Страница:
Всякий раз, когда Джессика с Джейком делали привал, они со смутным страхом думали о том, что он может оказаться последним. За каждым холмом мог скрываться эскадрон техасских рейнджеров, вооруженных револьверами с уже взведенными курками, любой незнакомец, мимо которого они проезжали, мог оказаться человеком, посланным в погоню; каждый стук копыт, разрывающий тишину ночи, мог означать приближение начальника полиции со своими помощниками. Днем Джессика с Джейком скакали, преследуемые призраками вины и правосудия, неотступно следовавшими за ними на своих конях, а ночью сжимали друг друга в объятиях, чувствуя, как переполнявшая их страсть еще больше усиливается от сознания того, что эта ночь любви может оказаться последней.
И вот Джессика стоит рядом с Джейком. Сначала она даже не поняла, что Джейк имеет в виду. И вдруг ее осенила догадка «Три холма»! Кончился кошмар, начавшийся, казалось, сто лет назад, когда отец тяжело ранил Дэниела. Больше некуда бежать, незачем скрываться от погони!
Джессика взглянула на Джейка. Она представить себе не могла, о чем он думает, что чувствует, в последний раз обозревая холмы и равнины, на которых вырос и по которым ему никогда больше не придется бродить. Ей не верилось, что после долгих месяцев бешеной скачки и страшного отчаяния она проснется в одно прекрасное утро и окажется, что они дома. Она представить себе не могла, что все произойдет именно так.
Джессика глубоко вздохнула.
– Тебе нужно будет… взять свежую лошадь и запас продовольствия, – проговорила она. – И мы поговорим с Дэниелом. Скажем ему всю правду о том, что произошло в Дабл-Спрингс. Он наверняка сможет что-то сделать.
Лицо Джейка оставалось бесстрастным. По-прежнему не сводя глаз с горизонта, он сказал:
– Он уже наверняка давно все знает. Одно мое присутствие здесь таит для него опасность.
Джейк понимал, что не может даже увидеться с братом, но он не мог и уехать, не удостоверившись в том, что с Дэниелом все в порядке. Может, он попросит кого-нибудь из работников дать ему лошадь и немного денег, но о том, чтобы остаться, и речи быть не может.
Подняв поводья, он кивком головы указал направо.
– Внизу проходит граница наших земель. Там разбит лагерь. Наверняка в нем найдется кто-нибудь, кто мог бы проводить тебя до дома.
Он осторожно направил свою лошадь по скользкому склону холма, и Джессика, которая никак не могла прийти в себя оттого, что они наконец-то добрались до места назначения и что это означает конец их с Джейком отношений, молча последовала за ним.
Они подъехали к загону для скота, и, хотя нельзя было сказать, что жизнь в лагере била ключом, но и заброшенным его никак нельзя было назвать. Они объехали загон, битком набитый отчаянно мычащей скотиной, надеясь не нарваться на часовых, лениво объезжавших окрестности в поисках отбившейся от стада скотины, и были уже в сотне ярдов от бревенчатого дома, как вдруг из-за обрыва вынырнул какой-то всадник и вскинул ружье.
– А ну-ка стой, мистер!
Джейк продолжал ехать и не думая останавливаться. Джессика, слишком измученная и ошарашенная, следовала за ним.
Незнакомец прицелился. Макинтош его был темным от дождя, небритое лицо усеяно дождевыми каплями.
– Стоять, сукин сын! – голосом, не предвещавшим ничего хорошего, крикнул он. – У нас и так уже полным-полно хлопот, а ты… – Внезапно голос его прервался. Раскрыв рот от изумления, он опустил ружье. – Джейк?! Чтоб мне сдохнуть! – Круто повернувшись с седле, он заорал: – Кейси! Иди сюда! Джейк приехал! Черт подери, да это Джейк! А с ним миссис Филдинг! О Господи, Джейк!
Пришпорив лошадь, он помчался к Джейку. Резко затормозив возле него, он, ухмыляясь во весь рот, схватил Джейка за руку и принялся энергично трясти ее.
– Чтоб мне пусто было! Мы уж думали, ты погиб! Что, черт подери, с тобой приключилось? Почему ты так долго не возвращался? – Внезапно, видимо, почувствовав, что ведет себя не очень прилично в присутствии дамы, мужчина выдернул свою руку из руки Джейка и, приложив ее к шляпе, смущенно взглянул на Джессику. – Как говорится, мы ужасно рады видеть вас целой и невредимой, мэм. Добро пожаловать домой, мэм. – И, посчитав, похоже, официальную часть приветствия законченной, снова повернулся к Джейку. – Где, черт подери, тебя носило?
Наклонившись вперед и скрестив руки на передней луке седла, Джейк улыбнулся:
– Я тоже рад тебя видеть, старый ты дьявол. Когда ты наставил на меня свое ружье, я уж подумал, что мне больше не жить. Что, по-прежнему всякое ворье докучает?
Ухмылка на лице мужчины исчезла, уступив место обеспокоенному выражению.
– Да нет, Джейк… – помявшись, проговорил он.
Но в этот момент позади раздался стук копыт, и через секунду, сдерживая разгоряченного коня, перед Джейком возник Кейси. Мужчины долго смотрели друг на друга: Кейси – прерывисто, с трудом, дыша, Джейк – выжидающе. Наконец Кейси приподнял шляпу и, проведя рукой по влажным редким седеющим волосам, выдохнул:
– О Господи! Это и в самом деле ты!
Взгляд его переместился на Джессику и задержался на ней, настороженный, недоверчивый, вобравший ее всю, от ног, обутых в ботинки, до головы, на которой красовалась потрепанная, вся в пятнах широкополая шляпа. Наконец, видимо, удовлетворенный тем, что перед ним и в самом деле жена Дэниела Филдинга, Кейси коротко кивнул и проговорил:
– Рад видеть вас живой и здоровой, мисс Джессика. С возвращением. – И, повернувшись к сидевшему на лошади мужчине, коротко бросил: – Том, скачи домой. Скажи капитану, что они вернулись. Да пошевеливайся, парень! – рявкнул он, когда Том, не желая пропустить ничего из того, что будет дальше, замешкался. – Он ждет их уже четыре месяца! Ты что, хочешь, чтобы из-за тебя он ждал их еще дольше?
Развернув лошадь, Том галопом поскакал к дому, а Джейк, выпрямившись, с беспокойством спросил:
– Как Дэниел? Он…
– С ним все в порядке, – бросил Кейси, скосив глаза в сторону, словно высматривая что-то у Джессики за левым плечом. – Только чуть с ума не сошел от беспокойства за вас обоих. Поехали домой, мисс Джессика, нечего мокнуть под дождем. Капитан мне голову оторвет, если вы вдруг заболеете. Да и жаркое стынет.
