? Для того чтобы
гипнотизировать, несомненно, требуется ловкость, искусность и даже, может
быть, когда маги впадают в транс, некоторое искусство; но переживание,
вызываемое ими, неполноценно, - оно ослабляет и унижает.
Смотрите: маг чудодейственным жестом
Кролика извлекает из шляпы.
Но дрессировщику кроликов тоже
Свойствен порой чудодейственный жест.
Поднимитесь на сцену и ударьте мага палочкой по икроножным мышцам в то
время, как он колдует, - и сила его исчезнет. Ибо мышцы его напряжены до
судорог, настолько это трудно - заставить нас поверить в невероятное,
продать нам глупое за умное, низменное за возвышенное, эффектную красивость
за красоту.
Многие исходят из того, что человек - нечто законченное; в таком-то
освещении он выглядит так-то, а в другом так-то, в такой-то ситуации он
говорит то-то, а в другой то-то; и потому они стремятся с самого начала
охватить данную фигуру и придать ей целостность. Но лучше рассматривать
человека как нечто незаконченное и добиваться постепенного его становления -
от высказывания к высказыванию и от поступка к поступку. Изучая роль, вы,
конечно, можете себя спрашивать, что за человек говорит именно то или
другое, но вы должны также знать (и из этого знания исходить), что человек
как данная индивидуальность возникнет и станет зримым лишь после того, как
все его высказывания и поступки, связанные между собой определенной
закономерностью, будут представлены вами достаточно выразительно и
правдоподобно.
Как он говорит "да", как он говорит "нет",
Как он бьет и как бьют его,
Как он дружит с одним, как он дружит с другим;
Так образуется человек, изменяясь,
И так возникает в нас его образ,
Будучи схожим с нами и будучи с нами несхожим.
Значит, спросите вы, мы не должны представлять человека, который
остается равен самому себе, выступая различно в различных ситуациях? Разве
этот человек не должен быть определенной особью, которая меняется
определенным образом - иначе, чем меняется другая особь? Ответ таков: он
будет определенной особью, если только вы будете все подряд хорошо
выполнять, а также помнить о людях, которых вы наблюдали. Вполне возможно,
что этот определенный некто будет меняться определенным образом и долгое
время будет данной определенной особью, а в один прекрасный день он станет
другой определенной особью - это может случиться. Вам только не следует
гоняться за каким-то одним лицом, за персонажем, который с самого начала
содержит в себе все и разыгрывает только свои карты, каждую по
обстоятельствам. Исполняйте только все по порядку, изучайте все, удивляйтесь
всему, делайте все легко и правдоподобно, и человек непременно получится -
вы ведь и сами люди.
Когда ваша работа окончена, она должна казаться легкой. Легкость должна
напоминать об усилиях; легкость - это преодоленное усилие или, иначе, усилие
победоносное. Поэтому, едва только вы приступили к работе, вам следует
выработать позицию, направленную на достижение легкости. Не нужно
отбрасывать трудности, - их следует накоплять и при помощи работы делать
так, чтобы они становились легкими для вас. Ибо ценна только та легкость,
которая является победоносным усилием.
Поглядите на легкость,
С которой могучий
Поток прорывает плотины!
Землетрясение
Почву колеблет небрежной рукой.
Страшное пламя
С легким изяществом овладевает домами,
Их пожирая со смаком:
Опытный хищник.
Есть такая позиция начинания, которая благоприятна для достижения
легкости. Этой позиции можно научиться. Вы знаете, что овладение ремеслом
означает: научиться тому, чтобы учиться. Если хочешь напрячь все силы, то
нужно их беречь. Не следует делать того, что не можешь; не следует до поры
делать и того, что еще не можешь. Надо так расчленить свою задачу, чтобы
каждую из частей можно было легко одолеть, ибо тот, кто перенапрягается, не
достигает легкости.
О, радость начала! О раннее утро!
Первая травка, когда ты, казалось, забыл,
Что значит - зеленое! Радость от первой страницы
Книги, которой ты ждал, и восторг удивленья!
Читай не спеша, слишком скоро
Часть непрочтенная станет тонка! О первая пригоршня влаги
На лицо, покрытое п_о_том! Прохлада
Свежей сорочки! О начало любви! И отведенный взгляд!
О начало работы! Заправить горючим
Остывший двигатель! Первый рывок рычага,
И первый стрекот мотора! И первой затяжки
Дым, наполняющий легкие! И рожденье твое,
Новая мысль!
Человек, который только подражает,
И не может сказать
Ничего о том, чему он подражает,
Подобен шимпанзе, который
Подражает куренью того, кто его дрессирует, однако
Не курит при этом. А дело-то в том, что,
Когда подражанье бездумно,
Оно никогда настоящим
Подражаньем не станет.
