Страница:
У Марии-Луизы были все основания для беспокойства. Письмо Наполеона, перехваченное союзниками, перевели Блюхеру, и он его прочел.
Теперь, зная тайные планы императора, союзникам достаточно было, изменив направление, двинуться на Париж, путь к которому был открыт.
Итак, письмо, написанное в порыве нежности, стало причиной гибели Империи…
Кончался март 1814 года, и армия союзников приближалась к Парижу.
По осунувшемуся лицу Наполеона было видно, что он страдает. Временами, прислонясь спиной к дереву и обхватив руками голову, он замирал в этой позе, являя собой олицетворение глубочайшего горя. Старые солдаты смотрели на него с искренним состраданием, считая, что император угнетен успешным продвижением противника. Вечерами на бивуаке, сидя у костров, они с гордостью говорили о своем императоре, который разделяет страдания своего народа.
Но они ошибались. Дело в том, что страдания Наполеона объяснялись не столько военными неудачами, сколько неким венерическим заболеванием, так некстати подхваченным им перед самым отъездом из Парижа.
Но, несмотря на мучительную болезнь, Наполеон старался оттянуть на себя войска союзников, не зная, что его замыслы раскрыты. И он стремительно двигался от Дульвана в Сен-Дизье, из Сен-Дизье — в Витри, из Витри — в Мароль…
Но, увы, тщетно.
В это время в Тюильри царило смятение. Собирали вещи, жгли документы, укладывали короны, скипетр и прочие атрибуты королевской власти. Царь между тем находился уже в Бонди, а французские войска бились под Роменвилем, в Сен-Дени и у заставы в Клиши.
Вечером 28 марта созвали совет под председательством Марии-Луизы, чтобы решить, настало ли время регентше и наследнику, римскому королю, покинуть Париж. Первым взял слово военный министр Кларк. Крайне взволнованный происходящим, он высказался за срочный отъезд в Блуа.
Его предложение вызвало неодобрение большинства членов совета. Как бы резюмируя общее мнение, Талейран заявил, что отъезд Мария-Луизы равнозначен сдаче Парижа роялистам, и коалиция, пользуясь случаем, совершит династический переворот.
Князь Беневентскнй был прав. Если бы императрица осталась в столице и собственной персоной встретила отца, это существенно затруднило бы реставрацию Бурбонов. Положение регентши вынудило бы союзников относиться к ней как к представительнице законной власти. В то время как за пределами Парижа она была просто королевой в изгнании.
Кроме того, отъезд императрицы глубоко разочаровал бы парижан. Ведь национальная гвардия, а это те же парижане, поклялась императору защищать ее.
Потом взял слово государственный министр, Буле де ла Мёрт и сказал:
— Ваше величество, возьмите на руки римского короля и выйдите с ним к народу. Пройдитесь по улицам, по бульварам, побывайте в предместьях, зайдите в ратушу и явите пример героической решимости. И тогда весь Париж поднимется на врага…
Мария-Луиза, со слезами на глазах, заявила о своей готовности остаться в Париже.
Совет почти единогласно проголосовал против отъезда императрицы и римского короля.
Но тут Жозеф, который панически боялся оказаться в руках у казаков, прочел письмо Наполеона, полученное им 8 февраля.
«…Если в силу непредвиденных обстоятельств я окажусь на берегах Луары, — писал Наполеон, — императрица с сыном не должны находиться вдалеке от меня, ибо как бы события ни развивались, дело кончится тем, что их насильно увезут в Вену. Конечно, вероятней всего, это произойдет, если меня не будет в живых. О моем поражении (если таковое случится) или смерти вам станет известно раньше, чем министрам. Позаботьтесь отправить императрицу с римским королем в Рамбуйе. А Сенату, Совету и всем войскам прикажите идти к берегам Луары. В Париже пусть останется префект, или верховный комиссар, или мэр… Но, главное, сделайте все, чтобы императрица и римский король не попали в руки неприятеля. Уверяю вас, если это произойдет, Австрия будет удовлетворена и, отправив императрицу с ее очаровательным сыном в Вену, под предлогом ее счастья, заставит французов принять все условия, продиктованные Англией и Россией. Мы же заинтересованы как раз в противоположном, а именно: чтобы императрица и римский король не оставались в Париже, поскольку их участь неотделима от участи Франции. Я не знаю ни одного случая в истории, чтобы монарх добровольно сдался на милость победителей, оставшись в незащищенном городе. Итак, если мне суждено остаться в живых, я сам за всем прослежу. Если же я умру, то мой царственный сын и императрица-регентша во имя чести Франции не должны позволить захватить себя. Пусть они удалятся в самый отдаленный захолустный городок в сопровождении горстки моих солдат… В противном случае скажут, что императрица добровольно оставила трон сына и, позволив увезти себя в Вену, развязала союзникам руки. Странно, что вы сами этого не поняли. Мне кажется, в Париже от страха все потеряли голову. Что касается меня, то я предпочел ба, чтобы мой сын был убит, чем воспитан в Вене как австрийский принц. Я высокого мнения об императрице и уверен, что и она тоже не желает этого. Хотя матери и вообще женщине трудно принять такое решение. Когда я смотрел в театре „Андромаху“, я всегда жалел Астьянакса, оставшегося жить в своем доме, и считал, что ему лучше было бы не пережить своего отца».
Письмо всех взволновало. Всех занимал вопрос: следует ли подчиняться приказу почти двухмесячной давности? Часть членов Совета умоляли императрицу не считаться с письмом и оставаться в Париже.
Тогда Жозеф, потребовав тишины, прочел другое письмо Наполеона, датированное 16 марта, в котором, в частности, говорилось следующее:
«…Если неприятель приблизится к Парижу настолько, что сопротивление станет невозможным, отправьте регентшу с моим сыном по направлению к Луаре… Помните, я предпочитаю, чтобы он утонул в Сене, чем попал в руки врагов Франции…»
Теперь сомнений не было: нужно подчиняться.
В полночь, когда императрица, вся в слезах, следила за тем, как упаковывали вещи и закрывали дорожные сундуки, Талейран веселым тоном объявил в кругу друзей:
— Вот и конец всей этой истории!
Затем сел в карету и отправился к себе — ждать, когда он сможет преклонить колено перед Людовиком XVIII…
Всю ночь во дворце царила страшная суматоха. Сокровища, коронационные одежды и то, что представляло особую ценность, грузили в фургоны, которые должны были следовать за дорожной каретой императрицы.
