В. Бриджс
Человек ниоткуда

ГЛАВА I

   Когда вы действительно голодны и у вас ровно полтора шиллинга на обед, то стоящая перед вами проблема требует серьезного размышления. Некоторое время я колебался между рестораном Парелли и Карси. У Парелли дают за шиллинг четыре весьма приличных блюда, и еще остается шесть пенсов на выпивку и на чаевые. Но, с другой стороны, скатерти там обычно грязные и атмосфера зловонная, словно в китайском притоне.
   В этом отношении Карси стоит несравненно выше, но еда там не стоит шиллинга. А так как в данный момент центром моего внимания была еда, то я в конце концов склонился в пользу Парелли.
   Первое лицо, бросившееся мне в глаза, когда я открыл дверь, был Билли Логан. На секунду я подумал было, что ошибся, но, взглянув на него еще раз, увидел длинный красный шрам, идущий от правого глаза вниз. Билли вывез этот шрам как единственное воспоминание о неудачном восстании в Чили.
   Он был занят едой и не заметил, когда я спокойно подошел к его столу.
   — Алло, Билли! — воскликнул я, — какого черта вы делаете в этом мирном уголке?
   Он поднял глаза и посмотрел на меня в упор.
   — Как, это Джек Бертон? А я-то думал, человече, что вы уже умерли!
   Я выдвинул стул и уселся против него.
   — Мне жаль вас огорчать, Билли, — заметил я, — но я еще не собираюсь умирать.
   — Этот осел Голди сказал мне, что вас хлопнули по голове в каком-то глухом закоулке Боливии, — объяснил Билли, перегнувшись через стол и хватая мою руку, словно желая убедиться, что я действительно из плоти и крови.
   — Да, — сказал я сухо, — я полагаю, что об этом случае были известия, но мне было удобнее не опровергать их.
   Билли осклабился.
   — Я слегка сомневался тогда и с трудом мог себе представить, что вас стерли с лица земли…
   — Между тем это было почти так, — сказал я. — Эй, человек, подайте сюда обед и бутылку пива!
   — Я вас угощаю, — прервал Билли.
   — В таком случае, я возьму бутылку бургундского вместо пива.
   — Принесите две! — крикнул Билли. — Ну, а теперь рассказывайте! — прибавил он, когда кельнер быстро удалился. — Последний раз я видел вас во время нашей маленькой встряски в Буэнос-Айресе. Помните?
   — Помню, Билли. Вот из-за нее-то я и приехал поправляться в Боливию.
   Билли усмехнулся.
   — Гм, мне кажется, вы не совсем достигли цели. Я закурил папироску в ожидании закуски.
   — Я нашел нечто лучшее, чем здоровье, Билли, я нашел золото.
   — Бог мой! — воскликнул он. — Где же оно?
   — Не думаю, чтобы это место имело название, — заметил я, — во всяком случае я не старался его узнать. Я был один, а кругом страна кишела индейцами. Вот, посмотрите!
   Я загнул рукав и показал ему великолепный шрам от хорошо направленной стрелы.
   — Это одна из их визитных карточек. Билли окинул шрам взглядом знатока.
   — Ваше счастье, что стрела не была отравлена. А что же с золотом?
   — Я прекрасно могу найти опять это место, но мне нужны деньги. Это дело не для одного человека. Вот почему я в Лондоне.
   — И вы их раздобыли? Я покачал головой.
   — Напротив, я истратил все, что имел. Здесь все какие-то нерешительные; но мне не хочется окончательно отказаться от этого дела. Пощупаю еще Нью-Йорк.
   — Пожалуй, вы правы, — сказал Билли. — Пока у вас нет рекомендаций и вы не затянуты во фрак, средний британец не решится пустить вас в дело. В Штатах вы будете иметь больше успеха. Когда вы едете?