Джессика бочком придвинулась к Джейку, наконец-то ощутив, что настал конец. Скоро она увидит Дэниела. А Джейк уедет.
Кейси повернулся, чтобы ехать в усадьбу, но Джейк остановил его, схватив его лошадь за уздечку.
– Мне нужна лошадь, Кейси, – проговорил он. – И хоть немного денег.
Кейси вперился в него долгим грустным взглядом и нехотя проговорил:
– Сюда приезжали рейнджеры, парень, искали тебя. Не знаю, в самом ли деле ты сделал то, что они говорят, или нет, и, по правде сказать, не хочу знать, но на твоем месте я не стал бы тратить время на то, чтобы брать свежую лошадь. Голову даю на отсечение, они с усадьбы глаз не спускают.
Джессика почувствовала, как Джейк напрягся. «Нет, – подумала она. – Только не сейчас…»
Вытащив из кармана несколько банкнот, Кейси протянул их Джейку.
– Вот, возьми, здесь около пятидесяти долларов. Больше у меня нет.
Нехотя взяв деньги, Джейк несколько мгновений смотрел на них, потом сунул в карман.
– Спасибо, – проговорил он, глядя только на Кейси. – Отвези миссис Филдинг к Дэниелу. Скажи ему… – Джейк снова прерывисто вздохнул и, круто развернув лошадь, закончил: – Скажи ему, что мне очень жаль.
Голос его звучал несколько приглушенно: он уже уезжал, отдалялся от них.
Кейси взял лошадь Джессики под уздцы, призывая ее следовать за ним. Он что-то говорил, но Джессика его не слышала. Все происходившее казалось ей страшным сном. Не может быть, чтобы вот так все кончилось, внезапно и неотвратимо, словно только сейчас ты была жива и вдруг умерла, окончательно и бесповоротно, и ничто не в силах тебя воскресить. Все кончено… При одной мысли об этом сердце Джессики словно сдавило тисками, стало трудно дышать. Ей не хотелось в это верить, хотелось закричать от горечи и боли, но она не в силах была выдавить из себя ни звука.
Подергав ее лошадь за уздечку, Кейси проговорил:
– Поедемте, миссис Филдинг. Пора домой.
И внезапно Джессика словно очнулась от сна. В один миг все стало до боли реальным: капли дождя, падавшие со шляпы на спину и стекавшие по ней холодными струйками; взгляд Кейси, строгий, решительный; удаляющийся дробный топот копыт…
Медленно и неотвратимо схватил ее в свои цепкие объятия полузабытый ночной кошмар, ставший реальностью.
Джейк уезжает… Все кончено, вот так, легко и просто. Он уезжает, а она даже не может попрощаться с ним.
– Джейк! – задыхаясь от боли и отчаяния, выкрикнула Джессика.
«Джейк!» – насмешливо отозвалось эхо. А Джейк, словно не слыша, продолжал скакать вперед. Он не обернулся.
Глава 15
И вот Джессика стоит рядом с Джейком. Сначала она даже не поняла, что Джейк имеет в виду. И вдруг ее осенила догадка «Три холма»! Кончился кошмар, начавшийся, казалось, сто лет назад, когда отец тяжело ранил Дэниела. Больше некуда бежать, незачем скрываться от погони!
Джессика взглянула на Джейка. Она представить себе не могла, о чем он думает, что чувствует, в последний раз обозревая холмы и равнины, на которых вырос и по которым ему никогда больше не придется бродить. Ей не верилось, что после долгих месяцев бешеной скачки и страшного отчаяния она проснется в одно прекрасное утро и окажется, что они дома. Она представить себе не могла, что все произойдет именно так.
Джессика глубоко вздохнула.
– Тебе нужно будет… взять свежую лошадь и запас продовольствия, – проговорила она. – И мы поговорим с Дэниелом. Скажем ему всю правду о том, что произошло в Дабл-Спрингс. Он наверняка сможет что-то сделать.
Лицо Джейка оставалось бесстрастным. По-прежнему не сводя глаз с горизонта, он сказал:
– Он уже наверняка давно все знает. Одно мое присутствие здесь таит для него опасность.
Джейк понимал, что не может даже увидеться с братом, но он не мог и уехать, не удостоверившись в том, что с Дэниелом все в порядке. Может, он попросит кого-нибудь из работников дать ему лошадь и немного денег, но о том, чтобы остаться, и речи быть не может.
Подняв поводья, он кивком головы указал направо.
– Внизу проходит граница наших земель. Там разбит лагерь. Наверняка в нем найдется кто-нибудь, кто мог бы проводить тебя до дома.
Он осторожно направил свою лошадь по скользкому склону холма, и Джессика, которая никак не могла прийти в себя оттого, что они наконец-то добрались до места назначения и что это означает конец их с Джейком отношений, молча последовала за ним.
Они подъехали к загону для скота, и, хотя нельзя было сказать, что жизнь в лагере била ключом, но и заброшенным его никак нельзя было назвать. Они объехали загон, битком набитый отчаянно мычащей скотиной, надеясь не нарваться на часовых, лениво объезжавших окрестности в поисках отбившейся от стада скотины, и были уже в сотне ярдов от бревенчатого дома, как вдруг из-за обрыва вынырнул какой-то всадник и вскинул ружье.
– А ну-ка стой, мистер!
Джейк продолжал ехать и не думая останавливаться. Джессика, слишком измученная и ошарашенная, следовала за ним.
Незнакомец прицелился. Макинтош его был темным от дождя, небритое лицо усеяно дождевыми каплями.
– Стоять, сукин сын! – голосом, не предвещавшим ничего хорошего, крикнул он. – У нас и так уже полным-полно хлопот, а ты… – Внезапно голос его прервался. Раскрыв рот от изумления, он опустил ружье. – Джейк?! Чтоб мне сдохнуть! – Круто повернувшись с седле, он заорал: – Кейси! Иди сюда! Джейк приехал! Черт подери, да это Джейк! А с ним миссис Филдинг! О Господи, Джейк!
Пришпорив лошадь, он помчался к Джейку. Резко затормозив возле него, он, ухмыляясь во весь рот, схватил Джейка за руку и принялся энергично трясти ее.
– Чтоб мне пусто было! Мы уж думали, ты погиб! Что, черт подери, с тобой приключилось? Почему ты так долго не возвращался? – Внезапно, видимо, почувствовав, что ведет себя не очень прилично в присутствии дамы, мужчина выдернул свою руку из руки Джейка и, приложив ее к шляпе, смущенно взглянул на Джессику. – Как говорится, мы ужасно рады видеть вас целой и невредимой, мэм. Добро пожаловать домой, мэм. – И, посчитав, похоже, официальную часть приветствия законченной, снова повернулся к Джейку. – Где, черт подери, тебя носило?