Вы, артисты, устраивающие свои театры
В больших домах, под искусственными светочами,
Перед молчащей толпой, - ищите время от времени
Тот театр, который разыгрывается на улице.
Повседневный, тысячеликий и ничем не прославленный,
Но зато столь жизненный, земной театр, корни которого
Уходят в совместную жизнь людей, В жизнь улицы.
Здесь ваша соседка изображает домохозяина, ярко показывает она,
Имитируя поток его красноречия,
Как он пытается замять разговор
Об испорченном водопроводе. В скверах
Молодые люди имитируют хихикающих девушек,
Как те по вечерам отстраняются, защищаются и при этом
Ловко показывают грудь. А тот вот пьяный
Показывает проповедующего священника, отсылающего неимущих
На щедрые эдемские луга. Как полезен
Такой театр, как он серьезен и весел
И какого достоинства исполнен! Он не похож на попугая или обезьяну:
Те подражают лишь из стремления к подражанию, равнодушные
К тому, чему они подражают, лишь затем, чтобы показать,
Что они прекрасно умеют подражать, но
Безо всякой цели. И вы,
Великие художники, умелые подражатели, вы не должны
Уподобляться им! Не удаляйтесь,
Хотя бы ваше искусство непрерывно совершенствовалось, слишком далеко
От того повседневного театра,
Который разыгрывается на улице.
Взгляните на этого человека на перекрестке! Он демонстрирует, как
Произошел несчастный случай. Он как раз
Передает водителя на суд толпы. Как тот
Сидел за рулем, а вот теперь
Изображает он пострадавшего, по-видимому,
Пожилого человека. О них обоих
Он рассказывает лишь такие подробности,
Которые помогают нам понять, как произошло несчастье, и, однако,
Этого довольно, для того чтобы они предстали перед вами. Обоих
Он показывает вовсе не так, чтобы создалось впечатление: они-де
Не могли избежать несчастья. Несчастный случай
Становится таким понятным и все же непостижимым, так как оба
Могли ведь передвигаться и совершенно иначе, дабы несчастья
Не произошло. Тут нет места суеверию:
Очевидец не подчиняет смертных
Власти созвездий, под которыми они рождены,
А только власти их ошибок.
Обратите внимание также
На его серьезность и на тщательность его имитации. Он сознает,
Что от его точности зависит многое: избежит ли невинный
Гибели и будет ли вознагражден Пострадавший. Посмотрите,
Как он теперь повторяет то, что он уже однажды проделал. Колеблясь,
Хорошо ли он подражает, запинаясь
И предлагая другому очевидцу рассказать о тех
Или иных подробностях. Взирайте на него
С благоговением! И с изумлением
Заметьте еще одно: что этот подражатель
Никогда не растворяется в подражаемом. Он никогда
Не преображается окончательно в того, кому он подражает. Всегда
Он остается демонстратором, а не воплощением. Воплощаемый
Не слился с ним, - он, подражатель,
Не разделяет ни его чувств,
Ни его воззрений. Он знает о нем
Лишь немногое. В его имитации
Не возникает нечто третье, из него и того, другого,
Как бы состоящее из них обоих, - нечто третье, в котором
Билось бы единое сердце и
Мыслил бы единый мозг. Сохраняя при себе все свои чувства,
Стоит перед вами изображающий и демонстрирует вам
Чуждого ему человека.
Таинственное превращение,
Совершающееся в ваших театрах якобы само собой
Между уборной и сценой: актер
Оставляет уборную, король
Вступает на подмостки, то чудо,
Посмеивающимися над которым с пивными бутылками в руках
Мне столько раз случалось видеть рабочих сцены, - это чудо
Здесь не происходит. Наш очевидец на перекрестке
Вовсе не сомнамбула, которого нельзя окликнуть. Он не
Верховный жрец в момент богослужения. В любую минуту
Вы можете прервать его: он ответит вам
Преспокойно и продолжит,
Побеседовав с вами, свой спектакль.
Не говорите, однако: этот человек
Не артист. Воздвигая такое средостение
Между собой и остальным миром, вы только
Отделяете себя от мира. Если вы не называете
Этого человека артистом, то он вправе не назвать
Вас людьми, а это было бы куда худшим упреком. Скажите лучше:
Он артист, ибо он человек. Мы
Сможем сделать то, что он делает, совершенней и
Снискать за это уважение, но то, что мы делаем,
Есть нечто всеобщее и человеческое, ежечасно
Происходящее в уличной сутолоке, почти столь же
Необходимое и приятное человеку, как пища и воздух!
Ваше театральное искусство
Приведет вас назад, в область практического.
Утверждайте, что наши маски
Не являются ничем особенным, это просто маски.