   — Как только найду пароход. Я торчал здесь до тех пор, пока у меня не осталось ровно столько, чтобы уплатить по счету. Завтра пойду на пристань и запишусь матросом на первый пароход, который меня заберет.
   — Мне бы хотелось поехать с вами, — серьезно заметил Билли.
   — Что же вам мешает?
   — Я берусь за одно дело. Это многообещающее предприятие в Мексике, его затевают Мансуэлли. Они держат меня здесь около полутора месяцев, и я хочу дождаться конца.
   — Хорошо, дайте мне какой-нибудь адрес, — сказал я, — в случае, если мое дело пойдет, а ваше — нет, я хотел бы иметь вас при себе.
   Билли вынул карандаш и клочок бумаги и нацарапал несколько слов.
   — Вот где я теперь остановился, — сказал он. — Воксхоллрод, 34. Я им скажу, куда пересылать письма, если я уеду.
   Положив записку в карман, я сосредоточил все свое внимание на сардинах и картофельном салате. Заказанные Билли две бутылки вина привели нас в веселое настроение. Весь обед мы болтали без умолку, вспоминая старых друзей и дни, проведенные в Аргентине, где мы пять лет назад впервые наткнулись друг на друга. Я предложил закончить вечер в мюзик-холле. Но, к сожалению, у Билли было назначено свидание в связи с его делом, и он не мог пойти со мной. Все же он не только уплатил за обед, но еще настоял на том, чтобы я принял от него пару золотых, чему, признаться, я был очень рад. Если бы не это обстоятельство, то, уплатив по счету, я назавтра остался бы без гроша.
   С сожалением распрощался я с ним в конце Джеральд-стрит и, пройдя через Лейстер-сквер, медленно спустился к набережной. Я жил в Челси и решил доплестись до дома пешком, не желая тратить три пенса на автобус.
   Был прекрасный, мягкий летний вечер. Легкий ветерок колыхал деревья, временами поднимал с дороги лоскуток бумаги и, покружив его немного в воздухе, лениво опускал на землю. На набережной было мало народу — большей частью влюбленные парочки. Изредка попадались какие-то бывшие люди в поисках местечка на открытом воздухе на предстоящую ночь.
   Я фланировал, позвякивая в кармане двумя золотыми, полученными от Билли, и лениво размышлял о своих делах.
   Несколько месяцев назад я в приподнятом настроении покинул Боливию, надеясь, что мне — первый раз в жизни — предстоит случай нажить капитал. У меня не было и тени сомнения в том, что я нашел золото в огромном количестве и что мне удастся сколотить в Лондоне достаточный капитал для устройства хорошей экспедиции в глубь страны.
   Семи-восьми недель, проведенных в Англии, было достаточно, чтобы убить все мои надежды. Английские деловые люди по природе своей осторожны: раньше чем принять предложение иностранца, они требуют подробных сведений о его прошлом. Что касается моего прошлого, то, как бы оно ни казалось интересным лично для меня, оно все же было до такой степени пестрым, что не могло внушить доверия капиталисту, понятия которого о жизни ограничиваются Ломбард-стрит1 и, скажем, Менденхедом.
   Весьма вероятно, что Нью-Йорк может оказаться для меня не лучше, и даже хуже Лондона, но у меня не было серьезного намерения терять много времени в этом шумном аду. Прежде всего этого не допускали мои средства, и во всяком случае мне уже начинала надоедать вся эта скучная погоня за богатством. Если я сумею найти в несколько дней симпатичного капиталиста — ладно! В противном случае я решил не ломать себе больше голову над этим делом. Пусть себе золото лежит на своем месте, пока другой, более подходящий, путешественник не наткнется на него. И, наконец, я отнюдь не намерен проводить свою жизнь ни у дверей разных контор, ни в разговорах с жирными джентльменами во фраках, тогда как весь мир, со всеми его радостями и неожиданностями, лежит, открытый, передо мной.