Наклонившись вперед и скрестив руки на передней луке седла, Джейк улыбнулся:
– Я тоже рад тебя видеть, старый ты дьявол. Когда ты наставил на меня свое ружье, я уж подумал, что мне больше не жить. Что, по-прежнему всякое ворье докучает?
Ухмылка на лице мужчины исчезла, уступив место обеспокоенному выражению.
– Да нет, Джейк… – помявшись, проговорил он.
Но в этот момент позади раздался стук копыт, и через секунду, сдерживая разгоряченного коня, перед Джейком возник Кейси. Мужчины долго смотрели друг на друга: Кейси – прерывисто, с трудом, дыша, Джейк – выжидающе. Наконец Кейси приподнял шляпу и, проведя рукой по влажным редким седеющим волосам, выдохнул:
– О Господи! Это и в самом деле ты!
Взгляд его переместился на Джессику и задержался на ней, настороженный, недоверчивый, вобравший ее всю, от ног, обутых в ботинки, до головы, на которой красовалась потрепанная, вся в пятнах широкополая шляпа. Наконец, видимо, удовлетворенный тем, что перед ним и в самом деле жена Дэниела Филдинга, Кейси коротко кивнул и проговорил:
– Рад видеть вас живой и здоровой, мисс Джессика. С возвращением. – И, повернувшись к сидевшему на лошади мужчине, коротко бросил: – Том, скачи домой. Скажи капитану, что они вернулись. Да пошевеливайся, парень! – рявкнул он, когда Том, не желая пропустить ничего из того, что будет дальше, замешкался. – Он ждет их уже четыре месяца! Ты что, хочешь, чтобы из-за тебя он ждал их еще дольше?
Развернув лошадь, Том галопом поскакал к дому, а Джейк, выпрямившись, с беспокойством спросил:
– Как Дэниел? Он…
– С ним все в порядке, – бросил Кейси, скосив глаза в сторону, словно высматривая что-то у Джессики за левым плечом. – Только чуть с ума не сошел от беспокойства за вас обоих. Поехали домой, мисс Джессика, нечего мокнуть под дождем. Капитан мне голову оторвет, если вы вдруг заболеете. Да и жаркое стынет.
Джессика бочком придвинулась к Джейку, наконец-то ощутив, что настал конец. Скоро она увидит Дэниела. А Джейк уедет.
Кейси повернулся, чтобы ехать в усадьбу, но Джейк остановил его, схватив его лошадь за уздечку.
– Мне нужна лошадь, Кейси, – проговорил он. – И хоть немного денег.
Кейси вперился в него долгим грустным взглядом и нехотя проговорил:
– Сюда приезжали рейнджеры, парень, искали тебя. Не знаю, в самом ли деле ты сделал то, что они говорят, или нет, и, по правде сказать, не хочу знать, но на твоем месте я не стал бы тратить время на то, чтобы брать свежую лошадь. Голову даю на отсечение, они с усадьбы глаз не спускают.
Джессика почувствовала, как Джейк напрягся. «Нет, – подумала она. – Только не сейчас…»
Вытащив из кармана несколько банкнот, Кейси протянул их Джейку.
– Вот, возьми, здесь около пятидесяти долларов. Больше у меня нет.
Нехотя взяв деньги, Джейк несколько мгновений смотрел на них, потом сунул в карман.
– Спасибо, – проговорил он, глядя только на Кейси. – Отвези миссис Филдинг к Дэниелу. Скажи ему… – Джейк снова прерывисто вздохнул и, круто развернув лошадь, закончил: – Скажи ему, что мне очень жаль.
Голос его звучал несколько приглушенно: он уже уезжал, отдалялся от них.
Кейси взял лошадь Джессики под уздцы, призывая ее следовать за ним. Он что-то говорил, но Джессика его не слышала. Все происходившее казалось ей страшным сном. Не может быть, чтобы вот так все кончилось, внезапно и неотвратимо, словно только сейчас ты была жива и вдруг умерла, окончательно и бесповоротно, и ничто не в силах тебя воскресить. Все кончено… При одной мысли об этом сердце Джессики словно сдавило тисками, стало трудно дышать. Ей не хотелось в это верить, хотелось закричать от горечи и боли, но она не в силах была выдавить из себя ни звука.
Подергав ее лошадь за уздечку, Кейси проговорил:
– Поедемте, миссис Филдинг. Пора домой.
И внезапно Джессика словно очнулась от сна. В один миг все стало до боли реальным: капли дождя, падавшие со шляпы на спину и стекавшие по ней холодными струйками; взгляд Кейси, строгий, решительный; удаляющийся дробный топот копыт…
Медленно и неотвратимо схватил ее в свои цепкие объятия полузабытый ночной кошмар, ставший реальностью.
Джейк уезжает… Все кончено, вот так, легко и просто. Он уезжает, а она даже не может попрощаться с ним.
– Джейк! – задыхаясь от боли и отчаяния, выкрикнула Джессика.
«Джейк!» – насмешливо отозвалось эхо. А Джейк, словно не слыша, продолжал скакать вперед. Он не обернулся.
Глава 15
Июль, 1879 год
По тракту Гуднайт, ведущему на восток, ехали трое всадников. Они были усталые, запыленные. Разговаривать им не хотелось, лишь изредка мужчины перебрасывались парой фраз. Они возвращались домой.
Вскоре после полудня к ним присоединился четвертый. Трое, не останавливаясь, молча кивнули в ответ на приветствие незнакомца. Лошади по-прежнему трусили размеренной рысью. Теперь уже четыре всадника молча ехали по дороге.
На закате сделали привал. Вновь прибывший вытащил из переметной сумы кукурузные лепешки и вяленое мясо, чем разнообразил скудное меню гуртовщиков, состоящее из фасоли и кофе, и все принялись есть, так же, как только что ехали, – молча, сосредоточенно.
Один из мужчин неторопливо и без всякого интереса спросил:
– Куда направляешься, незнакомец?
Вновь прибывший, согнувшись над своей чашкой кофе, уставился на язычки пламени. Был он бородат, с длинными волосами и неразговорчив. Позже один из всадников скажет, что в нем проскальзывало что-то неприятное, но подобных типов на дороге можно встретить сколько угодно.
– Пока что и сам не знаю, – ответил он. Воцарилась тишина, нарушаемая лишь стрекотом цикад да кваканьем древесных лягушек. Один из мужчин поднялся, чтобы взять спальный мешок. Другой не спеша проговорил:
– Мы возвращаемся из Денвера. Пригнали туда две тысячи длиннорогих быков. Выносливая скотина эти быки. Никто, кроме них, не пройдет по этому тракту.
Первый, облокотившись о бревно, поскреб руку и заметил:
– Все сейчас двинули на Запад. Народу – не протолкнуться, словно на воскресном пикнике. Чизхолмский тракт весь забит переселенцами.