К восьми часам утра кареты стояли перед павильоном Флоры, По Парижу распространился слух, что Мария-Луиза покидает город. На площадь Карусели сбежались зеваки. Но императрица, все еще надеясь на появление Наполеона, медлила с отъездом. Наконец, в 10 часов пришлось двинуться в путь: казаки были уже в Клиши…
Мария-Луиза пошла за сыном. Понимал ли трехлетний ребенок, что он теряет Империю? Вцепившись ручонками в свою кроватку, он кричал:
— Я не хочу в Рамбуйе, в этот противный замок! Давай останемся здесь! Я не хочу отсюда никуда уезжать!
Дежурный берейтор де Канизи взял его на руки. Тогда римский король стал хвататься за стулья, двери, за лестничные перила и продолжал кричать:
— Не хочу отсюда уезжать! Раз папы здесь нет, значит, всем распоряжаюсь я!
Его не без труда усадили в карету к матери, и кортеж тронулся в путь.
И взорам удивленных парижан предстала карета, покачивавшаяся из стороны в сторону на неровной мостовой под тяжестью королевских сокровищ.
Империя рушилась.
Пока Мария-Луиза держала путь в Рамбуйе, объятый страхом Жозеф тоже бежал, уполномочив маршалов вести переговоры с неприятелем.
31 марта была подписана капитуляция. Впервые со времен Столетней войны предстояло сдать Париж…
Казаки уже готовились пройтись парадным маршем по Елисейским полям, в то время как ничего не знавший о последних событиях Наполеон мчался галопом в Париж.
В резиденции королевского двора, близ Жювизи, он повстречался с генералом Бельяром, который вел кавалерию в Фонтенбло. Это обеспокоило его и, остановив карету, он окликнул Бельяра:
— Послушайте, что все это значит? Что тут делает ваша кавалерия? Где находится неприятель?
— У ворот Парижа, сир.
— А наша армия?
— Она следует за мной.
— Кто же охраняет Париж?
— Париж эвакуируется. Завтра в девять часов утра неприятель вступит в город. Ворота охраняет национальная гвардия.
— А моя жена и сын? Что с ними?
— Императрица с сыном и весь двор третьего дня выехали в Рамбуйе. Я полагаю, оттуда они проследуют в Орлеан.
Помолчав, император объявил, что едет в Париж. Бельяру удалось доказать ему нелепость подобного шага: ведь все равно уже ничего нельзя было спасти. И тут Наполеон не выдержал:
— Стоит мне отлучиться, как все делают глупости! — Наполеон был в ярости. — Жозеф — идиот, Кларк — бездельник… или предатель!
Немного успокоившись, он решил вернуться в Фонтенбло. Всеми покинутый император уединился в своем любимом замке и стал ждать Марию-Луизу.
И к нему вскоре, действительно, приехала женщина. Но это была не Мария-Луиза.
НЕОБЫЧНАЯ ЛЮБОВНАЯ ПЕРЕПИСКА КОРОЛЕВСКОЙ ЧЕТЫ, ПРИНУЖДЕННОЙ К БЕГСТВУ
Прежде чем покинуть резиденцию французского двора близ Жювизи, Наполеон наскоро написал императрице несколько слов.
«Друг мой! Я стремился сюда, чтобы защищать Париж, но время упущено. Вечером город был сдан. Я собираю армию в Фонтенбло. Чувствую себя хорошо. Для меня мучительно, что страдаешь ты.
Н.
Французский двор, 31 марта, три часа утра».
Затем он сел в карету и выехал в Фонтенбло, не подозревая, что эта записка положила начало самой удивительной переписке, когда-либо существовавшей между монаршими супругами. Каждый день на протяжении месяца — а часто и по несколько раз в день — Наполеон и Мария-Луиза обменивались письмами, исполненными любви, нежной заботы и участия. Эта супружеская чета, еще вчера владевшая самой могущественной в мире Империей, поддерживала друг друга в несчастье, как самые обыкновенные буржуа, перемежая политику с семейными проблемами, отвлеченные соображения — финансовыми затруднениями, жалобы — с самыми безосновательными надеждами. Эта переписка, единственная в своем роде за всю историю человечества, навеки запечатлела поразительный диалог низложенного императора и императрицы в изгнании.
И если Мария-Луиза предстает в письмах сентиментальной, нерешительной, влюбленной женщиной, которую житейские невзгоды часто заставляют сетовать на судьбу, то Наполеон, напротив, ни о чем не жалеет, и его письма лишены горечи или гнева, скорей они кажутся слегка наивными и трогательными в своей нежной заботливости.
Первого апреля, когда Наполеон уединился в Фонтенбло, в Париже при содействии Талейрана было сформировано временное правительство.
Второго апреля, узнав, что Сенат проголосовал за его низложение. Наполеон отправился к водоему кормить карпов и при этом что-то напевал. В полночь к нему вошел Коленкур и объявил, что ему ничего другого не остается, как только отречься от престола. Наполеон весьма благосклонно отнесся к этому предложению.
В четыре часа утра прибыл курьер с письмом от Марии-Луизы. В миг обретя свою обычную порывистость, Наполеон схватил пакет, сорвал печать и жадно начал читать.
«Дорогой друг. Спешу поблагодарить тебя за нежное письмо от 31-го, полученное мною сегодня в три часа утра. Оно меня очень порадовало: ведь мне так необходимо знать, что ты рядом и хорошо себя чувствуешь. И все же меня огорчает, что ты одинок и что с тобой мало преданных людей. Я боюсь, как бы с тобой не приключилось беды. Мысль об этом меня убивает. Пиши мне как можно чаще. Мне нужно знать, что ты не забываешь меня и по-прежнему любишь.
Король написал мне, что ты хочешь, чтобы я ехала в Орлеан или в Блуа. Я выбираю Блуа, так как думаю, там мы будем в большей безопасности. Враг уже однажды подходил совсем близко к Орлеану. Ближайшую ночь я проведу в Вандоме, а завтра заночую в Блуа. Расстояние между нами можно покрыть за 16 часов; но, путешествуя на твоих лошадях, мы не делаем больше 10 лье в день.
Сегодня нам пришлось провести ночь в отвратительной грязной гостинице. К счастью, нашему сыну отвели лучшую комнату, а это самое главное. Чувствует он себя прекрасно, а сейчас вот плачет и требует игрушки. Одному Богу известно, когда я смогу исполнить его желание.