   Стоя под фонарем, прислонившись к парапету набережной, я следил за огнями маленького пароходика, который, старательно пыхтя, бежал вниз по Темзе. С непреодолимой силой охватило меня желание вырваться из этой отвратительной атмосферы. Я уже чувствовал вкус морской соли на губах и запах нежного, теплого воздуха широких пампас.
   Я жаждал моря, солнца, простора, а больше всего — жизни, с ее смехом и борьбой. Я закинул руки назад и глубоко вздохнул.
   — Слава богу, с этим покончено раз и навсегда!..
   — С чем вас и поздравляю! — послышалось в ответ.

ГЛАВА II

   Я хорошо справляюсь со своими нервами, но все же невольно вздрогнул. Обернувшись, я очутился лицом к лицу с высоким широкоплечим человеком во фраке, полуприкрытым длинным бурым пальто. В первую минуту черты его лица показались мне странно знакомыми. Я внимательно всматривался в него, стараясь припомнить, где я его последний раз видел. И вдруг меня осенило.
   — Что это? — сказал я, — разве вы зеркало? Если бы не одежда, этот человек был бы моей точной копией.
   Он улыбнулся странной улыбкой, игравшей только на губах и совершенно не соответствовавшей его холодным голубым глазам, которые тщательно изучали мою внешность.
   — Весьма примечательное сходство, — заметил он спокойно. — Никогда не думал, что я так красив.
   Я поклонился.
   — А я никогда не видел себя так хорошо одетым.
   — И даже наши голоса… — пробормотал он. — Кто тот безумец, который сказал, что на свете чудес не бывает?
   — Наше сходство, — сказал я, — распространяется весьма далеко: мы оба одинаковые невежи.
   Наступило короткое молчание, в течение которого мы все еще оглядывали друг друга с головы до ног. Затем он сунул руку в карман и вынул маленький золотой футляр с визитными карточками.
   — Меня зовут Стюарт Норскотт. Может быть, вам знакомо это имя?
   Он протянул мне визитную карточку.
   Я, конечно, слышал о Стюарте Норскотте. И трудно было бы не слыхать о нем, когда газеты только и трубили, что о его делах и богатствах. Он таинственно появился неизвестно откуда в начале сезона и снял дом лорда Ламмерсфильда на Парк-Лэйн2.
   Но я принял карточку без дальнейших объяснений, как будто встреча с двойником-миллионером самое повседневное явление в моей жизни.
   — Меня зовут Джек Бертон. Но, признаюсь, футляр для карточек не входит в программу моей жизни.
   Он поклонился и сказал очень развязно:
   — Ну, мистер Бертон, если судьба столкнула нас таким странным образом, то было бы обидно не воспользоваться этим случаем, чтобы познакомиться поближе… Если вы никуда не спешите, может быть, вы доставите мне удовольствие поужинать со мной?
   Мне почудилось, что ему страстно хочется, чтобы я принял его предложение. Я решил испытать его и сказал с улыбкой:
   — Это очень любезно с вашей стороны, но я только что обедал.
   Он отстранил это возражение.
   — Хорошо, хорошо! Ну, в таком случае, хоть бутылку вина? Ведь не каждый день встречаем мы своих двойников!
   Как раз мимо нас, по набережной медленно проезжал кэб. Не дожидаясь ответа, Норскотт поднял руку и подозвал кучера.
   Когда экипаж остановился, какая-то фигура в лохмотьях, до сих пор сидевшая в ожидании чего-то на одной из ближайших скамеек, поспешно прошмыгнула вперед, как бы желая открыть дверцу экипажа. Случайно взглянув на своего нового знакомого, я был поражен неожиданной переменой выражения его лица. Он похож был на человека, которому грозит неминуемая опасность. Мгновенно его правая рука опустилась в карман с совершенно недвусмысленным намерением.
   — Назад! — крикнул он резко.
   Бродяга, пораженный этим тоном, тотчас же остановился в полосе света от фонаря.