– А все эти проклятые железные дороги, – встрял в разговор третий. – Скоро и скотину пасти негде будет, помрут тогда треклятые янки, что придумали эти дороги, с голоду. По мне, так мужчина должен скакать на лошади, а не трястись на паровозах.
– Вот и приходится ковбоям гнать скот на Запад, – согласился с ним второй.
– Давно не был в Форт-Уэрте? – спросил первый, обращаясь к вновь прибывшему и не особо рассчитывая получить ответ.
– Эта чертова железная дорога скоро и весь город погубит, – заметил третий. – Иностранцев ужас сколько отовсюду понаехало.
Для техасцев всякий, кто не был техасцем, считался иностранцем.
– А я бы с удовольствием съездил сейчас в Форт-Уэрт, – вмешался первый. – И плевать мне на каких-то иностранцев. Попил бы виски… Техасское виски – самая стоящая вещь на свете, доложу я вам.
– Сейчас все гуртовщики штата туда направляются на аукцион. Вот уж порезвятся вволю.
– Я не был в Техасе три года, – медленно проговорил вновь прибывший.
– Да уж, не повезло тебе, приятель. Вновь прибывший промолчал.
На рассвете трое мужчин, собравшись, продолжили свой путь, и четвертый поехал с ними.
В усадьбе «Три холма» царила веселая предпраздничная суматоха. На длинных столах, накрытых белоснежными скатертями и украшенных яркими красно-бело-синими флажками, стояли корзинки со свежим хлебом, кувшины с чили и острым соусом для мяса. За домом были установлены вертела, на которых жарились, источая восхитительный аромат, свиные и коровьи туши. Хорошенькие девушки с яркими лентами в волосах прогуливались под руку с красивыми молодыми парнями, работниками ранчо, облаченными по случаю праздника в свои самые лучшие воскресные костюмы. Звонкий женский смех заглушал пронзительные, однако приятные на слух звуки скрипок: скрипачи, похоже, решили порепетировать перед танцами, которые должны были состояться позже. Под раскидистыми деревьями собрались женщины постарше посплетничать, не выпуская из поля зрения детей. Мужчины держались особняком. Дети и сплетни их мало интересовали, а вот выкурить сигару, выпить доброго виски и поговорить о делах, ценах и политике они были не прочь. Народу на лужайке собралось видимо-невидимо. Скотоводы со всего штата, съехавшиеся в Форт-Уэрт на аукцион, сначала остановились в усадьбе «Три холма», хозяин которой, Дэниел Филдинг, устраивал ежегодное барбекю в честь своего дня рождения.
Дэниел Филдинг переходил от одной группы приглашенных к другой, обращаясь к каждому гостю по имени. Срок назначения его сенатором истекал в январе, и он снова собирался баллотироваться в сенат. Хотя было ясно, что сегодняшнее мероприятие столь же политическое, сколь и социальное. Никакой нужды в усиленной предвыборной агитации не было: ни у кого из собравшихся не вызывало сомнения, что лучшего кандидата на пост сенатора, чем Дэниел Филдинг, в Техасе не сыскать.
– Со всей откровенностью заявляю вам, сенатор, что во всем Техасе вы лучше всех умеете принимать гостей!
Дэниел остановился рядом с группой почтенных матрон, взирающих на него с улыбкой, и глаза его озорно блеснули.
– Это только потому, что у меня хватает ума приглашать к себе самых прелестных дам во всем штате, – галантно отозвался он.
– О, да вы здесь всем дамам головы вскружили! – лучезарно улыбнулась миссис Диринг, пышная особа лет пятидесяти. – Ну-ка дайте мне малыша. Какой чудесный крупный мальчуган! Наверняка вырастет таким же сердцеедом, как и его отец.
Собравшиеся вокруг них в кружок женщины закудахтали как клушки, когда Дэниел, ссадив со своего плеча сына, вручил его миссис Диринг.
– У него прорезался еще один зуб, – с гордостью объявил он, – и ему не терпится его продемонстрировать. Так что берегите пальцы.
Малыша, однако, больше заинтересовали ярко-желтые перья канарейки, украшавшие шляпку миссис Диринг, и он потянулся к ним, пытаясь схватить их своей пухлой ручонкой, вызвав тем самым умиленный смех дам.
– Никогда еще не видела такого счастливого ребенка! Дай мне его, Розали.
– Он с каждым днем все больше и больше делается похожим на вас, сенатор… хотя волосы у него определенно мамины. Бог мой! Таких роскошных кудрей я еще никогда в жизни не видела!
– Ну что ты, Сьюди. Посмотри только на его глаза, озорные, как смех, и зеленые, как техасские холмы.
Рассмеявшись, Дэниел наклонился и принялся высвобождать из ручонки сына седой с голубым отливом локон миссис Диринг.
– Скорее внешне он похож на мать, а характером весь в меня, такой же упрямый. Ну же, Джош, оставь тетину шляпку в покое, и в следующий раз, когда я поеду в Галвестон, я куплю тебе настоящую канарейку. Ну как, идет? Вот и молодец.
И Дэниел снова посадил мальчугана к себе на плечо, не обращая внимания на разочарованные стоны дам и протестующий крик сына. Джош, однако, не долго горевал, что его оторвали от такого приятного общества. Он тотчас же потянулся к шляпе отца, заинтересовавшись серебряными долларами, украшавшими ее околышек. Дэниел тут же снял шляпу и протянул сыну, и тот потянул ее в рот.
– Вы избалуете ребенка, сенатор, – заметила миссис Кэткарт, тем не менее, ласково глядя на Дэниела Филдинга. Среди присутствующих дам не нашлось бы ни одной, которая втайне не мечтала, чтобы ее муж был хотя бы немного похож на него.
– Вот и хорошо, – отозвался Дэниел и с обожанием взглянул на сидящего на плече малыша. – А для чего еще нужны дети? Кроме того, – он заговорщически подмигнул Джошу, – всем известно, что самый быстрый способ завоевать голоса на выборах – это целовать детей. Верно, партнер?
Проговорив это, Дэниел чмокнул сынишку в пухлую коленку, вызвав тем самым у женщин взрыв громкого хохота. Джош пронзительно взвизгнул и радостно закачался, теребя отцовскую шляпу ручонками, после чего снова сунул ее в рот.
– Честно говоря, сенатор, я никак не могу понять, зачем вы тратите время на таких старых ворон, как мы. Дайте нам вашего мальчугана, мы за ним присмотрим, не беспокойтесь, а сами идите занимайтесь своими предвыборными делами.