Мое здоровье ухудшилось, но я не падаю духом, и обо мне не беспокойся. У меня достанет сил перенести все невзгоды, которые выпадут на нашу долю, прежде чем мы окажемся в безопасности. Бог даст, скоро ты пришлешь нам весточку, и с ней известие о мире. Эго единственное, чего я желаю в этой жизни. Остаюсь твоей верной подругой.
Луиза
Шатодён, 1 апреля 1814 г., 10 часов утра».
Вечером того же дня она послала еще одну записочку, в которой жаловалась на расходы, связанные с пребыванием короля и королевы Вестфалии.
«Эти коронованные особы, — писала она, — воображают, будто и они, и их двор должны существовать за твой счет. Это стоит больших денег и как раз тогда, когда тебе приходится быть особенно бережливым».
В Блуа Мария-Луиза по-прежнему выступала в роли регентши Империи, хотя никакой реальной власти не имела. Но ей так хотелось «доставить удовольствие Наполеону», поддержать его.
3-го апреля она писала ему:
«Друг мой! Ночью я получила твое второе письмо от 31-го и очень обрадовалась. Сейчас, когда на нас обрушилось столько невзгод, это мое единственное утешение. Расположились мы в здании префектуры, мне здесь очень нравится и твоему сыну тоже; из окон — великолепный вид на Луару. Завтра я принимаю городские власти… И на завтра же назначен Совет министров. Эти господа полагают, что в сложившихся обстоятсльствах ты позволишь отправить к тебе кого-нибудь, кто непосредственно от тебя получил бы ответ на многое, о чем не напишешь в письме. К примеру, куда мне направиться, если я буду вынуждена покинуть Орлеан. Так вот, если не возражаешь, назови, пожалуйста, кому это поручить».
Наполеон незамедлительно составил и послал записку. Мария-Луиза прочла ее, и впервые мысль о возможности австрийского покровительства пронзила ее и блеснула лучом надежды.
«Друг мой! У тебя есть следующие возможности:
1. Оставаться в Блуа;
2. Прислать ко мне любого, кого ты сочтешь нужным;
3. Я предоставляю тебе полную свободу действий, как то, обращаться с воззваниями к народу, собирать Советы, иными словами, делать то же, что временное правительство в Париже;
4. Написать прочувствованное письмо отцу и вверить ему судьбу свою и сына. С письмом отправь герцога Кадора. Дай почувствовать отцу, что мы нуждаемся сейчас в его помощи… Навеки твой.
Н.»
4 апреля, отправив нежное послание императрице, проделав лечебные процедуры (нехорошая болезнь продолжала его беспокоить), он составил акт отречения от престола в пользу своего сына, Наполеона II при регентстве императрицы.
Этот трудный для императора день был, к счастью, несколько скрашен исполненным искренней любви письмом Марии-Луизы.
«Милый друг! Я ничего не знаю о тебе со вчерашнего вечера. Как долго тянется время! Я буду счастлива, если сегодня ночью получу от тебя весточку и узнаю, что ты по-прежнему в Фонтенбло и у тебя все в порядке.
Вчера я провела заседание Совета министров, о чем я тебе уже писала. Все пришли к заключению, что при теперешнем положении дел мир совершенно необходим, и его надо достичь любой ценой. Господа министры готовы письменно изложить доводы в пользу этого. Что касается меня, мое единственное желание, чтобы мир был заключен и мы опять были вместе.
После обеда я получила письмо от тебя и отправила — тебе. Мне необходимо чаще получать от тебя известия, это поддерживает меня и помогает не падать духом. Да, наше положение не блестяще, и поскольку я бесконечно люблю тебя, мне очень тяжело.
Блуа, 3 апреля, восемь часов вечера».
6 апреля по настоянию маршалов Наполеон подписал новый акт отречения, в котором отказывался за себя и своих наследников от трона Франции и трона Италии.
В очередном письме Марии-Луизе он умолчал об этом, дабы не огорчать ее.
А 8-го полученная от Марии-Луизы весточка немного ободрила его.
«Друг мой! Я страшно обеспокоена отсутствием вестей от тебя — именно теперь, когда ты так несчастлив… Умоляю, напиши поскорее!
У нас были волнения среди гвардейцев из-за задержки жалованья. Посоветовавшись с королем, я велела выдать г-ну Молиену 500000 экю на покрытие издержек.
Полагаю, принцессы и короли подумывают о других резиденциях для себя.
…Король Жозеф жаловался на острую нужду. По его словам, уезжая, ты обещал ему два миллиона, и теперь он просит выдать по сто тысяч экю всем членам семьи, что составит девятьсот тысяч франков. Ты должен был распорядиться о том, как поступить с государственной казной, и где ее хранить. Боюсь, как бы она не попала в руки казаков.
Захвачен Шартр, англичане уже в Сенте, и Тур теперь не такое уж безопасное место. И это окончательно укрепило наше решение остаться в Блуа. Да и куда нам податься? Положение ужасное, но твое во много раз хуже, и это разрывает мне сердце.
Сын целует тебя. Он здоров и в своем неведении, бедняжка, вполне счастлив.
Целую и нежно люблю.
Твоя Луиза Блуа, 7 апреля».
В тот же день Наполеону пришлось сообщить Марии-Луизе о предстоящей высылке на остров Эльбу. И он постарался сделать это так, чтобы ситуация не выглядела совсем безнадежной.
Заметим, к слову, что в своем письме он говорит не о ссылке, а о «полном державном обладании островом»…
«Друг мой! Получил твое письмо от 7-го числа. Меня порадовало, что здоровье твое много лучше, чем можно было бы предположить, зная, в каких заботах и волнениях ты живешь. Подписана амнистия, и адъютант русского императора должен выехать за тобой и сопровождать тебя сюда. Сделай все, чтобы остаться в Орлеане, так как я сам готовлюсь к отъезду и жду только, пока Коленкур уладит с союзниками связанные с моим отъездом дела. Александр желает, чтобы я жил на острове Эльбе, отданном мне в полное владение, а ты и наш сын — в Тоскане. Это позволило бы тебе быть поблизости от меня, пока ты не начнешь скучать; кроме того, это прекрасная страна с благоприятным для твоего здоровья климатом. Однако Швариенберг противится этому, ссылаясь на твоего отца. Похоже, злейший наш враг — твой отец. Пока я еще не знаю, чем все закончится.