   — Простите, ваша милость, — взвизгнул он, — я хотел только открыть вам дверцу, ваша милость!
   Голубые глаза Норскотта смело пронзили его.
   — Ладно, ладно, старик! — сказал он другим тоном. — Вот, получите!..
   Он швырнул на панель серебряную монету, кажется, полкроны, и бродяга, совершенно ошеломленный, бросился ее поднимать. Норскотт все время следил за ним, затем подошел к экипажу и широко раскрыл дверцу.
   — Угодно вам войти, мистер Бертон? — сказал он и, когда я поднялся в кэб, он обернулся к кучеру и крикнул ему: — В ресторан «Милан»!
   Когда мы отъезжали, я заметил бледное лицо бродяги, по-видимому, нашедшего свою монету: стоя в тени, он не спускал с нас глаз.
 
   Норскотт понял, что его волнение было мной замечено, и натянуто засмеялся.
   — Не люблю таких субъектов, — сказал он. — Это, конечно, глупо. Их следует только жалеть. Но я не выношу, когда они подходят ко мне.
   Его слова были просты и естественны, но нисколько меня не убедили. Мне доводилось видеть людей, застигнутых большой опасностью, и я не мог ошибиться в симптомах.
   Впрочем, я воздержался от всяких объяснений, решив, что будет тактичнее переменить тему разговора.
   — Боюсь, что мой туалет не подходит для «Милана», — сказал я. — Не знаю, удобно ли это?
   Он пожал плечами.
   — Мы возьмем отдельный кабинет, так будет гораздо приятнее.
   Экипаж повернул на Стрэнд. Выглянув из окна, Норскотт дал кучеру некоторые указания. Свернув вправо и не доезжая до ярко освещенного подъезда известного ресторана, кучер остановился перед боковым незаметным входом.
   Уплатив кучеру, Норскотт провел меня в большую залу, где вежливый и очень почтительный метрдотель вышел нам навстречу.
   — Пожалуйста, отдельный кабинет и что-нибудь легкое к ужину, — сказал Норскотт.
   — Слушаю, сэр, слушаю, — ответил тот. — Не угодно ли пожаловать сюда?
   Он провел нас через длинный, ярко освещенный коридор и, остановившись перед последней дверью налево, открыл ее.
   Мы очутились в маленькой, но роскошно меблированной комнате, в которой стоял стол, накрытый для ужина, дивно убранный цветами.
   Норскотт просмотрел меню и заказал пару блюд, название которых мне было неизвестно, а затем прибавил:
   — Принесите бутылку Гейдсика, 98-го года, и немного старого бренди.
   Человек поклонился и, выдвинув стулья, бесшумно покинул комнату. Я не мог понять, заметил он наше поразительное сходство или нет. Во всяком случае он не показал вида.
   — Я всегда думал, что хороший лакей — самое замечательное произведение природы!
   — Да, — сказал Норскотт, садясь за стол, — а следовательно, и самое презренное!
   — Это определение кажется мне несправедливым. Норскотт посмотрел мне прямо в глаза.
   — Можете ли вы не презирать человека, который ради легкого заработка превращает себя в машину для рабского исполнения чужих прихотей? Вора я гораздо больше уважаю, чем хорошего лакея.
   Я засмеялся.
   — Вы, пожалуй, правы! Во всяком случае, если бы мне предстоял выбор, я бы скорее согласился стать вором.
   — Кто вы? — спросил неожиданно Норскотт, и прибавил: — Я задаю вам этот вопрос не из пустого любопытства.
   — Я был далек от этой мысли, — возразил я любезно. — Потому-то я и не решаюсь ответить вам сразу.
   Он улыбнулся, устремив на меня любопытный, смущающий взгляд.
   — Будем откровенны, — сказал он вдруг, — кажется, вы имеете возможность оказать мне значительную услугу, мистер Бертон.