Вот продавец шалей
Напяливает жесткую круглую шляпу покорителя сердец,
Хватает тросточку, наклеивает
Усики и делает за своей лавчонкой
Несколько кокетливых шажков, показывая
Замечательное преображение, которое,
Не без помощи шалей, усиков и шляп,
Оказывает волшебное воздействие на женщин. Вы скажите, что и наши стихи
Тоже не новость: газетчики
Выкрикивают сообщения, ритмизуя их, тем самым
Усиливая их действие и облегчая себе многократное
Их повторение! Мы
Произносим чужой текст, но влюбленные
И продавцы тоже заучивают наизусть чужие тексты, и как часто
Цитируете вы изречения! Таким образом,
Маска, стих и цитата оказываются обычными явлениями, необычными же:
Великая Маска, красиво произнесенный стих
И разумное цитирование.
Но, чтобы не было никаких недоразумений между нами,
Поймите: даже когда вы усовершенствуете
То, что проделывает этот человек на перекрестке, вы сделаете меньше,
Чем он, если вы
Сделаете ваш театр менее осмысленным, менее обусловленным событиями,
Менее вторгающимся в жизнь зрителей и
Менее полезным.
Вы пришли сюда, чтобы играть на театре, но вас
Спросят теперь: для чего?
Вы пришли показать себя людям,
Показать все, что вы умеете делать,
Показать людям то,
Что созерцанья достойно...
И люди, надеюсь,
Будут рукоплескать вам: ведь вы поднимете их
Из тесного быта в высокие сферы,
Они, как и вы, испытают головокруженье на горной круче,
Страсти большого накала. И вот
Теперь задают вам вопрос: для чего?
Дело в том, что здесь, на низких скамейках
Зрителей, разгорелся спор: упрямо
Одни утверждают, что вы
Не должны им себя демонстрировать, но
Показывать мир. Для чего, говорят вам,
Смотреть нам все снова и снова, как этот
Умеет быть грустным, другой - бессердечным, а третий
Умеет представить тирана? К чему
Постоянно нам видеть повадки и жесты
Людей, над которыми властна судьба?
Вы нам представляете одних только жертв, делая вид,
Что сами вы - жертвы таинственных сил
И собственных страстей.
Незримые руки внезапно бросают вам радости жизни.
Словно вы псы, которым
Швыряют кость. И так же внезапно
Вокруг вашей шеи ложится петля - заботы,
Что сверху нисходят на вас. Мы же, зрители, мы
На низких скамьях сидим и, остекленевшим взором
Следя за каждым движеньем, за вашей мимикой, взглядом
Ловим крохи от радости, даруемой вами,
И от ниспосланной свыше заботы.
Нет, говорим мы, недовольные, сидящие на низких скамьях,
Нет, хватит! Нам этого мало! Вы разве
Не слышали: ведь теперь уже стало известно,
Как соткана эта сеть, накинутая на людей.
Уже отовсюду - от городов стоэтажных,
Через моря, бороздимые многолюдными кораблями,
До отдаленнейших сел - все повторяют друг другу,
Что судьба человека - сам человек. Потому
Мы от вас, актеров
Нашей эпохи, эпохи великого перелома,
Власти людей над миром и над людской природой,
Требуем: играйте иначе и покажите
Нам мир человека таким, каков он на самом деле:
Созданный нами, людьми,
И подверженный изменению.
Примерно так говорят на скамьях. Конечно, не все
С этим согласны. Еще большинство, угрюмо
Голову в плечи втянув, сидят, и на лбу их морщины,
Как борозды на бесплодных полях. Обессилев
От бесконечной борьбы за кусок хлеба,
Ждут они жадно того, что так отвергают другие:
Легкой встряски для вялых чувств. Легкого напряженья
Для расслабленных нервов. И чтобы таинственная рука
Увела их из этого мира, который навязан им
И с которым нельзя совладать. Кому же из зрителей ваших
Вы подчинитесь, актеры? Мой вам совет:
Недовольным.
Но как
Можно это представить? Как
Показать сосуществование людей,
Чтобы его можно было понять и им овладеть? Как
Показать не только себя, а в других - не только
Их поведенье, когда они
Попадаются в сеть?
Показать, как сплетается и набрасывается сеть судьбы?
Сплетается и набрасывается на людей
Людьми? Первое,
Что вам следует изучить, - это
_Искусство наблюдения_.
Ты, актер,
Прежде всех искусств
Овладей искусством наблюденья.
Ибо важно не то, как выглядишь ты, но
Чт_о_ ты видел и показываешь людям. Людям важно узнать,
Чт_о_ ты знаешь,
Тебя будут наблюдать, чтоб увидеть,
Хорошо ли ты наблюдал.
Но познанье людей недоступно тому,
Кто наблюдал лишь себя самого. Слишком много
Скрывает он сам от себя. И нет никого,
Кто был бы хитрей, чем он сам.