Невыносимо тяжело осознавать, что я не могу предложить тебе ничего иного, как разделить со мной мою горькую участь. Я покончил бы с жизнью, если бы не знал, что от этого возрастут и умножатся твои страдания. Если мадам Монтескью выразит желание довести до конца воспитание короля, пусть решает сама, но ты не проси ее об этом. Полагаю, мадам Мегриньи вернется в Париж. Планов герцогини я не знаю, но мне кажется, она захочет сопровождать тебя. Распорядись выдать 1 000000 франков королю Жозефу и столько же королю Луи, королю Жерому, королеве-матери, принцессам Полине и Элизе, что составит в целом 6 000 000. Издай на этот счет указ, и пусть принцессы уезжают через Лимож в Марсель и Ниццу — это сократит твои расходы. Государственные советники и министры могут вернуться в Париж. С собой в карету возьми миллион золотом. Столько же вели положить в карету короля. Подумай, как сократить расходы на твое содержание, но при этом не отказывая себе в привычном комфорте.
Из соображений экономии возьми для сопровождения двух придворных дам и Богарнэ с Альдобрандини. Прикажи выплатить жалованье всем, включая и тех, кто поедет с тобой, вперед до 14 июля. Дальнейший путь мы проделаем на упряжных лошадях из наших конюшен и на верховых лошадях.
Прощай, милая моя Люсиль! Мне жаль тебя. Напиши отцу и попроси для себя Тосканское королевство, мне же ничего не нужно, кроме острова Эльбы.
Прощай, друг мой. Поцелуй сына.
8 апреля».
Полковник Гальбуа, которому было поручено передать письмо, был также уполномочен сообщить Марии-Луизе, что Наполеон отрекся от трона. Услышав это, императрица упала в обморок.
Мария-Луиза, полагая, что она свободна, выехала из Блуа, надеясь добраться до Фонтенбло, чтобы «разделить с императором выпавшее на его долю несчастье».
По дороге на них напали казаки. Полумертвая от страха, доехала она до Орлеана, где адъютант царя, граф Шувалов, уведомил ее, что ее встреча с Наполеоном будет возможна только после того, как она увидится с отцом. В действительности же царь уже принял решение, что супруги больше никогда не увидятся.
Позабыв все пережитые ужасы, Мария-Луиза из Орлеана посылает Наполеону проникнутое нежностью письмо.
«Дорогой друг! Получила оба твоих письма. Мне бесконечно тяжело, что ты оказался в такой беде; единственное, о чем я мечтаю, — это иметь возможность утешить тебя и доказать, как я тебя люблю. Я убеждена, что имею большое влияние на отца и смогу многого добиться. Только что я отправила письмо, в котором прошу его о встрече. До этого я решила подождать и не ехать с тобой.
Целую и люблю всем сердцем.
Твоя верная Луиза.
Орлеан, 10 апреля, утро».
Узнав, что Мария-Луиза намерена встретиться с отцом, Наполеон ужаснулся. А вдруг, несмотря на всю свою любовь к нему, она не сможет противостоять влиянию семьи? Для него, только что лишившегося империи, мысль потерять жену была нестерпима. Чувствуя себя бесконечно несчастным, Наполеон, вопреки этому, пытается в письме Марии-Луизе соблазнить ее перспективой счастливой жизни на острове Эльбе.
«Милый друг! Получил твое письмо. Я принимаю близко к сердцу твои страдания, и это единственное, что я не в силах перенести. Постарайся все же преодолеть превратности судьбы. Сегодня вечером я сообщу тебе об окончательном решении относительно нашей дальнейшей жизни. По договору в Фонтенбло мне отдают остров Эльбу, а тебе и нашему сыну — Парму, Пьяченцу и Гуасталлу. Доход от этих территорий с населением в 400000 человек составляет примерно 3-4 миллиона в год. По крайней мере, у тебя будет свой прекрасный дом и богатые владения на случай, если пребывание на моем острове станет для тебя тягостным, а я — наскучу. Так, наверное, и случится: ведь когда я состарюсь, ты будешь еще молодой.
Меттерних сейчас в Париже. Где твой отец, я не знаю. Хорошо бы устроить так, чтобы ты встретилась с ним по пути. Если не удастся получить Тоскану, и твоей судьбой уже распорядились, проси у отца Люккское княжество, а также Каррару, Масса и анклавы с тем, чтобы твои владения имели выход к морю.
Как только все будет готово, я выезжаю в Бриар, и жду тебя там, оттуда мы с тобой вместе направимся в Специю, где сядем на корабль…
Чувствую себя хорошо. Мужество не покинуло меня, и я не падаю духом. Мне покойно на душе от того, что ты довольствуешься моей печальной судьбой и даже думаешь, что будешь и впредь со мной счастлива. Прощай, друг мой, мыслями я с тобой, и мне тяжело от того, что ты страдаешь.
Навеки твой. Н.
Фонтенбло, 11 апреля, 9 часов утра».
Мария-Луиза не помышляла о разлуке с мужем навсегда. И 11 апреля, после отъезда королевы-матери и кардинала Феша в Рим, она пишет очередное нежное письмо Наполеону.
«Дорогой друг, не имея от тебя вестей и не зная, что с тобой, я просто не нахожу себе места. С нетерпением жду твоего письма, также от папа и надеюсь на свидание с ним. Может, мой печальный вид смягчит его сердце, и он соблаговолит меня выслушать, а я буду отстаивать интересы твоего сына, а значит, и твои. Надеюсь на успех, и никакие трудности, в особенности, когда дело касается тебя, не могут остановить меня. Я ведь и так страдаю! И только мысль о тебе удерживает меня на этом свете. Я должна жить ради тебя, ради твоего спокойствия.
Я стараюсь держаться и не падать духом в ожидании встречи с папа. Не забывай ту, которая еще никогда так трепетно не любила тебя.
Твоя верная Луиза.
Орлеан, 11 апреля 1814 года, вечером».
Это письмо немного успокоило императора. Но уже 12 апреля, в полночь, он получил другое, написанное в. спешке:
«Дорогой друг, де Сент-Олэр только что передал мне письмо Меттерниха. Он пишет, что нам с сыном будет гарантирована полная свобода, но ради нашего благополучия нам следует перебраться в Австрию, и там ждать, пока все не утрясется.
Луиза.
Орлеан, 12 апреля».
Известие о том, что Марию-Луизу хотят увезти в Австрию, повергло Наполеона в отчаяние… Он, который с необычайным мужеством перенес низложение с престола, не мог перенести разлуку с горячо любимой женщиной.
В три часа утра он лег в постель и принял яд, который всегда носил при себе в походном несессере. Но яд, видимо, выдохся и, вызвав спазмы и рвоту, причинил несчастному страшные муки.