   — В самом деле? — отозвался я, закуривая папироску.
   — С другой стороны, — продолжал он, — весьма вероятно, что и я вам мог бы пригодиться.
   Я вспомнил о его пресловутых доходах и о моем прекрасном золотом поле в Боливии.
   — Это вполне возможно.
   Он облокотился на стол. Я заметил, что руки у него мускулистые и загорелые, руки человека, привыкшего к тяжелому физическому труду.
   — Но я должен о вас знать несколько больше, — сказал он. — Кто вы? Откуда вы? Чего вы добиваетесь в жизни?
   В этот момент открылась дверь и вошел лакей. Он принес ужин. Пока он расставлял блюда и наливал вино — восхитительное вино, кстати сказать, — Норскотт легко и остроумно говорил о разных незначительных предметах. Я отвечал наугад, в том же небрежном тоне. Мой ум был целиком занят тем таинственным намеком, который он мне бросил. Мне хотелось знать, какого рода услугу могу я ему оказать. Что она связана с нашим поразительным сходством, в этом я был убежден. Но дальше этого я не мог идти в своих догадках. Наша встреча на набережной, его приглашение к ужину и смущающая мысль о том, что он преследует какую-то, мне неизвестную, цель — все это было так внезапно и странно, что мне казалось, будто я попал в арабскую сказку на современный лад.
   Однако не было никакой беды в том, чтобы ознакомить его с моим невинным прошлым и затруднительным настоящим. Я ничего не хотел от него скрывать, за исключением места нахождения моего золотого поля. Мне было совершенно ясно, что за ту неизвестную мне услугу, которую он от меня ждал, я, в свою очередь, мог бы заинтересовать его своим планом. Инстинктивно я чувствовал, что предложения мистера Норскотта окажутся весьма занятными. А потому, как только вышел лакей, я снова наполнил свой стакан и, глядя с улыбкой на собеседника, начал рассказывать ему о себе.
   — Начну с того, что мне 34 года. Он посмотрел на меня внимательно.
   — Вы кажетесь лет на пять старше.
   — Да, — заметил я, — если бы вы пятнадцать лет пошатались по Южной Америке, вы тоже не показались бы моложе.
   Некоторое удивление промелькнуло у него на лице. Он сухо засмеялся.
   — О!.. В какой части Южной Америки вы были?
   — Почти всюду, но больше всего в Аргентине.
   — Что вы там делали?
   — Легче сказать, чего я там не делал. Я был ковбоем, торговал рогатым скотом, был лавочником, солдатом, изыскателем… Много всякой всячины проделал! Южная Америка — широкое поле для самой разнообразной деятельности.
   — Да, я с вами согласен. А что же привело вас в Англию?
   — Превратное представление о британской предприимчивости. Последним моим делом в Южной Америке было открытие золота, целых россыпей золота, черт возьми! Я в этом деле кое-что понимаю! Я сюда приехал, чтобы найти капитал.
   — И вам это не удалось? Я рассмеялся.
   — Британские капиталисты так же богаты, как в день моего приезда.
   — А каковы ваши планы теперь?
   — Отправляюсь в Нью-Йорк с первым пароходом.
   — Много ли у вас друзей в Лондоне? — спросил он
   — Только моя хозяйка: она очень любезна, пока я eй аккуратно плачу. Этим ограничивается весь круг моих знакомств.
   Последовало краткое молчание. Норскотт встал со стула, пересек комнату и запер дверь на ключ. Я следил за ним с любопытством. Он снова сел к столу и закурил.
   — Мистер Бертон, — сказал он, — во сколько вы оцениваете вашу жизнь? Я хочу сказать, за какую сумму согласны вы рискнуть ею?
   Он сказал это таким деловым и спокойным тоном, что я не мог удержаться от улыбки.
   — Не знаю. Если бы я знал, что она имеет некоторую ценность, я пустил бы ее с публичного торга.
