Страница:
Сьель подошла так тихо, что Конвей ее не услышал. Он знал, что хватит одного ее крика, чтобы разрушить все его планы.
Он бросился к девушке и зажал ей рукой рот.
— Ты зачем сюда явилась? — зашипел Конвей. — Что тебе надо?
Глаза Сьель смотрели на него снизу вверх, такие же спокойные и злые, как у него.
— Крикнешь — убью, — предупредил Конвей. Сьель мотнула головой, и он немного ослабил хватку.
Медленно, на ломаном английском она сказала:
— Бери меня с собой.
— Куда?
— На Землю!
Настала очередь Конвея удивляться:
— Но зачем?
— Земные женщины гордые, как мужчины, — произнесла девушка с вызовом. — Свободные.
Так вот в чем причина тайного гнева, тлевшего в ней. Она не умела быть такой терпеливой, как местные женщины, потому что ей удалось заглянуть куда-то еще. Конвей вспомнил, что сказал сын старика Кра.
— Этому Конна научил? Она кивнула.
— Берешь меня? — спросила она. — Берешь? Я убегать от Кра. Прятаться. Берешь меня?
Конвей улыбнулся. Девушка ему нравилась. Они одного поля ягода, он и она, раз одинаково лелеяли безнадежную мечту и рисковали всем, чтобы сделать ее реальностью.
— Почему бы нет? — сказал он. — Конечно, я тебя возьму.
Ее радость была дикой и неистовой.
— Если обманешь, — шепнула Сьель, — убью тебя! Потом она его поцеловала.
Конвей понял, что она впервые поцеловала мужчину. Он понял также, что этот поцелуй у них не последний.. Он оттолкнул ее.
— Тогда ты должна мне помочь. Возьми это. — Конвей вручил ей узел одежды, которую снял. — Спрячь. Есть другой выход из этого дома?
— Да.
— Покажи мне его. Потом жди меня — и не говори никому. Никому. Поняла?
— Куда идешь? — спросила она Конвея. Выражение удивления вернулось на ее лицо, в глазах мелькнул страх. — Что делаешь, мужчина Искара?
Он покачал головой:
— Если ты мне не поможешь, если я умру, — ты никогда не увидишь Землю.
— Пойдем, — сказала она и повернулась.
Эсмонд и Роэн все еще были с Марсией, и кроме собственных страхов и обид их мало что интересовало, а тем более Конвей, человек посторонний. Дом Кра был пуст и молчалив, только ветер хохотал в оконных проемах — так смеется волк перед тем, как умертвить свою жертву. Конвею стало не по себе.
Сьель свела его вниз по маленькой лесенке и показала узкий проход, через который выносили требуху — женская работа, не подходящая для мужчины.
— Я жду, — сказала Сьель. Ее пальцы сжались на его руке. — Приходи назад. Приходи скоро!
Сьель боялась не за него — за себя; свобода, о которой она мечтала так долго, вот-вот готова была обернуться реальностью. Конвей понимал ее чувства. Он наклонился и быстро поцеловал девушку.
— Я вернусь.
Затем поднял шкуру, которая занавешивала проем, и выскользнул в темноту.
Глава 6. ЭХО СНА
Глава 7. ЧЕРНОЕ ОЗЕРО
Он бросился к девушке и зажал ей рукой рот.
— Ты зачем сюда явилась? — зашипел Конвей. — Что тебе надо?
Глаза Сьель смотрели на него снизу вверх, такие же спокойные и злые, как у него.
— Крикнешь — убью, — предупредил Конвей. Сьель мотнула головой, и он немного ослабил хватку.
Медленно, на ломаном английском она сказала:
— Бери меня с собой.
— Куда?
— На Землю!
Настала очередь Конвея удивляться:
— Но зачем?
— Земные женщины гордые, как мужчины, — произнесла девушка с вызовом. — Свободные.
Так вот в чем причина тайного гнева, тлевшего в ней. Она не умела быть такой терпеливой, как местные женщины, потому что ей удалось заглянуть куда-то еще. Конвей вспомнил, что сказал сын старика Кра.
— Этому Конна научил? Она кивнула.
— Берешь меня? — спросила она. — Берешь? Я убегать от Кра. Прятаться. Берешь меня?
Конвей улыбнулся. Девушка ему нравилась. Они одного поля ягода, он и она, раз одинаково лелеяли безнадежную мечту и рисковали всем, чтобы сделать ее реальностью.
— Почему бы нет? — сказал он. — Конечно, я тебя возьму.
Ее радость была дикой и неистовой.
— Если обманешь, — шепнула Сьель, — убью тебя! Потом она его поцеловала.
Конвей понял, что она впервые поцеловала мужчину. Он понял также, что этот поцелуй у них не последний.. Он оттолкнул ее.
— Тогда ты должна мне помочь. Возьми это. — Конвей вручил ей узел одежды, которую снял. — Спрячь. Есть другой выход из этого дома?
— Да.
— Покажи мне его. Потом жди меня — и не говори никому. Никому. Поняла?
— Куда идешь? — спросила она Конвея. Выражение удивления вернулось на ее лицо, в глазах мелькнул страх. — Что делаешь, мужчина Искара?
Он покачал головой:
— Если ты мне не поможешь, если я умру, — ты никогда не увидишь Землю.
— Пойдем, — сказала она и повернулась.
Эсмонд и Роэн все еще были с Марсией, и кроме собственных страхов и обид их мало что интересовало, а тем более Конвей, человек посторонний. Дом Кра был пуст и молчалив, только ветер хохотал в оконных проемах — так смеется волк перед тем, как умертвить свою жертву. Конвею стало не по себе.
Сьель свела его вниз по маленькой лесенке и показала узкий проход, через который выносили требуху — женская работа, не подходящая для мужчины.
— Я жду, — сказала Сьель. Ее пальцы сжались на его руке. — Приходи назад. Приходи скоро!
Сьель боялась не за него — за себя; свобода, о которой она мечтала так долго, вот-вот готова была обернуться реальностью. Конвей понимал ее чувства. Он наклонился и быстро поцеловал девушку.
— Я вернусь.
Затем поднял шкуру, которая занавешивала проем, и выскользнул в темноту.