– Леди, – ласково проговорил Дэниел, – я никогда не счел бы время, проведенное с такими очаровательными особами, потраченным напрасно. Пусть ваши мужья считают, что они несут ответственность за будущее Техаса, но вы, мои дорогие, несете ответственность за них, как и моя жена за меня. – Он ухмыльнулся и подмигнул дамам. – Так что постарайтесь повлиять на ваших благоверных, чтобы они проголосовали за меня. Понятно?
И, сопровождаемый любящими женскими взглядами, Дэниел пошел сквозь толпу приглашенных, то и дело останавливаясь, чтобы продемонстрировать своего очаровательного наследника, без всякого смущения принимая комплименты и знаки восхищения, как и положено отцу, который гордится своим чадом.
– Нет, вы видели такое? – воскликнула одна из дам. – Этот человек души не чает в своем сыне!
– Голову даю на отсечение, еще не было на свете человека, который бы так трясся над своим отпрыском, – отозвалась вторая. – Джессика мне рассказывала, что она едва уговорила его не брать мальчугана с собой в Остин прошлым летом. Малыш тогда еще грудь сосал.
– Она еще наплачется с этим мальчишкой, если будет воспитывать его в том же духе, помяните мое слово, – недовольно бросила миссис Диринг. – Совершенно напрасно они его так балуют.
– Да что ты, Розали, – фыркнула миссис Лемар. – Я еще в жизни не видела такого покладистого, добродушного ребенка.
– А уж мать над ним трясется не хуже отца, – гнула свое миссис Диринг. – Ведь она не отняла мальчишку от груди, даже когда он научился пить из чашки. Делать ей больше нечего! Помню, я дождаться не могла, когда перестану кормить своих двоих грудью и переведу на коровье молоко – у нас в Техасе оно отличное, сами знаете. И надо сказать, хуже им от этого не стало. Выросли здоровые и крепкие, как сосны.
– Они оба не в меру носятся с этим мальчуганом, – согласилась миссис Карсон. – И все-таки в жизни не видела такой приятной семьи.
Миссис Диринг важно закивала головой, соглашаясь с остальными.
– Надо признаться, я сначала была не очень-то большой сторонницей этого брака, но сейчас не могу не согласиться, что семья получилась отличная.
– Счастливая эта Джессика Филдинг, – задумчиво проговорила миссис Лемар. – Подумать только, вышла из самых низов, а кем стала.
– Дэниел без нее шагу ступить не может, – согласилась миссис Карсон, и дамы, повернувшись, с улыбкой взглянули в ту сторону, откуда доносились взрывы хохота: Дэниел с сынишкой развлекали группу молодых людей.
Джошуа Коулмен Филдинг родился ровно через восемь с половиной месяцев после того, как Джессика вернулась к мужу, с которым ее разлучили небезызвестные трагические события, произошедшие в день свадьбы.
Все считали, что Дэниелу крупно повезло. И в самом деле, жена после долгого отсутствия вернулась к нему целой и невредимой, сам он поправился после тяжелого ранения и занял освободившееся кресло в сенате, да к тому же у него родился сын. И все это произошло в течение одного года. По поводу рождения ребенка ходило много шуточек. Мужчины, разговаривая на эту тему, ухмыляясь, замечали, что Дэниел времени даром не терял, а женщины обменивались понимающими улыбками. Однако все соглашались, что Дэниел Филдинг, слишком много переживший за этот год – сначала его серьезно ранили и похитили у него жену, потом с братом произошла такая ужасная история, что не передать словами, – заслуживает того счастья, которое наконец-то ему улыбнулось. И никто не догадывался, что эти первые недели после возвращения Джессики в «Три холма» были наиболее трагичными в жизни Дэниела. И никому вплоть до сегодняшнего дня и в голову не пришло, что малыш, которого Дэниел так обожает и которым так открыто восхищается, не его сын.
В тот день, когда Джессика снова вернулась к нему, Дэниел почувствовал себя так, словно наконец-то пробудился от ночного кошмара. В последний раз он получил известие от Джейка из Дабл-Спрингс. Брат сообщал, что они с Джессикой скоро будут дома. Но они не приехали, а вместо них нагрянули техасские рейнджеры в таком количестве, что заполонили все ранчо, и заявили, что Джейк совершил преступление в том самом городе, из которого давал телеграмму. Дэниел уже и не надеялся, что увидит брата и жену живыми.
И вот наконец чудо свершилось: Джессика вернулась домой. Живая и невредимая вернулась к нему! Дэниел с ликованием заключил ее в свои объятия. И вдруг… он встретился взглядом со своей женой… В ее глазах было написано все! И белый свет померк для Дэниела.
Захлебываясь слезами, Джессика поведала ему о том, что произошло в Дабл-Спрингс. Отчаянно рыдая, она умоляла Дэниела догнать Джейка, вернуть его обратно, помочь ему, потому что Джейк невиновен и потому что она любит его.
Никогда еще Дэниелу не приходилось испытывать таких чувств – отчаяния, горечи и злости. Единственная женщина, которую он когда-либо любил, влюблена в другого. И этот другой – его собственный брат.
Если бы Дэниел смог найти Джейка в эти первые страшные месяцы после возвращения Джессики домой, он бы убил его. Подспудное чувство возмущения и даже зависти, которые он испытывал к своему сильному, беззаботному и обласканному судьбой младшему брату, внезапно выросло до огромных размеров, в одну секунду превратившись в жадное, ненасытное чудовище. У Джейка было все: сила, свобода, решительность, мужество, обаяние, выбор. А у него, Дэниела, только Джессика, но Джейк и ее отобрал. Дэниел знал, что никогда не простит брата, ненависть расцвела в нем пышным, зловещим цветом.
А Джессика… От одного ее вида Дэниелу становилось тошно. Стоило ему взглянуть на нее – и он представлял ее совокупляющейся со своим братом, в то время как он, Дэниел, навсегда лишен возможности обладать женщиной. Джессика, его милая, красивая, невинная невеста, испорчена и развращена похотливым братцем и вернулась к нему, Дэниелу, обесчещенной.
Дэниел заперся у себя в кабинете и в течение долгих-долгих дней почти ничего не ел, практически не спал и только пил, пил, пил… Казалось, еще немного – и он потеряет рассудок. Впрочем, это его не очень волновало: жизнь перестала представлять для него какую-либо ценность.
Но время шло. Дэниел начал приходить в себя. Сделанного не исправишь. Жизнь проходит, а у него столько дел. Срок его полномочий в сенате еще не истек. От него зависят судьбы многих людей. Он не вправе подводить своих избирателей. Не хватало еще, чтобы от его переживаний страдала работа! Кроме того, когда истечет срок его полномочий в качестве сенатора, он собирался снова баллотироваться на этот пост. Так что скандал ему нужен меньше всего. А если он вышвырнет Джессику из дома, после того как в течение долгих месяцев сходил с ума от отчаяния и уже не надеялся ее увидеть, все поймут, что случилось. Да ему и не хотелось вышвыривать Джессику вон. Единственное, чего хотелось, – спокойной и счастливой жизни в «Трех холмах», как он и задумывал вначале, когда собирался жениться на Джессике.