   Он перегнулся через стол и в упор посмотрел на меня.
   — Если вы сделаете то, чего я хочу, я вам заплачу десять тысяч фунтов.

ГЛАВА III

   Ядостаточно привык к неожиданностям, но это предложение было похоже на чудо. У меня на минуту перехватило дыхание. Я откинулся на спинку стула и смотрел на своего двойника с подлинным восхищением.
   — Вы ставите дело на широкую ногу, мистер Норскотт! А платите вы наличными?
   Вместо ответа он сунул руку во внутренний карман и вытащил оттуда кожаное портмоне. Вынув из него четыре банковских билета, он положил их на стол.
   — Здесь две тысячи фунтов, — сказал он спокойно. — Если вы принимаете мое предложение, я выпишу вам чек на остальные деньги.
   Я посмотрел на билеты с тем почтительным интересом, с которым обычно смотрят на знатных иностранцев. Я не сомневался в том, что они подлинные. Затем после некоторого размышления я закурил папироску.
   — Это, должно быть, весьма неприятное дело, — сказал я с некоторым сожалением.
   При этих словах мой собеседник впервые засмеялся. Это был ужасный, безрадостный смех.
   — Да, — сказал он сухо, — если бы я объявил конкурс, то запись была бы не велика. Раньше чем говорить о дальнейшем, — прибавил он, — я хочу взять с вас честное слово, что все, что я вам скажу, останется между нами, — примете вы мое предложение или нет.
   — Безусловно, — ответил я без малейшего колебания.
   — Великолепно!..
   Весьма возможно, что через несколько дней, если мне не удастся принять некоторые меры, меня не будет в живых!..
   Я вспомнил о маленьком инциденте на набережной и понял, что он говорит правду.
   — Короче говоря, — сказал он, — я должен исчезнуть. Если я буду жить в Лондоне под своим именем, я непременно буду убит. Это дело дней, недель, даже месяцев — это зависит от меня, — но исход верный и совершенно неизбежный.
   Я налил себе сам стакан бренди и поднял его на свет.
   — Ситуация хороша по крайней мере тем, что она весьма проста.
   Та же холодная усмешка заиграла на его губах.
   — Это не так просто, как вы думаете. Господа, которые хотят ускорить мой переход на небеса, делают мне честь своим тонким и скрытым вниманием. Я, быть может, могу этого избегнуть. Сегодня вечером, например, мне это удалось. Но удастся ли мне выехать живым из Англии — этого я не знаю.
   — Ага! — пробормотал я. Я начал понимать, в чем дело. Он кивнул головой, словно отвечая на мой невысказанный вопрос:
   — Да, меня осенила эта мысль, когда я заметил вас по фонарем. Если бы я верил в сверхъестественное, то сказа бы, что вы мне посланы самим дьяволом. Я не думаю, чтобы какая-нибудь другая сила могла принимать во мне участие
   — Ну, что ж! — сказал я шутливо, — если меня послал к вам дьявол, то я по крайней мере обязан ему хорошим ужином. — Чего вы от меня хотите?
   — Я хочу, чтобы вы заняли мое место в мире. Хочу, чтобы вы сегодня же вечером переоделись в мое платье и вышли из этого ресторана как Стюарт Норскотт.
   Я глубоко вздохнул и перегнулся над столом, ухватившись за его края обеими руками.
   — Хорошо, — сказал я, — а потом?
   — Я хочу, чтобы вы вернулись в мой дом на Парк-Лэйн и три недели жили бы там вместо меня. А затем, если вы после этого срока останетесь в живых, что маловероятно, вы можете делать все, что вам угодно.
   Мне вдруг показалось, что вся эта история только шутка, результат какого-нибудь дурацкого пари или мимолетная причуда сумасбродного миллионера. Но блеск его стальных голубых глаз, испытующе смотрящих на меня, внезапно прогнал эту мысль.