В одиннадцать часов утра, 13 апреля, он доверительно сказал своему доктору:
Теперь, зная тайные планы императора, союзникам достаточно было, изменив направление, двинуться на Париж, путь к которому был открыт.
Итак, письмо, написанное в порыве нежности, стало причиной гибели Империи…
Кончался март 1814 года, и армия союзников приближалась к Парижу.
По осунувшемуся лицу Наполеона было видно, что он страдает. Временами, прислонясь спиной к дереву и обхватив руками голову, он замирал в этой позе, являя собой олицетворение глубочайшего горя. Старые солдаты смотрели на него с искренним состраданием, считая, что император угнетен успешным продвижением противника. Вечерами на бивуаке, сидя у костров, они с гордостью говорили о своем императоре, который разделяет страдания своего народа.
Но они ошибались. Дело в том, что страдания Наполеона объяснялись не столько военными неудачами, сколько неким венерическим заболеванием, так некстати подхваченным им перед самым отъездом из Парижа.
Но, несмотря на мучительную болезнь, Наполеон старался оттянуть на себя войска союзников, не зная, что его замыслы раскрыты. И он стремительно двигался от Дульвана в Сен-Дизье, из Сен-Дизье — в Витри, из Витри — в Мароль…
Но, увы, тщетно.
В это время в Тюильри царило смятение. Собирали вещи, жгли документы, укладывали короны, скипетр и прочие атрибуты королевской власти. Царь между тем находился уже в Бонди, а французские войска бились под Роменвилем, в Сен-Дени и у заставы в Клиши.
Вечером 28 марта созвали совет под председательством Марии-Луизы, чтобы решить, настало ли время регентше и наследнику, римскому королю, покинуть Париж. Первым взял слово военный министр Кларк. Крайне взволнованный происходящим, он высказался за срочный отъезд в Блуа.
Его предложение вызвало неодобрение большинства членов совета. Как бы резюмируя общее мнение, Талейран заявил, что отъезд Мария-Луизы равнозначен сдаче Парижа роялистам, и коалиция, пользуясь случаем, совершит династический переворот.
Князь Беневентскнй был прав. Если бы императрица осталась в столице и собственной персоной встретила отца, это существенно затруднило бы реставрацию Бурбонов. Положение регентши вынудило бы союзников относиться к ней как к представительнице законной власти. В то время как за пределами Парижа она была просто королевой в изгнании.
Кроме того, отъезд императрицы глубоко разочаровал бы парижан. Ведь национальная гвардия, а это те же парижане, поклялась императору защищать ее.
Потом взял слово государственный министр, Буле де ла Мёрт и сказал:
— Ваше величество, возьмите на руки римского короля и выйдите с ним к народу. Пройдитесь по улицам, по бульварам, побывайте в предместьях, зайдите в ратушу и явите пример героической решимости. И тогда весь Париж поднимется на врага…
Мария-Луиза, со слезами на глазах, заявила о своей готовности остаться в Париже.
Совет почти единогласно проголосовал против отъезда императрицы и римского короля.
Но тут Жозеф, который панически боялся оказаться в руках у казаков, прочел письмо Наполеона, полученное им 8 февраля.
«…Если в силу непредвиденных обстоятельств я окажусь на берегах Луары, — писал Наполеон, — императрица с сыном не должны находиться вдалеке от меня, ибо как бы события ни развивались, дело кончится тем, что их насильно увезут в Вену. Конечно, вероятней всего, это произойдет, если меня не будет в живых. О моем поражении (если таковое случится) или смерти вам станет известно раньше, чем министрам. Позаботьтесь отправить императрицу с римским королем в Рамбуйе. А Сенату, Совету и всем войскам прикажите идти к берегам Луары. В Париже пусть останется префект, или верховный комиссар, или мэр… Но, главное, сделайте все, чтобы императрица и римский король не попали в руки неприятеля. Уверяю вас, если это произойдет, Австрия будет удовлетворена и, отправив императрицу с ее очаровательным сыном в Вену, под предлогом ее счастья, заставит французов принять все условия, продиктованные Англией и Россией. Мы же заинтересованы как раз в противоположном, а именно: чтобы императрица и римский король не оставались в Париже, поскольку их участь неотделима от участи Франции. Я не знаю ни одного случая в истории, чтобы монарх добровольно сдался на милость победителей, оставшись в незащищенном городе. Итак, если мне суждено остаться в живых, я сам за всем прослежу. Если же я умру, то мой царственный сын и императрица-регентша во имя чести Франции не должны позволить захватить себя. Пусть они удалятся в самый отдаленный захолустный городок в сопровождении горстки моих солдат… В противном случае скажут, что императрица добровольно оставила трон сына и, позволив увезти себя в Вену, развязала союзникам руки. Странно, что вы сами этого не поняли. Мне кажется, в Париже от страха все потеряли голову. Что касается меня, то я предпочел ба, чтобы мой сын был убит, чем воспитан в Вене как австрийский принц. Я высокого мнения об императрице и уверен, что и она тоже не желает этого. Хотя матери и вообще женщине трудно принять такое решение. Когда я смотрел в театре „Андромаху“, я всегда жалел Астьянакса, оставшегося жить в своем доме, и считал, что ему лучше было бы не пережить своего отца».
Письмо всех взволновало. Всех занимал вопрос: следует ли подчиняться приказу почти двухмесячной давности? Часть членов Совета умоляли императрицу не считаться с письмом и оставаться в Париже.
Тогда Жозеф, потребовав тишины, прочел другое письмо Наполеона, датированное 16 марта, в котором, в частности, говорилось следующее:
«…Если неприятель приблизится к Парижу настолько, что сопротивление станет невозможным, отправьте регентшу с моим сыном по направлению к Луаре… Помните, я предпочитаю, чтобы он утонул в Сене, чем попал в руки врагов Франции…»
Теперь сомнений не было: нужно подчиняться.
В полночь, когда императрица, вся в слезах, следила за тем, как упаковывали вещи и закрывали дорожные сундуки, Талейран веселым тоном объявил в кругу друзей:
— Вот и конец всей этой истории!
Затем сел в карету и отправился к себе — ждать, когда он сможет преклонить колено перед Людовиком XVIII…
Всю ночь во дворце царила страшная суматоха. Сокровища, коронационные одежды и то, что представляло особую ценность, грузили в фургоны, которые должны были следовать за дорожной каретой императрицы.