Глава 6. ЭХО СНА
Город наполняли голоса бури. Она кричала в узких улочках, ледяные башни домов содрогались и звенели. Нельзя было сказать, что идет снег, но плотная мутная белизна нависала, металась и кружила над городом под порывами ветра. А где-то над всем этим буйством горели ясные и неподвижные звезды.
Холод пронзал насквозь, в сердце Конвея впивались тысячи железных крючков. Он плотнее закутался в покрытые мехом шкуры. Сердцебиение усилилось. Кровь разгонялась, борясь с холодом; Конвей чувствовал странное волнение, порожденное диким вызовом ветра. Он двинулся быстрым шагом, уверенно ступая по блестящему льду и по схваченным морозом камням.
Он знал, в каком направлении идти. Он понял это в первый же раз, как только увидел город, и все это время знание жгло ему память.
Путь к озеру — озеру Ушедших Навеки.
Прохожих на улицах было немного, и никто его не разглядывал. Белый ветер накинул на все расплывчатую вуаль, и ничто не привлекало внимание к Конвею, тощему мужчине с гордым лицом, который сгибался под ветром, одинокий воин, идущий по своим делам.
Несколько раз Конвей пытался выяснить, не идет ли кто-то следом. Он не мог забыть скрытой радости на лице Кра и по-прежнему беспокоился, с чего это вдруг старик оставил землян без присмотра. Но в густом завывающем снежном вихре трудно было что-нибудь разглядеть.
Он проверил, на месте ли пистолет, и улыбнулся — пистолет был на месте.
Конвей чутьем находил дорогу в извилистых улочках, держась одного направления. Домов становилось все меньше. Потом они исчезли совсем, и Конвей оказался в долине. Высоко в небе сияли вершины гор, поднимающиеся к звездам.
Сильный порыв ветра налетел на него. Не пряча лицо, Конвей двинулся наперекор ветру в сторону громоздящихся скал. Легкое безумие, не покидавшее его с тех самых пор, как он оказался на Искаре, переросло во всепоглощающую страсть.
Часть его «я» отступила. Ветер, снег и дикие скалы завладели теперь этой утраченной сущностью. Он понимал их, и они понимали его. Они не могли ему повредить. Высокие вершины смотрели сверху с грозными ликами, и Конвею порою казалось, что они на него сердятся.
Он слышал смутное эхо, отзвуки своих снов, но они еще были слабыми. Страха не было. Даже наоборот, появилось странное ощущение счастья. Рядом с ним не было никого, и все же он не чувствовал себя одиноким. Что-то дикое, грубое поднималось в нем изнутри, чтобы схлестнуться с дикой грубостью бури, и Конвей ощущал пьянящую гордость, уверенность, что никто на Искаре не может ему противостоять.
Город остался позади. Долина поглотила Конвея незаметно, ее белые, туманные, бесформенные стены вырастали со всех сторон. В ночном путешествии Конвея появилось странное ощущение безвременья, беспространственности, как будто он существовал в своем собственном измерении.
И замкнутого внутри себя Конвея вовсе не удивил пробившийся сквозь завывания ветра тоненький голосок Сьель. Конвей повернулся и увидел, как девушка карабкается за ним, проворная на ногу, запыхавшаяся от спешки. Наконец она догнала его, обессиленная.
— Кра, — выдохнула она. — Он впереди идет с четырьмя. Один сзади. Я видела. Я тоже сзади. — Она сделала быстрый, резкий жест, охватывая им всю долину. — Ловушка. Они ловят. Они убивают. Иди назад.
Конвей не пошевелился. Она тряхнула его, торопя:
— Иди назад! Сейчас иди назад!
Он стоял неподвижно, с поднятой головой, взгляд его устремился на пелену бури, высматривая врагов, — Конвей не до конца верил, что они там. И тут, глубокий и сильный на фоне ветра, раздался голос охотничьего рожка. Ему ответили с другой стороны долины. Потом еще и еще — из шести разных мест. Кра и пятеро его сыновей окружили Конвея; путь в город был для него закрыт.
Конвей начал понимать стариковскую хитрость; он улыбнулся улыбкой зверя, обнажив зубы.
— Уходи, — сказал он Сьель. — Они ничего с тобой не сделают.
— Я сделаю, они накажут, — мрачно ответила она. — Нет. Ты должен жить. Они охотятся, но я знаю тропки, дороги. Ходить много раз к озеру Ушедших Навеки. Там они не убить. Иди.
Девушка повернулась было, чтобы уйти, но Конвей схватил ее, полный внезапного подозрения.
— Почему это ты так обо мне заботишься? — спросил он. — Эсмонд или Роэн точно так же могут взять тебя на Землю.
— Против воли Кра? — Сьель рассмеялась. — Они робкие люди, не такие, как ты. — Их взгляды встретились в темноте; черные расширенные зрачки Сьель блестели; она заглядывала глубоко в глаза Конвея, и это его странным образом тронуло. — Но еще что-то, — добавила она. — Я никогда не любила. Теперь люблю. А ты — ты сын Конны.
— Откуда ты это взяла? — медленно спросил Конвей.
— Кра знает. Я слышала, он говорил.
Значит, это была ловушка, с самого начала. Кра знал. Старик дал ему шанс улететь с Искара — а он не воспользовался этим шансом, и Кра обрадовался. После этого он ушел и ждал, когда Конвей явится к нему сам.
Сьель сказала:
— Но я знаю и не слушая. Теперь пойдем, сын Конны.
Она пошла первая, стремительная, как олень, юбки трепетали на девушке от быстрого шага. Конвей двинулся следом, а позади и вокруг него продолжали звучать рожки, и голоса их были полны нетерпения собачьей своры, учуявшей след добычи и уверенной, что ей не уйти.
Стены гор всё сужались, и зов рожков раздавался ближе и ближе. В них звучала радость, преследователям спешить было некуда. Ни разу за белой накипью снега не поймал взгляд Конвея ни одного из них. Но и не видя, землянин знал, что на лице Кра блуждает суровая и горькая улыбка: жуткая улыбка долго откладываемой мести.
Конвей представлял, когда закончится охота. Звуки рожков загонят его в горло ущелья, а потом их голоса замолчат. Ему не дадут дойти до озера.
Снова он дотронулся до маленького пистолета; должно быть, в эту минуту лицо его выглядело таким же свирепым, как у Кра.