   — Это невозможно! — вырвалось у меня. — Если даже прислуга не заметит разницы, меня сразу уличит любой из ваших друзей.
   — Почему? — спросил он. — Они могут подумать, что я стал забывчив или эксцентричен. Что же другое может прийти им в голову?
   — Но подумайте, сколько незнакомого встретится мне: имена людей, ваши дела и даже ваш дом. Ведь я сам себя выдам!..
   — Обо всем этом я уже подумал, — ответил он коротко. — Если бы я не мог предусмотреть все обстоятельства, я бы не сделал такого предложения.
   Я взглянул на него с любопытством.
   — А что может мне помешать взять ваши деньги и думать только о себе?!
   — Ничто, кроме вашего честного слова, — сказал он.
   На минуту наступило молчание.
   — Ладно, — сказал я с коротким смехом, — гарантии не равны для обеих сторон. Но если вас это удовлетворяет!.. — Я пожал плечами. — Теперь посмотрим, правильно ли я понял ваше интересное предложение. За десять тысяч фунтов стерлингов, из коих две тысячи наличными, остальные чеком, я должен стать на три недели мистером Стюартом Норскоттом. Весьма вероятно, что за это время меня убьют. Если этого не случится, я буду свободен и могу снова стать самим собой…
   Норскотт поклонился — полунасмешливо, как мне показалось.
   — Вы прекрасно выразили мою мысль.
   Я налил себе второй стакан бренди и выпил его небольшими глотками. Передо мной стояла перспектива стать Миллионером, хотя бы на три недели. Но, кроме того, это дело привлекало меня своей фантастичностью. Всего несколько часов назад я жаловался на тоскливую и однообразную жизнь, и вдруг судьба посылает мне необъятную возможность всяких приключений и волнений. От одной этой мысли мое сердце забилось сильнее.
   — Если это не слишком нескромный вопрос, — сказал я спокойно, — мне хотелось бы знать, почему так интересует кого-то ваш переход в лучший мир?
   Норскотт сощурил глаза, губы его сложились в неприятную усмешку, и он холодно ответил:
   — Это мое личное дело, таким оно и должно остаться. Могу вас все же уверить, что, став на мое место, вы рискуете только быть убитым. Никакого преступления я не совершил. — Он засмеялся. — По крайней мере в прекрасных глазах английского закона!..
   — Это весьма утешительно, — заметил я, — но все же я охотнее принял бы ваше предложение, если бы знал, кто именно так старается всадить в вас нож.
   — К сожалению, мне это самому неизвестно. Если бы я знал… — его лицо стало на минуту похоже на жесткую маску. — Впрочем, есть какая-то пословица относительно двоих, исполняющих одну и ту же роль. Могу вам только сказать, что опасность реальна и очень близка. У меня достаточно оснований думать, что моя собственная прислуга вполне верна мне, помимо ее, я не стал бы доверять никому.
   — Видимо, мне придется сидеть все время дома, — сказал я горько.
   Норскотт сунул руку в карман и вынул маленькую записную книжку из красной кожи.
   — После первых десяти дней вы можете поступать как вам угодно. Но вначале вам придется выполнить некоторые обязательства. Они записаны в этой книжке.
   — И вам кажется, что я могу все это успешно выполнить?
   Норскотт кивнул головой.
   — Ваши нервы в прекрасном состоянии, и вы обладаете большой долей здравого смысла. Если вы даете слово, что употребите все ваше старание, то я могу вам доверяться. Если же вам не удастся, — Он пожал плечами, — то ведь меня во всяком случае тут не будет.
   Чувство злорадства вдруг наполнило меня при одной мысли о всех предстоящих мне волнениях. Я протянул ему через стол руку.
   — Хорошо, обещаю приложить все свои старания. Он схватил мою руку, и минуту мы так сидели по обе стороны стола, не проронив ни слова. Норскотт первый прервал молчание.