К восьми часам утра кареты стояли перед павильоном Флоры, По Парижу распространился слух, что Мария-Луиза покидает город. На площадь Карусели сбежались зеваки. Но императрица, все еще надеясь на появление Наполеона, медлила с отъездом. Наконец, в 10 часов пришлось двинуться в путь: казаки были уже в Клиши…
Мария-Луиза пошла за сыном. Понимал ли трехлетний ребенок, что он теряет Империю? Вцепившись ручонками в свою кроватку, он кричал:
— Я не хочу в Рамбуйе, в этот противный замок! Давай останемся здесь! Я не хочу отсюда никуда уезжать!
Дежурный берейтор де Канизи взял его на руки. Тогда римский король стал хвататься за стулья, двери, за лестничные перила и продолжал кричать:
— Не хочу отсюда уезжать! Раз папы здесь нет, значит, всем распоряжаюсь я!
Его не без труда усадили в карету к матери, и кортеж тронулся в путь.
И взорам удивленных парижан предстала карета, покачивавшаяся из стороны в сторону на неровной мостовой под тяжестью королевских сокровищ.
Империя рушилась.
Пока Мария-Луиза держала путь в Рамбуйе, объятый страхом Жозеф тоже бежал, уполномочив маршалов вести переговоры с неприятелем.
31 марта была подписана капитуляция. Впервые со времен Столетней войны предстояло сдать Париж…
Казаки уже готовились пройтись парадным маршем по Елисейским полям, в то время как ничего не знавший о последних событиях Наполеон мчался галопом в Париж.
В резиденции королевского двора, близ Жювизи, он повстречался с генералом Бельяром, который вел кавалерию в Фонтенбло. Это обеспокоило его и, остановив карету, он окликнул Бельяра:
— Послушайте, что все это значит? Что тут делает ваша кавалерия? Где находится неприятель?
— У ворот Парижа, сир.
— А наша армия?
— Она следует за мной.
— Кто же охраняет Париж?
— Париж эвакуируется. Завтра в девять часов утра неприятель вступит в город. Ворота охраняет национальная гвардия.
— А моя жена и сын? Что с ними?
— Императрица с сыном и весь двор третьего дня выехали в Рамбуйе. Я полагаю, оттуда они проследуют в Орлеан.
Помолчав, император объявил, что едет в Париж. Бельяру удалось доказать ему нелепость подобного шага: ведь все равно уже ничего нельзя было спасти. И тут Наполеон не выдержал:
— Стоит мне отлучиться, как все делают глупости! — Наполеон был в ярости. — Жозеф — идиот, Кларк — бездельник… или предатель!
Немного успокоившись, он решил вернуться в Фонтенбло. Всеми покинутый император уединился в своем любимом замке и стал ждать Марию-Луизу.
И к нему вскоре, действительно, приехала женщина. Но это была не Мария-Луиза.
НЕОБЫЧНАЯ ЛЮБОВНАЯ ПЕРЕПИСКА КОРОЛЕВСКОЙ ЧЕТЫ, ПРИНУЖДЕННОЙ К БЕГСТВУ
«Они любили друг друга, и в сумятице краха Империи не переставали говорить о своей любви».
Шарль Боэн
Прежде чем покинуть резиденцию французского двора близ Жювизи, Наполеон наскоро написал императрице несколько слов.
«Друг мой! Я стремился сюда, чтобы защищать Париж, но время упущено. Вечером город был сдан. Я собираю армию в Фонтенбло. Чувствую себя хорошо. Для меня мучительно, что страдаешь ты.
Н.
Французский двор, 31 марта, три часа утра».
Затем он сел в карету и выехал в Фонтенбло, не подозревая, что эта записка положила начало самой удивительной переписке, когда-либо существовавшей между монаршими супругами. Каждый день на протяжении месяца — а часто и по несколько раз в день — Наполеон и Мария-Луиза обменивались письмами, исполненными любви, нежной заботы и участия. Эта супружеская чета, еще вчера владевшая самой могущественной в мире Империей, поддерживала друг друга в несчастье, как самые обыкновенные буржуа, перемежая политику с семейными проблемами, отвлеченные соображения — финансовыми затруднениями, жалобы — с самыми безосновательными надеждами. Эта переписка, единственная в своем роде за всю историю человечества, навеки запечатлела поразительный диалог низложенного императора и императрицы в изгнании.
И если Мария-Луиза предстает в письмах сентиментальной, нерешительной, влюбленной женщиной, которую житейские невзгоды часто заставляют сетовать на судьбу, то Наполеон, напротив, ни о чем не жалеет, и его письма лишены горечи или гнева, скорей они кажутся слегка наивными и трогательными в своей нежной заботливости.
Первого апреля, когда Наполеон уединился в Фонтенбло, в Париже при содействии Талейрана было сформировано временное правительство.
Второго апреля, узнав, что Сенат проголосовал за его низложение. Наполеон отправился к водоему кормить карпов и при этом что-то напевал. В полночь к нему вошел Коленкур и объявил, что ему ничего другого не остается, как только отречься от престола. Наполеон весьма благосклонно отнесся к этому предложению.
В четыре часа утра прибыл курьер с письмом от Марии-Луизы. В миг обретя свою обычную порывистость, Наполеон схватил пакет, сорвал печать и жадно начал читать.
«Дорогой друг. Спешу поблагодарить тебя за нежное письмо от 31-го, полученное мною сегодня в три часа утра. Оно меня очень порадовало: ведь мне так необходимо знать, что ты рядом и хорошо себя чувствуешь. И все же меня огорчает, что ты одинок и что с тобой мало преданных людей. Я боюсь, как бы с тобой не приключилось беды. Мысль об этом меня убивает. Пиши мне как можно чаще. Мне нужно знать, что ты не забываешь меня и по-прежнему любишь.
Король написал мне, что ты хочешь, чтобы я ехала в Орлеан или в Блуа. Я выбираю Блуа, так как думаю, там мы будем в большей безопасности. Враг уже однажды подходил совсем близко к Орлеану. Ближайшую ночь я проведу в Вандоме, а завтра заночую в Блуа. Расстояние между нами можно покрыть за 16 часов; но, путешествуя на твоих лошадях, мы не делаем больше 10 лье в день.
Сегодня нам пришлось провести ночь в отвратительной грязной гостинице. К счастью, нашему сыну отвели лучшую комнату, а это самое главное. Чувствует он себя прекрасно, а сейчас вот плачет и требует игрушки. Одному Богу известно, когда я смогу исполнить его желание.