Девушка быстро и уверенно вела его среди беспорядочных нагромождений скал и ледяных наростов, юбка ее колыхалась, точно серый флаг на ветру. Высоко над головой холодные вершины заполняли собой все небо, оставляя только узкую щель для звезд. Внезапно каменные стены сошлись над ним, как живые, и голоса рожков зазвучали требовательно и призывно, спеша, торопясь к нему.
Он поднял голову и гневно прокричал им в ответ. Потом наступила тишина, и сквозь пелену снега он увидел человеческие фигуры и сверкание копий.
Он бы вытащил пистолет и нейтрализовал их парализующими зарядами. И ему хватило бы времени, чтобы осуществить задуманное. Но Сьель ему помешала. Она вцепилась в него и потащила изо всех сил в трещину между скалами.
— Быстро! — крикнула она, задыхаясь. — Быстро!
Грубая каменная поверхность царапала и рвала одежду, пока он пробирался сквозь щель. Он слышал позади голоса, громкие и сердитые. Тьма стояла неимоверная, и он ничего не видел, но Сьель тянула его за шкуры и упорно влекла вперед. Спуск, поворот, острый выступ скалы, о который он чуть было не зацепился, тогда как девушка легко проскользнула мимо, — и вот они опять на свободе. Конвей бежал за Сьель, стараясь не отставать от нее и держась верного направления по звуку ее сбивчивого дыхания.
Пробежав немного еще, он сбавил темп и остановился. Здесь, в этом защищенном от ветра месте, пелена падающего снега не заслоняла взор.
Он стоял в узком горном ущелье. По сторонам высились ледяные стены, отвесные, высокие и бесконечно прекрасные. Темнеющий воздух был наполнен искрящимися частицами изморози, похожей на алмазную пыль; горы над головой сияли на фоне неба цвета глубочайшего индиго и задевали своими пиками яркую россыпь звезд.
Он стоял в долине своего сна. Только теперь он ощутил наконец испуг.
Явь и ночной кошмар сошлись воедино, как притянутые друг к другу горные склоны, и он зажат между ними. Он бодрствует, он чувствует лютый холод, и все привычные ощущения плоти никуда от него не делись. И все-таки безымянный ужас, тот, что пришел из сна, настиг его.
Конвей видел почти наяву тень своего отца, плачущего между этими обледенелыми скалами, слышал его отчаянный крик потери: «Я никогда не смогу вернуться к озеру Ушедших Навеки!»
Конвей понял, что теперь досмотрит сон до конца. Что на этот раз он не проснется, пока не одолеет преграждающие дорогу скалы. Страх, поднявшийся из глубин сознания, открыто властвовал в его сердце, и Кон-вей знал, что он не исчезнет.
Непонятно откуда, но Конвей всю жизнь был уверен, что этот момент настанет. Теперь, когда он настал, Конвей понял, что — всё, он выдохся. Бесформенный, безосновательный ужас отнял у него силы, и никакие обращения к разуму уже не помогут. Он не может двигаться дальше.
И все равно он пошел, медленно, шаг за шагом преодолевая заснеженное пространство.
О Сьель он забыл. И удивился, когда она оказалась рядом, умоляя его бежать как можно скорее. Он забыл о Кра. Единственное, что он помнил, это отчаянные слова, повторяемые отовсюду холодным ледяным шепотом: «Ушедших Навеки… Ушедших Навеки!..» Конвей посмотрел вверх; золотые звезды кружились над ним в темно-синем небе. Красота их была недоброй, и мерцающие льдистые башни наполнял затаенный смех.
Страшный сон — но Конвей шагал вперед, чтобы досмотреть его до конца.
Оставалось недалеко. Девушка ему помогала — тащила его, подталкивала, — и он вынужден был ей подчиняться, ускоряя свои шаги. Он не сопротивлялся. Он знал, что это бесполезно. Он шел все дальше — так человек идет к виселице.
Скалы остались позади. Конвей двигался как автомат. В каком-то оцепенении, холодный как лед, Конвей вошел в пещеру, и перед ним вдруг открылось озеро Ушедших Навеки.
Холод пронзал насквозь, в сердце Конвея впивались тысячи железных крючков. Он плотнее закутался в покрытые мехом шкуры. Сердцебиение усилилось. Кровь разгонялась, борясь с холодом; Конвей чувствовал странное волнение, порожденное диким вызовом ветра. Он двинулся быстрым шагом, уверенно ступая по блестящему льду и по схваченным морозом камням.
Он знал, в каком направлении идти. Он понял это в первый же раз, как только увидел город, и все это время знание жгло ему память.
Путь к озеру — озеру Ушедших Навеки.
Прохожих на улицах было немного, и никто его не разглядывал. Белый ветер накинул на все расплывчатую вуаль, и ничто не привлекало внимание к Конвею, тощему мужчине с гордым лицом, который сгибался под ветром, одинокий воин, идущий по своим делам.
Несколько раз Конвей пытался выяснить, не идет ли кто-то следом. Он не мог забыть скрытой радости на лице Кра и по-прежнему беспокоился, с чего это вдруг старик оставил землян без присмотра. Но в густом завывающем снежном вихре трудно было что-нибудь разглядеть.
Он проверил, на месте ли пистолет, и улыбнулся — пистолет был на месте.
Конвей чутьем находил дорогу в извилистых улочках, держась одного направления. Домов становилось все меньше. Потом они исчезли совсем, и Конвей оказался в долине. Высоко в небе сияли вершины гор, поднимающиеся к звездам.
Сильный порыв ветра налетел на него. Не пряча лицо, Конвей двинулся наперекор ветру в сторону громоздящихся скал. Легкое безумие, не покидавшее его с тех самых пор, как он оказался на Искаре, переросло во всепоглощающую страсть.
Часть его «я» отступила. Ветер, снег и дикие скалы завладели теперь этой утраченной сущностью. Он понимал их, и они понимали его. Они не могли ему повредить. Высокие вершины смотрели сверху с грозными ликами, и Конвею порою казалось, что они на него сердятся.
Он слышал смутное эхо, отзвуки своих снов, но они еще были слабыми. Страха не было. Даже наоборот, появилось странное ощущение счастья. Рядом с ним не было никого, и все же он не чувствовал себя одиноким. Что-то дикое, грубое поднималось в нем изнутри, чтобы схлестнуться с дикой грубостью бури, и Конвей ощущал пьянящую гордость, уверенность, что никто на Искаре не может ему противостоять.
Город остался позади. Долина поглотила Конвея незаметно, ее белые, туманные, бесформенные стены вырастали со всех сторон. В ночном путешествии Конвея появилось странное ощущение безвременья, беспространственности, как будто он существовал в своем собственном измерении.
И замкнутого внутри себя Конвея вовсе не удивил пробившийся сквозь завывания ветра тоненький голосок Сьель. Конвей повернулся и увидел, как девушка карабкается за ним, проворная на ногу, запыхавшаяся от спешки. Наконец она догнала его, обессиленная.
— Кра, — выдохнула она. — Он впереди идет с четырьмя. Один сзади. Я видела. Я тоже сзади. — Она сделала быстрый, резкий жест, охватывая им всю долину. — Ловушка. Они ловят. Они убивают. Иди назад.
Конвей не пошевелился. Она тряхнула его, торопя:
— Иди назад! Сейчас иди назад!
Он стоял неподвижно, с поднятой головой, взгляд его устремился на пелену бури, высматривая врагов, — Конвей не до конца верил, что они там. И тут, глубокий и сильный на фоне ветра, раздался голос охотничьего рожка. Ему ответили с другой стороны долины. Потом еще и еще — из шести разных мест. Кра и пятеро его сыновей окружили Конвея; путь в город был для него закрыт.
Конвей начал понимать стариковскую хитрость; он улыбнулся улыбкой зверя, обнажив зубы.
— Уходи, — сказал он Сьель. — Они ничего с тобой не сделают.
— Я сделаю, они накажут, — мрачно ответила она. — Нет. Ты должен жить. Они охотятся, но я знаю тропки, дороги. Ходить много раз к озеру Ушедших Навеки. Там они не убить. Иди.
Девушка повернулась было, чтобы уйти, но Конвей схватил ее, полный внезапного подозрения.
— Почему это ты так обо мне заботишься? — спросил он. — Эсмонд или Роэн точно так же могут взять тебя на Землю.
— Против воли Кра? — Сьель рассмеялась. — Они робкие люди, не такие, как ты. — Их взгляды встретились в темноте; черные расширенные зрачки Сьель блестели; она заглядывала глубоко в глаза Конвея, и это его странным образом тронуло. — Но еще что-то, — добавила она. — Я никогда не любила. Теперь люблю. А ты — ты сын Конны.
— Откуда ты это взяла? — медленно спросил Конвей.
— Кра знает. Я слышала, он говорил.
Значит, это была ловушка, с самого начала. Кра знал. Старик дал ему шанс улететь с Искара — а он не воспользовался этим шансом, и Кра обрадовался. После этого он ушел и ждал, когда Конвей явится к нему сам.
Сьель сказала:
— Но я знаю и не слушая. Теперь пойдем, сын Конны.
Она пошла первая, стремительная, как олень, юбки трепетали на девушке от быстрого шага. Конвей двинулся следом, а позади и вокруг него продолжали звучать рожки, и голоса их были полны нетерпения собачьей своры, учуявшей след добычи и уверенной, что ей не уйти.
Стены гор всё сужались, и зов рожков раздавался ближе и ближе. В них звучала радость, преследователям спешить было некуда. Ни разу за белой накипью снега не поймал взгляд Конвея ни одного из них. Но и не видя, землянин знал, что на лице Кра блуждает суровая и горькая улыбка: жуткая улыбка долго откладываемой мести.
Конвей представлял, когда закончится охота. Звуки рожков загонят его в горло ущелья, а потом их голоса замолчат. Ему не дадут дойти до озера.
Снова он дотронулся до маленького пистолета; должно быть, в эту минуту лицо его выглядело таким же свирепым, как у Кра.
Девушка быстро и уверенно вела его среди беспорядочных нагромождений скал и ледяных наростов, юбка ее колыхалась, точно серый флаг на ветру. Высоко над головой холодные вершины заполняли собой все небо, оставляя только узкую щель для звезд. Внезапно каменные стены сошлись над ним, как живые, и голоса рожков зазвучали требовательно и призывно, спеша, торопясь к нему.
Он поднял голову и гневно прокричал им в ответ. Потом наступила тишина, и сквозь пелену снега он увидел человеческие фигуры и сверкание копий.
Он бы вытащил пистолет и нейтрализовал их парализующими зарядами. И ему хватило бы времени, чтобы осуществить задуманное. Но Сьель ему помешала. Она вцепилась в него и потащила изо всех сил в трещину между скалами.
— Быстро! — крикнула она, задыхаясь. — Быстро!
Грубая каменная поверхность царапала и рвала одежду, пока он пробирался сквозь щель. Он слышал позади голоса, громкие и сердитые. Тьма стояла неимоверная, и он ничего не видел, но Сьель тянула его за шкуры и упорно влекла вперед. Спуск, поворот, острый выступ скалы, о который он чуть было не зацепился, тогда как девушка легко проскользнула мимо, — и вот они опять на свободе. Конвей бежал за Сьель, стараясь не отставать от нее и держась верного направления по звуку ее сбивчивого дыхания.
Пробежав немного еще, он сбавил темп и остановился. Здесь, в этом защищенном от ветра месте, пелена падающего снега не заслоняла взор.
Он стоял в узком горном ущелье. По сторонам высились ледяные стены, отвесные, высокие и бесконечно прекрасные. Темнеющий воздух был наполнен искрящимися частицами изморози, похожей на алмазную пыль; горы над головой сияли на фоне неба цвета глубочайшего индиго и задевали своими пиками яркую россыпь звезд.
Он стоял в долине своего сна. Только теперь он ощутил наконец испуг.
Явь и ночной кошмар сошлись воедино, как притянутые друг к другу горные склоны, и он зажат между ними. Он бодрствует, он чувствует лютый холод, и все привычные ощущения плоти никуда от него не делись. И все-таки безымянный ужас, тот, что пришел из сна, настиг его.
Конвей видел почти наяву тень своего отца, плачущего между этими обледенелыми скалами, слышал его отчаянный крик потери: «Я никогда не смогу вернуться к озеру Ушедших Навеки!»
Конвей понял, что теперь досмотрит сон до конца. Что на этот раз он не проснется, пока не одолеет преграждающие дорогу скалы. Страх, поднявшийся из глубин сознания, открыто властвовал в его сердце, и Кон-вей знал, что он не исчезнет.
Непонятно откуда, но Конвей всю жизнь был уверен, что этот момент настанет. Теперь, когда он настал, Конвей понял, что — всё, он выдохся. Бесформенный, безосновательный ужас отнял у него силы, и никакие обращения к разуму уже не помогут. Он не может двигаться дальше.
И все равно он пошел, медленно, шаг за шагом преодолевая заснеженное пространство.
О Сьель он забыл. И удивился, когда она оказалась рядом, умоляя его бежать как можно скорее. Он забыл о Кра. Единственное, что он помнил, это отчаянные слова, повторяемые отовсюду холодным ледяным шепотом: «Ушедших Навеки… Ушедших Навеки!..» Конвей посмотрел вверх; золотые звезды кружились над ним в темно-синем небе. Красота их была недоброй, и мерцающие льдистые башни наполнял затаенный смех.
Страшный сон — но Конвей шагал вперед, чтобы досмотреть его до конца.
Оставалось недалеко. Девушка ему помогала — тащила его, подталкивала, — и он вынужден был ей подчиняться, ускоряя свои шаги. Он не сопротивлялся. Он знал, что это бесполезно. Он шел все дальше — так человек идет к виселице.
Скалы остались позади. Конвей двигался как автомат. В каком-то оцепенении, холодный как лед, Конвей вошел в пещеру, и перед ним вдруг открылось озеро Ушедших Навеки.
Глава 7. ЧЕРНОЕ ОЗЕРО
Оно было черное, это озеро. Абсолютно черное и очень спокойное. Оно лежало в каменной чаше, защищенное сверху сошедшимися вплотную горами.
«Какая небывалая чернота!» — со страхом подумал Конвей и задрожал крупной дрожью, все еще находясь под влиянием своего сна. Он вгляделся в эту черноту и внезапно, хотя всегда это знал, понял, что озеро напоминает зрачок гигантского глаза — не светится само по себе, но отражает весь внешний свет, все впечатления.
Он увидел себя самого, отразившегося в этом огромном неподвижном зрачке, и Сьель, стоявшую сзади. Отражение было окружено слабым искрящимся ореолом, как будто субстанция озера выжгла на своей поверхности кислотой все образы, когда-либо виденные.
Чья-то мягкая поступь нарушила озерную тишину, и скоро за спиной Конвея выросли шесть теней — Кра и пятерых его сыновей. На их лицах читался гнев. Но копья они оставили где-то за пределами озера.
— В этом месте нельзя убивать, — медленно произнес Кра, — но мы не допустим того, что ты собираешься сделать.
— Откуда вы знаете, что я собираюсь сделать? — спросил Конвей; лицо его было странно задумчивым, как будто он прислушивался к отдаленным голосам, говорящим на незнакомом языке.
Кра ответил:
— Как твой отец приходил сюда до тебя, так и ты сегодня пришел украсть тайну озера.
— Да, — сказал Конвей рассеянно, — так и есть.
Старик и его сыновья окружили Конвея. Но между ними вдруг оказалась Сьель.
— Подождите! — закричала она.
Как будто только сейчас они заметили присутствие девушки.
— За свое участие во всем этом, — мрачно сказал Кра, — ты ответишь позднее.
— Нет! — крикнула она вызывающе. — Я не отвечать! Слушайте. Когда-то ты любил Конну. Ты узнал от него хорошие вещи. Его женщина счастливая, не рабыня. Он принес мудрость на Искар — а теперь ты ненавидишь Конну, ты забыл. Я ухожу на Землю с сыном Конны. Но сначала он должен идти сюда. Это правильно, что он идет. Но вы убивать, вы полны ненависти к Рэнду — и я пришла его спасать.
Она подступила к Кра. Еще недавно маленькая серая мышка, теперь она была воплощением гнева, горела им, жила им.
— Всю мою жизнь — ненависть! Из-за Рэнда ты пытаешься убить память о Конне, ты учишь людей ненавидеть и бояться. Но моя мать учиться у Конны. Я учиться у нее — и я не забывать! Рэнд счастливый, свободный. Моя мать знает — и я не забывать!
Конвей вдруг понял, что говорит она вовсе не о нем, а о другом Рэнде. Он слушал девушку, и на него нисходило спокойствие, глубокое и лишенное света, как спокойствие озера.
— Ты не убивать, старик, — шепнула Сьель. — Нет еще. Пусть он посмотрит, пусть он знает. Потом убивать, если он зло. — Она резко развернулась: — Сын Конны! Смотри в озеро. Все мертвые Искара тут хоронить. Они уйти навеки, но память остается. Все приходят сюда живыми, и озеро помнит. Смотри, сын Конны, и думай о своем отце!
Со странным ощущением сердечной тяжести и одновременно покоя Конвей заглянул в озеро и сделал то, что велела Сьель. Кра и его сыновья смотрели тоже и не двигались.
Сначала не было ничего, кроме черной бесконечной глубины озера. «Оно полужидкое, — сказано в записях отца, в тех записях, которые он хранил в тайне от всех, — и на этом тяжелом промежуточном слое держатся частицы какого-то трансуранового элемента — возможно, изотопы самого урана, которые нам неизвестны. Бесчисленное богатство, — неисчислимая боль! Моя душа там, затеряна в озере Ушедших Навеки!»
Рэнд Конвей застыл в ожидании; сейчас он думал лишь об отце. Об отце, который умер, печалясь, что никогда не сможет возвратиться сюда.
Медленно-медленно образ его отца отразился в субстанции озера — призрачный портрет на фоне кромешной тьмы.
Нет, не проекция памяти Рэнда Конвея-младшего отразилась на зеркальной поверхности, потому что это был не тот человек, которого он помнил и знал, — не отец, состарившийся раньше времени и сломленный тоской. Этот человек был молод, и лицо его светилось счастьем.
Человек в озере обернулся и поманил кого-то сзади себя; рядом появилась тень женщины. Они стояли вместе, и хриплое рыдание вырвалось из горла старого Кра. Конвей понял, что его отец и светловолосая женщина когда-то стояли там, где сейчас стоит он, на берегу озера, и так же, как сейчас он, смотрели вниз, на его поверхность, и их образы навсегда запечатлелись в сердце странной темноты, что была внизу.
Женщина и отец поцеловались. Сьель шепнула:
— Смотри на ее лицо, как оно светится радостью.
Фигуры дрогнули и исчезли. Конвей забыл свой страх — он продолжал смотреть. Какая-то упрямая часть его мозга пыталась анализировать виденное: говорила ему что-то об электрических импульсах мысли, о том, что неизвестная субстанция озера собирает свободную энергию и для каждого на Искаре она, эта субстанция, становится вторым подсознанием. Искар — удивительное хранилище, где можно вызвать память о целом народе.
Что глаз озера однажды увидел — то посредством концентрации мысли может быть воспроизведено зрительно; словно смотришь запечатленный на пленку фильм.
Шаг за шагом Рэнд Конвей наблюдал распад человеческой души. Ему легко было это понять, потому что собственная его жизнь подчинялась этой всепоглощающей страсти — жадности.
Конна снова и снова приходил к озеру — в одиночку. Оно, казалось, притягивало его к себе. В конце концов, он был только исследователь, и все, что ему было нужно, — это открыть новое месторождение. Наконец он принес приборы и сделал соответствующие замеры. После этого его исследовательский пыл обернулся жадностью. Жадность же, в свою очередь, превратилась в род помешательства. С этим-то помешательством и боролся Конна, и у него были на то причины.
Женщина пришла снова. С ней на этот раз пришли Кра и его сыновья, все гораздо моложе и совсем не такие суровые, как теперь. Пришли и другие, которых Конвей не знал. Очевидно, это был ритуальный визит и он имел какое-то отношение к новорожденному младенцу, которого женщина держала на руках.
Сердце Конвея сжалось и почти перестало биться. Давний страх вернулся к нему, страх старого ночного кошмара — когда что-то прячется от него, что-то такое, чего он не мог вынести.
Конна, женщина и новорожденный ребенок.
«Я не могу спастись. Мне не проснуться».
Внутренняя борьба продолжалась в Конне. Он, должно быть, испытывал муки ада, потому что было яснее ясного: то, что он хочет сделать, отсечет его от всего, что он любил. Но он уже был другим. Озеро насмехалось над ним, дразнило его невероятным богатством, и он не мог об этом забыть.
В последний раз, перед тем как прийти на озеро Ушедших Навеки, Конна снял с себя меховые одежды, отложил в сторону копье и надел кожаный комбинезон космонавта с пристегнутой к нему кобурой. Он принес с собой свинцовый контейнер, чтобы взять окончательные пробы и сделать заключительный вывод.
Но пока он работал — брал те самые пробы, которые в конце концов должны были привести к гибели озера и всего, что оно для Искара значило, — пришла светловолосая женщина с глазами, полными боли, и с ней ребенок, уже подросший мальчик двух лет.
Конвей внезапно вскрикнул и покачнулся. Сьель подала ему руку, и он вцепился в нее, чувствуя, как земля уходит из-под его ног.
«Теперь я знаю! Я знаю, какой страх стоит за этими снами!»
Призрачный ребенок в озере смотрел, как мать выхватила маленький тяжелый ящик из рук отца — его отца, который почему-то стал сердитым и странным, одевшись в черные чужие одежды.
Он смотрел, как мать всхлипывает и плачет, как она просит отца о чем-то, умоляет его подумать, не делать того, что он собирался сделать. Но Конна не остановился. Он понял, что проиграл, но остановиться уже не мог.
Он попытался отобрать у женщины ящик. Они стали бороться и в какой-то момент оказались на кромке берега. И тут произошло неожиданное — женщина, не удержавшись, упала вниз. Зеркальная гладь вскипела, и озеро поглотило женщину.
Ребенок закричал и побежал к краю скалы. Он тоже упал бы следом, но отец подхватил его.
Долго-долго Конна стоял у края, держа на руках плачущего ребенка. Девушка унесла свинцовый ящик с собой, но Конне уже было не до него. Он думал только о том, что жена его умерла и виновник ее смерти он сам. И похоже было на то, что вместе с ней умер и Конна.
Потом он повернулся и побежал, неся мальчика на руках.
Поверхность озера стала такой же, как и раньше, темной и спокойной.
Рэнд Конвей медленно опустился на колени. Все чувства в нем притупились, словно после долгой и тяжелой болезни. Силы его иссякли. Конвей оставался на льдистой скале, молчаливый и неподвижный, за пределами чувств, за пределами мыслей. Он только смутно сознавал, что Сьель опустилась на колени с ним рядом и он по-прежнему крепко держит ее руку в своей.
Наконец он поднял голову и посмотрел на Кра:
— Так вот почему ты дал мне шанс покинуть Искар. Я сын Конны — но я еще и сын твоей дочери.
— Ради нее, — медленно сказал Кра, — я бы отпустил тебя.
Конвей кивнул. Он очень устал. Очень многое стало для него теперь ясным. Все изменилось, даже значение его имени. Рэнд — край. Все это было странно, чрезвычайно странно.
Рука Сьель, теплая и спокойная, лежала в его руке.
Он медленно вынул из-за пояса пистолет и пузырек в оболочке из свинца и бросил их далеко от себя.
— Отец моей матери, — обратился он к старику Кра, — позволь мне жить. — Он наклонил голову.
Но Кра не ответил. Он только спросил:
— Конна жив?
— Нет. Он заплатил за ее жизнь своей собственной.
— Это хорошо, — прошептал старик.
И его сыновья откликнулись эхом:
— Это хорошо.
Конвей поднялся. Усталая покорность покинула его.
— Кра, — сказал он, — я не принимал участия в преступлении Конны, а что касается меня самого — ты ведь знаешь, во мне течет твоя кровь. Возьмите ваши копья, а мне дайте мое — и посмотрим, кто умрет первым!
Мимолетная мрачная улыбка тронула губы Кра. Он посмотрел своему внуку в глаза и через некоторое время кивнул:
— В тебе моя кровь. И я думаю, ты этого не забудешь. Не надо брать никакие копья.
Он отступил назад, и Конвей сказал:
— Отпусти остальных, пусть уезжают. Они ничего не знают об озере и никогда не узнают. Я остаюсь на Искаре. — Он прижал к себе Сьель. — И еще одно, Кра. Не надо ее наказывать.
Вновь мрачная улыбка. Ледяной холод уходил из глаз Кра. Со временем, подумал Конвей, эта застарелая горечь исчезнет совсем.
— Вы стояли вместе у озера, — сказал Кра. — Это наш свадебный обряд. Так что, если надо ее наказывать, это уже твое дело.
Он резко повернулся и покинул пещеру; сыновья последовали за ним. Медленно, еще не зная, что друг другу сказать, Рэнд и Сьель отправились следом — в ту долину, которая не таила в себе больше никаких ужасов. Какие могут быть ужасы для человека, нашедшего наконец свой собственный мир.
У них за спиной лежало озеро Ушедших Навеки. Черное, спокойное, словно бы размышляющее над всем, что заключено в его памяти: над любовью, ненавистью и печалью мира, которые скопились в нем от начала времен и будут храниться до той поры, пока не придет конец самому озеру.
«Какая небывалая чернота!» — со страхом подумал Конвей и задрожал крупной дрожью, все еще находясь под влиянием своего сна. Он вгляделся в эту черноту и внезапно, хотя всегда это знал, понял, что озеро напоминает зрачок гигантского глаза — не светится само по себе, но отражает весь внешний свет, все впечатления.
Он увидел себя самого, отразившегося в этом огромном неподвижном зрачке, и Сьель, стоявшую сзади. Отражение было окружено слабым искрящимся ореолом, как будто субстанция озера выжгла на своей поверхности кислотой все образы, когда-либо виденные.
Чья-то мягкая поступь нарушила озерную тишину, и скоро за спиной Конвея выросли шесть теней — Кра и пятерых его сыновей. На их лицах читался гнев. Но копья они оставили где-то за пределами озера.
— В этом месте нельзя убивать, — медленно произнес Кра, — но мы не допустим того, что ты собираешься сделать.
— Откуда вы знаете, что я собираюсь сделать? — спросил Конвей; лицо его было странно задумчивым, как будто он прислушивался к отдаленным голосам, говорящим на незнакомом языке.
Кра ответил:
— Как твой отец приходил сюда до тебя, так и ты сегодня пришел украсть тайну озера.
— Да, — сказал Конвей рассеянно, — так и есть.
Старик и его сыновья окружили Конвея. Но между ними вдруг оказалась Сьель.
— Подождите! — закричала она.
Как будто только сейчас они заметили присутствие девушки.
— За свое участие во всем этом, — мрачно сказал Кра, — ты ответишь позднее.
— Нет! — крикнула она вызывающе. — Я не отвечать! Слушайте. Когда-то ты любил Конну. Ты узнал от него хорошие вещи. Его женщина счастливая, не рабыня. Он принес мудрость на Искар — а теперь ты ненавидишь Конну, ты забыл. Я ухожу на Землю с сыном Конны. Но сначала он должен идти сюда. Это правильно, что он идет. Но вы убивать, вы полны ненависти к Рэнду — и я пришла его спасать.
Она подступила к Кра. Еще недавно маленькая серая мышка, теперь она была воплощением гнева, горела им, жила им.
— Всю мою жизнь — ненависть! Из-за Рэнда ты пытаешься убить память о Конне, ты учишь людей ненавидеть и бояться. Но моя мать учиться у Конны. Я учиться у нее — и я не забывать! Рэнд счастливый, свободный. Моя мать знает — и я не забывать!
Конвей вдруг понял, что говорит она вовсе не о нем, а о другом Рэнде. Он слушал девушку, и на него нисходило спокойствие, глубокое и лишенное света, как спокойствие озера.
— Ты не убивать, старик, — шепнула Сьель. — Нет еще. Пусть он посмотрит, пусть он знает. Потом убивать, если он зло. — Она резко развернулась: — Сын Конны! Смотри в озеро. Все мертвые Искара тут хоронить. Они уйти навеки, но память остается. Все приходят сюда живыми, и озеро помнит. Смотри, сын Конны, и думай о своем отце!
Со странным ощущением сердечной тяжести и одновременно покоя Конвей заглянул в озеро и сделал то, что велела Сьель. Кра и его сыновья смотрели тоже и не двигались.
Сначала не было ничего, кроме черной бесконечной глубины озера. «Оно полужидкое, — сказано в записях отца, в тех записях, которые он хранил в тайне от всех, — и на этом тяжелом промежуточном слое держатся частицы какого-то трансуранового элемента — возможно, изотопы самого урана, которые нам неизвестны. Бесчисленное богатство, — неисчислимая боль! Моя душа там, затеряна в озере Ушедших Навеки!»
Рэнд Конвей застыл в ожидании; сейчас он думал лишь об отце. Об отце, который умер, печалясь, что никогда не сможет возвратиться сюда.
Медленно-медленно образ его отца отразился в субстанции озера — призрачный портрет на фоне кромешной тьмы.
Нет, не проекция памяти Рэнда Конвея-младшего отразилась на зеркальной поверхности, потому что это был не тот человек, которого он помнил и знал, — не отец, состарившийся раньше времени и сломленный тоской. Этот человек был молод, и лицо его светилось счастьем.
Человек в озере обернулся и поманил кого-то сзади себя; рядом появилась тень женщины. Они стояли вместе, и хриплое рыдание вырвалось из горла старого Кра. Конвей понял, что его отец и светловолосая женщина когда-то стояли там, где сейчас стоит он, на берегу озера, и так же, как сейчас он, смотрели вниз, на его поверхность, и их образы навсегда запечатлелись в сердце странной темноты, что была внизу.
Женщина и отец поцеловались. Сьель шепнула:
— Смотри на ее лицо, как оно светится радостью.
Фигуры дрогнули и исчезли. Конвей забыл свой страх — он продолжал смотреть. Какая-то упрямая часть его мозга пыталась анализировать виденное: говорила ему что-то об электрических импульсах мысли, о том, что неизвестная субстанция озера собирает свободную энергию и для каждого на Искаре она, эта субстанция, становится вторым подсознанием. Искар — удивительное хранилище, где можно вызвать память о целом народе.
Что глаз озера однажды увидел — то посредством концентрации мысли может быть воспроизведено зрительно; словно смотришь запечатленный на пленку фильм.
Шаг за шагом Рэнд Конвей наблюдал распад человеческой души. Ему легко было это понять, потому что собственная его жизнь подчинялась этой всепоглощающей страсти — жадности.
Конна снова и снова приходил к озеру — в одиночку. Оно, казалось, притягивало его к себе. В конце концов, он был только исследователь, и все, что ему было нужно, — это открыть новое месторождение. Наконец он принес приборы и сделал соответствующие замеры. После этого его исследовательский пыл обернулся жадностью. Жадность же, в свою очередь, превратилась в род помешательства. С этим-то помешательством и боролся Конна, и у него были на то причины.
Женщина пришла снова. С ней на этот раз пришли Кра и его сыновья, все гораздо моложе и совсем не такие суровые, как теперь. Пришли и другие, которых Конвей не знал. Очевидно, это был ритуальный визит и он имел какое-то отношение к новорожденному младенцу, которого женщина держала на руках.
Сердце Конвея сжалось и почти перестало биться. Давний страх вернулся к нему, страх старого ночного кошмара — когда что-то прячется от него, что-то такое, чего он не мог вынести.
Конна, женщина и новорожденный ребенок.
«Я не могу спастись. Мне не проснуться».
Внутренняя борьба продолжалась в Конне. Он, должно быть, испытывал муки ада, потому что было яснее ясного: то, что он хочет сделать, отсечет его от всего, что он любил. Но он уже был другим. Озеро насмехалось над ним, дразнило его невероятным богатством, и он не мог об этом забыть.
В последний раз, перед тем как прийти на озеро Ушедших Навеки, Конна снял с себя меховые одежды, отложил в сторону копье и надел кожаный комбинезон космонавта с пристегнутой к нему кобурой. Он принес с собой свинцовый контейнер, чтобы взять окончательные пробы и сделать заключительный вывод.
Но пока он работал — брал те самые пробы, которые в конце концов должны были привести к гибели озера и всего, что оно для Искара значило, — пришла светловолосая женщина с глазами, полными боли, и с ней ребенок, уже подросший мальчик двух лет.
Конвей внезапно вскрикнул и покачнулся. Сьель подала ему руку, и он вцепился в нее, чувствуя, как земля уходит из-под его ног.
«Теперь я знаю! Я знаю, какой страх стоит за этими снами!»
Призрачный ребенок в озере смотрел, как мать выхватила маленький тяжелый ящик из рук отца — его отца, который почему-то стал сердитым и странным, одевшись в черные чужие одежды.
Он смотрел, как мать всхлипывает и плачет, как она просит отца о чем-то, умоляет его подумать, не делать того, что он собирался сделать. Но Конна не остановился. Он понял, что проиграл, но остановиться уже не мог.
Он попытался отобрать у женщины ящик. Они стали бороться и в какой-то момент оказались на кромке берега. И тут произошло неожиданное — женщина, не удержавшись, упала вниз. Зеркальная гладь вскипела, и озеро поглотило женщину.
Ребенок закричал и побежал к краю скалы. Он тоже упал бы следом, но отец подхватил его.
Долго-долго Конна стоял у края, держа на руках плачущего ребенка. Девушка унесла свинцовый ящик с собой, но Конне уже было не до него. Он думал только о том, что жена его умерла и виновник ее смерти он сам. И похоже было на то, что вместе с ней умер и Конна.
Потом он повернулся и побежал, неся мальчика на руках.
Поверхность озера стала такой же, как и раньше, темной и спокойной.
Рэнд Конвей медленно опустился на колени. Все чувства в нем притупились, словно после долгой и тяжелой болезни. Силы его иссякли. Конвей оставался на льдистой скале, молчаливый и неподвижный, за пределами чувств, за пределами мыслей. Он только смутно сознавал, что Сьель опустилась на колени с ним рядом и он по-прежнему крепко держит ее руку в своей.
Наконец он поднял голову и посмотрел на Кра:
— Так вот почему ты дал мне шанс покинуть Искар. Я сын Конны — но я еще и сын твоей дочери.
— Ради нее, — медленно сказал Кра, — я бы отпустил тебя.
Конвей кивнул. Он очень устал. Очень многое стало для него теперь ясным. Все изменилось, даже значение его имени. Рэнд — край. Все это было странно, чрезвычайно странно.
Рука Сьель, теплая и спокойная, лежала в его руке.
Он медленно вынул из-за пояса пистолет и пузырек в оболочке из свинца и бросил их далеко от себя.
— Отец моей матери, — обратился он к старику Кра, — позволь мне жить. — Он наклонил голову.
Но Кра не ответил. Он только спросил:
— Конна жив?
— Нет. Он заплатил за ее жизнь своей собственной.
— Это хорошо, — прошептал старик.
И его сыновья откликнулись эхом:
— Это хорошо.
Конвей поднялся. Усталая покорность покинула его.
— Кра, — сказал он, — я не принимал участия в преступлении Конны, а что касается меня самого — ты ведь знаешь, во мне течет твоя кровь. Возьмите ваши копья, а мне дайте мое — и посмотрим, кто умрет первым!
Мимолетная мрачная улыбка тронула губы Кра. Он посмотрел своему внуку в глаза и через некоторое время кивнул:
— В тебе моя кровь. И я думаю, ты этого не забудешь. Не надо брать никакие копья.
Он отступил назад, и Конвей сказал:
— Отпусти остальных, пусть уезжают. Они ничего не знают об озере и никогда не узнают. Я остаюсь на Искаре. — Он прижал к себе Сьель. — И еще одно, Кра. Не надо ее наказывать.
Вновь мрачная улыбка. Ледяной холод уходил из глаз Кра. Со временем, подумал Конвей, эта застарелая горечь исчезнет совсем.
— Вы стояли вместе у озера, — сказал Кра. — Это наш свадебный обряд. Так что, если надо ее наказывать, это уже твое дело.
Он резко повернулся и покинул пещеру; сыновья последовали за ним. Медленно, еще не зная, что друг другу сказать, Рэнд и Сьель отправились следом — в ту долину, которая не таила в себе больше никаких ужасов. Какие могут быть ужасы для человека, нашедшего наконец свой собственный мир.
У них за спиной лежало озеро Ушедших Навеки. Черное, спокойное, словно бы размышляющее над всем, что заключено в его памяти: над любовью, ненавистью и печалью мира, которые скопились в нем от начала времен и будут храниться до той поры, пока не придет конец самому озеру.