Дэниел отправился в Остин, где принялся работать, не щадя себя, для своих любимых избирателей, изо всех сил пытаясь забыть жену, которая его предала. Когда он вернулся, живот у Джессики уже начал округляться, и снова жизнь Дэниела превратилась в кошмар.
Естественно, все сочли, что отцом ребенка, который должен был родиться, является он, Дэниел, и, само собой, Дэниел никого не стал в этом разубеждать. Они с Джессикой никогда не говорили между собой на эту тему. Ему было даже жаль ее: перенесенное нервное напряжение и страх отрицательно сказались на ее здоровье, и Дэниел чувствовал, что не в состоянии приносить ей дополнительную боль. Его собственные страдания облегчались поддержкой, которую он получал из внешнего мира. Все знакомые считали, что Дэниел живет той жизнью, о которой всегда мечтал, и, по правде говоря, Дэниелу не так уж трудно было играть навязанную ему роль счастливого мужа и гордого отца. Иногда в течение этих страшных для него месяцев до рождения Джошуа он ловил себя на том, что фантазирует, будто не просто играет эту роль, а на самом деле является счастливым мужем и гордым отцом…
И вот когда Дэниел впервые взял на руки орущего младенца с красным, морщинистым личиком и взглянул в восхищенное лицо жены, он почувствовал, что фантазии его стали реальностью. Джессика и в самом деле его жена, а Джошуа – его сын во всех смыслах, кроме физического, и Дэниел полюбил его огромной, слепой, всепоглощающей любовью, не знавшей другого выхода. Отняв у него одну мечту, Джейк дал ему взамен другую, гораздо более реальную, об осуществлении которой Дэниел никогда и не помышлял, – сына.
Джессика сильно изменилась после рождения ребенка. Она взяла на себя заботы о ранчо, которые когда-то лежали на Джейке, и с головой ушла в воспитание сынишки, словно никогда и не мечтала о другой жизни. Любовь, которую Джессика с Дэниелом испытывали к растущему мальчугану, сблизила их. Джессика была для Дэниела женой во всех смыслах, кроме физического. Иногда ему казалось, что тех месяцев, которые Джессика провела от него вдали, не существует, Временами он даже забывал, что у него есть брат, а если и вспоминал, то с легкой горечью и скорбью: для него Джейка уже три года не было на свете.
По тракту Гуднайт, ведущему на восток, ехали трое всадников. Они были усталые, запыленные. Разговаривать им не хотелось, лишь изредка мужчины перебрасывались парой фраз. Они возвращались домой.
Вскоре после полудня к ним присоединился четвертый. Трое, не останавливаясь, молча кивнули в ответ на приветствие незнакомца. Лошади по-прежнему трусили размеренной рысью. Теперь уже четыре всадника молча ехали по дороге.
На закате сделали привал. Вновь прибывший вытащил из переметной сумы кукурузные лепешки и вяленое мясо, чем разнообразил скудное меню гуртовщиков, состоящее из фасоли и кофе, и все принялись есть, так же, как только что ехали, – молча, сосредоточенно.
Один из мужчин неторопливо и без всякого интереса спросил:
– Куда направляешься, незнакомец?
Вновь прибывший, согнувшись над своей чашкой кофе, уставился на язычки пламени. Был он бородат, с длинными волосами и неразговорчив. Позже один из всадников скажет, что в нем проскальзывало что-то неприятное, но подобных типов на дороге можно встретить сколько угодно.
– Пока что и сам не знаю, – ответил он. Воцарилась тишина, нарушаемая лишь стрекотом цикад да кваканьем древесных лягушек. Один из мужчин поднялся, чтобы взять спальный мешок. Другой не спеша проговорил:
– Мы возвращаемся из Денвера. Пригнали туда две тысячи длиннорогих быков. Выносливая скотина эти быки. Никто, кроме них, не пройдет по этому тракту.
Первый, облокотившись о бревно, поскреб руку и заметил:
– Все сейчас двинули на Запад. Народу – не протолкнуться, словно на воскресном пикнике. Чизхолмский тракт весь забит переселенцами.
– А все эти проклятые железные дороги, – встрял в разговор третий. – Скоро и скотину пасти негде будет, помрут тогда треклятые янки, что придумали эти дороги, с голоду. По мне, так мужчина должен скакать на лошади, а не трястись на паровозах.
– Вот и приходится ковбоям гнать скот на Запад, – согласился с ним второй.
– Давно не был в Форт-Уэрте? – спросил первый, обращаясь к вновь прибывшему и не особо рассчитывая получить ответ.
– Эта чертова железная дорога скоро и весь город погубит, – заметил третий. – Иностранцев ужас сколько отовсюду понаехало.
Для техасцев всякий, кто не был техасцем, считался иностранцем.
– А я бы с удовольствием съездил сейчас в Форт-Уэрт, – вмешался первый. – И плевать мне на каких-то иностранцев. Попил бы виски… Техасское виски – самая стоящая вещь на свете, доложу я вам.
– Сейчас все гуртовщики штата туда направляются на аукцион. Вот уж порезвятся вволю.
– Я не был в Техасе три года, – медленно проговорил вновь прибывший.
– Да уж, не повезло тебе, приятель. Вновь прибывший промолчал.
На рассвете трое мужчин, собравшись, продолжили свой путь, и четвертый поехал с ними.
В усадьбе «Три холма» царила веселая предпраздничная суматоха. На длинных столах, накрытых белоснежными скатертями и украшенных яркими красно-бело-синими флажками, стояли корзинки со свежим хлебом, кувшины с чили и острым соусом для мяса. За домом были установлены вертела, на которых жарились, источая восхитительный аромат, свиные и коровьи туши. Хорошенькие девушки с яркими лентами в волосах прогуливались под руку с красивыми молодыми парнями, работниками ранчо, облаченными по случаю праздника в свои самые лучшие воскресные костюмы. Звонкий женский смех заглушал пронзительные, однако приятные на слух звуки скрипок: скрипачи, похоже, решили порепетировать перед танцами, которые должны были состояться позже. Под раскидистыми деревьями собрались женщины постарше посплетничать, не выпуская из поля зрения детей. Мужчины держались особняком. Дети и сплетни их мало интересовали, а вот выкурить сигару, выпить доброго виски и поговорить о делах, ценах и политике они были не прочь. Народу на лужайке собралось видимо-невидимо. Скотоводы со всего штата, съехавшиеся в Форт-Уэрт на аукцион, сначала остановились в усадьбе «Три холма», хозяин которой, Дэниел Филдинг, устраивал ежегодное барбекю в честь своего дня рождения.