Мое здоровье ухудшилось, но я не падаю духом, и обо мне не беспокойся. У меня достанет сил перенести все невзгоды, которые выпадут на нашу долю, прежде чем мы окажемся в безопасности. Бог даст, скоро ты пришлешь нам весточку, и с ней известие о мире. Эго единственное, чего я желаю в этой жизни. Остаюсь твоей верной подругой.
Луиза
Шатодён, 1 апреля 1814 г., 10 часов утра».
Вечером того же дня она послала еще одну записочку, в которой жаловалась на расходы, связанные с пребыванием короля и королевы Вестфалии.
«Эти коронованные особы, — писала она, — воображают, будто и они, и их двор должны существовать за твой счет. Это стоит больших денег и как раз тогда, когда тебе приходится быть особенно бережливым».
В Блуа Мария-Луиза по-прежнему выступала в роли регентши Империи, хотя никакой реальной власти не имела. Но ей так хотелось «доставить удовольствие Наполеону», поддержать его.
3-го апреля она писала ему:
«Друг мой! Ночью я получила твое второе письмо от 31-го и очень обрадовалась. Сейчас, когда на нас обрушилось столько невзгод, это мое единственное утешение. Расположились мы в здании префектуры, мне здесь очень нравится и твоему сыну тоже; из окон — великолепный вид на Луару. Завтра я принимаю городские власти… И на завтра же назначен Совет министров. Эти господа полагают, что в сложившихся обстоятсльствах ты позволишь отправить к тебе кого-нибудь, кто непосредственно от тебя получил бы ответ на многое, о чем не напишешь в письме. К примеру, куда мне направиться, если я буду вынуждена покинуть Орлеан. Так вот, если не возражаешь, назови, пожалуйста, кому это поручить».
Наполеон незамедлительно составил и послал записку. Мария-Луиза прочла ее, и впервые мысль о возможности австрийского покровительства пронзила ее и блеснула лучом надежды.
«Друг мой! У тебя есть следующие возможности:
1. Оставаться в Блуа;
2. Прислать ко мне любого, кого ты сочтешь нужным;
3. Я предоставляю тебе полную свободу действий, как то, обращаться с воззваниями к народу, собирать Советы, иными словами, делать то же, что временное правительство в Париже;
4. Написать прочувствованное письмо отцу и вверить ему судьбу свою и сына. С письмом отправь герцога Кадора. Дай почувствовать отцу, что мы нуждаемся сейчас в его помощи… Навеки твой.
Н.»
4 апреля, отправив нежное послание императрице, проделав лечебные процедуры (нехорошая болезнь продолжала его беспокоить), он составил акт отречения от престола в пользу своего сына, Наполеона II при регентстве императрицы.
Этот трудный для императора день был, к счастью, несколько скрашен исполненным искренней любви письмом Марии-Луизы.
«Милый друг! Я ничего не знаю о тебе со вчерашнего вечера. Как долго тянется время! Я буду счастлива, если сегодня ночью получу от тебя весточку и узнаю, что ты по-прежнему в Фонтенбло и у тебя все в порядке.
Вчера я провела заседание Совета министров, о чем я тебе уже писала. Все пришли к заключению, что при теперешнем положении дел мир совершенно необходим, и его надо достичь любой ценой. Господа министры готовы письменно изложить доводы в пользу этого. Что касается меня, мое единственное желание, чтобы мир был заключен и мы опять были вместе.
После обеда я получила письмо от тебя и отправила — тебе. Мне необходимо чаще получать от тебя известия, это поддерживает меня и помогает не падать духом. Да, наше положение не блестяще, и поскольку я бесконечно люблю тебя, мне очень тяжело.
Блуа, 3 апреля, восемь часов вечера».
6 апреля по настоянию маршалов Наполеон подписал новый акт отречения, в котором отказывался за себя и своих наследников от трона Франции и трона Италии.
В очередном письме Марии-Луизе он умолчал об этом, дабы не огорчать ее.
А 8-го полученная от Марии-Луизы весточка немного ободрила его.
«Друг мой! Я страшно обеспокоена отсутствием вестей от тебя — именно теперь, когда ты так несчастлив… Умоляю, напиши поскорее!
У нас были волнения среди гвардейцев из-за задержки жалованья. Посоветовавшись с королем, я велела выдать г-ну Молиену 500000 экю на покрытие издержек.
Полагаю, принцессы и короли подумывают о других резиденциях для себя.
…Король Жозеф жаловался на острую нужду. По его словам, уезжая, ты обещал ему два миллиона, и теперь он просит выдать по сто тысяч экю всем членам семьи, что составит девятьсот тысяч франков. Ты должен был распорядиться о том, как поступить с государственной казной, и где ее хранить. Боюсь, как бы она не попала в руки казаков.
Захвачен Шартр, англичане уже в Сенте, и Тур теперь не такое уж безопасное место. И это окончательно укрепило наше решение остаться в Блуа. Да и куда нам податься? Положение ужасное, но твое во много раз хуже, и это разрывает мне сердце.
Сын целует тебя. Он здоров и в своем неведении, бедняжка, вполне счастлив.
Целую и нежно люблю.
Твоя Луиза Блуа, 7 апреля».
В тот же день Наполеону пришлось сообщить Марии-Луизе о предстоящей высылке на остров Эльбу. И он постарался сделать это так, чтобы ситуация не выглядела совсем безнадежной.
Заметим, к слову, что в своем письме он говорит не о ссылке, а о «полном державном обладании островом»…
«Друг мой! Получил твое письмо от 7-го числа. Меня порадовало, что здоровье твое много лучше, чем можно было бы предположить, зная, в каких заботах и волнениях ты живешь. Подписана амнистия, и адъютант русского императора должен выехать за тобой и сопровождать тебя сюда. Сделай все, чтобы остаться в Орлеане, так как я сам готовлюсь к отъезду и жду только, пока Коленкур уладит с союзниками связанные с моим отъездом дела. Александр желает, чтобы я жил на острове Эльбе, отданном мне в полное владение, а ты и наш сын — в Тоскане. Это позволило бы тебе быть поблизости от меня, пока ты не начнешь скучать; кроме того, это прекрасная страна с благоприятным для твоего здоровья климатом. Однако Швариенберг противится этому, ссылаясь на твоего отца. Похоже, злейший наш враг — твой отец. Пока я еще не знаю, чем все закончится.