Обученье свое вы должны начать
В школе живых людей. И пусть вашей первой школой
Будет рабочее место, квартира, квартал,
Улица, метрополитен, магазин... Всех людей
Вы там должны наблюдать,
Чужих, словно они вам знакомы, знакомых -
Словно они вам чужие.
Вот человек, который платит налоги, и он не похож
На всякого, кто платит налоги, хотя
Каждый платит их неохотно. Да и сам он
Не всегда похож сам на себя, когда платит налоги.
А человек, взимающий их,
Разве он в самом деле совсем не похож на того,
Кто платит?
Он ведь не только платит налоги и сам, но много
Общего есть у него с тем, кого он угнетает.
А эта женщина
Не всегда говорила так резко, да и не с каждым
Она так резка. А та, другая,
Не с каждым любезна. А этот надменный клиент,
Разве он только надменен? Разве не полон боязни?
А женщина эта, ставшая малодушной,
У которой нет обуви для ребенка,
Разве с остатком ее мужества нельзя побеждать государства?
Смотрите, она беременна снова! А видали ли вы
Взгляд больного, когда он узнал, что уже не будет здоров?
А если он будет здоров, что из того, -
Ведь он не сможет работать. Теперь он, смотрите,
Проводит остаток своей жизни, листая книгу,
В которой написано, как превратить землю
В планету, пригодную для жилья.
И не забудьте об изображениях на экране и газетных листах!
Смотрите, как говорят и как ходят они, власть имущие,
Держащие нити вашей судьбы
В белых жестоких руках.
К ним присмотритесь внимательно. И теперь
Представьте себе все, что вокруг,
Все эти битвы,
Словно событья истории,
Ибо так вы должны их потом представить на сцене:
Борьбу за рабочее место, разговор жестокий и нежный
Между женою и мужем, споры о книгах,
Мятеж и смиренье, попытку и неудачу -
Все вы представите после как событья истории.
(Даже то, что происходит в эту минуту,
Вы можете так увидеть: вот эмигрант-писатель
Вас поучает искусству Наблюденья.)
Чтоб наблюдать,
Нужно делать сравненья. Чтоб делать сравненья,
Нужно многое наблюдать. Мы, наблюдая,
Приобретаем знанья. Но для наблюденья
Необходимы знанья. И вот еще что:
Дурной наблюдатель тот, кто не знает, что делать
С тем, что он наблюдал. Прохожий на яблоню смотрит
Не тем проницательным взглядом, которым смотрит садовник,
Мало увидит человек тот, кто не знает, что
Человек - судьба человека.
Искусство Наблюденья,
Примененное к человеку, это лишь ветвь
Искусства обращенья с людьми. Ваша задача, актеры,
Быть учеными и наставниками
В искусстве обращенья людей друг с другом.
Познавая природу людей и ее воплощая,
Вы учите их обращенью друг с другом.
Вы учите их великому
Искусству общежития.
Но как же, спросите вы, должны мы,
Униженные и травимые, угнетенные и зависимые,
Мы, что коснеем в невежестве и не видим просветов,
Как же можем мы встать, голову гордо подняв,
В позу ученых и землепроходцев,
Изучивших неведомый край, чтобы его подчинить
И присвоить себе богатства его? Ведь доселе
На нас наживались другие, кто был поудачливей. Разве
Можем мы, бывшие только
Плодоносящею яблоней, стать садовником? Да,
Именно это и кажется мне тем искусством,
Которое вам надлежит изучить, вам, актеры
И в то же время - рабочие люди.
Не может быть невозможным
Учиться тому, что полезно. Именно вы ежедневно
Копите тьму наблюдений. М_а_стера слабость и силу,
Привычки товарищей, образ их мыслей
Всесторонне обдумать - вам и полезно и нужно.
В классовых битвах беспомощны те, кто
Не знает людей. Я вижу, как все вы,
Как лучшие среди вас жадно тянутся к знанью,
К знанью, что делает ярче все наблюденья, а эти
К новым знаньям ведут. И уже изучают
Многие среди вас законы общенья людей.
Класс ваш готов победить свои трудности и вместе с этим
Трудности
Всего человечества. И тогда вам удастся,
Вам, актеры рабочих, изучая и обучая,
Своей игрою вмешаться в битвы
Людей вашей эпохи, и так
Серьезностью изученья и смелой веселостью знанья
Помочь тому, чтобы опыт борьбы
Стал достоянием всех
И справедливость - страстью.
Когда вы читаете свои роли,
Изучая, готовые всегда удивляться,
Ищите новое и старое, ибо наше время
И время наших детей - это время борьбы
Нового со старым. Хитрость работницы,
Которая берет у учителя его знанья,
Словно облегчая ему слишком тяжелую ношу, это
Новое, и как новое это надо показывать. А старым