Дэниел Филдинг переходил от одной группы приглашенных к другой, обращаясь к каждому гостю по имени. Срок назначения его сенатором истекал в январе, и он снова собирался баллотироваться в сенат. Хотя было ясно, что сегодняшнее мероприятие столь же политическое, сколь и социальное. Никакой нужды в усиленной предвыборной агитации не было: ни у кого из собравшихся не вызывало сомнения, что лучшего кандидата на пост сенатора, чем Дэниел Филдинг, в Техасе не сыскать.
– Со всей откровенностью заявляю вам, сенатор, что во всем Техасе вы лучше всех умеете принимать гостей!
Дэниел остановился рядом с группой почтенных матрон, взирающих на него с улыбкой, и глаза его озорно блеснули.
– Это только потому, что у меня хватает ума приглашать к себе самых прелестных дам во всем штате, – галантно отозвался он.
– О, да вы здесь всем дамам головы вскружили! – лучезарно улыбнулась миссис Диринг, пышная особа лет пятидесяти. – Ну-ка дайте мне малыша. Какой чудесный крупный мальчуган! Наверняка вырастет таким же сердцеедом, как и его отец.
Собравшиеся вокруг них в кружок женщины закудахтали как клушки, когда Дэниел, ссадив со своего плеча сына, вручил его миссис Диринг.
– У него прорезался еще один зуб, – с гордостью объявил он, – и ему не терпится его продемонстрировать. Так что берегите пальцы.
Малыша, однако, больше заинтересовали ярко-желтые перья канарейки, украшавшие шляпку миссис Диринг, и он потянулся к ним, пытаясь схватить их своей пухлой ручонкой, вызвав тем самым умиленный смех дам.
– Никогда еще не видела такого счастливого ребенка! Дай мне его, Розали.
– Он с каждым днем все больше и больше делается похожим на вас, сенатор… хотя волосы у него определенно мамины. Бог мой! Таких роскошных кудрей я еще никогда в жизни не видела!
– Ну что ты, Сьюди. Посмотри только на его глаза, озорные, как смех, и зеленые, как техасские холмы.
Рассмеявшись, Дэниел наклонился и принялся высвобождать из ручонки сына седой с голубым отливом локон миссис Диринг.
– Скорее внешне он похож на мать, а характером весь в меня, такой же упрямый. Ну же, Джош, оставь тетину шляпку в покое, и в следующий раз, когда я поеду в Галвестон, я куплю тебе настоящую канарейку. Ну как, идет? Вот и молодец.
И Дэниел снова посадил мальчугана к себе на плечо, не обращая внимания на разочарованные стоны дам и протестующий крик сына. Джош, однако, не долго горевал, что его оторвали от такого приятного общества. Он тотчас же потянулся к шляпе отца, заинтересовавшись серебряными долларами, украшавшими ее околышек. Дэниел тут же снял шляпу и протянул сыну, и тот потянул ее в рот.
– Вы избалуете ребенка, сенатор, – заметила миссис Кэткарт, тем не менее, ласково глядя на Дэниела Филдинга. Среди присутствующих дам не нашлось бы ни одной, которая втайне не мечтала, чтобы ее муж был хотя бы немного похож на него.
– Вот и хорошо, – отозвался Дэниел и с обожанием взглянул на сидящего на плече малыша. – А для чего еще нужны дети? Кроме того, – он заговорщически подмигнул Джошу, – всем известно, что самый быстрый способ завоевать голоса на выборах – это целовать детей. Верно, партнер?
Проговорив это, Дэниел чмокнул сынишку в пухлую коленку, вызвав тем самым у женщин взрыв громкого хохота. Джош пронзительно взвизгнул и радостно закачался, теребя отцовскую шляпу ручонками, после чего снова сунул ее в рот.
– Честно говоря, сенатор, я никак не могу понять, зачем вы тратите время на таких старых ворон, как мы. Дайте нам вашего мальчугана, мы за ним присмотрим, не беспокойтесь, а сами идите занимайтесь своими предвыборными делами.
– Леди, – ласково проговорил Дэниел, – я никогда не счел бы время, проведенное с такими очаровательными особами, потраченным напрасно. Пусть ваши мужья считают, что они несут ответственность за будущее Техаса, но вы, мои дорогие, несете ответственность за них, как и моя жена за меня. – Он ухмыльнулся и подмигнул дамам. – Так что постарайтесь повлиять на ваших благоверных, чтобы они проголосовали за меня. Понятно?
И, сопровождаемый любящими женскими взглядами, Дэниел пошел сквозь толпу приглашенных, то и дело останавливаясь, чтобы продемонстрировать своего очаровательного наследника, без всякого смущения принимая комплименты и знаки восхищения, как и положено отцу, который гордится своим чадом.
– Нет, вы видели такое? – воскликнула одна из дам. – Этот человек души не чает в своем сыне!
– Голову даю на отсечение, еще не было на свете человека, который бы так трясся над своим отпрыском, – отозвалась вторая. – Джессика мне рассказывала, что она едва уговорила его не брать мальчугана с собой в Остин прошлым летом. Малыш тогда еще грудь сосал.
– Она еще наплачется с этим мальчишкой, если будет воспитывать его в том же духе, помяните мое слово, – недовольно бросила миссис Диринг. – Совершенно напрасно они его так балуют.
– Да что ты, Розали, – фыркнула миссис Лемар. – Я еще в жизни не видела такого покладистого, добродушного ребенка.
– А уж мать над ним трясется не хуже отца, – гнула свое миссис Диринг. – Ведь она не отняла мальчишку от груди, даже когда он научился пить из чашки. Делать ей больше нечего! Помню, я дождаться не могла, когда перестану кормить своих двоих грудью и переведу на коровье молоко – у нас в Техасе оно отличное, сами знаете. И надо сказать, хуже им от этого не стало. Выросли здоровые и крепкие, как сосны.
– Они оба не в меру носятся с этим мальчуганом, – согласилась миссис Карсон. – И все-таки в жизни не видела такой приятной семьи.
Миссис Диринг важно закивала головой, соглашаясь с остальными.
– Надо признаться, я сначала была не очень-то большой сторонницей этого брака, но сейчас не могу не согласиться, что семья получилась отличная.
– Счастливая эта Джессика Филдинг, – задумчиво проговорила миссис Лемар. – Подумать только, вышла из самых низов, а кем стала.
– Дэниел без нее шагу ступить не может, – согласилась миссис Карсон, и дамы, повернувшись, с улыбкой взглянули в ту сторону, откуда доносились взрывы хохота: Дэниел с сынишкой развлекали группу молодых людей.
Джошуа Коулмен Филдинг родился ровно через восемь с половиной месяцев после того, как Джессика вернулась к мужу, с которым ее разлучили небезызвестные трагические события, произошедшие в день свадьбы.
Все считали, что Дэниелу крупно повезло. И в самом деле, жена после долгого отсутствия вернулась к нему целой и невредимой, сам он поправился после тяжелого ранения и занял освободившееся кресло в сенате, да к тому же у него родился сын. И все это произошло в течение одного года. По поводу рождения ребенка ходило много шуточек. Мужчины, разговаривая на эту тему, ухмыляясь, замечали, что Дэниел времени даром не терял, а женщины обменивались понимающими улыбками. Однако все соглашались, что Дэниел Филдинг, слишком много переживший за этот год – сначала его серьезно ранили и похитили у него жену, потом с братом произошла такая ужасная история, что не передать словами, – заслуживает того счастья, которое наконец-то ему улыбнулось. И никто не догадывался, что эти первые недели после возвращения Джессики в «Три холма» были наиболее трагичными в жизни Дэниела. И никому вплоть до сегодняшнего дня и в голову не пришло, что малыш, которого Дэниел так обожает и которым так открыто восхищается, не его сын.
В тот день, когда Джессика снова вернулась к нему, Дэниел почувствовал себя так, словно наконец-то пробудился от ночного кошмара. В последний раз он получил известие от Джейка из Дабл-Спрингс. Брат сообщал, что они с Джессикой скоро будут дома. Но они не приехали, а вместо них нагрянули техасские рейнджеры в таком количестве, что заполонили все ранчо, и заявили, что Джейк совершил преступление в том самом городе, из которого давал телеграмму. Дэниел уже и не надеялся, что увидит брата и жену живыми.
И вот наконец чудо свершилось: Джессика вернулась домой. Живая и невредимая вернулась к нему! Дэниел с ликованием заключил ее в свои объятия. И вдруг… он встретился взглядом со своей женой… В ее глазах было написано все! И белый свет померк для Дэниела.
Захлебываясь слезами, Джессика поведала ему о том, что произошло в Дабл-Спрингс. Отчаянно рыдая, она умоляла Дэниела догнать Джейка, вернуть его обратно, помочь ему, потому что Джейк невиновен и потому что она любит его.
Никогда еще Дэниелу не приходилось испытывать таких чувств – отчаяния, горечи и злости. Единственная женщина, которую он когда-либо любил, влюблена в другого. И этот другой – его собственный брат.
Если бы Дэниел смог найти Джейка в эти первые страшные месяцы после возвращения Джессики домой, он бы убил его. Подспудное чувство возмущения и даже зависти, которые он испытывал к своему сильному, беззаботному и обласканному судьбой младшему брату, внезапно выросло до огромных размеров, в одну секунду превратившись в жадное, ненасытное чудовище. У Джейка было все: сила, свобода, решительность, мужество, обаяние, выбор. А у него, Дэниела, только Джессика, но Джейк и ее отобрал. Дэниел знал, что никогда не простит брата, ненависть расцвела в нем пышным, зловещим цветом.
А Джессика… От одного ее вида Дэниелу становилось тошно. Стоило ему взглянуть на нее – и он представлял ее совокупляющейся со своим братом, в то время как он, Дэниел, навсегда лишен возможности обладать женщиной. Джессика, его милая, красивая, невинная невеста, испорчена и развращена похотливым братцем и вернулась к нему, Дэниелу, обесчещенной.
Дэниел заперся у себя в кабинете и в течение долгих-долгих дней почти ничего не ел, практически не спал и только пил, пил, пил… Казалось, еще немного – и он потеряет рассудок. Впрочем, это его не очень волновало: жизнь перестала представлять для него какую-либо ценность.
Но время шло. Дэниел начал приходить в себя. Сделанного не исправишь. Жизнь проходит, а у него столько дел. Срок его полномочий в сенате еще не истек. От него зависят судьбы многих людей. Он не вправе подводить своих избирателей. Не хватало еще, чтобы от его переживаний страдала работа! Кроме того, когда истечет срок его полномочий в качестве сенатора, он собирался снова баллотироваться на этот пост. Так что скандал ему нужен меньше всего. А если он вышвырнет Джессику из дома, после того как в течение долгих месяцев сходил с ума от отчаяния и уже не надеялся ее увидеть, все поймут, что случилось. Да ему и не хотелось вышвыривать Джессику вон. Единственное, чего хотелось, – спокойной и счастливой жизни в «Трех холмах», как он и задумывал вначале, когда собирался жениться на Джессике.
Дэниел отправился в Остин, где принялся работать, не щадя себя, для своих любимых избирателей, изо всех сил пытаясь забыть жену, которая его предала. Когда он вернулся, живот у Джессики уже начал округляться, и снова жизнь Дэниела превратилась в кошмар.
Естественно, все сочли, что отцом ребенка, который должен был родиться, является он, Дэниел, и, само собой, Дэниел никого не стал в этом разубеждать. Они с Джессикой никогда не говорили между собой на эту тему. Ему было даже жаль ее: перенесенное нервное напряжение и страх отрицательно сказались на ее здоровье, и Дэниел чувствовал, что не в состоянии приносить ей дополнительную боль. Его собственные страдания облегчались поддержкой, которую он получал из внешнего мира. Все знакомые считали, что Дэниел живет той жизнью, о которой всегда мечтал, и, по правде говоря, Дэниелу не так уж трудно было играть навязанную ему роль счастливого мужа и гордого отца. Иногда в течение этих страшных для него месяцев до рождения Джошуа он ловил себя на том, что фантазирует, будто не просто играет эту роль, а на самом деле является счастливым мужем и гордым отцом…
И вот когда Дэниел впервые взял на руки орущего младенца с красным, морщинистым личиком и взглянул в восхищенное лицо жены, он почувствовал, что фантазии его стали реальностью. Джессика и в самом деле его жена, а Джошуа – его сын во всех смыслах, кроме физического, и Дэниел полюбил его огромной, слепой, всепоглощающей любовью, не знавшей другого выхода. Отняв у него одну мечту, Джейк дал ему взамен другую, гораздо более реальную, об осуществлении которой Дэниел никогда и не помышлял, – сына.
Джессика сильно изменилась после рождения ребенка. Она взяла на себя заботы о ранчо, которые когда-то лежали на Джейке, и с головой ушла в воспитание сынишки, словно никогда и не мечтала о другой жизни. Любовь, которую Джессика с Дэниелом испытывали к растущему мальчугану, сблизила их. Джессика была для Дэниела женой во всех смыслах, кроме физического. Иногда ему казалось, что тех месяцев, которые Джессика провела от него вдали, не существует, Временами он даже забывал, что у него есть брат, а если и вспоминал, то с легкой горечью и скорбью: для него Джейка уже три года не было на свете.