Невыносимо тяжело осознавать, что я не могу предложить тебе ничего иного, как разделить со мной мою горькую участь. Я покончил бы с жизнью, если бы не знал, что от этого возрастут и умножатся твои страдания. Если мадам Монтескью выразит желание довести до конца воспитание короля, пусть решает сама, но ты не проси ее об этом. Полагаю, мадам Мегриньи вернется в Париж. Планов герцогини я не знаю, но мне кажется, она захочет сопровождать тебя. Распорядись выдать 1 000000 франков королю Жозефу и столько же королю Луи, королю Жерому, королеве-матери, принцессам Полине и Элизе, что составит в целом 6 000 000. Издай на этот счет указ, и пусть принцессы уезжают через Лимож в Марсель и Ниццу — это сократит твои расходы. Государственные советники и министры могут вернуться в Париж. С собой в карету возьми миллион золотом. Столько же вели положить в карету короля. Подумай, как сократить расходы на твое содержание, но при этом не отказывая себе в привычном комфорте.
Из соображений экономии возьми для сопровождения двух придворных дам и Богарнэ с Альдобрандини. Прикажи выплатить жалованье всем, включая и тех, кто поедет с тобой, вперед до 14 июля. Дальнейший путь мы проделаем на упряжных лошадях из наших конюшен и на верховых лошадях.
Прощай, милая моя Люсиль! Мне жаль тебя. Напиши отцу и попроси для себя Тосканское королевство, мне же ничего не нужно, кроме острова Эльбы.
Прощай, друг мой. Поцелуй сына.
8 апреля».
Полковник Гальбуа, которому было поручено передать письмо, был также уполномочен сообщить Марии-Луизе, что Наполеон отрекся от трона. Услышав это, императрица упала в обморок.
Мария-Луиза, полагая, что она свободна, выехала из Блуа, надеясь добраться до Фонтенбло, чтобы «разделить с императором выпавшее на его долю несчастье».
По дороге на них напали казаки. Полумертвая от страха, доехала она до Орлеана, где адъютант царя, граф Шувалов, уведомил ее, что ее встреча с Наполеоном будет возможна только после того, как она увидится с отцом. В действительности же царь уже принял решение, что супруги больше никогда не увидятся.
Позабыв все пережитые ужасы, Мария-Луиза из Орлеана посылает Наполеону проникнутое нежностью письмо.
«Дорогой друг! Получила оба твоих письма. Мне бесконечно тяжело, что ты оказался в такой беде; единственное, о чем я мечтаю, — это иметь возможность утешить тебя и доказать, как я тебя люблю. Я убеждена, что имею большое влияние на отца и смогу многого добиться. Только что я отправила письмо, в котором прошу его о встрече. До этого я решила подождать и не ехать с тобой.
Целую и люблю всем сердцем.
Твоя верная Луиза.
Орлеан, 10 апреля, утро».
Узнав, что Мария-Луиза намерена встретиться с отцом, Наполеон ужаснулся. А вдруг, несмотря на всю свою любовь к нему, она не сможет противостоять влиянию семьи? Для него, только что лишившегося империи, мысль потерять жену была нестерпима. Чувствуя себя бесконечно несчастным, Наполеон, вопреки этому, пытается в письме Марии-Луизе соблазнить ее перспективой счастливой жизни на острове Эльбе.
«Милый друг! Получил твое письмо. Я принимаю близко к сердцу твои страдания, и это единственное, что я не в силах перенести. Постарайся все же преодолеть превратности судьбы. Сегодня вечером я сообщу тебе об окончательном решении относительно нашей дальнейшей жизни. По договору в Фонтенбло мне отдают остров Эльбу, а тебе и нашему сыну — Парму, Пьяченцу и Гуасталлу. Доход от этих территорий с населением в 400000 человек составляет примерно 3-4 миллиона в год. По крайней мере, у тебя будет свой прекрасный дом и богатые владения на случай, если пребывание на моем острове станет для тебя тягостным, а я — наскучу. Так, наверное, и случится: ведь когда я состарюсь, ты будешь еще молодой.
Меттерних сейчас в Париже. Где твой отец, я не знаю. Хорошо бы устроить так, чтобы ты встретилась с ним по пути. Если не удастся получить Тоскану, и твоей судьбой уже распорядились, проси у отца Люккское княжество, а также Каррару, Масса и анклавы с тем, чтобы твои владения имели выход к морю.
Как только все будет готово, я выезжаю в Бриар, и жду тебя там, оттуда мы с тобой вместе направимся в Специю, где сядем на корабль…
Чувствую себя хорошо. Мужество не покинуло меня, и я не падаю духом. Мне покойно на душе от того, что ты довольствуешься моей печальной судьбой и даже думаешь, что будешь и впредь со мной счастлива. Прощай, друг мой, мыслями я с тобой, и мне тяжело от того, что ты страдаешь.
Навеки твой. Н.
Фонтенбло, 11 апреля, 9 часов утра».
Мария-Луиза не помышляла о разлуке с мужем навсегда. И 11 апреля, после отъезда королевы-матери и кардинала Феша в Рим, она пишет очередное нежное письмо Наполеону.
«Дорогой друг, не имея от тебя вестей и не зная, что с тобой, я просто не нахожу себе места. С нетерпением жду твоего письма, также от папа и надеюсь на свидание с ним. Может, мой печальный вид смягчит его сердце, и он соблаговолит меня выслушать, а я буду отстаивать интересы твоего сына, а значит, и твои. Надеюсь на успех, и никакие трудности, в особенности, когда дело касается тебя, не могут остановить меня. Я ведь и так страдаю! И только мысль о тебе удерживает меня на этом свете. Я должна жить ради тебя, ради твоего спокойствия.
Я стараюсь держаться и не падать духом в ожидании встречи с папа. Не забывай ту, которая еще никогда так трепетно не любила тебя.
Твоя верная Луиза.
Орлеан, 11 апреля 1814 года, вечером».
Это письмо немного успокоило императора. Но уже 12 апреля, в полночь, он получил другое, написанное в. спешке:
«Дорогой друг, де Сент-Олэр только что передал мне письмо Меттерниха. Он пишет, что нам с сыном будет гарантирована полная свобода, но ради нашего благополучия нам следует перебраться в Австрию, и там ждать, пока все не утрясется.
Луиза.
Орлеан, 12 апреля».
Известие о том, что Марию-Луизу хотят увезти в Австрию, повергло Наполеона в отчаяние… Он, который с необычайным мужеством перенес низложение с престола, не мог перенести разлуку с горячо любимой женщиной.
В три часа утра он лег в постель и принял яд, который всегда носил при себе в походном несессере. Но яд, видимо, выдохся и, вызвав спазмы и рвоту, причинил несчастному страшные муки.
В одиннадцать часов утра, 13 апреля, он доверительно сказал своему доктору: